Четверг… Все еще лил дождь, когда кеб подъехал к городскому моргу. Я попросил водителя остановиться у входа в приемный покой и, укрывшись плащом, бросился под широкий навес над пологим скатом для спуска каталок. Достигнув мокрой пешеходной дорожки на полпути к скату, я услышал высокий гнусавый голос: «Уж и не знаю, Бэтмен это или Фрэнк Синатра?» Голос, как я обнаружил, принадлежал какому-то чудаку, смотревшему на меня из-под навеса рядом с автоматом для продажи кока-колы. На нем была белая больничная униформа, а его длинные темные волосы стянуты кожаным ремешком. По его униформе было видно, что он — служитель морга. Что же касалось кожаного ремешка на лбу в стиле апачей, то на этот счет у каждого могло быть свое мнение.

— Я ищу лейтенанта Брюстера из Четырнадцатого округа. Мне сказали, он здесь. — Я посмотрел на служителя.

— Живой или мертвый? — спросил служитель, отворачиваясь, чтобы бросить монету в автомат.

— Он сегодня должен присутствовать на вскрытии Цинтии Пауэлл.

— А, этой девицы, — служитель пожал плечами, — всех почему-то интересует ее грандиозное выступление в театре.

— В театре?

— В анатомическом театре, естественно. А где, вы думаете, мы их режем? В телефонной будке?

— Тогда, вероятно, там я найду и лейтенанта Брюстера, а?

— Я бы сказал, что это разумное предположение. — Он кивнул, взяв бутылку кока-колы из автомата. Я подождал, пока он ее откроет и сделает глоток, и затем терпеливо спросил:

— Не могли бы вы мне показать, как туда пройти?

Служитель пожал плечами и ответил:

— А это зависит от того, какие документы у вас есть, — или вы просто некрофил от рождения?

Я сделал глубокий вдох, затем слегка спустил пары и достал свой бумажник. Раскрыв его, показал свой значок и удостоверение. Служитель оторвался от бутылки и громко прочел:

— «Сержант Морган Прайс, следователь, Седьмой округ». Ого, похоже, настоящий сыщик! Готов поклясться, у вас интересная жизнь.

— У тебя есть имя, приятель? — спросил я тихо.

— Есть. Кларенс. А почему вы спрашиваете? Вы вроде не выглядите голубым.

— Нет, Кларенс. Я здесь по делу, а ты задерживаешь весь парад. Я знаю, ты необычайно занят сейчас своей кока-колой. Но…

— Ой, Бога ради, давайте не будем, — вздохнул служитель, — да покажу я вам, где этот чертов анатомический театр. Сюда проходите.

Сам бы я не смог пройти этим путем даже на спор. Но Кларенс запросто повел меня — через массивную металлическую дверь, по длинному облицованному кафелем коридору, едва освещенному приспособлениями, которые, очевидно, были украдены у пролетающих мимо светлячков. Воздух — насыщен формалином, и достаточно холодно, так что можно видеть пар от собственного дыхания. Я заметил это Кларенсу, и он рассмеялся:

— Наши клиенты любят холод, — объяснил он, — они поднимут ужасную вонь, если будет хоть немного теплее.

Мы подошли к другой массивной двери с трафаретной надписью — желтое на зеленом — «Анатомический театр». Я кивнул своему странному провожатому и начал открывать дверь, но Кларенс любезно предупредил:

— Да не сюда, балда, галерея для посетителей этажом выше, — он указал на лестницу, — наверху первая дверь налево. Сами доберетесь или довести вас за ручку?

Бросив ему: «Сам справлюсь», я начал подниматься в своих мокрых ботинках по бетонным ступеням. Позади меня Кларенс пробормотал: «Обещания, обещания» и повернулся, чтобы заняться своими делами — какими только может заниматься человек со странными сексуальными наклонностями в подвале городского морга.

Я нашел наверху дверь, о которой он говорил, и робко ее открыл. Войдя, я очутился на балконе, окружавшем со всех четырех сторон большое помещение без окон. Сидевшие на балконе люди были едва различимы, но операционный стол внизу ярко освещался лампой, которая свисала с застекленного потолка, серого от дождя и пыли. Большинство окружавших меня людей были в больничных халатах, и я вспомнил, что неподалеку находилось медицинское училище. Заметив массивную фигуру человека в мягкой фетровой шляпе и черном костюме, сидевшего, сложив руки на перилах и опершись на них подбородком, я пробрался к нему, уселся на жесткий складной стул рядом и шепотом спросил:

— Лейтенант Брюстер?

— Угу. Вы — Прайс?

Я кивнул, и он спросил:

— Вам в вашем округе говорили об этом деле?

— Только то, что это тяжелый случай, — ответил я, — и что вам нужен человек, говорящий на кимрэге.

— Господи помилуй, на чем?

— На кимрэге. Вы и англичане называете этот язык уэльским.

— А-а, я уж было испугался. Прайс, вы знаете, сколько человек у нас в полиции могут говорить на уэльском?

— Немногие, наверное.

— Вот-вот. Именно. Где вас угораздило его выучить, интересно?

— Я родился в Уэльсе, в городе, называемом Глиндиверт. Он находится в глуши, среди холмов, и там все еще предпочитают говорить по-уэльски.

— Вот как? Вы вроде говорите без акцента.

— Я приехал сюда, когда мне было десять лет. Мои родители погибли в авиакатастрофе и…

— Ладно, не берите в голову, — перебил Брюстер. — Что вы знаете о колдовстве, Прайс?

— О колдовстве? Вы имеете в виду всякие там фокусы и полеты на метле?

— Не знаю, как насчет метлы, но эта девушка — там, на столе — говорила, что они достанут ее своими фокусами, и — знаете что? Причина ее смерти все еще не установлена!

Я посмотрел вниз через перила и почувствовал тошноту. Команда из пяти судебных медиков собралась вокруг обнаженного трупа блондинки, распростертого на операционном столе. Они уже сняли верхнюю часть ее черепа и разрезали корпус от горла до промежности. Некоторые внутренние органы еще были на месте, но большая их часть уже валялась вокруг. Один из медиков сунул что-то похожее на мокрую красную губку в большой стеклянный сосуд.

Я пробормотал:

— Это легкие, что ли?

— Ага, — буркнул Брюстер, — они пошлют их в лабораторию для дальнейших исследований. Если там не обнаружатся какие-либо экзотические яды, коронер будет весьма озадачен. На ее теле нет никаких отметин, и все внутренние органы в полном порядке. Очень странный случай.

— Откуда вы знаете, что это убийство? — Я сдвинул брови. — Люди умирают и от естественных причин, как вам известно.

— Знаю. Только, черт побери, они крайне редко умирают по графику, после того как уведомят полицию о своем убийстве!

— Она заявила, что ее собираются убить?

— В нескольких словах. Черт! Если бы только ее дикую историю записали на магнитофон! Мы сначала не обратили на нее особого внимания. Она рассказала одну из тех бессвязных историй, которые вы можете услышать в четыре часа утра в каждое полнолуние, и потом, колдовство вряд ли имеет к нам отношение.

Рассказ лейтенанта был прерван. Дверь открылась, и высокий негр в белом плаще и темных очках на цыпочках подошел к нам. Брюстер взглянул на него и спросил:

— Ну что?

— Такой дом есть, — ответил негр. — Мой сородич, который работает на углу, на газозаправочной станции, говорит, что в нем никто не живет, кроме похожей на привидение старой маленькой леди с кучей кошек. Я имею в виду настоящих — «мяу-мяу» — кошек.

— Значит, твоя догадка была верна, — вздохнул Брюстер, поворачиваясь ко мне: — Сержант Прайс, это сержант Кустис. Пит Кустис. Тайная полиция.

Я протянул руку, и Пит Кустис рассеянно ее пожал, одновременно обратившись с вопросом к Брюстеру:

— Шеф, вам нужен словесный портрет этого типа — Мерлина Плью?

— Нет, — сказал Брюстер, — он уже подвергался допросу на детекторе лжи, и я сомневаюсь, что он захочет изменить свои показания только потому, что мы раздобыли другую информацию. Ты установил наблюдение за домом?

— Естественно. Гордон и Макгроу на газозаправочной станции. С тех пор, как я нашел этот дом, в него никто не входил и не выходил. Если это именно то место.

— Тогда давайте двигаться, — вставая, вздохнул Брюстер. Он оказался даже выше, чем я думал. Я встал и пошел вслед за ними. Кустис шел впереди, показывая дорогу. У меня до сих пор не было ни малейшего представления о том, что происходит. Я так и сказал, когда мы спускались по лестнице.

— Я объясню в машине, — ответил Брюстер и обратился к Кустису: — Ты бы лучше одолжил эти темные очки Прайсу, Пит. Мы можем встретить таких людей, которые могут запомнить вас, Прайс. А мне бы этого не хотелось.

— Итак, мы их берем, шеф? — Кустис нахмурился, снимая очки и передавая их мне. Брюстер отрицательно покачал головой и ответил:

— На этот раз мы постучимся и спросим.

— А что, если нас пошлют подальше?

— Это их право, а мы получим ордер на обыск. — Брюстер пожал плечами, затем вздохнул и добавил: — Но каким же образом это можно сформулировать в ордере на обыск?

— Это зависит от того, что мы ищем, я думаю, — ответил я. — А что же мы все-таки ищем, лейтенант?

— Воплощение дьявола, — сказал Брюстер, — вы знаете, как он выглядит, Прайс?

— Боюсь, что нет, — я нахмурился, — мои родственники принадлежали к методистской церкви.

Мы ехали по городу в полицейской машине Сэма Брюстера без опознавательных знаков, и лейтенант рассказал мне историю Цинтии Пауэлл. История оказалась весьма странной.

Цинтия Пауэлл — британская подданная, приехала в США по одной из тех особых рабочих виз, что весьма популярны в последнее время среди английских секретарш. Однако она не была англичанкой. Она родилась в Кардиффе, столице Уэльса, и получила образование в Европе. Ее семья, по-видимому, большую часть ее короткой трагичной жизни жила в благовоспитанной нищете. Она сообщила Брюстеру, что ее отец был младшим сыном высокой титулованной особы. Брюстер спросил меня об этом, и я объяснил, что Пауэлл — это аристократическая уэльская фамилия, и добавил, что при британской системе наследования младшие братья не получают ничего. Титулы и поместья в большинстве случаев переходят от старшего сына к старшему сыну. Так что средний класс сверхснобов кишмя кишит почти благородными семьями.

— Прайс — это тоже благородная уэльская линия, если вспомнить Райс Ап Тюдора и всю эту ерунду. — Я рассмеялся. — К счастью, мои американские родственники воспитали меня, отнюдь не придерживаясь духа Благородства Крови. Так что я не очень беспокоюсь о том, что являюсь потомком длинной линии младших сыновей.

— Да, — буркнул Брюстер, — но давайте не отвлекаться от этой Пауэлл, а?

— Конечно, лейтенант. Она приехала в эту страну в качестве машинистки или что-то в этом роде?

— Что-то в этом роде, — кивнул Брюстер, — секретаршей она не работала. Мы знаем, что она купила индейский костюм и электрогитару. У нее был Хороший голос, очевидно, так что ей не составляло большого труда заняться исполнением народных песен. Ничего особого, как вы понимаете, просто она пела в кофейнях, зарабатывая себе на ужин, пока Мерлин Плью не нашел ее. И пожалуйста, Прайс, не говорите мне о фамилии Плью. Меня совсем не интересуют уэльские аристократические линии.

— Плью — это не благородная фамилия. — Я сдвинул брови и добавил: — Я даже не уверен, что она уэльская.

— Он так утверждает, — Брюстер пожал плечами, — в словаре тоже так написано. Он родился в Суонси, в Уэльсе, в 1898 году.

— Суонси — это недалеко от Кардиффа, где родилась девушка, — сказал я задумчиво, — но эти события разделены во времени. Этот тип очень стар, не так ли?

— Ему больше семидесяти, судя по документам, — кивнул Брюстер. — Но Мерлин Плью утверждает, что он старше. Жуткий болтун.

— Вот подождите, вы его увидите, Прайс! — рассмеялся сидевший на переднем сиденье Пит Кустис. — Это скрюченное маленькое пресмыкающееся с хромой ногой и физиономией как в трагикомедии ужасов. Выглядит, как Ведьма Западной Страны, учуявшая свою добычу!

— Как нечто, выбравшееся из-под мокрого камня, — дополнил Брюстер. — Он много лет занимался оккультными науками. Несколько лет назад был в моде спиритизм. За плату он мог бы устроить вам встречу с вашей прабабушкой, пребывающей в потустороннем мире. Затем, когда времена изменились, он занялся гаданием на картах Таро, астрологией, а недавно колдовством и дьяволопоклонством.

— И Пауэлл верила во всю эту ерунду? — спросил я.

— Сначала нет. Она развлекала посетителей уэльскими народными песнями еще неделю назад или около того. Затем Мерлин Плью отозвал ее в сторону и убедил помочь ему в проведении эсбата для каких-то важных персон.

— Эсбата? — Я сдвинул брови.

— Ведьмовского шабаша. Я думал, вы знаете уэльский.

— Знаю, но это не уэльское слово. Продолжайте, извините, что перебил.

— Ничего. — Брюстер улыбнулся. — Именно для этого вы нам и нужны, Прайс. Я не знаю, что из всей этой ерунды относится к области уэльских народных сказок и что — к чему-то другому, более реальному. Цинтия Пауэлл, по-видимому, думала, что Мерлин Плью — это какой-то древний уэльский друид или что-то в этом роде. Он утверждает то же самое. Этот тип заявил нам, что ему больше пятисот лет, а чертов самописец на детекторе лжи даже не дрогнул!

— Детектор лжи работает, только если человек знает, что он лжет, — заметил я, — если Плью действительно думает, что его возраст именно такой…

— Расскажите мне лучше что-нибудь, чего я не знаю, — простонал Брюстер. — О чем это я говорил? Ах да, о том, как она согласилась работать с этим профессиональным призраком. По-видимому, она была нужна ему потому, что могла петь на уэльском, а на его сборищах не хватало людей. Видите ли, невозможно провести качественный шабаш, если не собрать тринадцать придурков в одной комнате. Мерлин нанял на ту ночь двух девушек. Из этого следует, что кроме них и Мерлина было десять членов группы.

— Кто была вторая девушка, которую он нанял?

— Рыжая танцовщица по имени Джинджер. Цинтия Пауэлл не запомнила ее фамилии. Она сказала, что им была нужна шлюха с пышными формами, чтобы она лежала голой на алтаре, — дай-ка я посмотрю свои записи… Прайс, говорит вам что-нибудь это имя — Рианнон Ган Тадвед?

— Первое слово — это из древнего языка, — сказал я, нахмурившись. — Имя женщины, которое можно перевести как «Царственная Дева». Остальное означает «… Земли».

— Царственная Дева Земли, а? — Брюстер хмыкнул. Затем сказал: — Вот для кого, значит, был устроен алтарь. Пауэлл вспомнила, что Мерлин привел ее в дом на Вест-Хэмптон-Террас. Это, по ее описанию, был обычный узкий кирпичный дом с крыльцом из песчаника. Кирпич был покрашен в голубой цвет, а входная дверь — красная. Кроваво-красная, она сказала.

— Расскажите ему о звонке, шеф, — подсказал Кустис.

Брюстер кивнул:

— Дверной молоток был из литой бронзы, позеленевшей от времени, в виде рогатой кошки с кольцом в зубах. Этим кольцом и стучат. Также она припомнила цифры двести тридцать три из той же позеленевшей бронзы над, дверью. Так что мы имеем голубой дом с кроваво-красной дверью номер двести тридцать три по Вест-Хэмптон-Террас, понятно?

— Ясно. Там они и проводили свой шабаш?

— Да. Мерлин и девушки прибыли пораньше, и их впустила старая шлюха по имени госпожа Сибилла. Она провела их в подвал, где все было устроено так, как будто бы там собирался развлекаться Дракула. На стенах были развешаны восточные ковры, черные свечи горели, как показалось Цинтии, в настоящих человеческих черепах, и с одной стороны был алтарь. Его, по-видимому, соорудили, накрыв синим бархатом стол или несколько ящиков. Над алтарем вверх ногами было установлено распятие в натуральную величину.

— Заметьте — не обычное ведьмовское распятие, — вмешался Кустис. — Вместо Тела Христова они приспособили бы голозадую шлюху. Цинтия говорила, что распятие казалось таким настоящим, что это, возможно, был и покойник.

— Я к этому и подхожу, — сказал Брюстер. — Но детали не так уж важны. По указанию Мерлина Джинджер разделась догола и улеглась на алтарь. Он, госпожа Сибилла и Цинтия надели черные бархатные балахоны. Одеяние Цинтии было с капюшоном, скрывавшим лицо, как у ку-клукс-клановцев. Мерлин и старуха надели маски. Цинтия подумала, что они могли быть сделаны из позолоченного папье-маше. Маска Мерлина изображала ухмыляющегося дьявола с бородой и козлиными рогами. Маска же старой шлюхи делала ее похожей опять же на шлюху, но молодую, с полумесяцем на лбу, так что его концы выступали вверх с обеих сторон, как рога. Нам еще долго ехать, Пит?

— Пять-шесть кварталов, шеф.

— Я тогда буду краток, Прайс. Вы уяснили картину? Хорошо. Следующее, о чем нам рассказала, — Цинтия, это приезд остальных членов группы. Всего их было десять, одетых в такие же черные одежды, так что присутствующих стало наконец тринадцать. Она детально описывала церемонию, но детали не важны, если не воспринимаешь все это всерьез. Нас же интересует суматоха, разразившаяся в самый разгар церемонии. В самом интересном месте кто-то из этой компании. в балахонах стал тыкать своим магическим жезлом в кого-то другого и вопить, что он или она — э-э, сейчас посмотрю — это кауван. Это что-нибудь вам говорит, Прайс?

— Нет, — ответил я. — Единственное, что приходит на ум, это уэльское каулас. Это каменщик, или масон. Не представляю, что такое кауван.

— Это означает что-то нехорошее, — сказал Брюстер, — по крайней мере для тех ненормальных в подвале. Цинтия говорила, что началась невообразимая кутерьма, затем кто-то достал пистолет и начал палить.

— Господи! И он в кого-нибудь попал?

— Она думала, да. Сказала, что рядом с ней кто-то упал, и из-под его черного бархатного балахона потекла кровь. В тот момент все вопили, и кто-то потушил огонь. Пауэлл решила, что колдовства для нее на сегодня хватит. Она нашла боковой выход, стянула с себя балахон и побежала. Она, должно быть, была здорово потрясена, потому что все еще бежала, когда ввалилась в ночной бар и потребовала позвать полицию. Пара наших ребят привезла ее на полицейской машине около четырех часов утра. Пит выслушал ее первое заявление, и, так как не смог ничего понять, поднял меня с постели.

— Что вы имеете в виду, говоря, что он не разобрался, лейтенант?

— Я имею в виду, что эта история сразу же начала разваливаться, как только мы начали ее проверять. Мы послали машину по указанному адресу, но не нашли голубого дома с красной дверью. Они обошли весь район, но на Вест-Хэмптон-Террас не нашлось ничего похожего. Большинство домов там высокие, а остальные — просто легкие строения с верандами и небольшими палисадниками перед ними.

— Значит, адрес был неверен. — Я пожал плечами.

Брюстер кивнул:

— Да, только легче было предположить, что она слегка рехнулась. Мы приняли ее заявление, послали ее домой, сказав, что мы ее известим, если обнаружится мертвец в длинном черном бархатном балахоне. Она, казалось, была очень расстроена. Но, как я уже говорил, в ту ночь было полнолуние, и у нас уже было два звонка от людей, возомнивших себя Наполеонами, или таких, за которыми гонятся зеленые человечки.

— Лично я подумал, что за этим что-то есть, — возразил Кустис, — даже когда ее рассказ не подтвердился, меня что-то все-таки тревожило, понимаете? Я имею в виду, что видел всяких ненормальных за свою жизнь, а эта малютка, мне казалось, ничего не выдумывала. Обычно, когда вы ловите параноика на какой-либо детали, он набрасывается на вас. Но она продолжала утверждать, что она там была и видела то, что видела. Я сказал ей, что на Вест-Хэмптон-Террас просто нет никакой маленькой пожилой леди, живущей в голубом кирпичном доме, а она заявила, что свихнулся я!

— Она все время рыдала, — добавил Брюстер. — Настоящее представление, если, конечно, она не говорила правду. Но эта правда была совершенно дикой, и — гм — по-моему, я спешил домой поспать.

Огромный полицейский помолчал немного и тихо сказал:

— Если бы я ее послушал…

— Что было после того, как вы ее отослали? — спросил я.

Брюстер пожал плечами и ответил:

— В течение двух дней ничего. Потом в понедельник вечером она позвонила и заявила, что, по ее мнению, ее хотят убить.

Пит Кустис сказал:

— На этот раз я тоже подумал, что она тронулась. Я взял трубку, и когда она стала рассказывать о том, что уэльские ведьмы охотятся за ней, я посоветовал ей принять пару таблеток аспирина и позвонить мне утром.

— В среду утром она была уже мертва, — вздохнул Брюстер. — Ее домохозяйка обнаружила ее только в среду днем. Но тело уже было холодным.

— О-го! — поразился я. — А как ее убили? — И сразу спохватился: — Ах да, забыл.

— Да, — кивнул Брюстер. — Причина смерти — неизвестна. Сначала я подумал, что мы имеем дело с истерическим самоубийством. Но Пит не зря у нас работает. Он грызет дела, как собака кость, и, оказывается, я был не прав.

— Вы, значит, нашли дом? — спросил я Кустиса.

Черный полицейский гордо кивнул:

— Мне казалось, что Цинтия могла немного напутать. Она не так давно приехала в этот город, а названия улиц у нас часто повторяются в западной и восточной части города, и когда я сверился со справочником, я обнаружил, что на другой стороне города есть и Ист-Хэмтон-Террас. Я поехал туда и — вот оно!

— Мы сейчас туда и едем?

— Именно. Я думаю, если мы разнесем этот подвал…

— Спокойнее! — предупредил его начальник. — Мы все еще идем по тонкому льду — заявление мертвой девицы не подтверждено, Пит.

— Да, но все сходится, шеф! Те же голубые кирпичи, та же кроваво-красная дверь со странным дверным молотком и — угадайте, кому принадлежит дом номер двести тридцать три?

— Я не гадаю. Я проверил. — Брюстер улыбнулся. — Ее зовут Сибилла Эванс. Она вдова городского брандмейстера, который умер восемь лет назад. Она также владеет недвижимостью и всегда голосует за того, кого надо. Я ясно излагаю?

— Мы будем с ней вежливо обращаться, — кивнул Кустис.

— Мы несомненно будем с ней вежливо обращаться, — сказал Брюстер, — пока у нас не будет к ней чего-либо более серьезного, чем подозрения. Ты видел, что получилось, когда мы вызвали на допрос Мерлина Плью, черт бы его побрал!

— А что получилось, лейтенант? — вмешался я.

Брюстер нахмурился и объяснил:

— Пустой номер. Он сам вызвался пройти обследование на детекторе лжи в тот день, когда Цинтия была найдена мертвой. Он заявил, что не знал никакой Цинтии Пауэлл и что ведьма или колдун с пистолетом — это полное несообразие.

— В смысле?

— Он сказал, что он и другие колдуны могут убить кого захотят, — способом, который он назвал «сглазить». Он также заявил, что никогда не посещал таких церемоний, как описала девушка, и что это более походило на какой-то культ Сатаны, а не на эсбат истинно верующих. Он сказал, что перевернутое распятие означает Черную мессу и что он этим не занимается. Он также заявил, что никогда не слышал о ведьме по имени госпожа Сибилла, а этот чертов детектор лжи все время показывал, что он говорит правду!

— Самописец не дрогнул даже тогда, когда он утверждал, что ему пятьсот лет от роду, — заметил Кустис. — Если можно сказать такую нелепость и детектор лжи не отреагирует…

— Да, я знаю, что ты имеешь в виду, — кивнул Брюстер. — Но факт в том, что у нас нет ни грамма доказательств. Разве не знаешь, что сделают с нами газетчики, если мы привлечем пожилую вдову по обвинению в колдовстве?

Машина притормозила, и Кустис сказал:

— Это угол ее дома, шеф. Может, припаркуетесь у газозаправочной станции и мы пойдем пешком, или как?

— Остановимся перед домом, — возразил Брюстер. — Нам ни к чему, чтобы кто-то решил, будто мы установили наблюдение на станции. Разговаривать буду я, хорошо?

Мы повернули в тупичок, обсаженный по краям деревьями. Неподалеку, с правой стороны, я заметил дом. Он выглядел именно так, как я и думал, кроме входной двери. Когда говорили, что она кроваво-красная, я представлял ее красной, как пожарная машина. Но у нее был совсем другой оттенок — она была цвета свежей артериальной крови. Она даже казалась влажной!

— Какая-то дикая окраска, — пробормотал я, вылезая из машины.

— Думаю, это акриловая пластмасса, — сказал Кустис. — Кажется, что в нее можно окунуть пальцы, правда?

Я кивнул:

— Вполне достаточно, чтобы у Дракулы слюнки потекли.

— Потише. Кто-то смотрит на нас сквозь занавески, — предупредил Брюстер.

Мы поднялись по ступеням из песчаника, и лейтенант положил руку на странный дверной молоток. Пару раз он ударил кольцом, висевшим из пасти рогатой кошки, и подождал. Спустя некоторое время дверь открылась внутрь, и мы оказались лицом к лицу с полной, похожей на воробья женщиной в потертом шелковом домашнем платье. Ее волосы были закручены на розовые пластиковые бигуди, и те из них, что были доступны глазу, были того странного лавандово-cepoгo цвета, каким пожилые женщины любят подкрашивать волосы.

— Э-э, госпожа Сибилла Эванс? — неловко осведомился Брюстер.

Пожилая женщина рассмеялась, взглянув на него черными воробьиными глазками, и сказала вибрирующим голосом:

— Госпожа Сибилла, говорите? Я происхожу из честной работящей семьи, знаете ли. Вполне достаточно было бы миссис Эванс.

— Мы из полиции, миссис Эванс, — сказал Брюстер, махнув перед ней удостоверением, — могли бы мы с вами побеседовать?

— А, вы насчет этих мальчишек, не так ли? Входите, входите все трое, я угощу вас чаем. Господи, я даже не ожидала, что вы придете так быстро, понимаете?

Кустис и я переглянулись недоуменно и вошли следом за Брюстером. Миссис Эванс ввела нас в загроможденную маленькую гостиную рядом с прихожей и весело проговорила:

— Садитесь, садитесь. Я только на минутку — сейчас все устрою.

Она вылетела из комнаты, оставив нас в растерянности, глазеющих друг на друга. Комната напоминала мне кладовку моей тети Родды в ее домике в Глиндиверте, если не считать кошек.

Миссис Эванс, по всей видимости, была большой любительницей кошек. Здесь были фарфоровые кошки, стеклянные кошки, везде были изображения кошек. Две кованые железные подставки для дров у небольшого кирпичного камина представляли собой тонких черных кошек с зелеными стеклянными глазами, которые, должно быть, светились, когда за ними горел огонь. Из-за мягкого кресла-качалки у окна осторожно выглядывал и настоящий кот. Это был огромный черный зверь с немигающими янтарными глазами и прижатыми ушами.

— Эй, киска, — сказал ему Кустис, и бесхвостый зашипел на него.

Кустис пожал плечами и сел, пробормотав:

— Здоровый, сукин сын. Интересно, что случилось с его хвостом.

— У него и не было хвоста. Это бесхвостая порода, — объяснил я, присаживаясь на подушку.

Брюстер остался стоять.

Миссис Эванс вернулась с подносом, нагруженным чайными принадлежностями:

— Садитесь, садитесь, садитесь! Вы — Сэмюэл Брюстер, говорите?

— Да, мадам. Это — сержант Кустис, а этот джентльмен в темных очках — сержант Прайс.

— Прайс, говорите — Прайс? — Пожилая женщина поставила поднос на кофейный столик рядом со мной и задумалась, — в Уэльсе это было бы Ап Райс, не правда ли?

— Мы произносим свою фамилию Прайс со времен Ллуэллина Мавра.

— Вот как? Ну что ж, это не так уж и плохо. Тюдоры ведут свое происхождение из Англси, видите! А мы все-таки происходим от И Сеснега, не так ли? А что с вашими глазами, молодой человек?

Брюстер бросил на меня многозначительный взгляд, и я объяснил, что должен носить темные очки, так как мои глаза болезненно реагируют на свет.

— Щепотка сушеной руты очень полезна для глаз, — улыбнулась она. — Хотите, я положу вам в чай? Я сама выращиваю травы в садике за домом.

— Я, гм, лучше буду следовать указаниям своего врача, спасибо, — ответил я.

— Вы что-то говорили насчет мальчишек, миссис Эванс? — спросил Брюстер.

— О да, ужасные дети! Ужасные, ужасные. Я, видите ли, сразу же вас позвала, как только узнала об этом.

— Боюсь, меня не ввели в курс дела, мадам.

— Речь о подвале — они туда лазят, ужасные дети.

— Мальчишки лазят в ваш подвал?

— Ну конечно. Я же только что сказала. Не знаю, что им там надо. Там нечего воровать. Но я не знаю, что я сделаю, если они там не прекратят поддать.

— Вы всегда могли бы угостить их пряниками, — пробормотал Кустис. К счастью, она, казалось, этого не заметила, а я успел принять серьезное выражение, когда она повернулась ко мне и спросила:

— Вы, конечно, говорите на уэльском?

— Немного, — ответил я, — в школе мы должны были изучать английский.

— Как покоренная раса, мы должны были идти на уступки, не правда ли? А что вы делаете здесь? Не удалось пробиться в Уэльсе?

— Я стал сиротой в десять лет, — объяснил я. — Меня послали к родственникам в Америку.

— Ах, бедный мальчик! И с больными глазами! Но давайте же я вам налью чаю'

Брюстер вознес глаза к потолку, подождал, пока миссис Эванс нальет три чашки чая, и приступил к делу:

— Насчет мальчишек в вашем подвале, миссис Эванс…

— Ну, я не уверена, что это мальчишки, я их не видела собственными глазами, — поправила женщина. Брюстер вопросительно поднял бровь, и она пояснила: — Ночью были слышны какие-то удары, а я спросила, кто там. Понимаете, это ужасно — подойти к лестнице в подвал и кричать в темноту, и остаться без ответа, но слышать шуршание, как будто там кто-то ходит! Мередит тоже этим крайне встревожен.

— Мередит?

— Мередит Аб Овэйн Ап Ховэл. — Она указала на кота и добавила: — Это очень нервное животное. К тому же он весьма стар, и эти звуки из подвала ужасно его расстроили.

— А вы, гм, не имели бы ничего против, если бы ребята осмотрели подвал? — осторожно спросил Брюстер.

— Да почему же я должна иметь что-то против? Именно за этим я вас и позвала. Да пейте же чай! У нас еще куча времени, они же не приходят днем, как вы понимаете, — прочирикала миссис Эванс.

Я поспешно отпил и нахмурился. Кустис скорчил болезненную гримасу и поинтересовался:

— Это не обычный черный чай, не правда ли, мадам?

— Это из трав, — улыбнулась она. — Я же вам говорила о своем садике за домом. Нет ничего лучше, чем положить щепотку фенхеля и щитолистника для придания подобающего аромата, вы так не считаете?

— Как полевой чай, — кивнул Кустис, добавляя сахар.

— Пожалуйста, попробуйте бисгиэн, — настаивала она, — это я сама испекла.

Кустис бросил на меня осторожный взгляд.

— Это песочное печенье, Пит, — объяснил я ему, взяв одно из них с подноса.

— Угу. — Негр пожал плечами и кисло откусил кусочек шоколада, избранного, по-видимому, как наименьшее из зол. Пока мы совершали все эти действия, Брюстер пытался свернуть разговор на шум в подвале. Миссис Эванс, должно быть, не видела в этом ничего особенного:

— Я думаю, они подначивают друг друга. Вы же знаете, как ведут себя дети, когда рядом живет пожилая женщина, одна в старом доме.

— Не уверен, что я вас понимаю, мадам, — сказал Брюстер.

Женщина рассмеялась:

— Естественно, они думают, что я — ведьма.

Брюстер заметил равнодушно:

— Интересно, откуда могла взяться подобная идея.

— Я слышала, — настойчиво сказала она, — мой слух гораздо лучше, чем вы думаете, и я слышала, что они обо мне говорят, когда проходила мимо площадки для игр. Да я и сама была такой же в детстве. Я помню, что недалеко от карьера жила одинокая пожилая вдова, а мы ее дразнили. Никогда бы не подумала, что окажусь в таком же положении. Ах, время течет сквозь пальцы как песок, не правда ли? Впрочем, у меня была хорошая, долгая жизнь. Должна ли я сердиться на детей за их шалости? Но, понимаете, они не должны лазить в мой подвал! Если они переломают себе руки и ноги в темноте, то неизвестно, сколько придется платить страховой компании, и, кроме того, это так удручает Мередита.

— Ты с Прайсом посмотри там все внизу, — сказал Брюстер Кустису. Мы встали, и на этот раз миссис Эванс не успела возразить.

— Не свалитесь с лестницы, — предупредила она, проводив нас в холл. Указав на дверь в противоположной от входа стороне, она объяснила:

— Света там нет. Я сама туда никогда не хожу, так что и ни к чему ввинчивать лампочку, не правда ли?

Она подождала, пока Кустис откроет дверь. Он вынул из кармана фонарь-карандаш, а она вернулась в гостиную к Брюстеру. Кустис стал спускаться по шатким деревянным ступенькам со словами:

— Осторожнее, Прайс. Эти ступеньки… Ого!

— Что такое? — спросил я.

— Пыль, — ответил он, — толстый слой пыли на ступеньках. Не похоже, что здесь кто-то недавно был.

— А задний вход? — предположил я.

— Может быть. Но Цинтия Пауэлл говорила, что они пришли этим путем. Или здесь есть другая лестница, или кто-то остроумно использовал мусор из пылесоса.

Я спустился за Кустисом до низа, и, осмотрев помещение с помощью его фонарика, мы обнаружили, что оказались в пустом пространстве, где находились только мазутная печь и водогрей… Стены представляли собой затянутые паутиной блоки из песчаника, которые давным-давно не белили. Полом была утрамбованная земля, и я сделал замечание по этому поводу. Кустис пожал плечами:

— В большинстве этих старых городских домов в подвалах земляные полы. Это предохраняет здание от сырости, если, конечно, ты ничего не имеешь против грязи на лестнице после сильного дождя. Те ступеньки, похоже, ведут на задний двор.

Я посмотрел по ходу луча и кивнул. Бетонные ступени вели к старой подвальной двери. Я подошел и потрогал ее. Не заперта. Кто угодно мой войти и выйти из подвала. Выглянув наружу, я увидел задний дворик: небольшой, окруженный кирпичными стенками, свободное пространство занято чем-то вроде прямоугольной клумбы. Приглядевшись, я пришел к выводу: «Фенхель, лаванда, базилик и розмарин». Здесь росли и другие травы, но я с ними не был знаком. Хотя она и говорила что-то о руте, но, если мой нос не ошибался, в воздухе стоял запах чабреца. Я шагнул обратно, захлопнув подвальную дверь, и сказал:

— Это огород настоящей ведьмы. Что вы там делаете?

Кустис стоял на коленях у печи. Он поднял голову:

— Похоже на высохшую кровь. Не то чтобы ее было много… Но если она окажется настоящей…

— Понятно, — кивнул я.

Кустис собрал сцарапанное вещество в белый конвертик, который он держал в той же руке, что и фонарь, встал, заклеил конверт языком и положил его во внутренний карман. Он снова обвел фонарем вокруг и сказал:

— Никаких следов. Земля сильно утрамбована. Эта паутина, однако, меня смущает.

Он подошел к ближайшей стене и, достав другой конверт, стал скрести побелку кончиком ножа. Я спросил его, что он ищет, и он ответил:

— Эта девица упоминала о драпировках на стенах, помнишь? Если здесь висели восточные ковры и прочее, на них наверняка остались следы этой дряни.

— А эту паутину добавили после?

— М-да. Паукам нужно время, чтобы сплести сеть. Но я где-то читал, что голливудские художники могут мгновенно делать паутину из жидкой резины, которая твердеет на воздухе. Думаю, нам стоит проверить, насколько паучья эта паутина!

Я одобрительно кивнул. Пит Кустис был хорошим работником, профессионалом, с головой на плечах, не лишенной разума, догадливости и подозрительности.

Я был рад, что мы с ним в одном лагере.

Мы вернулись наверх и присоединились к Брюстеру и миссис Эванс в гостиной. Лейтенант взглянул на меня, и я доложил:

— Задняя дверь в подвал не заперта. Кто угодно может входить и выходить оттуда.

— Вы бы поставили туда замок, миссис Эванс, — сказал Брюстер, вставая, и пообещал, что он прикажет патрульным машинам приглядывать за домом. Миссис Эванс вздохнула:

— Ну, если за это заплатит страховая контора, то я так и сделаю. Видите ли, у меня нет лишних средств на этих шкодливых детей.

Мы начали выбираться, в то время как миссис Эванс изводила нас рассказом о том, как хорошо к ней относятся люди после того, как ее безвременно ушедший в небытие муж Генри столько лет прослужил на благо налогоплательщиков. Пообещав наконец, что мы будем следить за безобразиями в подвале, мы ушли.

Кустис, дождавшись, когда все устроятся в машине, рассказал Брюстеру о собранных материалах. Затем он спросил лейтенанта, разузнал ли тот что-нибудь, когда мы были в подвале. Брюстер пожал плечами:

— И да, и нет. Она призналась, что кое-что знает о том, что она называет Древними Традициями. Но утверждает, что никогда не слышала о Цинтии Пауэлл или о Мерлине Плью. Однако усмехнулась, услышав его имя.

— А что такое? — спросил я.

— Сказала, что это имя должно произноситься Ап Лью, то есть «сын Лью». Говорила также, что мы можем прочитать все о Лью в какой-то необычной уэльской книге… Я тут записал, это…

— «МАБИНОГИОН»? — улыбнулся я.

— Да. — Брюстер моргнул. — А ты откуда знаешь?

— Это обязательное чтение для уэльских националистов, — объяснил я. — Собрание древних кельтских народных сказок. Довольно страшных, насколько я помню. В старые времена уэльсцы были сильны в черной магии.

— А кто этот Лью, о котором она говорила?

— Лью Длинная Рука. Это или герой, или божество, или дьявол, в зависимости от того, в какую церковь вы ходите. Ирландцы называют его Люгх. Это, по-видимому, очень древний кельтский миф. Лью Длинная Рука имел какое-то отношение к солнцу. Нечто среднее между греческим Аполлоном и Тором викингов.

— Есть и рога?

— Может быть. Рога были популярны у древних божеств.

— Ох уж эти древние религии, — рассмеялся Кустис. — Я где-то читал, что христианские дьяволы происходят из божеств в религиях других народов. А ведь это как-то связано с тем, что говорила Пауэлл, не так ли?

— Ты имеешь в виду, что этот хрыч, Мерлин Плью, думает, что он сын божества?

— Или сын дьявола, — поправил я сухо. — Полагаю, что за пятьсот лет жизни он слегка запутался.

— Я распутаю этого сукиного сына! — прорычал Брюстер. — Сколько времени тебе потребуется, чтобы отрастить бороду, Прайс?

— Бороду? Не знаю. Недели две, наверное.

— Тогда начинай растить. Старуха не видела твоих глаз, а с ботвой на физиономии она тебя вообще не узнает в следующий раз.

— Какой следующий раз? — Я нахмурился. — Мы туда вернемся?

— Ты вернешься, — сказал Брюстер. — Ты отрастишь бороду, возьмешь несколько уроков игры на гитаре и…

— Да вы шутите! Вы действительно думаете, что я попытаюсь влезть в их компанию? Черт побери, лейтенант, я совершенно не разбираюсь в колдовстве!

— Тогда лучше начни его изучать, — заявил Брюстер.

И кажется — он не шутил.

Лабораторные исследования утверждали: и да, и нет. Да — то, что Пит Кустис соскоблил с пола в подвале миссис Эванс, было сухой человеческой кровью нулевой группы, резус отрицательный; и нет — паутина не была подделана. Она представляла собой чистейшую паучью нить, сотканную обычным домашним коричневым пауком. Так что у нас осталось столько же вопросов без ответов, как и раньше, но еще добавились и новые, о которых мы до этого и не думали.

Протокол вскрытия Цинтии Пауэлл тоже ничего не дал. Сэм Брюстер отверг его и предложил ребятам из лаборатории проверить свою аппаратуру — вдруг там гномы шалят?.. Они так и сделали, но ответ был тот же.

Цинтия Пауэлл умерла в результате отравления галлюциногенным ядом. Каким — этот вопрос оставался открытым. В семью ядовитых растений, обладающих таким ядом, входят аконит, белена и белладонна. В небольших дозах они вызывают сумасшествие. В больших — убивают.

Дело здесь было нечисто даже без окончательного заключения коронера. Тело девушки было бальзамировано! В вены был введен формалин, что предохранило его от разложения до тех пор, пока ее не обнаружили днем в среду. Фактическое время смерти, определенное по какой-то чертовщине в ее печени, оказалось… по меньшей мере за две недели до того, как ее нашли мертвой! Именно это заставило Сэма Брюстера требовать пересмотра результатов анализов.

Я был в его кабинете, когда он звонил в лабораторию. Он шумел:

— Черт побери, доктор, эта девушка была здесь, в этом самом здании, живая, меньше недели назад! Она звонила в понедельник и заявила, что ее собираются убить! А вы тут утверждаете, что ее убили за две недели до тою, как мы с ней разговаривали!

Он дико уставился на меня и пробормотал:

— Вот что они пытаются мне доказать! Они говорят, что она была мертва уже две недели, когда ее нашли! Знаешь, что это значит?

— Это значит, что она уже была мертва, когда вы и Пит Кустис с ней беседовали, — кивнул я. — Мне это тоже непонятно.

На другом конце линии что-то сказали, и Брюстер ответил:

— Я верю вашему слову насчет клеток печени, доктор. Но здесь должна быть ошибка. Я не думаю, что кто-то подменил ее внутренности… Нет, я помню, как вы ее анатомировали, я прекрасно знаю, что на теле нет никаких следов, но…

И тут мне вспомнилась одна мерзкая штука, про которую я когда-то читал, и я тихо сказал Брюстеру:

— Спросите про ее ректум.

— Спросить про что?!

— Ректум. Прямая кишка. Я где-то читал, что древние египтяне использовали естественные отверстия тела, чтобы вытаскивать внутренние органы. С помощью какого-то крючка, кажется.

— Тьфу! — Брюстера перекосило. Затем он повторил мое предположение по телефону. Очевидно, что у медицинского эксперта на другом конце линии была та же реакция. Брюстер взглянул на меня, покачал головой и пробормотал:

— Отрицательно. Они уже думали об этом и проверили. Ради Бога, не спрашивай как Я не желаю этого знать.

Меня это тоже мало интересовало. В моей голове проносились всякие дикие идеи. Когда Брюстер повесил трубку, я спросил:

— А как насчет подставного лица, лейтенант?

Брюстер покачал головой. Затем нажал кнопку переговорного устройства и прорычал:

— Салливэн, мне нужны фотографии, снятые в комнате Пауэлл, и поживее. А пока пришлите мне ксерокопию ее паспорта.

Он откинулся назад, откусывая кончик сигары, и задумчиво уставился на меня. Затем он сказал:

— С такой скоростью твоя борода скоро будет достаточно большой.

— Она чешется, — ответил я.

— Естественно, всего несколько дней прошло. Ты уже нашел гитару?

— Нет. Но я достал маленькую тэлин дэйрэс, с ней и развлекаюсь.

— Развлекаешься с чем?

— Тэлин дэйрэс — уэльская арфа.

— Господи помилуй, ты умеешь играть на арфе?!..

— Нет. Но я не умею играть и на гитаре, а вы хотели, чтобы я прикинулся бородатым друидом…

Вошла девушка в полицейской форме с пачкой фотографий в большом конверте. Брюстер представил ее как Мэгги Салливэн и сказал, что мы должны забыть, что видели друг друга, когда находимся вне здания полиции. Когда девушка ушла, он разложил фотографии на зеленом сукне своего стола и пробормотал:

— Ну и шлюха же эта девка, с которой мы только что говорили. Вот, посмотри на снимки.

Он вручил мне ксерокопию первой страницы британского паспорта и глянцевую фотографию девять на двенадцать. С фотографии на паспорте на меня смотрела красивая, но пресная блондинка, демонстрировавшая в улыбке все тридцать два зуба. Ее черты были бы классическими, если бы не выпирающие зубы, слишком большие для ее миниатюрного лица. На втором снимке была, по всей видимости, она же, лежащая на потертом ковре, подделанном под персидский. Ее глаза были открыты, но с первого же взгляда было ясно, что она мертва. Губы припухли, и искривленные передние зубы выступали еще больше. Я сравнил с первой фотографией — да, в обоих случаях правый передний резец накрывал левый. Линия волос также совпадала. Я сделал движение, чтобы отдать фотографии, затем передумал и сказал:

— Здесь что-то не так, лейтенант. Приглядитесь к ксерокопии. Обратите внимание на что-то вроде родинки слева у рта.

Брюстер взял ксерокопию, всмотрелся в нее, кивнул и сказал:

— Да, прямо где кончается помада. Покажи мне тот снимок.

— Здесь нет родинки, — сказал я.

Брюстер смотрел на меня некоторое время:

— Близнецы?

— Почему бы и нет?

— Это весьма кстати, не так ли? Как в этих банальных фильмах Луиса Хейворда. Один хороший близнец распевает на пару со своим плохим братом.

— Вам больше нравятся фильмы Бориса Карлоффа?

— Да понимаю я все! И надо бы опять связаться с Британским Консульством. Мы уже уведомили их о смерти девицы и попросили подтверждение отпечатков пальцев. Но если обнаружится, что у нее есть близнец, мы только окажемся загнанными еще в один угол.

— Почему вы так считаете, лейтенант?

Брюстер устало покачал головой и сказал:

— Давай просто смеха ради это проверим и посмотрим, что получится. Я имею в виду, что, допустим, настоящая Цинтия Пауэлл или ее сестра-близнец лежала в полубальзамированном виде в ту ночь, когда кто-то приходит под видом Цинтии и рассказывает нам дикую историю о том, что она была свидетельницей стрельбы на шабаше ведьм. Допустим, она звонит через несколько дней и заявляет мне, что злые уэльские ведьмы вознамерились с нею покончить. И потом она, скажем, переносит тело сестры в ее комнату, чтобы домохозяйка его нашла. И что же мы имеем? Мы висим в воздухе, так как нет никакого мотива!

— Никакого разумного мотива, — заметил я. — Но мы же имеем дело с кучкой ненормальных.

— Ну хорошо, но убивать собственную сестру?..

— Почему бы и нет? Близнец Луиса Хейворда в тех фильмах очень плохо с ним обращался.

Брюстер упрямо покачал головой и сказал:

— Она могла убить собственную сестру. Могла даже продержать ее на льду пару недель, пока не придумает, как избавиться от мертвого тела. Но приходить к нам под видом своей сестры? Господи, Прайс, для чего?

— Затруднительно ответить. — Я пожал плечами. — Но прежде чем беспокоиться об этом, почему бы нам не выяснить, возможно ли это вообще? Если англичане сообщат нам, что у нее не было сестры, мы оказываемся на том же самом месте, откуда начали.

— Да, — задумчиво пробормотал Брюстер, глядя на меня. Затем он добавил:

— Мы останемся с мертвой девицей, обратившейся в полицию примерно через неделю после того, как ее убили!

Когда я ехал вечером в университет, шла уже третья неделя осеннего семестра. Погода все еще была теплой, но листья на самых нежных деревьях уже начинали опадать, и, похоже, можно было ожидать ранних заморозков. Я припарковался у жилого квартала, и по дорожке из кирпичей, выложенных «лесенкой», подошел к входной двери дяди Дэя. Он знал, что я приеду, и над дверью был зажжен янтарный фонарь. Как только я, собрался позвонить, дверь распахнулась, и сердечный голос с легким уэльским акцентом произнес:

— Входи, Морган, приятель! Тебе никогда не приходилось звонить у моей двери, разве не так?

Для студентов и сотрудников дядя Дэй был профессором Дэвидом Прайсом, деканом факультета иностранных языков. Но для меня — совсем другое дело. Во-первых, он растил меня с десяти лет. Во-вторых, он успокаивал меня, заботился обо мне — перепуганном уэльском мальчишке-сироте, который только что прибыл из Уэльса и едва говорил по-английски. Так что нас связывало как кровное родство, так и слезы. Тетя Глиннис по-своему очень хорошо ко мне относилась. Но дядя Дэй и те времена, которые мы проводили вместе, были самыми счастливыми Воспоминаниями моего детства. Он был одним из тех мужчин без возраста, чьи черты уже не меняются после сорока лет. У него только немного поседели виски с тех пор, как я его впервые увидел, сойдя с самолета, с именной табличкой, приколотой к пальто, и со всеми своими пожитками в маленькой картонной коробке. Но его кельтское, словно высеченное из камня лицо все еще было таким же, как тогда, и те же теплые карие глаза, выглядывавшие из-под косматых черных бровей, все так же ясно улыбались всему миру. Теперь они улыбались мне, когда дядя Дэй сказал:

— Входи, приятель! Что это ты стоишь с глупым выражением и недельной растительностью на подбородке? У тебя не все в порядке, Морган, приятель?

— Не совсем, — я улыбнулся, входя следом за ним и объясняя, — я попал в весьма странную историю и подумал, что вы, наверное, могли бы помочь мне советом.

— Ах, советы давать легко, как известно, — дядя Дэй вздохнул, — каждый готов давать советы. Но когда именно ты просишь помощи, это же совсем другое дело, разве не так?

Мы вошли в гостиную, и я увидел, что в камине вместо дров горел уголь. Дядя Дэй прожил в Штатах уже более тридцати лет, но так и не преодолел врожденное недоверие к дровам в камине.

— Как насчет глотка алкоголя, Морган? — спросил он, доставая из шкафа графин бренди и пару стаканов.

Я кивнул, устраиваясь возле камина. Он поставил графин и все остальное на кофейный столик между нами. Наливая, он проговорил, лишь отчасти обращаясь ко мне:

— Я знаю, это ужасно, но единственный положительный момент после смерти Глиннис — это то, что теперь можно не прячась распивать спиртные напитки. Она была очень хорошей женщиной, твоя тетя Глиннис, но она чересчур серьезно воспринимала Священное писание.

— В Библии нет ни слова о том, что пить — это такой уж грех, — улыбнулся я.

— Да, я знаю, Морган, приятель. Но дражайшая Глиннис больше верила Джону Уэсли, чем даже Библии. А Джон Уэсли был таким педантом, когда дело касалось мирских удовольствий!

Мы чокнулись, выпили и откинулись назад на спинки кресел, наслаждаясь этим моментом расслабления.

Попивая бренди, я рассказал дяде Дэю историю странной смерти Цинтии Пауэлл, и в его проницательных карих глазах рос огонек недоверия. Когда я закончил, он заявил:

— Имей в виду, мне это дело совсем не нравится. Ты связался, по-моему, с очень опасной шайкой душевнобольных. Если бы я был на твоем месте, Морган, приятель, я бы сказал этому лейтенанту Брюстеру, чтобы он нашел кого-нибудь другого, кто бы гонялся за ведьмами.

Я пожал плечами:

— Я полицейский. Полицейский может быть убит независимо от того, за кем он гонится.

— Да, но эти же почитатели дьявола сумасшедшие, ты же понимаешь. И они уже убили эту девушку только за то, что она рассказала полиции об их недостойных сборищах. Почему ты думаешь, что они остановятся на одном убийстве, Морган, приятель?

— Мы, вероятно, действительно имеем дело с очень опасным психом — одним или несколькими, — признал я, — но, как я уже сказал, это моя работа. Дядя Дэй, у вас случайно нет под рукой сборника «МАБИНОГИОН»?

Он изумленно на меня взглянул и рассмеялся.

— Господи, Морган! Нет, и у меня также нет ни «Красной книги Хергеста», ни «Черной книги Кэрнмартена». Я, понимаешь ли, преподаю романские языки. Волшебные сказки — это не совсем моя область.

— Но вы же знаете хотя бы некоторые из старых легенд?

— Конечно, мы в Уэльсе были воспитаны на подвигах Брана, Передура и рыцарей Пендрагона. Но оснований для того, чтоб хранить дома старые глупые книги, у меня не больше, чем у англичан — хранить первое издание Робин Гуда. В нашей библиотеке должно быть что-то на эту тему, но я сомневаюсь, что эти книги будут на уэльском языке.

— Мне безразлично, на каком они языке, — ответил я. — Мне нужно только иметь представление о том, с чем мы имеем дело. Один из подозреваемых является пятисотлетним уэльским чародеем, так что…

— Это, должно быть, Мерлин Плью, не так ли? — перебил дядя Дэй.

Я кивнул:

— Он был одним из тех, кто руководил шабашем, на котором, по словам Пауэлл, началась стрельба.

— Он жулик, имей в виду, — сказал дядя Дэй.

Я засмеялся и ответил:

— Ну естественно, он жулик. Этот хромой во всеуслышание заявляет, что ему пятьсот лет и что он — сын древнего божества!

— Да, я имею в виду, что он ненастоящий уэльсец, — объяснил дядя Дэй, — в любом случае он не знает уэльский язык так, как должен его знать человек, родившийся в Уэльсе пятьсот или даже пятьдесят лет назад. Может, он что-то и соображает в этом языке, но не говорит на нем свободно.

— Почему вы так считаете? — спросил я. — Вы ж его не знаете, не так ли?

— В жизни не видел этого бедного психа, — пожал плечами дядя Дэй, — но его выдает имя. Видишь ли, Мерлин — это не уэльское имя.

— Разве нет? — Я сдвинул брови. — Я думал, что Мерлин и король Артур — это все из наших мифов, дядя Дэй.

— Исказили иностранцы! — засмеялся дядя. — Если бы настоящий уэльсец носил эти имя, он бы назывался не Мерлин, а Мирддин. Это французы переделали его на Мерлин. Домашние неурядицы Пендрагонского королевского двора весьма привлекали французов, так как им всегда нравились постельные фарсы!

— М-да, — пробормотал я. Затем сказал: — Мерлин — это, может быть, что-то вроде сценического имени. Каждый слышал о волшебнике по имени Мерлин. Но такое имя, как Мирддин Ап Лью, вряд ли что-то скажет американцу.

— Может, ты и прав, — пожал плечами дядя Дэй. Затем его лицо просветлело, и он засмеялся. — Морган, приятель, что же мы тратим время на разговоры о вещах, о которых ничего не знаем! У меня же есть человек, и он, я уверен, может тебе помочь! — Он встал и пошел к телефону, объясняя: — Я позвоню Пат Вагнер. Она преподает сравнительную религию, понимаешь? Именно она сможет помочь тебе в этом ненормальном деле с дьяволами и ведьмами!

— Она? — нахмурился я.

— Да, приятная девушка, Патриция. Если только она дома… А, это вы, Пат? Это Дэвид Прайс. Сейчас у меня мой племянник Морган, он приехал, чтобы поговорить о привидениях и прочем, и, вы помните, я когда-то вам говорил, что он служит в полиции? Ну вот, а теперь ему пришлось заняться каким-то видом ведьмовского культа, и его нужно немного просветить в этом вопросе, понимаете ли… Не могли бы вы зайти ненадолго? Я в любом случае был бы рад вас с ним познакомить.

Патриции Вагнер явно нечего было делать этим вечером, потому что дядя Дэй с удовлетворенной улыбкой положил трубку и сказал:

— Она живет недалеко, на том конце городка, Морган, приятель. Пока мы ждем, не хотел бы ты чего-нибудь перекусить?

Я сказал, что я уже ел. Но дядя Дэй настоял на своем и стал готовить закуску, поставив греться воду для кофе. Едва он успел закончить эти приготовления, как прозвенел входной звонок, и дядя открыл дверь невысокой брюнетке лет тридцати.

Она села рядом с камином, а дядя Дэй пошел на кухню. Она положила одну очаровательную ногу на другую, и я едва удержался не сказать, насколько я рад, что некоторые женщины все еще отвергают более длинные юбки. К счастью, она тоже воздержалась от замечания по поводу моей пробивающейся бороды.

Дядя Дэй вернулся с подносом, где был чеддер, тосты и сосуд со зловещим варевом, которое он упорно называл кофе, а Пат Вагнер сделала свою первую ошибку, воскликнув:

— О, «уэльские воришки»!

Затем, заметив взгляд неодобрения, проскользнувший между дядей и мною, неуверенно улыбнулась и спросила:

— Я что-то не так сказала?

— Это «уэльские зайчишки», если вы так настаиваете на названии. — Дядя Дэй вздохнул, сел рядом с ней и потянулся за кофейником.

— В самом деле? — На щеках у Пат появились ямочки. — А я думала, это так называется.

— Значит, вы думали неправильно. — Я рассмеялся. — Это прежде всего низкопробная шутка по отношению к уэльсцам. Англичане всегда думают, что разбираются в уэльском. Они еще придумали стишок: «Падди был уэльсец, и все украсть он мог… »

— «Когда пришел к нам в дом, стащил говяжий бок», — пробурчал дядя Дэй. — Мы, впрочем, тоже не любим англичан.

— Простите, но я — немка! — засмеялась Пат Вагнер, и я сделал вывод, что она мне нравится. У нее была заразительная улыбка, небольшие ровные зубы, и при смехе в углах ее широко расставленных голубых глаз появлялись морщинки. Ее волосы были длинными, разделенными посередине, и напоминали окно готического собора. Я вспомнил, что, по словам дяди Дэя, она руководит университетским женским клубом. Полагаю, что студенткам она тоже нравилась. Она совсем не была похожа на банальную воспитательницу в твидовом костюме.

Мне пришлось просветить ее по делу Пауэлл, но, конечно, я взял с нее обещание не распространяться об этом, и в ответ она шутливо перекрестилась.

Пат Вагнер была хорошей слушательницей. Она дождалась, когда я закончу, покачала головой, затем трезво заметила:

— Я могла бы дать вам несколько книг по этому предмету. Но внедряться в группу, где происходят убийства, весьма опасно. Если обнаружится, что вы кауван, то неизвестно, что может произойти!

Опять это слово «кауван»! Я спросил, что это значит, и она объяснила, что имеется в виду какой-нибудь тип вроде меня. Ненастоящий колдун, пытающийся прошмыгнуть без приглашения. Я поинтересовался, часто ли такое происходит, и она ответила:

— Я не имею об этом ни малейшего понятия. Но эсбаты, которые проводятся в чем мать родила, должны привлекать всяких грязных стариков. Хотя вы говорите, что эта группа встречается в балахонах…

— В чем мать родила?

— Да, в обнаженном виде. Все это начиналось как культ плодородия, и некоторые из церемоний становились слегка игривыми. Особенно если они начнут угощаться беленой.

— Беленой?

— Это галлюциногенное растение. У нее такое же действие, как у ЛСД, она дает ощущение полета. Ведьмы действительно верили, что они летали на метлах, как следует из тех признаний, которые вышибали из них инквизиторы. Хотя палка от метлы, несомненно, символизирует фаллос или магический жезл, в зависимости от того, как ее используют. Вам также потребуются чаша и кадило. Благодаря современному возрождению мифов, это все нетрудно будет достать. Есть несколько магазинов в Боттоме, где продается все что угодно, от карт Таро до свечей из сала покойников. Хотя я весьма сомневаюсь, что эти свечи сделаны из человеческого сала.

— Это сложно утверждать, — сухо подтвердил я. — Хотя я теперь начинаю понимать, что вы имели в виду, говоря о возможном провале. Если я не буду детально следовать…

— Детали — это чепуха, — перебила Пат. — Вряд ли можно найти два одинаковых шабаша — таких, чтоб у них полностью совпадали все детали их церемоний. Я вам дам для прочтения прежде чего, конечно, Алистера Кроули, более позднюю работу Хьюсона, а также «Исповедь Жиля де Рэ». Этот культ, с которым вы имеете дело, по-видимому, занимается и Черной мессой, а в этой области никто не выдерживает конкуренции с Синей Бородой. Большая часть всей этой ерунды совершенно безвредна, только немного неприятна и слегка патетична. При нормальных обстоятельствах самое скверное, что вам пришлось бы увидеть, это Глаз Дьявола, или как сжигают ваше изображение. Почти не известны ведьмы, которые занимаются тем, что реально причиняют вред. Но вы же все-таки нашли кровь в том подвале, да и девушку убили.

— Ее действительно убили, вы думаете? — вмешался дядя Дэй. — Она могла умереть от чрезмерной дозы галлюциногена, который сама и приняла.

— Возможно, — кивнул я. — Но. она заявляла, что ей угрожают, и мы нашли чью-то кровь, и… черт побери, она, по-видимому, разгуливала везде целыми днями уже после того, как была отравлена!

— Но ты же говорил, что у нее может быть сестра-близнец.

— Мы еще этого не знаем. И множество вещей мы не в состоянии объяснить, они просто невозможны!

Дядя Дэй отхлебнул из своей чашки и осторожно спросил Пат:

— А не может ли быть так, что некоторые из этих людей обладают реальными сверхъестественными силами? Я читал про опыты по экстрасенсорному восприятию, проведенные в университете Дюка, и некоторые из них весьма жуткие.

— Я не являюсь последователем доктора Райна, — ответила Пат Вагнер. — Многие из его результатов достаточно подозрительны, и в любом случае моя область — это сравнительная религия, а не магия — черная, белая или какая-либо другая.

— Большинство религий признает всякие сверхъестественные штуки, разве нет? — спросил я.

Пат сделала гримасу:

— Все они признают, если уж об этом речь. Но если замученный на кресте еретик на третий день встает из могилы, то вряд ли в этом есть что-то более необычное, чем в том, что девушка по имени Цинтия Пауэлл беседует с полицией через неделю после своего убийства. Это мифы, и моя профессия и состоит в том, чтобы рассматривать их как мифы. То же самое касается этих придуманных историй, которые используют теологи, чтобы убедить нас в своей мудрости. В старом англосаксонском языке слово «ведьма» не что иное, как «мудрость».

Я спросил:

— Тогда колдовство — это просто какая-то дохристианская религия?

— Конечно. — Пат кивнула. — Однако наши сведения о ней крайне искажены, так как ранние миссионеры затушили волшебные костры и срубили священные рощи. За истекшие годы она набрала еще больше дополнительных направлений, чем ортодоксальная церковь. Если вы заинтересуетесь основами, то вы неизбежно займетесь астрологией, древнееврейской алхимической абракадаброй, некромантией, нумерологией, хиромантией и картами Таро, или же сатанинским культом, изобретенным испанской инквизицией в средние века. Современные оккультисты, по-видимому, смешали все это в одну большую кучу.

— Не могли бы вы проследить истоки всего этого? — предложил я.

— Вряд ли, — вздохнула она. — Нам очень мало известно о древнем Индо-Арийском солнечном культе. Эта была дуалистическая религия с почти детским увлечением обрядами плодородия и человеческими жертвами. Основными божествами были, по-видимому, бог Солнца, символизирующий мужскую производительность, силу и мудрость, и его партнерша, богиня Луны, управляющая плодородием, медициной и циклом жизни и смерти.

— Этот бог Солнца не мог быть котом по имени Лью Длинная Рука? — спросил я.

Пат кивнула:

— Лью, Люгх, или Люд, или, чаще, Люцифер. Но он не был котом. Он был быком или козлом в своем животном проявлении. Богиня Луны иногда появлялась в виде кошки или крольчихи.

— Уэльская крольчиха не могла бы называться Рианнон?

— Я вижу, вы кое-что прочли по этому предмету, — рассмеялась Пат. — Рианнон — это одно из ее имен. А другие — Бригид, Геката, Мелузина и так далее. На лекциях мы называем ее Праматерью Землей. Она присутствует во всех арийских культах плодородия, а проститутки семитских храмов называли ее Астартой. В Талмуде это ведьма, Лилит.

— Ого, мне всего этого не запомнить, — сказал я.

— Достаточно одной Рианнон, — успокоила Пат, — ни один шабаш не использует все ее имена, а вы собираетесь прийти в качестве уэльского колдуна, не так ли?

— Ученика колдуна, — поправил я. — Мы надеемся, что если я достаточно подготовлюсь, Мерлин Плью возьмет меня под свое крылышко…

— О Господи! — вздохнула Пат Вагнер. — Вы имеете в виду этого хромоного психа с записными книжками, которые невозможно прочитать?

Дядя Дэй странно на нее поглядел и спросил:

— Значит, вы знаете этого человека, Пат?

— Он приходил несколько месяцев назад, — сказала она. — Приносил странную рукопись, которую он хотел опубликовать, и какой-то человек — которого я еще не успела за это как следует отблагодарить, — послал его ко мне! Он ненормальный, если еще не совершенный псих. Страница за страницей у него заполнены бессмысленными каракулями, которые, как он настаивал, являются друидскими рунами!

— Откуда вы знаете, что они не были ими? — поинтересовался я.

— Потому что, — объяснила она, — у нас есть транскрипция всех известных рунических алфавитов. Это просто собрание семейной лексикографии языческой Европы. Полуграмотные варвары использовали для письма смесь греческого, латинского, этрусского и некоторые свои собственные знаки, чтобы записать для истории такие важные дела, как победа одного немытого вождя над другим.

Большинство так называемых рунических камней повествуют о подвигах типа — «Здесь Гарольд Синий Зуб разнес череп Этельреду Нечистому во имя Вотана». Конечно, сама надпись длиннее. Это, кстати, самый легкий способ дать понять негодяям, чтобы они держались подальше от твоих владений.

— Но вы сказали, что у Плью были записные книжки, заполненные этой писаниной.

— Ерундой, вы имеете в виду. У него был даже список условных обозначений с дюжиной алхимических символов, древнееврейскими буквами, и с чернильными пометками у каждой из букв латинского алфавита. Но даже если бы вы расшифровали все это, там не оказалось бы никакого смысла. Бессвязные призывы к высшим богам перемешаны с пустыми двусмысленными фразами. Я думаю, что у него старческое слабоумие вместе с помешательством. Для начала он заявил мне, что ему пятьсот лет от роду, а когда я ему сказала, что его мудрые писания вряд ли пригодятся университетскому издательству, он стал угрожать, что сглазит меня. Но, как видите, я еще дышу.

— Нам он говорил то же самое. — Я нахмурился. — И проходил тест на детекторе лжи, когда это говорил!

— Патологический лжец пройдет тест. — Она кивнула. — Но, честно говоря, я не думала, что он связан с чем-то опасным. Если он употребляет психоделические наркотики или дает их своим последователям, то вы, Морган, собираетесь лезть прямо тигру в пасть!

— Скорее всего, в пасть бесхвостому коту, — согласился я. — У меня, однако, нет выбора, так как Мерлин, по-видимому, наша единственная возможность.

— А как насчет этой женщины, Сибиллы Эванс?

— Что же мне — постучаться в ее дверь и сказать: «Здрасьте, мадам, я бедный колдун, усердно проходящий свою Школу Колдовства, можно ли мне присоединиться к вашему шабашу»?

— Понимаю. — Пат улыбнулась. — Но нельзя ли изучить их каким-то другим образом? Без такого риска?

— Мы продолжаем и обычное расследование, — возразил я. — Но ничего не смогли достичь. Все, с кем бы мы ни беседовали, утверждают, что не имеют понятия ни о колдовстве, ни о Цинтии Пауэлл. Легче стать Capo Mafioso и разрушить стену омерты. Я знаю пару рэкетиров, признающих, что они не те, за кого себя выдают.

— Ну тогда не говорите, что я вас не предупреждала. — Пат Вагнер пожала плечами, посмотрела на часы и добавила: — Библиотека скоро закроется, и если вы действительно хотите заняться зубрежкой, давайте двигаться.

В тот вечер я вернулся домой около половины одиннадцатого, с кучей книжек необычной тематики под мышкой. Я открыл дверь своих холостяцких апартаментов, находящихся недалеко от управления Седьмого округа, и бросил книги на диван. Затем стал греть воду для кофе. По-видимому, мне предстояла длинная ночь зубрежки перед моим странным экзаменом. Вода только успела закипеть, когда зазвонил телефон.

— Я тебя разыскиваю уже несколько часов, — это был Сэм Брюстер, — где ты был, черт побери, Прайс?

— Я ездил к своему дяде, я вам говорил. А что случилось?

— Полдела провалено. Ты еще учишься играть на арфе?

— Могу взять несколько аккордов. Но борода еще долго будет отрастать.

— К черту бороду, она не потребуется. Старуха Эванс мертва.

— Господи! Сердце или кто-то помог?

— Она сгорела. Пожарные только недавно ее откопали. Весь этот чертов дом сгорел в момент, сегодня рано утром. Брандмейстер говорит, что там дело нечисто. Еще бы не нечисто! Уже перед поворотом к ее дому можно ощутить запах бензина!

Во рту у меня появился неприятный привкус. Я сглотнул и спросил:

— Где вы сейчас? На месте происшествия?

— В городском морге, — вздохнул Брюстер, — похоже, я только и делаю, что смотрю, как здесь режут мертвецов, а потом выслушиваю их идиотские заявления — дескать, они не имеют ни малейшего понятия о причине смерти. Сколько дней назад мы втроем беседовали с этой старухой, Прайс?

— Четыре или пять, по-моему. А что?

— Знаешь, что они мне сказали? Может, попробуешь угадать?

Я пожал плечами.

— Попробую. Только не говорите мне, что она тоже уже две недели как мертва.

— Больше месяца, — мягко произнес Брюстер. — Они сняли обугленные части, вскрыли ее и обнаружили, что внутри она уже начала портиться. Медэксперт говорит, что она по меньшей мере месяц провела на льду или в забальзамированном виде. Как это тебе нравится?

— Я же просил вас не говорить мне. — Я вздохнул. — Я должен туда приехать?

— Да, и возьми арфу.

— Начинаем сегодня?

— А у тебя есть другие предложения?

Полностью я осознал, что он имел в виду, только когда припарковался у городского морга.

Я посмотрел на часы. Было десять минут двенадцатого. Через час уже будет полночь.

Час ведьм.

Боттом — это часть города, лежащая к югу от станции Юнион. В старых, разрушающихся домах здесь живут бедняки и подозрительные личности.

Легче всего добраться туда по улице Честнат. Это темная кривая улочка с неряшливыми барами, кофейными домиками экзистенциалистского толка и скудными магазинчиками, которые туристы называют причудливыми.

Я нашел Мерлина Плью в забегаловке под названием «Уэльский уголок». Цинтия Пауэлл описывала эту забегаловку как кофейню в уэльском стиле, и, естественно, чтобы узнать Мерлина, длинного описания не требовалось. Он был даже еще более странным, чем я его представлял. Он сидел в отдельном кабинете недалеко от мужского туалета.

Я подумал, что неплохо было бы начать с беседы с барменом, так как я не собирался прямо подходить к Мерлину. Я приветствовал по-уэльски мужчину за стойкой, и он знал язык ровно настолько, чтобы пробурчать:

— Я не говорю на уэльском, черт бы его побрал!

— Но вы вроде работаете в уэльской кофейне!

— Черт, я бы работал хоть в цыганской чайной, если бы платили. Когда владельцы обновляли эту забегаловку, они закупили обстановку в Кардиффе, несколько лет назад. Они думали, что все эти деревянные панели создают определенную атмосферу. Только головную боль они мне создают! Знаете, сколько мы зарабатываем на кофе и пиво, что пьют здесь эти уроды? Ни хрена! Вот сколько мы зарабатываем.

— А много здесь уэльсцев?

— Каких уэльсцев? Знаешь, сколько уэльсцев живет тут поблизости?

— Немного?

— Ни одного, а хиппи все равно не знают разницы между англичанами и уэльсцами.

— Надо же! — засмеялся я. Затем сказал: — А я бы хотел поинтересоваться насчет работы.

Бармен посмотрел на мою арфу в футляре и спросил:

— Народные песни?

— Вроде того, — соврал я, — здесь работала одна девушка, она говорила, что имела некоторый успех, исполняя уэльские мадригалы.

— Ты имеешь в виду Цинтию? Маленькая блондинка с выпирающими зубами?

— Да, именно. Она работала здесь в последнее время?

— Господи, ты что, не слышал?

— Что не слышал? Я только что приехал.

— Она умерла. Решила полетать с помощью наркотика и не вернулась, насколько я слышал.

— Господи помилуй! — Я заставил себя изобразить вздох ужаса. В присутствии Мерлина, сидящего в зоне слышимости, это оказалось не так трудно сделать.

Бармен кивнул, вытирая деревянную стойку, и спросил:

— Ты на каком инструменте играешь? Какой-то странный у тебя футляр.

Специально для того, чтобы Мерлин услышал, я назвал инструмент по-уэльски:

— Это тэлин дэйрэс, уэльская арфа, понимаете ли…

— Арфа? — пробурчал бармен без всякого энтузиазма.

Затем он еще раз протер стойку и сказал:

— Не знаю, приятель…

— Я буду работать только за чаевые, — пылко сказал я.

— В таком-то месте? Ты, должно быть, хочешь умереть с голоду.

— А может, вы сами будете удивлены, — настаивал я, — а если и нет, то что вы теряете?

— Ну, если ты так дело поворачиваешь…

Чтобы он не успел передумать, я вынул арфу из футляра, подошел тс ближайшему столу и поставил ногу на стул. Заведение было наполовину пустым, но это мне было даже на руку. Пока мои нервы не успели меня подвести, я поспешно взял на арфе пару аккордов и громким голосом объявил, что спою песню на уэльском языке.

В Уэльсе меня со смехом выставили бы из любого заведения. Но для ушей американцев уэльский язык звучит достаточно странно. Парнишка, сидевший недалеко от меня, повернулся и сказал:

— Хо! Мне нравится эта необычная мелодия!

Другой спросил:

— На каком языке он поет — на греческом?

Песня тянулась бесконечно. Но мне не потребовалось много времени, чтобы спеть все известные мне куплеты, а повторяться я боялся, опасаясь, что здесь может найтись хоть один слушатель, понимающий по-уэльски. Украдкой глянув на Мерлина, я увидел, что этот странный маленький уродец вряд ли даже меня заметил. Он посасывал свой напиток и что-то бормотал про себя.

Я спел «Красную Розу Глендовера» и «Путешествие в ночи». Он не реагировал, хотя к этому времени другие слушатели уже начали неуверенно аплодировать.

Затем, перебрав почти все песни, которые мы изучали в школе в Глиндиверте, я решил выбрать одну, которую мой старый учитель наверняка бы не одобрил. Я был уверен, что неприятная лирика песни «Дочь Ап Овэйна» расшевелит любого грязного старика. Но, очевидно, дядя Дэй был прав, утверждая, что старик вряд ли разбирается в уэльском. Мерлин безучастно сидел, бормоча под нос и уставившись в пространство перед собой.

Я сделал перерыв и подошел к стойке. Бармен оказался прав, говоря о количестве чаевых, которые я заработаю, так как мне пришлось самому заплатить за свое пиво.

Я подождал, пока он мне нальет, затем спросил:

— У вас здесь, по-моему, совсем немного уэльсцев?

— Их совсем нет, — сказал бармен. — Если бы хоть один случайно проходил мимо, он бы зашел, куда же ему идти?

Я засмеялся и поинтересовался:

— Вон тот пожилой человек в углу, по-моему, из Уэльса.

Бармен взглянул на Мерлина.

— Этот? Это профессор. Мне вроде кто-то говорил, что он уэльсец, а теперь вот и ты это говоришь.

— Цинтия мне о нем говорила, — соврал я, — он просил ее спеть для него что-то особое.

— Да? — сказал бармен. — Не могу сказать. Может быть, она и говорила с ним несколько раз. Но обычно профессор много не разговаривает.

— Почему вы его так называете?

— Он писатель или что-то в этом роде. Некоторое время назад он говорил одному из владельцев, что работает над книгой, которая принесет ему известность. Здесь никто никогда не видел никакой книги. Но, какого черта он платит за выпивку, и, по-крайней мере, он пьет не пиво. У него, должно быть, железная печенка, если судить по количеству виски, которое он поглощает. Хотя пьяным в стельку его не видели. Некоторые старики это умеют. Они могут пить всю ночь и оставаться трезвыми, как судья на суде.

— А владельцы — они из Уэльса?

— Один из них, по имени Говер. Дэйв Говер. А что? Хочешь с ним поговорить?

— Нет, наверное, — я пожал плечами, — но Цинтия говорила, что она здесь кое-что зарабатывала, да и я вроде зацепился.

— Потому что ты парень. Шлюхи в подобном месте могут нарваться на неприятности. Но не думаю, что кто-то из наших посетителей захочет уложить тебя. Мы, по мере возможности, не обслуживаем здесь голубых.

Я потягиваю пиво, размышляя о том, каков будет мой следующий шаг, когда Мерлин Плью решил это за меня. Он бросил несколько монет на стол, встал и заковылял к выходу. Я никак не прокомментировал это событие, но бармен заметил:

— Вот, идет работать над своей чертовой книгой, наверное. Жаль, что у него такая нога. Не такой уж он плохой тип, ему, должно быть, чертовски трудно все время хромать.

Я украдкой смотрел за Мерлином, наблюдая, как его гротескно искаженная тень движется за ним по полу, посыпанному опилками. Он шел, подтягивая ногу в ортопедическом ботинке, и движениями напоминал краба. Я размышлял о том, насколько быстро при необходимости мог бы двигаться человек, который всю жизнь был хромым, а также о том, где был Мерлин Плью днем.

Я подумал, не пойти ли за ним, но потом мне в голову пришла идея получше. Я пошел к телефонной будке и набрал номер Пита Кустиса. Трубку взяла его жена, и когда я представился, сказала, что он занимается слежкой.

— Да. — Я нахмурился. — А вы случайно не знаете — где, миссис Кустис?

— Напротив бара в Боттоме, — ответила она, — он, по-моему, говорил — бар «Сельский уголок» или что-то в этом роде. Он там наблюдает за подозреваемым.

Я поблагодарил ее и повесил трубку. Затем, ухмыльнувшись, я пробормотал телефону: «Сэм Брюстер, сукин сын, ты уж своего не упустишь, не так ли?»

Пит Кустис в тот вечер проследил Мерлина до его жилища. Он шел за хромым до доходного дома рядом с железнодорожным парком, а несколько телефонных звонков дали нам всю остальную картину. Плью жил один в небольшой меблированной комнате, на самом верхнем этаже. Он никогда не ел вместе с другими жильцами, и домовладелица сообщила, что он платит еженедельно и вовремя.

Она также рассказала, что он редко спит в своей постели. Она меняет белье каждую неделю, и если бы все ее жильцы были такими же чистюлями, как «бедный ' старый мистер Плью», она могла бы менять белье раз в месяц. В его комнате был также телефон, и после дополнительных расспросов она вспомнила, что он когда-то разговаривал с кем-то на языке, «похожем на русский».

Брюстер установил наблюдение за этим местом, преспокойно подключился к телефону Мерлина, нимало не заботясь о том, что неплохо бы получить на это разрешение Верховного судьи этих самых Соединенных Штатов, и приказал мне продолжать распевать непристойные уэльские песни в «Уэльском уголке».

Я так и сделал, и примерно в течение недели ничего больше не происходило. В качестве прикрытия я снял комнату в Боттоме, но все же большую часть свободного времени проводил в своей квартире, изучая книги, которые дала мне Пат Вагнер.

В это время Брюстер получил информацию о Пауэлл из Кардиффа. Досье содержало записи о нескольких неблаговидных поступках в школьные годы и утверждало, что никакой — еще раз: никакой! — сестры, близнеца или кого-либо в этом роде у нее не было!

Коронер, в свою очередь, не смог опровергнуть тот факт, что Сибилла Эванс и была тем мертвецом, которого извлекли в изрядно изжаренном виде из обугленных руин ее дома. Экспертиза зубов без тени сомнения утверждала, что это именно она — вдова, владелица дома. А судебная лаборатория продолжала настаивать на том, что она была мертва еще за месяц до пожара.

Так что мы имели дело уже с двумя зомби!

И с одним из них было очень трудно разобраться.

Я снова заехал в университет, чтобы узнать, не появились ли у Пат новые идеи о бродячих мертвецах, и прояснить еще некоторые моменты, которые сводили меня с ума.

Она ждала меня у студенческого общежития, и мы решили проехаться, чтобы, любуясь окружающими видами, одновременно обдумать наши дела. Листья на деревьях уже желтели, и было бы приятно провести денек здесь, среди холмов, если бы не водоворот мыслей в моей голове. Пат, казалось, еще более, чем я, была раздосадована тем оборотом, который дело приняло в последнее время. И хотя она вряд ли могла бы объяснить, как Сибилла Эванс, пребывая в последней стадии разложения, умудрилась угостить чаем трех сыщиков, я отчаянно надеялся на ее помощь.

— Легенды полны рассказов о подобных вещах, — сказала она задумчиво. — Истории о неживых людях есть практически в каждой культуре. Хотя, признаться, та мысль, что такое может случиться на самом деле, меня несколько шокирует. А не могли ли эти медицинские эксперты сделать ужасную ошибку, Морган?

— Они так не думают, — ответил я. — Результаты вскрытия этой старухи еще более неоспоримы, чем в случае Цинтии. Я имел с ними длинный развеселый разговор, и они объяснили, что какие-то клетки тела, особенно в костном мозге и печени, в течение некоторого времени после клинической смерти остаются более или менее живыми. Есть некоторая возможность того, что бальзамирующая жидкость в сочетании с ядом могла сыграть шутку с печенью Цинтии Пауэлл. Но старуха была мертва, и уже давно мертва, когда мы втроем пили у нее чай!

— Господи! — Пат передернула плечами. — А была ли она… выглядела ли она… мертвой, когда вы с ней разговаривали?

— Нет, черт побери! Она была такой же здоровой, как ты и я. Хотя, если подумать, она была немного бледной. На ней было столько пудры… Но ведь на ней были розовые пластмассовые бигуди!

— И ее считали ведьмой, — нахмурилась Пат. — Есть записи о случаях почти таких же странных. Ты дошел до книги Шарля Форта, которую я тебе дала?

— Это о проклятых? Все эти странные происшествия в те времена, когда наука не способна была их объяснить?

— Именно. Мой любимый рассказ — это «Человек, который ходил вокруг лошадей».

Я воскресил в памяти странно встревожившую меня книгу и уточнил:

— Это о французском придворном, который сошел с дилижанса в пригороде Парижа, начал ходить вокруг присутствующих, а потом исчез — и ни слуху ни духу?

— Да. Это был известный общественный деятель, он ехал по дипломатическим делам. Я имею в виду, что история мистера Икс в городе Игрек — это одно. Но этот случай был тщательно расследован французской тайной полицией. Человек просто растворился в воздухе средь бела дня, и до сих пор никто не знает, каким образом.

— Это было давно, — возразил я. — Средства полицейского расследования еще не были такими развитыми в те дни. Как ты знаешь, было теоретически рассчитано, что современная полиция нашла бы Джека Потрошителя меньше чем за неделю. А во времена газового освещения методы розыска были отсталыми.

Пат перебила:

— А знаешь, что на Гаити все еще есть статья уголовного кодекса, определяющая наказание за превращение человека в зомби? Хотя я и не одобряю полицейских методов, но ты не можешь сказать, что это несовременно.

— У них есть записи о зомби?

— Без свидетельства медэксперта, естественно. Но многие там могут поклясться, что они видели людей, которые умерли и похоронены много лет назад. Ну и кроме того, есть запись о том, что видела Мария Магдалина в Гефсиманском саду.

— Ты ведь атеистка, кажется? — проворчал я.

Пат пожала плечами и сказала:

— Преподавание сравнительной религии делает человека циничным или, скорее, развивает свободное мышление. Видишь ли, вряд ли имеет смысл зацикливаться вокруг одного ходячего мертвеца. Даже если ты отвергаешь Лазаря и Воскресение, то как быть с Дракулой? Граф Дракула, конечно, выдуман писателем. Но как относиться ко всем этим вампирам, что описаны в церковных летописях? В Коране есть упоминание о нескольких бродячих трупах, а также о вурдалаках. Далее, в древнееврейской мифологии есть сообщения о Эндорской Ведьме и о Големе, в то время как Египетская Книга Мертвых…

— Эй, хватит! — Я неловко рассмеялся. — Здесь должна быть какая-то уловка. Можно приделать к трупу проволочки или что-нибудь в этом роде. Но…

— Разве госпожа Сибилла выглядела как марионетка на ниточках?

— Нет, черт бы ее побрал! Но она также не выглядела и как переспелый труп! Ты вроде говорила, что не веришь во все это?

— Не верю, — ответила Пат. — Даже если бы верила, я бы убедила себя, что этого нет! Понимаешь, какая была бы неразбериха, если бы такие вещи, как магия, или паранормальные силы, которые исследует доктор Райн, были бы реально возможными?

— Выбрось на свалку науку и логику, — кивнул я. Пат покачала головой:

— Ты имеешь в виду, что эти вещи заставят нас выбросить нашу науку и логику на свалку?

— Разве я не так сказал? — Потом я спохватился. — А, ясно, что ты имеешь в виду. Но ведь это поставит ведьм, колдунов и прочих жуликов в более или менее привилегированное положение?

— А откуда ты знаешь, что это не так? Все может быть гораздо хуже, чем ты думаешь.

— В каком смысле?

— Если бы ты был колдуном — настоящим колдуном, я имею в виду — обладающим всеми силами, которые под этим подразумеваются, ты разве дал бы об этом объявление на целую страницу в газете «Таймс»? Или ты бы скрывал все это?

— Я бы сидел тихо, — стал я размышлять. — Я бы жил просто, иногда помахивая своим магическим жезлом, чтобы жизнь — моя и моих близких — была в полном порядке. Может быть, немного напакостил бы нескольким настоящим сволочам, которых встретил в своей жизни. Не думаю, что я бы это афишировал. Говорят, что, когда тебя сжигают на костре, это не очень приятно.

— Я тоже так думаю, — сказала Пат.

Некоторое время я вел машину молча, затем сказал:

— Знаешь, куда ведет нас эта линия рассуждений? К весьма необычным выводам! Может, и есть определенные вещи, которые мы пока не можем объяснить с помощью здравого смысла или даже науки. Но если думать логически — а мы знаем, что думаем логически, когда это делаем, — мы приходим к нелогичной вселенной, где не применим ни один из наших законов природы!

— Некоторые слишком ленивы, чтобы действовать логично, — вздохнула она.

— Это основа всякой магии, не так ли?

— Магии, религии и коммунизма, — улыбнулась она. — Мы очень ленивый природный вид, Морган. Мы хотим, чтобы нам все приносили на серебряном блюдечке. Вот почему большинство так называемых чародеев — такие сентиментальные, безвредные неудачники.

— Ты сказала — большинство, — подчеркнул я. — Значит, остальные играют серьезно.

— Это доказывают ваши два случая необъяснимой смерти, — ответила она. — В истории есть множество случаев, когда какой-нибудь волшебник начинает безобразничать. Колдовство совершенно безвредно, пока тот человек, которого ты пытаешься превратить в лягушку, не воспринимает это слишком серьезно. Но некоторые оккультисты, как, например, Синяя Борода и фрау Вальпургия, потеряли разумный контроль над собой, не так ли?

— Я прочитал «Признания Жиля де Рэ». — Я скорчил гримасу. — Он действительно приносил всех этих младенцев в жертву дьяволу?

— Или Люциферу Светоносному. — Она пожала плечами. — Трудно сказать, чем на самом деле занимался Жиль де Рэ в своем замке. Инквизиторы, которые его допрашивали, старались вложить свои собственные идеи в его признания, так что записи затуманены измышлениями церковников.

— Я думал, Церковь всегда отрицательно относилась к сатанизму и колдовству?

— Еще бы! Но проблема в том, что те, кто был более всего заинтересован в охоте за ведьмами, были посвященными в сан теологами, и они были склонны изображать силы зла в виде образов, наиболее удаленных от того, что они считали добром. В результате получилось почти зеркальное отображение установившихся форм богопочитания. Патетичная Черная месса у Кроули — это просто католическая месса наоборот. Перевернутые кресты, «Отче наш», читаемый наоборот, и прочие ребяческие пакости. Клуб Адского Огня в городе Бате представлял собой не что иное, как обычный публичный дом, где девки одевались как монашки и все балдели от того, что делают что-то невообразимо сатанинское. Большинство шабашей лучше этого, но есть и хуже. Однако обычно они распадаются без всяких последствий, когда кто-нибудь забеременеет или если они найдут другое увлечение.

— Я еще хотел спросить вот что. Я просмотрел все эти книги — и знаешь что? Там концы с концами не сходятся, будь они прокляты! Я имею в виду, что Кроули говорит одно, а Хьюсон другое, и…

— Я тебе уже говорила, детали не важны, — ответила она. — Обладая логическим мышлением, ты во всем ищешь стандартное поведение. Но у людей, занимающихся оккультизмом, нет логического мышления, Морган. Это дети, ищущие путей покороче. Вряд ли можно ожидать от людей, у которых нет внутренней дисциплины, что они создадут что-нибудь такое жестокое и логичное, как, например, мафия. Если человек, совершая непосредственные действия, берет судьбу в свои руки, у него непременно должен быть какой-то план. Но если ты беспокоишься о деталях заклятья, которое не должно сработать, то так ли важно, воспользуешься ли ты крылом летучей мыши или глазом тритона?

— Может, оно и верно, — кивнул я. — Но как тогда объяснить, что множество важных персон интересуются оккультизмом в наши дни?

— Ключевая фраза — «в наши дни», Морган. Мы живем в мире, который может взорваться вместе с нами в любой момент. Мир меняется с кошмарной скоростью, и старые ценности сейчас опять проходят проверку, и оказывается, что они нам нужны. В свихнувшемся мире так естественно, что многие ищут тайный выход. То же самое происходило в средние века во время чумы. Это неслучайно, что охота на ведьм была в разгаре именно тогда, когда две трети белой расы было скошено Черной смертью. Позднее, когда все успокоилось, люди довольствовались тем, что ходили в обычную церковь и слушали все те же безвредные банальности. А в эти богом проклятые времена, в которые мы живем, опять процветают оккультные искусства. Некоторые так перепуганы, что записались в секции карате!

Я рассмеялся:

— Они думают, что эти восточные трубки помогут им справиться с ангелами Ада, которые придут, чтобы их утащить! Интересно, если азиаты настолько искусны в бою, почему же мы победили во второй мировой войне, потеряв только половину флота в первый же день?

— Никогда не следует задавать вопросы гуру, или кауне, или Управлению на Мэдисон-авеню.

— Или ведьме?

— Особенно ведьме. Она может тебя сглазить. Также не положено задавать вопросы астрологам, медиумам и психиатрам. Магия не сработает, если ты будешь задавать вопросы, и Санта Клаус не оставит тебе подарков, если будешь подсматривать.

Я начал смеяться, затем спохватился:

— Ты думаешь, что может быть и так? Что Пауэлл и Сибилла Эванс подвергали сомнению способности своего лидера и получили наглядный урок в форме… Нет, это тоже не годится. Мы только что разоблачили всякое колдовство, а теперь я сам пытаюсь объяснить необъяснимое наиболее легким путем.

— Видишь, как это просто!

— Хорошо. Я буду логичным. Но, черт побери, во всей этой дурости нет ни одной логической цепочки. Давай вернемся к этим двум мертвым женщинам, как если бы…

— Давай лучше не будем, — перебила она. — Ты же видишь, что это никуда нас не приведет. Тебе просто надо определить, какой вид сценической магии использует Мерлин и его последователи. Как, кстати, продвигаются твои дела с ним?

— Никак, — ответил я, — я его не понимаю.

— Ты думаешь, он может что-то подозревать?

— Как, с помощью хрустального шара? Кроме того, он, по-видимому, почти все время ходит как в тумане. Бармен говорит, что он горький пьяница.

— Тогда, возможно, он не употребляет белену или другие галлюциногены. В сочетании с алкоголем они убивают мгновенно.

— Сегодня я еще раз попробую. Но — не знаю. Если у нас не пойдет дело с Мерлином, нам придется подходить к этому делу с другой стороны.

— А у вас есть эта «другая сторона»?

— Нет. Мы даже не знаем мотива убийства, и, пожалуйста, не говори, что эти психи думают не так, как ты или я. Мы имеем дело по крайней мере с одним очень опасным психом. Может быть, больше, чем с одним. Но даже у психов есть то, что, по их мнению, является мотивом. Даже Джек Потрошитель следовал определенной схеме. Раньше или позже мы доберемся до того, что думает этот ненормальный о своих действиях.

— По крайней мере, — рассмеялась она, — они добились того, что одна преподавательница провела несколько бессонных ночей!

— И несколько полицейских тоже, — добавил я. — Почему бы нам пока все это не отложить и не поискать какое-нибудь место, где можно остановиться и перекусить? Если я пообещаю, что не буду говорить об одушевленных трупах и о домах, которые прыгают с одного конца города на другой, чтобы потом загореться, ты бы могла оценить китайскую кухню? Здесь есть место, где подают лучших креветок, которых я когда-либо пробовал. Не знаю, откуда здесь взялся китайский ресторан, но мы вполне можем этим воспользоваться.

— А здесь подают «уэльских зайчишек»?

— Сомневаюсь. Тебе они так понравились?

— Хочешь, открою секрет? Я никогда их не выносила, даже когда называла их «уэльскими воришками».

Когда я зашел в Управление полиции Четырнадцатого округа, я уже чувствовал себя намного лучше, чего нельзя было сказать о лейтенанте Брюстере. Он сидел, ссутулившись, на конторском стуле, хмуро уставясь на пачку бумаг в одной руке и постукивая по промокашке другой рукой. Пит Кустис расположился в кресле и курил сигарету. По куче окурков в пепельнице рядом с ним я понял, что он курил не переставая. Я. кивнул в пространство между ними и оседлал стул рядом со столом Брюстера. Он тяжело вздохнул и спросил меня, желаю ли я узнать причину смерти Сибиллы Эванс.

Я спросил:

— Какой смерти, той, от которой она умерла недавней ночью или той, что она умерла месяц назад?

— Это не смешно, черт побери, — оборвал Брюстер, — Это, может быть, невозможно, но совершенно точно, что это не смешно!

— Ну хорошо. От чего же умерла эта летучая мышь?

— Надышалась дымом. В легких было полно сажи, и смертельная доза угарного газа оказалась в том небольшом количестве крови, что они смогли в ней найти.

Прокрутив эту информацию пару раз в своей голове, я сказал:

— Значит, она погибла при пожаре…

— По меньшей мере за месяц до того, как ее дом сгорел, — парировал Брюстер, — и задолго до того, как мы втроем с ней беседовали.

— Вы же знаете, что это невозможно, лейтенант.

— Я это знаю, и ты это знаешь. Но миссис Эванс, очевидно, не знала. Как у тебя дела с Мерлином? Вижу, борода растет прекрасно. Вид у тебя уже вполне сатанинский.

— Снимаюсь в роли Цезаря Борджиа, — ответил я. — Также много читаю. Вы знаете, что в республике Гаити воскрешать мертвецов все еще запрещено законом?

Брюстер фыркнул и сказал:

— Брось, Прайс. Ты думаешь, мы имеем дело с зомби?

— Я не знаю, что и думать. Но такие же дикие случаи уже исследовались трезвомыслящими полицейскими. Некоторые не раскрыты до сих пор. А ведь миф о зомби, несомненно) возник из-за того, что кто-то увидел прогуливающегося мертвеца!

— Что ты думаешь, Пит? — лейтенант обратился к Кустису.

Негр пожал плечами и ответил:

— Нечего на меня смотреть. Мои родители из Вирджинии, у меня другая религия. И все мертвецы, которых я когда-либо видел, просто лежали, и ничего больше!

— Пит занимался беготней, — объяснил Сэм Брюстер. — Он проверял местные похоронные бюро.

— Насчет чего? — Я нахмурил лоб.

— Обе женщины были забальзамированы, помнишь? — сказал Пит Кустис. — В лаборатории сказали, что старуху держали где-то на леднике. Немногие люди имеют дома жидкость для бальзамирования и подвалы, как в морге.

— Понятно, — я кивнул, — нашел что-нибудь интересное?

— Узнал много нового о том, как американцы относятся к смерти. Не думаю, что мне вообще когда-нибудь захочется умереть. Я сказал жене, что, если она когда-нибудь обнаружит, что я умер, пусть засунет мне в задницу кость от окорока и оставит собакам, чтобы они меня уволокли. Это позволит сэкономить кучу денег и в то же время обеспечит гораздо лучшее обращение с останками. Ты знаешь, в одном месте они были развешаны по стенам с помощью каких-то ледовых щипцов, засунутых в уши. Я чуть не обделался, когда зашел в это холодное помещение и увидел, как все эти голые мертвяки там висят, уставившись на меня!

— Это место рядом с моргом поставляет материал для медицинской школы, — возразил Брюстер. — Там хранятся тела бродяг, которые не были востребованы родственниками. В большинстве моргов совершенно другое отношение к умершим.

— Ну, вас кладут на плиту и накрывают куском туалетной бумаги царских размеров. Эка важность! Знаете, как они вычищают внутренности? У них есть такая здоровая игла на резиновой трубке и…

— Ладно, Бог с этим, — перебил Брюстер, — важно то, что в моргах нет пропавших мертвецов. По крайней мере таких, о которых они захотели бы нам рассказать. У Пита есть идея, как тебе поближе сойтись с Мерлином.

— Я буду к нему приставать, а ты как будто бы придешь ему на помощь, понимаешь? — сказал Кустис. — Ты как бы спасешь его от нападения. По крайней мере, сможешь с ним поговорить.

— Как-то уж больно в лоб, — возразил я. — К тому же мы вступаем на тонкий лед закона. Он очень стар, и если ты его травмируешь…

— Я травмирую людей, только если этого хочу, — улыбнулся Кустис. — Я разыграю хорошее представление. Ты делаешь вид, как будто меня стукаешь, и я театрально грохаюсь на землю, представляешь?

Пока я обдумывал эту идею, Брюстер перестал барабанить и сказал:

— Отложим это на будущее. Прайс, как у тебя дела с этой Вагнер?

— С Патрицией Вагнер? Это преподавательница университета. Она помогает мне выполнять мои домашние задания. А что?

— Ты с ней довольно близко сошелся, не так ли?

— Я с ней не спал, если это вас вообще касается!

— Все и вся, что относится к этому делу, меня касается, — сказал Брюстер. — Много ли она знает и насколько мы можем ей верить?

— Ну уж, — рассмеялся я, — вы еще мне скажете, что Пат тоже ведьма!

— Если и да, то она не мертвая, — Кустис прокашлялся, — меня беспокоят эти мертвые. Ты не щупал ее пульс, Прайс?

— Нет. — Я нахмурился. — Но лейтенант, несомненно, проверил ее со всех сторон!

— Верно, — кивнул Брюстер, — проверил также твоего дядю. Вроде все нормально.

— Ого, ну вы даете! А я тоже в вашем списке подозреваемых?

Брюстер рассмеялся:

— Не думай, что эта мысль не приходила мне в голову! Но ты работал в Седьмом округе, когда у нас заварилось это дело, и это была моя идея — вызвать тебя. Так что ты не мог это заранее спланировать.

— Это я, — фыркнул Кустис, — мне стало скучно просто сидеть и ничего не делать. Так что я оживил пару мертвецов и стал тревожить государственные службы. Я на самом деле переодетый последователь культа вуду.

Я улыбнулся и сказал Брюстеру:

— Вы забываете, что то же самое относится к моему дяде и мисс Вагнер, Сэм. Они впервые услышали о Цинтии Пауэлл и о старухе от меня.

— Она миссис Вагнер, а не мисс, — поправил Брюстер. — И она знала Мерлина Плью. Она также специалист по колдовству.

— Согласен, но, как вы помните, я обратился к ней только потому, что она преподает сравнительную религию. А что касается ее беседы с Мерлином, так это вполне естественно, что человек, интересующийся оккультизмом, познакомился и с этим сумасшедшим. Он ведь занимается чем угодно, от хиромантии до сатанизма.

Потом до меня дошла еще одна мысль, и я спросил:

— А что там насчет того, что Пат Вагнер замужем?

— Она вдова, — поправил Брюстер, — была замужем за агентом по продаже недвижимости, по имени Карл Вагнер. Ее девическая фамилия — Келлер. Родилась на севере в городишке под названием Аллендорф, с населением около трех тысяч. Большинство из них носят фамилию Краут. Немецкие колонисты основали этот городок в начале столетия, и Келлеры — одни из основателей. Она была там местной королевой красоты. Участвовала в конкурсе на звание мисс Карнавальная Америка и провалилась. Вышла за богатого жениха, они устроились в пригороде, и она занялась деятельностью в женском клубе. Карл Вагнер доработался до инфаркта шесть или восемь лет назад, а его вдова вернулась в колледж. Ей, должно быть, понравилась университетская жизнь, так как она оказалась достаточно подготовленной для преподавания, после того как получила степень преподавателя свободных искусств. На самом деле работа ей не очень-то нужна — у нее приличный счет в банке.

— И все это дает основания для подозрений? Она мне кажется одним из надежнейших столпов общества.

— О, конечно. У нее еще есть земельные владения, и определенную часть она отдала католической благотворительной миссии. Активно участвует в кампаниях по сбору средств для благотворительности и финансирует театральную студию для негритят в Черри Крик.

— Это в подвале баптистской церкви, — сообщил Кус-тис. — Я говорил со священником, и он думает, что она не совсем то, чем кажется. Помогает, но не хочет представлять из себя богатую особу. Она там тоже потратила кучу денег. У детишек есть все, что только может потребоваться, чтобы с помощью черных актеров сыграть Шекспира.

— Или Черную мессу? — пробурчал я.

Кустис рассмеялся:

— Не думай, что я это не проверял. Хотя там все чисто. Она финансировала моего сородича, изучавшего в Нью-Йорке религию методистов, он всем и заправляет. Миссис Вагнер там почти не появляется, и там нет черных бархатных балахонов. Они мне показали кладовые за сценой, и я все просмотрел.

— А как насчет католической благотворительной миссии? — спросил я без особой заинтересованности. Пат, по-видимому, была несколько старше, чем я думал, и мне следовало пересмотреть некоторые романтические мысли, которые у меня стали появляться в последнее время.

— Теперь это школа для девушек, — сказал Кустис. — Владение представляет собой белый слоноподобный дом на аллее Эвергрин. Это один из тех викторианских чудищ, для которых требуется куча слуг, чтобы их обслуживать. Миссис Вагнер получила его в порядке оплаты долга и безвозмездно отдала церкви.

— Интересно, — подумал я вслух, — она несколько цинично относится ко всему, что касается религии. Наверное, так оно и нужно — относиться с определенной прохладой ко всем ратхам, чтобы преподавать такой предмет.

— Да-а, — протянул Брюстер. — А что такое, дьявол его подери, paтх?

— Ведьмовский термин, — засмеялся я. — Я же выполняю свои домашние задания. Шабаш — это сообщество ведьм, друидов, волшебников или, может быть, методистов. Ратх — это место для поклонения. Волшебный круг на Лысой горе, дом из голубого кирпича или, если желаете, церковь.

— Ей тридцать шесть лет, — сказал Сэм Брюстер.

— Что? — заморгал я.

— Ты знаешь, о чем я говорю. Ты что-то погрузился в уныние после того, как я сказал, что она вдова. Ты признаешь только девственниц или как?

— Господи, я же сказал, что я с ней не сплю!

— Мне наплевать, даже если и спишь. Просто не рассказывай ей слишком много. Я знаю, у нее вроде чистая репутация, но женщины болтливы, а к этой компании относится много людей, которых мы пытаемся разыскать. Агенты по продаже недвижимости знают всех в городе, и если хоть одна из этих ведьм узнает, что ты — полицейский, тебе может не поздоровиться.

Я начал быстро возражать, что я достаточно хорошо знаю Пат, чтобы ей верить, потом до меня дошло, что я совсем ее не знаю. Так что я просто кивнул и сказал:

— Не стоит беспокоиться. При той скорости, с которой идет наше расследование, все тринадцать будут уже мертвы к тому времени, когда они допустят меня на свой шабаш.

Пит Кустис затушил сигарету, взял из пачки следующую и, зажигая ее, сказал:

— Я все думаю, не могли бы мы попытаться подойти с другой стороны, Прайс. Мерлин же не единственный в городе колдун. Недалеко от «Уэльского уголка» есть магазин, торгующий всякими аксессуарами магии. Должно быть, многие в Боттоме интересуются этими вещами. Может быть, ты начнешь закупать крылья летучих мышей или пыль от мумии?..

— Стоит попробовать, — согласился я. — Мерлин, должно быть, там часто бывает. На той же улице, говоришь?

— Да, — кивнул Пит Кустис. — Там заправляет маленькая рыжая дама. Ее зовут, по-моему, мисс Мейб.

Мы не успели обсудить эту проблему, так как переговорное устройство на столе у Брюстера сообщило о приходе посетителя. Лейтенант спросил, что за посетитель, и ему ответили, что пришел кто-то из Скотленд-Ярда.

Посетитель оказался девушкой, и она прибыла не из Скотленд-Ярда, а из Британского Консульства и принесла дипломат с разными полезными вещами для нас. Она вела себя очень благопристойно. На мой взгляд, Хелен Клюни было лет двадцать пять, и если вам нравятся высокие и стройные блондинки, то на нее стоило посмотреть.

Брюстер представил ее нам, и Кустис уступил ей свое место. Она села, открыла на коленях свой дипломат, объясняя одновременно, что ей пришлось связаться с муниципальной полицией в Кардиффе. Среди привезенных ею бумаг было медицинское заключение, касающееся Цинтии Пауэлл и гласившее, что перед приездом в эту страну она чуть не умерла в результате незначительной операции в Уэльсе.

— У нее была необычайно низкая переносимость к наркотикам, — объяснила мисс Клюни. — Она впала в шок от местной анестезии и чуть не умерла по дороге в больницу. Потребовалось полночи и кислородная палатка, чтобы ее откачать. Мы думаем, что ввиду того, что протокол вскрытия, который вы нам любезно предоставили, оказался таким таинственным, вам может пригодиться эта дополнительная информация.

Брюстер задумчиво посмотрел на меня и поинтересовался:

— Не могли бы вы нам сказать, что это была за операция, мисс Клюни?

— Конечно. На верхней губе у нее была небольшая родинка. Ее можно было выжечь за секунду. Но анестезия… Я что-то не так сказала?

— Просто разрушили еще одну нашу идею, — вздохнул лейтенант, — та родинка, которая есть на фотографии в паспорте, была удалена перед ее приездом сюда, верно?

Хелен Клюни кивнула, озадаченно сдвинув брови на тонко очерченном лице. Сэм Брюстер поднял трубку телефона Утомленно набрав номер, он подождал немного и сказал:

— Доктора Макалпина, пожалуйста.

Мисс Клюни вопросительно на меня взглянула, и я пробормотал:

— Это городской морг.

— Привет, Сэнди, — продолжал Брюстер, — Цинтию Пауэлл все еще храните на льду? В общем, не мог бы ты кое-что уточнить… Хоть уже и много времени прошло, но не мог бы ты сказать, нет ли у нее шрама на верхней губе? У нее предположительно была косметическая операция некоторое время назад. Так что сейчас это может быть и незаметно. Что? Операция? Насчет родинки.

Некоторое время он барабанил по столу, затем выругался:

— Черт. Извините, мисс Клюни. — Он повесил трубку и вздохнул. — Собирается воспользоваться электронным микроскопом. Но он не уверен, что что-то можно будет заметить, если не осталось корня. Как бы мне хотелось точно идентифицировать этот труп!

— Нам кажется, что мы имеем дело с двойником, мисс Клюни, — сказал я.

— С чем?

— С двойником. Это оккультный термин, хотя, может быть, существует и более рациональное объяснение. Германские колдуны в средние века могли, как считалось, путем заговора создать призрачного двойника, чтобы заменить им кого-либо. Я не сказал бы, что верю в привидения, но двойник, несомненно, многое бы объяснил.

— Мне кажется, я вам сообщила, что у нас нет информации о каких-либо близнецах мисс Пауэлл, — сказала наша гостья из Консульства, — но весьма вероятно, что кто-либо мог быть очень похож на нее. Она была обычной, пресной девушкой, не считая слегка неправильных зубов. Сколько угодно миловидных девушек смогли бы сойти за нее, соответственно накрасившись, если нужно.

— Я на это смотрю иначе… — сказал Кустис, затем помотал головой, — ладно, ничего.

— Давай, Пит, говори! — настоял Брюстер.

Негр пожал плечами:

— Только некоторые из нас говорили с ней в ту ночь, и мы никогда ее не видели ни до того, ни после, когда она еще была жива. Мы даже ее не сфотографировали, и действительно, как говорит мисс Клюни, молодая девушка — это просто молодая девушка и ничего больше.

— Но она должна была быть с уэльским акцентом, — возразил Брюстер.

Теперь была моя очередь вмешаться:

— Нет, Сэм. Я тогда еще не занимался этим делом, помните? Каким образом Пит мог узнать ее акцент? Я единственный полицейский, говорящий по-уэльски, а для американца этот акцент не отличается от акцента западной части страны. Нет ничего странного в идее Пита о том, что его надула какая-нибудь зубастая англичанка!

— Давайте не переходить на личности, уэльсец! — рассмеялась Хелен Клюни. — Он прав, вообще-то. Никто из вас, из янки, не сможет по выговору отличить британскую домохозяйку от герцогини! Ваши голливудские фильмы об Англии доставляют нам немалое развлечение.

— Хорошо, а как насчет старухи? — напомнил Кустис. — Сибилла — это не молодая девушка с выпирающими зубами. Это полная невысокая пожилая дама. Сколько же надо этих двойников?

Хелен Клюни сдвинула брови:

— Вы имеете в виду эту пожилую уэльскую женщину, которая погибла при пожаре?

— Да, — кивнул Брюстер. — Вы что-нибудь о ней узнали?

— Не через официальные каналы, так как она была уже американкой. Но, конечно, мы поинтересовались. Прежде всего она солгала вашим иммиграционным властям. У нее была судимость в Уэльсе. Много лет назад она занималась подпольными абортами.

Брюстер потянулся было к телефону, затем передумал и сказал:

— Нет. Если бы она была беременной, это было бы в протоколе вскрытия.

— Вы, конечно, имеете в виду Пауэлл, — уточнила Клюни.

— Да, — сказал Брюстер. — Хотя она могла прийти к старухе и — нет, погодите. Сибилла Эванс погибла раньше, чем Цинтия Пауэлл.

Хелен Клюни была поражена и начала было возражать. Так что, естественно, Сэм Брюстер просветил ее обо всех открытиях медицинских экспертов, и так же естественно она отказалась верить, что кто-то может быть мертв до того, как наступит его очевидная смерть.

Мы уже довольно много времени провели в кабинете Брюстера, и он, посмотрев на часы, поинтересовался моими планами на вечер. Я ему сказал, что намереваюсь посетить «Уэльский уголок» и магазин магических аксессуаров, и встал, чтобы уйти. Хелен Клюни я сказал, что рад был с ней познакомиться, и она подала мне руку:

— Ваша фамилия раньше была Ап Райс, не так ли?

— Очень давно, — кивнул я, — уже никто ее так не произносит.

— Так произносит ее лорд Глиндиверт, — сказала она. — Вы его, конечно, знаете?

— Очень отдаленно. Он был нашим землевладельцем в Уэльсе. Но мы никогда не были с ним близко связаны.

— А я думала, что вы его родственник.

— Наверное, такой же дальний, как Макферсон Клюнийский для вас.

— Ну, это уж совсем далеко!

Брюстер нахмурился и спросил, что за чертовщину мы обсуждаем. Клюни засмеялась и объяснила:

— Британское щегольство, лейтенант. Мы сразу начинаем сравнивать родственных нам высоких особ. Дальний родственник в Палате Лордов дает не меньше очков, чем привидение в фамильном замке.

— Я думаю, что родственник в Палате Лордов важнее привидения, — улыбнулся я.

— Едва ли, — сказала Хелен Клюни. — Каждый, кто собой хоть что-то представляет, имеет родственника среди лордов. А родовые поместья стоят много денег.

— Ты говорил, что Пауэлл — это королевское уэльское имя? — спросил меня Кустис задумчиво.

— Да, — сказал я, — когда оно произносится Ап Хауэлл. А что? Ты думаешь, у Цинтии есть родственники в Палате Лордов?

— Стоит проверить, — ответил Кустис. — Если она окажется потерявшейся наследницей…

— Я очень в этом сомневаюсь, — перебила Хелен Клюни. — Она, если можно так выразиться, родилась не с той стороны постели. Ее мать была довольно распущенной фабричной работницей в Кардиффе, а отец — американский солдат. Вы, янки, помогли нам не только тем, что сражались вместе с нами в войне, но и другими способами, как вы понимаете.

— У этого солдата должно было быть имя, — сказал Кустис.

— Не думаю, что это было где-нибудь зарегистрировано. Такие вещи случались во время войны, и власти вряд ли хотели надоедать союзникам с такими проблемами.

— Но вы бы могли его раскопать, если бы постарались, — настаивал Кустис.

Я рассмеялся.

— Не обижайтесь на Пита, мисс Клюни. Ему платят за его подозрительность. Что ты сейчас хочешь узнать, Пит?

— Не знаю. — Кустис пожал плечами. — Если задача не решается из того, что есть, надо проверить, все ли ее составные части выложены у нас на столе.

Хелен Клюни сказала:

— Я посмотрю, что можно будет сделать. Может быть, где-нибудь и сохранились записи о ее отце. Также я попрошу поглубже заняться ее матерью. Она могла тоже переехать, и здесь может открыться множество возможностей.

— Вы тут развлекайтесь, — фыркнул я, — а мне надо договориться насчет шабаша.

Когда я добрался до «Уэльского уголка» в тот вечер, Мерлина там не было. Но бармен подозвал меня и спросил:

— Помнишь того ненормального старика, профессора? — Ну?

— Он хочет с тобой поговорить. Сказал, чтобы я передал тебе, что он будет ждать в том конце улицы. Судя по его виду, у него для тебя что-то важное.

— Интересно, что ему надо? — Я пожал плечами и небрежно поинтересовался: — Где же мы должны встретиться?

— На кладбище у церкви, — ответил бармен. — Знаешь старую кирпичную церковь у реки? Она называется, по-моему, церковь Четырнадцати Святых Мучеников.

— Найду, — сказал я. — И когда же он там будет?

— Он ждет. Сказал, что будет ждать, пока ты не придешь. А что происходит, приятель? Ты что, пасешь этого старого гуся?

— Разве я похож на голубого?

— Не знаю. На лбу у тебя не написано. Впрочем, не мое дело. Каждый зарабатывает деньги наилучшим возможным способом, правильно?

— Мне больше нравится мой способ, — буркнул я, поворачиваясь, чтобы уйти. Когда я был почти у двери, он окликнул:

— Скажи профессору, что опять заходил этот парень, спрашивал о нем.

— Какой парень? — спросил я.

— Просто парень как парень. Слегка смахивает на пресмыкающееся, по-моему. Рожа белая, как жабье брюхо.

— Это был белый человек?

— Ну конечно, а ты думаешь, что это был чернозадый?

Я так и думал, но не стал этого говорить. Я просто пообещал передать Мерлину слова бармена и ушел.

Много времени не потребовалось, чтобы добраться до Церкви Четырнадцати Святых Мучеников. Найти Мерлина оказалось сложнее.

Церковь была уже закрыта на ночь. Света в ней не было, насколько я видел, и, подергав двери, я убедился, что они заперты. Я постоял некоторое время в надежде обнаружить хоть какие-то признаки жизни. Церковь была расположена в глухом переулке, и вокруг не было ни души. Я обошел ее сбоку в поисках какого-либо другого входа и очутился на небольшом кладбище, уставленном тонкими могильными столбиками из песчаника, какие использовались в викторианские времена. Сорная трава росла между камней, часть которых повалилась. В наши дни вряд ли кого могло привлечь такое место.

Я тщетно искал боковой вход. Уже собираясь повернуть назад, я услышал сухой дрожащий голос:

— Эй, послушай, ты — тот парень из забегаловки?

Только через мгновение до меня дошло, что ко мне обращались по-уэльски. Я вгляделся в темноту, заметил темную фигуру, сидящую на перевернутом могильном камне, и на том же языке ответил:

— Я — Овэйн Арфист, а кто ты такой?

— У меня было много имен, — сказал старик, сидящий на могильном камне. — Ты можешь называть меня Мирддин Странник, если хочешь.

Так что идея дяди Дэя о том, что он — не уэльсец, провалилась. Я пробрался к нему через заросшие сорняками могилы, пока мы не оказались достаточно близко, чтобы ясно видеть друг друга. Затем, опять по-уэльски, я сказал:

— Мне кажется, я видел тебя раньше, Мирддин Странник. В той таверне через улицу, не так ли?

— Ты поешь очень плохо, имей в виду, — ответствовал Плью. — Но ты из Уэльса, и твои плечи выдают в тебе углекопа. Что же привело тебя в эти земли, Овэйн Арфист?

— Судьба, — уклончиво ответил я, — но не копать же уголь ты пригласил меня сюда?

— За мной гонятся, — сказал старик, — за мной гонятся, и я боюсь. Меня невозможно убить, по причинам, которые я изложу тебе позже, но бывают вещи хуже смерти, и боль становится ужасным проклятием по мере того, как наша плоть стареет.

— Человек в таверне сказал, что заходил кто-то, спрашивал о тебе.

— А, значит я был прав, избегая этого места, не так ли? Хозяйка, сдающая мне комнату, сказала, что ее тоже расспрашивали обо мне! Нет ли у тебя безопасного уголка, где можно было бы избавиться от заклятья?

— У меня есть неподалеку комната, — ответил я. — Но ты мне еще не сказал, почему я должен тебе помогать, Мирддин Странник!

— Почему, говоришь? Во имя Рианнон, ты должен мне помочь! Если тебе нужны деньги, то у меня достаточно этого бессмысленного мусора, чтобы уплатить за услугу. Поистине, деньги не проблема для таких, как я. Сколько тебе нужно этой грязи, чтобы укрыть меня?

— Нисколько, — ответил я, — я не знал, что ты — посвященный, пока ты не воззвал к матери Рианнон. Мое убежище в твоем распоряжении, Мирддин Странник.

В течение долгого момента я опасался, что зашел слишком далеко, так как старик уставился на меня, прищурив глаза. Затем он осторожно спросил:

— Ты, значит, последователь Древних Традиций?

— Моя мать занималась этими вещами, — ответил я. — Я знаю об этих силах недостаточно, чтобы ими пользоваться, но могу просто их уважать.

— Я смогу показать тебе много интересного, — хихикнул старый колдун и, протянув свою клешню, добавил: — Помоги мне встать на ноги, парень. Мы должны исчезнуть раньше, чем они найдут это место.

Я взял его за костлявый локоть и повел с кладбища. Когда мы направлялись к месту, где я снял комнату в качестве прикрытия, я спросил его, что с его ногами, как будто бы я только что заметил.

— Это испанский башмак сделал, — сказал он. — Все остальное залечилось со временем. Но они затянули башмак так плотно, что он сломал все кости моей ступни. Ах, это были жестокие времена, парень. Я был рад, когда они прошли, это факт!

Я кивнул, не спрашивая, кто, по его мнению, раздробил его ногу в башмаке для пыток. Я боялся, что он ответит на этот вопрос.

Он рассказал об этом позже. У себя в комнате я предложил ему сесть на сбившийся буграми матрас, и, пока я готовил чай, он пустился в длинный бессвязный рассказ о том, как его пытали инквизиторы. Мне удалось сохранить серьезное выражение, и я сказал рассудительно:

— Ты выглядишь гораздо моложе своих лет, учитель.

— Я знаю, знаю, — ответил он. — Хотя мои силы только замедляют неизбежное. И мудрейшие из нас со временем умирают. Но если ОНИ до меня не доберутся, я проживу еще лет пятьсот. Договор был подписан на тысячу, понимаешь?

— На тысячу — это выгодная сделка, — ответил я.

— Именно так я и думал в тот день, когда продал свою душу, — сказал старик, — но как быстро летит время. Мне кажется, что только вчера я был привлекательным молодым ратником при дворе Ллуэллина.

— Ллуэллина Мавра, конечно?

— Конечно. Видишь ли, я не настолько стар, чтобы помнить его родителя.

Мне казалось, что он верит в то, что говорит.

Хотя я и был достаточно тренирован в перекрестных допросах, мне приходилось прилагать некоторое усилие, чтобы мое внимание не отвлекалось, когда за чаем он бессвязно болтал на смеси уэльского, английского и еще какого-то языка типа испанского. Это было непросто, и я понял, что имела в виду Пат, когда рассказывала о нем. Если бы не книги, которые она мне дала, я бы вообще ничего не понял. Суть, по-видимому, была в том, что враги шли за ним по пятам, и он собирался расправиться с ними весьма неприятным для них образом. Он попросил у меня карандаш и бумагу и, поставив чашку, стал писать список, бормоча проклятия насчет выскочек-колдунов — янки и их глупых цыганских заклятий.

Я и не подумал указывать ему на тот факт, что янки-цыгане — это полное этническое противоречие. Через некоторое время он вручил мне список и пояснил:

— Ты можешь достать эти вещи в магазине магических принадлежностей. Знаешь, где он находится?

— Конечно, — сказал я, — но мне потребуются деньги, не так ли?

— Скажи Мейб, что я тебя послал, — ответил он. — Она знает, что мне можно верить. Но имей в виду, парень, больше никому ни слова! Мы сейчас в большой опасности, пока я не брошу руны, как положено!

Я сказал ему, чтобы он чувствовал себя как дома, и ушел, надеясь, что он не превратится в жабу за время моего отсутствия.

Магазин был совсем недалеко, и в нем не было никого, кроме весьма привлекательной молодой рыжей особы в пурпурной тунике и брюках клеш. Я вручил ей список, она сдвинула брови, читая его, затем сказала:

— Ты, похоже, влюбился!

— Это для старого Мерлина Плью, — объяснил я, — он сказал, что пользуется у вас кредитом.

— Он полон дерьма, — ответила девушка, представившаяся как мисс Мейб. — Я не для того трачу здесь здоровье, чтобы вы, придурки, этим пользовались.

— Я заплачу.

— Это другое дело, — сказала мисс Мейб и, держа список в одной руке, начала рыться на полках за прилавком.

— Три гвоздя от гроба покойника, крест из рябины, фиалковый корень, иссоп, и Рука Славы, — бормотала она, выкладывая все это на прилавок между нами. Я сказал:

— Не забудьте соль. Он сказал, что соль очень важна.

— Высушенная соль ирландского моря, — объявила она, пока я рассматривал набор странных предметов на прилавке. Я нахмурился, увидев руку, до странности похожую на настоящую мумифицированную человеческую:

— Господи! Что это такое?

— Рука Славы, и давай не обсуждать, а?

Мейб опять повернулась к полкам, а я осторожно взял этот неприятный предмет, чтобы поближе его рассмотреть. На ощупь рука была маслянистой, и я мог ясно рассмотреть рисунки линий на пальцах. Ногти были как настоящие, и под каждый из них была всунута деревянная щепка. Я сказал:

— Она выглядит как настоящая! Где вы достаете такие вещи?

— Предполагается, что она взята от трупа повешенного, — сообщила Мейб. — Скорее всего, она из Индии. Медицинские школы закупают там свои скелеты. Гвозди от гроба вполне настоящие. Я их получаю от парня, работающего на строительстве дорог. Они недавно снесли несколько кладбищ для новой магистрали. Плью здесь не указывает, должна ли быть жабья шкура свежей или сушеной.

— А что лучше?

— Свежая, если тебе это действительно важно. Она, однако, дороже.

— Пусть тогда будет свежая.

— Последний из великих транжир, а? Этот фиал менструальной крови монашки завершает список. Это все?

Сопротивляясь желанию поинтересоваться, как она ухитрилась достать последнюю позицию списка, я спросил:

— У вас есть липкая лента?

— Смеешься, что ли?

Я заплатил за товар, и Мейб сложила его в коричневый бумажный пакет. Счет дошел до тридцати долларов с мелочью. Уходя, я пожаловался на то, что магия — это дорогостоящее занятие, и рыжая Мейб рассмеялась:

— А чего ради, по-твоему, я занимаюсь этим дурацким делом?

Выйдя из магазина, я зашел в аптеку на углу и приобрел небольшую записную книжку, моток клейкой ленты и коробочку темной пудры, которой пользуются негритянки и полицейские-импровизаторы.

Затем я пошел в ближайший бар и заперся в туалете. Сев на имевшиеся там удобства, я поставил пакет перед собой между ног и вытащил Руку Славы. Положив ее на колени, я оторвал пять кусков липкой ленты и прижал их по одному к грязным кончикам пальцев, глубоко вдавливая ленту в морщины мумифицированной плоти. Сделав трубку из листа бумаги, вырванного из записной книжки, и ленты, я открыл коробку пудры и, частично наполнив трубку пудрой, с отвращением отодрал первый кусок ленты от указательного пальца. Осторожно подув через трубку на липкую сторону куска ленты, я поднял его к свету и осмотрел. Свет в кабине был довольно слабым, но я видел, что отпечаток получился достаточно хорошим для экспертизы. Я приклеил этот кусок ленты липкой стороной вниз на другой листок бумаги. Повторив этот процесс с остальными четырьмя пальцами, я сложил листок с отпечатками вдвое и спрятал.

Оставив ленту и пудру в туалете, я вышел и отправился к себе. Интересно, что могли подумать люди о пудре негритянки в мужском туалете ирландского бара.

Полусумасшедший волшебник, совершающий защитный заговор, — это зрелище, которое стоит посмотреть. Но если вы не хотите, чтобы ваша мебель была попорчена, уговорите его сделать это где-нибудь в другом месте.

Мерлин Плью, слабоумно ликуя, проверил все аксессуары, смахнул все со стола и синим мелом нарисовал на его фанерной поверхности большую, хотя и несколько кривобокую, пентаграмму. Затем вокруг нее он стал рисовать алхимические символы, буквы древнееврейского алфавита и знаки, которые он называл руническими.

Он спросил, есть ли у меня под рукой чаша, и когда я ему объяснил, что я потерял в свое время ту, которую дала мне моя мать, он сказал, что пойдет и чайная чашка.

Я выбрал треснувшую чашку, и он стал сливать в нее всю мерзость, купленную в магазине. Одновременно он пел что-то на неизвестном мне языке. Наполнив чашку до краев, он приказал мне выключить верхний свет и чиркнул спичкой. Когда свет был выключен, он поджег содержимое чашки, которое загорелось зеленым огнем. Я думаю, такой цвет пламени придала соль.

Разместив горящую чашу в пентаграмме, он занялся Рукой Славы. Положив ее ладонью вверх, он вытащил из своего бесформенного плаща что-то похожее на длинный пенис из слоновой кости. Затем он стал забивать гробовой гвоздь в ладонь, используя вместо молотка рукоятку своего непристойного жезла. По его словам, важно было, чтобы каждый гвоздь был вбит тринадцатью ударами, и при каждом ударе надо было произносить демоническое имя. Зрелище было впечатляющее: жуткий зеленый огонь, отбрасывающий странные тени, и старый колдун, шипящий: «Сатана! Вельзевул! Ваал! Ариман! Сет!» и так далее, пока он не забил все гвозди в ладонь мумифицированной человеческой руки.

— Ага, это их попридержит, увидишь! — захихикал он, поставив Руку Славы вертикально в центре пентаграммы.

Взяв рябиновый крест, он зажег его от зеленого огня, горящего в треснувшей чашке, и с его помощью поджег все пять щепочек, загнанных под высохшие ногти. Щепочки действовали, как фитили. Я был поражен, как резво загорелась мертвая плоть, в то время как старик кудахтал:

— Пусть черви Ада будут ползать в твоих еще живых мозгах! Да вырвут волчицы Фрейи внутренности из твоего живота! Да отложит великая муха Вельзевула свои яйца в твои глаза, чтобы личинки съели твой мозг! Да вывернется твоя кожа наизнанку, чтобы волосы кололи твою ободранную и кровоточащую плоть! И да будешь ты вечно бодрствовать в глубочайшей серной яме во владениях нашего блистательного господина!

Когда кончились пальцы на Руке Славы, а у него, очевидно, кончились идеи, он проковылял к матрасу и сел на него, испустив вздох:

— Ох, Овэйн Арфист, ты можешь теперь расслабиться. Ибо я послал заклятье обратно к пославшему его, чтобы оно сожрало его самого!

— Мы теперь в безопасности, а?

— Да, да, конечно! Это будет для них хорошим уроком, если они вообще его переживут!

— Но ты мне ни разу не говорил, учитель, кто это «они».

Старик нахмурился и пробормотал:

— Ну, я не знаю, приятель. За пятьсот лет человек может нажить множество врагов, как ты понимаешь.

— Если ты не знаешь, кто на тебя посягает, — я наморщил лоб, — откуда же ты знаешь, что ты с ними расправился?

— Откуда я знаю, спрашиваешь? Ах, приятель, разве ты не видел, как я только что бросил их же руны обратно в них!

Я задумчиво уставился на беспорядок, который он устроил на столе. Зеленый огонь в чашке потух, оставив после себя черную массу дымящейся грязи. Комната едва освещалась догоравшей Рукой Славы. Воняло креозотом, и после того, как плоть обгорела, обнажились кости этой сатанинской руки. Один из гробовых гвоздей выпал, оставив выжженное пятно на фанерной поверхности стола. Я заметил, что так мы можем поджечь дом, и Мерлин дернул плечом:

— Тогда потуши это и зажги свет, если хочешь. Я же сказал, что дело сделано.

Я смахнул горящую Руку Славы в железное ведро и залил ее остатками чая, после чего комната погрузилась в полную темноту. Проклиная собственную тупость, я на ощупь пробрался к стене и нашарил выключатель.

— Ну вот, так-то лучше, — сказал я, щелкнув выключателем, и осекся.

В замешательстве я уставился на смятый матрас, и волосы у меня на голове зашевелились от ужаса и изумления. Мерлина не было.

Я был совершенно один в комнате!

— Можно придумать дюжину способов, которыми он мог это сделать, — говорил Пит Кустис, когда мы уже по второму разу обсуждали происшедшее в кабинете лейтенанта Брюстера.

— Можно, конечно. К тому же я этого не ожидал. Но я все же перепугался. Этот старый хрыч, вероятно, может исчезать со скоростью капли воды на раскаленной сковородке. Я, конечно, сразу же выскочил в холл, но его и след простыл.

— А как насчет окна? — спросил Брюстер, с несчастным видом пожевывая незажженную сигару.

— Прыжок с третьего этажа с хромой ногой? — Я пожал плечами.

— Нам неизвестно, на самом ли деле он хромой, — возразил Брюстер.

Кустис невесело усмехнулся:

— Нет, это правда, шеф. Я забыл вам сказать. Но этот старый козел сидел в тюрьме в Дартмуре, в Англии. Его тюремный врач утверждает, что это настоящая хромота. Конечно, если он хромой от рождения, он может управляться со своей ногой гораздо более ловко, чем мы можем себе представить.

Мы с Брюстером переглянулись. Лейтенант сердито посмотрел на Кустиса и спросил:

— Где ты все это разузнал, Пит?

— От мисс Клюни из Британского Консульства. Попросил ее разузнать его прошлое. Она всегда готова идти навстречу.

— Да? — пробурчал Брюстер. — И кто же из вас обычно сверху?

Лицо негра посерело, и он мягко спросил:

— Вы не хотели бы взять свои слова обратно, лейтенант?

— Послушай, я же пошутил, Пит!

— Я не признаю таких шуток, Сэм. Я вам говорил, что я с Юга. Одного моего дядю линчевали за подобную шутку, когда я был ребенком. Не думаю, чтобы это было так весело.

— Ну хорошо, извини. Доволен?

Кустис не ответил.

В неловкости от происшедшего, я перевел разговор на другую тему:

— А как насчет отпечатков пальцев, которые я снял, Пит? Они что-нибудь дали?

— Они были несколько смазаны. Но ксерокопии посланы в Вашингтон. Продавщица, может быть, и права насчет происхождения, но ведь в ФБР не так уж много досье на нищих в Калькутте.

— Стоит поискать подальше, — пробурчал Брюстер, довольный переменой темы разговора. Я знал, что в ближайшем будущем он не будет упоминать имени Хелен Клюни.

Я спросил:

— Мерлину нечего было бы делать в Штатах, если бы за ним не числилось что-то в британской полиции. Он приехал по поддельной визе или как?

— Именно «или как», — ответил Кустис. — В иммиграционных службах нет никакой записи о том, что он въезжал в страну по какой-либо визе. Может, он прилетел на метле?

— Мог пробраться десятками разных способов, — сказал Брюстер, — а что он натворил в Дартмуре?

— Мошенничество, — ответил Кустис. — Он работал со спиритом и надул одну богатую вдову из их группы. Мерлин — прирожденный иллюзионист. Если он захочет, он может производить всевозможные сценические эффекты. С помощью проектора он показал этой женщине привидение. Но некоторые из его трюков так и остались нераскрытыми. Он мог бы стать миллионером, если бы работал на сцене.

— Я думаю, он отчасти верит в то, что сейчас делает, — сказал я. — Диаграммы детектора лжи показывают, что он говорил правду, утверждая, что ему пятьсот лет.

— То есть у него старческое слабоумие, — сказал Брюстер, — или он был слишком спокоен, и детектор лжи его не испугал. Некоторые это умеют, как известно. Индийские йоги, по-видимому, умеют контролировать собственный пульс и дыхание. Он ни разу не упомянул о Цинтии Пауэлл, а?

— Нет, — ответил я. — Он умнее, чем кажется. Трясущийся старичок — это маска, я уверен. Он, может быть, верит в кое-что из того, о чем говорит, но ему нужно было сделать непосредственное физическое усилие, чтобы исчезнуть от меня таким образом. Не унес же он себя из моей комнаты силой своей мысли!

Брюстер пожевал сигару и взглянул на Кустиса:

— Ты уверен, что он вернулся в тот же дом, где снимает комнату?

— Он был там сегодня утром, — кивнул Кустис. — Ушел около девяти и запрыгал в Боттом. Я потерял его след примерно без четверти десять, когда он нырнул в административное здание с выходами с обеих сторон.

— Он свое дело знает, — пробурчал Брюстер. — Не мог ли он зайти к кому-нибудь в этом здании?

— Я проверил по вывескам, нет ли там цыганских гадалок, — сказал Кустис, — но не думаю, что мы там что-нибудь найдем. Он мог прийти по любому официальному делу, к своему врачу или дантисту, или просто выскочил через задний выход.

Брюстер кивнул и, повернувшись ко мне, спросил:

— Ну, что теперь, Прайс?

— Хороший вопрос, — ответил я кисло. — Думаю, мне лучше всего вернуться в «Уэльский уголок» и посмотреть, что будет дальше. Ведь предполагается, что я не знаю, где он живет.

— Ты думаешь, он будет тебя искать?

— Уверен. Он несомненно старался произвести на меня впечатление.

— Что ж, это наша почти единственная возможность. Ты сейчас туда идешь?

— Нет, — ответил я. — Сначала я хочу обсудить еще кое-что с Патрицией Вагнер. Видите ли, я чувствую, что Мерлин захочет меня взять под свое крыло, и мне нужно выяснить, как я могу убедить колдуна-практика в том, что я действительно посвященный. Я читал о том, как посвящают в колдуны, и, если возможно, я бы предпочел этого избежать.

— А в чем проблема? Боишься каких-либо травм?

— Нет. А вам бы понравилось целовать пенис у руководителя шабаша?

— Господи, они еще и гомосеки?

— Фактически нет. Просто пакостники. Чем больше так называемых грехов совершит колдун, тем лучше.

— Тебе потребуется ведьмовская метка, — говорила Пат Вагнер, когда мы сидели в дальнем углу кофейни в университетском городке.

Она начала было объяснять, что это такое, но я перебил:

— Я знаю про метки. Но я не смогу вырастить родинку по заказу, а татуировка мне совершенно ни к чему.

— А как насчет фиолетовых чернил? — предложила Пат. — Они очень долго не смываются.

— А что ты предлагаешь, пентаграмму на ладони?

— Это слишком очевидно после всех этих фильмов Лона Чейни про оборотней. Я бы предложила небольшой отпечаток раздвоенного копытца.

— У дьявола маленькие ноги?

— Ты опять мыслишь логично, Морган.

— Извини, я забылся на секунду.

Мы засмеялись, затем я сказал:

— Серьезно, Пат, мне нужно бить наверняка. Я знаю, что сейчас, при ярком свете дня, все это кажется несерьезным. Но если бы ты присутствовала, когда этот старик исчез в темноте…

— Мерлин — гораздо больший ловкач, чем я думала. Но его познания в истории ужасны. У него невообразимая путаница в датах. Принц Ллуэллин Великий правил, я уверена, раньше, чем пятьсот лет назад.

— Около восьмисот, — подтвердил я. — Но, полагаю, что по мере того, как мы стареем, можно и ошибиться на сотню-другую лет. Я не знал, что ты преподаешь еще и историю.

— Нет, не преподаю, хотя религия с ней прочно связана. Твой дядя Дэвид познакомил меня с историей Уэльса, в этих пределах я ее и знаю. Это явно его любимый конек.

— Еще бы, — сказал я, улыбаясь. — Честно говоря, я нахожу это несколько утомительным. Уэльс — это такая маленькая страна, и в старые времена у них были такие грубые застольные манеры. Убивать друг друга кельтам нравилось не меньше, чем других. Мы умеем ненавидеть, как видишь.

— А ведь твой дядя Дэвид действительно ненавидит англичан, — поразилась Пат. — Когда я с ним познакомилась, я думала, что это просто добродушные шутки. Но иногда мне кажется, что он все еще размахивает кулаками после битвы при Глэморгане!

Я рассудительно покачал головой:

— Вряд ли стоит забираться так далеко. Я мало что помню о своем детстве в Уэльсе, но эти воспоминания достаточно мрачные. Они нас перемололи.

— Кто вас перемолол, англичане?

— Не совсем, если быть честным. Наши собственные уэльские землевладельцы были хуже всех, если вспомнить, как они эксплуатировали свой народ. Так называемые семьи благородного происхождения посылали своих сыновей в Оксфорд и проводили зиму на Майорке со своими прекрасными английскими друзьями, выжимая уголь из наших холмов и пот из наших шкур. В отношениях между народом и землевладельцами в Уэльсе всегда сквозит горечь. Шотландцам и ирландцам везло больше. Их землевладельцы выгнали с их земли, чтобы освободить место для разведения овец, и в наши дни им живется лучше в других частях мира. Но овцы добывают уголь. Поэтому мой народ столетиями находился в рабстве.

— Бр-р! У тебя почти столько же горечи, как у дяди Дэвида! Я и не знала, что вы там были углекопами.

— Мы не были, — ответил я и добавил: — По крайней мере, не все. Один из моих дедов действительно умер с легкими, полными угольной пыли, проведя всю жизнь в шахтах. Но это по линии матери. Прайсы были мелкими землевладельцами, державшимися за кусочек земли и имевшими магазин в городе. Но мы недалеко ушли и от шахт, и среди наших друзей было много углекопов, которые никогда не могли отмыться от угольной пыли.

Я все еще помню долгие беседы вокруг пузатой печки, которую отец топил круглый год, чтобы изгнать сырость из воздуха и из костей наших покупателей. Видишь ли, если человек работает в шахте, его организм всегда страдает от сырости.

— Звучит ужасно, — сказала Пат. — Но я слышала, что угольные компании обычно владеют и магазинами.

— Так и есть, они владеют почти всем, что есть в Уэльсе. Мой отец был управляющим в магазине, принадлежавшем нашему великому и могучему лорду Глиндиверту. Отцу это не очень нравилось, но иначе ему пришлось бы идти в угольные копи, чего не сделает человек в нормальном рассудке.

— Ты говорил, что твои родители погибли в авиакатастрофе?

— Они летели в отпуск в Европу, и я должен был лететь с ними. Но я слег с воспалением легких, и меня пришлось оставить у друзей. У шахтного мастера, Кена Причарда. Это были очень добрые люди. Я помню, как рыдала Модин Причард, когда до нас дошли эти новости. Это были простые шахтеры, едва ли умевшие читать и писать. Но я не променял бы их на дюжину лордов Гарри Ап Райс Ган Глиндиверт.

— Ого, ты переходишь на уэльский, когда злишься!

— О, черт, я уже больше не злюсь. Просто возмущаюсь, когда думаю обо всей этой несправедливости! Шахты национализированы, так что теперь не так плохо, как было несколько лет назад. Но шахтеры все еще невообразимо бедны, а чертовы снобы типа лорда Глиндиверта живут припеваючи и жалуются, что платят большие налоги!

— Твой дядя показывал мне фотографию лорда Гарри. Я думаю, он ее хранит для того, чтобы втыкать в него булавки.

— У дяди Дэя есть фотография лорда Глиндиверта? — Я нахмурился.

— Он ее вырезал из какой-то уэльской газеты, я думаю. Лорд, по-видимому, только что женился на своей пятой или шестой хористке.

— Этот старый козел всегда на ком-нибудь женится, — сказал я. — Он, впрочем, не хуже, чем его друзья. Но дядя Дэй не может ему простить, что он тоже Ап Райс.

— Ты его родственник, не так ли?

— Господи, нет. Очень отдаленный, может быть. Первым из Райсов был уэльский принц, происходивший от Тюдоров. Так что я, вероятно, связан родственными отношениями и с королевой Элизабет, если доводить дело до абсурда. Райс Ап Тюдор жил в одиннадцатом веке. Напомни мне спросить у Мерлина, не знал ли он его.

— Не смейся, — трезво заметила Пат. — Верит он в эту ерунду или нет — это не так важно, как дать ему понять, что в нее веришь ты!

— Да, полагаю, что так, — сказал я. — Это уж точно важнее, чем беспокоиться о лорде Глиндиверте и его английской смазливой юбке!

— Она выглядела смазливой, но она не англичанка, — добавила Пат. — По-моему, она из Уэльса. Твой дядя был этим тоже раздражен.

— Из Уэльса? — Я сдвинул брови. — А ты не помнишь фамилию?

— Пауэрс, кажется.

— Пауэрс, думаешь? Ты уверена, что не Пауэлл?

— Может быть. А какая разница? А, понятно!

— Это распространенные фамилии в Уэльсе, — подумал я вслух. — Но здесь что-то чересчур много совпадений.

Пат Вагнер немного подумала и сказала:

— Не сходится, Морган. Здесь просто нет никакой системы. Ты ведь не думаешь, что ты — давно потерявшийся наследник или что-нибудь в этом роде?

— Вряд ли, пока лорд Глиндиверт стоит на пути. У Пита Кустиса была сходная идея насчет Цинтии Пауэлл. Она была внебрачным ребенком, так что ее отцом мог быть почти кто угодно.

— Да, но та мисс Пауэлл, которая только что вышла за лорда Гарри, вряд ли могла быть Цинтией Пауэлл. Она все еще в морге?

— Надеюсь, черт побери! Но меня все тревожит мысль насчет ее двойника. Думаешь, дядя Дэй все еще хранит эту фотографию?

— Почему ты его не спросишь? Он дуется на тебя за то, что ты совсем забыл его в последнее время.

— А я и не думал, — нахмурился я.

— Не думал? — спросила она. Затем сказала: — А я надеялась, что ты меня поблагодаришь за напоминание.

Наши глаза встретились. Я чувствовал подаваемые ею дымовые сигналы, и — что за черт, не настолько уж и старше она была!

Дядя Дэй сохранил вырезанную из газеты фотографию, но не казался таким обиженным на меня, как это представила Пат.

— Я храню ее как напоминание, — сказал дядя Дэй, вручая мне вырезку. — Эта земля была добра ко мне, и не стоит ее забывать из-за мелочного недовольства, не так ли?

Я смотрел на фотографию мужчины в котелке, с лицом, похожим на лошадиную морду, и девушки, смахивающей на дешевую копию известной киноактрисы.

— Он похож на англичанина, если хотите знать мое мнение, — сказал я.

— Ну конечно, он англичанин, Морган, приятель! — фыркнул дядя Дэй. — Ты не думаешь, что эти чертовы пэры перемешались с уэльской знатью еще со времен И Сеснега? А как насчет леди? Весьма ничего, не правда ли?

— Она привлекательна.

— Она похожа на ту, другую Пауэлл?

— Трудно судить по газетной фотографии, — ответил я. — Все маленькие смазливые блондинки кажутся похожими с первого взгляда. В крайнем случае эта могла бы и сойти за нее.

— Ты все еще не отказался от мысли о двойнике Цинтии Пауэлл?

— Да уж, эта мысль мне нравится гораздо больше, чем идея о том, что она везде разгуливала через неделю после того, как ее отравили!

— Но есть еще одна. Старуха Эванс.

— Ее могли подменить кем-нибудь, только отдаленно на нее похожим. Она была затворницей, и никто из нас троих ее раньше не видел. Мы не смогли найти ее недавних фотографий, а пожар мало что оставил от лица того тела, что было найдено в развалинах ее дома. Да, госпожа Сибилла могла быть подменена. Черт побери, она должна была быть подменена!

— Ты все слишком уж сложно закручиваешь, — возразил дядя Дэй. — Не так уж много найдется женщин любых форм и размеров, говорящих на уэльском, чтобы за короткое время можно было подобрать похожую. И еще кое-что меня волнует, Морган, приятель. Ведь девушка прежде всего прибежала в полицию.

— Не совсем понимаю вашу мысль.

— Мотив, приятель. Мотив! Предположим, что ты прав, — убийцы девушки спрятали ее тело и подменили ее кем-то из своей компании, — но зачем же вообще им нужно было идти в полицию?

— Чтобы сбить нас со следа своим невероятным рассказом?

— Зачем им это надо? Никто из вас не знал, что она мертва. И зачем им вообще нужно сохранять тела? Я здесь не вижу никакого смысла, Морган, приятель. Как будто бы они специально стремились к тому, чтобы вы нашли тела обеих женщин, понимаешь?

— Может быть, и стремились, — кивнул я. — Рассказ двойника Цинтии Пауэлл привел нас к дому старухи. Затем телефонный звонок, который сделала предположительно Цинтия, дал нам возможность найти ее тело в комнате, которую она снимала. Путаница в адресе, должно быть, позволила им выиграть время. Они, несомненно, знали, что рано и поздно кто-нибудь додумается до того, чтобы поискать похожий дом на другой стороне города.

— Ты все еще не сказал мне зачем, — настаивал дядя Дэй.

— Джек Потрошитель сообщил полиции, где он оставил несколько трупов. Он даже послал письмо в газету «Таймс».

— Но Джек Потрошитель был ненормальный, ты же понимаешь.

— А эти трюкачи — трезвомыслящие граждане, вы думаете? Черт, старик Мерлин — вообще невообразимый псих!

— Но они же не могут все быть сумасшедшими. Один или два психа могут соорудить такой нормальный план, Морган. Но все тринадцать? Теория вероятности против тебя, приятель!

— Прежде всего, чтобы заниматься колдовством, человек уже должен быть несколько тронувшимся, — сказал я. — Даже та девушка из магазина, где я покупал Мерлину его принадлежности, знает, что все это ерунда. Если кто-то один из шабаша работает на себя или на кого-то другого, им не очень трудно было спрятать и сохранить труп, пока они не будут готовы позволить нам его обнаружить.

— Но по какой причине, Морган, приятель? Если предположить, что в их распоряжении есть такие возможности, им было бы элементарно просто кремировать жертву и избавиться от нее! Нет, приятель, они хотели, чтобы вы нашли трупы. Хотели, чтобы вам было известно, что они мертвы. Или… вероятно, чтобы вы думали, что они мертвы. Это тебе не приходило в голову?

— Они мертвы, — уверил я его. — Я имею в виду, что они мертвы, как им и положено. Вы никогда не видели покойника после того, как Сэнди Макалпин проведет вскрытие?

— Ах, но те ли это люди, которыми, как вы думаете, они являются? А вдруг бы ты встретился с настоящей Цинтией Пауэлл или Сибиллой Эванс, а трупы — их двойники?

— Тогда это чересчур хорошие копии, если так. Думаете, просто найти мертвеца на заказ, так похожего на вас?

— Может, не так трудно, как ты думаешь, Морган, приятель. Ни одно из этих мертвых тел не обязано уметь говорить по-уэльски, не так ли?

— А вы знаете, в этом что-то есть, дядя Дэй! Этим, по крайней мере, можно объяснить бальзамирование. Слишком большой промежуток времени между временем смерти. Они могли хранить старуху на льду, и немного больше времени потребовалось, чтобы найти мертвую заместительницу для Цинтии Пауэлл!

Затем я покачал головой и сказал:

— Но тогда дело выглядит еще более странным. Им нужно было планировать заранее, чтобы дать нам знать по меньшей мере об одном убийстве, которого они не совершали!

— А что, если Цинтия Пауэлл и Сибилла Эванс все еще живы?

— Этого не может быть. Отпечатки пальцев Цинтии проверены по имеющимся в ее деле, а зубной врач госпожи Сибиллы опознал свою работу!

— Документы в деле можно подменить, как известно.

— Можно. Но я сомневаюсь, что службы безопасности сговорились с ведьмами из добрососедских отношений. Хотя зубного врача можно еще раз проверить. Но я не понимаю, зачем кому-то нужно скрывать тот факт, что они живы. Ни одна из этих женщин не разыскивалась полицией по какому-либо делу.

— А ты не думал, что их мог разыскивать кто-то другой?

— Кто, волшебник страны Оз?

— Почему бы и нет? Как Патриция называла того, кто разглашает секреты своей секты? Кауван? Мы знаем, что обе женщины занимались оккультизмом. Разве не может быть, что они не поладили с кем-либо из этих странных людей и хотели сойти со сцены, инсценировав смерть?

— Не пойдет. Эти люди из группы, по-видимому, помогали им надувать нас.

— А сейчас, помогают? Мерлин отрицает, что он знал Пауэлл, и нет никаких доказательств, что она вообще была на том шабаше, который описывала. Я знаю, что вы нашли дом, как и было задумано. Но нашли ли вы какие-либо следы того, что там проводился шабаш?

— Мы нашли кровь.

— Кровь легко достать, особенно если рядом с тобой действует владелец похоронного бюро. А что, если здесь работало двое или трое из них? Вряд ли нужно тринадцать человек, чтобы позвонить в полицию или поджечь дом.

— Вы знаете, — сказал я, — из вас получился бы отличный полицейский, дядя Дэй!

— Я чем-то, значит, помог, ты думаешь?

— Не знаю. По крайней мере, вы подарили мне пару идей. А пока — не найдется ли у вас перьевой ручки?

— Может и найтись. — Он сдвинул брови, встал и стал рыться в ящиках письменного стола, бормоча: — Ты никогда не замечал, как растет число бумажек в ящиках, которыми ты не пользуешься? Думаю, они там размножаются. А, вот старая ручка. Не знаю, будет ли она писать.

— Отлично будет, — сказал я, взяв ручку и закатывая рукав на левой руке. Я достал пузырек фиолетовых чернил, купленных в университетской аптеке, открыл и аккуратно поставил его на кофейный столик. Затем осторожно обмакнул ручку.

— Что это ты делаешь? — спросил дядя Дэй.

— Посвящаю себя в колдуны, — улыбнулся я. — Пат сказала, что у меня должна быть колдовская метка.

Дядя с критическим видом наблюдал за мной, пока я вырисовывал над левым запястьем небольшое раздвоенное копыто.

— Ничто не смоет эти чернила, кроме соляной кислоты, — объяснил я, — а купаться я пока не собираюсь. Она сказала, что отметка может продержаться по меньшей мере неделю.

— Смотри, не облейся, — воскликнул дядя Дэй.

Я не облился, и через несколько минут пятно просохло настолько, что я мог опустить рукав. Копыто было глубокого пурпурного цвета.

— Пурпурный — это цвет, который в этом сезоне действительно подходит к Черной мессе. Использовать цвет, связанный с католическими обрядами, для того чтобы нарисовать знак дьявола, почти так же гадко, как и написать непристойное слово на церковной стене, — пояснил я.

— Куча глупейшего дерьма, если хочешь знать мое мнение, — фыркнул дядя.

— По крайней мере, это безобидно, — сказал я. — Не знаю, что я буду делать, если сборище действительно перейдет границы дозволенного.

— Что ты имеешь в виду, Морган, приятель?

— Ну, в дополнение к трудностям внедрения полицейского в секту, у нас есть и проблема законности. Верховный суд против того, чтобы официальные органы занимались провокациями. Так что, даже если я и пролезу в их компанию, я буду идти по очень тонкому льду. И я не знаю, насколько далеко я могу позволить им зайти до того", как мне придется вмешаться.

— А, ты имеешь в виду, что они могут тебя скомпрометировать как полицейского, предложив тебе наркотики или заставив тебя принять участие в незаконном совокуплении?

— Что-нибудь в этом роде… Лейтенант Брюстер сказал, что нам плохо придется, если я травмирую кого-либо или даже пересплю с какой-нибудь девкой перед тем, как ее арестовать. Полицейский может вмешаться только тогда, когда совершено преступление. Он не может провоцировать или даже поощрять его, до каких-то расплывчато определяемых пределов. Брюстер сказал, что я могу допустить послабление в отношении некоторых правил. Он не ждет, что я открою свои карты просто для того, чтобы арестовать какого-нибудь наркомана, и я могу наблюдать неизвращенный секс, если я сам не участвую в этом. Если я трахну там пару ведьм, мне будет весьма трудно арестовать их потом за что-нибудь более серьезное. Боюсь, все это будет довольно непросто.

— Вы только его послушайте, — рассмеялся дядя Дэй. — Он собирается внедриться в секту сумасшедших, которые возятся с мертвецами и поклоняются дьяволу, и он утверждает, что это будет всего лишь «довольно непросто»!

Песня «Ребята из Гарлеха» успела невообразимо мне надоесть, когда Мерлин Плью появился наконец тем вечером в «Уэльском уголке». Посетители уже начали нервничать. Один из них настаивал, что песня «Путешествие в ночи» была той же самой, что и «Ребята из Гарлеха», а с таким голосом, как у меня, мне пришлось очень постараться, чтобы убедить его в обратном.

Когда ввалился с улицы Мерлин, я подсел за его столик. Долгое время он сидел, меня, казалось, не замечая. Затем он облизнулся и сказал:

— Я сегодня попозже вечером иду в одно место, где мне могут пригодиться твои могучие плечи углекопа, Овэйн Арфист. Ты посвящен в Древние Традиции?

Я молча закатал рукав.

— А, твой учитель, значит, был шотландцем? Ничего, основные детали каждого настоящего шабаша сходятся. Ты слышал о Сибилле, госпоже Кошек?

— Нет, — стал врать я. — Мы туда и идем?

— Да. У нее недавно был пожар, но она пригласила нас обоих в другое место. Ты со своими плечами будешь тринадцатым. Не считая жертвы, конечно.

— Конечно, — отозвался я. Мои мысли неслись галопом. Госпожа Сибилла мертва. Она должна быть мертвой. А если нет? И, что более важно, вдруг она узнает меня? Скорее для того, чтобы скрыть свои чувства, чем надеясь на ответ, я спросил:

— Куда ты исчез прошлой ночью? Я не увидел тебя, когда потушил Руку Славы и включил свет.

— Я вернулся в свою комнату, естественно, — ответил колдун. — Тебя перепугала моя телепортация?

— Да не то чтоб очень, — сказал я. — Моя мать все время так делала.

Он не засмеялся. Так что я спросил:

— Это будет церемония в обнаженном виде, Мирддин Странник?

— Ты что, думаешь, я — сектант? Ни я, ни госпожа Сибилла не настолько молоды, чтобы заниматься такими глупостями. Мы, конечно, будем в балахонах. Ты найдешь все необходимое в своей комнате.

— О, ты там все оставил?

— Я послал все эти вещи туда. Подчиненный мне дух в своем животном проявлении имеет вид совы.

— Это достаточно удобно для выполнения поручений, — кивнул я. — Где это место, куда нас приглашают?

— Я скажу тебе, когда придет время, — пробормотал он. — Возьми вещи, которые найдешь в своей комнате, и жди меня у церкви около полуночи.

Затем он встал из-за стола и пошел в комнату для мужчин. То, что он был вынужден подчиняться хоть бы некоторым естественным потребностям, как-то успокаивало.

Я ждал его некоторое время. Затем, когда я сам почувствовал сходное желание, я тоже пошел в туалет, в надежде, что он не станет думать, что я за ним слежу.

Он и не думал.

Туалет был пуст.

В него был только один вход, и если я не ослеп, Мерлин не выходил оттуда!

Открыв дверь в свою запертую на ключ комнату, я обнаружил на матрасе дорогой, но потертый саквояж «гладстон». Я открыл его и вывалил содержимое на смятое одеяло.

Там была тонкая, из черного вельвета, мантия с капюшоном, красный шнур волшебника, который вполне мог подойти для удушения, и большое кольцо с печаткой. Оно было похоже на золотое, хотя на нем и не было пробы, и точно подошло на мой указательный палец. Камень был из полированного гагата или черного стекла, и на нем было выгравировано нечто вроде дракона, надевшего корону вместо воротника. Это, очевидно, был чей-то фамильный герб, или мой колдовской камень.

Кроме вышеописанного костюма мое снаряжение состояло из железной чаши, украшенной рельефными кельтскими письменами, атома, отвратительного на вид магического ножа, или меча, и небольшой записной книжки.

О жезле, очевидно, я был должен позаботиться сам.

Я открыл записную книжку. На первой странице была пентаграмма, изображенная чем-то смахивающим на высохшую кровь. В ее центре старокельтским письмом было аккуратно написано «Овэйн Арфист». В углах звезды были астрономические символы Марса, Меркурия, Венеры, Солнца и Луны. Остальные страницы оказались чистыми.

Я взглянул на часы — у меня было еще много времени, так что я сошел вниз и позвонил Питу Кустису, объяснив ему, где находится кладбище при церкви. Он сказал, что припаркуется неподалеку, в машине без опознавательных знаков.

Я прошелся до магазина магических принадлежностей и спросил мисс Мейб, много ли у нее магических жезлов.

— Фаллических или для сцены? — спросила рыжая красавица.

— Разве есть разница?

— Конечно, есть разница. Ты будешь выглядеть весьма глупо, размахивая членом королевских размеров в театре, разве нет?

— И не только в театре, — рассмеялся я. — Но все равно, мне такой и нужен, я думаю.

Она выдвинула ящик и спросила:

— Пластмассовый или из человеческой кости?

— О, непременно из человеческой кости.

Она достала из ящика нечто похожее на восемнадцатидюймовый пенис и сообщила:

— Это вдвое дороже, так как это одновременно еще и флейта. Он высверлен, так что ты можешь с его помощью управлять ветром или призывать мертвецов, похороненных в неосвященной земле. Конечно, если умеешь играть на флейте.

— Это действительно человеческая бедренная кость?

— Послушай, я только продаю эту дрянь. Я ее не делаю. Наш поставщик утверждает, что это кость, ясно? Я не желаю знать, где он ее выкопал. Ну и кольцо же у тебя! Где ты им прибарахлился?

— Разве оно не отсюда?

— Да нет. Оно выглядит достаточно дорогим. Я раньше работала в ювелирном, так что я узнаю настоящий гагат с первого взгляда.

— А как насчет золота? На нем нет пробы.

— Значит, оно старое. Или поддельное. Если у тебя палец не позеленеет через пару дней, все будет ясно, разве нет?

Я поинтересовался, сколько я ей должен за жезл, и она сказала — пятнадцать долларов. Я сказал, что это дорого, и мисс Мейб вздохнула:

— Тогда иди раскопай какую-нибудь могилу и сделай сам. Так нужен он тебе или нет?

Я заплатил и взял жезл. Затем я вернулся в свою комнату и достал из-под матраца свои собственные магические принадлежности.

Кольт «кобра» калибра 0, 38, заряженный полноценными патронами. Я укрепил кобуру под своим зеленым замшевым пиджаком и сложил остальные предметы в саквояж. Затем, когда я выкурил миллион сигарет, пришло время двигаться.

Мерлин ждал меня на кладбище при церкви Четырнадцати Святых Мучеников, а машину своего черного сотрудника я заметил через полдома на другой стороне улицы.

Кустису и мне следовало бы быть поумнее.

— Мы пройдем задами, с другой стороны, — прошептал Мерлин, поднимаясь с камня, который ему так полюбился.

Я пошел за ним по траве затененного кладбища, размышляя, как бы мне подать знак Кустису.

Но сделать это не было никакой возможности. Со своего места он не мог видеть, что нас там уже нет. Он не станет ничего предпринимать, пока не забеспокоится, почему мы так долго не выходим. Но к тому времени может быть слишком поздно. Кроме телепортации Мерлин Плью знал и другие способы передвигаться незамеченным.

Заднего входа у церковного двора не было. Но Мерлин, прошипев: «Следуй за мной», перескочил через четырехфунтовую кирпичную стену, как кошка!

Я последовал и приземлился на гравий аллеи, находившейся за церковью. Необычайно ловкий старый козел провел меня таким же образом еще через одну садовую стену и вошел в заднюю дверь покинутого дома. Я уже пыхтел, пытаясь успеть за, ним, когда мы перебежали темную улицу, прошли насквозь второе здание и оказались на аллее. Между высокими зданиями с обеих сторон было совершенно темно.

— В этих местах никто не живет? — пробормотал я.

— Это склады, — объяснил Мерлин. — Мы уже недалеко от реки. Осторожнее на этих камнях, Овэйн Арфист. Мостовая здесь нуждается в ремонте.

Я оценил его слова, когда чуть было не вывихнул лодыжку, пытаясь за ним успеть. Я едва мог различить в зловонном мраке передвигающуюся по-крабьи фигуру.

Наконец мы достигли двери, терявшейся во мраке безликого кирпичного пространства. Мерлин тихо постучался, как мне показалось, азбукой Морзе, и дверь открылась без слов. Если за ней кто-то и был, то я его не видел. Я искренне надеялся, что они делали это с помощью невидимых нитей.

Нижний уровень складского помещения слабо освещался далекой лампочкой и был заполнен деревянными ящиками и глиняными бочонками.

Старик остановился у большого ящика, сказав:

— Нам лучше надеть балахоны.

Я открыл саквояж и надел свой балахон, натянув на голову капюшон. Как Мерлин принес свой балахон, можно было только гадать. Ему как будто нравилось материализовывать разные вещи из воздуха.

Когда мы были облачены как положено, Мерлин отодвинул ящик и сказал:

— Влезай, влезай!

— В ящик? — нахмурился я. Затем я увидел, что ящик накрывал лаз в полу. Стальная лестница вела вниз, в подвал, и Мерлин пошел первым. Я последовал за ним и очутился в еще более темном месте. Гротескная фигура Мерлина вырисовывалась на фоне отдаленного мерцающего свечения.

— Сюда, Овэйн Арфист, — пробормотал он.

Мы стали протискиваться между бочками и ящиками, пока он не вывел меня на открытое пространство в одном из углов подвала. Там был алтарь, сооруженный из длинного ящика — или гроба, — покрытый сине-золотой парчой. Зловещий зеленый огонь горел в большом чугунном котле в середине алтаря. Над ним, непристойно освещаемое зеленым пламенем, находилось перевернутое распятие с прибитым к нему женским телом. Фигура была тревожаще реальной, и ее глаза, казалось, смотрели на меня. На ее лице была веселая улыбка. Волосы — на голове и всем прочем — были цвета моркови. Я взглянул еще раз, и — нет, это не та девушка из магазина. У мисс Мейб более плоская грудь.

Я настолько увлекся рассматриванием этого нечестивого алтаря, что заметил окружающие его фигуры в черных балахонах только тогда, когда одна из них спросила на уэльском, кто я такой. Голос был женский.

— Это мой телохранитель, Овэйн Арфист. Мне угрожают смертельные враги. И вы говорили, что у нас нет жезла.

— Из-за это дуры Лоури. Сказала, что находится под Проклятием Луны. По-моему, она теряет мужество в последнее время. Твой длинный страж посвящен?

— Конечно, но по шотландскому обряду. Ты думала, я приведу сюда каувана!

— В таком случае, Овэйн Арфист, — усмехнулась женщина, — Сибилла, госпожа Кошек, просит тебя остаться. Сегодня нам потребуются сильные руки.

Она шагнула ближе, и мне удалось ее рассмотреть. Ее лицо, в обрамлении складок черного капюшона, было открыто.

Это была Сибилла Эванс.

— Жезл Овэйна Арфиста к твоим услугам, госпожа. — Мне удалось выпалить так, что я даже не взвизгнул.

Узнала ли она меня? Ее глаза, казалось, смеялись, светясь каким-то тайным знанием. Однако я находился спиной к огню, и в последний раз, когда мы с ней виделись, я говорил по-английски.

И только после того, как она любезно кивнула и растворилась во мраке, я дал волю чувствам — во имя Всемогущего Господа, кто — или что — это было?!

Где-то в темноте прозвенел гонг, и Мерлин прошептал:

— Церемонии сейчас начнутся. Обратись к своей душе, Овэйн Арфист.

Другой женский голос спросил Мерлина, не пора ли начать проклятия, и старый колдун провозгласил:

— Братья и сестры, давайте богохульствовать.

Медленно, поначалу неуверенно, фигуры вокруг меня стали бормотать:

— Аминь… веки… во… слава… и…

Я понял, что они читают Христову молитву наоборот. Я бормотал бессмысленные слова. Не только потому, что боялся оскорбить Всевышнего, но и потому, что без практики не мог читать молитву наоборот.

Что-то потерлось о мою ногу, и, взглянув вниз, я увидел кота. Большого черного кота величиной с зайца. Это был или тот чертов бесхвостый кот госпожи Сибиллы, или его близнец!

Кот мурлыкал и терся об меня, а я удивлялся, почему он это делает. В прошлый раз он не был настолько дружески настроен. Почему он выделил меня из всех других? Кошки не дрессируются, как собаки. Я сомневался, что кто-то мог его подучить, чтобы он привязался ко мне. Тем не менее он мне очень досаждал, в то время как я пытался сохранить спокойствие.

Остальные добрались до: «наш… отче» и остановились. Мужской голос провыл:

— Да будет зажжен костер!

Один из посвященных в балахоне подошел с горящей черной свечой к месту футах в десяти от алтаря. Склонившись, он — или она — коснулась кучи, которую я в темноте не заметил. В ней, должно быть, был какой-то пиротехнический состав. Яркая темно-красная вспышка, за ней — облака серного дыма, и сборище завопило:

— Во имя нечестивых Андреда, Арадии, Хабонии, Рианнон! Да появится Рогатый Бог Смерти, дающий вечную жизнь Искателям Истины, чтобы мы могли поклониться Ему!

Дым начал рассеиваться, костер угасал. На фоне зловещего зеленого огня на алтаре я видел чудовищную фигуру. Струйки дыма вились вокруг нее, неясно вырисовывались рога и разворачивающиеся крылья, как у летучей мыши, пока, с исчезновением последнего облачка, не осталось… ничего.

Я пристально смотрел на алтарь, поражаясь тому, как же они сумели создать такую иллюзию. Шабаш пел:

— Он здесь, и мы трепещем в Его свете! Мы смиренно благодарим за свет Того, Кого мы называем Нашим Спасителем!

Если так ведьмы понимали свет, подумал я, не хотел бы я увидеть их тьму! Я видел отвратительную фигуру в мерзком зеленом свете.

Кот опять об меня потерся, отвлекая от попыток вспомнить что-нибудь из того, что я читал. Большинство ритуалов, как я помнил, требовало, чтобы участники располагались по кругу. Здесь же они находились на отдалении от алтаря, как будто бы слабое зеленое пламя было сильнее, чем они могли перенести. Пока я размышлял, отойти ли мне назад или остаться на месте, голос госпожи Сибиллы пропел:

— Приготовим же чашу и жертвенный нож!

Я вынул железную чашу и нож из балахона, ожидая, что же будет дальше.

Долго ждать мне не пришлось. Госпожа Сибилла вопросила:

— Готово ли жертвенное приношение? — И мужской голос ответил откуда-то из темноты: — Она готова, госпожа!

«Она»? — Я нахмурился.

Они, должно быть, шутили!

Из мрака позади меня послышался испуганный женский голос:

— Пожалуйста, мистер, я хорошая, верующая женщина. Зачем вообще было приводить меня сюда? Что вы сделали с Рейнольдс? Она не говорила, что такое входит в мои обязанности!

Голоса приближались, я услышал, что кто-то внезапно всхлипнул, и тот же голос со слезами заговорил:

— О Господи! Что здесь происходит? Вы с ума посходили!

Краем глаза я мог теперь ее видеть. Две фигуры в балахонах держали за руки черную женщину, одетую, как горничная. Это была полная, почтенная на вид женщина примерно сорока лет, с кавказскими чертами лица и негритянской прической. В нормальных обстоятельствах ее лицо выглядело бы привлекательным. Сейчас же эта круглолицая горничная выглядела до смерти перепуганной. Как я ее понимал!

— Подготовьте жертву к закланию! — приказал невидимый голос. Они подвели женщину к алтарю, и я увидел, что руки связаны у нее за спиной.

— Что вы собираетесь делать? — захныкала она. Меня тоже интересовал этот вопрос. Как колдун я должен был ждать и смотреть. Но как полицейский я и так уже позволил им зайти слишком далеко!

Я колебался, раздираемый между боязнью испортить все дело и отвращением к тому, как они обращались со своей беспомощной жертвой. Они хорошо умели выбирать, сукины дети! Бедная женщина, очевидно, была неискушенной домашней служанкой с Юга, привыкшая к исполнению приказаний и, вероятно, с подозрением относилась к закону; она никогда бы не сообщила обо всем. этом в полицию. Если же они собирались перейти все границы, то никто и никогда не смог бы найти ее следов!

Одна из фигур внезапно разорвала сзади ее тонкое хлопчатобумажное платье, так что она простонала:

— О Господи, вы же не собираетесь меня изнасиловать? Ради Бога!

Вместо ответа ее платье было сорвано спереди, и она осталась стоять, в трогательном и несколько нелепом виде. На ней был чрезмерно тесный пояс, белые чулки и лиф. Один из колдунов перерезал сзади застежку ее лифа, обнажив полную грудь. Она вскрикнула и попыталась вырваться. Тот же член шабаша вставил нож ей за пояс и разрезал его, как если бы он снимал шкуру с животного.

Но это было не животное! Это было человеческое существо со всеми его чувствами и правами! Время пришло!

— Всем оставаться на местах! — крикнул я, выхватив револьвер и шагнув вперед, чтобы держать под прицелом всех остальных. Две фигуры, державшие женщину, отпустили ее, шагнули назад, в то время как она упала на колени, глядя на меня расширенными от ужаса глазами.

— Все в порядке, я из полиции, — сказал я, и тут зловещий зеленый огонь потух!

— Кауван, кауван, берегитесь! — закричал кто-то в темноте, в то время как я шагнул в сторону, чтобы уклониться от возможной линии полета каких-либо режущих изделий. Но я двигался недостаточно быстро. Что-то обрушилось мне на голову. Темнота взорвалась миллионом вихрящихся светлячков, ноги стали резиновыми. Последнее, что я помнил, перед тем как потерять сознание, был мой крик:

— Бегите, мисс! Я вырубаюсь!..

Затем, верный своему слову, я так и сделал.

Где-то мяукала кошка, и кто-то пытался меня утопить. Я помотал головой, пытаясь подняться над чернильной тягучестью, и ощутил пощечину. В попытке отступить в сторону для ответного удара я понял, что лежу на спине, и чей-то голос сказал:

— Давай, давай, Прайс! Очнись, приятель!

Я открыл глаза.

Пит Кустис стоял надо мной на коленях, с обеспокоенным видом, обтирая мне лицо мокрым платком. Я пару раз качнул головой и сказал:

— Привет, Пит. Давно тебя не видел.

— Что такое здесь приключилось? — спросил Кустис.

— Это хороший вопрос, — сказал я. — Кто это там светит мне прямо в физиономию?

Стоявший за Кустисом патрульный отвел луч света от моих глаз и извинился. Я приподнялся на локте и спросил:

— Вы взяли их?

— Кого, Прайс? Ты был один здесь, когда мы тебя нашли.

— М-да? Как это вам удалось?

— Мы услышали твои выстрелы. Черт знает сколько времени потребовалось, чтобы найти этот подвал. Но…

— Какие выстрелы? — перебил я. — Я не помню, чтобы я стрелял.

— Ну конечно! Револьвер был у тебя в руке. Я взял его перед тем, как привести тебя в чувство. Отдать?

— Думаю, да. Я, должно быть, нажал на спуск, когда терял сознание. Кто-то огрел меня, и видишь — Господи, надеюсь, я не задел женщину, которую они держали!

— Женщину? Какую женщину, Прайс? Здесь, кроме тебя, никого нет.

— Посветите вокруг, пожалуйста, — попросил я патрульного, пытаясь сесть попрямее. Он обвел лучом горы ящиков, бочек и складированной мебели.

— Черт бы побрал! Прямо здесь у них был алтарь! Дайте мне этот чертов фонарь!

Кустис помог мне встать, я взял фонарь и на все еще резиновых ногах подошел к ближайшей стене. Никаких следов того, что к ней было что-то прибито.

— Контактный цемент? — пробормотал я, водя лучом по полу.

— О чем ты говоришь? — спросил Кустис.

— На этой стене у них было распятие в натуральную величину! И где-то здесь они разожгли огромный костер. Я все еще чувствую запах серы.

Кустис понюхал воздух и сказал:

— Да, действительно пахнет так, как будто кто-то жег здесь спички. Никаких следов костра, однако.

— Он был где-то здесь, — настаивал я — Они держали эту черную женщину, понимаешь? Не знаю, они действительно собирались ее убить, или просто хотели выцедить из нее немного крови, но…

— Ты имеешь в виду, что здесь была черная женщина? — Кустис сдвинул брови.

Я кивнул.

— Горничная, я думаю. Они, должно быть, заманили ее, пообещав работу, и…

— Не посветишь ли сюда, сержант? — перебил Кустис. — Там, по-моему, что-то лежит рядом с ящиком.

Я направил туда фонарь, и в круге света оказались изуродованные останки большого черного бесхвостого кота. Половина его головы была снесена, ящик над ним был забрызган кровью и мозгом. Отверстие от пули в доске было менее заметно.

— Это же тот странный кот без хвоста из старухиного дома! — поразился Кустис.

— Удачный выстрел, сержант, — сказал патрульный. — Всего мы насчитали выстрела четыре.

— Да? — Я наморщил лоб и откинул цилиндр своей «кобры». Сосчитав вмятины от бойка на пустых патронах, я сказал: — Наверное, так и есть. Я был в бессознательном состоянии, насколько я помню.

— Хорошо, что ты попал только в кота. — Кустис улыбнулся и добавил: — Странно, а я думал, что чертов зверь погиб при пожаре.

— Я тоже так думал, — ответил я и добавил. — Одно определенно ясно. Мы знаем, что он мертв на этот раз. Меня немного тревожит его хозяйка, но, думаю, мы можем с уверенностью утверждать, что мы видели конец Мередита Аб Овэйна Ап Ховел!

Тогда я еще не знал, что это было одно из самых неудачных моих предположений!

После того как врачи определили у меня сотрясение мозга и соответственно обработали, Кустис отвез меня домой и уложил в постель. В течение ночи меня дважды рвало. Но к одиннадцати часам следующего утра я почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы идти на доклад.

Тщательное исследование подвала, в котором я был найден, и при дневном свете ничего не дало. Мой письменный рапорт могли подтвердить только останки мертвого кота.

Ветеринар сообщил Кустису, что это был очень старый бесхвостый кот и что он был убит одним выстрелом. Пуля, извлеченная из деревянного ящика, была выпущена из моей «кобры». К нашему великому облегчению, ветеринар был того мнения, что Мередит-и-так-далее оставался жив до тех пор, пока моя пуля не убила его.

Мы уже не считали это самой собой разумеющимся.

Балахон, кольцо и все прочее было снято с меня, когда я лежал без сознания. Почему они не взяли также мой револьвер или мою жизнь — можно было только догадываться. Отдел по розыску пропавших людей не имел информации об исчезновении прислуги — черной, белой или любой другой. Внезапная проверка гетто в Восемнадцатом округе ничего не дала. Было длинное, прохладное лето, и никаких сведений о полных черных дамах средних лет.

Начальник округа сообщил Брюстеру, что из главного управления пришел запрос насчет моей психической полноценности.

Брюстер стоял за меня, как мог. Он показал мне копию письма, которое он отправил комиссару, где подчеркивалось, что такая же ерунда происходила и до того, как я был подключен к этому делу.

Комиссар заявил, что он равно считает меня тронувшимся.

Мы с Брюстером обсуждали наши дальнейшие планы, поскольку мое инкогнито теперь было раскрыто, когда в его кабинет заявилась мисс Клюни из Британского Консульства с дополнительной информацией о Цинтии Пауэлл.

Этим мы сразу же и занялись. Хелен Клюни сообщила, что из Кардиффа наконец получены сведения об американском отце Цинтии.

— Он тоже был уэльсцем, — объяснила мисс Клюни. — Правда, уэльсцем, родившимся в Америке. Он был в увольнении и посещал могилы предков, когда встретил мать Цинтии.

— И стал с ней встречаться, — добавил я.

— Это было зачатие в первую же ночь, — сказала Хелен Клюни, криво улыбнувшись. — Вы никогда не угадаете, из какой части Америки он происходит.

Она ошибалась. Сэм Брюстер сразу же взял трубку телефона:

— Если на нашу шею окажется, что он здесь…

— Нет, — перебила Хелен Клюни. — Его звали Ральф Говер, и он был убит под Швайнфуртом в сорок четвертом году. Он был стрелком американского В-24. Его самолет добрался до аэродрома при помощи только одного крыла и молитвы, а сержант Ральф Говер истек кровью над своими пулеметами. Он был похоронен близ Ситинга, в Восточной Англии, на некоторое время.

— Что значит «на некоторое время»? — спросил я.

Брюстер недовольно отмахнулся сигарой:

— Это было еще до того, как ты родился, несмышленыш. Сразу после войны большинство из них были перевезены обратно. Помню, я тогда был в президентской парламентской комиссии в Сан-Франциско. Мы их закопали восемь штук за один день на кладбище Голден Гейт. Этот Говер, наверное, похоронен сейчас где-то поблизости.

— Владельца «Уэльского уголка» зовут Говер, — вспомнил я внезапно.

Брюстер взглянул на меня в испуге:

— Э-эй, послушай! Этот мертв уже более четверти века!

— Но у него же была семья, — настаивал я. — Этот Говер из «Уэльского уголка» может быть его братом или отцом!

— Мы это проверим, — сказал Брюстер. Затем, так как Хелен Клюни уже освободилась от груза своей информации, он рассказал ей о моих развлечениях предыдущей ночью.

Она заинтересовалась кольцом с печаткой, которое они мне предоставили для церемонии.

— По-моему, это фамильный герб, — сказала она и обратилась к Брюстеру: — Вы не против, если я позвоню? — Брюстер кивнул и, пока она набирала номер, задумчиво произнес: — Очевидно, они хотели, чтобы Моргана можно было сразу узнать, даже в черном балахоне. Кольцо большое и неуклюжее, оно заметно в полумраке.

— Возможно, — откликнулась она; затем на том конце линии взяли трубку. — Это ты, Сюзан? Это мисс Клюни. Ты бы посмотрела в «Книге пэров Брука» один герб. Книга есть в моем кабинете, на… А, у тебя тоже есть? Отлично. Записывай. Геральдическое описание следующее: «Обузданный Древней Короной», полудракон на задних лапах, обычный. Подозреваю, что фамилия окажется Ап Рис, Райс или Прайс. Будь киской и перезвони мне по этому телефону…

Она продиктовала телефон Брюстера, в то время как мы с ним обменялись озадаченными взглядами. Когда она повесила трубку, Брюстер, нахмурившись, спросил ее:

— С чего вы взяли?

— Мне кажется совершенно очевидным, что кто-то пытается дискредитировать сержанта Прайса. После того, что вы мне рассказали, я готова поспорить, что все это было инсценировано ради него. Они несомненно знали, кто он такой.

— Может быть, но зачем им было трудиться и раздобывать это кольцо? И почему вы думаете, что это должен быть герб Прайса?

Девушка пожала плечами:

— Назовите это интуицией, если хотите. Но после того, что вы мне рассказали об этой команде привидений, я думаю, подобная вещь вполне соответствовала бы их гротескному чувству юмора. А достать такое кольцо — ничего не может быть проще. Есть несколько фирм, которые по почте могут снабдить поверхностно образованных американцев «древними» фамильными гербами. В Англии Геральдическая Коллегия этого не поощряет.

— Вы имеете в виду, что все эти объявления в журналах — жульничество?

— И да, и нет, — объяснила девушка. — Почти каждая фамилия имеет зарегистрированный где-то герб. Но использовать зарегистрированный герб может только заявитель.

— Вы имеете в виду, что если бы я в какой-нибудь книге нашел герб семьи Брюстеров, сам бы я не имел права его использовать?

— Именно это я и имею в виду. Если бы вы хотели иметь собственный герб на своей серебряной посуде, к примеру, вам нужно было бы зарегистрировать его в Геральдической Коллегии. Если, конечно, вам нужна регистрация в Великобритании.

— Для этого мне нужно быть рыцарем или чем-то в этом роде?

— Совсем нет. Там очень небольшая плата за регистрацию, и, конечно, ваш герб не должен вступать в противоречие с уже существующими гербами.

— Надо же, — рассмеялся Брюстер. — Я всегда думал, что, чтобы иметь герб, надо быть кем-то вроде лорда.

— Различная отделка определяет ранг владельца, — объясняла англичанка. — Но если вы не будете использовать шлем или животных, то всегда можно изобразить щит или гребень сверху. Однако нужно быть внимательным. Определенные символы обозначают трусость или внебрачное происхождение. Поэтому некоторые из ваших американских торговых марок развлекают нас в этом плане.

Телефон на столе Брюстера зазвонил, и, взяв трубку, он передал ее мисс Клюни.

— Да, сектанты меня вычислили. На кольце, которое дал мне Мерлин, был фамильный герб семьи Ап Райс.

— Они знали, что вы попытаетесь их остановить, — сказала мисс Клюни, — так что кто-то из них все время стоял за вами с дубинкой.

— Похоже на то, — согласился Брюстер. — Но как насчет этой черной горничной? Ты думаешь, она играла, Прайс?

— Если так, то она великолепная актриса, — сказал я.

— Никто, подходящий под ее описание, не заявлял в полицию и не пропадал, — размышлял Брюстер. — А ты уверен, что она была черная? Ты говорил, что у нее кавказские черты. Она могла накраситься. Кто угодно может купить парик с африканской прической и…

— Не спешите! — фыркнул я. — Они раздели ее почти догола, Сэм.

— Может, она намазалась вся?

— Нет. Они достаточно грубо с ней обращались, и у нее было белое нижнее белье. Я уверен, что женщина была черной.

— Я рад, что ты хоть в чем-то уверен! — буркнул Брюстер.

Вошел Пит Кустис. Брюстер пробормотал:

— Где ты был, Пит? У меня есть для тебя работа, придется побегать.

— А я и бегал. — Высокий сыщик осклабился. Потом он спросил меня, уэльская ли фамилия Данрейвен.

— Ирландская, — твердо ответила Хелен Клюни. Похоже, она это точно знала.

Кустис сдвинул брови:

— Ну все равно, это очень странно.

— Кто этот Данрейвен, Пит? — спросил лейтенант.

— Вы меня взяли врасплох, Сэм, — сказал Кустис. — Но он только что был похоронен на кладбище Гленвуд, и знаете что? В его бумагах не было свидетельства о смерти!

Глаза Брюстера стали задумчивыми.

— Интересно, а что ты делал на кладбище Гленвуд, Пит?

— Рыскал. Я проверял похоронные бюро, а это кладбище ближе всего к сгоревшему дому Сибиллы Эванс. Я подумал, что никто не будет тащить мертвеца дальше, чем надо, и…

— Ну-ну, и что же насчет этого Данрейвена?

— Вот что написано на камне: «Роберт Дж. Данрейвен, 1924-1971» — а могила свежая, и нет записи о том, что за последние шесть лет там хоронили кого-нибудь с таким именем. И рабочие на кладбище не помнят, что они его хоронили!

— Я получу ордер на эксгумацию, — бросил Брюстер, взяв трубку.

— А я схожу за лопатами, — сказал Кустис, усмехаясь.

Несмотря на то, что рабочий день окончился, несколько раздраженных полицейских копали мягкую землю на могиле Данрейвена.

Директор кладбища Гленвуд; тоже был не в восторге. Он и двое его сотрудников с несчастным видом наблюдали, как лейтенант Брюстер, Кустис, мисс Клюни и я ждали, когда лопата коснется гроба. Сэм Брюстер пытался отговорить девушку от этой поездки, так как раскапывание могил иногда бывает крайне неприятным делом. Но она настояла, заявив, что сделана из прочного материала. И, должен сказать, что она была вполне спокойна, когда один из землекопов, ударив лопатой обо что-то твердое, сказал:

— Гроб, лейтенант. По-моему, он прогнил.

— Давайте открывать, — сказал Брюстер, еще раз взглянув на дату смерти.

Гробокопатели сняли большую часть земли с разъеденных червями досок, и директор кладбища заметил:

— Это, по-видимому, внешняя оболочка. Под ней должен быть более солидный гроб.

Он был прав. Под полусгнившей крышкой наружного ящика была еще одна, латунная, позеленевшая от фунтовых вод. Брюстер спросил, сколько времени нужно, чтобы латунь позеленела, и работники кладбища ему ответили, что на это требуется достаточное количество времени.

Крышка была привинчена, и болты тоже позеленели. Однако после серии неудачных попыток и приглушенных ругательств землекопы внизу отвинтили их. Мы все сделали глубокий вдох, глядя, как открывается крышка.

На нас смотрел скелет, обнажив зубы в издевательской улыбке. Клочки рыжеватых волос прилипли к бровям над пустыми глазницами. Обрывки коричневато-оливковой шерсти прикрывали ребра. В сумеречном свете блестела латунная пуговица.

Долгое время никто из нас не знал, что и сказать. Затем Брюстер пробурчал:

— Не очень-то он хорошо сохранился для человека, похороненного день-два назад, не так ли?

— Этому телу лет двадцать, если не больше, — предположил директор. Брюстер не стал его спрашивать, откуда ему известно. Вполне логично было предположить, что директор действительно это знает.

— Что теперь, лейтенант? — спросил один из землекопов, стоящих у крышки гроба неизвестного скелета.

— Мы передадим его доктору Макалпину и посмотрим, не сможет ли он сказать, кто это такой.

— Мне кажется, я это знаю, лейтенант, — вмешался я. Брюстер медленно повернулся ко мне.

— Узнал с первого взгляда, что ли? Ходил с ним в школу, или как?

Повернувшись к директору кладбища, я спросил у него, много ли солдат было похоронено в конце сороковых годов и нет ли среди них Ральфа Говера.

На поиски ушло некоторое время. Но наконец, в середине кладбища могила стрелка военно-воздушных сил была найдена. Брюстер продолжал настаивать, что моя догадка слишком уж дикая, пока один из гробокопателей не воткнул лопату в то, что должно было быть землей, слежавшейся за двадцать пять лет.

— Ого, земля мягкая! — воскликнул он.

— Начинайте копать, — сказал Брюстер.

— Послушайте, лейтенант, — зашипел директор. — У вас ведь нет ордера на эксгумацию этого трупа!

Брюстер мрачно ему улыбнулся и спросил:

— Вы действительно хотите, чтобы дело зашло так далеко, дружище?

— Это решительно против правил, — протестовал несчастный директор, — но я вас уверяю, что мне нечего прятать!

— А кое-кому есть, — ответил Брюстер. — И становится чертовски поздно. Может, прекратим трепотню и все же узнаем, что там внизу?

— Я не буду отвечать, если родственники подадут в суд!

— Не подадут, — вмешался я. — В стране нет его родственников. По крайней мере таких, которые подали бы в суд.

— Откуда ты это взял? — спросил Брюстер.

— Они бы не стали подменять мертвецов, если бы это было не так, — ответил я.

Брюстер тонко улыбнулся:

— Интересно, как это ты так удачно нашел могилу. Я тоже видел, что это воинский гроб. Но сопоставить все это мне поначалу не пришло в голову.

— Пауэлл или кто-то, кто знал ее, могли знать и то, что ее отец здесь похоронен и что его можно будет безопасно перенести. Раскопать кого-то другого было бы рискованно. Одни только даты вам не скажут о том, как часто посещается та или иная могила.

Брюстер взял у Кустиса переговорное устройство и вызвал другую команду гробокопателей, а присутствующим дал приказ продолжать, пока их не сменят. Солнце к этому времени уже садилось, и, похоже, впереди у нас была длинная ночь. Мы с Хелен Клюни пошли в придорожную столовую, оригинально расположенную прямо напротив ворот кладбища. Занявшись кофе с пончиками, она продолжала изложение своей теории о том, что сектанты стремились выставить меня в дурацком свете. На мое возражение, что я не имел отношения к этому делу, когда оно началось, она сказала:

— Вы единственный полицейский во всей полиции, говорящий на уэльском. Они, естественно, ожидали, что вас привлекут к делу, так замесив уэльское блюдо, что оно оказалось не по зубам лейтенанту.

— Хорошо. Я — потерянный брат Цинтии Пауэлл или что-нибудь в этом роде, — фыркнул я.

— Не смейтесь. Девушка из семьи Пауэлл только что вышла замуж за члена вашей семьи, как вы знаете.

— Позвольте, лорд Глиндиверт очень дальний родственник, если вообще он мой родственник. Мы даже не знаем никого по фамилии Пауэлл.

— Может, наследство? — спросила она. — Ваш отец владел землей в Уэльсе, не так ли?

— Он продал ее много лет назад. Мой дядя в Америке исполнил его волю, а деньги находились под опекой, пока я не достиг совершеннолетия. Я видел документы, и я получил все эти деньги, сколько их там ни было. По существу, я смог оплатить учебу в колледже. Ни я, ни мой дядя не имеем вкладов в Уэльсе.

— Я знаю, я проверяла, — сказала Хелен Клюни. — Лорд Глиндиверт никогда не слышал ни о ком из вас, если вас это волнует.

— Господи, вы и его втащили в это дело?

— Попросила своего друга, который его знает, задать ему несколько вопросов. Кстати, во время войны он летал на Спитфайре, окончил ее командиром эскадрильи, по-моему.

— Странно.

— Что странно?

— Не знаю. Просто много совпадений, думаю. Отец Цинтии Пауэлл служил в ВВС США, а лорд Глиндиверт только что женился на другой девушке по фамилии Пауэлл.

— Никакой связи, — ответила Хелен Клюни. — Хористка, которую он только что сделал честной женщиной, не имеет никакого отношения к Цинтии, насколько мы знаем.

Еще некоторое время мы ходили такими кругами в разговоре, так никуда и не приходя и чувствуя какое-то беспокойство от того, что была в этом какая-то система, которую мы никак не могли ухватить.

Затем вошел Пит Кустис. Он выглядел очень кисло.

— Лейтенант зовет тебя, Прайс. Мисс Клюни, вы бы лучше не ходили, это не очень приятно.

— Раскопали вторую могилу? — спросил я.

Кустис кивнул с болезненным видом и сказал:

— Это Мерлин Плью. Он все еще в том же старом черном костюме. Но почему-то у него отсутствуют кисти и ступни.

— Он привел на шабаш каувана, а это — ай-яй-яй! — сказал я, вставая на ноги, но вдруг вспомнил про кольцо и пробормотал: — Что за черт…

— Действительно, «что за черт», — согласился негр. — Запах был такой, когда открыли гроб, что можно было свалиться в обморок, и знаешь, что работники кладбища только что нам сказали?

— Нет, — ответил я. — Что они сказали?

Пит Кустис глубоко вздохнул, затем выдохнул и сказал:

— По меньшей мере шесть месяцев. Вот что они сказали. Они сказали, что тело, чтобы разложиться до такой степени, должно пролежать в могиле по меньшей мере шесть месяцев!

Некоторое время никто ничего не говорил. Затем я облизнул губы и сказал:

— Пит, я же был с этим типом прошлой ночью!

— Да, — кивнул Кустис. — Я помню, ты нам рассказывал.

Тело действительно принадлежало Мерлину Плью. В этом не было никакого сомнения. В отношении времени смерти Сэнди Макалпин не был так уверен, как работники кладбища. В официальном заключении говорилось, что тело настолько разложилось, что развалилось на части. Сэнди Макалпин заявил, что некоторые странности его настораживают. Но все-таки он дал нам положительное заключение и, в то же время как Брюстер вслух громко стонал, спросил:

— Сколько же двойников вы можете выкопать в порядке срочного заказа?

Причина смерти тоже была интересна.

Мерлин Плью был застрелен выстрелом в голову.

Пулей из моего револьвера.

Мы все трое набросились на Макалпина. Он твердо стоял на том, что пуля, которую он передал в лабораторию, была именно той, которую он вытащил из слабоумного черепа Мерлина. Также он настаивал, что подменить ее было невозможно. Мозг сохранился достаточно хорошо, так что он мог быть уверен в том, что вошла только одна пуля и в одном направлении. Осколки кости и повреждения внутренней поверхности черепа без тени сомнения доказывали, что до Макалпина там раньше никто и ни с какой целью не копался. В отношении причины смерти он был так же непреклонен. Плью был застрелен из моего револьвера задолго до того, как я узнал, что он вообще живет на свете!

Чем дальше мы продвигались, тем хуже становились.

Этот револьвер был у меня только около двух месяцев, я заменил свой старый на более новую модель. После запроса на оружейный завод Кольта в Коннектикуте выяснилось, что револьвер «кобра» с моим серийным номером сошел с конвейера всего за несколько недель до того, как я его приобрел.

Так что Мерлин Плью был застрелен пять или шесть месяцев назад полицейским, который его не знал, из револьвера, который еще не был изготовлен!

К концу недели мы уже совсем ничего не соображали.

Потом стало еще хуже.

Утром в пятницу я зашел к Брюстеру. Он сидел за своим столом, жевал незажженную сигару и выглядел так, как будто его сейчас стошнит.

Я спросил его, что случилось, и он вручил мне телеграмму из Вашингтона и сказал:

— В ФБР все же были отпечатки пальцев той руки, что сжег Мерлин. Сошлись с отпечатками, полученными из Интерпола, для розыска человека, который мошеннически выманил у женщины ее состояние.

Я взял телеграмму, посмотрел в нее и онемел.

Рука Славы, которую я купил в том магазине, была некогда частью человека по имени Мерлин Плью! Отпечатки полностью совпадали.

Мисс Мейб была тверда, непоколебима и о своих гражданских правах знала больше, чем знают обычно девушки ее возраста.

Пит Кустис и я взяли ее, когда она закрывала магазин на выходные. Когда мы сели с ней в машину, Кустис по рации запросил отсчет времени и километраж. Сидя со мной на заднем сиденье, мисс Мейб пробормотала:

— Черт, а я собиралась заявить, что вы оба меня изнасиловали.

Игнорируя ее реплику, Кустис пробормотал магическое заклинание, которое, как требует Верховный суд, вы должны произносить, когда берете под арест ведьму или кого угодно другого.

Сообщать ей, что она имеет право не отвечать на вопросы, было бесполезной тратой времени. Она сразу же нам заявила, что не скажет ни слова, пока не увидит своего адвоката.

Так она себя и вела. Мы сначала привели ее в кабинет Сэма Брюстера, но она даже не сообщила нам свою фамилию. Брюстер подтолкнул к ней телефон, она набрала номер и стала разговаривать:

— Это ты, Бомбошка? Меня опять забрали. Они держали меня в Четырнадцатом округе. Сколько времени тебе надо, чтобы доехать?

Через некоторое время она сказала:

— Обвинение? Откуда я знаю, по какому обвинению? Ты же меня просил, чтобы я с ними не разговаривала, помнишь?

Она повесила трубку и сообщила, что ее адвокат прибудет через двадцать минут. Брюстер кивнул:

— Хорошо. Вы хотите, чтобы все было по-серьезному, мисс? Так и сделаем. Зарегистрируйте ее, Пит.

— Подозрение в убийстве, шеф?

— Да, это заставит повозиться ее стряпчего.

— Убийство? — Глаза мисс Мейб расширились. — Вы, должно быть, смеетесь. Я думала, вы меня взяли из-за…

Затем она пробормотала:

— А, вы очень умные, не так ли?

После этого она превратилась в манекен.

Я имею в виду, что она даже не заворчала, когда мы отвели ее в отдел регистрации и полисменша ее обыскала. Без единого слова она подписала квитанцию об изъятии личных вещей. Но, по крайней мере, мы заполучили ее фамилию вместе с отпечатками пальцев и фотографиями.

Это была мисс Мейб Смит.

Поскольку ее адвокат был в пути, не было смысла помещать ее в камеру задержанных. Так что мы поместили ее в комнате для допросов, посадили с ней полисменшу и сказали ей, чтобы она хорошо себя вела.

Она не ответила.

Мы с Питом вернулись в кабинет Брюстера, и он сообщил нам, что отправил машину с приказом обыскать магазин.

Кустис спросил, не рискуем ли мы, не имея ордера на обыск, но Брюстер сказал:

— Она снимает это помещение. Она не является владелицей здания, в котором размещен магазин, а ее лицензия дает ей право открыть только магазин новинок и подарков. Так что она сама уже нарушила несколько правил, если, конечно, не считать новинкой мумифицированную человеческую руку. Я приказал парням, которые туда поехали, сообщить надзирателю здания, что он имеет полное право их не впускать. Если он поднимет шум — а у него на это нет причин, — мы официально должны остаться чистыми.

— Что мы ищем конкретно? — спросил я.

Брюстер дернул плечами и сказал:

— Кто знает? Вот почему я и не побеспокоился об ордере на обыск. Ведь предполагается, что мы должны сказать, что мы ожидаем там найти. Эта мадам наверняка что-то прячет!

— Я бы остановился на резиновых масках и театральном гриме, — сказал Пит Кустис. — Если эти придурки сняли посмертные маски с трех холодных мертвяков, которых мы сейчас имеем, они, наверное, могли сделать плотно прилегающие резиновые личины и…

— Лицо Мерлина было совершенно настоящим, — перебил я. — Я его видел не один раз и при хорошем освещении. Я никогда не видел Цинтию живой, а госпожа Сибилла оба раза, что я ее видел, была сильно накрашена, но насчет старика я не согласен.

— В любом случае это осложняет дело, — задумчиво сказал Брюстер и заметил далее: — Любая зубастая блондинка могла прикинуться Цинтией, после того как та была убита. Я даже готов согласиться, что они нашли какую-то шлюху, говорящую по-уэльски, которая могла сойти за госпожу Сибиллу. Но говорящего по-уэльски жонглера с хромой ногой! Несерьезно, Пит!

— Я знаю, что эта идея притянута за уши, — сказал Кустис, — но все же она не такая дикая, как та, что три мертвеца бродили по городу, делая вид, что они живые! Ведь, в конце концов, Сэм, труп Мерлина уже разваливался, когда мы до него добрались, а кисти и ступни были отрезаны!

— Скажи мне лучше что-нибудь, что я не знаю! — прорычал Брюстер. — Я знаю, Пит, ты все это говоришь из наилучших побуждений, но все, с чем мы сталкиваемся, не имеет никакого смысла! Как бы мы ни перебирали факты, получаются дикие выводы! Все это элементарно невозможно!

— Может быть, именно это кто-то пытается нам доказать, — предположил я, — они хотят, чтобы мы опустили руки и бросили это дело.

— Дело об убийстве никогда не закрывается, — ответил Брюстер, — мы будем продолжать расследование, пока, рано или поздно, не получим какого-либо результата.

— Похоже на дело Джека Потрошителя, — тихо заметил Кустис, — сколько времени оно длилось, Сэм? Восемьдесят или девяносто лет?

— Конечно, мы не всех находим, — ответил Брюстер, — но мы все же продолжаем розыск, черт побери!

— Да? — мягко спросил Кустис. — А кто недавно выбросил словесный портрет Джека Потрошителя, шеф?

Я сказал:

— Есть еще другая точка зрения, которую мы не должны упускать. Эти шутники стремились к тому, чтобы мы начали это расследование.

— Да? — сказал Пит. — Почему ты так решил?

— Если бы Плью и эти две женщины были давно уже мертвы, все было бы чисто. Никто бы и не узнал, что их убили! Не думаю, что мы, по их плану, должны были найти тело Мерлина Плью! Он был отлично запрятан, и мы никогда не нашли бы его, если бы Консульство Великобритании не предоставило нам сведения о ее отце! Но этих двух женщин они фактически принесли нам на серебряном блюдечке, а для этого должна быть хоть какая-то причина!

Кустис вытащил из пачки сигарету и зажег ее. Затем, криво улыбнувшись, спросил:

— Кто-нибудь из вас читает научную фантастику?

— Бывает, — сказал я, — а что?

— Это уж слишком закручено, но, с другой стороны, все, что касается этого дела, и так закручено.

— Продолжайте, Пит, — сказал Брюстер.

Кустис покрутил головой:

— Я знаю, шеф, вы это серьезно не воспримете. Но я читал рассказ о человеке, который мог перемещать предметы во времени, понимаете?

— О Господи, теперь ты хочешь, чтобы мы занялись поисками путешественников по времени?

— Я знаю, что это считается невозможным. Но так же невозможно и колдовство! А если бы был какой-нибудь способ переместить кого-нибудь — или чей-нибудь труп — в прошлое… Я имею в виду, что это было бы идеальным алиби!

— Другими словами, — ответил Брюстер, — ты хочешь сказать, что кто-то убивает этих людей после того, как мы с ними побеседуем, и посылает их в прошлое? Ради Бога, Пит! Твои сигареты случайно не начинены чем-нибудь не тем?

— Знаете, — проговорил я, — в этой идее Пита что-то есть, лейтенант!

— Ох, бросьте! — фыркнул Брюстер. — Я не собираюсь верить в путешествия во времени!

— Уж и не знаю, во что мне верить теперь. Но я бы хотел поговорить с хорошим ученым-медиком. Макалпин мог и перепутать даты. Мы знаем только его мнение о том сколько времени были мертвы все эти…

— Я знаю, что ты думаешь. Но это не пройдет, — перебил Брюстер. — Ты беседовал с госпожой Сибиллой уже после того, как Сэнди Макалпин дал нам свое заключение по поводу ее тела. Так что на самом деле не так важно, сколько времени была мертва эта старуха. Факт состоит в том, что, пока ты занимался своими нечестивыми играми с ней и Мерлином, они оба где-то уже лежали мертвыми! Сибилла Эванс была в холодильнике городского морга, а Мерлин Плью разлагался в могиле на кладбище Гленвуд в то время, когда ты с ним разговаривал в подвале!

— Каким же образом я всадил в него пулю?

— Откуда же я могу знать? Может, ты и не всаживал.

Господи, Прайс, давай говорить о вещах, которые все-таки возможны, ради Бога!

Наш разговор был прерван появлением адвоката мисс Мейб. Его звали Мелвин Стерн, и Сэм Брюстер был с ним знаком. Брюстер представил его мне и Кустису, и из его тона я заключил, что этот энергичный коротышка был довольно известен в судебных кругах. С Брюстером он был, по-видимому, в разумно-дружеских отношениях.

Адвокат спросил, за что была арестована его клиентка, и Брюстер без всяких экивоков рассказал ему всю историю. Глаза адвоката немного остекленели к тому времени, когда лейтенант закончил рассказ о руке, которую продала мне мисс Мейб.

Естественно, он сказал, что мы ошибаемся.

— Все, что она продает, это подделки, Сэм, — сказал Мелвин Стерн. — Я знаю эту маленькую потаскушку. Но она из хорошей семьи, и я уверен, что она никогда бы и не коснулась настоящей мертвой руки!

— Она была настоящая, — вмешался я. — После того, как я залил ее чаем в ведре, я отправил то, что от нее осталось, в лабораторию. Оттуда сообщили, что это мумифицированная человеческая плоть, пропитанная креозотом, нафталином и парафином, чтобы она хорошо горела.

— Не мог ли ее подменить тот тип?

— Это не имеет никакого значения. Я снял отпечатки пальцев через несколько минут после того, как получил руку от вашей клиентки. Рука, которую я у нее приобрел, была высушенной лапой Мерлина Плью, давным-давно уже мертвого!

Я забыл добавить, что основным подозреваемым в его убийстве на данный момент был я!

Зазвонил телефон. Брюстер взял трубку, кивнул пару раз, поблагодарил и положил трубку на место. Затем с приятной улыбкой он обратился к Мелвину Стерну:

— Это звонил патрульный Свини, личный номер семьсот сорок три. Он только что обнаружил пару фунтов марихуаны в магазине твоей клиентки, Мел. Что же, она скажет, что такой товар тоже входит в ее лицензионные права?

— Вы произвели обыск без ордера, Сэм?

— Да, похоже на дешевую провокацию, не так ли?

Адвокат устало покачал головой и спросил:

— Я могу поговорить с ней с глазу на глаз, Сэм?

— Будь моим гостем, — ответил Брюстер.

Мы вчетвером прошли до коридору к комнате для допросов. Брюстер, открыв дверь, кивком головы отпустил полисменшу, которая вышла к нам, в то время как Мелвин Стерн вошел внутрь и сел напротив рыжеволосой Мейб. Брюстер закрыл дверь и спросил нас:

— У кого есть огонек?

Кустис щелкнул зажигалкой, и к тому времени, когда Брюстер раскурил свою сигару как положено, дверь открылась, и Мелвин Стерн, выйдя, спросил:

— Вы забудете о том, что было найдено в магазине, Сэм?

— Что мне надо сделать, расписаться кровью?

— Послушайте, Сэм, я знаю ее отца, и ему есть о чем тревожиться. Мейб — непослушный ребенок, но она не зловредна, и — гм — я пообещал, что вы сделаете ей послабление.

— Посмотрим, — ответил Брюстер, — давайте послушаем, что она скажет.

Мы все ввалились в комнатушку и разместились вокруг девушки. Она криво мне улыбнулась и сказала:

— Тебя надули, красавчик. Я не знала, что ты полицейский, а то бы я никогда на это не пошла.

— Тебе сказали, чтобы ты продала мне именно эту Руку Славы?

— Конечно, у меня в магазине она была только одна. Профессор заявил, что она предназначена для посвящения или чего-то в этом роде, и сунул мне пятьдесят долларов, чтобы эта рука попала именно к тебе.

— А откуда ты узнала, что это именно я, по кольцу?

— Нет, профессор показал мне твою фотографию. Ты был снят в «Уэльском уголке» и играл на чем-то вроде арфы.

— Поляроид? — спросил Кустис.

Мисс Мейб пожала плечами и сказала:

— Вроде бы. Я не разбираюсь в фотоаппаратах.

Я перебил ее своим вопросом:

— Ты уверена в том, что именно он дал тебе эту вещь? Это не мог быть кто-нибудь другой, одетый, как Мерлин Плью?

— Черт, откуда я могу знать? Я никогда не обращала особого внимания на этого старого хрыча. Он выводил меня из себя своим хихиканьем и хромой ногой!

Пит Кустис показал ей фотографию, снятую в морге, и спросил:

— Это он?

Мисс Мейб сделал гримасу:

— Да, это профессор, именно так. А что с ним случилось? Он выглядит мертвым или что-то в этом роде!

— Но вы уверены, что это он? — настаивал Кустис. Девушка кивнула, а я попросил фотографию, чтоб самому посмотреть на него.

Она была не очень приятной. Сэнди Макалпин сделал все возможное, используя воск и пудру гробовщика. Но Мерлин и в жизни не выглядел ангелом, а мертвым ой стал еще более отвратителен на вид. Однако по фотографии было легко узнать того человека, который водил меня на шабаш. Я кивнул и, возвратив фотографию Кус-тису, спросил, откуда она берет свой товар.

Она назвала пару магазинов новинок, и Брюстер записал их адреса. Я тонко улыбнулся и поинтересовался:

— Но не весь же свой товар ты получаешь от этих поставщиков?

— Большую часть, — ответила она уклончиво.

— А как насчет травки? — спросил Кустис.

— Сэм? — вмешался ее адвокат.

Брюстер махнул сигарой:

— Давайте не будем беспокоиться сейчас насчет марихуаны, Пит. И ты тоже, Прайс. Нас сейчас интересует другое.

— Я так и делаю, — сказал я. Затем я спросил ее, откуда она достала магический жезл из человеческой кости. Она взглянула на адвоката, и Мелвин Стерн кивнул.

Пожав плечами, она ответила:

— Я не знаю, он из настоящей кости или нет. Часть товара я получаю от ведьмы культа вуду по имени Мама Палавер. Она откуда-то из Вест-Индии, и у нее есть поставщик, привозящий ей пыль, черепа и то, что она называет свечами из сала покойников.

Кустис взглянул на меня и спросил девушку:

— Эта Мама Палавер — черная?

— Ну конечно, — ответила она. — Вы думаете, бывают белокожие последователи культа вуду?

— Как она выглядит и где живет?

— Я не знаю, где она живет. Где-то за Черри Крик, по-моему. Люди подобных занятий неохотно делятся информацией, а я никогда не совала нос куда не следует.

— Но, черт побери, ты же ее видела! Она толстая, тонкая, молодая, старая или что?

— Похожа на тетку Джемайму, — ответила мисс Мейб. — Она носит цветной платок на голове, и цыганскую юбку, и кучу звенящих украшений. Ах да, у нее на щеках есть отметки.

— Что за отметки?

— Типа шрамов, как будто бы кошка ее поцарапала. Большая кошка. Правда, расстояния между ними одинаковые, и она мне как-то говорила, что это ритуальные отметки африканского племени. По-моему, она говорила, что она — последователь какого-то культа Леопарда или что-то в этом духе. Я не обратила особого внимания. Все эти психи врут.

Сэм Брюстер возвел глаза в потолок и пробормотал:

— За что, о Господи? Разве мало тебе того, что у меня на руках уэльские волшебники и зомби? Надо подсунуть мне еще и чертов вуду-культ Леопарда?

Не обратив на него внимания, Пит Кустис взглянул на меня и спросил:

— Что ты думаешь, Прайс?

— Может быть, — ответил я, — хотя у негритянки, которую я видел в том подвале, не было шрамов на лице.

Я спросил мисс Мейб, с каким акцентом говорила Мама Палавер, и она ответила:

— Она хорошо говорит по-английски. Акцент немного рубленый, британский, с примесью какого-то другого, такого, который можно услышать в Вест-Индии. Однажды она что-то говорила про Ямайку. Ах да, она говорила, что она — марон, хоть я и не знаю, что это такое.

— О Господи! — простонал Брюстер. — Опять надо обращаться в Консульство Великобритании!

Пит Кустис сардонически улыбнулся:

— Негритянское образование может, в конце концов, для чего-то пригодиться, шеф. Мы проходили на уроках маронов в Колумбии. Это племя беглых рабов, бежавших в Голубые горы Ямайки и смешавшихся с местным населением. Британская армия пыталась их выловить, но получила отпор. Так что само собой возник договор по типу «Живи и давай жить другим». Мароны — это ямайский аналог наших семинолов во Флориде. Хотя их племенные обычаи более африканские, чем местные.

— А у них в горах водятся леопарды?

— Откуда же я знаю! Из того немногого, что я слышал о западно-африканском культе Леопарда, я могу заключить, что это мужской культ. Женщины — ведьмы Африки — молятся Мумбо-Юмбо или Деве Марии.

— Не надо лекций по антропологии, Пит, — прорычал Брюстер. — Меня интересует, где она заполучила свои шрамы. Мне просто нужен ее словесный портрет.

— Вы собираетесь ее арестовать? — спросил Кустис.

— Конечно, собираюсь, черт побери! Меня уже замучило это мерзкое дело и…

— По какому обвинению, шеф?

— По какому обвинению? — фыркнул лейтенант. — Свидетельница только что сообщила нам, что она продавала человеческие кости и Бог знает что еще и… ага, понимаю.

— Мумифицированную руку мисс Мейб дал сам Плью. Или кто-то, выглядевший как его близнец, — сказал Пит Кустис. — Мы не можем задерживать эту ведьму культа вуду более семидесяти двух часов, и если мы не предъявим ей что-нибудь серьезное, она уйдет и исчезнет, зная, что мы ею интересуемся!

— Хорошо. Ты хочешь пошнырять вокруг Черри Крик и посмотреть, что ты сможешь о ней узнать? — спросил Брюстер. Кустис кивнул, и лейтенант повернулся к Мелвину Стерну. — Вы можете быть свободны, Мел. Но хочешь, я дам тебе совет?

— Конечно, Сэм. Я всегда рад вас выслушать.

Брюстер указал сигарой в сторону мисс Мейб и сказал:

— Увези ее подальше от меня. Мне безразлично куда, главное подальше. Мы имеем дело с опасными психами, и неизвестно, когда они решат убить и ее тоже! — Внезапно еще одна мысль пришла ему в голову, и он с несчастным видом добавил: — Если окажется так, что они уже ее убили, я вскрою себе вены!

Мы с Кустисом криво усмехнулись. Но адвокат ничего не понял. Он смотрел то на Брюстера, то на свою рыжую клиентку:

— Не совсем уверен, что я вас понял, Сэм. Вот она здесь сидит, живая и здоровая.

— Надеюсь, — ответил Сэм Брюстер. — Я действительно серьезно на это надеюсь. Но понимаешь, Мел, мы в последнее время не считаем это само собой разумеющимся!

В тот вечер я вернулся домой довольно поздно. Однако управляющий ждал меня, подпрыгивая от нетерпения.

— Вам нужно что-то сделать с этим чертовым котом, сержант Прайс! — жаловался он. — Он уже извелся от мяуканья, а из-за замка «Медико», который вы поставили на свою дверь, я не могу туда попасть, чтобы угомонить этого чертова зверя!

— Мой кот? — Я сдвинул брови. — Вы перепутали, Майк. У меня нет кота.

— Ну конечно! — фыркнул Майк. — Шум идет от вашей двери, и во всем здании никто не может заснуть!

— Пойдемте, и вы увидите сами, — сказал я, выуживая ключи из кармана.

— Я так и собираюсь сделать, — пробурчал Майк. — Вы знаете, что домовладелец не разрешает держать в доме животных, сержант Прайс. Я могу потерять работу, если позволю вам держать всяких там хомяков!

Мои холостяцкие апартаменты были на четвертом этаже. Уже с площадки второго этажа я услышал мяуканье. По звуку это был здоровый кот, вопящий от злости или от боли. Я искоса глянул на управляющего и, нахмурившись, спросил:

— Из моей комнаты, говорите?

— Это продолжается уже полвечера! — ответил он.

Я спросил, смотрел ли он на крыше, и он ответил:

— Звук идет прямо от вашей двери, черт побери! Я только что там был, пытался открыть дверь, и слышал, как он скребется, стремясь выбраться!

— Это чья-то шутка, — сказал я, прыгая через две ступеньки. Позади меня управляющий пропыхтел:

— Чья-то шутка! А разве вы мне не говорили, что этот замок дает полную гарантию от взломщиков?

— Предположительно так, — пробурчал я, к этому времени уже слегка запыхавшись. После того, как я услышал о серии грабежей со взломом в округе, я поставил на дверь замок «Медико». Не потому, что у меня было что-то ценное, но я держал дома оружие и прочую амуницию.

К четвертому этажу мы уже слишком запыхались, чтобы говорить. Но невидимый кот восполнял наше молчание своими воплями.

— Господи помилуй! — пыхтел Майк, несясь за мной по холлу к моей двери. — Как будто кто-то отвинчивает ему хвост!

— Если он у него есть, — пробормотал я с беспокойством. Затем, подальше отогнав неприятную мысль, которая вылезла непрошеной из моего подсознания, я сказал: — Скоро мы узнаем, в чем здесь дело! — и вставил ключ в замочную скважину.

Что-то ударилось о дверь с той стороны, и по коридору разнесся громкий, заставляющий холодеть кровь, почти человеческий вопль!

— Господи! — Майк издал вздох ужаса. — Вы лучше бы достали бы пистолет, как вы думаете?

— Глупости! — фыркнул я, поворачивая ключ. Сильный удар повторился, и за ним последовал еще более омерзительный вопль кошачьей ярости. Я пробормотал: — Вы меня убедили!

Вытащив револьвер, я свободной рукой отпер дверь, сказав:

— Отойдите в сторону, Майк.

Затем я повернул ручку, отошел на шаг назад и ударом ноги распахнул дверь.

Ничего не произошло.

Мы уставились в молчаливую темноту моей комнаты. Затем смущенно ухмыляясь, я протянул левую руку внутрь, чтобы найти выключатель.

Внезапная боль пронзила меня. Что-то мощно ударилось о тыльную сторону кисти.

Отдернув руку, я успел провести ладонью по выключателю, и яркий свет залил комнату, в то время как я отпрыгнул назад со вставшими дыбом волосами.

— Что случилось? — резко выдохнул Майк, когда я наткнулся на него и наступил ему на ногу. Затем, так как внутри ничего не двигалось, я рискнул бросить взгляд на тыльную сторону своей ладони.

Из четырех глубоких царапин, расположенных поперек кости, обильно шла кровь. Я слышал, как Майк позади меня воскликнул:

— Ого, ничего себе он вас поцарапал!

Я не ответил. Ничего нового он мне не сообщил.

— Осторожнее, — глупо прошептал он, когда я двинулся на цыпочках вперед, поворачивая револьвер туда-сюда, готовый палить во все, что движется.

Но ничего не двигалось.

Судя по тому, как этот чертов зверь меня поцарапал, он должен был находиться справа от двери. В том конце комнаты не было ничего, кроме большого дивана и двух приставных столиков. Сделав глубокий вдох, я прыгнул в комнату, повернувшись в воздухе, чтобы приземлиться лицом к дивану.

Ничего.

Тот конец комнаты был пуст. Если, конечно, кот не прятался под диваном.

— Видите что-нибудь, сержант? — спросил из коридора управляющий.

— Нет, — ответил я. — Думаю, он под диваном.

Майк неуверенно подошел ко мне, спросив:

— И что теперь?

— Я буду вас прикрывать, а вы отдернете этот диван от стены.

— Это какого черта? — запинаясь, пробормотал Майк, глядя на мою руку. — Там какой-то вид дикого животного, сержант. Лучше мы вызовем специальную службу или что-нибудь в этом роде!

— Давайте, давайте, — ободрял я его. — Если вы дотянетесь с дальней стороны и быстро его отодвинете, диван окажется между вашими ногами и тем, что под ним.

— А если он прыгнет на меня?

— Я снесу ему башку!

Управляющий заколебался. Затем, вспомнив о своем служебном долге, он сказал:

— Ну хорошо. Я попытаюсь. Я попробую. Но если он оттяпает мне ногу, я вас засужу!

В то время как я прикрывал его с безопасного расстояния, он подошел к дивану и, тщательно держась вне линии огня моего револьвера, рывком отодвинул диван от стены на угол в сорок пять градусов.

Там ничего не было, кроме огрызка карандаша и журнала «Тру», который я давно искал.

— Должно быть, он выскочил в окно, — предположил я.

— С четвертого этажа? — Майк подошел к ближайшему окну. — Оно заперто, сержант. Заперто изнутри!

— Значит, он где-то здесь! — заявил я, борясь с истерикой.

Обыск занял немало времени. Но Майк помог мне осмотреть все, что можно. Он осторожно открывал двери, ящики стола, в то время как я прикрывал его своей «коброй». Мы не нашли ни кота, ни какого-либо другого животного, ни мертвого, ни живого. Майк заявил, что дело здесь нечисто.

Я с ним согласился.

— Вы бы позаботились о своих царапинах, — заметил он уходя. Я сказал, что у меня есть йод и бинт, но он возразил: — На вашем месте я бы показался врачу. У этого зверя, может быть, бешенство, судя по его поведению.

Я начал было отрицательно качать головой, но затем понял, что он прав. Я пообещал ему позвонить и договориться о встрече с полицейским хирургом, и он вышел, качая головой и бормоча что-то про негров. Я уже хотел закрыть дверь, когда до меня дошло, о чем он говорит, и я его остановил:

— Что там насчет негров, Майк?

— Они приносят крыс, — ответил он, поворачиваясь ко мне, — чертовы негры приносят крыс и неизвестно, что еще, если живут неподалеку.

— Я не знал, что здесь есть негры, — сказал я. Мои апартаменты находились на улице, где жили белые среднего достатка, и только две черные семьи и врач из Вест-Индии с женой, но они жили здесь уже давно. Майк, по-видимому, имел в виду новоприбывших.

Я был прав в своем предположении.

— Я не знаю, у кого они сняли комнаты, — сообщил Майк. — Но я уже несколько раз видел поблизости по-настоящему дрянных негров. Я ничего не имею против приличных людей, вы же понимаете. Но когда они одеваются в лохмотья и странные одежды…

— А как они выглядят, Майк? — перебил я. — У меня есть причины спрашивать.

Управляющий пожал плечами:

— Как выглядит любой дрянной негр? Одна из них — толстая мамаша в большом красном платке! на голове. Другие двое, должно быть, ее сыновья. Два молодых парня с африканскими прическами и в брюках клеш.

— У этой женщины есть шрамы на лице?

— Господи, я не знаю. Никогда их вблизи не разглядывал. Как я говорил, я даже не знаю, кто сдает им комнаты. Впрочем, это мы скоро узнаем. Я таких негров видывал и раньше. Как только погода будет теплее, они будут постоянно торчать на переднем крыльце.

Я неопределенно кивнул и спросил, не помнит ли он каких-либо конкретных дат встреч с ними.

Он не помнил. Он видел этих странно одетых негров раза два несколько дней или недель назад, но не помнил когда. Я поблагодарил его за информацию и закрыл дверь.

Затем я пошел в ванную и обработал свои порезы. Они были глубокие, а йод жегся, как огонь. Я чувствовал себя немного глупо, занимаясь этим, но я знал, что такое бешенство, и предпочел бы выглядеть глупым, но не быть мертвым. Поэтому я позвонил в Седьмой округ и узнал домашний телефон нашего терапевта.

Я набрал его номер, и ответила секретарша. Она сказала, что не имеет понятия о том, когда он придет, и пообещала, что он позвонит мне сразу же, как только она сможет ему об этом сообщить.

Я заварил себе кофе и уселся с журналом, который я нашел под диваном. Журнал был старый, но я его потерял, не прочитав и половины.

К тому времени, как я его дочитал, в моих порезах уже начало чувствоваться биение крови.

Включив переносной телевизор, я просмотрел конец передачи «Представление Джонни Карсона» и новости. Затем начался фильм, который я уже видел, и я встал, чтобы переключиться на другой канал.

Я поплыл по комнате, как шар, наполненный газом, а мои ноги висели в воздухе над ковром!

Уставившись вниз, я задохнулся от изумления: «Что за черт!» Я медленно поднимался к потолку, по-дурацки болтая в воздухе ногами!

— Вот именно, что за черт, кауван! — отозвался глубокий голос, за ним последовал сардонический смех, и невидимые голоса вокруг захихикали:

— Что за черт, что за черт, что за черт, что за черт!

— Эй, полегче! — сказал я себе. — Тебе это, должно быть, снится, Морган, приятель!

Почувствовав, как моя голова ударилась о потолок, я в отчаянии приказал себе проснуться. Но, по всей видимости, я не спал, а если и спал, то, несомненно, проснуться не мог. Я лежал или, вернее, плавал теперь прямо под потолком, глядя вниз и убеждая себя, что этого не может быть.

Но все детали вокруг были видны так же четко, как и всегда. Не было ни ощущения нереальности происходящего, ни сонливой неясности, кроме того, что я плавал в воздухе. Я заметил журнал, лежащий внизу на диване, и каждая буква была ясно видна. Мне хотелось, чтобы эти чертовы буквы хотя бы стали колебаться! Но все внизу, казалось, в полном порядке. Если можно принять за норму тот факт, что я плавал в воздухе, то все было совершенно нормально.

— Затем голос из телевизора спросил:

— Почему ты борешься против нас, предатель? Ты хотел знать, что значит быть колдуном, не так ли?

Я сдвинул брови и ответил Джонни Карсону:

— Я не знал, что ты говоришь на уэльском.

— Ты еще очень многого не знаешь, Морган Прайс, или Овэйн Арфист? — сказал Джонни Карсон, ухмыляясь мне из телевизора, причем выражение его лица приобрело какой-то зловещий оттенок, которого я никогда раньше не замечал. Затем я внезапно вспомнил кое-что и заявил ему:

— Эй, твое представление окончилось! Сейчас должны показывать вестерн, черт побери!

— А я на тринадцатом канале, — объяснил Джонни Карсон, обнажая два острых клыка.

— Здесь тринадцатый канал не принимается, — сказал я, и он ответил:

— Большинство так и думает, Овэйн Арфист. Это надо уметь — включить тринадцатый канал после полуночи в наших владениях!

Последнее его замечание мне почему-то показалось забавным, и я засмеялся. Голоса эльфов вокруг подхватили мой смех, а Джонни Карсон огрызнулся:

— Ты будешь смеяться по-другому, когда солнце полуночи покончит с тобой, кауван!

— Ох, заткнись, — фыркнул я. — Ты плод моего воображения. Это все мне, должно быть, снится!

— Почему бы тогда тебе не проснуться? — предложил Джонни Карсон.

— Xopoшo! — сказал я и открыл глаза.

Я лежал на диване, глядя в потолок, близ которого я только что находился. Красноватый свет телевизора отбрасывал на него мерцающие тени.

— Господи, ну и кошмар! — пробормотал я, садясь на диване.

Посреди комнаты, обрисованная багровым светом, идущим из моего черно-белого телевизора, темная фигура медленно расправляла перепончатые крылья и говорила:

— Я ждал, пока ты проснешься, самозванец!

— Господи Иисусе! — взвизгнул я, пытаясь отъехать назад по дивану.

— Иисус теперь тебе не поможет, предатель! — сказал Лью Длинная Рука, и зеленое пламя рвалось у него изо рта, извиваясь вокруг ужасной позолоты, черт, в то время как он, не двигаясь с места, тянул ко мне руки, и тянул их ко мне, и тянул!

Когти на его шестипалых лапах дымились, все ближе и ближе придвигаясь к моему лицу, а руки его растянулись уже футов на десять! Захлебываясь от страха, я вывернулся и бросился к окну, нимало не заботясь о том, как далеко внизу была земля, а равно и о том, смогу ли я еще летать, если брошусь головой вперед в окно.

— Это он, это он, это он! — затараторила омерзительная физиономия, прижавшаяся к стеклу с той стороны.

Это был Мерлин Плью. Лицо его было наполовину съедено могилой, изуродованные обрубки рук цеплялись за оконный переплет. Он невнятно бормотал:

— Отмщение, о Господин Блистающей Тьмы! Я требую вернуть мне душу, которую я потерял из-за его предательства!

Отшатнувшись от отвратительного видения, я почувствовал, как когти впились мне в спину, и, стуча зубами от ужаса, упал на ковер на четвереньки. Я стал пробираться к ванной комнате, в то время как сатанинская крылатая тварь из глубин ада зловеще усмехнулась:

— Мало проку тебе будет сейчас от души, Мирддин Странник! В твоем изъеденном червями мозгу засела полицейская пуля, и кости вываливаются из твоей разложившейся плоти!

— Дай его мне! — ныл труп, прижимаясь к стеклу. — Он убил меня до того, как я успел использовать отпущенную мне тобой по договору тысячу дет! Это будет только справедливо, если его душа заменит меня в этом разложившемся теле. Подумай о том, Господин, как я еще смогу тебе послужить в его сильном и молодом теле!

— Что скажешь ты, Сибилла, госпожа Кошек? — спросил Лью Длинная Рука, задержав в нерешительности свои когти в нескольких дюймах от моего лица.

Где-то позади меня послышался женский голос:

— Я имею больше прав на него, Господин. Разве я не главнее этого тухлого дурака, торчащего на ветру?

— Ты же всегда предпочитала развлекаться с молоденькими девушками, — задумчиво сказало это крылатое олицетворение ужаса, обрисованное зловещим мерцающим светом моего телевизора.

— Я смогу наслаждаться ими гораздо больше, имея мужское тело! — хихикнула госпожа Сибилла. — Посмотри, что сделали с моим последним телом, которое ты мне дал!

Пробираясь по полу на четвереньках, я, бросив взгляд через плечо, увидел, как слабо освещенная фигура, стоящая в дверях ванной комнаты, распахнула свой длинный черный балахон, обнажив сделанную во время вскрытия отвратительную зияющую рану, идущую от седых волос внизу живота вверх и разветвляющуюся к ключицам.

— Они вытащили из меня внутренности! — прошипела госпожа Сибилла. — Они вытащили из меня внутренности и положили их в стеклянные банки, и мне теперь нечем заполнить эту пустоту, кроме как бедным Мередитом, и посмотри, что с ним сделал этот предатель!

Черный бесхвостый кот выглянул из распотрошенного живота своей хозяйки, уставился на меня и зашипел, зловеще сверкая своим единственным глазом на раскроенном черепе!

— Дай его мне! — вскричала госпожа Сибилла. — Пусть он гниет в морге с мертвым котом в животе, а я буду позорить монашек для тебя при помощи этого сильного, мужского тела! Я наполню члены этого сосунка жизненностью ведьмы и полечу над землей, о Рогатый Господин Зла!

— Я лучше его использую! — стал просить третий голос, и обнаженная фигура Цинтии Пауэлл вышла из стенного шкафа, поводя своими мертвыми глазами.

— Ты мертва, черт бы тебя побрал! — крикнул я, сунув руку под левую подмышку, но вспомнил, что кобуру с револьвером я оставил в шкафу, где было сейчас тело мертвой блондинки.

— Я не буду мертвой в твоем сильном теле! — заявила Цинтия Пауэлл, обнажая свои выпирающие зубы, и мечтательно пробормотала: — Ах, что бы я могла сделать в его теле, Люцифер, любимый! Помнишь, как было весело, когда я была Джеком Потрошителем? Подумай, как я буду резать и рубить этими сильными руками! Ты должен отдать его мне, и я начну с Патриции Вагнер и этой девки Клюни! Они ничего не будут подозревать, пока мне не удастся под каким-нибудь предлогом остаться с ними наедине и — о, с какой любящей нежностью я вырежу их яичники для пира на Черной мессе!

— Что же ты выберешь, Овэйн Арфист? — усмехнулась рогатая фигура, стоя посреди комнаты. — Меня разрывают на части все эти изысканные соблазны, и я предоставляю выбор тебе!

Между мной и моим револьвером был хладный труп Цинтии Пауэлл. Но я должен был пробиться. Собирая силы для прыжка, я пробормотал:

— Господи Иисусе Христе, сын Божий, если это не сон и если у тебя есть хоть капля милосердия…

— Он молится своему немощному господину! — захохотал демон. — И он даже собирается воевать с нами своим земным оружием. Ты меня умиляешь, Овэйн Арфист. Потому что редко какой смертный оказывает сопротивление на этой стадии проклятия!

— Ах ты, сукин сын! — бросил я, прыгнув на труп Цинтии Пауэлл.

После мгновения тьмы я увидел, что двигаюсь прямо в руки демона. Он растопырил свои когти и ухмыльнулся:

— Лесть тебе не поможет, пигмей!

Мы стали драться.

Мы дрались на потолке, и на стенах, и даже иногда на полу. Я бил окровавленными кулаками в его смеющуюся золотую морду, пламя его зловонного дыхания обугливало кожу на моих кулаках, а его дымящиеся когти, разрывая одежду, впивались в мое тело. Я был мертв. Я знал, что на этот раз я мертв. Но моя душа все еще была моей, пока я мог за нее бороться, а разбитые останки моего тела в любом случае принесли бы им мало пользы. После того как он меня убил, боль стала невыносимой, и я с удовлетворением услышал его яростный вопль, когда сунул дымящийся огарок своего пальца ему в глаз.

— Ради Бога, сестра! — возопило чудовище. — Надо просто крепче его держать!

— Он силен как бык, доктор, — пожаловалась госпожа Сибилла.

Я открыл глаза в третий раз.

Передо мной было человеческое лицо, казавшееся отдаленно знакомым. Также, очевидно для разнообразия, я, по-видимому, был жив. Я тряхнул головой и пробормотал:

— Доктор Гринспан?

— Как себя чувствуете, сержант? — ответил врач.

— Как в аду, — простонал я. — По-моему, я только что оттуда.

— Вы вовремя позвонили, — кивнул полицейский врач, которому я звонил миллион лет назад. Оглядевшись, я увидел, что лежу раздетым на больничной койке. Полная краснолицая сестра устало мне улыбнулась и проговорила:

— Для человека, который только что был отравлен, вы устроили адский тарарам, голубчик.

— Я был отравлен? — Я похлопал глазами.

— Какой-то растительный алкалоид из семьи галлюциногенов, — ответил Гринспан. — Вы хорошо отреагировали на антидот против аконита и укол антигистамина. Однако потрепали нам нервы. Я ехал к вам, думая, что придется лечить заражение крови.

— Вам, значит, передали, что я звонил…

— Да, когда мне передали, что на вас напало какое-то дикое животное, я сразу же выехал. Ваша дверь была закрыта. Но мы слышали, как вы там бросались на стены, и поэтому…

— Еще бы я не бросался на ЭТО. По-видимому, мне ввели что-то вроде белены. Белена дает ощущение полета, как вы думаете?

— Боюсь, что это не совсем моя область, сержант. У вас есть пощипывание во рту, одеревенение суставов?

— Я весь деревянный. Но этот состав был введен мне при помощи какого-то трюка с кошачье» лапой, так что…

— Подождите, — перебил врач. — Вы говорите об этих царапинах на руке?

— Конечно. На когтях, должно быть, был яд, а остальное известно.

Гринспан сказал:

— Тогда я еще раз взгляну на эти царапины. Мы их обработали. Но они, по всей видимости, поверхностные.

Разбинтовывая мою руку, он между делом спросил меня, кто, по моему мнению, были эти «они», которые меня отравили. Я забыл, что он сейчас работает в Седьмом округе, а рассказывать всю историю я не чувствовал никакого желания. Я сказал, что мы расследуем дело о приверженцах определенного культа, использующих наркотики, и он, по-видимому, удовлетворился этим объяснением. Он долго рассматривал царапины на тыльной стороне моей левой руки и спросил, сколько времени я был в контакте с тем, что меня поцарапало. Долю секунды, ответил я, и он покачал головой:

— Невозможно, сержант. Чтобы такое малое количество яда, попавшее в царапины, могло возыметь подобное воздействие, нужен яд посильнее аконита.

— Может, я просто потерял сознание, а они вкололи мне еще?

— Сомневаюсь, — ответил врач. — Вы сами видите, что на венах нет следов уколов. Чтобы произвести такое действие через разрушенные капилляры, нужен нервный яд типа кураре или змеиного. Кроме того, если вас поцарапала кошка, то сколько же этого состава могло удерживаться на когтях?

— Не совсем понимаю вас.

— Кошки себя вылизывают, сержант. Они не терпят, если к лапам что-нибудь прилипнет или если они мокрые.

— Так что лапа была сухая?

— Она не могла быть слишком сухой. Ведь какое-то количество яда за эту вашу долю секунды должно было попасть в кровь и произвести такое воздействие на вашу систему.

— Другими словами, — сказал я, — яд попал в меня каким-то другим путем.

— По-моему, так.

Я не знал, так это было или не так. Я чувствовал себя крайне уставшим, несмотря на лечение или, может быть, из-за него. Все мое тело болело, я чувствовал себя сонным и был явно не в своей тарелке. Я допросил Гринспана дать мне что-нибудь тонизирующее, но он сказал, что этого не стоит делать.

— По крайней мере эту ночь вам придется провести у нас, — объяснил он. — Во всяком случае, вам потребуется успокаивающее. Вы крайне возбуждены, а я бы хотел довести ваше кровяное давление до нормы, сержант. Кроме яда, вы перенесли еще большое нервное потрясение. Больше всего вам нужно сейчас хорошо выспаться!

— Я не уверен, что смогу вообще когда-нибудь заснуть после этого кошмара!

Гринспан рассмеялся и сказал:

— Мы дадим вам кое-что, что вас усыпит, сержант. Сомневаюсь, что вы вообще будете видеть какие-либо сны, приняв то, что я вам пропишу!

Но он ошибался.

Мне приснился кошмар! Но, насколько я помню, это был приятный, здоровый кошмар о том, как меня запихивали ногами вперед в мясорубку. Я забыл, кто и зачем это делал. Во всяком случае — не то воплощение дьявола, что я уже видел. Несказанное облегчение!

Они продержали меня и в выходные дни. Благодаря заботам Гринспана давление медленно снижалось, но мои измотанные нервы все еще заставляли мои мышцы болезненно сокращаться, когда я пытался расслабиться до определенного предела. Медперсонал полагал, что я страдал от последствия какого-то еще неизвестного нам яда. Анализ мочи указывал на аконит. Но, поскольку я был все еще жив, а аконит — это один из самых сильных растительных ядов, то эти указания были довольно слабыми. Все другие алкалоиды, которые могли быть с ним смешаны, забивались действием именно этого яда. Поработав с травами, с которыми редко приходится встречаться медикам, Гринспан считал, что это мог быть любой из нескольких ядовитых грибов, белена или ЛСД, вместе с белладонной и, возможно, мандрагорой, которая должна была меня убить. Он полагал, что тот, кто это сделал, был особо изощренным отравителем. По-моему, он чересчур мягко выразился.

Мое непродолжительное пребывание в больнице наделало много шума среди друзей и родственников. Приходил Брюстер, обиженный тем, что я связался со своим округом до того, как доложить ему. По каким-то известным только ему причинам он принес мне цветы. Пат и дядя Дэй пришли вместе — она с книгами, а он с коробкой конфет, которые я потом отдал медсестрам. Ему никак было не понять, что не все в мире обязаны любить лакричные тянучки. Они оба выглядели обеспокоенными, а дядя Дэй настаивал, чтобы я бросил это дело, пока меня не ухлопали. Я сказал ему, мы с Брюстером пришли к выводу, что отравитель намеревался оставить мне жизнь, отсюда все эти фокусы с кошачьими когтями и так далее. Но дядя Дэй спросил меня, что я тогда делаю в больнице, и мне пришлось признать, что он где-то прав. Пат, к счастью, ограничилась тем, что пожелала мне выздороветь, а книги были не по колдовству. Одна из книг была антологией научной фантастики, а другая — сексуальным романом. Она сказала, что наступило время подумать о других вещах. Я удержался от соблазна спросить ее, должен ли я сконцентрироваться на том, чтобы залететь на Луну или же к кому-нибудь в постель.

Самым интересным посетителем оказался Пит Кус-тис. Он не принес ни цветов, ни книг, ни конфет. Зато у него были фотографии.

Он пришел ко мне днем в субботу. Первым делом он вручил мне фас и профиль полной негритянки и спросил:

— Она похожа на горничную, которую ты спас от участи худшей, чем смерть?

Перед тем как ответить, я внимательно рассмотрел фотографии. Женщина на снимках выглядела несколько моложе, чем та, которую я видел в подвале в ту ночь. Но черты лица были сходны, и я заметил, что фотографии были сделаны еще в 1958 году в государственной женской тюрьме в Техачапи, в Калифорнии. Под ее тюремным номером значилось имя Мейбл Говер, иначе Марта Эванс, иначе Мама Палавер.

Она заработала пятилетний срок за крупную кражу.

Я отдал Питу фотографии и сказал:

— Похоже на то. А как насчет шрамов? Это более позднее приобретение?

— Коллодий, — сказал Кустис. — Ты рисуешь линию на коже жидким коллодием, и когда он высохнет, это выглядит как отвратительный шрам. Она явно всевозможными способами использует косметику. Когда она не играет королеву культа вуду, Мама Палавер скрывается под видом горничной. Напоминает мне Вилли Саттона. Помнишь Вилли Актера?

— Да, никто и не станет рассматривать прислугу. А что ты думаешь о ее именах? Заметь, они оба уэльские.

— Она родилась в Суонси, в Уэльсе, — ответил Кустис. — Ее мать была из Вест-Индии, а отец — не кто иной, как наш старый приятель, Мерлин Плью!

— Ты смеешься!

— Нет. Проверено через Хелен Клюни. В полиции Великобритании есть данные о ее рождении. По-видимому, Плью и мама Мамы Палавер в то время работали в одной связке. Не знаю, ведьмы и колдуны естественно находят друг друга или просто Мерлин решил попытать счастья. „Но Мама Палавер — это чернокожая валлийка. Я слышал о черных ирландцах, но черные уэльсцы — это новость для меня.

— Для меня тоже. — Я рассмеялся. — Хотя теперь я припоминаю, что в Кардиффе есть квартал, где живут черные. Ты думаешь, она родственница Сибиллы Эванс?

— Нет. Но Сибилла Эванс была родственницей сержанта Говера, того парня, который был убит нацистами после того, как стал отцом Цинтии Пауэлл. В Консульстве Великобритании раскопали для нас, что госпожа Сибилла была теткой сержанта Говера по мужу. Ее муж был его дядей. Кстати, тот Говер, владелец «Уэльского уголка», не имеет к этому никакого отношения. Я проверил, это просто совпадение. Хелен Клюни говорила, что Гoвep — это распространенная уэльская фамилия.

— Как и Пауэлл, и Эванс, — ответил я. — Но Цинтия Пауэлл должна была знать, что она и госпожа Сибилла были дальними родственниками. Почему, как ты думаешь, она навела вас на старуху?

— Я думал об этом, — сказал Кустис. — И у меня есть два ответа. Во-первых, она могла приехать сюда в поисках родственников своего отца и нарвалась на отпор. Это могло ее настолько возмутить, что она пришла к нам с полувыдуманной историей в надежде, что мы обнаружим, что старуха занимается колдовством. А так как ругань обычно злит ведьм, то ее звонок о помощи, может быть, был и оправдан.

— Не считая того, что настоящая Цинтия Пауэлл была уже мертва, — возразил я.

— Тогда есть другая вероятность, — ответил он. — Кто-то, кто знал, что ведьмы ухлопали Цинтию, пришел к нам под ее видом и навел нас на госпожу Сибиллу, чтобы мы ее потрясли.

— Хочешь третью вероятность? — спросил я.

Кустис, нахмурившись, кивнул, и я сказал:

— Они хотели, чтобы мы думали, что госпожа Сибилла жива, хотя они знали, что она мертва уже больше месяца. Так что они с помощью мертвой Цинтии сделали так, что мы встретились с тем, кто выдавал себя за госпожу Сибиллу, и затем, подсунув тело настоящей Сибиллы Эванс в дом, подожгли его, и…

— Как бы ты этим ни вертел, это не имеет смысла, — сказал Кустис со вздохом отвращения.

Я кивнул:

— Давай вернемся к нашей вуду-уэльской леди. Вы ее арестовали?

— Нет, — ответил Кустис. — Мне потребовалось около часа, чтобы найти ее пронаркоманенный храм культа вуду в Черри Крик. Спереди он выглядит как склад. Но она, должно быть, не сомневалась, что продавщица из магазина проболтается. Когда мы за ними приехали, она со своей шайкой уже давно исчезла.

— Шайкой? — Я сдвинул брови.

— Пять-шесть молодых скакунов, — кивнул Кустис, — которые помогали ей в храме. Один из них предположительно ее сын. Но у нас нет о нем сведений. Его имя Ллуэллин, хотя он называет себя Лью Эванс.

Я рассказал ему, что сказал мне управляющий Майк , про странно одетых негров в моем районе, и Кустис ответил:

— Все сходится. Мама Палавер, по всей видимости, работает с этими… ну, теми, за которыми мы гоняемся. Ты не против, если я осмотрю твою комнату? Они, может быть, были на крыше, и…

— Они каким-то образом открыли мой замок фирмы «Медико», — перебил я. — Я уже думал о крыше. Не пойдет. Окна закрыты изнутри, а то, которое открывается на пожарную лестницу, закрыто решеткой, которую я сам поставил. Прутья из вольфрамовой стали, а замок комбинационный. Хороший замок с миллионами комбинаций.

— Как насчет отдушины где-нибудь в потолке? — спросил Кустис. — Под этой покатой крышей должен быть чердак, где можно было бы проползти…

— Я обо всем этом думал, Пит, — возразил я. — Я проверил все кладовки в отношении отдушин. Их нет.

— Они могли пропилить сверху…

— Нет. Потолок из оштукатуренных досок. Ровное пространство штукатурки без единой трещины. Любая трещина шире толщины волоса будет сразу бросаться в глаза.

— Хорошо, а как насчет пола?

— В квартире этажом ниже живет одна семья, уже много лет. Кроме того, ковры у меня от одной стены до другой.

— Я бы все равно проверил.

— Будь моим гостем! Ты распространил словесный портрет этой Мамы Палавер?

— Да, мы объявили, что хотели бы с ней побеседовать, — ответил Кустис. — Нашли некоторые предметы, принадлежавшие людям, жившим в пристройке за этим так называемым храмом. Пару черепов и книгу с переплетом из человеческой кожи. У нее была настоящая алхимическая лаборатория рядом с кухней. Мы все еще продолжаем анализировать все, что было найдено. У нее там была тьма горшков, наполненных всем, что только можно представить, от пыли мумий до мясной приправы. Меня сразу начинает тошнить, когда я вспомню о ее способностях в области приготовления пищи.

— За что она была арестована в Калифорнии? — спросил я. — И вообще, что она там делала? Это довольно далеко от ее родины.

— Украла гроб, — ответил Кустис. — Похоже, она приехала туда отчасти потому, что собиралась сниматься в кино. Она изучала актерское мастерство, искусство, антропологию и вуду. Во всяком случае, Леной Хорн она не стала. Так что, пока она ждала, что ее талант заметят, она устроилась на работу в похоронное бюро в Глендэйле. Работала там примерно полгода, пока не попалась на том, что таскала домой разные вещи. Ее арестовали за кражу гроба. Но, по-видимому, она таскала и некоторые части своих невозмутимых клиентов.

— Ф-фу! Она воровала трупы?

— Только кусочки. Здесь руку, там ногу, немного кожи со спины, где не будет видно. В Уоттсе она занималась каким-то культом вуду, и им нужен был такой материал для развлечений. Гроб был для алтаря. Но он стоил полторы тысячи долларов, и на этот раз владелец бюро просто так ей этого не спустил.

— Что значит «на этот раз»? Она попадалась и раньше на подобных вещах?

— Много раз. Она, должно быть, приобрела дурную привычку воровать у гробовщиков. Ее сына, Лью Эванса, вышибли из нескольких мест работы за такие же фокусы, хотя он никогда не был под арестом. Когда он не изображает из себя служителя культа вуду, он работает в морге. Таскает своей мамаше товар, пока его не накроют. Ни один гробовщик не согласится предавать огласке такие дела.

Я хотел спросить почему, но потом понял, что подобный скандал может разорить владельца похоронного бюро, и вместо этого поинтересовался, какая связь, по его мнению, была между Мамой Палавер, Мерлином Плью и шайкой госпожи Сибиллы.

— Ну, все они полностью или отчасти уэльсцы, — сказал Кустис. — Я побеседовал со своим сородичем в Черри Крик, он давно за ней с отвращением наблюдал. Ни разу не заметил чего-либо, за что ее можно было бы арестовать. Но он заметил, что один хромой все время к ней ходит. Мама Палавер приехала в этот город немногим более года назад. Мерлина же мы можем проследить только месяцев шесть. Похоже, этот старый хрыч, когда удача ему изменила, нашел свою дочь, и она приняла его в свое дело.

— Она занималась магическими принадлежностями, — сказал я. — И, очевидно, была готова оказывать и другие услуги нашим местным оккультистам. А для того, чтобы магия сработала, требуется определенная изощренность.

— Этого у нее не отнимешь, — мрачно ответил Кустис. — Я говорил с местным полицейским, он сообщил, что в этот храм ходит пара всем известных наркоманов. Сомневаюсь, черт побери, что они интересовались предсказанием судьбы.

— Парень, которому нужно тридцать долларов в день, будет делать все, что ему прикажут, — согласился я.

— Даже выкопает могилу, — сказал Кустис. — Или выкопает кого-нибудь из могилы. Молодой Лью Эванс отправился куда-то со своим дедушкой, Мерлином Плью, недавно ночью. Мой знакомый полицейский не мог сказать куда. Но они погрузили тюки на грузовик и…

— Притормози, Пит, — перебил я. — Мерлин мертв уже несколько месяцев, забыл?

— Я так не думаю, — сказал Кустис. — Я думаю, что он был жив в ту ночь, когда ты предположительно его застрелил.

— Погоди, а почему же он так разложился?

— У меня есть на этот счет несколько идей. Но придется подождать, пока Сэнди Макалпин не проведет еще несколько анализов этого трупа в морге. А пока ты мне можешь сделать одолжение?

— Конечно, Пит. В чем дело?

— Не болтай. Я имею в виду, что вещи начинают немного проясняться, но кто-то обходит нас на каждом повороте. Я хочу, чтобы с этого момента ты и я были очень внимательны, понимаешь? Никому ни единого слова об этом.

— Я уже давно так и делаю, — сказал я. — Я не говорю о своих будущих планах никому, кроме тебя и лейтенанта Брюстера.

Пит, казалось, был обеспокоен, но потом пожал плечами и сказал:

— Да…

Я задумчиво на него посмотрел и спросил:

— Эй, уже не подозреваешь ли ты и его?

— Я подозреваю всех, кроме себя, — ответил Кустис. Затем, весело улыбнувшись, он добавил: — Иногда я сомневаюсь, могу ли я верить даже самому себе!

Только через некоторое время после того, как он ушел, я начал размышлять холодно и трезво, не мог ли ОН быть в этом замешан! Я был уверен, что за всем этим стоял человек, который знал обо всех моих передвижениях. Мы имели дело с дьявольски хитрым маньяком, который или знал гораздо больше, чем обычно известно о методах следствия, или обладал высокоразвитыми экстрасенсорными способностями.

Я никогда не верил в экстрасенсов.

Насчет колдовства я уже начал сомневаться.

Я выбрался из больницы днем в воскресенье. Доктор Гринспан хотел оставить меня до понедельника, но я решил, что смогу получше распорядиться своим временем.

Доехав на такси до своей квартиры, я обнаружил, что у двери дежурит патрульный. Он сообщил мне, что лейтенант Брюстер установил круглосуточное наблюдение, пока не будет известно больше о моих соседях. Особенно о таких, которые могли проходить сквозь запертые двери и оштукатуренные стены.

Замок на двери был сломан в ту ночь, когда управляющему с доктором Гринспаном больше ничего не оставалось делать, как ломать дверь. Но обычный замок, которым я пользовался, еще работал. Так что вооруженный полицейский в холле и запертый на защелку старый замок позволяли мне чувствовать себя в безопасности.

Я позвонил Питу Кустису домой, и его жена сказала мне, что он в Чикаго, беседует с подозреваемым, который там находится под арестом. В чем там было дело, она или не знала, или Пит попросил ее не распространяться. Однако она упомянула, что подозреваемый, по-видимому, был связан с наркотиками.

Я подумал, что, может быть, Брюстер введет меня в курс последних событий. Но телефон у него дома не отвечал. Очевидно, он с женой проводил вечер в другом месте.

Быстрый осмотр квартиры показал, что все было в порядке. Посреди ковра было пятно, где меня вырвало, когда я в беспамятстве катался по полу. Управляющий Майк, очевидно, пытался почистить ковер, но, так как это ему не очень удалось, я напомнил себе, что надо будет купить какой-нибудь состав для чистки ковров.

Я прошел на кухню и обнаружил, что у меня кончается жидкость для мытья посуды, бумажные полотенца и растворимый кофе. Кто-то прикончил и те шесть пакетов, что хранились у меня в холодильнике. Я решил, что расследовать это не имело смысла.

В конце концов мне предстояло открыть дверь в стенной шкаф, чтобы убедиться, что мой револьвер на своем обычном месте. Я откладывал это дело, как только мог. В конце концов я сказал себе, что глупо позволять кошмарному сну брать над собой верх. Но все же волосы на голове у меня начали шевелиться, когда я, глубоко вздохнув, взялся за ручку и рывком открыл дверцу.

Там не было трупов — ни живых, ни каких-либо других. Я снял с крючка кобуру и, сбросив пиджак на диван, надел ее. Затем я принес стул, встал на него и прижал руки к потолку. Штукатурка казалась твердой, как камень. Щелкнув зажигалкой, я исследовал углы, где потолок сходился со стенами. Углы были закругленными, и нетронутый слой белой штукатурки спускался на шесть-восемь дюймов вниз, почти до линии лепнины. Я поставил зажигалку на верхнюю полку, отковырял кусок лепнины и увидел, что штукатурка шла вниз и за лепниной, без единого дефекта.

Таким же образом я осмотрел второй стенной шкаф и туалет. Потолок в моей квартире, по-видимому, был незыблем, как Английский Банк. Я осмотрел окна, но не обнаружил ничего, кроме пыли и паутины, которую я давно собирался убрать.

Затем, отодвинув всю мебель от стен, я прополз на четвереньках вдоль края ковра, ощущая себя довольно неловко за этим делом. Гвозди, прижимающие края ковра к полу, были на месте, и все было покрыто пылью. Некоторые из них поржавели. Не похоже было, чтобы их недавно вытаскивали из пола.

Следовательно, меня поцарапал кот-невидимка.

А кот ли это был? Я вспомнил кое-что другое, о чем мне говорил Мерлин в ночь шабаша, но отбросил эту мысль как чересчур несерьезную.

Затем я спустился вниз и, выведя машину из гаража за домом, поехал в маркет, который был открыт вечером в воскресенье. Я знал, что впереди у меня длинная ночь, так что я накупил закусок, чтобы поглощать их, сидя перед телевизором, и другие необходимые вещи. Довольно долго болтался я по открытому всю ночь маркету, так как не стремился вернуться к себе. Но, в конце концов, надо было как-то провести ночь. Я знал, что с наступлением темноты у меня расшалились нервы, и все же надо было возвращаться в пустую квартиру.

Я сказал себе, что, по крайней мере, это место находилось под наблюдением и поэтому было более безопасно, чем комната в отеле, куда я мог бы сбежать на ночь. Но все же я был неспокоен. После кошмара, который я пережил в этих стенах, я и видеть не желал этого места, не говоря уже о том, чтобы там спать!

— Так что мы будем бесконечно смотреть телевизор и дочитаем поганую книгу, которую дала нам Пат, — пообещал я себе. Дядя Дэй предложил устроить меня у себя в университетском городке, но я отказался, пробормотав, что я уже взрослый. Теперь же, припарковав машину и выбравшись из нее с мешком покупок, я начал сомневаться, мудро ли я поступил, отвергнув его предложение.

Была ветреная октябрьская ночь. Луна то появлялась, то исчезала за облаками, сухие листья носились по земле как раненые летучие мыши, и я не удержался от того, чтобы подумать, как прекрасно было бы в такую ночь полетать на метле над печными трубами.

Я шел по аллее, и где-то в ночи мяукала кошка. Я попытался отбросить навязчивые мысли. В конце концов, сказ-ал я себе, где угодно встречается множество кошек. Пройдя квартал в любом пригороде, вы всегда встретите пару бродячих кошек. Просто мое воображение заставляет меня в последнее время видеть кошек больше, чем обычно.

Я поднялся наверх, кивнул скучающему полицейскому, устроившемуся на стуле у моей двери, и вошел к себе. Я включил телевизор, чтобы он немного нагрелся перед тем, как я начну беспорядочно вертеть переключателем программ, отложил в сторону покупки и поставил греться воду для кофе. Затем зазвонил телефон.

Это была Пат Вагнер. Она сказала, что находится поблизости и уже звонила мне, пока меня не было. Она казалась чем-то обеспокоенной.

Я поинтересовался ее мнением насчет кофе, и она сказала, что это было бы великолепно. Я посоветовал ей спешить. Затем я вышел в холл и сказал полицейскому, чтобы тот ее не застрелил, когда она прибудет. Он бросил на меня понимающий взгляд и снова уткнулся в газету.

Пат прибыла меньше чем через двадцать минут. Она, казалось, замерзла на ветру и была чем-то встревожена. Я помог ей снять ее осеннее пальто и усадил на диван, затем пошел за кофе и закусками. Когда я поставил поднос на приставной столик, который я использовал вместо кофейного, она вытащила из сумочки конверт и сказала:

— Я знаю, что, может быть, и глупо беспокоить тебя, Морган. Но я просто ничего не понимаю, и после всего того, что происходило…

Я сел рядом с ней, задумчиво уставившись на предмет, который она достала из конверта. Я тоже ничего не понимал.

Это была роза, помятая от пребывания в конверте. Стебель и листья выглядели вполне обычными. Но цветок, если его можно было так назвать, был совершенно черным.

— Я слышал, что бывают черные розы, — сказал я, — но никогда их не видел.

— Их не существует, — трезво сказала Пат.

Я взял розу, чтобы поближе ее рассмотреть, и улыбнулся:

— Ну уж и не существует!

— Это правда, — настаивала Пат. — Многие годы уже пытаются вывести совершенно черную розу или тюльпан. Каталоги семян обещают награду любому садовнику, который обнаружит такую мутацию.

— Так отправь ее семеноводам, возьми деньги и беги! — рассмеялся я. — Где тебе посчастливилось ее достать?

— Она лежала на кровати, когда я вернулась к себе сегодня вечером.

— В смысле, просто так? Ни записки, ничего?

— Ничего, Морган, и моя дверь была заперта!

Я покрутил стебель между пальцами, наблюдая за игрой света на черных лепестках. Пожав плечами, я сказал:

— Студентки из общежития подшутили. Они окунули ее в черные чернила и подкинули тебе.

— Но зачем, Морган? Я достаточно знакома с юмором второкурсниц. Но здесь не видно никакого смысла. Это совсем не смешно, и откуда эти студенты могут знать, что это значит?

— Не знаю. А что это значит?

Пат, казалось, была удивлена, но потом тускло улыбнулась и сказала:

— Ах да, правильно. Ты не знаешь о моей розовой аренде.

— Ты собираешь арендную плату за розы?

— Нет, конечно. Церковь.

— Это другое дело, — пробормотал я. — Пей кофе, остынет.

— Все не так уж сложно, — улыбнулась Пат, взяв чашку, и стала объяснять: — Я родилась в маленьком городке под названием Аллендорф. Его основали выходцы из Моравии. Одним из основателей Аллендорфа был мой предок, Зигмунд Келлер. Это был трудолюбивый старый датчанин, и со временем он разбогател.

— А, это он собирал плату за розы.

— Не дразнись, Морган. Это очаровательная история, и, с другой стороны, я перепугана из-за чертовой розы.

— Приношу свои извинения, — улыбнулся я. — Продолжай про дедушку Келлера и его розовую аренду.

— Все очень просто, — сказал она. Затем, понюхав свою чашку, она спросила:

— Ты сюда кладешь какие-то травы или что?

— Травы? — Я заморгал. — Черт, насколько я знаю, это обычный растворимый кофе.

— Странно пахнет, — настаивала она, еще раз понюхав. — Думаю, сюда добавлен тимьян или розмарин.

— Отнесу для проверки Хуану Вальдесу. — Я пожал плечами, подняв чашку и понюхав. Мне казалось, что мой кофе в полном порядке. Я сделал экспериментальный глоток и сказал: — Ты рассказывала мне о розах.

— Морган, — сказала Пат вполне серьезно. — Я не думаю, что нам следует это пить!

— Да ну, послушай, — засмеялся я. — Теперь ты думаешь, что они подсыпали в… гм, понимаю!

Я встал и пошел на кухню, снял с полки почти пустую банку кофе и открыл свежую, которую только что купил. Сунув в них по очереди свой нос, я обнаружил, что легкая разница все же была.

Пат присоединилась ко мне, когда я заклеивал почти пустую банку липкой лентой:

— У тебя хороший нюх. Может, кофе просто прогорклый. Мы это узнаем, когда я переправлю его в лабораторию.

— Господи! — вздохнула она. — Ты же не думаешь?..

— Я не знаю, что и думать, — ответил я мрачно. — Но кто-то недавно подсунул мне отраву, и мы лучше откроем свежую банку, пока не узнаем, что было в этой.

Я взял наши почти полные чашки и вылил их в бутылку из-под сливок, сполоснул в раковине и достал новые.

Затем, за чашкой свежего кофе, Пат рассказала мне о розовой аренде. Это действительно была очаровательная история. К старому Зигмунду Келлеру обратились с просьбой построить на его земле церковь. Приход был очень беден, и к тому же другого вероисповедания, чем Келлеры. Однако старик отдал для постройки церкви пять акров земли за ежегодную плату в размере одной июньской розы.

— Это стало народным праздником в Аллендорфе, — рассказывала Пат. — Ежегодно в июне викарий на ступенях церкви вручает самому младшему члену семьи Келлеров идеальную красную розу. Помню, когда я была маленькой, была моя очередь быть Фройляйн фон ди Розен. Я была одета в моравский национальный костюм, и меня фотографировали на ступенях церкви. По-моему, я тогда очень растерялась.

— Готов поклясться, что ты выглядела восхитительно. — Я улыбнулся. — А чья очередь собирать арендную плату в этом году?

— Да я и не знаю. Думаю, дочки моей кузины Бэт, Сары Джой. Я сейчас редко езжу в Аллендорф.

— Но арендная плата все еще взымается, — задумчиво проговорил я, разглядывая странный цветок на столике.

Пат задумчиво кивнула:

— Вот почему это так меня тревожит, Морган. Я имею в виду, кто в университете мог знать, что я когда-то принимала эту июньскую розу? Это было так давно, и я не помню, чтобы я вообще кому-то об этом рассказывала!

— Должно быть, кому-то ты все-таки рассказывала. Или, может быть, это здесь совершенно ни при чем. А есть ли у черной розы, э-э, какое-нибудь религиозное значение?

— Не знаю, — нахмурилась она. — Красная роза означала любовь в средние века, а белая всегда была символом чистоты. Но черная? Этого нет в символике ни одной официальной религии.

— А как насчет неофициальных религий?

— Ты имеешь в виду колдовские культы?

— Колдуны, друиды, вуду и что угодно другое.

— Честно говоря, я не знаю. Но, Морган, это меня пугает!

— Меня тоже не очень-то веселит, — пробормотал я. — Эту штуку я тоже отнесу в лабораторию, ты не против?

— Господи, нет, конечно. У меня от нее мурашки бегают.

Я засунул черную розу обратно в конверт, а конверт положил на полку вместе с подозрительным кофе.

Когда вернулся и сел на диван, Пат насторожилась и прошептала:

— Морган! Что это было?

Наклонив голову, я прислушался. Потом пожал плечами и сказал:

— Похоже, где-то кошки дерутся. Сейчас у них, по-моему, время спаривания. Здесь в окрестностях множество кошек развелось в последнее время.

— В университетском городке тоже. — Она сдвинула брови. — Я видела сегодня вечером, как огромный зверь несется по траве. Сначала я приняла его за кролика. Но потом увидела, что у него короткие уши…

— Подожди, — перебил я. — Ты видела, говоришь, большого бесхвостого кота?

— А, так вот что это было! Я знаю только, что он большой и черный и прыгал, как кролик. По-моему, у него вообще не было хвоста.

— Это был Бесхвостый, — категорически заявил я. Затем я нервно рассмеялся и сказал: — Знаешь, чем занимаемся, Пат? Мы сами себя запугиваем! Когда на улице темнеет, мы начинаем размышлять, что там может шевелиться!

— Надеюсь, что так! — Пат передернуло. — Но столько странных вещей произошло за последнее время, а теперь эта неприятная выходка с розой, и… черт побери, я думаю, что мы просто имеем право испугаться!

Не отвечая, я некоторое время прокручивал в голове все, что она сказала.

Роза могла попасть на ее кровать десятком разных способов, и скорее всего вся эта затея была неудачным проявлением университетского юмора. Но все же Пат мне помогала, и Мерлин Плью говорил с ней, правда давно и еще когда он находился на этом свете.

Я спросил, не могла ли она случайно упомянуть о розовой аренде в беседе со старым колдуном. Она покачала головой:

— Конечно, нет. Я также не упоминала о том, что, когда мне было шесть лет, я ездила на пони. Я вот сижу и пытаюсь вспомнить хоть кого-нибудь, кому я это могла рассказать. Но, Морган, я никому этого не рассказывала!

— Ты говорила, что тебя фотографировали, — заметил я.

Она подумала и ответила:

— Но я же тогда была маленькой девочкой!

— Но ты попала в местные газеты, — настаивал я. — И некоторые из твоих друзей и родственников наверняка вырезали из газет твой портрет, чтобы сохранить на память.

— У меня когда-то был альбом, — она сдвинула брови, — но он, по-видимому, давно пропал.

— А что с ним случилось, Пат?

Она долго размышляла, пожевывая картофельный чипс, отпила глоток кофе и ответила:

— Должно быть, я оставила его вместе со всем остальным на хранение, после того как муж умер. Ты знаешь, что я была замужем, не так ли?

— Дядя Дэй как-то упоминал об этом, — соврал я.

Она безучастно кивнула:

— Странно, но теперь кажется, что это все было очень давно и очень далеко отсюда. Я едва помню те ужасные дни, после того как это произошло. У нас был хороший брак, а он умер так неожиданно.

— Я знаю, — успокоил я. — Но что насчет альбома?

— Э, это просто глупый набор сентиментальных вещей, накапливавшихся с годами. — Она пожала плечами. — Думаю, я находилась под впечатлением того, что считалась первой красавицей Аллендорфа. Я даже пыталась стать Мисс Карнавальная Америка, но это было так давно, что мне даже стыдно говорить, когда именно. В альбоме и были всякие такие вещи. Вырезки из школьной газеты, мой диплом, статьи обо мне, когда я занималась в театральной группе. Потом выросла и встретилась с реальностью лицом к лицу.

— В двадцать лет мы все считаем себя принцами и принцессами, — отозвался я. — Но ты мне еще не сказала, что случилось с альбомом, Пат.

— Я пытаюсь вспомнить, — возразила она. — Но я не помню, что я с ним сделала. Всю мебель я отдала на хранение, когда продала дом. Я очень любила этот дом, но я не могла там оставаться одна, когда умер Карл. Он казался таким пустым, и, по-моему, там были привидения.

— Понимаю.

— Не то чтоб я ожидала встретить Карла на лестнице. — Она говорила задумчиво, как бы про себя. — Или даже чтоб я этого боялась. Мы хорошо относились друг к другу, и я… О Господи!

— Что такое? — Я сдвинул брови. Пат Вагнер уставилась куда-то, как будто увидела привидение, и когда я положил руку ей на плечо, я почувствовал, что она трясется, как замерзший котенок. Я мягко ее потряс. — Эй, в чем дело, что такое?

— Я просто вспомнила кое-что. — Она передернула плечами. — Это совершенно выскочило у меня из головы! Я ни одной живой душе об этом не говорила!

— Ну так скажи мне, Бога ради!

— Карл умер в один из дней июня. — Она вздохнула, все еще глядя неопределенно в пространство. — Он работал в саду, и это, должно быть, случилось перед обедом. Я помню, что я вообще не ела в тот вечер, а когда я вызвала врача, солнце было все еще высоко.

— Сердечный приступ, не так ли?

— Да. — Ее опять передернуло. — Это случилось, когда он пришел из сада. Я рассказывала Карлу о розовой аренде и, Господи, у него в руке была роза, когда это произошло!

— Он принес ее из сада? — спросил я, ощущая какое-то беспокойство.

— Для меня. Это была прекрасная белая роза. Первая в том сезоне, и я помню, как Карл стоял в дверях, хитро улыбаясь, и он протянул мне розу и сказал, что принес мне плату за аренду, и потом… Когда мы смотрели, улыбаясь, друг на друга, это и произошло! Карл внезапно схватился за сердце, пробормотал что-то насчет того, что ему трудно дышать, и упал на пол в кухне. Я побежала к телефону и вызвала врача. Потом я бросилась обратно к нему, и он… лежал там. Его глаза были открыты, и я сразу поняла, что он умер.

— Господи, бедная девочка! Ты, должно быть, лезла на стенки!

— Нет, я одеревенела. — Она пожала плечами. — Думаю, природа предусмотрела в нас что-то такое, что дает нам возможность пережить подобные времена. Я помню, люди говорили, как мужественно я это переношу. Но я не чувствовала себя мужественной. Я не чувствовала вообще ничего. Я была занята делом, насколько я помню. Мы с Карлом обсуждали смерть, хотя и несерьезно. И я знаю, как он относился к пышным похоронам. Он их ненавидел. Его дядя или кто-то еще занимался похоронным бизнесом, и я помню, что Карл твердо мне говорил, чтобы я никогда не позволяла «этим вурдалакам» взять его в оборот. В то время мне казалось важным, чтобы пожелания Карла были неукоснительно исполнены. И они были исполнены.

— Думаю, я бы предпочел простые похороны, — сказал я.

Пат пожала плечами и пробормотала:

— Карла кремировали. Он был вынесен из дома в чем был, и после кремации отслужили скромную службу в присутствии ближайших родственников.

— Звучит вполне достойно, по крайней мере, — сказал я.

— Ох, его мать подняла ужасный шум! — Она сделала гримасу. — Но я сделала все так, как хотела, вернее так, как хотел Карл. Так странно, однако, думать об этой розе. Знаешь, я думаю, что ее вынесли вместе с его телом.

— Разумно предположить, — кивнул я. — Ты ее не видела после этого?

— Нет, хотя я искала. Я даже очень хотела ее найти. Но, думаю, что Карл сжимал ее в руке, когда… когда кремировали его тело!

Я отпил кофе, почувствовав внезапно, каким безвкусным он был, и осторожно спросил:

— Никто больше не знал о белой розе?

— Думаю, нет. — Она пожала плечами, затем, нервно улыбнувшись, она спросила: — Но ты не думаешь, что кто-то из моих ненормальных бывших родственников по мужу пытается меня запугать?

— Кто-то пытается.

Она заплакала.

— Я это знаю, и это им удается, черт побери!

В таких случаях я никогда не знал, что делать. Полицейский обычно видит много слез. Но в полицейской академии почему-то не учат, что делать в подобных ситуациях. Предполагается, по-видимому, что вы должны сами этому научиться.

Я обнял ее за плечи и попытался успокоить. Я разговаривал с ней, как будто она была ребенком, который потерялся, говорил ей бессмысленные фразы, а она пыталась убедить себя, что она большая и храбрая девочка. Для нас обоих это было непросто.

Внезапно прозвучал спасительный телефонный звонок Я оставил Пат и взял трубку.

Это был Пит Кустис. Он только что прилетел из Чикаго и, не дозвонившись до лейтенанта Брюстера, позвонил мне. Он раздувался от новой информации и хотел ее выложить. Я заколебался, зная, как он воспримет присутствие Пат в моей квартире в этот час. Затем, так как он упомянул, что знает что-то новое о шабаше, на который меня водил Мерлин, я вспомнил, что я все-таки полицейский, и сказал ему, чтобы он приезжал.

Пат это на мгновение смутило. Но, по крайней мере, это помогло ей забыть ее слезы. Когда Кустис прибыл, она была в туалете и заново красилась. По той скорости, с которой он приехал, я понял, что он был где-то неподалеку.

Я сделал ему коктейль и представил его Пат. Он, казалось, воспринял ее присутствие как само собой разумеющееся, и я догадался, что полицейский в холле предупредил его. Поскольку мы праздновали возвращение Кустиса, я решил, что выпью виски и содовой. Пат отказалась переключиться на алкоголь, сказав, что она будет пить кофе. Когда я пошел в кухню за высоким стаканом для себя, я услышал, как Пат поинтересовалась у Кустиса, что у него с шеей.

Только сейчас я заметил у него повязку над воротником слева. Кустис неловко пожал плечами и сказал, что он точно не знает, что случилось.

— Должно быть, крыса или что-нибудь такое, — ответил он. Я спросил, когда это произошло, и он сказал: — Сегодня вечером. Когда я выводил машину из гаража. Из аэропорта я приехал домой на такси, а Бланш, жена, должна была сходить на минутку к матери. К счастью, она ждала меня снаружи, когда я пошел за дом вывести машину. Этот зверь, должно быть, устроился где-нибудь над дверью гаража. Когда я отпирал замок, он свалился сверху и тяпнул меня. Небольшая царапина, но кровь из меня шла, как из поросенка, и я испортил рубашку, которая тогда на мне была.

Бросив тревожный взгляд на свою левую руку, я спросил, сделал ли он укол от столбняка.

Кустис кивнул и сказал:

— Сделал первый укол. Бланш залепила царапину пластырем, и я оставил рубашку в амбулатории, чтобы на нее посмотрели. Они, по-видимому, не думают, что это что-то серьезное. Но в тот момент я перепугался.

— Вы говорите, это была крыса? — Пат сделала гримасу.

Кустис пожал плечами:

— Крыса, кошка — что-то такое. Я ее даже не видел. Мой гараж расположен в темной аллее, и, думаю, она удрала еще до того, как я стал ее искать. Она, правда, производила какой-то странный звук.

— Что за звук? — спросил я.

— Ну, типа свиста. Парень в амбулатории мне сказал, что некоторые грызуны умеют свистеть. — Кустис отпил коктейль и добавил: — Вообще-то свист — это не совсем подходящее слово. Просто странный, высокий звук. Очень высокий, почти на грани слышимости, понимаешь?

— Морган! — Пат сдвинула брови. — Это, по-моему, похоже на свисток Галтона!

Мы с Кустисом переглянулись, и я сказал:

— Хорошо, сдаюсь. Что такое свисток Галтона?

— Его иногда используют дрессировщики животных. Помню, я где-то читала, что белых охотников в Африке обвиняли в том, что они его используют, чтобы приманивать львов для высокопоставленных клиентов. Они ночью раскладывают мясо и дуют в свисток, пока львы или леопарды не привыкнут приходить на зов. Затем, когда они ведут клиента на большую охоту…

— Позвольте! — рассмеялся Кустис. — Вы думаете, что на меня напал лев? Я же говорю, что это просто царапина!

— Лев — это кошка, не так ли? — настаивала Пат. — На Моргана напало какое-то дикое животное, забыли? Не может ли кто-нибудь с помощью свистка подавать команды дрессированной кошке?

— Кошки не дрессируются, — возразил я. — Кошка может делать фокусы, если захочет. Но я не слышал, что можно натравливать кошку на людей, как какую-нибудь сторожевую собаку. Кошки просто не могут работать таким образом.

— Начнем с того, что это могло быть агрессивное животное, — предположила Пат.

Прежде чем я успел ответить, Кустис сказал:

— Вы не сможете его держать под контролем, когда не хотите, чтобы оно нападало. Кроме того, я уверен, что это была не кошка. Не такой уж темной была эта аллея, я бы заметил кошку!

— Если только она не была невидимкой, — с беспокойством пробормотала Пат.

Я спросил Кустиса:

— А что насчет того парня, которого ты допрашивал в Чикаго? Ты по телефону сказал, что он был на том шабаше.

— Да. — Кустис кивнул. — Его зовут Роджер Джонс, или Зомби Джонс. Чернокожий наркоман. Поглощал ЛСД, кокаин и Бог знает что еще, пока шериф не арестовал его на складах железнодорожной станции. Но ломка у него была другая. Его напичкали метадоном, чтобы он слетел с потолка на землю, и сказали, что, чтобы получить еще, ему придется петь перед ужином.

— Разве это не считается принуждением? — спросил я с беспокойством.

— Что ж, пусть напишет письмо своему конгрессмену, — фыркнул Кустис. — Ты собираешься слушать, что я узнал, Морган, или будешь беспокоиться о гражданских правах этого бездельника?

— Продолжай, — сказал я. — Ты говоришь, он был на том шабаше?

— Да, пока это не стало для него чересчур серьезно. Зомби Джонс был связан с бандой Мамы Палавер, но только как человек со стороны, которого они использовали на тяжелых работах. Он не очень-то умен, даже в нормальном состоянии. Под влиянием наркотика становится еще тупее. Сын Мамы Палавер, Лью, использовал его как шестерку. Во Всяком случае, Зомби помнит, что в ночь шабаша помогал выкапывать сержанта Говера и переносить его в другую могилу. Говорит, что он, Лью и еще один парень делали это примерно в десять часов вечера. У них был фордовский грузовичок, но Зомби не помнит ни его марки, ни номеров. Но говорит, что на нем они перевезли гроб, а затем — повезли Маму Палавер и остальных из храма вуду в Черри Крик. Зомби был одним из тех, кто держал ее за руки, когда ты решил прервать это дело и освободить ее.

— Не напоминай! — простонал я. — Они меня надули, как болвана, разве не так?

— Ну, Зомби был вообще-то удивлен. — Кустис улыбнулся. — Он явно бывал на таких сборищах и раньше. Но они не сказали ему, что ты — полицейский, и когда ты достал пистолет и объявил об аресте, ему стало очень кисло. Он не желал быть арестованным. Потом, когда тебя оглушили, он запаниковал. Бедный чудак достаточно безобиден, и ударить полицейского по голове, в его кругах, это — ай-яй-яй!

— Он видел, что они дальше со мной делали?

— Нет. Он запаниковал и удрал. Скинул с себя балахон и с первым же товарным поездом исчез из города. Он все еще бежал, когда его взяли в Чикаго. Этот дурень думал, что они тебя убили.

— Он, должно быть, слышал выстрелы, которые я сделал уже в бессознательном состоянии.

Кустис покачал головой и сказал:

— Отрицательно. Он говорил, что не слышал никаких выстрелов, пока не убежал так далеко, что их и не могло быть слышно. Если принять во внимание его длинные ноги и расстояние, на которое разносится выстрел в ночной тишине, то я бы сказал, что они довольно долго наводили там порядок перед тем, как привлечь меня своими выстрелами. Ах да, забыл тебе сказать. Я вычислил, как они тебя одурачили. Они перетащили тебя в другой угол склада и передвинули коробки и бочки, чтобы скрыть свои следы. Но не смогли скрыть запах серы. Но я готов спорить, что мы найдем следы костра где-нибудь под ящиком в другом конце подвала.

— Бог с ними, с этими фокусами, — вздохнул я. — Меня беспокоит Мерлин Плью. Этот Джонс говорит, что он был на шабаше?

— Да. Он утверждает, что Плью и Мама Палавер там были, совершенно живые, когда он сбежал. Если бы мы только нашли ЕЕ тело…

— Вы думаете, эта специалистка по культу вуду мертва? — ужаснулась Пат.

— Должна быть мертвой, — кивнул Кустис. — Старик Плью был ее отцом! Она никогда бы не пошла на то, чтобы он был убит и закопан в могилу сержанта Говера! Кроме того, они еще убили ее кота!

— Я думал, что тот Бесхвостый принадлежал госпоже Эванс, — сказал я, наморщив лоб.

— У Мамы Палавер тоже был такой, — объяснил Кустис. — Большие черные коты подходят к их занятиям. Естественно, они знали, что ты видел кота Сибиллы Эванс перед тем, как ее дом сгорел, и подсунули тебе еще один фокус. Я думаю, они спрыснули твой балахон внизу валерьянкой, поэтому он так и терся о тебя. Потом они убили его из твоего револьвера. Также они застрелили Мерлина. Остается еще два выстрела. Один из них должен был быть предназначен Маме Палавер. Другой, вероятно, ее сыну, Лью.

— Господи! — Я поморщился. — Ты изобразил банду кровавых маньяков, Пит! Почему им нужно было уничтожить семью Плью и оставить в живых меня?

— Не могу сказать точно, — вздохнул Кустис, — но они выжали все, что можно, из Мерлина, а от черных всегда легко избавиться. Что касается того, что тебя оставили в живых, то, признаюсь, это меня удивило. Сначала я думал, что таким образом они хотели сбить нас со следа, представив неверную картину того, что произошло. Затем, после того как они пытались тебя убить недавней ночью, мне пришлось изменить свои выводы.

Пат спросила:

— Вы говорили, что уверены в смерти сына этой женщины. Почему вы в этом так уверены?

— Он бы проявился к этому времени, — ответил Кустис. — Лью Эванс, или Говер, или Молния Лью — это бродяга и бездельник, но на данный момент он не разыскивается полицией. Так что у него нет причин скрывать смерть матери и деда. Я думаю, он, наоборот, был бы этим возмущен.

— Так что нам нужно искать еще два трупа, — поморщился я. Затем я спохватился: — Погоди, а как же насчет того, что тело Мерлина разложилось? Он просто не мог быть убит той ночью.

— Я тебе говорил, что Сэнди Макалпин этим занимается, — сказал Кустис.

— Он знает, как они этого достигли?

— Нет. Но у него есть некоторые мысли насчет этого. Я говорил, что Мама Палавер работала в похоронных бюро, помнишь?

— То есть она поменяла мертвецов местами и… подожди. Если ее убили в ту же ночь, что и ее отца…

— У нее было достаточно времени, чтобы передать кое-какие профессиональные секреты.

— Да? Значит, все же возможно сделать так, что тело разложится быстрее, чем обычно?

— Сэнди Макалпин знает несколько способов. Он все пытается определить, какой из них здесь использован. Это не царская водка. Он уже провел лакмусовые тесты на кислотность.

Пат спросила, что такое царская водка, и я пробормотал:

— Кислота. Только такая сильная, что может растворить золотые пломбы в черепе мертвеца. — Затем я спросил Пита: — Макалпин думает, что кто-то занимался опытами по химии и с первыми двумя трупами?

— Нет, — сказал Кустис. — Он уверен, что они разлагались сами по себе. Я ему сказал, что нам было бы гораздо легче, если бы он так не считал. Но он уверен, что правильно назвал время смерти старухи Эванс и Цинтии Пауэлл. И если окажется, что Мерлин действительно мертв на этот раз, то мы просто тонем!

Пат сказала:

— Кто бы ни стоял за всем этим, он, несомненно, способен на массовые убийства. По какой-то причине они вздумали пугать Моргана и меня. Я не вижу здесь никакого смысла, сержант Кустис!

— Каждый псих должен иметь какую-то идею насчет тою, что он делает, — ответил Кустис. Затем, странно взглянув на Пат, он спросил: — Вы говорите, что теперь они и до вас добираются?

Пат кивнула, а я пояснил:

— Это, может быть, просто шутка коллег, Пит. Но кто-то сегодня вечером перепугал Пат. Примерно в то время, когда тебя укусил невидимый и неведомый зверь. Подожди, я тебе покажу.

Я принес ему черную розу, которую Пат нашла на своей кровати, и Пит стал ее рассматривать, в то время как я изложил ему наши догадки по поводу ее возможного значения. Со вздохом он вернул мне розу и пробормотал:

— Господи, я просто размышлял, какое отношение это может иметь к нашему делу.

— Ты считаешь, что за этим могут стоять те же шутники?

— Не знаю, что и думать. Миссис Вагнер помогала нам выполнять наши домашние задания, и они могли про это пронюхать. С другой стороны, их главной целью может быть она или кто-то другой.

— Почему ты так считаешь, Пат?

— Прежде всего, ты все еще жив. Они играют грубо. Насколько я понял, они не останавливаются перед убийством. Они могли оставить тебя в живых, чтобы кормить тебя мыльными пузырями, понимаешь?

— Ты думаешь, они надувают нас, чтобы прикрыть то, что они делают на самом деле?

— Разве так не получается, Морган? С тех пор, как заварилось это дело, ты, я и Брюстер бегаем по замкнутому кругу. Мы продвигаемся с такой скоростью, что скорее свихнемся, чем найдем какое-то решение. А в это время они совершили два убийства, поджог и Бог знает что еще!

— Значит, роза для того, чтобы просто напугать Пат?

— Не знаю. Они не собирались предупреждать Мерлина или Маму Палавер, которые просто стали бесполезными для секты. Если это секта.

— Хорошо, но зачем тогда пугать Пат? Мы и так гоняемся за собственным хвостом!

— Чем больше, тем смешнее, — ответил Кустис. — Они скоро начнут делать пакости всем, с кем мы вообще сталкиваемся. Ты, кстати, не встречался со своим дядей в ближайшее время?

— Нет. — Я нахмурился и потянулся к телефону. — Я лучше прямо сейчас ему позвоню Похоже, эти придурки объявили войну мне и всему, что меня касается!

— Похоже на то, — сказал Кустис, рассеянно трогая повязку на шее.

Я набрал номер дяди Дэя, и он ответил сонным голосом, после третьего гудка. Я сообщил ему, что Пат у меня и рассказала о черной розе. От этого у него, должно быть, пропала всякая сонливость.

— Кто-то, наверное, знает наш университетский городок, — сказал он с беспокойством. Я заметил, что мы это и имели в виду, и спросил его, какие у него замки на двери.

— Ну, Морган, приятель, вряд ли они заинтересуются мною! Я не разбираюсь в колдовстве, и ничего ценного у меня здесь нет.

Пит прошептал несколько слов мне на ухо, и, кивнув, я сказал в трубку:

— Но все равно, я думаю, что нам следует установить наблюдение за вашим домом. Не знаете, где их лучше всего разместить?

— Пусть приходят прямо ко мне и чувствуют себя как дома, если ты думаешь, что это действительно надо, Морган, приятель. У меня есть отдельная комната и…

Я перебил:

— Мы их разместим в машине без опознавательных знаков, на некотором расстоянии от вашего дома. Идея состоит в том, чтобы определить, кто там болтается, если вообще там кто-то болтается. Кого-нибудь мы поставим и в аллее за домом.

— Господи помилуй, Морган, приятель! — рассмеялся дядя Дэй. — Из-за тебя и я скоро буду видеть привидения. Делай как знаешь, Морган, приятель! Но я тебе уверяю, что это пустая трата времени.

— Я расставлю их завтра утром. — Я улыбнулся. — А пока вы лучше заприте все двери и окна. Вы сегодня не собираетесь выходить на улицу?

— В такой-то час? Вряд ли, Морган, приятель. Я уже спал, когда ты позвонил. Ты меня здорово «взбодрил», так что я пока поработаю над своей книгой, пока снова не захочу спать.

Я кивнул, затем, когда до меня дошли его слова, я сказал:

— Вы мне не говорили, что пишете книгу, дядя Дэй.

— Разве я сейчас тебе не сказал? — ответил он. — Это, скорее, нудная необходимость, чем книга, понимаешь ли. В нашем деле или публикуйся, или умирай. Я начал писать о наших угольных копях в Уэльсе. Это просто исследование, понимаешь ли. Кто это говорил, что если ты воруешь у одного автора, то это плагиат, а если у сотни — то это исследование?

Я рассмеялся и вежливо заметил, что не отказался бы когда-нибудь взглянуть на его книгу. Он, казалось, удивился.

— Боюсь, она покажется тебе скучной, Морган, приятель. Она начинает надоедать даже мне, а ведь именно я ее пишу, понимаешь ли. Честно говоря, я не думал, когда начал писать, что добыча угля — это такое скучное дело!

— Легче писать про уголь, чем его добывать, — улыбнулся я, пытаясь вежливо закончить разговор.

Дядя Дэй спросил:

— Патриция слышит меня, Морган, приятель?

Я искоса глянул на Пат и Кустиса, занятых оживленным разговором, и тихо ответил:

— В данный момент нет. А почему вы спрашиваете, дядя Дэй?

— Ах, мне в голову пришла одна неприятная мысль, когда ты заговорил о Розовой Аренде и ее прошлом.

— Вы знали об этом?

— Про Аренду не знал. Но, понимаешь, когда ее муж умер, был большой шум. Мы знаем, что она не виновна в этом, Морган, приятель. Но его семья так не думала, а у них тоже германское происхождение.

— Не совсем вас понимаю, дядя Дэй.

— Ах, Морган, приятель, в тех краях они все еще рисуют шестилучевые звезды на сараях, и мы, уэльсцы, не единственные, кого обычно обвиняют в колдовстве!

— О Господи, — пробормотал я. Мало нам было уэльских ведьм и королев культа вуду. Он собирался втянуть в это дело еще и германских волшебников. Однако я ничего этого не сказал и, закончив разговор, успел услышать конец беседы Пат и Кустиса.

Кустис говорил:

— Я не имею никакого понятия о том, как они забрались в вашу запертую комнату, миссис Вагнер. Но Мерлин Плью был специалистом по хождению сквозь стены. Я думаю, он использовал лампы дневного света в потолке «Уэльского уголка», и, конечно, он, или, скорее, один из его учеников, пролез в пространство между потолком и крышей.

— Послушай, Пит, — запротестовал я. — Мы же долго искали люк на крышу в оштукатуренном потолке. Ты сам видишь, что здесь нет никаких отверстий!

— Не люблю препираться с коллегой-полицейским, — заявил Кустис. — Но здесь все совершенно ясно. Я консультировался со специалистом, который разбирается в этих домах, и он сразу же навел меня на мысль! Он спросил, есть ли на потолке лампа.

— А что насчет лампы? — Я сдвинул брови и уставился на потолок, где была стандартная осветительная система диаметром около восемнадцати дюймов.

Кустис сказал:

— Она держится на штырях под штукатуркой. Ее можно отвинтить сверху, и…

— Погоди, — фыркнул я. — Отверстие будет слишком маленьким для взрослого человека!

— Они использовали карлика. Ты удивишься, когда узнаешь, куда может протиснуться взломщик, который ворует кошек, Прайс!

— Кстати, о кошках! — ужаснулась Пат. — То, что поцарапало твою руку, могло было быть достаточно маленьким, чтобы пролезть в такое отверстие!

— От пола дотуда изрядный прыжок даже для кошки! — возразил я.

— Откуда мы знаем, что это была кошка? — настаивала Пат. — Оно задело тебя на высоте плеча, а ты, по-моему, мне говорил, что по утверждению Мерлина, его животное проявление было… совой!

— Ого! — рассмеялся я. — Это самая дикая Из всех наших идей! — Затем я заметил загадочную улыбку на лице Кустиса и спросил его: — Пит?

— Это дало бы ответы на множество вопросов. — Он пожал плечами. — Птицу легче выдрессировать, чем кошку. Если кто-нибудь, кто разбирается в соколиной охоте, не пожалеет времени на обычную сову, то это объяснило бы, почему мы никого не видели там, где искали. На полу в этой комнате, или на земле в аллее за моим домом.

— Мне кажется, это чересчур дико, — пробормотал я. Пит Кустис сказал, вставая:

— Мы имеем дело с дикими людьми, Прайс. Я должен идти, если вообще хочу попасть на работу вовремя. Впереди — нудный понедельник, и я уверен, что мы наработаемся завтра вволю. Дело близится к завершению быстрее, чем я думал.

— Ты думаешь, они будут действовать быстрее? — спросил я.

— Следовало бы. Иначе мы их всех заловим. По крайней мере, один свидетель того шабаша у нас есть. Найти бы другого, если они не доберутся до него раньше нас. Нашим странным друзьям следует начать заметать свои следы, и быстро, или же добраться до цели до того, как мы их схватим.

— Добраться до какой цели? — спросила Пат.

— Если бы мы это знали, — ответил Кустис, — дело было бы уже раскрыто.

— Может быть, у них нет никакой настоящей цели, — задумчиво сказал я. — Может быть, мы просто наблюдаем, как они бредут по болоту своего психоза.

— Я так не думаю, — возразил Кустис. — Кто бы ни был за всем этим, он более чем просто тронувшийся. Но они действуют слишком последовательно, чтобы можно было подумать, что у них нет никакого мотива.

— И это ты называешь действовать последовательно? — фыркнул я.

Кустис кивнул и сказал:

— Прежде всего ясно, что они убирают одного члена секты за другим. Если предположить, что они начали с тринадцати, у них скоро не останется потенциальных жертв!

— И что, по-твоему, тогда будет? — спросил я.

Кустис мрачно улыбнулся и ответил:

— Заметя свои следы, они будут свободны, чтобы заняться теми, из кого они на самом деле нацелились.

— А на кого они нацелились?

Кустис остановился в дверях:

— На тебя, для начала. Я не знаю, под каким номером ты и я стоим в их списке. Но лучше не узнавать это опытным путем, не так ли?

После того, как он ушел, нам обоим долгое время нечего было сказать. Потом Пат взглянула на часы и спохватилась:

— Боже мой, уже поздно.

— Хочешь я отвезу тебя домой?

— Я не знаю, чего я хочу, Морган. Я так напугана, что просто и думать боюсь, что мне придется остаться одной!

— Тогда оставайся, — улыбнулся я, пытаясь говорить небрежно.

Трезвым взором Пат уставилась на меня и спросила:

— Ты действительно не шутишь, Морган?

— Нет, — ответил я, — понимай, как хочешь.

— Не знаю… — тихо сказала она, еще раз взглянув на часы.

В конце концов она, конечно, осталась.

Она провела со мной и следующую ночь, и следующую за той — провела бы. Но я слишком забегаю вперед.

Понедельник, несмотря на стремление Пита закругляться с этим делом, оказался довольно пустым. Я отдал в лабораторию подозрительный кофе и узнал, что Сэнди Макалпин назначил на этот день повторное вскрытие Мерлина Плью.

Я, конечно, присутствовал. Пита Кустиса не было. Он работал над своей теорией о том, что тела Мамы Палавер и ее сына должны быть неподалеку от того места, где они избавились от тела Мерлина. Но мы не могли раскапывать все могилы на кладбище Гленвуд, и этот настойчивый полицейский засел за бумаги. Он хотел сузить круг поиска до таких пределов, чтобы можно было получить ордер на эксгумацию.

Это было уже третье вскрытие мокрых останков Мерлина Плью, если так можно было назвать то, что находилось на столе. Макалпин с ассистентами и так уже разделал его на части за прошлые два раза, так что зрелище было действительно тошнотворное.

Когда они кончили, я нашел Макалпина в дезинфекционной и спросил, нашел ли он что-нибудь новое. Судебный медик поморщился, изучая свои только что продезинфицированные руки и вздохнул.

— Они пропустили небольшую деталь. Они хитрые, как черти, и им так это и сошло бы с рук, если бы столько людей не видели его совсем недавно, ну мы и нашли у него в костном мозге жизнеспособные агранулярные лейкоциты.

— И для этого вам потребовалось ломать кости, да? — кивнул я и потом спросил: — А что это означает, что вы нашли эти жизнеспособные как-их-там-зовут, доктор?

— Это означает, что он был мертв совсем недолго для того, чтобы успеть разложиться, — твердо ответил Макалпин. — Какой-то хитрозадый сукин сын открыл ему бедренную артерию и накачал его концентрированным пепсином. Затем ему сделали клизму из соляной кислоты и мясной приправы-размягчителя в смеси с питательным бульоном, чтобы размножились бактерии. Эта гадость давно ушла в землю к тому времени, когда вы его раскопали!

— Я знаю, — я поморщился, — от него невозможно пахло!

— О, это происходит быстро в закрытом гробу. — Макалпин пожал плечами. — Кислота создает много газа, и когда от энзимов отделяется метан и сероводород…

— Оставьте детали при себе, — перекосившись, перебил я. — Зачем, как вы думаете, они оттяпали ему ступни и кисти рук?

— Это затруднило бы опознание, если б его нашли прежде, чем от него останутся только кости и мокрое место, — сказал Макалпин. — Его уродливая ступня была бы важным указателем, даже у скелета. И там же была какая-то чепуха насчет мертвой руки? Я не проводил на ней эти тесты. Но, я помню, речь идет о костях руки, опущенных в парафин, и об отпечатках пальцев?

— Имеется в виду, что Мерлин был волшебником, — объяснил я. — Он специально позаботился о том, чтобы к нам в руки попала мумифицированная рука с его собственными отпечатками пальцев. Он был большой шутник.

— Может, это была тонкая резина, высушенная прямо у него на руке и надетая на другую руку?

— Резина или какая-то жирная пластмасса. Кончики пальцев сгорели первыми. Так что нам придется сделать попытку научно объяснить, как он это сделал. Он же не мог знать, производя со мной эти трюки, что с ним самим сыграют трюк, когда он станет уже не нужен.

— М-да, — вздохнул Макалпин. — Ваш сотрудник, Кус-тис, сказал, что у него для меня заготовлена еще пара чернокожих. Это мужчина и женщина?

— Если мы найдем, где их закопали.

— Это сделала та же шайка?

— Мы так думаем.

— Восхитительно. Я имею в виду, что я просто без ума от состояния, в котором они оставляют для меня своих мертвецов! Куда же подевались приятные, нормальные убийцы, действующие топором, и сексуальные маньяки?

На девушке из судебно-медицинской лаборатории был белый халат на два размера меньше, чем нужно, а волосы на лбу были обесцвечены и разделены посредине наподобие готического собора. Она нашла меня в кабинете лейтенанта Брюстера и спросила, не глотал ли кто-нибудь того, что она невозмутимо назвала «это дерьмо». Из ярлыка, который она принесла, я заключил, что она имела в виду мой быстрорастворимый кофе. Я сообщил ей, что выпил по меньшей мере две чашки перед тем, как взлететь в воздух наподобие воздушного шара, и она пробормотала:

— Вы, должно быть, здоровый, как бык, или вы любите слабозаваренный кофе. Здесь полно Атропа Белладонна, Хиоциамус нигер и старого доброго ЛСД.

— Я знаю, что такое ЛСД, — сказал Брюстер, — но назовите еще раз остальное.

— Белладонна и белена, для невежд, — фыркнула девица — Мы не можем определить, хотели ли вас убить, запустить в далекое путешествие или и то, и другое.

— Галлюциногены и аконит не соответствуют друг другу, — сказал Брюстер.

Я не знал, о чем они оба говорят, и так им и сказал.

— Я думаю, здесь шла работа с противоположными целями, Морган, — объяснил Брюстер. — Зачем добавлять белены и ЛСД тому, кому ты уже подсыпал белладонны?

— Чтобы он жил в кошмаре, пока не умрет? — предположил я.

Девушка из лаборатории отрицательно покачала головой:

— Я бы сказала, что ваш кофе был отравлен дважды. Может, и три раза, если принять во внимание ЛСД!

— Подождите. — Я моргнул. — Вы думаете, меня хотели отравить двое разных людей?

— Почему бы и нет? — сказал Сэм Брюстер. — Разве с самого начала члены этой шайки не действовали с противоположными целями? Ты не раз был у них в руках, Морган. Тем не менее по какой-то причине они не убили тебя.

Я кивнул:

— Мы знаем, что они умеют убивать. У Сэнди Макалпина целый холодильник мертвецов. Так почему же я оказался таким удачливым?

— Гленда, Добрая Волшебница Севера? — улыбнулся Брюстер.

— Позвольте, вы думаете, что я нахожусь под защитой кого-то из этой группы?

— Именно так оно и выглядит, приятель. Ты был в полной их власти в том подвале на складе. Из твоего револьвера они могли застрелить тебя вместо Плью и кота. Но, по какой-то причине, они ничего тебе не сделали.

— Зато потом подсунули мне отраву! — поправил я.

— Атропа белладонна — ужасный яд, — добавила девушка из лаборатории. — Другу ее не подсыпают.

— Давайте посмотрим на это по-другому, — предложил Брюстер. — Глава группы приказал, чтобы тебя не убивали, по какой-то причине. Но кто-то другой имеет зуб на тебя и попытался прикончить тебя на стороне.

— Мерлин Плью? — Я наморщил лоб.

— Он был мертв, когда тебя отравили.

— Да, но он или Мама Палавер могли отравить мой кофе за несколько дней до этого, и, если они поругались насчет того, как избавиться от моего драгоценного тела, этим можно было бы объяснить внезапное исчезновение Плью и его компании.

— Может быть, — кивнул Брюстер, — но все равно у нас остается множество «почему». К примеру, почему шайка психов-убийц должна нарушать свои обычные правила и оберегать полицейского.

— Их план, по-видимому, состоит в том, чтобы убедить нас, что они преследуют цель, которую на самом деле они не преследуют, или наоборот, — сказал я. — А мертвый полицейский им в этом не сможет помочь, как ни говорите!

— Мы ходим по замкнутому кругу, — сказал Брюстер.

— По-видимому, таков их модус операнди, — сказал я. — Если бы хоть кто-то из нас смог вырваться из этого замкнутого круга и взглянуть на дело свежим взглядом, мы бы узнали, почему они хотят, чтобы мы ходили по замкнутому кругу!

Прогулочным шагом вошел Кустис, и Брюстер спросил его, где он, черт побери, болтался, Кустис ответил:

— Прокат автомашин, бюро регистрации смертей, кладбище Гленвуд. В таком порядке. Люди из проката нашли сегодня утром брошенный фордовский грузовичок через два квартала от кладбища. Номера были сняты с катафалка, принадлежащего владельцу похоронного бюро, находящегося на той же улице, что и храм Мамы Палавер. Он был очень удивлен, когда узнал, что ездил по городу с номерами, зарегистрированными на чужое имя.

— В грузовичке что-нибудь нашли? — спросил Брюстер.

— Внутри все было вымыто с помощью шланга с водой и протерто масляной тряпкой. Но на шинах сохранились следы песка с кладбища. Так что Зомби Джонс, вероятно, говорил правду о том, что грузовик использовали для перевозки гробов.

— Звучит логично, — сказал Брюстер, — а как насчет бюро регистрации смертей, и что ты нашел на кладбище?

— Я искал свидетельства о смерти и захоронении за последнее время. Я полагаю, что поскольку эта шайка теряет своих членов, они испытывают недостаток в землекопах.

— Они предпочтут засунуть Маму Палавер с компанией в мягкую землю, — согласился я.

Кустис кивнул, но добавил собственное примечание:

— Или в мавзолей. На кладбище Гленвуд около сорока семейных склепов, а взломать дверь легче, чем копать могилу, даже в мягкой земле. Именно это я там и искал.

— Нашел что-нибудь интересное? — спросил Брюстер.

— Ни на одном из склепов, которые я осмотрел, нет следов взлома. Но это не значит, что у кого-нибудь не может быть лишнего ключа, о котором не знает директор кладбища. Я потребовал у них список семейных склепов, находящихся в частном владении, и даты их официальных посещений за последнее время.

— Они предпочтут воспользоваться таким, который не посещается, — подумал я вслух. — Сколько гробов бывает в одном склепе, интересно?

— В среднем около дюжины, — сказал Кустис. — В старых бывает больше. Сейчас склепы строят не так, как раньше.

— Дюжина пойдет, если принять во внимание, что в их группе тринадцать членов, — сказал Брюстер.

Я спросил:

— Ты думаешь, Пит, что в этом все и дело? Что их руководитель или руководительница хочет остаться в одиночестве?

— Сомневаюсь, — ответил Кустис. — Прежде всего, если верить Зомби Джонсу, они страдали от недостатка людей еще до того, как мы до них добрались. Джонс говорит, что и раньше шабаши становились невыносимыми для некоторых членов. Тот шабаш, что был разыгран для тебя, был весьма степенным по сравнению с настоящим. Он говорит, что они занимались сексуальными оргиями с ЛСД в доме госпожи Сибиллы, пока он не сгорел. Похоже, это была смешанная группа чернокожих и белых, которые были без ума от секса, садизма и мгновенного душевного воссоединения, в таком порядке. Они встречались голыми или с голым задом, в диких масках. Джонс говорит, что явным лидером группы была белокожая шлюха с хорошей фигурой, которая носила позолоченную кошачью маску и занималась ненормальными развлечениями с помощью своего жезла в виде фаллоса. Он говорит, что она как-то уговорила его заняться сексом в позе «шестьдесят девять» однажды ночью и заездила его чуть ли не до смерти.

Брюстер поморщился:

— Похоже, это действительно очень болезненная дама. Джонс ни разу не видел ее лица?

— Нет, — сказал Кустис, — но он говорил, что у нее на левой груди есть родинка, похожая на землянику.

Брюстер задумчиво на меня посмотрел и спросил:

— Ты никого не знаешь с родинкой на левой груди, Прайс?

— Нет! — фыркнул я, чувствуя, что уши у меня начинают краснеть. — И кое-кто из тех быков в сбруе, что вы поставили у моей квартиры, слишком много болтает!

— У него был приказ — докладывать обо всех, кто входит или выходит из твоей квартиры. — Брюстер пожал плечами. — Если ты хочешь, чтобы все видели, как дамы уходят от тебя в шесть часов утра, это твое дело. Но давай не будем дуться на человека, выполняющего свою работу, а?

Я не ответил.

Кустису, казалось, было очень неловко, когда он мягко спросил меня:

— Это не такой вопрос, который один джентльмен может задавать другому, Прайс. Но ты же знаешь, разве не так?

— Ты хочешь знать, сплю я с Патрицией Вагнер, да?

— Нет, — вздохнул Кустис, — просто нет ли родинки у нее на…

— Я сказал вас, что нет, черт побери! — оборвал я. — Я больше ничего не хочу об этом слышать, ясно?

— Четко и понятно. Тема закрыта, и извинения принесены, — трезво ответил Кустис.

Брюстер, казалось, так же как и я, стремился сменить тему. Он спросил Кустиса, не могла ли болезненная извращенность руководительницы шабаша в кошачьей маске навести ее и ее ближайших последователей на мысль замести следы. Кустис сдвинул брови и задумался, пока лейтенант развивал свою мысль:

— Предположим, что на одной из этих оргий они кого-то убили. Разве они не захотят убрать как можно больше свидетелей?

— Да, но зачем вовлекать в это нас? — спросил Кустис. — Мы не знали, что эта шайка вообще существует, пока они сами не привлекли наше внимание к своей деятельности. Зачем им нужно было водить нас за нос, пугать Прайса, если они просто хотели избавиться от Плью и компании чернокожих из Черри Крик? Черт, они бы могли убить Плью, Маму Палавер и дюжину других, и мы бы никогда об этом не узнали!

— Хорошо. Значит, они хотели, чтобы мы знали, — сказал Брюстер.

— Знали что, Сэм? — спросил я тихо.

— Я боялся, что именно это ты и спросишь, — вздохнул лейтенант.

Холостяцкие квартиры обладают множеством удобств — для одного, но если спать там вдвоем, возникает множество проблем. Мой раскладной диван фирмы «Кастро» был достаточно широк для меня и Пат. Но в раскрытом виде он оказывался под лампой на потолке, и она жаловалась, что из-за этого она не может заснуть.

О себе я мог сказать то же самое. Вместе с управляющим Майком мы забрались под крышу и привинтили лампу к несущим балкам с помощью болтов с контргайками. Я также поставил второй замок «Медико» на люк, выходящий на пожарную лестницу, и полицейскому, стоящему на страже, было приказано держать ее под наблюдением. Однако, когда я лежал ночью на диване и по потолку пробегали отсветы от проходящих машин, я так и ждал, что эта чертова лампа откроется, кто-то высунется и скажет: «Ага!»

Пат настаивала, что ей не так мешает спать кто-то, как что-то.

Она, очевидно, так и не простила мне, что я упомянул о сове Мерлина Плью, если она у него вообще была. Пытаясь ее успокоить, я заметил, что он очень много врал. Но она, несомненно, была права в том, что человек, который смог раздобыть мумифицированную человеческую руку, без особых проблем сумел бы достать и пару сов!

Наконец я встал, достал из стенного шкафа кобуру с револьвером, положил ее на пол в изголовье и прикурил две сигареты. Передав ей одну, я ободряюще улыбнулся при мерцающем свете зажигалки и спросил:

— Ну как, теперь ты чувствуешь себя в большей безопасности, котик?

— Я бы чувствовала, если бы он был прямо под подушкой. — Ее передернуло.

Я отрицательно покачал головой:

— Может, ты и будешь чувствовать себя лучше. Но вряд ли будешь в большей безопасности. Заряженный револьвер под подушкой может сделать «бум-бум»!

— Я думаю, — вздохнула она, глубоко затягиваясь. — А что, если… что-нибудь случится, пока мы спим?

— Черт, нам же все-таки нужно хоть когда-то поспать! — Я пожал плечами. — Полночь уже миновала, и нам обоим завтра на работу, не забыла?

— Тебе, может быть, и надо, — поправила она, — но я взяла отпуск, пока с этими ужасными делами не будет покончено!

— Да? — Я нахмурился. — Ты уезжаешь?

— Домой, в Аллендорф. — Она кивнула. — Я сказала в университете, что мне нужен отдых, и, честно говоря, мне не нужны эти деньги.

— Имеет смысл. И я думаю, что сам буду чувствовать себя лучше, зная, что ты в безопасности. Но, черт бы побрал, мне будет недоставать тебя, котик!

Она придвинулась ближе, простыня упала с ее безукоризненной груди, белой в бледном свете, идущем от жалюзи на окне, и пробормотала:

— Без тебя я тоже буду скучать, дорогой. Я бы хотела, чтобы ты поехал со мной.

— Но у меня есть работа, котик, — сказал я. — Кроме того, что подумают твои родственники, если я притащусь вместе с тобой? Я имею в виду, что мы вряд ли сможем быть вместе, как сейчас, под надзором твоих родственников Краутов, исправно посещающих церковь, разве нет?

— У тети Люси несколько более широкие взгляды, чем ты думаешь, — сказала Пат. — Кроме того, ты всегда можешь сделать из меня честную женщину, как известно.

— Это предположение или предложение? — улыбнулся я.

Она рассудительно ответила:

— Сейчас не високосный год. Но нам обоим могло быть и хуже, и, черт побери, у меня такое чувство, что я в тебя влюбилась!

— Закрадывается понемногу, не так ли? — Я кивнул, потушил свой окурок и мягко вынул сигарету из ее пассивных пальцев. В течение долгого и приятного времени мы слишком были заняты любовью, чтобы говорить. Но потом, когда я уже засыпал, а ее растрепанная голова покоилась у меня на плече, она пробормотала:

— Морган?

— М-м-м?

— Пожалуйста, поезжай со мной. Ты не обязан жениться на мне так быстро, но…

— Я хочу на тебе жениться, — сказал я. — Но уехать сейчас невозможно. Я не могу исчезать, пока дело не закончено, и, кроме того, у меня есть ощущение, что скоро мы разберемся в этом ненормальном деле!

— Когда разберетесь, — вздохнула она, — ты приедешь ко мне в Аллендорф?

— Котик, — пообещал я. — Будь чуть-чуть более терпеливой, и я найду тебя, где бы ты ни была!

Когда мы целовались, никто из нас не мог предположить, насколько ужасающе пророческими окажутся мои слова. Откуда я мог знать, когда погружался в сон темной и ветреной октябрьской ночью, что эта ночь на самом деле была чернее, чем я думал, и что в течение стольких последующих ночей сон для меня будет невозможен?

На заре я подвез Пат до университетского городка, чтобы проводить ее в Аллендорф. Затем, уверенный по крайней мере в ее безопасности, я начал свой день в необоснованно оптимистическом настроении. По пути на работу я проехал мимо дома дяди Дэя. Я знал, что он спит, но я хотел убедиться, что люди, которых мы поставили неподалеку, не спали. Они бодрствовали и сообщили мне, что вокруг все было вполне гигиенично, так как никаких грязных типов не появлялось. С облегчением я услышал, что ночью у дяди Дэя не было никаких посетителей. Однако водитель машины мог бы выбрать сравнение и получше, когда сказал:

— Всю ночь было тихо, как в могиле.

Я подумал, не вернуться ли мне и не разбудить ли дядю Дэя. Однако нарушать его отдых в такое время было глупо. Впоследствии я много раз думал, не получилось ли бы все совершенно иначе, если бы я зашел к нему. Брюстер все время мне твердил, что дело было уже на мази, и я ничего не смог бы сделать такого, что могло бы потом изменить ход событий, в конце концов, но… Черт! Я опять забегаю вперед!

Мы с Питом Кустисом провели утро, нажимая на дверные звонки. Зомби Джонс, все еще находившийся в тюрьме, дал ему список имен прежних членов группы госпожи Сибиллы.

В большинстве случаев мы потерпели неудачу.

Ведьмы и колдуны, которых знал Джонс, были, по-видимому, побочными членами группы госпожи Сибиллы. Большинство адресов — вблизи Боттома и гетто Черри Крик. Группа, очевидно, разлетелась на все четыре стороны.

Кроме одного несостоявшегося колдуна по фамилии Сойер. Его полное имя было Нельсон У. Сойер, и он все еще являлся владельцем спортивного магазина — единственный известный Джонсу его адрес. Сойер оказался холостяком лет сорока, который отозвался о себе как о бабнике и, казалось, был рад поболтать о своем коротком пребывании в группе.

— Мне нечего скрывать, — сказал Сойер, когда я предъявил ему свое удостоверение. Очевидно, он говорил правду. Я расспрашивал его, а Пит Кустис лениво рылся в охотничьих и рыболовных снастях, разложенных на полках. Сойер объяснял, что он любит присоединяться к компаниям и «пойдет на все, чтобы познакомиться с новыми девочками».

Его воспоминания о группе госпожи Сибиллы не были особенно счастливыми.

— Они просто больные, — сказал игривый продавец спорттоваров. — Я имею в виду, что я лучше трахну девицу, чем буду ее есть, понимаете? Когда я прослышал об этих играх и развлечениях в голом виде, которые старая шлюха устраивала в своем доме, я внезапно заинтересовался оккультизмом. Только их церемония посвящения была несколько чересчур. Я имею в виду, что я могу преподать даме урок по-французски, если это ее возбуждает. Но когда они мне заявили, что я должен поцеловать пенис этого старого хрыча, я им сказал, что они меня с кем-то путают. Может, я что-то на этом и теряю, а может, и нет. Но я никогда не интересовался гомосексуализмом!

— Вы ушли из группы?

— Несомненно, ушел! А вы бы разве не ушли?

— Если бы смог. И вас никто не пытался остановить?

— Что значит остановить? Я еще в форме, понимаете? Я имею в виду, что если я хочу уйти, я ухожу. Даже в аду похолодает, если вы попытаетесь заставить меня иметь дело со старым хрычом с хромой ногой!

Подошел Пит Кустис с удочкой странного вида и спросил:

— Не возражаете, если я вставлю в нее батарейку?

— Пожалуйста, — сказал Сойер, указав на коробку с батарейками. — Это последнее слово в спиннинговой ловле. Нажмете на кнопочку, и чертова штука наматывается сама при помощи электричества.

Кустис стал собирать снасть, а я попросил Сойера описать членов группы, присутствовавших на шабаше, на котором был и он. Задумчиво наморщив лоб, он сказал:

— Это была смешанная толпа. В основном женщины. Там была эта старая белокожая шлюха, госпожа Сибилла, толстая цветная женщина, маленькая блондинка великолепного сложения… Думаю, что это была блондинка. Я имею в виду, что я не видел ее волосы из-за маски. Но у нее были светлые волосы, и я с удовольствием бы с ней поразвлекся, если бы не эта ерунда с целованием…

— Давайте займемся описаниями.

— Хорошо, но на большинство этих придурков я не обратил особого внимания. В основном это настоящие неудачники, только голые.

— Вы не заметили женщину хорошего сложения с родинкой на левой груди?

— Нет. И думаю, что уж я бы заметил, если бы она там была. Лично я очень ценю верхние части в женщине. За исключением той блондинки, они в большинстве были совсем непривлекательны.

— Когда вы были на этом шабаше?

Сойер подумал.

— Три или, может, четыре месяца назад. Они сказали, что наложат на меня проклятие за то, что я ушел таким образом. Но, как видите, я еще дышу.

Позади меня Пит Кустис забросил блесну вдоль магазина, и катушка автоматически, с металлическим воем, смотала леску.

Сойер обиженно на него взглянул и заметил:

— Эй, осторожно, приятель! Вы можете изрядно пораниться этой блесной!

— Ага, — пробурчал Кустис, забрасывая во второй раз. Я спросил Сойера, как он впервые узнал об этой

группе, и он сказал:

— Рыжая девица, у которой есть магазин в Боттоме, пригласила меня. Она продавала им магическую чертовщину, и мы подумали, что это может быть очень возбудительно.

— Это, должно быть, девушка по имени Мейб?

— Да. Ее их развлечения отвратили так же, как и меня. После того, как мы ушли оттуда, мы закончили ночь в мотеле. Она очень хороша в постели. Правда, как и я, слишком прямолинейна в сексе.

Пит Кустис закинул электрический спиннинг в третий раз и сказал:

— Я бы показал эту штуку лейтенанту. Помнишь тот странный звук, который я слышал, когда меня тяпнула за шею то ли сова Мерлина Плью, то ли кот госпожи Сибиллы?

— Да, — я кивнул, — этот самый звук, а?

— Похоже на то, — сказал Кустис. — Склеить липкой лентой четыре блесны — и любой рыбак средней руки достанет тебя этой снастью с расстояния в тридцать футов!

— Вы когда-либо продавали такие вещи госпоже Сибилле? — спросил я Сойера.

— Этой старой ведьме? — улыбнулся Сойер. — Вы смеетесь!

— У вас не сохранилось записей о том, кто мог недавно купить такой спиннинг?

— Господи, нет! Достаточно того, что я регистрирую продажу оружия. Кроме того, вы можете найти такие спиннинги в любом спортивном магазине.

— Что же, вряд ли мы сможем найти что-нибудь более подходящее, — сказал Кустис и добавил: — По крайней мере, сова Мерлина Плью нашла свое объяснение. Она меня тоже начинала нервировать!

Сойер сказал:

— Погодите, вы говорите, что эти полусумасшедшие ведьмы начали дубасить друг друга рыболовными снастями?

— Вы почти угадали, — кивнул я.

— Господи помилуй! — поразился Сойер. — Думаю, мне повезло, что я вовремя от них ушел, а?

Мы с Кустисом переглянулись. Затем я сказал:

— Вам, может быть, повезло гораздо больше, чем вы думаете, приятель!

Когда мы закончили с Сойером, уже наступило время ленча. Но мы оба чувствовали, что важнее сообщить Сэму Брюстеру обо всем, что мы узнали. Мы поехали обратно в Четырнадцатый округ. Брюстер угрюмо жевал свой обычный бутерброд с ветчиной и сыром и ржаным хлебом, который его жена упаковала для него в обычный коричневый бумажный пакет. С тех пор как я начал работать с лейтенантом, я так и не смог определить, делал ли он это из хорошего отношения к полиции или из хорошего отношения к своей жене.

Мы рассказали ему все, что узнали.

Вместо блесны Кустис связал вместе четыре тройных крючка. В пути, когда я вел машину, он экспериментировал с изолентой, и на предмет, который он бросил на стол Брюстеру, было страшно смотреть. Лейтенант рассмотрел сооружение из четырех крючков и пробурчал:

— Очень похоже на кошачью лапу.

— Заметьте, что эти тройные крючки могут царапать в любом направлении, как бы они ни упали, — убеждал я. — Тот шутник в моей квартире действовал через осветительную лампу. Он достал меня, когда я тянулся к выключателю. Затем он нажал на кнопку, и — р-раз! Крючки прошли по тыльной стороне руки и оказались наверху еще до того, как я опомнился!

— Искусный, должно быть, рыбак, — сказал Брюстер. Затем ему пришла в голову еще одна мысль, и он спросил: — А как насчет света? Почему свет загорелся, если кто-то использовал отверстие от лампы, чтобы забраться в твою комнату?

— Провода перерезаны, и в это место был вставлен более длинный кусок гибкого провода, — объяснил я. — Одна сторона лампы, со стороны окна, была не полностью привинчена к болтам на потолке. Когда я зажег свет, он смотал свои когти и втянул лампу на место. В это время я в холле наступал Майку на ногу.

— Модус операнди был практически таким же, когда он — или она — напал на меня, — сказал Кустис. — Теперь, когда я думаю об этом, мне кажется, что он мог сидеть на крыше моего гаража, когда крючки задели меня за шею. К тому времени, когда я повернулся…

— Я знаю, ты искал животное внизу на земле, — перебил лейтенант. — Вы говорите, этот тип, Сойер, утверждает, что наша рыжая продавщица входила в эту команду?

— Он говорил, что она была на одном или двух шабашах, — ответил я.

— Все равно, она должна была это нам сказать, — заметил Брюстер. — Мне, наверное, придется еще раз побеседовать с мисс Мейб, если другие ниточки никуда не приведут.

— Какие другие ниточки? — Я наморщил лоб. — По-моему, мы все еще бродим впотьмах, лейтенант…

— Мы сужаем круг, — сказал Брюстер загадочно. Затем он взглянул на Кустиса. — Пока тебя не было, Пит, звонила мисс Клюни из Консульства Великобритании. Она сказала, что твое предчувствие насчет лорда Ха-Ха подтвердилось.

— Кто это лорд Ха-Ха? — спросил я.

Брюстер не успел ответить, так как Кустис сказал:

— Лорд Глиндиверт, Прайс. Я запросил о нем дополнительную информацию.

— Ничего себе! Не говорите мне, что он тоже убит! Кустис засмеялся:

— Все еще жив и здоров и наслаждается своим медовым месяцем. Та Пауэлл, на которой он женился, не имеет никакого отношения к Цинтии Пауэлл. Просто хорошо сложенная артистка из театра Виндмилл, в Мэйфере. Она даже не из Уэльса, просто фамилия такая. Родилась в Ист-Энде, в Лондоне.

— Вы почему, ребята, не идете на ленч? — спросил Брюстер. — Вы мне не потребуетесь в ближайшие два часа.

У меня в животе бурчало, так что ему не пришлось повторять это дважды. Я спросил Пита, где он собирается перекусить, но он сказал:

— Ты иди. Мне надо еще позвонить мисс Клюни и поблагодарить ее, и еще у меня есть несколько дел здесь, в управлении.

В тот момент я ничего особого не заподозрил. Сказав Питу, что буду в забегаловке, я ушел. Поскольку я сейчас работал в Четырнадцатом округе, мы обычно ходили на ленч в маленький кафетерий рядом с управлением, надо только было пройти через небольшой парк. К этому времени основная масса посетителей уже схлынула, но народу все еще было много. Взяв поднос, я начал осматриваться в поисках места. Заметив знакомое лицо, я стал пробираться к нему. Служитель морга вряд ли подходит в качестве компаньона для еды, но, в конце концов, я был с ним знаком.

Это был Кларенс, длинноволосый хиппи из городского морга. Я поставил поднос на стол, проскользнул на стул напротив него и спросил его небрежно, что он делает так далеко от мест своего обитания.

— Весьма странно, — ответил Кларенс. — Вы, должно быть, достигли большого успеха на собрании своего легиона. Полагаю, что, когда я буду уходить, вы меня спросите, должен ли я идти?

— Ладно, мир! — рассмеялся я, подняв оба пальца, и добавил, что спросил просто из вежливости.

— Меня повысили в должности до мальчика на побегушках, — сказал Кларенс, впиваясь в гамбургер пальцами. Я искренне надеялся, он успел помыть руки перед тем, как выйти перекусить.

Я рассеянно кивнул и принялся за еду, которую преспокойно и закончил бы, если бы Кларенс не добавил:

— Этот ваш лейтенант мог бы воспользоваться почтой, как любой нормальный человек. Так нет же, ему, сукину сыну, надо, чтобы этот чертов ордер на эксгумацию ему принес на блюдечке курьер!

— Ордер на эксгумацию? — Я нахмурился. — Странно, что он мне об этом не сказал. Это, во всяком случае, судебный ордер? Почему ему потребовалось, чтобы ты его доставил?

— Ни малейшего понятия. — Кларенс чертыхнулся. — Я знаю только, что Сэнди Макалпин выпросил этот ордер сегодня утром и послал меня с ним к Брюстеру.

— Кого они на этот раз выкапывают?

— Откуда я знаю? Я не читаю чужую почту!

— Здесь дело нечисто, — сказал я, вставая. Кларенс окликнул меня:

— Эй, вы почти ничего не съели!

— Съешь сам, — бросил я. — Кое-кто из нас слишком торопится, и, кроме того, мне внезапно расхотелось есть!

Добравшись до кабинета Брюстера, я узнал, что он ушел.

Несколько минут потребовалось, чтобы подтвердились мои подозрения — Пит Кустис исчез вместе с ним.

Я позвонил в морг и спросил Макалпина. Мне сказали, что в первой половине дня его не будет. К этому времени у меня созрела идея о том, где я могу их всех найти.

Но я ошибался.

Приехав на кладбище Гленвуд, я целый час тщетно их искал. Затем я решил, что надо думать головой, и снова позвонил в морг. Дозвонившись до секретарши Макалпина, я, пытаясь говорить искренне, сказал:

— Я, должно быть, перепутал кладбища. Я должен был сегодня днем раскапывать вместе с Сэнди ту могилу, и я был уверен, что это на кладбище Гленвуд.

— Могилу? — она спросила озадаченно.

— Могилу, склеп, черт его знает, — холодно ответил я. — Сэм Брюстер съест меня за то, что я заблудился. Меня не было, когда приходил курьер, а наш дежурный не мог вспомнить, куда они поехали.

— А, это без проблем, — ответила девушка. — У меня есть копия судебного ордера. Сейчас посмотрю… Кладбище Саннивейл, фамильный склеп семьи Вагнер. Это прямо по дороге на юг от Гленвуда.

— Наверное, поэтому я и перепутал, — сказал я, почувствовав, что внезапно у меня стало сухо во рту.

Я поблагодарил ее, повесил трубку и буквально понесся к машине. Включив сирену и мигалку, не жалея покрышек, я летел к ближайшему кладбищу.

Проехав ворота кладбища, я отключил сирену. Но затормозил я только тогда, когда, проехав по дорожке, увидел машину «скорой помощи» из морга и полицейскую машину напротив склепа, построенного из коричневого мрамора в викторианском стиле, размером с прибрежный коттедж.

Они все еще пытались открыть тяжелые бронзовые двери, когда я вылез, подошел к ним и спросил Брюстера:

— Что такое, Сэм, что за чертовщина здесь происходит?

Брюстер и Кустис с несчастным видом переглянулись, а Макалпин и его ассистентка были просто озадачены. Затем Брюстер сказал:

— Послушай, Прайс, ты же с ней все-таки спал, как известно!

Я взглянул на готическую надпись «Вагнер» над дверью и прорычал:

— Теперь уже и Пат подозревают? Она не имеет никакого отношения к семье Вагнер, только по браку. И ее мужа вы здесь тоже не найдете. Он был кремирован!

— В этом все и дело, — успокоил меня Кустис. — Последним родственником Карла Вагнера была его тетя, и она умерла два года назад. Я ничего не смог обнаружить на кладбище Гленвуд. Но, зная, что ведьмы используют обычно то, что под рукой, я посмотрел здесь и сразу нашел, по-видимому, именно то, что надо.

— Не совсем уверен, что я вас понимаю. — Я сдвинул брови. — Вы думаете, Мама Палавер и ее сын могут быть здесь?

— Где-то же они должны быть, — сказал Кустис. — А этот склеп не открывали по меньшей мере два года — официально. Но, что более важно, его никто не будет открывать и в ближайшем будущем. Твоя девица, как вдова Карла Вагнера, является его официальной владелицей. Но ее семья живет далеко и…

— Вы совсем меня запутали, — сказал я. — Пат сейчас в Аллендорфе, если это вас интересует. Так зачем вся эта таинственность? Почему вы не хотели, чтобы я принимал в этом участие?

— Ну Сэм же сказал, что тебя это в определенном смысле эмоционально затрагивает.

— Имеется в виду, что я рассказал бы Пат?

— Эта мысль приходила нам в голову.

— Вы, значит, оба потеряли свои головы, по-видимому. Ваше представление и так видно всем вокруг.

Опять я заметил, как Брюстер бросил на Кустиса странный взгляд. Но Пит просто пожал плечами и пробормотал:

— Все в порядке, только один оборот остался. Все крепко взялись за свои животики?

— Открывай, — сказал Брюстер.

Кустис нажал на инструмент, всунутый в ржавый замок, и дернул за тяжелую бронзовую рукоятку. С протестующим визгом несмазанных петель дверь открылась наружу, и Кустис, прочистив горло, сказал:

— Добро пожаловать во Внутреннее Святилище.

Никто не засмеялся.

Несмотря на солнечный день, внутри было довольно темно. Кустис, доктор Макалпин и лейтенант догадались взять фонарики. Ассистентке, Барбаре, и мне пришлось обходиться без них.

— Это, должно быть, последнее официальное захоронение, — заметил Макалпин, осветив темный гроб из красного дерева, расположенный в нише около двери. Проводя лучом по шву под крышкой, он добавил:

— Свинцовая подложка не нарушена. Не думаю, что кто-то здесь выкидывал фокусы.

— А как насчет этого? — спросил Кустис. В свете фонаря он прочитал надпись на бронзовой пластине: — «Герман Манхайм Вагнер, 1867-1941». Дядя Герман умер уже давно, не так ли?

— Пломба сломана, — сказал Макалпин. — Посмотрим?

Пит начал взламывать крышку при помощи конфискованной фомки, которую он взял с собой из машины. Но Макалпин сказал:

— Только обзорную панель, сержант. Верхняя треть открывается отдельно, видите?

Кустис кивнул и, переводя фомку вдоль шва, пробормотал:

— Крышка перекошена. Болты тоже, по-видимому, не затянуты.

Затем он открыл секцию, прикрывающую голову и плечи того, кто был внутри, и пошутил:

— Ку-ку!

Рядом со мной Барбара прошептала:

— Я просто без ума от могильного юмора, а вы?

Я не ответил. Я подумал, что ей и Макалпину это должно быть привычно. Но сам я чувствовал, что у меня может начаться нервное хихиканье. Если вы собираетесь наложить в штаны, то остроумные замечания всегда это перебивают.

— И что мы имеем, Сэнди? — спросил Брюстер, когда Макалпин посветил в открытый гроб.

— Пару скелетов, — пробурчал Макалпин.

— Пару? — «поразился» Брюстер.

Судебный эксперт задумчиво втянул воздух и сказал:

— Да. Один из них разложился недавно, не без помощи пепсина. Другой высох, кроме тех мест, где его замочили. Если вас интересует мое мнение, то мы здесь имеем пресловутого Германа Вагнера и неизвестного чернокожего мужского пола.

— Предположим, что это Герман Вагнер и Лью Эванс, и все становится на свои места, — сказал Брюстер. Он кивнул Кустису: — Отличное начало, Пит.

Кустис заметил:

— Похоже, что здесь еще один гроб недавно передвигали. Видите пыль на камне?

Макалпин прочитал:

— «Хильдегарда Эрнестина Вагнер, 1894-1948». Похоже на то. Вряд ли бы им захотелось открывать более свежий гроб.

Макалпин стал сам открывать этот гроб, а Кустис прошел в глубь склепа, освещая фонариком пыльные вместилища давно уже мертвых родственников Пат по браку. Макалпин оказался более искусным, чем Кустис, в открывании гробовых крышек. Уже через несколько секунд он заглядывал внутрь:

— Ну, если, конечно, старая Хильдегарда не была сиамскими близнецами, то я бы сказал, что один из этих черепов когда-то принадлежал Маме Палавер.

Я заглянул через его плечо и увидел отвратительную картину. Два черепа лежали щека к щеке среди истлевших обрывков материи.

— Кто из них кто, доктор? — спросил я.

— Трудно сказать, — ответил Макалпин. — У Эванс были кавказские черты лица, а для нас они оставили только череп. Тот, что справа, кажется, немного посвежее. Но мы узнаем точно после некоторых химических тестов и проверки зубов.

Позади я услышал звук отдираемых досок, и Пит Кустис издал вздох ужаса:

— О Господи!

— Что там, Пит? — спросил я, шагнув к нему, в то время как он в свете фонаря смотрел в гроб, который только что открыл. Кустис резко повернулся, направил луч света вниз, на каменный пол, и стал просить:

— Не смотри, Прайс! Просто дай мне собраться с духом, и я объясню, но…

— Да что с тобой такое? — Я сдвинул брови и шагнул к нише, пытаясь заглянуть в гроб. Но было слишком темно.

— Дай фонарь, Пит, — сказал я.

— Сэм? — смущенно выдавил Пит.

— Это тот, о ком я и думал? — тихо спросил Брюстер.

Кустис просто кивнул. Затем, когда я снова потребовал свет, Брюстер сказал:

— Лучше покончить с этим сразу, Пит. — И Кустис просто отдал мне фонарь.

Я сказал:

— Что это за чертовщину вы тут несете? — и направил луч света в гроб.

Боюсь, что потом я завопил.

Патриция Вагнер смотрела на меня, и ее ослепительное обнаженное тело казалось непристойно чистым среди грязи и пыли пятидесятилетней давности. В ее сердце, наподобие осинового кола, была забита сломанная берцовая кость того, кому этот гроб принадлежал по праву!

— Теперь пришли в себя? — Голос ассистентки Макалпина, Барбары, доносился откуда-то из глубин космоса. Я еще раз чихнул в пропитанную нашатырным спиртом тряпку, которую она держала у моего носа, и пробормотал:

— Что случилось, я потерял сознание?

— Да, после того, как вас вырвало прямо на меня, — сказала девушка, поддерживая мою голову у себя на коленях.

Внезапно сознание полностью вернулось ко мне, и я сел, дико оглянулся вокруг и спросил:

— Куда поехали Кустис и лейтенант?

Они вынесли меня и положили на траву. Макалпин стоял, в то время как Барбара возилась со мной. Но остальные исчезли вместе со своей машиной.

— Они поехали арестовывать кого-то, — сказала Барбара. — Сказали, что вы можете присоединиться к ним в университете, если почувствуете такое желание.

— Кого же они там ловят? — Я моргнул, позволяя Макалпину поднять меня на ноги. Медэксперт пожал плечами и ответил:

— Они говорили что-то насчет колдуна. Но они так спешили…

Я не слышал остального. Если это «остальное» вообще было. Я бросился к машине, завел ее и, мчась через весь город к университету, нарушал все правила — как дорожного движения, так и здравого смысла.

Но обогнать их я все же не смог.

Издалека я услышал усиленный мегафоном голос. Подъехав к группе беспорядочно поставленных полицейских машин, блокирующих проезд, где жили преподаватели, я нажал на тормоза Выбравшись из машины, я схватил за шиворот проходившего мимо воспитателя и спросил, где все это происходит. Он махнул рукой вдоль улицы и сказал:

— Пригибайте голову, сержант. Они обложили какого-то психа в одном из домов. Он стреляет во все, что движется, и, по-видимому, у него мощная винтовка!

Я вытащил свой пистолет и, пригнувшись, побежал к высокой фигуре, стоявшей в отдалении, в которой я признал Пита Кустиса. Он с полудюжиной полицейских в форме держал на прицеле фасад дома дяди Дэя. Они прятались за машиной Брюстера, у которой было разбито лобовое стекло и одно из боковых.

Почти добежав до Пита, я увидел лейтенанта, лежащего на траве под прикрытием машины. Он опирался на локоть, но кровь, пробивающаяся сквозь брюки из-под жгута на его левом бедре, говорила о серьезном ранении. Они увидели меня одновременно, и Кустис крикнул:

— Держи голову ниже, Прайс, он стреляет из того окна на чердаке!

— Это же дом моего дяди! — ужаснулся я.

— Мы знаем, — сказал Кустис. — Именно он в нас и стреляет!

— Дядя Дэй? Я в это не верю!

— Тебе лучше в это поверить! — сказал Брюстер. — Он открыл стрельбу, как только мы подъехали. Он, должно быть, совсем свихнулся, когда увидел, как быстро мы сюда добрались. Но все равно он бы далеко не ушел!

— Он убил Патрицию Вагнер, — тихо сказал Кустис. — Если под конец она бы не стала играть Добрую Волшебницу Гленду, он бы убил и тебя тоже.

— Это самое дикое из того, что я вообще когда-либо слышал, — возразил я. — Дядя Дэй практически вырастил меня! Он самый лучший мой друг!

— О, может быть, ты ему и нравился, — сказал Кустис. — Но, понимаешь, он любил Патрицию Вагнер, а ты был на его пути, так что…

— Вы должны дать мне возможность с ним поговорить, — настаивал я, поворачиваясь к Сэму Брюстеру. — Если уж он кого-то и будет слушать, то это меня.

— Ты только шагни туда, и он снесет тебе башку, чертов дурак! — бросил Брюстер. — Ты что, не понимаешь, что с самого начала они собирались убить тебя, черт бы тебя побрал!

Я все еще пытался найти ответ на эту, по существу, бессмысленную реплику, когда к нам присоединился человек с золотым значком, в форме капитана полиции. Он представился начальником Девятого округа и, казалось, был несколько ошарашен тем фактом, что мы охотимся на его территории без лицензии на отстрел. Брюстер начал объяснять, но капитан его перебил:

— Знаю, знаю, я связывался по радио с Четырнадцатым округом. Сейчас для вас подъедет мясовозка.

— Какая мясовозка? — фыркнул Брюстер. — Я не уеду, пока мы не выкурим этого ублюдка!

— Это вы так думаете, лейтенант! — оборвал его капитан. — Я здесь командую, и я не собираюсь допускать, чтобы кто-то из наших помирал рядом со мной, когда я могу что-то сделать!

Два полицейских в форме и белых шлемах подбежали к нам на четвереньках. Один из них отдал честь капитану и сказал:

— «Скорая помощь» и пожарные на подходе, капитан Браун. Нам сейчас открывать огонь газовыми зарядами?

— Не надо пока газа, — бросил Браун. — Эти наполовину деревянные дома вспыхивают, как коробка спичек! Подождем, пока приедут пожарные, и начнем закидывать его газом. Кто прикрывает с той стороны?

— Сержант Бронсон со своим взводом, сэр. Живым он не уйдет, если не будет держать руки вверх, когда решит выйти и посмотреть представление.

— Он не выйдет, — сказал Кустис мрачно. — Мы обвиняем его по всем статьям, кроме болезни проказы, и, кроме того, он наркоман.

— Пусть прокурор заботится об обвинениях, — сказал капитан Браун. — А я пока позабочусь о том, чтобы не дать ему возможности подстрелить еще несколько полицейских.

По городку разнеслась сирена «скорой помощи», и Браун, подбородком указав на двух полицейских, сказал:

— Вот наконец мясовозка. Вы двое несите лейтенанта Брюстера за зону обстрела. Он может опять начать палить по белым халатам медиков.

— Но это легкая рана, капитан! — настаивал Брюстер, в то время как патрульные наклонились, чтобы его поднять. Браун пожал плечами:

— Пусть мясники-хирурги об этом судят. Вас подстрелили из винтовки 30-06, а пули такого размера достаточно, чтобы запустить вас в небеса. Тащите его сюда, Мартин!

Патрульные унесли все еще протестующего Брюстера. Браун, не обращая на него внимания, изучал дом, находясь под прикрытием разбитой машины. Он сказал, отчасти обращаясь сам к себе:

— Мы запустим газ в эти ромбовидные окна на первом этаже. Тогда естественное движение воздуха понесет его вверх и наружу через открытое окно, из которого он стреляет.

— Как ты думаешь, он может застрелиться, Прайс? — тихо спросил Кустис.

— Ради Бога, откуда же я знаю? — ужаснулся я. — Я не могу поверить, что мы говорим об одном и том же человеке! Так много всего и так быстро произошло, что я не знаю, что я дальше буду делать!

Браун озадаченно взглянул на нас, и Кустис быстро объяснил:

— Это сержант Прайс, сэр, племянник того типа.

Браун кивнул и сказал:

— А, да, тот полицейский, которого они пытались убить. Я должен пройти по линии, сержант Кустис. Вы тут справитесь вдвоем?

Кустис кивнул. Браун пошел по дорожке за припаркованными автомашинами и стал вдалеке на кого-то орать:

— Держи ниже свою чертову башку, Падилла! У него, черт побери, не игрушечная винтовка!

Голова у меня шла кругом, в животе бурчало.

— Пит, — стал я просить Кустиса, — ради Бога, скажи, в чем дело! Я все еще не имею ни малейшего понятия о том, что происходит, и, кажется, меня опять стошнит!

— Не принимай близко к сердцу, приятель, — успокоил Кустис. — Давай устроимся поудобнее, и я попробую тебе все изложить.

Он подождал, пока я встану рядом с ним на колени под прикрытием машины. Затем, все еще держа дом под прицелом своего служебного револьвера, он сказал:

— Наверно, начнем с самого главного? Суть в том, что я не знаю, с чего начать!

— Можешь попробовать начать с самого начала, черт побери!

— Хорошо. Скажем, сначала была девочка по имени . Патриция Келлер, которая была первой красоткой в маленьком городе, но мыслила она идеями большого города. Как ты знаешь, она была красива. Но не так красива, как воображала. Как-то так получалось, что бедная Пат Келлер всегда оказывалась на втором месте. Когда она приехала в большой город, она обнаружила, что Принцесса Роз из Аллендорфа ни на кого особого впечатления не производит. Она попробовала стать Мисс Америкой и провалилась. Вышла замуж за богатого мужика и добилась, что он упал у нее мертвым. Попыталась играть на сцене и закончила преподавателем. Это все, должно быть, было для нее крайне огорчительно, когда она начала подкрашивать седину и терять второй комплект искусственных зубов.

— Подожди, — возразил я. — Она не была такой уж старой. И, кроме того, она же добилась богатства.

— У нее были деньги, второстепенное положение во второстепенном колледже и дорогие искусственные зубы. Но этого ей было недостаточно, Прайс. Это не для той маленькой девочки, которая принимала оплату Розовой Аренды и которой до первого бюстгальтера твердили, что она лучше всех. Пат считала себя неудачницей, и, как многие неудачники, она занялась оккультизмом. Через эти занятия, здесь, в университете, она познакомилась с Мерлином Плью и, несмотря на то, что она тебе говорила, восприняла его очень серьезно. А тем временем происходили другие события, которые ей уже были неподвластны. Подожди! По-моему, там что-то движется!

Не дыша, мы в течение нескольких секунд смотрели на чердачное окно дома дяди Дэя. Затем Кустис пожал плечами и сказал:

— Мне, должно быть, везде мерещатся привидения!

— Мне тоже, — сказал я. — Каким же образом здесь оказался замешан дядя Дэй?

— Он появляется позже, — ответил Кустис. — Я сомневаюсь, что вначале она его серьезно восприняла. Она связалась с колдовским культом госпожи Сибиллы и жила в свое удовольствие, играя Королеву Роз в психованном мире духов. Секс и наркотики тоже, должно быть, развлекали. Это была леди с родинкой на сиське и странными идеями насчет любви.

— Черт побери, Пит, у нее не было никакой отметки на ее, э-э, груди.

— У тебя тоже не было колдовской метки на запястье, пока ты ее не нарисовал, — сказал Кустис. — Кроме того, это все равно должна была быть именно она. Обо всех остальных мы все знаем! Видишь ли, госпожа Сибилла использовала Плью и Маму Палавер для создания магических эффектов, которые сама она не могла сделать. Как и Пат Вагнер, эта старуха из Уэльса была просто невротичной полулесбиянкой с недоразвитыми мечтами о том, что когда-то, где-то, каким-то образом должна найтись волшебная уловка, с помощью которой можно будет заставить стрелки часов двигаться в обратную сторону, и мы все будем молодыми и красивыми. Они пробовали взывать к Дьяволу, занимались диким сексом и галлюциногенными наркотиками. Дальше дело стало осложняться. Появилась Цинтия Пауэлл, она искала своих давно потерянных родственников, и ее единственная родственница — госпожа Сибилла — взяла ее под свое крыло. Эта девушка была еще одной неудачницей — сиротой с выпирающими зубами и странными понятиями о сексе. Она сразу же присоединилась к развлечениям и играм, и все было просто великолепно, пока однажды ночью эта старая потаскуха, госпожа Сибилла, не улеглась в кровать с окурком, напичканным марихуаной, в зубах. Матрас загорелся, и остальные потушили его без помощи пожарных. Но старая шлюха в это время умерла от того, что надышалась дымом.

— Это, должно быть, случилось месяца два назад?

— Да, и это создало для них проблемы. Им нужен был ее дом, чтобы проводить в нем свои оргии. Но Цинтия едва ли могла стать официальной наследницей, и, кроме того, они все делали грубо. Мама Палавер немного умела ухаживать за мертвецами. Так что, пока они решали, что делать, Мама Палавер забальзамировала эту старую летучую мышь и хорошенько заморозила в своем храме вуду.

— И нашла кого-то для замены! — На этот раз я сам догадался, как объяснить непонятный момент. Затем, наморщив лоб, я спросил: — Но кто же была та женщина, которая изображала госпожу Сибиллу?

— Мама Палавер с выбеленным лицом, — сказал Кус-тис. — Эти две женщины были примерно одного возраста и комплекции, и Мама Палавер говорила по-уэльски. Немного пудры на ее кавказское лицо, розовые бигуди в ее новый седой парик…

— Картина ясная, — перебил я. — Хотя она была чертовски хорошей актрисой.

— Не совсем, если принять во внимание, что никто из нас никогда не видел настоящую госпожу Сибиллу, а соседи ее считали затворницей. Полагаю, что они даже забыли о госпоже Сибилле на некоторое время. Затем однажды ночью Цинтия на своем пути на Луну приняла чрезмерную дозу, и — конец! У них на руках уже стало две мертвых ведьмы. Так что, еще один укол с бальзамирующей жидкостью, и — подвинься, госпожа Сибилла!

— Господи! Сколько же мертвецов было у Мамы Палавер в холодильнике?

— Только два, но даже этого было немного чересчур для Пат Вагнер. Она не была совсем уже сумасшедшей и собиралась было провести чистку в этой шайке, когда твой дядя Дэвид представил ей свой сюрприз и направил ее мысли по другому пути.

— Дядя Дэй был членом группы?

— Сначала нет. Это был просто приятный грязненький старичок, и его подогревала самая красивая преподавательница в городке. Он проводил исследования для своей книги об уэльских угольных копях и, естественно, рассказал Пат о том, что он там заодно обнаружил. После этого возникла любовь со второго взгляда. На что бросаются американки из маленьких городков — так это благородный титул.

— Послушай, — фыркнул я. — У дяди Дэя нет титула!

— Нет, — сказал Кустис. — Но у тебя на днях будет. Твой отец был троюродным братом лорда Глиндиверта, но он умер. И лорда нет — повторяю, — нет более близких родственников и нет наследника.

— Но, черт побери, он еще жив!

— Само собой, и ему почти семьдесят. Хелен Клюни говорит, что это вопрос нескольких коротких лет, пока он в постели со следующей девушкой из хора не выдохнется окончательно и не оставит тебе свой титул. Никаких денег, только титул и место в Палате Лордов, если оно тебе нужно. Пат и твой дядя очень хотели и того, и другого.

— Но эти титулы переходят по майорату, — возразил я. — От старшего сына к старшему сыну, если условия позволяют, а дядя Дэй был младшим братом моего отца!

— Ты умеешь соображать, когда захочешь, — сказал Кустис. — Как только Пат сказала твоему дяде, как сильно она будет его любить, если у нее будет возможность увидеть настоящую королеву в Хэмптон Корте, они решили, что с тобой надо что-то делать. Причем быстро. Если бы они стали ждать, когда лорд умрет, и убили бы тебя после этого, мотив был бы вполне очевиден. Они решили, что все должно выглядеть благопристойно. Ты должен был быть убит при исполнении служебных обязанностей, задолго до того, как дорогой дядя Дэвид выразит подобающее случаю удивление, когда станет новым лордом Глиндивертом. И, так как Пат Вагнер уже знала, что занятия в банде придурков не подобают леди Глиндиверт, они решили объединить свои усилия по расчистке своего хозяйства.

— И они оба знали, что я говорю по-уэльски, — нахмурился я, когда до меня дошли его слова.

— Правильно. Так что первым их шагом было добиться того, чтобы тебя подключили к делу, которое, как они думали, мы никогда не сможем раскрыть. Они использовали Плью и Маму Палавер, не докладывая им о том, как в дальнейшем обернется дело, и водили нас таким образом за нос. Сначала на сцене появилась Патриция Вагнер, изображая из себя Цинтию, и…

— Так это Пат приходила под видом Пауэлл?

— Несомненно. Парик со светлыми волосами и искусственные зубы. Блондинка — это просто блондинка, и у них была почти одинаковая комплекция. После того как она выдала нам свою слезоточивую историю, они оставили тело настоящей Цинтии Пауэлл там, где мы могли ее найти. Так им удалось добиться того, что тебя перевели в Четырнадцатый округ, и мы втроем понеслись по следу к дому госпожи Сибиллы. Затем, когда Мама Палавер немного подразнила нас своими кошками и кровавыми пятнами, они оставили в доме настоящую госпожу Сибиллу и подожгли его. Это позволило им избавиться от мертвеца и в то же время привело тебя к Мерлину, который думал, что его наняли только для того, чтобы перепугать тебя до смерти.

— Так что Мерлин показал мне пару фокусов, заманил на шабаш, и там они спровоцировали меня, чтобы я раскрыл свое инкогнито, думая, что они хотят разделаться с Мамой Палавер в ее нормальном обличье. Но я же говорил с госпожой Сибиллой и… а, понятно, белая пудра и быстрое переодевание за кулисами.

— Когда твой дорогой дядя Дэвид оглушил тебя, — продолжал Кустис, — эти профессиональные жулики запаниковали. Зомби Джонс и по крайней мере еще один сбежали. Возражения Мерлина Плью, Мамы Палавер и Лью Эванса твой дядя приглушил при помощи твоего служебного револьвера. Затем они перетащили тебя в другой конец подвала, застрелили кота, чтобы запутать дело, и повезли мертвецов к могиле, которую их бывшие помощники выкопали заранее. Бог знает, как они смогли объяснить Мерлину, для чего им нужно было переносить тело сержанта Говера. Но, хотя они и подготовились заблаговременно, у них была всего одна могила. Так что они положили в нее Мерлина, обработав предварительно все три тела по рецепту Мамы Палавер. Думаю, этим занималась Пат в грузовике, когда твой дядя был за рулем. Его самого мало волновали всякие тонкости, но чтобы суметь понять образ ее мыслей, надо быть очень странным человеком. Во всяком случае, у них на руках оказалась пара незапланированных мертвецов. Пат вспомнила о фамильном склепе Вагнеров, и, вероятно, у нее был ключ. Так что…

— Ну ладно, — перебил я. — Ты до сих пор не представил мне ни грамма серьезных доказательств и, что более важно, не объяснил, как Пат оказалась в этом чертовом гробу!

— Доказательства — это не проблема, — сказал Кустис. — У Хелен Клюни есть копии писем, которые твой дядя писал в Угольную Корпорацию Великобритании. Мы сразу же заинтересовались Патрицией Вагнер, когда узнали, что она являлась владелицей того склада, доходного дома, где было найдено тело Цинтии Пауэлл, и совладелицей «Уэльского уголка». Сопоставить все это, чтобы обнаружить какой-то смысл, было гораздо труднее.

— И вы все от меня скрывали?

— Не так уж и все, Прайс. Но было бы очень неумно сообщать тебе, что мы подозреваем твоего кровного родственника и девицу, с которой ты спишь, не правда ли? Кроме того, пока не подтвердились некоторые из тех диких историй, что ты рассказывал, ты и сам в какой-то мере был под подозрением!

Пригибаясь за линией автомобилей, вернулся капитан Браун и спросил нас, не заметили ли мы чего-нибудь. Кустис отрицательно кивнул головой и ответил:

— Никаких признаков жизни со времени последней канонады.

— Он мог себя и прикончить, — сказал Браун. — Но я не буду рисковать, мы сможем войти и после газовой обработки. Посмотрим, не смогу ли я поторопить этих чертовых пожарных!

Когда он ушел, я сказал:

— Ты уже почти меня купил, Пит. Но, черт побери, каким образом Пат оказалась в склепе? Я с ней разговаривал еще сегодня утром!

— Думаю, что тебе это польстит, — сказал Кустис. — Но мы с Сэмом видим дело таким образом. Весь план начал разваливаться, когда твой дядя сделал ошибку, познакомив тебя с этой девушкой. Во-первых, ты намного моложе и лучше выглядишь, во-вторых, Пат была достаточно умна, чтобы понять, что ей не нужен был бы этот старик, если бы она смогла подцепить тебя!

— Она и подцепила. А когда лорд Глиндиверт умрет, я наследую титул, никого не убивая, да?

— Верно. Только твой дядя не собирался этого допускать после того, как помог ей убить несколько человек и попробовал вкус ее домашней кулинарии. Так что под конец у них, должно быть, было несколько острых моментов, когда Пат упиралась, утверждая, что хочет еще немного тебя попугать, в то время как на самом деле она берегла тебя для себя. У дорогого дяди кончилось терпение, и он стал действовать сам. Пат, к примеру, подсунула тебе галлюциногенный наркотик в ту же банку кофе, в которую он уже насыпал белладонны. Именно Пат, по-видимому, имитировала кошек и охотилась на нас с рыболовными снастями. Она, наверное, говорила старику, что хочет напугать побольше полицейских перед тем, как тебе придется погибнуть при исполнении. Но то, что она провела две последние ночи с тобой на пуховиках, было уже слишком, даже для грязного влюбленного старика.

— Поэтому он ее убил, — трезво пробормотал я.

— Вряд ли у него был другой выбор, — сказал Кустис. — Как только ты стал клевать из ее рук, ей было необходимо его убить, просто чтобы замести следы. Не знаю, она ли стала охотиться за ним с пистолетом, или он за ней, но, через некоторое время после того как ты ее поцеловал на прощанье сегодня утром, они стали решать свои проблемы, и, как ты понял, он взял верх. Спрятать ее в склепе — это была не такая уж плохая идея, но забивать кость ей в сердце немного ненормально. И он сбросил маску, когда мы подъезжали, так как Сэм забыл выключить сирену.

Некоторое время мне нечего было сказать. Меня передернуло, я сглотнул, чувствуя отвратительный вкус во рту. Затем я сказал:

— Господи, у меня нет ни малейшего намерения принимать этот чертов титул, если он когда-нибудь мне достанется! Если бы они это знали…

— Ты был бы мертв, — жестко ответил Кустис, — а мы с Сэмом, вероятно, до сих гадали бы почему!

— Если бы я только мог с ним поговорить, — стал настаивать я. — Я знаю, что он болен, Пит. Но он не всегда был таким, и, гм, зная методы, с помощью которых Пат могла вертеть, как чурбаном, таким сравнительно разумным человеком, как я…

— Кто это стреляет газом? — заорал капитан Браун, перебегая к нам от линии Машин, где он беседовал с другими людьми в форме. Мы с Питом переглянулись, и затем, когда я взглянул на дом, я увидел белые клубы дыма, валившие с нижнего уровня дома дяди Дэя. Браун повторил свой вопрос, добавив: — Здесь отдаю приказы я, черт бы побрал!

Тогда Кустис спокойно сказал:

— Капитан. Никто не стрелял газовыми зарядами. Ни одно из окон не разбито.

У Брауна отпала челюсть. Повернувшись на месте, как волчок, он завопил:

— Райан! Живо сюда с матюгальником!

Патрульный в белом шлеме подбежал с электрическим мегафоном, Браун вырвал его у него из рук и повернулся к дому. Он нажал на кнопку, и по городку разнесся его голос:

— Внимание, профессор Прайс, ваш дом горит! Выбрасывайте винтовку и давайте поговорим, а?

Вместо ответа дядя Дэй послал пулю в ствол вяза, рядом с которым в это время стоял Браун.

— Что ж, он еще жив, — пробормотал капитан, бросаясь на четвереньки в траву.

— Дайте мне эту штуку, капитан, — сказал я. — Может быть, он будет слушать меня.

Браун заколебался. Затем, со словами:

— Он же не слушает даже меня! — он отдал мне мегафон. Я направил его в сторону дома и закричал на уэльском языке:

— Это Морган, дядя Дэй! Я знаю, что эта грязная потаскуха сделала с нами обоими, и я с тобой, родич! Я найду вам адвоката, дядя Дэй, и даю вам слово, что они с вами ничего не сделают. Но вы должны выйти оттуда. Дом горит, вы же видите!

Он опять выстрелил. Я почти ожидал этого и только моргнул, когда надо мной прожужжала пуля.

— Что он говорил? — спросил Браун.

Кустис сказал:

— Это уэльский язык. Тот старик — уэльсец.

— Он будет жареным уэльсцем, если не позволит нам быстро его оттуда вытащить!

— Пожарная машина прибыла, капитан! — прокричал один из белых шлемов. Браун пожал плечами:

— Много ли толку от нее, если он в нас стреляет. Единственная помпа, к которой надо тянуть шланг, находится на линии его огня!

— Ради Бога, выходите! — закричал я в мегафон. Сквозь ромбовидные окна первого этажа были видны языки пламени.

Кто-то заметил:

— Ну и огонь!

— Все же она была здесь сегодня утром, — сказал Кустис. — Он, должно быть, схватил ее, вывез отсюда и убил. Но он забыл обыскать это место.

— Обыскать в поисках чего? — спросил Браун. — Бомбы замедленного действия?

Раньше, чем Кустис успел ответить, раздался глухой удар, за которым последовала серия взрывов. Стекла вылетели наружу, и мощное пламя объяло весь дом. Если кто-то там и кричал, то за ревом огня его невозможно было услышать. Я повернулся и пошел, когда пожарные присоединяли первое звено шланга к гидранту. Я успел пройти уже треть пути по газону, когда меня догнал Пит Кустис и тихо спросил:

— Ты, э-э… все в порядке, Прайс?

— Мне кажется, меня сейчас опять стошнит, — пробормотал я. — Но я тебе помогу написать отчетный рапорт, позже. Ты ведь задержишься допоздна?

— Похоже на то, — сказал Кустис. — Но я и сам справлюсь, приятель. Почему бы тебе не отдохнуть, а? Судя по твоему виду, тебе не помешало бы поспать и…

— Спать? — Меня передернуло. С отвращением я заметил, что тени становились длиннее, по мере того как солнце склонялось к западу. Я устало покачал головой и ответил: — Ты, наверное, смеешься. Не думаю, что я вообще когда-нибудь смогу теперь заснуть.

Но я ошибался.

В конце концов мне удалось заснуть — часа на два — меньше чем через неделю после того, как из-под руин извлекли обугленное тело дяди Дэя.