Осень в этом году в Озёрном крае выдалась ранняя. Размазывая по земле, словно по холсту, яркие краски, она время от времени спрыскивала и без того совершенное полотно прохладной дождевой водицей, а после вновь приступала к широким щедрым мазкам. Песочная охра гармонично ложилась рядом с вычурным багрянцем, жареное оранжевое солнце – с утомлённой за летнее время зеленью, а роскошное золото – с размытым чернозёмом. Всё в Озёрном крае дышало осенью. Всё наслаждалось последними тёплыми днями и звуками жизни, которые, пройдёт месяц, исчезнут в череде затяжных ливней, сменяемых нарастающим снежным покровом. 

...Бац!

Назойливая, наевшаяся и от того ленивая муха перестала жужжать и ползать по сочному, местами переспелому, винограду и упала кверху лапками на шершавую поверхность деревянного стола. 

Короткие пухлые пальцы брезгливо смахнули мёртвое насекомое на пол, подцепили крупную тёмно-малиновую виноградину и отправили её в рот. Прихватив ещё парочку ягод, пальцы вновь поднесли их к обрамлённым жёсткой рыжей щетиной губам, а те, в свою очередь, разомкнулись, но вовсе не для того, чтобы впиться зубами в сладкую мякоть, а чтобы коротко и сухо бросить:

– Не пялься в окно – не для тебя зрелище. Пиши далее. 

Лохматый конопатый мальчишка, служивший младшим писарем при королевском казначее и отмечавшийся особым усердием и прилежанием, обмакнул увесистое фиолетовое перо в чернила и, высунув язык, приготовился начертать ещё дюжину изящных загогулин. 

– Угощения, – монотонно затянул казначей. – С новой строки. Подано будет в жареном виде сто куропаток, сто перепелов, пятьдесят свиней, двести золотистых карпов; в варёном – двадцать бочек толстолапых раков. Начертал? 

Казначей подошёл к мальчонке и заглянул тому через плечо. Роста мужчина был невысокого; в короткой остроконечной бороде играло солнце, а в круглом животе бурлило пиво. Оценив написанное, казначей одобрительно кивнул и причмокнул губами: то ли виноград был вкусным, то ли почерк помощника – ровным. 

– С новой строки. Закуски: тыквы пареные и засахаренные, огурцы малосольные, помидоры рассольные, грибы круглые, грибы вытянутые, картофель печёный, чечевица рассыпчатая... Готово? 

– Готово, – довольно цокал языком мальчишка, любуясь красотой, сложённой из букв в расходной книге. 

– Теперича пиво хмельное. Сто бочек закупоренных...

– А в подвалы загрузили девяносто.

Казначей недовольно цыкнул и пригрозил лохматому писарю пальцем. 

– Вина игристого, вина красного и белого, наливки ягодной по двести бочек каждого... Черту внизу подведи. Сделал? 

– Сделал, – помня о пальце, отозвался мальчишка. 

– Итого расход: тридцать пять больших монет золотом. 

– Вы же за всё отдали тридцать! – честно перебил наставника юнец, за что тут же получил подзатыльник. 

– Мал ещё спорить. 

– Точно, – не теряясь, ответил писарь, потирая шишку. – Бороду ещё не брею, но счёту обучен. Да понял я, понял.

Мальчонка уклонился от ладони казначея, которая устремилась к нему во второй раз с ещё более грозным подзатыльником, взял перо в руку и освежил чернила. 

– Тридцать пять больших монет золотом... – сопя, повторил он и внезапно вздрогнул. С кончика пера соскочила жирная капля и неровной кляксой растеклась по жёлтой странице. 

За окном в саду звонко смеялись. 

Оба – и смышлёный мальчишка, и хитрый казначей – облокотились на подоконник и свесили головы вниз. Там, среди желтовато-зелёных кустарников и пёстрых, ничем не пахнущих цветов, чьи раскрытые бутоны напоминали мельничное колесо, рука об руку прогуливались юноша и девушка. Оба напоминали двух пташек, которых так часто изображают на свадебных украшениях. Робко касаясь друг друга головами, они влюблённо смотрели друг на друга и жаждали поцелуя. 

Юноша был строен и высок, с курчавыми волосами цвета тёмного ореха, красивой осанкой – такой, как и подобает молодым принцам, галантным и обходительным, властным и одновременно снисходительным. Карие глаза, прямой, с лёгкой горбинкой, нос, сильный подбородок – всё было при нём. Тёмно-синий камзол из лучшей парчи был украшен золотыми пуговицами в виде водяных линий – символа Озёрного края; под тёмно-синим жилетом пряталась белоснежная сорочка из воздушного льна; на ногах – чёрные штаны и чёрные кожаные ботфорты с подкрученными голенищами. И ко всему этому по-королевски роскошному великолепию прилагалась острая шпага с эфесом из чистого серебра. 

Девушка, с которой он не спускал глаз и кому шептал что-то волнительное на ухо, при этом загадочно улыбаясь, красавицей не была. Невысокого роста и не такая складная, какими бывают девицы в положенные им семнадцать лет. Не было в ней ни жемчужного цвета зубов, ни бархатистой кожи оттенка слоновой кости, ни локонов, туго подкрученных и украшенных нежным жемчугом. Но зато были оттенка жареного каштана волосы, весёлыми волнами разметавшиеся по плечам, глаза серо-зелёного цвета и курносый нос, задиристо приподнятый. И всё бы хорошо и радостно, если бы не тоненькая складка на переносице. Появлялась она редко и ненадолго, в те самые моменты, когда девушка переставала смеяться и отворачивала лицо в сторону, о чём-то вспоминала и хмурилась. Но, стоило юноше обмолвиться хоть словом, морщинка разглаживалась, тревога уходила, уступая место прежней беззаботности. 

– Какая она хорошенькая, – мечтательно вздохнул подмастерье-писарь, сползая с подоконника и возвращаясь на место. 

– И богатая, – добавил казначей, многозначительно вытянув мизинец вверх. – Арлина де Врисс. Её отец – хоть и обычный торговец, сам себе выписавший громкое имя, а капиталу нажил немало. 

Казначей заходил из стороны в сторону, заламывая пальцы на руках и подсчитывая чужие деньги. Этим делом он мог заниматься круглые сутки и увлекался так, что не замечал никого вокруг, тем более какого-то там лохматого мальчугана, в поте лица затирающего кляксу на свитке. 

– Шелка, парча и кружева... Его ткани – лучшие в лавках, и покупают их не простые горожанки, а настоящие леди, дамы со статусом и положением в обществе. А чего только стоят его запасы специй! Я видел в кладовых шафран и розовый перец, тмин и кардамон и даже столь редкий в наших краях чеснок! Подумать только! Молотый чеснок! Сам королевский повар кладёт в жаркое всего щепотку и только по большим праздникам, а у де Врисса его целый ящик! Его кладовые до отказа забиты товаром, и ещё столько же на подходе в порту, и всё это стоит тысячи и тысячи золотых монет!  

Казначей споткнулся на полуслове, только сейчас осознав, с кем ведёт разговор, откашлялся и суровым тоном продолжил: 

– На чём я остановился?

– На приданом, – нахально отозвался мальчишка, довольно сдувая последние следы зачистки. 

Казначей нахмурился. Лишь бы слухи не дошли до торговца де Врисса, что брак намечается по расчёту, но своего писаря казначей знал давно – мальчишка любил развесить уши, но никогда за стенами кабинета об услышанном не болтал. Хороший из него впоследствии счетовод выйдет, если сундуки в запасниках будет держать на таком же замке, как и рот. 

А брак действительно намечался с прицелом. Король Конри III, которого за наличие круглой рыжеволосой головы в народе прозвали Королём-Тыквой, к невесте и её семье расположения не проявлял. Лишь один раз, как того требовали церемонии, явился в Голубую залу, чтобы выпить с будущими родственниками чаю из фарфоровой посуды. Говорили в тот день немного – всё о новых партиях товара в лавках де Врисса и проблемах с переправой через Колокольную реку, но уже тогда король понял, что хоть невеста и не писаная красавица, и родовой книги, по которой можно узнать историю её предков, у них и в помине нет, приданое отец давал за ней солидное. Будучи единственным ребёнком, девушка при вступлении в брак получала половину доходов отца, а после его смерти и всё состояние, которого, по оценке королевского казначея, хватит, чтобы обеспечить двору беспечную жизнь на ближайшие сто лет. 

Король согласие дал. Его старший сын, наследник трона, Патрик, уже давно был выгодно женат на принцессе соседних Медовых пустошей, поросших медоносным вереском и облепленных пчёлами. А младший – Мартан – вполне мог позволить себе жениться на простолюдинке и приумножить богатства королевской семьи. Тем более, и сам Мартан был не против. Король не раз, тяжело вздыхая, наблюдал, каким взглядом юноша смотрел на свою невесту. Брак по любви? При таких мыслях король сразу кривился. Эти браки для нищеты, с которых и взять больше нечего. Но если к любви примешивается звон монет, то пусть себе любят на здоровье и во благо государства. 

Помолвка состоялась по горячим следам, и уже за ужином Арлина примерила кольцо невесты. Кроме большого розового бриллианта, его украшала россыпь мелких драгоценных камней, переливающихся в свете солнца и свечей всеми цветами радуги. 

Придворный казначей хорошо знал цену кольца – мало что в королевских запасниках по ценности могло с ним сравниться. 

В своё время за розовый бриллиант была отдана чуть ли ни четверть королевства. Те самые земли, где уходили в небо холодными острыми пиками Смоляные горы, где с обрыва Скорби из-за несчастной неразделенной любви срывались вниз молодые девушки, и где вместо орлов в небе парили вечно голодные вороны. 

Сделка была заключена давно ещё прапрадедами Мартана. О потерянных землях не жалели – в них не было ничего особенно, кроме мрачной тоски, вечно хмурого неба и низких облаков. И крайне странно было, что в таком хмуром и нелюдимом месте мог хранится столь роскошный яркий бриллиант. 

В запасниках Конри III не было камня ценнее этого, и отдать его дочери торгаша без рода и племени король согласился, только заручившись обещанием, что после свадьбы кольцо вернётся в сундук под замок, где и находилось всё прежнее время. 

Мартан спорить с отцом не стал – в тот день у него всё валилось из рук. И устраивать спор, который ни к чему не привёл бы, принцу не хотелось. Какое, к мухам болотным, кольцо, если пора выходить в залу к невесте, её родственникам и гостям, а бутоньерка для петлицы до сих пор не срезана. Мартану никак не могли угодить: одна роза слишком крупная, другая – бледная. 

В конце концов, юноша решил появиться без цветка, но тут ему повезло. Одному из гостей, молодых лордов, стало плохо – переел креветок в кляре. Поспешив в уборную, он столкнулся на лестнице с Мартаном, и бутон выпал из петлицы. Мартан не побрезговал. 

В целом же всё шло как по маслу: и на кухне в кастрюлях всё шкворчало и бурлило – готовились на пробу соуса к мясу, рыбе и птице; и церемониймейстер заучивал наизусть длинные имена гостей, которые содержали не только фамилии, но и ряд титулов и прозвищ, о которые можно было язык сломать; и музыканты репетировали вальсы. День был выбран удачно: на растущую луну, в то самое мгновение, когда звездный феникс сгорает и возрождается вновь. Дело оставалось за малым: пережить свадьбу. 

Посчитав в уме, сколько предстоит дополнительных расходов на цветы и сладкие угощения, казначей радостно потёр руки и продолжил диктовать список мальчугану-писарю. Тот, в очередной раз обмакнув перо в чернила, вновь высунул язык и с ещё большим прилежанием принялся царапать буквы и цифры. 

Через распахнутое окно было слышно, как тронулась с места карета, запряженная тройкой лучших лошадей – это Арлина уезжала домой. А следом за ней, но с разницей в полчаса, ещё один торопливый стук копыт. Две лошади со своими всадниками вышли за ворота. Но свернули не в сторону кишащей людьми столицы и не в сторону деревень, а в сторону леса, за которым границы Озёрного края кончались и начинались другие независимые земли. Земли со своими правилами и устоями. 

***

В подвале игорного дома «Малиновый туз» было темно и сильно несло куревом. На семь небольших комнатёнок окно насчитывалось одно и то зарешётчатое. И выходило оно на земную поверхность всего на одну треть. 

Разглядеть, что творилось внутри или снаружи, было невозможно. Света окно давало ровно столько, чтобы понять, день сейчас или ночь. На большее рассчитывать не приходилось. Это было весьма полезно, так как, просидев несколько суток кряду за карточным столом, многие посетители переставали соображать и начинали возмущаться, что ещё и солнце не встало, а их уже просят убраться восвояси. 

В карты играли только в трёх из семи комнат: в первой резались в «ведьму – два валета», во второй – в обычного «поддавалу», а в третьей – в «летающего джокера». Ещё в двух комнатах крутили самодельную рулетку и ставили на чёрное и белое. А в оставшихся двух отдыхали столь бурно, что стоны были слышны и там, где летал джокер, и там, где из рукава доставали третьего валета, и там, где сливали колоду и всё равно проигрывали ловкому раздавале. 

Расположенный сразу за лесом, городок Картерплаатс, обходимый честными гражданами стороной, давно приобрёл скандальную и грязную репутацию. Чего и кого здесь только не было: город притягивал к себе воров, бродяг, картежников, пьяниц, преступников и шарлатанов. У каждого из них была своя нелёгкая история, и все они в Картерплаатсе были на одно лицо: грязные, немытые, нечёсаные, в рваной и сильно поношенной одежде, неопрятные и некрасивые. 

Карточный кудесник Флинн, ловко перекидывающий джокера из правой руки в левую, прячущий его за манжетой и незаметно для всех вытаскивающий в самый нужный момент, не был исключением. Со шрамом на губе, со сросшимися бровями и неаккуратной бородой, в которой застрял кусок лепёшки, он в очередной раз сгрёб в свою сторону кучу монет, проигранную посетителями и, нервно тасуя карты немытыми руками, склонился над игроком, проигравшим в эту ночь больше остальных и до сих не желавшим уходить. Со стороны было видно, что игрок был пьян, но не настолько, чтобы не понимать, что он делает или говорит. 

Закончив тасовать колоду, Флинн убрал её в нагрудный карман залатанного жилета и прошипел:

– Долго ещё тут сидеть будешь? Шуруй уже отсюда, не пугай народ. 

Молодой человек поднял голову и умоляюще посмотрел на ловкого раздавалу. 

– Ещё разок... Глядишь, отыграю. 

Глаза Флинна заблестели жаждой наживы. 

– А что поставишь? 

Юноша перевёл рассеянный взгляд с карманов на раздавалу и выдавил:

– Я третьего дня давал тебе камень! Его на месяц хватит!

Флинн хитро присвистнул. 

– Фи-и, что камень?! Вы, ваша милость, на камень с тыщу раз уже сыграли. Вона глядите, у меня до сих руки в мозолях. Сроду так много за вечер не раздавал. 

– Это был фамильный розовый бриллиант, тупица ты этакий! Да за него ты мне должен до конца жизни карты пулять.

– Бриллиант иль стекляшка разукрашенная – мы, ваша милость, в камнях разбираться не приучены. Блестит, и хорошо. 

Флинн вытащил из кармашка кольцо с камушком, в аккурат такое же, какое было на безымянном пальце Арлины, сдул с него крошки, потёр о ткань жилета и попробовал выступающий край камня на зуб. 

– Пёс вас богачей знает. Вот вы про бриллиант талдычите, а на вкус стекло и стекло. 

Юноша взорвался. 

– Отдай бриллиант, скотина! 

Флинн поспешно отдёрнул руку. 

– Эй-эй, ваша милость, будьте добры убрать ручонки. Проиграли – платите. У нас тут всё по-честному. 

– По-честному? – зарычал проигравший. – Да я из всех партий ни разу джокера не словил, мошенник ты этакий. 

– Ну, игра есть игра, – пожал плечами раздавала. – Теперь позвольте, я откланяюсь. 

– Постой. – Юноша схватил Флинна за рукав. Его глаза одержимо блестели. – Давай ещё партию! Последнюю на сегодня. 

Флинн аккуратно разжал пальцы молодого человека и высвободил свою руку. 

– А платить чем собираетесь? 

– Давай в долг! 

– Э-э, нет, – протянул Флинн. – Вы только-только камушком прошлый долг отдали, а сегодня опять чуть ли ни состояние продули. Будьте так благородны, отдайте вначале этот долг, а потом уж и карты пуляйте. 

– А ну, раздавай, дубина! – юноша готов был взорваться. – Ты, кретин, даже не понимаешь, кто перед тобой! Да у меня денег – служанка кур ими кормит! 

– Что же вы сегодня опять не платите и на бумажке траты записываете? – ловко подначил Флинн. 

– Не переживай, – надменно протянул собеседник. – Я скоро женюсь и получу приданым столько золота, что куплю весь ваш притон с потрохами. Посмотрим тогда, как ты запоёшь. 

– Вот вы сначала женитесь, а потом угрожайте. Кстати, я должен предупредить, у нас правила железные: не платите в течение ста дней – на сто первый к вам приходят. 

– И что? – глаза игрока настороженно заблестели. 

– Ну, вот голову Арджая Зелёного Воротника нашли в тот же день в купальне, а руки и ноги аптекаря из Атоля сыскали только спустя полгода после того, как его жена хватилась. Так что вы уже сами решайте, что. И да, – раздавала посмотрел через плечо резко замолчавшего и задумавшегося собеседника и кивнул, – тут вот уже по вашу душу подоспели. 

И, пользуясь моментом, когда юноша испуганно обернулся, Флинн поспешил исчезнуть в сизом тумане табачного дыма. 

– Чего явился? – Недовольный хрип предназначался коренастому русоволосому пареньку, выросшему за спиной отчаявшегося игрока. 

– Уже далеко за полночь, ваша милость, – озираясь по сторонам, зашептал тот. – Что скажет король, если вы опять явитесь домой к утру? Прошлые сказки про «сбились с пути» уже не пройдут. Король и так давно подозревает неладное. А скандалов накануне свадьбы ой как не хочется. 

– Да и мне они ни к чему, – одумался, наконец, юноша. – Вот женюсь на дочке торгаша-толстосума, тогда и разгуляюсь. Кстати, отец ничего не узнал о камне? 

– Даже главный придворный ювелир не заметил подделку. Сияет себе и сияет. Розовый и розовый. Прямо как настоящий! 

– Да-а, – протянул принц, – теперь бы настоящий вернуть. Нужны деньги, Ланс. Много денег. Я должен отыграться. 

– Может, уже хватит, ваша милость? Не к лицу это принцу Озёрного края, принцу Мартану Светлоозёрному, по притонам мотаться. 

Мартан вскипел и брезгливо кинул. 

– Знай своё место, слуга. 

Ланс покорно потупил взгляд и сунул руки в карманы кафтана. Оба так и стояли, не проронив ни слова, пока по плечам Мартана не забарабанили длинные худые пальцы с нечищенными неровными ногтями. Худые руки были украшены многочисленными медными браслетами, побрякивающими при каждом малейшем движении. 

– Расслабиться не хотите, мальчики? Всего один серебряный, и я, и моя подруга ваши. 

– Иди-иди отсюда, – зашипел было Ланс на накрашенную полуголую девицу, но был остановлен. 

– Жди меня на улице. 

Будучи не в том статусе, чтобы спорить, Лансу только и оставалось, что смотреть, как хозяин растворился в темноте душных, пропитанных потом комнат. Обнимаемый девицей, Мартан даже не почувствовал, как ловкие пальцы нырнули в плохо затянутый мешочек на поясе и вытащили оттуда последний золотой, припасённый на обратную дорогу.