3 ноября 1979 г.
Бар назывался «У крошки О’Брайен». За двадцать лет существования этого заведения ни один его владелец не носил фамилию О’Брайен. Фактически этот бар никогда не принадлежал никому, кто имел хотя бы отдаленное отношение к ирландцам. Название «У крошки О’Брайен» выбрал Хуан Эрнандес де Барселона, который никогда не бывал в Барселоне и чьи предки почти наверняка не бывали ни в Ирландии, ни в Испании.
Хуан Эрнандес де Барселона был чернокожим и напоминал габаритами и фигурой огромный холодильник. Он заработал свои деньги в доках Порт-о-Пренса. Мальчишкой он занимался погрузкой и выгрузкой судов. В юности он «погружал» и «выгружал» пьяных матросов. А став взрослым мужчиной, он нередко разряжал пистолет в живот тем, кто досаждал барону Дювивье, полковнику отряда тонтон-макутов, — тот порой предпочитал пользоваться услугами выпивох со стороны, вроде Хуана, а не своих подчиненных.
Именно барон, занятия которого не всегда соответствовали интересам страны, посоветовал Хуану Эрнандесу добавить к своей фамилии «де Барселона». Хотя Хуан в конце концов убил Дювивье голыми руками и украл деньги, зашитые тем в пояс под коричневым мундиром, он всегда чтил память своего наставника и с уважением относился к советам, которые тот давал ему при жизни.
Когда Хуан Эрнандес, заняв место чернокожего американского матроса Джерриса Симмса, который случайно напоролся на мачете, добрался до Нового Орлеана, он подумывал о том, чтобы вложить деньги покойного барона Дювивье в публичный дом, но потом посчитал, что конкуренция в этой сфере в Новом Орлеане чересчур велика. Он перебрался в Корпус-Кристи, штат Техас, потому что ему понравилось название, и вложил свой капитал в покупку бара под названием «Блу ридж». Бар находился в районе, где раньше жили белые бедняки, а теперь — бедные мексиканцы и горстка чернокожих, преимущественно из Ямайки и Гаити.
Хуан Эрнандес дал своему бару новое имя — «У крошки О’Брайен»: ведь он стремился к американской мечте, и в одном фильме видел такую вывеску на заведении толстяка-коротышки в исполнении актера, чью фамилию он не разобрал.
Хуан Эрнандес был убийцей, но еще и романтиком. Он верил в американскую мечту. Но этот бар не стал даже началом его пути к ней.
Настоящим бизнесом Хуана Эрнандеса были женщины. «Бар, — говорил Хуан своим потенциальным работникам, — всего лишь прикрытие, наподобие фасада дома Скарлетт в „Унесенных ветром“». Он очень расстроился, когда проститутка-мексиканка сказала ему, что в фильме этот дом был всего лишь большой раскрашенной плоской декорацией-обманкой, которую подперли досками.
Но в дальнем углу бара находилась дверь, за которой скрывалось то, что и было настоящим бизнесом «Крошки О’Брайен». Сам Хуан сидел возле этой двери ночь за ночью, потягивая спиртное и объявляя приговор тем, кто хотел войти. За дверью обитала свежая, молодая плоть, за которую неплохо платили. Женщины и девушки были черные, белые, коричневые и желтые — индианки, китаянки, мексиканки, креолки, француженки, гаитянки, жительницы Ямайки и даже одна русская, или, по крайней мере, блондинка с акцентом, утверждавшая, что ее зовут Людмила и что она из Ленинграда.
Хуан Эрнандес брал только наличные и не держал конторских книг, за исключением тех, в которых вел учет проданным напиткам. Он платил налоги только за бар, и, как ни странно, бар оказался прибыльным. Конечно, он давал не ту прибыль, которую Хуан счел бы достаточной, но все же об убытках речи не шло. В течение двадцати лет Хуан чувствовал себя вполне комфортно, сидя у двери в глубине своего заведения. На третий год работы этот вход приобрел название «Райские врата». Так окрестил его какой-то тощий пьяница, побывавший там всего один раз. Он остановился у двери и пропел Хуану Эрнандесу де Барселоне «Ты моя счастливая звезда». А через несколько мгновений добавил: «Ты открыл райские врата на земле для этого бедного смертного».
В последующие семнадцать лет бар трижды пытались ограбить, сначала трое братьев Валенсиана, которых бармен Зетч застрелил, прежде чем они подошли к «Райским вратам». Хуан Эрнандес де Барселона сидел там, равнодушно наблюдая за происходящим.
Вторая попытка ограбления, пятнадцать лет спустя, была спланирована лучше. Ее предприняли двое чернокожих из Алабамы, которые прослышали о «Крошке О’Брайен». Одного звали Лоуэлл Колдуэлл, другого все знали как Тоггла. Последний был еще громаднее, чем сам Хуан Эрнандес де Барселона. Они с Лоуэллом явились к «Райским вратам» во вторник, около трех часов ночи, когда дела шли очень вяло. Тоггл и Колдуэлл улыбнулись Хуану Эрнандесу де Барселоне, который в то время носил аккуратно подстриженную бородку, а волосы гладко зачесывал назад. Лоуэлл вытащил маленький пистолет и выстрелил в Хуана. Тоггл подошел к Хуану сзади и, не дав подняться, правым предплечьем прижал его шею к своему животу. Бармен Зетч замешкался, чего нельзя было сказать о Хуане — он просто двигался медленно. Хуан схватил гиганта Тоггла за правую руку, крякнул, рванул ее вниз и сломал. Лоуэлл, бормоча «Нет, нет, нет», выстрелил в Хуана еще раз. Пуля попала ему в живот чуть повыше пупка. Хуан не торопясь повернулся и размозжил голову Тоггла о бетонную колонну около двери. Через десять секунд Лоуэлл Колдуэлл умер, причем так, что даже Зетч, который до потери левой ноги был следователем убойного отдела в полиции Кливленда, не любил этого вспоминать.
А Хуан Эрнандес де Барселона даже не побывал в больнице. Врачу хорошо заплатили за молчание, и он вынул две пули из тела Эрнандеса на кровати, которую незадолго до этого освободила русская Людмила, и уже на следующую ночь перевязанный Хуан снова сидел за столом у «Райских врат», раскладывал пасьянс и получал с клиентов наличные. Останки Тоггла и Лоуэлла Колдуэлла бросили перед зданием мэрии. Об этой истории раструбили газеты и телевидение, и Хуан Эрнандес де Барселона стал местной знаменитостью.
Никто не беспокоил «Крошку О’Брайен» до прошлого года, да и то это случилось по недоразумению. Два южанина с таким сильным акцентом, что Хуан почти не понимал их, сочли его смешным. То ли сыграла роль выпитая на двоих бутылка дешевого бурбона, то ли дело было в их врожденном расизме, подогреваемом взаимным подначиванием, но эти парни, Кэл и Сиси, решили, что они пройдут через «Райские врата» и заплатят только после того, как выйдут оттуда, и только в том случае, если останутся довольны, и ни один «обкуренный черномазый не будет им указывать, что делать».
— Будь я проклят, — сказал Сиси. — Это ты должен заплатить нам за то, что мы зашли сюда.
— Ну да, — подтвердил Кэл, обросший неряшливой седой бородой. — Почему бы и нет? Как насчет того, чтобы заплатить нам?
Кэл вытащил внушительных размеров пистолет, а Сиси сказал:
— Провалиться мне, если ты не гнусный крокодил, — и достал пистолет еще больше.
Наученный опытом последней встречи с Тогглом и Лоуэллом, Хуан Эрнандес де Барселона приготовил для такого случая сюрприз. Под столом был прикреплен дробовик, нацеленный на пространство между «Райскими вратами» и баром. Все было устроено таким образом, что нажимать на спусковой крючок не требовалось, — Хуану было достаточно дернуть вверх коленом.
Когда дробь ливнем обрушилась на двух непрошеных гостей, их пистолеты тоже выстрелили. Одной пулей Хуану срезало правое ухо. Другая убила Зетча. Почти в то же самое мгновенье выстрел дробовика разнес на куски голову Сиси и разворотил кишки Кэла. Потом в «Крошке» быстренько прибрались, а полиции хорошо заплатили. Хуан не потрудился обратиться к врачу из-за оторванного уха. Он приложил к уху лед, позволил Людмиле наложить повязку, слегка напился и на следующий день уже искал нового бармена.
Хуан считал эти покушения на его жизнь и собственность естественными рисками бизнеса. По правде говоря, Хуан Эрнандес де Барселона, которому к 1979 году исполнилось сорок три, накопил почти миллион долларов. Он мог удалиться от дел и спокойно прожить остаток жизни, но его останавливали два момента. Во-первых, хотя Хуан всегда стремился к американской мечте, он не имел представления, чем будет заниматься, когда эта мечта сбудется. Ему нравилось сидеть в баре и наблюдать за посетителями. Ему нравилось разговаривать с девушками, нанимать новых, приобщать их к делу, увольнять прежних и давать им щедрые премиальные. Ему нравилось смотреть по телевизору старые фильмы. Больше ему ничем не хотелось заниматься. А во-вторых, он не мог считать, что добился успеха, пока в жестяных банках у него дома на Буэна-Гранде-стрит не скопилось ровно один миллион долларов.
И все же в определенном смысле Хуана Эрнандеса де Барселону, так же как и многих других честолюбивых иммигрантов, убила именно американская мечта.
В тот день Хуан сидел за столом и, потягивая кока-колу, наблюдал, как новый ночной бармен подает посетителям напитки и наполняет кассу. Вдруг он услышал крик из-за «Райских врат». Крики редко доносились через эту массивную дверь. Лет пять тому назад ему пришлось уволить маленькую кореянку по имени Тина за то, что она кричала в притворном экстазе так громко, что ее было слышно в баре. А иногда какой-нибудь клиент заходил слишком далеко, и девушка издавала крик боли. Чаще, правда, кричали сами клиенты, но это было другое дело.
Хуан Эрнандес вышел из-за стола, махнул рукой новому бармену и ловко поймал винтовку, которую тот ему бросил. Когда-то Хуан видел, как кто-то вот так бросил винтовку Джону Уэйну, и с тех пор ждал такого же момента. Он прошел через «Райские врата» с винтовкой в одной руке, как Дьюк или Стрелок, и двинулся туда, откуда слышался крик. Ему не нужно было открывать двери комнат на своем пути — он знал, какие из них заняты и какие девушки там работают. Кричала одна из двух сестер-мексиканок по фамилии Мадера. Они работали в «Крошке О’Брайен» дольше всех девчонок, вдвоем за особую цену.
Идя по коридору в своем мешковатом сером костюме без галстука, как самурай, но с другим оружием, Хуан принял решение заплатить этим девушкам большие премиальные, а потом уволить обеих. Уж слишком умны. А с умными девушками всегда проблемы. Сестры были хороши для бизнеса, но с ними вечно случались неприятности, как, например, сейчас.
Он распахнул дверь ногой и направил винтовку на кровать. Там лежал голый мужчина. Хуан его узнал. Он никогда не забывал лица клиентов и на этом лице никогда не замечал угрозы. Даже сейчас угрозы не было. Он увидел страх. Но где же девушки? Мужчина не повернул головы, но глаза его были устремлены на дверь, через которую вошел Хуан.
Эрнандес не успел оглянуться, как получил пулю в шею. Захлебываясь собственной кровью, он повернулся и увидел двух обнаженных молодых женщин, стоявших рядом, с пистолетами в руках. Они выстрелили одновременно, и Хуан Эрнандес де Барселона умер с мыслью, что переезд в Америку был долбанной ошибкой.
Теперь завизжали девушки во всех комнатах.
Человека, который лежал на кровати, звали Джеймс «Скетл» Гарт, и он называл себя внуком Брета Гарта. Скетл успел рассказать сестрам Мадера, что у него преступное прошлое и что он «погулял» и в Алабаме, и в Иллинойсе. Еще он называл себя богатым и влиятельным человеком, но этому сестры Мадера не поверили. Для них Скетл был просто клиентом, которого они ждали. Одна из девушек, Эстральда, вставила дуло пистолета ему в ухо и приказала кричать. Он медлил, тогда другая сестра толкнула его и вставила дуло пистолета в другое ухо. Скетл закричал.
Джеймс «Скетл» Гарт наблюдал за быстрыми движениями двух женщин и видел, как мелькали их груди с напряженными сосками. Старшая, Гваделупе, вырвала винтовку из рук мертвого Эрнандеса. Младшая бросила свой пистолет Скетлу, и тот поймал его в замешательстве, поскольку был ранен из винтовки Хуана. Скетл корчился от сильнейшей боли и не понимал, что к чему.
Приближались шаги. Сестры не проронили ни слова. Младшая взяла пистолет у сестры и засунула его под матрас, а старшая бросила винтовку на грудь Хуану. Едва они успели повернуть Хуана лицом к Скетлу и к кровати, в проеме двери появился первый ни о чем не подозревавший свидетель. Это был голый мужчина лет шестидесяти, тощий, но с большим животом.
— Твою мать, — сказал он. — Надо валить отсюда.
В дверь вломился бармен Фрэнк, посмотрел на трупы и испуганных сестер, стоявших в обнимку, и спросил:
— Вам есть куда идти?
— Si, — ответила старшая. — Да.
— Тогда идите, — сказал Фрэнк и опустился на колени рядом с Хуаном, чтобы расстегнуть его пиджак и забрать пояс с деньгами.
Повсюду были люди, они хватали одежду, выбирались через окна. Сестры быстро оделись и двинулись по коридору, по которому меньше двух минут назад прошел Хуан. Они вышли из «Райских врат», миновали двух пьяных, сидевших в углу, — те, похоже, не поняли, что происходит нечто необычное.
Через семь минут и пять кварталов сестры Мадера вошли в дом покойного Хуана Эрнандеса де Барселоны.
Сестры торопливо искали деньги — они знали, что деньги должны там быть. Бармена или других девушек они не опасались — никому не пришло бы в голову, что Хуан держит деньги дома в жестяных банках. Об этом узнала старшая из сестер, Гваделупе. Она слышала, как Хуан бредил в лихорадке об этих банках в ту ночь, когда док Тотаро извлек из его живота пулю и оставил его на кровати Людмилы. Гваделупе услышала и запомнила этот бред, и с того дня сестры по очереди следили за Хуаном, когда тот возвращался домой по утрам, а на следующий вечер вновь приходил в «Крошку О’Брайен». Они следили за ним несколько месяцев и ни разу не видели, чтобы он заходил в банк. И тогда сестры разработали план.
Сестры спешили, потому что знали: скоро приедет полиция. Они не знали, когда именно, но были уверены, что она появится. Гваделупе считала, что полицейским потребуется не меньше часа, чтобы выяснить, где жил Хуан, и даже после этого у них, возможно, не появится причины сюда ехать. Девушки надеялись, что ситуация покажется всем ясной. Хуана убил пришедший в ярость клиент с темным, как выяснит полиция, прошлым, которого, в свою очередь, успел убить Хуан.
Сестры искали деньги. В доме царил беспорядок. Кучи хлама. Старые лампы, сломанные радиоприемники, мебель. Минут через двадцать младшая нашла банку с деньгами в телевизоре с выпотрошенной начинкой. Вторую банку старшая обнаружила на чердаке на полке.
— Этот засранец рассовал их по всему дому, — закричала она в бешенстве. — Так мы тут всю ночь проторчим.
Но искать всю ночь они не могли. Через два часа они нашли четыре банки с деньгами. Перепачканные, испуганные, задыхающиеся, сестры услышали вой сирены. Они завернули найденные банки в простыню и вышли через черный ход. Младшая, Эстральда, перекинула простыню через плечо, как мешок с бельем.
Полицейская машина, сирену которой они услышали, ехала совсем не в их сторону. Совершенное ими преступление было не единственным в Корпус-Кристи в ту ночь. Женщина по имени Фиби Флойд вонзила вилку для барбекю в шею своему мужу Фрейзеру за то, что он переключил телеканал, когда она смотрела «Звуки музыки». Это была сирена машины, которая ехала за Фиби. Сестры ушли из дома Хуана и покинули город, так и не узнав, что более сорока жестяных банок с купюрами потом нашла шестидесятипятилетняя чернокожая уборщица Кларисса Роджерс, которую две недели спустя наняла компания «Сазерн прайд риэлти», чтобы перед продажей дома покойного владельца бара «У крошки О’Брайен» привести его в порядок.
Ночью Кларисса потихоньку перевезла банки домой на грузовике своего мужа и три недели спустя столь же незаметно переехала в Стоктон, штат Калифорния. Там она арендовала шесть очень больших ячеек в банке и приходила посмотреть на их содержимое примерно раз в месяц.
Сестры Мадера подсчитали, что вынесли из дома Хуана в общей сложности 54 674 доллара. Они поделили эту сумму пополам и забеспокоились — об отпечатках пальцев, о слухах, о бармене Фрэнке и о том, что другие девушки из «Райских врат» могут их заподозрить.
Они решили расстаться навсегда. Они уедут как можно дальше от Техаса и не скажут друг другу, куда направляются.
И вот Гваделупе уехала на автобусе в Сан-Диего, где вложила свои деньги в дешевую круглосуточную забегаловку. Забегаловка не прогорала, но и не процветала. Она просто съедала по пятачку прибыли за раз. Когда деньги кончились, Гваделупе продала забегаловку и уехала на север, в Сент-Луис, где вернулась к прежнему занятию и встретила одного отпускника, признавшегося ей в любви. Он позвал ее с собой в Чикаго, и она с радостью поехала.
Тем временем Эстральда направилась в Майами, где без труда нашла клиентов, когда кончились деньги. Из Майами она переехала в Феникс, оттуда — в Лас-Вегас, а затем — в Чикаго, где процветала, и планировала новую жизнь, и мечтала о будущем, когда в один прекрасный день станет владелицей такого же бизнеса, как в баре «У крошки О’Брайен». И почти десять лет ей казалось, что мечта сбудется.
Но у богов были совсем другие планы.