Когда мы с матерью в 1990 году уехали из Москвы, отец радовался до безумия. Одним выстрелом он уложил двух зайцев. Во-первых, он отправил семейство в тихую гавань эмиграции, подальше от перипетий смутного времени. Это требовало известных усилий, так что отцу было чем гордиться. А во-вторых, после тридцати лет семейной жизни его наконец оставили в покое, и он получил полную свободу действия. Завод, на котором отец работал инженером, закрылся — как и все малые предприятия в постсоветской зоне первобытного капитализма. Без дела отец сидел недолго. Он обнаружил, что в Москве существуют два табачных киоска, в которых одни и те же сигареты продаются за очень разные деньги. И вот он с утра закупал сигареты в одном, а вечером отвозил их в другой. На то и жил, но крайней мере, до поры до времени.

Рыночная экономика переиначивала жизнь, а отец реагировал на новшества с непосредственностью малого дитяти, ничему не удивляясь и ни на что не жалуясь. Когда страну захлестнула волна преступности, отец заколотил окно досками. В коридоре он собрал целый арсенал оборонительных вооружений — стальные прутья, ножи, топор и ведро для вражеской крови. В ванной он учредил провиантские склады. На кухне располагался наблюдательный пункт. Мебель отец изрубил на дрова на случай перебоев с энергией. Что бы там ни говорили в новостях, отцу перестройка была не страшна. Однако со временем неприступная крепость сделалась для него тяжким пленом. В 1993 году он прекратил сопротивление и бежал в Берлин. С целью воссоединения семьи, как значилось в его паспорте.

В Берлине отец впал в депрессию. После долгих лет борьбы он вдруг остался без дела — когда тебе стукнуло 68, ничего хуже не придумаешь. Отец не мог просто так наслаждаться плодами развитого капитализма — подобный образ жизни был ему отвратителен. Отец мечтал о великих свершениях, о бремени ответственности и о борьбе не на жизнь, а на смерть.

Кто ищет, тот всегда найдет. Вот и мой отец решил научиться водить машину. Этому занятию он посвятил два года. Три раза он переводился из одной автошколы в другую. Его первый инструктор выскочил посреди дороги из машины, чудовищно матерясь на трех языках. Второй инструктор написал заявление, что отказывается садиться с отцом в одну машину. «Во время движения герр Каминер все время разглядывает свои ноги», — утверждал он в докладной записке на имя директора автошколы. Разумеется, это была наглая ложь. То есть мой отец и вправду во время движения смотрел не на дорогу, а вниз. Но не на ноги, а на педали — чтобы не перепутать.

Третий инструктор был храбрец. Он накатал с моим отцом десятки часов и не раз смотрел в лицо смерти. После этого они с отцом стали почти как братья. Этому инструктору удалось-таки окончательно убедить отца отказаться от мысли о водительских правах.

После этого отец снова впал в депрессию и пребывал в ней, пока не отыскал в Вайсензее кабаре «Трещетки», художественную самодеятельность тамошних пенсионеров. Так мой отец стал актером. В новой программе «Нам спокойно не сидится» — сатире на злободневные темы, «зажигательной, но едкой» — он играет иностранца. Я не пропускаю ни одного представления и всегда приношу ему букет цветов.

Перевод Н. Клименюка