В Советском Союзе все мы долго жили за железным занавесом. Связь с внешним миром осуществлялась через телепередачу «Международная панорама». Ее показывали по воскресеньям сразу после «Сельского часа». На ведущего, измученного лишним весом и постоянным стрессом политического обозревателя, была возложена важная миссия — долгие годы он объяснял моим родителям и миллионам других советских людей устройство недоступного окружающего мира. Каждую неделю, прилагая нечеловеческие усилия и обливаясь потом, он пытался адекватно отобразить на экране противоречия капитализма. Получалось у него не очень: за его громоздкой фигурой заграница была практически не видна.
«Посмотрите на этот мост, — приглашал толстяк в передаче „Нью-Йорк — город контрастов“, — под ним в картонных коробках ночуют голодные безработные, а богатые, как вы видите, едут развлекаться в своих шикарных машинах». Мы смотрели на экран как завороженные: в кадр попал кусочек моста, можно было даже разглядеть машины. Таинственная заграница выглядела довольно убого. Нашему толстяку приходилось там явно нелегко.
Но по какой-то непонятной причине он не бросал свою службу и, невзирая на все ужасы западной жизни, самоотверженно ездил туда год за годом. Когда случалось ему бывать в странах третьего мира, он всегда находил теплые слова, чтобы похвалить их сплоченность и солидарность. «За моей спиной, — сообщал толстяк из Африки, — обезьяны нападают на людей. И они непобедимы, потому что всегда держатся вместе».
У нашей семьи был еще один источник информации о загранице — дядя Андрей с третьего этажа. Он работал в каком-то «почтовом ящике», был там большим человеком в профкоме и часто ездил в командировки в Польшу и даже в ГДР. Как минимум, два раза в год. Время от времени дядя Андрей с женой заходили к моим родителям с бутылкой заграничного шнапса. Запершись на кухне, они вместе выпивали и закусывали, и сосед рассказывал всю правду о тамошней жизни. Детям участвовать в разговоре, разумеется, запрещалось. Я дружил с сыном дяди Андрея Игорем, мы учились в одном классе. Игорь носил заграничные шмотки: джинсы «Эль Пико», коричневые кроссовки и футболку без рукавов — у нас таких вообще не делали. Но он не зазнавался и совсем не жадничал. Всякий раз, заходя к нему в гости, я получал в подарок какую-нибудь мелочь. Вскоре у меня собралась целая коллекция под названием «Подарки из ГДР». В ней были: картонные подставки под пивные кружки, назначение которых оставалось для меня загадкой, жевательная резинка «Лёлек и Болек», пачка от сигарет «Ориент», кассета ORWO и переводная картинка с персонажами из неизвестного мне комикса. Игорь говорил, что, когда он вырастет, будет работать в профкоме — как папа.
Однажды мой отец помогал дяде Андрею чинить «Волгу». За это сосед преподнес ему початую бутылку Curasao Blue. Голубая жидкость очень сильно повлияла тогда на отцовское мировоззрение. Не то чтобы он ее выпил. Бутылка стояла у нас на книжной полке, и в отблесках ее голубого сияния отец все меньше и меньше верил политическому обозревателю, который вел «Международную панораму».
Политолог тоже менялся. Он стал как-то задумчив, с трудом подбирал слова, а в 1986-м, при Горбачеве, окончательно исчез с экрана. Навеки затерялся в какой-нибудь стране контрастов. А потом рухнул железный занавес. Все переменилось, «Голубое Куросао» стало серым, и мир предстал перед нами таким, какой он есть…
Перевод Н. Клименюка