В моем представлении время — это комната со многими дверями. Мы входим в эту темную комнату и не знаем, где выключатель. Мы не осмеливаемся пройти дальше, задерживаемся на пороге, пытаясь в темноте разглядеть людей, быстро записываем на стене, что мы обо всем этом думаем, снова покидаем комнату и захлопываем дверь. Снаружи, там, где ничто, мы ждем целую вечность, пока нам не откроется следующая дверь. И тогда мы видим на стенах времени наши прежние записи, наши стихи, истории и песни. Может быть, поэтому хорошую музыку и хорошую поэзию люди называют неподвластными времени — они вписываются в любое столетие.

Мой сын долго искал первого рэпера в человеческой истории. Сначала он обнаружил немецких рэперов первого поколения, тех, что пели в Берлине «Все есть секта»; затем раскопал их американских предшественников из тех времен, когда этот жанр еще не стал коммерцией, а считался голосом независимой критики системы. Эта музыка родилась из протеста против угнетения людей. То были громкие и мощные рэперы, в них не было сочувствия к обществу, а для капиталистических рабовладельцев у них всегда были наготове выпростанный средний палец и крепкое ругательство — и только. Но капитал оказался коварнее, чем эти юные наивные души. Капитал взял рэперов в осаду и постепенно их коррумпировал. На средние пальцы рэперам надели золотые кольца, а за каждое крепкое словцо им хорошо платили. Так что и эта мечта о свободе закончилась разочарованием.

Американцы не были первыми, пробовал я убедить Себастьяна. Первых рэперов вообще не было, как не было и первого поэта. Человечество всегда рэперствовало, еще задолго до появления рэп-музыки.

— Чушь, — сказал сын. — Рэпер в дорэперские времена это все равно что электрик до изобретения электричества. Всегда есть первый, второй и третий поэт.

«И не всякий поэт Гёте», — ввернул Себастьян свою любимую присказку.

Вскоре после этого я кое-что нашел на русском YouTube и показал ему видео: Никита Хрущев на сессии Генеральной Ассамблеи ООН в 1960 году по поводу вновь поднятого венгерского вопроса. Еще задолго до того, как молодежь в Америке начала брить головы, носить широкие штаны, висящие под ягодицами, и открыто выступать против западного мироустройства, все это проделал Хрущев на самой важной мировой сцене, но только без музыки. Он бичевал западных сторонников теории заговора — все вы эксплуататоры! секта! — и, сняв ботинок, стучал им по столу. А затем, в лучших традициях жанра, он оскорбил мать всех объединенных наций и пригрозил собравшимся показать альтернативную мать, которая их крепко возьмет в оборот.

Выступление Хрущева особого впечатления на моего сына не произвело, рэп без музыки все же жидковат. Но Себастьяна живо заинтересовали русские страницы YouTube, этакое гигантское кладбище сценок из жизни, моментов, которые проходят скорее, чем их успеваешь заметить, — музыканты, почившие в безвестности; политики, о которых уже никто не вспоминает; сатирики, чей юмор растворился в темноте времен. Тени былых героев, которые в реальной жизни друг друга ненавидели, здесь, на сайте, мирно сосуществовали. Рядом с клипом с Хрущевым (860 просмотров) стоял клип русской группы а-ля Modern Talking, у которой в России верная армия фанатов (1600 просмотров), а на вершине рейтинга, с одиннадцатью миллионами просмотров, красовался клип года под несколько пространным заголовком «Девушка-диктор пукнула в прямом эфире и упала в обморок от стыда».

— Везде в мире люди одинаковы, — вскипятился критически настроенный сын. — Вечно они выбирают самое гнусное. Я просто не понимаю. Одиннадцать миллионов русских посмотрели эту чушь!

Он покачал головой и нажал на Play. Теперь просмотров стало одиннадцать миллионов и два.

В этом клипе не было, однако, ничего особенного. Всего лишь молодая блондинка, которая очень старательно читала вечерние новости и при этом много жестикулировала. Но в какой-то момент был явно слышен звук, который нельзя было однозначно квалифицировать как новость. Дикторша на секунду остановилась. Она сосредоточенно и вопросительно посмотрела в камеру, будто хотела узнать у зрителей, не слышали ли они чего и не унюхали ли. Затем она побледнела и упала.

— Нет для людей ничего милее, чем потешаться над несчастьями других. Не прекрасное и вечное их впечатляет, а неловкое положение, в которое на людях попадают другие! — продолжал кипятиться сын.

— Откуда тебе знать, что люди над этим смеются? — встал я на защиту одиннадцати миллионов. — Быть может, они сочувствуют дикторше, воспитывают в себе смирение; может, в этом кратком эпизоде они видят себя, проекцию собственной жизни. Разве не может подобная неудача подстерегать любого на жизненном пути? Человек долго готовился и наконец собрался сообщить миру пару новостей, он видит, как на него устремлены глаза всего мира, набирает воздух в легкие… а дальше следует не ахти что… и уже не важно что именно. От волнения человек падает в обморок, и на арену выходит следующий чемпион.