Утром Монтальбано пришел в комиссариат в сером костюме, светло-голубой рубашке, галстуке приглушенных тонов и черных ботинках.
- Прямо загляденье, - оценил Мими Ауджелло.
Не говорить же ему, что он так вырядился, чтобы в девять тридцать вечера слушать сольный скрипичный концерт. Мими решил бы, что он рехнулся. И то сказать, во всей этой затее есть что-то безумное.
- Я сегодня иду на похороны, - пробормотал он.
У него в кабинете звонил телефон.
- Сальво? Это Анна. Только что мне позвонил Гвидо Серравалле.
- Из Болоньи?
- Нет, из Монтелузы. Сказал, что мой телефон ему уже давно дала Микела. Он знал, что мы дружим. Сейчас он приехал на похороны и остановился в «Делла Балле». Пригласил меня с ним пообедать, во второй половине дня он уезжает. Что мне делать?
- В каком смысле?
- Не знаю, я чувствую себя неловко.
- Почему?
- Комиссар? Говорит Эмануэле Ликальци. Вы придете на похороны?
- Да. Во сколько?
- В одиннадцать. Потом прямо из церкви гроб отправят в Болонью. Есть новости?
- Ничего существенного. Вы еще задержитесь в Монтелузе?
- До завтрашнего утра. Я должен договориться с агентством по недвижимости о продаже виллы. После обеда я поеду туда с агентом, он хочет все посмотреть. Ах да, вчера вечером я летел в одном самолете с Гвидо Серравалле. Он тоже приехал на похороны.
- Щекотливая ситуация, - вырвалось у комиссара.
- Вы так считаете?
Доктор Эмануэле Ликальци снова надел свою маску.
- Поторопитесь, вот-вот начнется, - сказала синьора Клементина, пригласив его в комнату рядом с гостиной. Они уселись. Ради такого случая синьора надела длинное вечернее платье. Выглядела она как постаревшая дама с портрета работы Джованни Болдини. Ровно в девять тридцать маэстро Барбера начал концерт. Спустя пять минут у комиссара появилось странное ощущение, от которого он никак не мог избавиться. Ему казалось, что поет не скрипка, а женский голос, умоляющий выслушать его и понять. Медленно, но уверенно звуки складывались в слоги или даже в слова, сливались в жалобный древний плач, который по временам достигал вершины трагизма. Этот тревожный женский голос рассказывал об ужасной тайне, которую сумеет постичь лишь тот, кто способен полностью отдаться музыке. Комиссар закрыл глаза, глубоко взволнованный и потрясенный. Но одного он не мог понять: раньше у скрипки был совсем другой тембр, не могла же она так измениться? Не открывая глаз, он позволил голосу увлечь себя за собой. И увидел, как входит на виллу, пересекает гостиную, открывает витрину, берет футляр от скрипки… Так вот что его так мучило; вот та деталь, которая выпадала из общей картины! Голова словно взорвалась от яркой вспышки, и он застонал, как от боли.
- Вы тоже расчувствовались? - спросила синьора Клементина, утирая слезу. - Он еще никогда так не играл.
В это мгновение концерт, по-видимому, как раз закончился, и синьора включила телефон, набрала номер и принялась аплодировать.
На этот раз комиссар не присоединился к ней, а взял трубку:
- Маэстро? Это комиссар Сальво Монтальбано. Мне очень нужно с вами поговорить.
- Мне тоже.
Монтальбано положил трубку, потом вдруг нагнулся, обнял синьору Клементину, поцеловал ее в лоб и вышел.
Дверь открыла горничная-экономка.
- Не желаете кофе?
- Нет, спасибо.
Катальдо Барбера вышел ему навстречу, протянув руку для приветствия.
Когда Монтальбано, перепрыгивая через две ступеньки, поднимался по лестнице, он пытался представить себе, как будет одет маэстро. Его догадки оказались верны: маэстро, человек скорее хрупкого телосложения, с белоснежными волосами, с маленькими, но огненными черными глазами, был во фраке безупречного покроя.
Единственное, что противоречило этому элегантному облику, - белый шелковый шарф, закрывавший нижнюю часть лица, нос, рот и подбородок, оставляя открытыми только глаза и лоб. Шарф был заколот золотой булавкой.
- Прошу вас, проходите, - любезно предложил Барбера, проводя его в кабинет со звукоизоляцией.
Здесь стояли витрина с пятью скрипками, сложная стереоустановка, металлические подставки для компакт-дисков и аудиокассет, книжный шкаф, письменный стол, два кресла. На столе лежала еще одна скрипка - видимо, именно на ней и играл маэстро.
- Сегодня я играл на гварнери, - сказал маэстро, показывая на скрипку, как будто в подтверждение догадки Монтальбано. - У нее несравненный, небесный голос.
Монтальбано поздравил себя: даже ничего не смысля в музыке, он почувствовал - звук этой скрипки отличается от того, что он слышал на первом концерте.
- Для скрипача играть на таком сокровище, поверьте мне, подобно чуду.
Он вздохнул.
- К сожалению, ее придется вернуть.
- Она не ваша?
- Если бы! Только вот не знаю, кому отдавать. Сегодня я пообещал себе позвонить в комиссариат и задать этот вопрос. Но раз уж вы здесь…
- Я в вашем распоряжении.
- Видите ли, скрипка принадлежала несчастной синьоре Ликальци.
Комиссар почувствовал, как его нервы натянулись, словно скрипичные струны: если бы маэстро коснулся их, они бы зазвучали.
- Месяца два назад, - начал свой рассказ маэстро Барбера, - я упражнялся перед открытым окном. Синьора Ликальци, случайно проходившая мимо, услышала мою игру. Она разбиралась в музыке. Прочитала мое имя на табличке и захотела познакомиться. Она присутствовала на моем последнем концерте в Милане, после которого я собирался оставить концертную деятельность, но тогда еще никто не знал об этом.
- Почему?
Вопрос, заданный так прямо, смутил маэстро. Мгновение поколебавшись, он расстегнул булавку и медленно размотал шарф. Настоящее чудовище. У него отсутствовало полноса; верхняя губа, совершенно разъеденная, обнажала десны.
- Вам не кажется, что это достаточно веская причина?
Опять замотал шарф, заколол булавку.
- У меня редчайший случай неизлечимой волчанки, которая разрушает мою плоть. Как я мог появляться в таком виде перед публикой?
Комиссар был ему благодарен за то, что он сразу замотал шарф. Жуткое зрелище вызывало страх и тошноту.
- Так вот, эта прекрасная и милая женщина, между прочим, рассказала мне, что унаследовала скрипку от своего прадедушки, который был скрипичных дел мастером в Кремоне. И добавила, что в детстве часто слышала от родителей, будто скрипка эта бесценна. Но тогда она не придала этому значения. В семьях часто существуют легенды о какой-нибудь ценной картине или статуэтке, стоящей целое состояние. Сам не знаю почему, но мной овладело любопытство. Через несколько дней вечером она мне позвонила, заехала за мной, и мы отправились в ее новый загородный дом. Едва я увидел скрипку, меня словно пронзил электрический разряд. Скрипка была в довольно плачевном состоянии, но отреставрировать ее не составляло большого труда. Скрипку работы Андреа Гварнери, комиссар, легко узнать по лаку цвета желтого янтаря, словно излучающему свет.
Комиссар взглянул на скрипку. Честно говоря, никакого света он не заметил. Но он ничего не смыслил в этих музыкальных делах.
- Я попробовал играть на ней, - сказал маэстро, - и играл минут десять, унесенный в рай музыкой Паганини, Уле-Борнемана Булля…
- Какова ее рыночная цена? - спросил комиссар, обычно летавший невысоко и до рая никак не дотягивавший.
- Цена?! Рынок?! - возмутился маэстро. - Да такой инструмент не имеет цены!
- Пусть так, но все-таки…
- Откуда мне знать? Два, три миллиарда.
Уж не ослышался ли он? Нет, не ослышался.
- Я позволил себе заметить синьоре, что она очень рискует, оставляя такую ценность в практически нежилом доме. Тогда мы решили, еще и потому что я хотел получить авторитетное подтверждение, что речь идет именно о скрипке Андреа Гварнери, хранить инструмент здесь, у меня. Правда, сначала я никак не хотел брать на себя такую ответственность, но она сумела переубедить меня, даже расписку не взяла. Отвезла меня домой, и я дал ей взамен мою скрипку, чтобы положить в старый футляр. Если бы ее украли, ничего страшного бы не произошло: она стоит несколько сотен тысяч лир. На следующий день утром я позвонил в Милан своему другу, лучшему эксперту по скрипкам. Его секретарша сказала, что он путешествует и вернется не раньше конца этого месяца.
- Извините, - сказал комиссар, - я скоро вернусь.
Он в считаные минуты добрался до комиссариата.
- Фацио!
- Слушаю, доктор.
Монтальбано написал записку, расписался, заверил печатью комиссариата.
- Поедешь со мной.
Он сел в свою машину, остановился неподалеку от церкви.
- Отнеси эту записку доктору Ликальци, он должен дать тебе ключи от коттеджа. Мне самому туда нельзя: если увидят, что я разговариваю с доктором, слухи расползутся по всей Вигате.
Не прошло и пяти минут, как они уже ехали на улицу Тре Фонтане. Вышли из машины. Монтальбано открыл дверь виллы. Внутри стоял затхлый, противный запах, не только из-за застоявшегося воздуха, но и от порошков и аэрозолей криминалистов.
Фацио следовал за ним по пятам, не задавая вопросов. Монтальбано открыл витрину, взял футляр со скрипкой, вышел и запер дверь.
- Подожди, хочу кое-что проверить. Завернул за угол дома и вышел на задворки.
Здесь он еще не был. Сад уже начали разбивать. Справа, почти вплотную к дому, росла большая рябина с мелкими ярко-красными ягодами, слегка терпкими на вкус, которыми Монтальбано объедался в детстве.
- Тебе придется залезть на самую высокую ветку.
- Кому? Мне?
- Нет, твоему брату-близнецу.
Фацио неохотно повиновался. Все-таки не мальчик уже, недолго и шею свернуть.
- Подожди меня.
- Слушаюсь. Вообще-то в детстве я обожал Тарзана.
Комиссар снова вошел в дом, поднялся на второй этаж, зажег свет в спальне. Здесь от запаха перехватывало дыхание. Он поднял жалюзи, не открывая окна.
- Ты меня видишь? - крикнул он Фацио.
- Да, отлично вижу.
Вышел из коттеджа, запер дверь, направился к машине. Фацио не показывался. Он так и остался сидеть на дереве, ожидая указаний комиссара.
Монтальбано высадил Фацио перед церковью, велел ему вернуть ключи доктору Ликальци («скажи ему, что, возможно, они нам еще понадобятся»), а сам поехал к дому маэстро Катальдо Барберы, взбежал вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Маэстро сам открыл ему дверь. Он уже переоделся в брюки и свитер, но лицо по-прежнему было замотано белым шарфом с золотой булавкой.
- Проходите, - пригласил Катальдо Барбера.
- Да нет, не стоит, маэстро, я на минутку. Вот тот самый футляр, в котором находилась гварнери?
Маэстро подержал его в руках, внимательно осмотрел и вернул.
- Мне кажется, именно он.
Монтальбано открыл футляр и, не вынимая скрипки, спросил:
- А это инструмент, который вы дали синьоре?
Маэстро отступил на два шага, вытянув вперед руку, как бы желая отогнать от себя страшное видение.
- Что вы, до этого предмета я бы даже пальцем не дотронулся! Вы шутите, это же серийное производство! Куда ей до настоящей скрипки!
Вот подтверждение того, что открыл ему голос скрипки, того, что он вынес на свет божий. Потому что Монтальбано уже раньше бессознательно почувствовал противоречие между оболочкой и содержимым, между футляром и лежащей в нем скрипкой. Это заметил даже он, ничего не смысливший в скрипках. Как, впрочем, и в любом другом инструменте.
- Кроме того, - продолжал Катальдо Барбера, - тот инструмент, который я дал синьоре, пусть и не слишком дорогой, внешне был очень похож на гварнери.
- Спасибо. До свидания.
Он начал спускаться по лестнице.
- А как мне поступить с гварнери? - донесся сверху изумленный голос маэстро.
Он так ничего и не понял.
- Пока оставьте ее у себя. Играйте на ней, и как можно чаще.
Гроб погрузили на катафалк, у ворот церкви установили венки. Эмануэле Ликальци принимал соболезнования от многочисленных знакомых. Он казался необычайно взволнованным. Монтальбано подошел к нему, отвел в сторону.
- Я не ожидал, что будет столько народу, - сказал доктор.
- Синьора сумела завоевать многие сердца. Вам отдали ключи? Может случиться, что я опять их у вас попрошу.
- Они нужны мне с четырех до пяти для того, чтобы показать дом агенту по недвижимости.
- Я буду иметь это в виду. Послушайте, доктор, возможно, вы заметите, что в витрине нет скрипки. Ее взял я. Я верну ее сегодня же вечером.
Доктор выглядел озадаченным.
- Она имеет какое-то значение? Совершенно посредственный инструмент.
- Нужно проверить отпечатки пальцев, - соврал Монтальбано.
- Если так, то имейте в виду, что я держал ее в руках, когда показывал вам.
- Я отлично помню. Да, доктор! Из чистого любопытства хочу спросить. В котором часу вы улетели вчера вечером из Болоньи?
- Есть рейс в 18.30 с пересадкой в Риме, в 22.00 самолет прилетает в Палермо.
- Спасибо.
- Комиссар, извините: позвольте напомнить вам о «твинго».
Вот черт! Привязался с этой машиной!
В поредевшей толпе он заметил Анну Тропеано, которая разговаривала с хорошо одетым мужчиной лет сорока. Наверняка это Гвидо Серравалле. Монтальбано окликнул проходившего мимо Джалломбардо:
- Ты куда собрался?
- Иду домой обедать, комиссар.
- Какая жалость! Придется с этим повременить.
- Пресвятая Богоматерь! Как раз сегодня моя жена приготовила потрясающую пасту!
- Вечером поешь. Видишь вон тех двоих, темноволосую синьору и синьора, который с ней разговаривает?
- Так точно.
- Не теряй его из виду. Я скоро поеду в комиссариат, информируй меня каждые полчаса. Что он делает, куда идет.
- Так точно, - сказал смирившийся со своей участью Джалломбардо.
Монтальбано направился к мужчине и женщине. Анна, увидев его, словно засветилась изнутри: очевидно, общество Серравалле ее раздражало.
- Сальво! Как дела?
Она представила их друг другу.
- Комиссар Сальво Монтальбано, доктор Гвидо Серравалле.
Монтальбано безупречно сыграл свою роль.
- А ведь мы с вами разговаривали по телефону!
- Да, я предлагал вам свою помощь.
- Очень хорошо помню. Вы приехали из-за несчастной синьоры?
- Не мог не приехать.
- Понимаю. Уезжаете сегодня же?
- Да, выпишусь из гостиницы около пяти вечера. Мой самолет вылетает из Пунта-Раизи в 20.00.
- Очень хорошо, - сказал Монтальбано. Словно его безумно обрадовало то, что все, к их великой радости, могли, помимо всего прочего, положиться на регулярность авиарейсов.
- Знаешь, - заметила Анна светским непринужденным тоном, - доктор Серравалле пригласил меня пообедать с ним. Почему бы тебе к нам не присоединиться?
- Буду очень рад, - подтвердил Серравалле, у которого не было другого выхода.
Глубокое сожаление тут же отразилось на физиономии комиссара.
- Если бы я знал раньше! К сожалению, у меня неотложные дела.
Протянул руку Серравалле:
- Очень рад был с вами познакомиться. Хотя, принимая во внимание обстоятельства, не следовало бы так говорить.
Он испугался, что переигрывает, изображая полного кретина. Жаль, он уже начал входить в роль. В самом деле, глаза Анны изумленно округлились.
- А с тобой мы созвонимся, да, Анна?
В дверях комиссариата он столкнулся с выходящим Мими.
- Ты куда?
- Обедать.
- Да вы что, сговорились? Только о жратве и думаете!
- Так обеденное же время, о чем нам еще думать?
- Кто у нас в Болонье?
- Мэр? - недоуменно спросил Ауджелло.
- На кой черт мне сдался мэр Болоньи? Есть у нас свой человек в тамошнем управлении полицией, который в течение часа мог бы ответить на наш запрос?
- Погоди-ка, там есть Гуджино, помнишь его?
- Филиберто?
- Он самый. Месяц, как его перевели туда начальником службы эмиграции.
- Иди ешь свои спагетти с мидиями и кучей пармезана, - в качестве благодарности сказал Монтальбано, смерив его презрительным взглядом. А как еще прикажете смотреть на человека с такими вкусами?
На часах было 12.35. Остается надеяться, что Филиберто еще на работе.
- Алло? Комиссар Сальво Монтальбано у телефона. Я звоню из Вигаты. Хотел бы поговорить с доктором Филиберто Гуджино.
- Одну минуту.
После серии щелчков услышал радостный голос:
- Сальво! Как я рад! Как жизнь?
- Хорошо, Филибе. У меня к тебе очень срочное дело. Мне нужно в течение часа получить ответ на один вопрос. Я ищу финансовую подоплеку одного преступления.
- Маловато времени!
- Найди мне все, что можешь, об одном типе, который, возможно, стал жертвой ростовщиков. Ну, может быть, проигравшийся коммерсант…
- Непростая задача. Я могу тебе сказать, кто занимается ростовщичеством, а тех, кто от них пострадал, найти труднее.
- А ты попробуй. Я тебе назову имя и фамилию.
- Доктор? Говорит Джалломбардо. Они обедают в ресторане на Контрада Капо. В том, что у самого моря, знаете?
К сожалению, комиссар знал. Один раз там оказался и запомнил навсегда.
- Они на двух машинах? Каждый на своей?
- Нет, за рулем он, так что…
- Не упускай его из виду. Наверняка он отвезет синьору домой, а потом поедет в гостиницу «Делла Балле». Постоянно держи меня в курсе.
В фирме в аэропорту Пунта-Раизи, занимавшейся прокатом автомобилей, долго не хотели отвечать на вопросы, полчаса доказывали ему, что не вправе дать информацию; так что пришлось обратиться в пункт охраны порядка на территории аэропорта. Да, вчера вечером, в четверг, упомянутый синьор взял напрокат автомобиль, который все еще у него. Нет, в среду вечером на прошлой неделе этот синьор не брал машину напрокат, в компьютере нет таких сведений.