Сказать, что старик Нисио храпит, – не сказать ничего. Вот бабушка моя покойная храпела – так это просто храпела, громко, со вкусом, но без апокалипсического надрыва; было в ее храпе много всего успокаивающего и ласкающего. Сам я – если, конечно, верить Дзюнко – тоже могу погреметь в темноте носоглоткой, но, впрочем, редко и только тогда, когда случайно отключаюсь от мира сего лежа на спине, чего я в принципе не люблю и стараюсь засыпать на животе – на своем, разумеется. Но вот мой харизматический полковник исторгал из своих верхних дыхательных путей такие свирепые звуки, что шансов сомкнуть глаза хотя бы на полчаса у меня не было никаких. Не то чтобы казенный кожаный диван, шириной в школьную тетрадь и длиной в нее же, располагал ко сну – мой драгоценный организм, весь понедельник проведший в липкой туманной полудреме, не обратил бы на это никакого внимания. Даже гордые и волнующие воображение честолюбивые мысли о том, что я теперь, ни много ни мало, возглавляю следствие по делу об убийстве, не смогли бы заставить меня продолжать бодрствовать, хотя обычно мысли эти действуют по вечерам не хуже крепкого кофе. То есть в этом плане все было нормально: и диван, и мысли, и тело – то есть и с диваном, и с мыслями тело мое смирилось бы на раз, и заснул бы я безо всяких проблем на оставшиеся до рассвета несколько коротких ночных часиков… Заснул, если бы не старый пень Нисио, перешагнувший тот возрастной порог, за которым все эти наши этикетные условности и протокольные деликатности теряют и без того не слишком внушительную силу…

Он лежал на спине неподвижной мумией египетского фараона, укрывшись до груди серым, видимо, заботливо врученным когда-то его старухой пледом из тонкой верблюжьей шерсти. Руки он вытянул строго параллельно впалым бокам своего старого сухого тела, а затылок держал перпендикулярно поверхности своего казенного ложа. Если бы не извергавшаяся из него какофония, можно было бы даже предположить на мгновение, что старик угомонился навечно, чего в состоянии бодрствования он пока делать явно не собирался. Храп у него был комплексный: хрип смешивался с сопением, а на них накладывались хлюп и треск. Бьюсь об заклад, в дневное время в сознательном состоянии он ни за что не воспроизвел бы всю эту свою патетическую ораторию – такие шедевры рождаются спонтанно, независимо от рациональной воли бесспорно талантливого автора, в неосознанном, чисто физиологическом порыве бренного тела к собственной звуковой манифестации в пределах саркофагоподобного замкнутого пространства. А комнатка на четырнадцатом, где я, вернувшись из «Гранд-отеля», застал спящего Нисио, действительно была невелика, и спрятаться от вулканической полифонии мастера храпа было негде.

Выбор у меня был небольшой. Можно было оставаться подле Нисио на свободном диванчике и вертеться всю ночь хочешь – пресноводным, хочешь – морским угрем, проваливаясь каждые пять минут в дремотное, близкое ко сну, но его не заменяющее состояние, а затем ощущать, как мерзкая действительность возвращает тебя в свое неприветливое лоно чудовищными звуками, разбивающими вдребезги барабанные перепонки и укрывающиеся за ними мозги. А можно было бы пойти в отдел, раскочегарить компьютер и под треск старенького жесткого диска попытаться сыскать в Интернете что-нибудь полезное, но не для мозгов, разумеется (зачем они человеку ночью?), а для тела… Там, в бескрайних болотах Всемирной сети, если забраться в американские или европейские веси, все демонстрируется безо всякой нашей лицемерной ретуши. Конечно, побраузить без свидетелей было заманчивым, но в короткой и явно неравной схватке врожденная стыдливость моя легко одержала верх над законным, но уж слишком плотским любопытством, и я покорно остался вертеться на диванчике под иерихонский храп Нисио.

Утомительная полудрема оборвалась со скрежетом будильника в наручных часах полковника. Они у него старинные, механические, подаренные лет тридцать назад каким-то его дальним родственником, работавшим тогда по банковской линии в самой Швейцарии. Расставаться с ними из старческой ортодоксальности упрямый полковник упорно не желает, и вот теперь они вновь стариковским хрипом напомнили нам с шефом о своем все еще благополучном существовании. Правда, в данной ситуации я ничуть на них не разозлился, а напротив, обрадовался их треску, ибо именно они прервали несносную храповую агрессию Нисио.

Свежий и отдохнувший полковник, сухо пожелав мне доброго утра, поскакал в душевую умываться и бриться, а мне оставалось только спуститься в спортзал и четверть часа на тренажерах разгонять свою тоску-печаль по поводу безвозвратно потерянной ночи. В начале восьмого я поднялся в отдел, где полковник уже колдовал над походным завтраком. Рисоварка, холодильник и термос-кипятильник имеются у нас во всякой конторе, поэтому любой японец в любое время суток готов соорудить себе на работе более или менее вразумительное подобие завтрака, обеда или даже ужина. Тут все зависит не от технической оснащенности офиса, а от запасливости и предусмотрительности его обитателей. У нас, поскольку работа по ночам – явление нормальное, в холодильнике всегда имеется сублимированный рис для быстрого заваривания кипятком, простенькие рыбные и бобовые консервы, сушеная морская капуста, а сегодня чудесным образом обнаружились даже невесть кем закупленные свежие яйца. Поэтому завтрак старик приготовил в традиционном японском стиле – собственно, в других стилях он и не силен, разве что по сахалинской памяти может сварить картошку, как он говорит, «в солдатской форме». Разогретый рис он вывалил в небольшие миски, сверху присыпал его стружкой из сушеных водорослей и украсил горками «натто» – нашим дешевым лакомством из перебродивших и подгнивших бобов, один только запах которых у моего друга Ганина вызывает приступ тошноты, не говоря уже об их неприглядном виде. Отдельно Нисио подал по разбитому в плошки поменьше сырому яйцу – для макания в него всей этой рисово-бобовой смеси, выставил пластмассовую бутылочку с соевым соусом – и аккуратно налил по чашке горячего зеленого чая.

Пока Нисио стряпал, я позвонил Мураками и попросил ее проконтролировать, чтобы наша с ней подопечная никуда не улизнула. По ночному указанию Нисио один сержант дежурил теперь прямо на этаже «Гранд-отеля», а еще двое – на гостиничной автомобильной стоянке. Как только мы приступили к холостяцкой трапезе, Нисио принялся меня наставлять:

– Такуя, ты ведь понимаешь, что от этой твоей второй беседы с ней зависит практически все…

– Понимаю, Нисио-сан, – на раз согласился я с полковником, одновременно пытаясь понять, отчего Ганину так не нравится наше натто, столь аппетитно припахивающее сладкой, ароматной гнильцой. – Трудновато будет эту Ирину на враках поймать…

– Главное, не лезь на рожон, – суровым тоном продолжил Нисио, уписывая то же пахучее кушанье за обе свои впалые, гладко выбритые щеки. – Ее ни в коем случае нельзя испугать, но и шутки шутить с ней тоже нельзя.

– Понял, Нисио-сан, – опять не стал возражать я. – Но и вы уж тут, пожалуйста, ниигатских потрясите в мое отсутствие. Нам сейчас любой грамм информации о ней ценен как ничто другое!

– Не беспокойся! Они там и так свои рисовые поля носом вспахивают. Вон даже своего человека подослали! Где это видано!… – Хитрый Нисио подвел нас к самому деликатному вопросу.

– И? – Я прекратил жевать богатые минералами и белками, а также обладающие антиканцерогенными свойствами гнилые бобы и уставился на лукавого шефа.

– Сам решай! – бросил он мне.

– А вы, значит, в сторону, уходите? – Я сделал вялую попытку пристыдить Нисио.

– Почему в сторону? Ты руководишь расследованием – ты и решай! У тебя есть на то полномочия…

– Я женщине отказать не могу, Нисио-сан. – Я в который раз восхитился изворотливости мудрого старика. – Вы же знаете, если женщина просит, отказать ей выше моих сил.

– Значит, не отказывай, раз просит! – так санкционировал участие в разговоре с Ириной Катаямой нашей ниигатской гостьи великий политик Нисио.

Мураками, не подозревающая о том, какие идеологические баталии только что развернулись из-за ее участия в разговоре с Ириной Катаямой, встретила меня в гостиничном холле. Она была в тех же вчерашних широченных коричневых штанах, к которым она нацепила беленькую кофточку, обтягивающую ее узенькие детсадовские плечики и подчеркивающую тем самым очевидную диспропорцию между субтильным торсом и внушительной нижней частью ее кряжистой фигуры. На мгновение мне показалось, что она даже подвела глаза, но разглядывать их более подробно ни желания, ни времени у меня не было.

– Где она? – спросил я капитаншу.

– Только что вернулась в номер, – отрапортовала она.

– Откуда? – Меня удивила информация о том, что Мураками дала Ирине возможность выйти из номера.

– Из ресторана, – спокойно ответила Аюми. – Она спускалась завтракать.

– А как же?… – начал было я пространную прокурорскую речь о недопустимости нарушения инструкций.

– Все было под контролем. – Она тут же перебила меня, явно готовая к моим укоризненным замечаниям. – Она вышла из номера налегке, даже без сумочки, поэтому я дала команду «наружке» быть начеку, но ее не останавливать. Как я и думала, она прошла в ресторан, позавтракала и спокойно вернулась к себе.

– Что по звонкам? – Я взглянул поверх ее головы на стойку администратора.

– Через гостиничный коммутатор она никуда не звонила. Я проверяла только что, а до этого в шесть утра – специально спускалась. А что касается сотового, то уж тут вам виднее…

– Полковник Нисио будет сейчас писать представление наверх на «прослушку» ее мобильника, но для этого потребуется время, – неуклюже оправдался я.

– Понятно, – тряхнула Мураками своими по случаю утра более или менее причесанными волосами, явно довольная тем, что ей удалось перехватить у меня инициативу: наличие у Ирины мобильного телефона было огромной лакуной в нашем информационном поле, не закрой мы которую в ближайшие часы – и «наружка» будет уже не нужна.

– Ну что, будем беспокоить Катаяма-сан? – риторически спросил я у Мураками и двинулся к стойке с гостиничным телефоном.

– Подождите! – Она вдруг вцепилась мне в левую руку. – Подождите, Минамото-сан!

– Что такое? – Я попытался стряхнуть ее с левого предплечья, но это оказалось не так-то просто сделать: отсутствие сколь-нибудь ощутимого физического веса Аюми с лихвой компенсировала железной хваткой своих детских пальчиков.

– Давайте так пойдем! Без звонка! – полушепотом-полукриком предложила вдруг цепкая Мураками.

– Как старые друзья то есть, да? – улыбнулся я веселому предложению продолжавшей висеть на моей руке капитанши.

– Да, как старые, добрые друзья, – улыбнулась она в ответ и наконец-то оставила мою конечность в покое.

– Ну если только как добрые… – согласился я с ней и решил не посвящать ее в секреты нашей с Нисио кухни, то есть не расстраивать сообщением о том, что еще полчаса назад судьба ее участия в беседе с Катаямой висела на волоске.

Мы поднялись наверх. На площадке у лифтов один из пяти автоматов для продажи прохладительных напитков находился в препарированном состоянии, и нашему взору предстала согбенная спина стоящего на коленях в позе акушера, принимающего кока-кольные роды, мастера. Услышав шуршание разъезжающихся дверей лифта, он обернулся через плечо, посмотрел сначала на меня, затем – на Мураками, не спеша положил рядом с собой отвертку, сложил из левого кулака трубочку и указательным пальцем правой руки несколько раз ткнул внутрь ее. Сей способный у непосвященных людей вызвать приступ краснощекого смущения и слюнявого фырканья жест означал всего-навсего, что клиент у себя в номере.

– Он его третий час чинит! – хихикнула по-русски где-то у меня под ногами крошка Аюми.

– Он выполняет интернациональный долг, господин капитан! – приструнил я на том же наречии разбаловавшуюся на нашем демократичном Хоккайдо Мураками.

После троекратного стука в дверь нужного нам номера за ней с полминуты царило молчание, а затем врата в Эдем бесшумно распахнулись, и в меня вонзились ничуть не изменившиеся за ночь припорошенные пеплом два жгучих уголька.

– Вам кого? – спросила она машинально, по-японски.

– Вас, Ирина-сан, – ответил я по-русски.

Как принято писать в слащавых феминистических сказках, она была неотразима. Во-первых, волосы ее оставались туго собранными в изящный хвостик на затылке, но уже не были, как вчера, русыми: она (и когда только успела?) умело перекрасила их в соломенный цвет, оставив прежний колер только у самых корней, отчего они стали выглядеть еще более сексуально. Во-вторых, на ней отсутствовали вчерашние обтягивающие одежды, но присутствовал строгий деловой костюм ярко-желтого цвета, из-под элегантного жакета которого чернела антрацитовая атласная блузка. Юбка была короче, чем у моей вчерашней закадычной подруги Наташи Китадзимы, что вполне логично с точки зрения разницы в возрасте между ними и, соответственно, в стройности ног, которые у Ирины прятались сейчас под все теми же черными колготками, заставившими меня автоматически воскресить в памяти вчерашний файл с мечтательными терзаниями по поводу ажурных подвязок. И, в-третьих, довершающим эту возбуждающую икебану элементом были не доходившие до колен темно-коричневые сапожки на не слишком высоких, но достаточно тонких каблуках.

– А-а, это вы… – растерянно выдавила она, наконец-то признав во мне своего понедельничного отарского визави.

– Я, Ирина-сан, – кивнул я, чтобы получше рассмотреть восхитительную комбинацию из шоколадных сапожек, черных колготок (как же все-таки хочется, чтобы это были чулки!…) и короткой юбки цвета свежего яичного желтка.

– И вы… – разочарованно промолвила она, посмотрев мне под левую руку, где, по моим расчетам, должна была находиться Мураками.

– И я, – негромким, но строгим голосом откликнулась она из-за моего левого локтя.

– Вы что, тоже из полиции? – Ирина продолжала смотреть не на меня, а левее и вниз.

– Из полиции, – согласилась невидимая мне Аюми.

– Следите за мной? – В голосе Ирины послышались нотки той женской стервозности, которая способна в считанные мгновения погасить во мне все светлые желания и высокие помыслы.

– Мураками-сан, Ирина, за вами не следит. – Мне нужно было вставить свое нейтрализующее лыко в строку, чтобы хотя бы на немного продлить очарование. – Она просто живет с вами на одном этаже. За вами смотрят другие…

– Смотрят? – Она угрожающе подняла свою тщательно подбритую и безупречно выписанную косметическим карандашом бровь. – За мной смотрят?

– Ну не то чтобы смотрят… – Мне с трудом удалось сдержаться, чтобы не покраснеть.

– А что тогда? – Ирина продолжала правой рукой держаться за внутреннюю ручку своей драгоценной двери.

– Поглядывают… – Я подался немного назад, чтобы еще раз в проеме двери оценить ее силуэт.

– Кто поглядывает? – Ирина отыграла несколько секунд, за которые она смогла подавить начальное смятение. – Зачем?

– Катаяма-сан, мы, конечно, можем с Мураками-сан отвечать на ваши вопросы и задавать свои отсюда, из коридора, но поверьте, будет лучше, и прежде всего – лучше для вас, если вы любезно разрешите нам зайти. – Я шагнул на полметра вперед, убедившись, что с фигурой у Ирины пока проблем никаких нет. – Так как насчет пригласить нас внутрь?

– Что вам от меня нужно? – Ирина демонстративно проигнорировала мой вопрос и с места не сдвинулась.

– Нам нужно поговорить с вами, – ответил я, стараясь звучать как можно холоднее.

– О чем?

– У нас к вам несколько вопросов. – Я не собирался задавать ей их из коридора, какие бы там эротичные черные подвязки ни скрывала ее притягивающая и взоры, и руки желтая юбка.

– Каких? – не унималась она.

В случае таких вот словесных перепалок Пересвета с Челубеем, которые частенько случаются между мной и неуступчивым Ганиным, он любит мрачно констатировать: «Нашла косая камень…» Мне всегда непонятно, как это связано с моей самурайской твердостью в верных убеждениях и его ослиной упертостью в завиральных идеях, но сам образ того, как косая баба поднимает с земли орудие пролетариата и не спеша готовится запустить им в свою цель, не заботясь о возможном и весьма вероятном отклонении его от планируемой траектории в силу дефекта ее зрения, впечатляет и определенно страшит.

– А вот об этом я вам скажу, когда вы нас впустите к себе, – сказал я голосом забравшейся в меня этой самой косой бабы, нашедшей камень. – Обязательно скажу!

– Заходите. – Она наконец-то сдала оборонительные позиции, отступив в глубь фешенебельного, но старомодного номера, уставленного дорогой, но громоздкой мебелью в стиле нашего японского ампира рубежа благословенных семидесятых и восьмидесятых. – Только должна предупредить: у меня дела в городе.

– Мы ненадолго, – соврал я, осматриваясь.

– Да уж, пожалуйста, – съязвила Ирина.

– Сесть можно? – своим классическим, уже тихим, но твердым голосом поинтересовалась просочившаяся вслед за мной Мураками.

– Ради бога, – без малейшего дуновения душевной теплоты выплюнула Ирина.

Аюми села в одно из двух трактороподобных кресел, а я поспешил занять второе, чтобы русской красотке ничего не осталось делать, как сесть на узенький диванчик напротив: я люблю по возможности совмещать полезное с приятным и в данном случае, благо канапе это было немного выше разделяющего нас журнального столика, мне представлялся прекрасный шанс наблюдать ее слабо прикрытые номинальной юбкой и полупрозрачными колготками заветные прелести.

Так оно и вышло: Ирина без видимого стеснения, привычными движениями роковой женщины, расположила свой драгоценный товар на диванчике, открыв моему взору такие виды, о возможности существования которых еще позавчера я даже и не подозревал, а заодно разрушив мои нескромные иллюзии по поводу ажурных подвязок.

– Вы опять про свой мешок спрашивать будете? – Судя по взгляду, она колебалась в вопросе, начинать ли ей обрабатывать меня по эротической линии, чтобы добиться моей благосклонности, или же оставаться подчеркнуто нейтральной в половом плане.

– Мешок, Ирина, позвольте вам напомнить, был ваш. – Я, в свою очередь, не без труда сохранял сексуальный нейтралитет, пытаясь смотреть на аппетитные колени и бедра только косым, боковым зрением, но никак не прямым взглядом.

– Я же вам вчера в Отару сказала все, – напомнила прелестница о нашем «хилтоновском» кофепитии.

– Я помню, Ирина, – усмехнулся я. – На плохую память я пока не жалуюсь.

– А на что жалуетесь? – ехидно поинтересовалась она и посмотрела мне куда-то в область пупка.

– Да много на что… – Я продолжал ухмыляться, умышленно затягивая время: ведь не в номере же она собирается две недели сидеть. – Все перечислять – скучно и долго.

– Так какие у вас за ночь вопросы появились? – Она сильнее вжалась в спинку диванчика, отчего юбка на ней отползла на пару сантиметров назад, еще раз подтвердив тем самым, что свою сонную варежку на предмет подвязок я раскрывал зря.

– Нас интересует один ваш знакомый.

– Знакомый? – По чуть дрогнувшему голосу было понятно, что мой вопрос попал не в ее подведенную карандашом изящную бровь, а в ее излучающий массу сексуальной энергии глаз.

– Да, знакомый, – спокойно кивнул я.

– Кто именно? – Нет, она не запсиховала, не задергалась, не заметалась по дивану, обнажая до поясного сгиба свои великолепные тугие бедра, но по всему ее упругому, кошачьему телу пробежал электрический разряд, искры от которого брызнули мне в, несмотря на бессонную ночь, четко работающее сознание.

– У вас их много? – продолжал улыбаться я.

– А вы как думаете? – стеклянным голосом спросила она.

– Думаю, много.

– Правильно думаете! Кто из них вас интересует?

– Селиванов.

– Кто? – И по этому искреннему «кто», не знаю, как Мураками, но мне сразу стало понятно, что залп был дан мимо.

– Селиванов Владимир Николаевич, – пояснил я, прекратив улыбаться. – Нас сейчас интересует он.

– Я такого не знаю, – опять-таки явно искренне отреагировала она на мои слова.

– У нас другая информация. – Раз торпеда прошла мимо, надо теперь извлекать пользу хотя бы из волн от нее.

– Какая у вас информация?

– Такая, что вы с ним знакомы.

– Я еще раз заявляю: я никакого Владимира Николаевича Селиванова не знаю! – Она произнесла это с такой честной интонацией, что, не увидь я ее вчера собственными глазами в гостиничном кафе, можно было бы ей поверить.

– Катаяма-сан, вчера вечером три сотрудника полиции, двое из которых сейчас перед вами, были свидетелями вашего с ним разговора. – Я взглянул на нее с отеческой укоризной.

– Вчера? – Она растерянно посмотрела на меня, а затем на Мураками. – Вы? И вы?…

– Да, Ирина, я, Мураками-сан и сержант полиции Хоккайдо наблюдали вашу беседу с Владимиром Николаевичем Селивановым. – Я никак не мог осознать, почему она, дав своей интонацией понять, что Селиванов ее совершенно не заботит, теперь так настойчиво отрицает факт знакомства с ним.

– Где вы меня вчера видели? – чуть озлобленно спросила она. – В смысле, меня с этим Селивановым…

– Внизу, в кафе, – спокойно ответил я.

– А-а!… Этот Селиванов! – Прилив искренности в ее восклицаниях повторился вновь.

– А что, вы думали о другом?

– Да ни о ком я не думала! – с облегчением улыбнулась она. – Я и не знала, что он Селиванов!

– Не знали? – недоверчиво спросил я.

– Не знала!

– Но беседовали с ним?

– Разговаривала, – педантично поправила она меня. – Вчера вечером внизу я действительно разговаривала с одним русским. Этого я не отрицаю, это правда…

– Ирина, получается, что вы сами себе противоречите, нет? – задал я формальный вопрос, хотя ответ на него был ясен заранее.

– Ничего не противоречу! – Она покачала перед собой идеально прямым указательным пальцем правой руки, украшенным массивным, выпуклым кольцом из белого золота.

– Как же не противоречите?… – вяло посопротивлялся я.

– Так же! – съязвила она. – Я этого мужчину в своей жизни видела первый раз!

– И последний, – мрачно заметил я, прерывая слишком уж затянувшуюся увертюру.

– Ну этого уже я не знаю… – протянула она. – Не люблю зарекаться в таких случаях…

– В других случаях – да, – согласился я, – но конкретно в этом можете смело заречься.

– Да? – улыбнулась она. – Гарантию даете?

– Гарантию вам даст, в случае необходимости, конечно, наше отделение судебно-медицинской экспертизы. – Я улыбнулся ей в ответ.

– Непонятно, но красиво, – продолжала улыбаться она.

– Вчера вечером, Ирина, через пару часов после вашей беседы… виноват, вашего разговора в кафе, Селиванов Владимир Николаевич был убит у себя в номере гостиницы «Альфа», – такие мрачные сообщения я стараюсь исторгать из себя бесстрастным тоном.

– Убили?… – переспросила она машинально, не столько с испугом, сколько с некоторым беспокойством.

– Да, убили. Поэтому сегодня мы здесь.

– Понимаю… – Она взглянула на настенные часы.

– Вы куда-то спешите? – спросил я.

– Да, у меня дела в городе, – озабоченно вздохнула русская красавица. – Через сорок минут.

– Все будет зависеть от вашей искренности, Ирина. – Я решил ей дать слабую надежду.

– Что вас интересует? – Она резко посерьезнела. – Спрашивайте! Только быстрее!

– В темпе танго! – ухмыльнулся я. – Еще раз повторю свой первый вопрос: давно ли вы были знакомы с Владимиром Николаевичем Селивановым?

– Еще раз отвечаю: я с ним не знакома… – раздраженно ответила она, – не была знакома. Вчера я увидела его первый раз в жизни.

– С какой целью вы с ним встречались?

– Он пришел, чтобы передать мне одно сообщение.

– Какое, если не секрет?

– Это допрос? – Ирина демонстративно развела перед собой руками. – Я что-то протокола не вижу!

– Нет, это не допрос, – холодно отреагировал я на ее выпад. – Допрос под протокол мы вам, конечно, можем устроить. Вкупе с допросом по поводу сброшенного вами вчера в море мешка. Но для этого вам нужно будет пройти с нами в управление, и тогда сорока минутами вы точно не отделаетесь. Так что будет лучше пока отвечать безо всякого протокола.

– Я для вас в этом деле свидетель? – поинтересовалась вдруг она своим процессуальным статусом.

– Пока нет. Свидетелем вы можете стать, если выяснится, что вы были, скажем, у Селиванова в номере или в отеле «Альфа».

– Я там никогда не была, – успокоилась она.

– Мы с Мураками-сан знаем. Мы там с ней вчера были и вас не видели, поэтому пока вы не свидетель, а просто человек, который одним из последних беседовал… простите, разговаривал с господином Селивановым незадолго до его смерти.

– Вы вчера были в «Альфе»? – По ее интонации было непонятно, что ее волнует сейчас больше: то, что она не свидетельница, или то, что мы с сопящей сейчас в две крошечные дырочки коротышкой из Ниигаты вчера посетили роскошную – и роковую – «Альфу».

– Да, мы беседовали там с Владимиром Николаевичем Селивановым, – ответил я.

– И что он вам сказал? – вырвался у нее непроизвольно, в общем-то, абсолютно неуместный вопрос.

– Это, извините, тайна следствия, – вежливо отклонил я требование поделиться, видимо, весьма ценной для нее информацией. – Может быть, позже я вам об этом и скажу.

– Хорошо. – Она опять взяла себя в руки. – Значит, еще раз повторяю, что встречалась с Селивановым, не зная, кто он такой.

– И о чем вы с ним говорили, отвечать отказываетесь? – Я дал ей еще один шанс.

– Я вам сказала: он передал мне сообщение от одного человека. Это все, больше я ничего говорить не буду.

– Стало быть, содержание этого сообщения и его источник вы нам выдавать не собираетесь?

– При чем здесь «выдавать»? – вспылила она. – Я вам что, стукач копеечный? Это мое личное дело!

– Конечно-конечно, – закивал я головой. – Только всем, и вам в том числе, было бы проще, если бы мы расставили сейчас точки над «и» и перестали ломать эту комедию.

– Я никакой комедии не ломаю! – Она подалась вперед скрытой сегодня блузкой и пиджаком, но, надеюсь, не потерявшей за ночь своих очаровательных форм грудью, демонстрируя желание немедленно подняться с диванчика и отправиться по неотложным делам.

– Катаяма-сан! – вдруг подала голос молчавшая до сих пор Мураками. – Вы своего мужа любите?

– Что?… – Ирина в удивлении откинулась назад.

– Я спрашиваю, вы своего мужа любите?

– Мужа?… – Она опять мастерски выиграла пару секунд для перехода к столь неожиданной для нее теме.

– Да, вашего мужа, – настойчиво выдавила из себя Аюми.

– Это вас тоже не касается! – отрезала она.

– Боюсь, что меня как раз касается, – хмыкнула вдруг Мураками. – Боюсь, что очень даже касается.

– Каким это боком, позвольте спросить? – Ирина недоуменно стреляла серыми очами то по мне, то по капитанше, явно не понимая, с какой стати в серьезный разговор двух достойных и, главное, разнополых, то есть способных прийти хотя бы к одной, определенной форме консенсуса, вмешалось это бесполое создание с малюсенькими глазками, тяжелым подбородком и обгрызенными космами плохо прокрашенных волос.

– Ниигатским, – хладнокровно пояснило создание.

– Ниигатским? – переспросила Ирина.

– Да, Катаяма-сан. В отличие от Минамото-сана, – она кивнула в моем направлении, – я работаю в управлении полиции не Хоккайдо, а Ниигаты, так что меня ваши отношения с мужем касаются самым непосредственным образом.

– И почему это вас касаются? – не сдавалась гордая Катаяма.

– Потому что вот уже вторые сутки в Ниигате вашего мужа нигде нет: ни дома, ни на работе – нигде.

– Вторые сутки?… – ухмыльнулась Ирина.

– Да, вторые сутки, – невозмутимо парировала Аюми. – А по японским законам, если местонахождение гражданина не устанавливается его семьей или коллегами по работе в течение более чем семидесяти двух часов, полиция обязана объявить его без вести пропавшим и немедленно начать его розыск.

– Понятно, – скривила свои жаркие алые губы Ирина. – И кто же вам заявил о том, что его нигде нет? Родня или ребята из конторы?

– Будем считать, что «ребята из конторы», в которой он не появлялся эти два дня, хотя его там ждали подчиненные. Вы ему вчера или сегодня случайно не звонили?

– Сегодня нет, не звонила… – после секундного замешательства ответила Ирина.

– А вчера? – поинтересовалась въедливая Мураками.

– Послушайте! – Ирина, видимо, вспомнила наконец золотую истину о том, что атака – это лучшая оборона. Точнее, контратака. – Вы же пришли про этого Селиванова спрашивать! При чем здесь мой Ато?!

– Ну как же! – Я решил несколько разгрузить не в меру словоохотливую Аюми. – У вас в Ниигате муж, вы приезжаете в Саппоро, встречаетесь в первый же вечер с другим мужчиной…

– Я не понимаю! Вы что, из полиции нравов, что ли? – Она продолжала возмущаться.

– У нас, в Японии, нет никакой полиции нравов, Ирина, – просветил я ее. – Пока нет…

– Тогда в чем же дело?

– Прежде всего, дело в том, что вчера вечером в гостинице «Альфа» был убит Владимир Николаевич Селиванов, с которым вы разговаривали за два часа до его смерти. – Я решил напомнить ей, что, по большому счету, шутит она с огнем – пока тлеющим, но в любую минуту готовым вспыхнуть на горе всем японским и русским буржуям.

– Я вам сказала, что я его видела первый раз! – В ней, чувствуется, начала просыпаться тигрица.

– Мы это слышали, – стараясь не пробудить в себе льва, ответил я. – А во-вторых, капитан Мураками абсолютно права в том, что, если ваш муж до завтрашнего вечера не объявится, мы должны начать его розыски. И я не понимаю, почему вы по этому вопросу храните молчание.

– Какое молчание?!

– Где ваш муж, Ирина? – тоном строгой учительницы химии спросила Мураками.

– Я не знаю, где мой муж! Я уехала из Ниигаты позавчера вечером, ночью, вернее, и с тех пор я его не видела! – Она постепенно переходила на крик.

– В воскресенье вы его видели? – Мураками продолжала вспахивать свой ниигатский участок.

– Конечно, – скривилась она в кислой улыбке. – Видела любезного своего!…

– Судя по вашему тону, Катаяма-сан, мой вопрос о том, любите ли вы вашего мужа, не такой уж и пустой, да? – Аюми оставалась по-прежнему строгой и непреклонной.

– Вы с ним когда-нибудь спали? – Ирина вдруг в течение двух секунд преобразилась, и теперь перед нами была уже не свирепая тигрица, а уставшая трепетная лань.

– С кем? – опешила Мураками.

– С Ато моим, – вздохнула она и отвела в сторону резко потускневшие глаза.

– Что вы такое говорите! – возмутилась Аюми. – Как я могла с ним спать?!

– Как бабы с мужиками спят? – опять кисло улыбнулась Ирина. – Вы вообще-то замужем?

– Вообще-то это мое личное дело, – огрызнулась Мураками, – но для вашего сведения я не замужем.

– Заметно, – грустно констатировала кислая Клеопатра, скептически оглядывая антисексуальный экстерьер своей землячки.

– За неимением моего давайте вернемся к вашему мужу, – тоном, не терпящим возражений, потребовала Аюми.

– Я приехала сюда, на Хоккайдо, чтобы отдохнуть от своего мужа, и именно поэтому, где он сейчас находится, меня абсолютно не волнует. – Ирина по-прежнему с тенью ехидной улыбки на прекрасном лице продолжала изучать внешний вид засидевшейся в девках доблестной капитанши Мураками.

– Отдохнуть? – попросила Мураками пояснить семейную ситуацию, которая для меня лично элементарно читалась с листа, безо всяких пояснений и комментариев.

– Да, отдохнуть, – кивнула Ирина и пустила в ход единственно доступное в данной ситуации средство сопротивления если не мне, то, по крайней мере, девице Мураками. – Мне слюни его надоели, понимаете? И визги его поросячьи!…

– Визги? – переспросила несколько потухшая Аюми, понявшая, что разговор зашел на те территории, где она чувствует себя не столь уверенно, как на поприще оперативно-розыскной работы.

– А он у меня, когда кончает, визжит как свинья, – буднично поведала нам с Аюми роковая женщина и демонстративно медленно положила свою роскошную левую ногу на не менее роскошную правую.

– А слюни? – вмешался я.

– И слюни пускает, как та же свинья…

– Какое это отношение имеет к вопросу о его пропаже? – спросила красная, как плоть чавычи, Мураками.

– Никакого, – все так же хладнокровно откликнулась Ирина. – Это имеет отношение к вашему вопросу.

– Вопросу? – Похоже, Аюми, услышав из женских уст прозаичный постельный глагол, потеряла всякую ориентацию в ею же самом сформированном хронотопе.

– Ну вы же спросили меня, люблю ли я своего мужа, да? – хмыкнула Ирина. – Забыли уже?

– Значит, вы его не любите? – вернулась к начальному пункту своего допроса Мураками.

– Я хотя и русская, но, извините, не извращенка, – призналась Катаяма. – Так что увольте…

– Увольте? – пожала плечами по-прежнему пылающая стыдливым жаром Аюми.

– Прикиньте сами, – Ирина сняла левую ногу с правой и поджала их под диванчик параллельно друг другу, – вы под него через ночь ложитесь, потому что ему кончить надо, а он, свинья, при этом не только сделать это три часа не может, он еще вас всю слюнявит и на ухо вам визжит, как будто он не сексом занимается, а поросят рожает. Как, после этого я должна его любить?

– Ирина, – осторожно кашлянул я, – секс, безусловно, дело важное, красивый и приятный секс, я имею в виду, но что хочет сказать Мураками-сан, гораздо шире.

– А что хочет сказать Мураками-сан? – хмыкнула Ирина. – Она же, по-моему, про любовь спрашивала, нет?

– Мы вчера в Отару с вами этой темы уже касались, – я вспомнил о нашем импровизированном рандеву в «хилтоновском» кафе, – поэтому давайте все-таки попробуем посмотреть на проблему шире.

– Шире не бывает! – качнула она прекрасной головкой. – Вы думаете, почему Ато на мне женился? Вернее, для чего?

– Для чего? – спросила въедливая Мураками.

– Чтобы трахать меня, – уже знакомым будничным тоном проинформировала нас циничная Ирина. – А воротнички там мылом натирать, брюки через тряпку гладить, икебану из хавки вашей гнусной на подносе подавать – это уже дело десятое.

– Как же десятое? – я сымитировал обиду за наших японских жен и еще более – за нашу родимую японскую кухню, воскресив в памяти утреннее ароматное натто.

– Да так, десятое! Для домашних дел он на японке бы опять женился – и весь разговор!

– «Опять»? – удивился я.

– Катаяма-сан до Ирины-сан был женат на Катаяме Норико, девичья фамилия Мори, – ответила за Ирину Мураками.

– Они что, развелись? – спросил я пустоту впереди и справа от себя, так и не решив, к кому из двух дам обратить этот вопрос.

– Когда у Катаямы-сана начался роман с Ириной и он стал постоянно ездить к ней на Сахалин, Норико-сан в конце концов не выдержала измен мужа и подала на развод, – бойко отчиталась Аюми.

– Роман!… – хихикнула Ирина. – Приедет – трахнет, подарит что-нибудь, жениться пообещает и свалит! Роман, скажете тоже! Так, повестушка про пастушку!

– Ну если, Ирина-сан, про пастушку, – вмешался я, – то не про слишком уж и наивную.

– Да уж умом Бог не обидел, – сделала сама себе комплимент Ирина. – Уж, по крайней мере, поумнее ваших баб буду!

– Конечно! – кивнула Мураками. – Куда уж нам до вас!

– Да уж! – самодовольно ухмыльнулась сахалинская красотка и сдвинула свои соединенные ноги чуть вправо, открыв моему пламенному взору те части своего великолепного тела, которые вчера только угадывались под черными брюками.

Здесь, не на самом интересном, но, безусловно, заслуживающем внимание месте, в сумке Мураками застрекотал сотовый, и, пока она извлекала его оттуда, у меня в нагрудном в кармане заверещал мой.

– Алло! – синхронно откликнулись мы с Аюми на оба звонка – каждый в свою трубку.

Коварная Ирина отодвинула ноги еще дальше вправо, наглым образом демонстрируя мне свои безупречные бедра, так что я даже не сразу сообразил, что звонит Нисио.

– Такуя, ты у нее? – прохрипел чемпион мира по храпу.

– Да, – кашлянул я в ответ.

– Говорить можешь?

– Нет.

– А слушать?

– Могу.

– Ну слушай тогда! Тут из Ниигаты был звоночек…

Я покосился на сжавшуюся в комочек Мураками и понял, что ее ниигатское начальство вливает ей сейчас в ухо ту же информацию, что мне начал вкачивать Нисио. Утвердился я в этой мысли окончательно, когда мы с ней опять-таки синхронно нажали на кнопки отбоя, завершив одностороннее десятиминутное прослушивание, которое навлекло на лишившуюся возможности огрызаться на наши выпады Ирину скуку и зевоту.

– Хорошие дела… – выдавил я из себя.

– Да, неплохие, – согласилась со мной Аюми, судя по ее проницательному взгляду также сообразившая, что то, что услышала сейчас она, известно уже и мне.

– Приступим? – по-японски предложил я Мураками. Я люблю работать параллельно, особенно с женщинами или, как в данном случае, с девушкой. – Не против?

– Я – за, – улыбнулась Аюми.

– Ирина, скажите, пожалуйста, в каком банке вы храните свои деньги?

– Ну знаете! – вспыхнула она. – Про секс еще спрашивайте, а мои деньги вас не касаются!

– Не касались до сегодняшнего утра, – уточнил я.

– А что случилось сегодня утром? – настороженно поинтересовалась Ирина.

– А сегодня утром выяснилось, что на всех четырех банковских счетах вашего мужа, – вступила в бой капитан Мураками, – нет ни одной иены! Все его счета пусты!

– Пусты?… – по инерции переспросила она и внезапно осеклась, как будто в самый неподходящий момент у нее на бедрах лопнули обволакивающие их колготки.

– Да, пусты! – кивнула Мураками. – В общей сложности на счетах у вашего мужа было сто двадцать три миллиона иен на трех иеновых счетах и восемьсот тысяч американских долларов с солидным хвостиком – на валютном. Вы, надеюсь, знали, какими денежными суммами располагает ваш супруг?

– Догадывалась… – От побеления ее не спасали теперь даже щедро нанесенные на скулы румяна.

– Зато вот ваш личный иеновый счет в ниигатском отделении банка «Мичиноку» неожиданно пополнился вчера на сто двадцать три миллиона иен, а валютный, в том же «Мичиноку», – на восемьсот тысяч долларов с тем же толстеньким хвостиком.

– Откуда у вас такие данные? – мертвым шепотом спросила Ирина. – Это же конфиденциальная информация…

– Отчасти, – ответила Аюми. – Только отчасти.

– От какой части? – прошептала она.

– От личной части вашего мужа, – сказал я. – Сегодня утром, точнее – в девять часов пять минут, бухгалтер компании вашего мужа отправилась, по обыкновению, в банк для проплаты текущих операций по купле-продаже машин и по транспортным услугам морских перевозчиков. Ваш муж ведь на судах машины на Сахалин возит?

– Да, – вяло кивнула она.

– Вот, – продолжил я, – в этой части ничего личного уже нет: бухгалтерша, естественно, пользуется корпоративным счетом, зарегистрированным на имя Катаямы Ато не как частного лица, а как владельца частной компании.

– И что бухгалтерша?… – прошипела Ирина.

– Бухгалтерша – ничего, – усмехнулась Мураками. – В смысле, ничего не нашла. Ей счета оплачивать, а служащий банка говорит: извините, проплачивать вам их нечем.

– Бухгалтер – женщина ответственная, да, кроме всего прочего, зарплата с этого счета выплачивается, в том числе и ей, – продолжил я. – Подняла шум, разумеется.

– Шум? – Ирина совсем сникла.

– А как вы думаете? В пятницу деньги были, все эти треклятые миллионы, – она в пятницу тоже какие-то проплаты делала, а во вторник уже нет ни иены! – Мураками, видимо, решила пленных сегодня не брать. – Так что без шума было нельзя.

– Нельзя… – покорно согласилась Катаяма.

– И под этот шум сотрудники банка полезли во все счета вашего мужа, – подхватил я. – На всякий случай, проверить: вдруг Катаяма-сан по ошибке или по какой-либо другой причине перебросил деньги с одного счета на другой.

– В результате чего и выяснилось, – закачала уже лохматой головой Аюми, – что все четыре счета вашего мужа пусты, зато ваши два пополнились на приличные суммы.

– И без ваших объяснений уйти мы не можем, – резюмировал я. – Так что вам слово, Ирина!

– Я… – промямлила она, машинально пытаясь натянуть юбку на колени. – Я, конечно, должна объяснить, но сначала…

– Что «сначала»? – сурово спросила Аюми.

– Сначала вы должны предъявить мне официальные документы, на основании которых вы произвели инспекцию моих банковских счетов, – выдала она неожиданно гладкий и, похоже, механически заученный наизусть сухой, формальный текст.

– Обижаете! – Мне не понравилась эта речь. – Бухгалтер написала заявление о краже средств с корпоративного банковского счета, а сейчас у нас, сами знаете, какая ужасная ситуация в плане преступлений – особенно финансовых.

– Знаю, – согласилась она.

– Вот, – продолжила уже Мураками, – ордер прокурора в этом случае не требуется, достаточно приказа начальника префектурального управления полиции. Он, разумеется, имеется. Если вам не терпится с ним ознакомиться, я закажу его по факсу специально для вас.

– Закажите! – потребовала Ирина, которая в последние полминуты заметно приободрилась: было видно, что первоначальное оцепенение сошло, и ее мощная психологическая турбина опять начала набирать обороты. – И как можно скорее, пожалуйста!

– Так вот, Ирина, – я решил дать Аюми возможность перевести дыхание после этого смачного «закажите», – по приказу начальника управления полиции Ниигаты были вскрыты все счета вашего мужа, после чего немедленно встал вопрос либо о простом, либо о преднамеренном, то бишь умышленном, банкротстве компании вашего мужа.

– Что встал? – совсем уже восстановившимся – наглым и самоуверенным – тоном спросила она.

– Пока только вопрос, – достойно парировал я и с нарочито усиленным скепсисом во взоре пристально взглянул на ее тело.

– А потом что у вас встанет? – продолжила она свою тигриную атаку. – После вопроса?

– А это все будет зависеть от того, какой ответ я получу на мой вставший… – я специально сделал паузу в ее циничном духе, показывая, что не одна она тут не лыком шита, – вопрос.

– Заинтриговали вы меня! – Она подалась вперед. – Короче, пока у вас, у японцев, будут вставать… вопросы, я имею в виду… Да не краснейте вы так, Мураками-сан, разговоры это все только, слова, треп базарный… как первый раз увидите, уверяю вас, – никакого божества и вдохновения, сами убедитесь… Значит, пока вы вопросы свои будете ставить, я вас засужу! Понятно вам?!

– Конечно, – весело ответила опять покрасневшая в последние минуты Аюми. – Тем более что денег у вас теперь достаточно! Всех адвокатов купить сможете!

– Правильно! – гордо и с явным предубеждением согласилась вернувшаяся в свою повседневную личину Ирина.

– Если только докажете, что эти деньги ваши, – вставил я. – А то ведь с вашим Ато всякое могло случиться… Если он до завтра на горизонте не появится, коллеги Мураками-сан начнут его искать, и тогда все денежные средства на всех банковских счетах как его, так и его родственников будут заморожены, так что адвокатам придется верить вам на слово, а это не самая легковерная порода людей.

– Так, все! – Она хлопнула себя по гладким коленям. – Я больше не желаю с вами разговаривать! Мне надо идти!

– Напрасно вы так, Ирина! – посетовал я, осознав вдруг, что ни у могучего и непобедимого меня, ни у субтильной Аюми, у которой все блестящие победы еще впереди, нет при себе абсолютно никаких средств, чтобы формально удержать ее в номере или, скажем, доставить в управление. Более того, получить оперативно такой документ не так-то просто: на это надо часа два-три, за которые столько воды утечет, что потом уже никакой сантехник не поможет.

– Прощайте! – Ирина поднялась с диванчика и выпрямилась во всей своей недоступной красоте: стройная, но не хрупкая, а крепкая, с не потерявшим привлекательности после всех этих «уходите» и «прощайте» лицом.

Я поймал себя на мысли, что думаю не о том, что нам с Мураками нечем ее остановить, а о мерзких слюнях, подобных тем, что покрывают наше деликатесное гнилое натто, и которые в оргиастическом порыве проливаются из мерзкого рта похотливого Ато Катаямы (я его не видел никогда, этого Катаяму, но в том, что он мерзкий и похотливый, я уверен на все двести процентов!) на одновременно тугое и податливое тело Ирины. Затем перед глазами встала печальная картина, на которой она, мужественно исполнившая свой тягостный супружеский долг, медленно идет в ванную и долго стоит под душем, смывая с себя слюни мужа и собственный позор, и ласковая, всепрощающая вода нежной пленкой обволакивает все то же тугое и податливое тело.

– Идемте, Минамото-сан? – прервала мое виртуальное эротическое творчество Мураками.

– Да-да. – Я потряс головой, чтобы прогнать этот тягостный, наркотический сон, и добавил вполне искренне: – Могу только гарантировать вам, Ирина, что мы еще увидимся!

– Без удовольствия! – отрезала Ирина.

– Всего хорошего! – поклонилась ей Аюми.

– Хм! – ухмыльнулась она.

– До свидания, Ирина, – кивнул я ей. – До скорого, до очень скорого свидания!

– Чао! – Ирина распахнула перед нами дверь, через которую мы демонстративно медленно покинули чертоги славянской femme fatal..

Якобы «специалист по торговым автоматам» за время нашей беседы с Катаямой сумел подняться с колен и теперь нехотя ковырял знакомой нам отверткой в верхней части все еще разверстого автомата. Он грустно посмотрел на нас, и мне пришлось строго показать на пол под его ногами, что означало, что свой постылый пост он покинуть пока не может. «Автоматчик» согласно пожал плечами, тихо вздохнул и продолжил знакомить отвертку с хитроумным приспособлением, которое выплевывает банку приторной химической отравы, красящей язык в невероятные цвета, стоит накормить его ста двадцатью иенами.

В лифте я приказным тоном обратился к капитану Мураками:

– Мураками-сан, давайте дуйте в управление к Нисио, все ему перескажите и добейтесь от него разрешения на все виды контроля. Понятно вам?

– Понятно, – стрельнула она по мне смышлеными глазенками. – А вы что будете делать?

– А я заберу вчерашний отарский «краун» и буду пасти нашу с вами подругу. Если, конечно, вы не возражаете?

– Вы будете пасти? – недовольно переспросила она, едва мы шагнули из лифта на персидские ковры гостиничного лобби.

– Можем, конечно, поменяться, – предложил я ей, будучи уверенным в своем успехе.

– Давайте поменяемся! – с радостью согласилась Аюми. – Я же следила за ней в Ниигате! Я все ее повадки знаю!

– А Саппоро вы знаете? – Я прищурился в ее направлении. – Вы здесь который раз?

– Хорошо, пойду к вашему полковнику, – вздохнула она, признавая свое поражение.

Ждать Ирину мне пришлось недолго: едва я выкатил из темного паркинга серебристый «краун», как из соседних ворот появился знакомый «диаманте». Ирина резко ударила по акселератору, покрышки заскрежетали по асфальту, и я с большим трудом успел следом за ней проскочить первый светофор. Она потыркалась в слепые переулки в районе бульвара Одори, убедив меня в том, что не одна только капитанша Мураками слабо разбирается в хитросплетениях строго перпендикулярных улиц центрального Саппоро. По дороге я не раз посетовал на то, что мы так до сих пор и не имеем «прослушки» ее мобильного, поскольку затемненные стекла ее стремительного «мицубиси» не позволяли увидеть, чем кроме отработки навыков вождения в сложных городских условиях заняты ее прекрасные руки.

Остановилась она там, где, по всей логике событий последнего получаса, и должна была остановиться: на обочине около входа в саппоровское отделение банка «Мичиноку». Неожиданным оказалось то, что в дверях банка она нос к носу столкнулась с моим другом Ганиным: он был неотразим в голубых джинсах и черной кожаной куртке, но яростная Ирина, видимо, так не посчитала, гордым коршуном пролетев перед его любопытным носом. Из правого переднего окна «крауна» я с улыбкой понаблюдал за тем, как сначала любопытный нос, а затем шаловливые глаза известного ценителя женской красоты Ганина проследили за парадным проходом изящной античной статуэтки в царство – вернее, учитывая скромные масштабы «Мичиноку», имеющего у нас всего лишь статус регионального банка, – в княжество мамоны.

Сначала присвистнул Ганин – от внезапного прикосновения, хотя бы только глазами, к прекрасному, а затем, приспустив стекло, свистнул я, чтобы привлечь внимание моего закадычного дружка, которому есть на что посмотреть и на его Саше и, соответственно, которому нечего пялиться на заезжих красоток, годящихся ему если не в дочки, то, по крайней мере, в самые младшие сестры.

– Ты чего здесь? – поинтересовался он у меня, подойдя к машине. – Тачка какая-то новая у тебя…

– Казенная, – успокоил я его. – А вот ты чего здесь?

– Да деньги предкам переводил.

– Предкам?

– Маме с папой! – перевел он сам себя. – Учишь тебя, учишь – а толку ни на грош!…

– У тебя что, тоже счет в «Мичиноку»?

– У меня да, а еще у кого? – Ганин распахнул надо мной свои огромные серые глаза, преисполненные одновременно удивлением и иронией, из чего я сделал, полагаю, верный вывод о том, что он опять кого-то или что-то цитирует.

– А вот красотку варьете видел? – кивнул я на дверь банка, за которой скрылась Ирина.

– Кабаре, – брякнул Ганин.

– Чего «кабаре»?

– Это была красотка кабаре – в варьете все страшные, как смертный грех, – разъяснил Ганин.

– Плевать, одна музыка! – небрежно произнес я. – Так вот у нее там счет, как и у тебя. А чего ты вдруг в «Мичиноку» счет завел, Ганин? Паршивенький банк-то…

– Согласен, но только это единственный банк японский, который в России с физлицами работает. И если у меня в нем счет, то легко и, главное, почти бесплатно можно перекинуть денежки мамочке с папочкой, которые у меня, как ты знаешь, Такуя, скромные физически-пенсионерские лица, нуждающиеся в регулярном материальном, то бишь физическом, вспомоществовании. Так что я сюда кое-какие деньги кладу и в Москву перевожу…

– Слушай, Ганин… – Мне пришлось прервать его пространный монолог на темы сыновней любви и благотворительности, поскольку меня вдруг посетила пронзительная и беспощадная мысль. – Ты это… Будь другом, вернись в банк, узнай, что этот цыпленочек в сапожках делает, а? Краем глаза…

– А ты что, сам не можешь? – Ганин заглянул в салон и ехидно принялся разглядывать мои брюки в районе паха.

– Не могу. – Мне пришлось в целях экономии времени оставить этот похабный взгляд без должного мужского внимания. – Мы с ней сегодня уже успели повздорить, и видеть меня она больше не желает. По крайней мере, без ордера на обыск.

– На обыск? – хмыкнул Ганин. – Когда получишь этот ордер, меня пригласи – я хочу ее обыскать!

– Тебе Саша твоя обыщет!

– А тебе – твоя Дзюнко! Она русская?

– Кто? Дзюнко?

– Цыпа твоя желтозадая! – недовольно пояснил Ганин.

– А-а, эта… Сахалинская…

– Значит, не совсем русская, – сделал Ганин странное заключение. – Звать как?

– Ирина. Иди давай!

Ганин вернулся через десять минут. На лице его не было и следа недавнего легкомыслия, впрочем, и серьезным назвать его было нельзя. Скорее, лицо его было элементарно задумчивым, что случается с ними обоими – и с лицом, и с Ганиным – чрезвычайно редко, поскольку мой друг гордится тем, что он может размышлять на самые высокие и широкие темы походя, без демонстрации на челе умственного напряжения и интеллектуальных потугов.

– Ну что, Ганин? – Я вылез из «крауна» ему навстречу.

– Да, в общем, ничего, – пожал он плечами.

– Что она там делает?

– Она деньги переводит, – ответил Ганин.

– Куда, не видел?

– Нет, конечно. Когда я к ней подкатил, она рукой бланки прикрыла… – все так же задумчиво произнес сэнсэй.

– А чего ты такой, Ганин, а?

– Какой «такой»? – Он посмотрел на меня своими серыми прозрачными ледышками.

– Шокированный.

– А-а, это… Понимаешь, Такуя, ни адресов, ни номеров счетов на бланке перевода я не разглядел, сумм – тоже. Но одно тебе могу гарантировать, что по крайней мере в одной сумме было девять цифр.

– Девять?! – воскликнул я и удивился неожиданной писклявости своего голоса.

– Девять, – согласно кивнул Ганин.

– Знаешь что, Ганин, ты давай бери этот «краун» и последи за ней. Она вон на том «диаманте» ездит, а мне в управление срочно надо!

– Ты чего, Такуя, сдурел? У меня третья и четвертая пара в академии! И зачем мне твой «краун» – я на своей колымаге!

– Я в академию звякну, все объясню! Давай, Ганин, не ломайся, попреследуй красивую женщину! Я тебе за это ее обыскать дам, когда ордер получу!

– Обещаешь? – У известного авантюриста всех времен и народов Ганина загорелись глаза.

– Обещаю!

– Ладно, давай ключи!

– Так ты же на своей? – ехидно напомнил ему я.

– От вас потом оплаты бензина не дождешься! – буркнул Ганин, принял у меня ключ от «крауна» и уселся за руль.

Я же пограничным шлагбаумом выбросил правую руку на проезжую часть, и через секунду в нее, визгнув тормозами, уперлось белое такси. Я подождал, пока водитель соизволит нажать на потайной рычажок, чтобы передо мной автоматически открылась задняя дверь, запрыгнул внутрь и еще в полете приказал таксисту гнать в Главное управление полиции Хоккайдо.