Он спрашивал себя, не мог ли он неправильно истолковать сцену, которую наблюдал сегодня. Какая еще причина могла быть у Миранды Дрейк для подобного поведения? Это было — или, по крайней мере, так казалось, — поведением обычной потаскушки. Как еще можно это назвать; разве он не видел, как ей заплатил тот мужчина, с которым она каталась? Неужели родственница Чарльза и Люси в самом деле могла позволить себе столь непристойное поведение?

— Конечно, — пробормотал он, — то, что она приходится кузиной Люси, вовсе не означает, что она как-то похожа на нее в своих поступках. И вообще, эта семья ее почти не знает. Правда, Люси встала на ее защиту, когда я сказал, что ей не следует здесь оставаться, но Люси не способна ни в ком увидеть ничего дурного. Она думает, что у всех столь же чистые мысли, как у нее. Пусть у нее никогда не будет причин стать иной.

Говоря себе, что самым мудрым для него было бы держаться от нее подальше, пока он не решит, виновна эта особа или нет, он тем не менее обнаружил, что находится у дверей дома на Королевской улице. Теперь его обязанность по отношению к своим друзьям узнать все об этой незнакомке, чтобы защитить их от нее, если его подозрения окажутся правдой.

Радуясь его приходу, как великолепному предлогу покинуть классную комнату, Джайлс и Диана сбежали по лестнице ему навстречу, а за ними более сдержанным шагом последовала мисс Сампсон, которая поздравляла себя с тем, что ей удалось сообщить хоть малую толику знаний своим ученикам. Люси, переодевавшаяся после визитов с леди Смолвуд, сошла вниз вместе с Мирандой, которая вернулась домой некоторое время назад.

Что бы я там о ней ни думал, неужели никто не видит, как невыгодно для бедной Люси присутствие рядом с ней такого создания, когда каждый невольно сравнивает их, сказал себе капитан, наблюдая, как две женские фигуры спускаются по лестнице.

Люси была в скромном платье из белого муслина с рюшами вокруг шеи и по подолу, и кузина совершенно затмила ее в своем ярко-желтом креповом платье, украшенном разрезами на рукавах и не менее чем тремя рядами зубчатых кружев на юбке. Джонатан, однако, был вынужден признать, что даже будь их платья одинакового цвета и покроя, Миранда была так красива, что никто младшую леди не стал бы разглядывать.

— Ах, как приятно снова вас видеть, Джон, — сказала ему Люси.

— Приятно получить столь теплое приветствие, — ответил он с улыбкой, дотянувшись до одного из ее локонов и намотав его себе на палец.

— Вам здесь всегда рады, и вы это знаете! Но как жаль, что вы не пришли чуть пораньше. Если бы вы были здесь, то смогли бы проводить Миранду, когда она ездила по своим делам.

Он перевел взгляд с Люси на Миранду, подняв брови. Что она наговорила своим кузинам о том, где была и что делала?

— Я же говорила тебе, Люси, что прекрасно сумею справиться, не беспокоя капитана Мюррея просьбой о помощи. — Не забыв, что этот человек не хотел, чтобы она тут оставалась, Миранда не сумела скрыть некоторой горечи в голосе.

Это уж точно, свирепо сказал он про себя. И ты достаточно умна, чтобы не желать моего присутствия. Будь я с тобой, как бы ты повстречалась с этим типом, который тебе так славно заплатил? Что за сказку ты наплела об этом родственникам?

Как бы отвечая на его вопрос, Люси пояснила:

— Дело в том, что у Миранды есть наследство — совсем небольшое, по ее словам.

— Очень небольшое, — вставила Миранда.

— Но она не может получить все деньги сразу. Она должна время от времени встречаться с доверенным лицом, и он дает ей, сколько, по его мнению, полагается.

— Понятно. — Вот и логичное объяснение увиденной им сегодня сцене.

Вполне логичное.

Но Джонатан не поверил ни единому слову.

Будь это добропорядочная деловая встреча, как она это представляла, этот господин непременно проводил бы ее до самых дверей, а не позволил бы ей выйти из экипажа на углу улицы, откуда ей удобно проскользнуть в дом так, чтобы ее спутника не смог заметить кто-нибудь из семьи. Без сомнений также, настоящий адвокат или банкир — или кем там должен быть этот господин — был бы приглашен к чаю и представлен всем родственникам, а не довольствовался бы ее обещанием увидеться, «когда она сможет ускользнуть». Зачем же ей «ускользать» для честного делового свидания?

В будущем, сказал он себе, ему придется получше присматривать за этой бесовкой, чтобы быть уверенным, что она не повлияет дурно на своих невинных кузин. В конце концов, он обещал Чарльзу Оуэнсу присмотреть за детьми и проследить, чтобы с ними не случилось ничего дурного. А уж для них будет так дурно — фактически погубит их, — если кто-нибудь узнает, чем занимается их кузина.

Хорошо бы ему найти предлог переехать к ним в дом, чтобы понаблюдать за этой особой. Но после того, как он сам же сетовал, что приезд двух дам добавит прислуге слишком много работы, вряд ли он мог напроситься на это. Он не мог даже предложить обучать Джайлса, если б и чувствовал, что сумеет справиться с такой работой, потому что эта Сампсон уже взялась за это сама.

Хотя он и заглядывал в этот дом при каждом удобном случае, таких посещений будет недостаточно для того, чтобы проследить, чем же она занимается. Естественно, Миранда не будет открыто уходить на такие тайные встречи, если будет знать, что он в доме или где-то поблизости, откуда может ее увидеть и сказать кузинам, чем она занимается. Нет, конечно, она прокрадется потихоньку, — как она это уже и сделала, — пока домашние будут заняты другими делами и не смогут пронаблюдать за ней.

Раз он так неудачно — или глупо, сказал он про себя, — все сделал, что нельзя остаться в доме и наблюдать за каждым ее движением, придется ему довольствоваться тем, что он изменит время своих ежедневных прогулок и будет держать их дом под более тщательным наблюдением. Он решил, что в следующий раз непременно последует за этой вертихвосткой, когда она отправится на свое тайное свидание.

Разумеется, решение не спускать с нее глаз означало, что и Джонатану придется не попадаться на глаза другим членам семейства и самой подозреваемой. Это важно, потому что он не сможет объяснить им, почему слоняется на улице, и не позволит им узнать, что у них в доме живет девица сомнительного поведения.

Или можно выложить им все — и нанести им такой удар?

Нет, он знал, что никогда не сможет так поступить. Только не с семьей Чарльза, не с теми, кто стал ему близкими друзьями.

Но если ему не удастся скрыть от них, что он ходит и караулит, тогда придется или сказать им правду, или напустить на себя вид по уши влюбленного обожателя, а ему ни то, ни другое не по душе. Первое скомпрометировало бы семью, а он твердо решил, что не допустит этого, а второе выставило бы его в довольно нелепом свете.

Джайлс первый может заметить, если он будет без конца ходить возле дома во время прогулок, и, конечно же, выбежит к нему на улицу и спросит, почему он не заходит в дом. Правда, это лишит Миранду возможности незаметно улизнуть, но он хотел не просто помешать ее прогулкам, он хотел застать ее с тем, с кем она встречается. И ему нельзя слоняться без дела где-нибудь неподалеку, а то соседи могут начать жаловаться, что какой-то человек явно что-то вынюхивает около их домов.

Не смел он и воспользоваться для слежки своим экипажем или одной из лошадей, потому что и то, и другое могли узнать. А поскольку вид праздно стоящего где-нибудь поблизости экипажа или лошади без всадника явно вызвал бы подозрения, он был вынужден торчать около дома и надеяться, что найдет какое-нибудь средство передвижения, если Миранда решит выйти из дома. Спрятаться было никак нельзя, поэтому он увеличил время прогулок для «тренировки своей больной ноги», спрашивая себя, нет ли опасности, что он захромает еще сильнее от чрезмерной нагрузки на нее, и часто проходил мимо того угла, откуда он мог видеть дом, не привлекая к себе внимания.

Прошло несколько дней без всяких попыток улизнуть с ее стороны. А когда она наконец рискнула выйти, поблизости не оказалось другого экипажа, кроме того, который наняла она. Джонатан мрачно подумал, что чего-то в этом роде можно было ожидать. Ему оставалось лишь посмотреть, как она скрывается из виду, и ждать, чтобы поймать ее, когда она вернется домой.

Хотя на этот раз экипаж остановился у самых дверей, он решил, что это потому, что она уезжает одна и что, скорее всего, ее снова высадят потом где-нибудь недалеко от дома. По крайней мере, он мог ожидать этого, если ее будет снова сопровождать этот ее старый бабник. Это ведь не он является к ней в будуар — похоже, дело обстояло наоборот.

Вздохнув об упущенной возможности проследовать за ней и поймать ее с любовником, он приготовился ждать там, откуда ему было бы видно ее возвращение, рискуя вызвать жалобы соседей, что кто-то крутится около их домов. Сегодня, пообещал он себе, он окликнет ее, когда этого типа еще будет видно, и сообщит ей, что осведомлен о ее занятиях.

Он сомневался, что у этой особы есть чувство стыда, потому что она, похоже, была не слишком обеспокоена происходящим, разве только что держала эти встречи втайне от семьи. Но было зато похоже, что у нее есть какие-то чувства к своей кузине, и мысли о том, какой ущерб причинил бы скандал репутации Люси, может оказаться достаточно, чтобы вынудить ее оставить эту семью в покое и заняться своим презренным ремеслом где-нибудь в другом месте.

* * *

Миранда получила от Эдварда Уоррингтона сообщение с просьбой при первой возможности приехать к нему в издательство по вопросу, чрезвычайно важному для них обоих. Причин такой просьбы он не указал, видимо, опасаясь, что сообщение может попасть в чужие руки, и она не знала, что и подумать. Если бы что-то было не так в том отрывке, который она принесла для газеты, то сообщение должно было бы прийти не от издателя, а от его брата.

Сославшись на то, что она не привыкла к столь насыщенной жизни, она упросила Люси разрешить ей не сопровождать их с леди Смолвуд в поездке по магазинам и, дождавшись, пока они уедут, послала служанку нанять ей экипаж, из осторожности не назвав кучеру адреса издательства, пока они не отъехала достаточно далеко от дома, так как опасалась, что Сью может услышать, куда она едет, и проявить любопытство.

В газете Герберта Уоррингтона за прошедшие недели уже появились первые две главы ее нового романа, но его брат должен был понимать, что еще весьма далеко от завершения повествования. Она захватила с собой еще две главы, чтобы Эдвард Уоррингтон смог передать их брату, но впереди еще немало трудностей.

При нынешних обстоятельствах она вряд ли сможет продолжать писать свой роман с той скоростью, с какой печатались первые главы. Ей следовало изыскать способ освободить больше времени для работы, но все складывалось так, что она не представляла себе, как это можно сделать.

Издатель вызывал ее не для того, чтобы упрекать. Он приветствовал ее улыбкой, поблагодарил за принесенный материал и проводил в свой кабинет, не оставив незамеченными завистливые взгляды клерков, брошенные в их направлении.

— У меня для вас хорошие новости, — сразу же заявил он, — но я подумал, что вам лучше будет заглянуть сюда, чем передавать их с посыльным, так как в доме, как вы сами сказали, кто-нибудь мог услышать то, что он вам передаст.

— Я очень рада, что вы проявили осторожность, но ваше послание заставило меня сгорать от любопытства, что же такого важного могло произойти, что вам пришлось посылать за мной.

— Конечно, не обязательно было встречаться с вами так срочно, но мне хотелось, чтобы вы узнали, как я был прав, посоветовав печатать ваш роман в газете брата. Это уже вызвало огромный интерес к вашим предыдущим книгам — настолько большой, что мы с трудом можем его удовлетворить. Мне только что сообщили, что мы приступаем к повторному изданию «Сумасшедшего монаха», чтобы выполнить все запросы, поступившие к нам на эту книгу. Так что мне хотелось отдать вам вот это.

Он вручил ей рулончик скатанных банкнот, почти вдвое превосходивший по размеру тот, который отдал ей его брат, когда она привезла ему первые главы.

— Это ваша доля нашей новой прибыли. И разумеется, Герберт заплатит вам позднее за те две главы, что вы привезли сегодня.

— Ах, как замечательно, — воскликнула она, кладя деньги в сумочку.

— Да, дела идут неплохо. Но мне хотелось бы убедить вас открыть счет в банке, — сказал он ей серьезным тоном. — Не годится вам носить с собой такие крупные суммы денег. Похитители сумочек и бумажников чуют деньги за версту. Вас могут оглушить на улице и из-за куда более скромной добычи. Если же вы откроете счет, я смогу переводить деньги туда, а вы будете их оттуда брать, когда вам удобно.

— Но как же я это сделаю? — спросила Миранда. — На меня посмотрят косо, если я приду в банк одна, потому что, как мне известно, леди так делать не полагается. Особенно здесь, в Лондоне, хотя дома мне это, может быть, и удастся. Я никогда не пробовала этого делать. И не осмелюсь пойти на риск общего осуждения.

— Я мог бы поехать с вами, чтобы открыть счет. В конце концов, меня здесь хорошо знают, и никто не удивится, увидев вас со мной.

— Очень любезно с вашей стороны брать на себя такие хлопоты, мистер Уоррингтон, но это обязательно привлечет внимание ко мне, а я этого не хочу. И если я открою счет, у меня будут трудности с получением денег. Не могу же я просить вас сопровождать меня всякий раз, как они мне понадобятся. И никогда из родственников я не смогу взять с собой. Они будут слишком любопытствовать, хоть я и сообщила им, что получила небольшое наследство, которое мне выплачивается мелкими порциями.

— Блестящая мысль.

— Да и я так думаю, хотя мне не по душе столько лгать. Но вы, пожалуйста, не волнуйтесь, что у меня с собой будут деньги.

— Боюсь, что буду очень волноваться…

— Уверяю вас, сэр, я не буду держать их при себе слишком долго. Самми — мисс Сампсон, моя компаньонка, открыла для нас счет в банке недалеко от дома, и когда мы вернемся из Лондона, большая часть того, что я заработала, будет положена туда. Там уже привыкли к ее посещениям и не удивятся, если она будет делать вклады или снимать деньги.

— Да, это разумно, но держать их при себе так долго…

— Конечно, счет на ее имя, так что никто не заподозрит, что это я их заработала, а Самми заслуживает полного доверия. И потом, что касается этих денег, то, вероятно, я много из них потрачу, пока я здесь. Боюсь, что большая часть моих платьев и украшений совершенно не годится для Лондона, а здесь все так дорого.

— Справедливо замечено. В столице все гораздо дороже. Ну что ж, раз вы решили не открывать счета в банке, значит, вы его не откроете. Я уже знаю, что если леди твердо решила сделать то, что у нее на уме, спорить с ней бесполезно.

Миранда рассмеялась.

— Благодарю вас, сэр, что вы признаете, что у меня есть ум. Большинство джентльменов не поверили бы, что это возможно.

— Да, но вам не следует забывать, что я не джентльмен, а просто усердно трудящийся издатель. И я знаю, что ум у вас есть — и неплохой, иначе вы бы не были одним из самых моих популярных авторов.

Как и его брат, Эдвард Уоррингтон считал, что Миранде не следует возвращаться домой одной, и предложил проводить ее. Но напряженная ситуация, возникшая у него в издательстве как раз в это время, и ее пояснения, что она не может задержаться долее, вынудили его согласиться с тем, что она поедет одна; он настоял лишь на том, что сам наймет для нее экипаж и лично посмотрит, что собой представляет кучер, прежде чем позволить ей ехать. Поскольку ее никто не сопровождал, она велела кучеру остановиться у дверей дома, чтобы поскорее попасть в него, надеясь, что Люси еще не возвратилась и не заметила, что она вообще выходила из дома.

Как она уже говорила мистеру Уоррингтону, она не думала, когда решила поехать в Лондон, что ей придется так много лгать и кривить душой. Хотя отправлять, готовые главы почтой, возможно, и было бы более хлопотным для нее, но зато у нее было бы больше времени, чтобы писать. И совесть ее была бы чиста.

* * *

Со своего поста за квартал от дома Оуэнсов, где Джонатан коротал время, сшибая тростью головки ни в чем не повинным маргариткам, он увидел, как она приехала. Интересно, подумал он, что ж она, уговорила этого типа отпустить ее сегодня пораньше или настолько обнаглела, что позволила ему проводить ее до дома? Он не видел ее спутника, но нисколько не сомневался, что таковой имелся.

— Следующим шагом, — пробормотал он, — несомненно, будет пригласить его на чай и представить его Люси. А может, надо сказать «их», потому что, не сомневаюсь, она уже завела себе несколько богатых обожателей.

Он быстро зашагал к дому — насколько позволяла ему раненая нога.

Миранда едва успела добраться до своей комнаты, как Марта объявила, что пришел капитан Мюррей и просит принять его. Девушка широко улыбнулась, произнося его имя, и Миранда сказала себе, что ее нельзя за это винить. Этот человек был весьма привлекателен.

Она пересмотрела свое мнение несколько мгновений спустя, когда оказалась лицом к лицу с Джонатаном и услышала, как он сказал без всяких преамбул:

— Я не сомневаюсь, что это для вас сюрприз, мадам, но я знаю, чем вы занимаетесь.

Как он мог узнать о том, что она пишет роман? Миранда знала, что была очень осторожна и держала свою работу в секрете от слуг, как и от кузин с кузеном, хотя и сомневалась, что кто-нибудь из горничных умеет читать, а дети не имели обыкновения рыться в ее вещах. Сомневалась она и в том, чтобы у Джонатана были какие-нибудь знакомства среди книготорговцев, — да и мистер Уоррингтон обещал, что никому не скажет ее имени.

В ее первых книгах ничто не могло выдать ее, и хотя в первых главах своей новой работы она и дала описание главного героя книги, она достаточно хорошо изменила его и была уверена, что никто не сможет узнать его прототип в Джонатане Мюррее. А если бы даже и узнали, никто не ведает, что это она пишет о нем. Любому автору, наткнувшемуся на него на улице, он мог бы понравиться в качестве прообраза для героя.

Его внешность скорее могла произвести впечатление на какую-нибудь леди, а такие романы, как она, обычно писали женщины, — во всяком случае, потому что они соблюдали такую же осторожность, что и она, и не подписывали своих произведений, — но и писателям мужского пола тоже нужны были прототипы для героев. Интересно, подумала она, посчитал бы мужчина разумным упомянуть о хромоте, объяснив это нападением каких-нибудь бандитов.

Пока она размышляла, откуда он узнал о ее работе, и пыталась найти подходящий ответ на то, что звучало как обвинение, он продолжал:

— Мне кажется, что вам должно быть стыдно заниматься своим, с позволения сказать, «искусством», пока вы живете под крышей у родственников.

Кто бы мог подумать, что капитан окажется таким пуританином, чтобы подобным тоном говорить о ее книгах? Она знала, что люди из высшего общества, обожающие ее романы и ждущие новых, стали бы презирать ее, если бы узнали, что это она их написала, но от воина, повидавшего мир, можно бы ожидать более либеральных взглядов. Или он из тех, кто считает, что леди может взяться за перо только для того, чтобы сделать пометку на бальном ангажементе или уж, на худой конец, чтобы написать кусочек какого-нибудь дурацкого стишка про цветочки.

Пылая негодованием автора, услышавшего, как порочат его творения, Миранда гневно произнесла:

— Я зарабатываю себе на жизнь своим искусством уже несколько лет и делаю это, к вашему сведению, весьма недурно. И не считаю, что то, чем я занимаюсь, может как-нибудь повредить моим кузинам, капитан Мюррей. — Конечно, она понимала, что если пойдут слухи, что она пишет романы, это плохо отразится на них, особенно на Люси, но если об этом известно только ему… — Это просто способ заработать деньги, в которых мы очень нуждались, и мне очень нравится то, что я делаю. Кроме того, — продолжала она, — они вообще об этом ничего не узнают, если только вы им не скажете.

Пойдет ли он на это, думала она. Он должен знать, что открытие тайны ее авторства плохо отразится на Люси, может даже испортить ей весь сезон. Он называет себя другом семьи, и, что бы он там ни думал о ней самой, Миранда надеялась, что он будет слишком озабочен интересами остальных, чтобы сказать им что-нибудь.

Она отошла к окну и притворилась, что поправляет занавеси, ожидая, что же он скажет ей в ответ.