- Восхитительная синьора, такая элегантная и красивая, - сказал Клаудио Пиццотта, изысканно учтивый синьор лет шестидесяти, директор гостиницы «Джолли» в Монтелузе. - С ней что-то случилось?
- Честно говоря, еще не знаем. Нам позвонил из Болоньи ее муж, немного встревоженный.
- Ну да. Синьора Ликальци действительно, насколько я знаю, ушла из гостиницы в среду вечером, и до сих пор мы ее не видели.
- И это вас не обеспокоило? Сегодня как-никак вечер пятницы.
- Ну да.
- Она вас предупредила, что не вернется?
- Нет. Но видите ли, комиссар, синьора уже второй год останавливается у нас. Так что у нас было достаточно времени, чтобы познакомиться с ее жизненным распорядком. А он у нее, по правде говоря, не совсем обычный. Синьора Микела - женщина, которую трудно не заметить, понимаете? А что касается меня лично, у меня есть особая причина для волнения.
- Неужели? И какая же?
- Ну, у синьоры много очень дорогих украшений. Цепочки, браслеты, серьги, кольца… Сколько раз я просил ее положить все это в наш сейф, но она всегда отказывалась. Носит их в каком-то рюкзаке, сумок не признает. Твердит, чтобы я не беспокоился, все равно она их не оставит в номере, а будет носить с собой. Я опасался уличного ограбления. А она знай себе улыбается, и ничего с ней не поделаешь.
- Вы тут упомянули об особом распорядке жизни синьоры. Не могли бы объяснить подробнее?
- Естественно. Синьора любит задерживаться допоздна. Часто возвращается лишь с первыми лучами солнца.
- Одна?
- Всегда.
- Выпившая? Сильно под градусом?
- Никогда. По крайней мере, если верить ночному портье.
- А скажите-ка мне на милость, с какой стати вы обсуждаете поведение синьоры Ликальци с ночным портье?
Клаудио Пиццотта зарделся. Как видно, в отношении синьоры Микелы его посещали какие-то особые фантазии.
- Комиссар, вы же понимаете… Такая красивая женщина, одна… Понятно, что она вызывает любопытство.
- Продолжайте. Расскажите-ка мне о ее привычках.
- Синьора спит крепким сном до полудня и категорически запрещает ее беспокоить. Потом ее будят. Она заказывает обильный завтрак в номер и говорит по телефону - звонит сама, и ей звонят.
- Что, много звонков?
- Вот посмотрите ее счет за телефон, он просто бесконечный.
- А вы знаете, кому она звонила?
- Можно узнать. Но это потребует времени. Достаточно у себя в номере набрать ноль, и можно звонить хоть в Новую Зеландию.
- А входящие звонки?
- Ну что вам сказать? Телефонистка, когда кто-то звонит, соединяет его с номером. Тут только одна возможность.
- А именно?
- Если кто-то позвонит, когда синьоры нет в гостинице, и назовет себя. В этом случае портье получает специальный бланк, который он кладет в ячейку для ключей.
- Синьора обедает в гостинице?
- Редко. Оно и понятно! Такой плотный завтрак, к тому же поздно… Впрочем, такое случалось. Старший официант однажды рассказал мне, как синьора ведет себя за столом.
- Извините, я что-то не совсем понял.
- Ресторан гостиницы очень популярен. Сюда приходят деловые люди, политики, предприниматели. И все они пытаются с ней заигрывать. Взгляды, улыбочки, приглашения, более или менее откровенные. Самое замечательное, по словам старшего официанта, то, что она не строит из себя оскорбленную невинность, а наоборот, отвечает на авансы… Но когда доходит до сути, этим все и ограничивается. Им остается лишь облизываться.
- В котором часу она обычно выходит после обеда?
- Около четырех. И возвращается за полночь.
- Наверное, у нее в Монтелузе и Вигате много друзей?
- Да уж.
- А прежде случалось, чтобы она не ночевала по нескольку дней?
- Не думаю. Портье бы мне сообщил.
Появились Галло и Галлуццо, размахивая ордером на обыск.
- Какой номер у синьоры Ликальци?
- Сто восемнадцатый.
- У меня ордер.
Директор Пиццотта принял обиженный вид.
- Ну, комиссар! Зачем такие формальности! Достаточно было попросить… Я вас провожу.
- Нет, спасибо, - сухо отрезал Монтальбано.
Физиономия директора Пиццотты из просто обиженной превратилась в смертельно обиженную.
- Сейчас принесу ключи, - сказал он сдержанно.
Вернулся он быстро с ключами и пачкой листков: все предупреждения о поступивших звонках.
- Вот, - сказал он, неизвестно почему протягивая ключи Фацио, а листки - Галло. Резко, по-военному, кивнул головой, повернулся и удалился, прямой, как оловянный солдатик.
В сто восемнадцатом номере стоял неувядаемый аромат «Шанели № 5», на платяном сундуке лежали два чемодана и рюкзак фирмы «Вуиттон». Монтальбано открыл шкаф: пять дорогих платьев, три пары художественно обтрепанных джинсов; в обувном отделении пять пар туфель фирмы «Мальи» на шпильке, три пары спортивных на низком каблуке. Блузки, тоже очень дорогие, аккуратно сложены; нижнее белье, разделенное по цвету, каждый в своем отделении, состояло исключительно из тончайших трусиков.
- Здесь ничего нет, - сказал Фацио, осмотрев оба чемодана и рюкзак.
Галло и Галлуццо, перевернув кровать и матрас, тоже отрицательно покачали головой и начали приводить все в порядок, очевидно, поддавшись общей атмосфере, царившей в номере.
На письменном столике лежали письма, листки с записями, еженедельник и пачка предупреждений о звонках, гораздо более толстая, чем та, которую дал им директор Галло.
- Это все берем с собой, - сказал комиссар, обращаясь к Фацио. - Посмотри еще в ящиках стола, собери все бумаги.
Фацио вытащил из кармана целлофановый пакет, который всегда носил про запас, стал складывать в него бумаги.
Монтальбано пошел в ванную. Все блестит и сверкает, порядок безупречный. На полке губная помада «Идоле», крем-пудра «Шисейдо», большой флакон «Шанели № 5» и все в том же духе. Розовый банный халат, определенно более мягкий и дорогой, чем тот, что на вилле, аккуратно висел на крючке.
Вернулся в спальню, вызвал по телефону дежурную по этажу. Некоторое время спустя в номер постучали, Монтальбано предложил войти. Дверь открылась, и показалась женщина лет сорока, тощая как щепка, которая, завидев четырех мужчин, напряглась, побледнела и еле слышным голосом произнесла:
- Легавые будете?
Комиссару стало смешно. Сколько понадобилось веков полицейских злоупотреблений, чтобы у сицилийской женщины выработался такой безошибочный нюх на легавых?
- Да, они самые, - сказал он, улыбаясь.
Дежурная покраснела, опустила глаза.
- Прошу прощения.
- Вы знали синьору Ликальци?
- А в чем дело, случилось что-нибудь?
- Вот уже несколько дней, как она пропала. Мы ее ищем.
- И чтоб ее искать, вы ее документы уносите?
Да, тетка не так проста. Монтальбано решил немного пооткровенничать:
- Есть опасение, что с ней что-то нехорошее приключилось.
- Я ей всегда говорила быть поосторожнее, - сказала дежурная, - а она разгуливала с полмиллиардом в сумке!
- Носила с собой много денег? - удивился Монтальбано.
- Да не про деньги я, про драгоценности - вот про что. Да еще жизнь, которую она ведет! Возвращается поздно, встает поздно…
- Об этом мы слышали. Вы давно ее знаете?
- Конечно. С тех пор как она первый раз приезжала сюда с мужем.
- А что вы можете сказать о ее характере?
- Вообще-то она совсем не вредная. Только у нее один бзик: порядок. Когда убирают номер, так и стоит над душой и проверяет, чтобы все положили на место. Уборщицы утренней смены, не помолившись, к работе в сто восемнадцатом не приступают.
- Последний вопрос: ваши коллеги из утренней смены никогда вам не говорили, что синьора принимала мужчин в номере?
- Никогда. Уж что-что, а на это у нас глаз наметан.
По дороге в Вигату Монтальбано мучил один вопрос: если синьора так следила за порядком, почему тогда ванная в доме на улице Тре Фонтане была не прибрана, даже розовый халат брошен на пол как попало?
За ужином (свежая мерлуза, отваренная с двумя листочками лаврового листа и заправленная перед подачей на стол солью, перцем, превосходным оливковым маслом, да еще тарелочка свежей зелени, такой полезной для желудка и кишечника) комиссар рассказал синьоре все, что случилось за день.
- Я так понимаю, - начала синьора Клементина, - что самый главный вопрос заключается в том, почему убийца унес с собой одежду, трусики, обувь и рюкзак бедняжки?
- Вот именно, - отозвался Монтальбано и замолчал. Не хотел прерывать ход мыслей синьоры, которая, едва успев открыть рот, уже ухватила самую суть проблемы.
- Я о таких вещах, - продолжала старушка, - могу судить только по тому, что вижу по телевизору.
- А детективов вы разве не читаете?
- Редко. И потом, что значит - детектив? Что значит «полицейский роман»?
- Ну, это род литературы…
- Конечно-конечно. Но мне не нравится навешивать ярлыки. Хотите, я вам расскажу замечательную детективную историю? Представьте себе, один тип после долгих приключений получил во владение город. Однако со временем его подданные один за другим становятся жертвами какой-то странной болезни, вроде чумы. Тогда этот человек начинает искать причину бедствия. Расследует, а в конце концов выясняет, что корень зла в нем самом, и карает себя.
- Эдип, - почти самому себе сказал Монтальбано.
- Замечательная детективная история, вам не кажется? Вернемся к нашему разговору. Почему убийца уносит одежду жертвы? Первая версия: чтобы ее нельзя было опознать.
- Здесь не тот случай, - возразил комиссар.
- Правильно. Однако мне кажется, что, рассуждая таким образом, мы идем по пути, который навязывает нам убийца.
- Не понял.
- Попробую объяснить. Тот, кто унес все вещи, хотел, чтобы мы подумали, будто каждый из этих предметов одинаково важен для него. Хотел, чтобы мы воспринимали все вещи как одно целое. Но это не так.
- Вот именно, - снова сказал Монтальбано, все больше приходя в восхищение и в то же время опасаясь прервать неуместным замечанием нить ее рассуждений.
- Ведь рюкзак с драгоценностями сам по себе стоит полмиллиарда. Для обычного вора украсть его уже означало бы сорвать куш. Правильно?
- Правильно.
- Но какой интерес обычному вору уносить одежду? Никакого. Значит, если он унес с собой одежду, трусики и обувь, мы должны подумать, будто речь идет не об обычном воре. А вдруг это именно простой вор, который хочет, чтобы мы подумали, будто он не простой? Почему? Может быть, потому, что хотел спутать нам карты? Хотел украсть рюкзак, стоивший полмиллиарда, но совершил убийство и попытался скрыть свою настоящую цель?
- Правильно, - подтвердил Монтальбано, хотя его никто ни о чем не спрашивал.
- Идем дальше. Очень может быть, что тот же вор украл из коттеджа и другие вещи, только мы об этом не знаем.
- Можно позвонить? - неожиданно у комиссара возникла идея.
Набрал номер отеля «Джолли» в Монтелузе, попросил Клаудио Пиццотту, директора.
- Ах, комиссар, какой ужас! Кошмар! Мы только что услышали по «Свободному каналу», что несчастная синьора Ликальци…
Николо Дзито сообщил об убийстве в программе новостей, а он совсем забыл посмотреть, как журналист прокомментировал эту историю.
- «Телевигата» тоже показала, - добавил притворно огорченный (а на самом деле довольный) директор Пиццотта.
Галлуццо выполнил свой долг перед шурином.
- Что же мне теперь делать, доктор? - обеспокоенно спросил директор.
- Не понял.
- С этими журналистами. Они мне проходу не дают. Хотят взять интервью. Узнали, что бедная синьора у нас остановилась…
От кого же они могли узнать, если не от самого директора? Комиссар представил, как Пиццотта обзванивал журналистов, объясняя, что мог бы рассказать много интересного об убитой женщине, красивой, молодой, к тому же найденной голой…
- Делайте что хотите. Послушайте, синьора Микела обычно носила какие-нибудь драгоценности из тех, что у нее были? Например, часы?
- Конечно, носила, хотя в меру. Иначе зачем она их возила из Болоньи в Вигату? Что касается часов, то на ней всегда были великолепные «Пьяже», тонкие, как бумага.
Монтальбано поблагодарил, положил трубку и сообщил синьоре Клементине то, что узнал. Синьора на минуту задумалась.
- Нужно теперь установить, идет ли речь о воре, ставшем убийцей по стечению обстоятельств, или об убийце, который выдает себя за вора.
- Чисто интуитивно мне не верится, что это был вор.
- Нельзя доверять интуиции.
- Но, синьора Клементина, Микела Ликальци была голой, она только что вышла из душа, вор услышал бы шум и не стал входить в дом.
- А с чего вы взяли, что вор уже не находился в доме, когда вернулась синьора? Она входит, и вор прячется. Когда синьора идет в душ, вор думает, что настал подходящий момент. Выходит из укрытия, забирает свою добычу, но тут она его застукала. Реакция вора нам известна. Вполне возможно, он и не собирался ее убивать.
- А как же он проник в дом?
- Так же, как и вы, комиссар.
В яблочко. Монтальбано не ответил.
- Перейдем к одежде, - продолжала синьора Клементина. - Если ее унесли, чтобы разыграть спектакль, все понятно. Но если убийца действительно хотел, чтобы ее не нашли, дело другое. Что такого важного могло там быть?
- Одежда представляла для него опасность, из-за нее его могли опознать, - предположил комиссар.
- Тут вы правы, комиссар. Но, без всякого сомнения, та же одежда не представляла никакой опасности, когда синьора была одета. Это потом она стала опасной. Каким же образом?
- Может быть, запачкалась, - предположил Монтальбано. - Возможно, кровью убийцы. Поскольку…
- Поскольку?
- Поскольку в спальне не было обнаружено следов крови. Только немного на постельном белье, той, что вытекла изо рта у синьоры Микелы. А может быть, речь идет о пятнах другого рода. Следах рвоты, к примеру.
- Или, тоже к примеру, спермы, - сказала синьора Вазиле Коццо, густо покраснев.
Домой в Маринеллу ехать было рано, и Монтальбано решил заскочить в комиссариат, узнать, есть ли новости.
- А, синьор дохтур! Синьор дохтур! - возбужденно закричал Катарелла, как только его увидел. - А вы что, здесь?! По крайности с десяток человек звонило! Все как один вашу Пирсону пирсональную искали! А я не знал, что вы возвернетесь, всем и говорил звонить завтра утречком! Что я, напортачил чего или как, синьор дохтур?
- Или как, Катаре, или как, не волнуйся. Не знаешь, чего хотели?
- Все как один говорили, что они есть те, кто синьору покойницу знали.
На столе в кабинете Фацио оставил ему целлофановый пакет с реквизированными из номера сто восемнадцать бумагами. Рядом лежали записи о телефонных звонках, которые дал Галло директор Пиццотта. Комиссар сел за стол, достал из пакета еженедельник, полистал. Микела Ликальци держала его в полном порядке, как и свой номер в гостинице: назначенные встречи, намеченные звонки, предстоящие визиты - все было записано ясно и точно.
Доктор Паскуано говорил, и Монтальбано был с ним полностью согласен, что женщину убили в ночь со среды на четверг. Поэтому он сразу открыл еженедельник на среде, последнем дне жизни Микелы Ликальци. 16.00 - позвонить Ротондо, мебельщику; 16.30 - позвонить Эмануэле; 17.00 - встр. Тодаро, цветочный магазин; 18.00 - Анна; 20.00 - ужин у Вассалло.
Кроме того, синьора наметила дела и на четверг, пятницу и субботу, не подозревая, что кто-то помешает ей их выполнить. В четверг она собиралась, также после обеда, встретиться с Анной и поехать с ней к Локонте (в скобках: шторы), а вечером был назначен ужин с неким Маурицио. В пятницу она хотела увидеться с Ригуччо, электриком, снова встретиться с Анной и потом поехать на ужин к синьорам Канджалози. На субботу, судя по еженедельнику, было назначено только одно дело: 16.30 - полет из аэропорта Пунта-Раизи в Болонью.
Еженедельник был большого формата, в телефонном разделе по три страницы на каждую букву алфавита, причем номеров так много, что синьора вписывала в некоторые строки по два имени.
Монтальбано отложил еженедельник, достал из пакета остальные бумаги. Ничего интересного, только счета и квитанции: не забыта ни одна лира, потраченная на строительство и обстановку виллы. В тетрадке в клеточку синьора Микела заносила в колонки все расходы, как будто ожидала визита налоговой полиции. Здесь была также чековая книжка Народного банка Болоньи с одними корешками. Монтальбано нашел посадочный талон на рейс Болонья-Рим-Палермо шестидневной давности и обратный билет Палермо-Рим-Болонья на субботу, 16.30.
Ничего похожего на личное письмо или записку. Он решил продолжить работу дома.