ГЛАВА ПЕРВАЯ

Девочка была маленькой. Очень маленькой и какой-то ненастоящей. Посудите сами: разве часто можно встретить в наше время девочку в белом платьице с ярким кушаком, в кружевных гольфиках и с белыми воздушными бантами в волосах?

Мальчишке, сидевшему на краю моста, она показалась поначалу похожей на ожившую куклу или на пирожное со взбитыми сливками. Это неожиданно пришедшее в голову сравнение заставило его сглотнуть слюну.

Гостей, свернувших с дорожки на перекинутый через протоку деревянный мост, было пятеро. То есть шестеро, если считать и девочку.

Главным среди них, судя по всему, был высокий мужчина, похожий на теледиктора — темноволосый и белозубый, лет под сорок, одетый в легкую светлую рубашку с короткими рукавами и джинсы. Именно перед ним чуть ли не приплясывал, будто старающаяся понравиться собачонка, Джиллеспи, главный управляющий питомника. Остальные трое мужчин, несмотря на жару, были в костюмах и при галстуках.

Единственная среди гостей женщина, красотка-блондинка с локонами до плеч, тоже была в костюме — голубом, под цвет глаз, юбка по меньшей мере на ладонь выше колена; туфли на высоченном каблуке — а ножки… ну уж точно не хуже, чем на картинках в журнале! Темноволосый мужчина явно интересовал ее куда больше, чем девочка, которую она вела за руку — на нее она почти не обращала внимания, зато в него то и дело постреливала глазами.

Между тем девочка заметила под мостом что-то интересное — настолько интересное, что даже присела на корточки, вглядываясь вниз сквозь прутья ограждения, и пару раз оглянулась, когда группа двинулась дальше и женщина потянула ее за руку.

Что она там интересного увидела? Не уродов же пупырчатых!

Мальчик тоже оглянулся и сразу понял, что привлекло внимание девочки: почти у самого берега возле притопленной коряги покачивался на воде желтый пластмассовый утенок. Наверное, кто-то из посетителей обронил — вчера был «туристский» день.

— …Считается, что миссисипские аллигаторы могут достигать длины шесть метров, но такие встречаются крайне редко. Самые большие из тех, что нам попадались, были метра три. Здесь у нас собраны молодые и сравнительно некрупные особи, примерно метровой длины. Для человека они почти не опасны, — распинался старина Джиллеспи.

«Да уж, не опасны! Зазеваешься — руку оттяпают запросто!» — мысленно прокомментировал мальчишка. У бедняги Якобсона в прошлом году два пальца на правой руке отхватила «особь» длиной чуть больше полуметра… Правда, сам виноват — спьяну полез в загон освежиться.

— …Взгляните в другую сторону, налево — там как раз вылезла на берег Салли, одна из самых крупных наших самок, — продолжал Джиллеспи. Мельком взглянул на мальчика и незаметно сделал знак рукой: «Вали-ка отсюда быстро, не путайся под ногами!»

На Салли мальчишка смотреть не стал: уроды — они и есть уроды, чего на них глядеть?! — встал и неторопливо побрел по мосту, стараясь, чтобы это выглядело так, будто не его прогнали, а он сам захотел уйти. С Джиллеспи ссориться тоже было не резон: управляющий уже не первый месяц закрывал глаза на то, что в питомнике целыми днями крутится сомнительная личность по имени Рэй Логан — которому, если подходить формально, делать здесь вроде бы и нечего.

В десятке метров от моста дорожка раздваивалась. Если свернуть налево — попадешь в подсобку, но туда идти рановато, обед только через полтора часа. Направо — загон для мелюзги. Может, стоит проверить — авось вчерашние туристы кинули туда монетку-другую?

— Мэрион! — громко испуганно позвала за его спиной женщина. — Мэрион!

Рэй обернулся — красотка с белокурыми локонами стояла и растерянно озиралась. А девчонка… черт побери, да где же она?!

— Вон, вон она! — будто в ответ на его немой вопрос заорал вдруг один из мужчин, бросившись к перилам и показывая вниз. — Вон… — он осекся всхлипом, словно потеряв от ужаса дар речи. Зато закричали и загалдели остальные гости.

Утенок — мелькнуло голове у Рэя. Маленькая дурочка нашла лазейку и полезла в загон за этим треклятым утенком!

Ноги сами понесли его обратно, к мосту; с разбегу больно ударившись об ограждение и схватившись за него обеими руками, он взглянул вниз.

Девочка беспечно и неторопливо, не обращая ни малейшего внимания на крики мечущихся по мосту людей, шла по берегу. Белые банты колыхались взад-вперед, ножки в красных туфельках аккуратно выбирали дорогу, чтобы не вступить в пятно темно-зеленой тины. Вот-вот она уже окажется у самой воды…

— Замолчите, вы, все! — крикнул темноволосый мужчина и позвал: — Мэрион! Мэрион, вернись, пожалуйста… пожалуйста, вернись к папе. — Голос его слегка подрагивал.

— Но я только на секунду, на секунду отвернулась! — истерически всхлипывала женщина в голубом костюме.

Девочка не оборачивалась. Что она — глухонемая, что ли?

Прошла мимо неподвижно лежавшего метрах в пяти от нее аллигатора, словно не заметив его — или действительно не заметив. На этом берегу протоки их было немного, больше на противоположном, где их обычно кормили. В некоторых местах они лежали там чуть ли не бок о бок, как прибитые водой к берегу бревнышки.

— Мэрион!!! — что есть силы заорал мужчина.

На этот раз она повернула голову, но лишь мельком взглянула на него. Снова отвернувшись, подошла к воде.

— Сейчас! — Джиллеспи сорвался с места и, громко топая, побежал по мосту; на ходу что-то неразборчиво крикнул — один из мужчин рванулся за ним.

Ко входу в загон, что ли, бегут?! Но вход же на том берегу, а протока шириной метров пятнадцать! Как они через нее переберутся — поплывут?

— Мэрион!!!

Да что эта дурочка — вообще ничего не соображает и не слышит?!

Девочка осторожно ступила на корягу. Побалансировала секунду-другую, нагнулась и, цепляясь за нее руками, полезла к дальнему концу, рядом с которым болтался на воде утенок.

«Бревнышко» на противоположном берегу протоки сдвинулось с места и неторопливо заскользило к воде. Еще одно…

Никто, кроме Рэя, этого пока не замечал. Мужчины пытались выломать стальную сетку трехметровой высоты, натянутую вдоль перил моста — достаточно прочную, чтобы их затея выглядела безнадежной — а женщина, рыдая и размахивая руками, как всполошившаяся курица, металась рядом.

Еще один аллигатор пополз к воде…

— Да они же ее сейчас сожрут! — не выдержав, крикнул мальчик. — Вы что — не видите?!

Подбежав к краю моста, он пригнулся, оттолкнул чьи-то ноги и отчаянным рывком головой вперед ввинтился в лазейку — то единственное место, где расстояние между прутьями ограждения было совсем немного, на какой-нибудь дюйм, шире, чем в других местах. Протиснулся между ними, спрыгнул на пологий берег и, оскользаясь, побежал к воде.

Кажется, кто-то крикнул сверху: «Куда?! Стой, ты же ее напугаешь!», но ему было не до того. Напугаешь! Что эти горожане понимают — сейчас об уродах надо думать, а не о том, что эта дуреха испугается!

Девочка была уже почти у цели.

— Эй, — остановившись у воды, позвал он. — Эй, как там тебя… кукла бестолковая! Мэрион!

Она смерила его беглым взглядом, после чего сделала еще один шажок — и дотянулась наконец до утенка.

— Давай, вылезай обратно!

Вытащив игрушку, девочка взглянула на нее и снова сунула в воду, поболтала — наверное, утенок запачкался.

Метрах в семи от берега вода всколыхнулась, по ней разошлась ровная дорожка, будто близко к поверхности двигалась большая рыбина… Но мальчик знал, что это не рыба.

С топотом и плеском — авось спугнуть удастся! — он вбежал в воду Почти сразу провалился по колено; сделал несколько шагов — вода оказалась уже по пояс. Но и девочка была совсем рядом. Еще шаг… подобравшись к ней вплотную, он протянул руки.

— Иди сюда!

Она упрямо поджала губы, мотнула головой.

Уговаривать было некогда, поэтому без особых церемоний Рэй схватил ее и поднял повыше, чтобы красные туфельки — соблазнительная мишень для аллигатора — оказались как можно дальше от воды. Брыкаться она не пыталась — и на том спасибо.

На противоположный берег выскочил Джиллеспи, следом — тот мужчина, что бежал за ним. Выскочили и остановились, глядя на Рэя и девочку.

Наверху, на мосту, тоже все замерло, слышно было лишь, как мужской голос сказал:

— Ну что, парень, теперь давай, быстрее выходи на берег.

Рэй и сам знал, что надо поспешить. На миг он обрадовался: кажется, все обошлось, повернулся, собираясь выйти из воды — и тут аллигаторы перешли в наступление.

Когда что-то ударило его в живот, он даже не понял в первый момент, что это. Опустил голову — и увидел уродливую морду, вцепившуюся в массивную латунную бляху ремня. Мгновенным ужасом вспомнилось то, что недавно рассказывали рабочие — про парня, которому крокодил напрочь отхватил причиндалы.

Перехватив девчонку одной рукой, он что есть силы двинул кулаком по твердой шишковатой морде. Зубы скрежетнули по металлу, аллигатор отвалился и исчез под водой. Девчонка дико завизжала над самым ухом.

Еще один аллигатор вынырнул сбоку, чуть ли не до половины выскочив из воды, плеснул хвостом, подняв тучу брызг. Что-то под водой ударило Рэя по ногам; судорожно прикрывая пах одной рукой, второй придерживая девочку, он отступал к берегу.

Она визжала не умолкая, пронзительно, на одной ноте; обхватила вдруг его голову, прижалась животом к лицу, закрыв обзор. Но Рэю было сейчас не до того, чтобы смотреть по сторонам — главное, пусть держится крепче. Только бы не поскользнуться, не упасть… вода уже до колен, еще несколько шагов, и он будет на берегу!

Когда острые зубы вцепились в левую ладонь, он даже не сразу почувствовал боль — лишь тяжесть, мешающую шевельнуть рукой, мельком удивился: почему не больно?! И тут же пришла боль — такая, какой еще никогда не было. Рэй вскрикнул, замахал рукой, пытаясь стряхнуть, отбросить от себя тяжелое извивающееся тело, но зубы сжались еще сильнее; казалось, боль пронизывает уже не руку — все тело.

Почему-то трудно стало сделать шаг, ботинок будто прилип ко дну. Нога вдруг подвела, подкосилась, и он рухнул вместе с девочкой — слава богу, в сторону берега. Отпустил ее, подтолкнул:

— Беги, беги!

Она вскочила, но вместо того, чтобы броситься наутек, метнулась обратно и — Рэй не успел опомниться — сжав обеими руками злосчастного утенка, принялась колотить им вцепившегося в его ладонь крокодила.

Личико ее побагровело, из приоткрытого рта при каждом ударе вырывались странные воющие звуки:

— A-а! A-а! А-а!

Он снова крикнул ей:

— Беги!

Схватить ее и отшвырнуть подальше от воды сил уже не было, перед глазами все плыло; хотелось зажмуриться, скорчиться, спрятаться, чтобы исчезла наконец эта рвущая тело боль. Последним усилием Рэй попытался выползти на берег, но что-то не пускало.

Выстрел… Еще… Он не сразу понял, что это действительно стреляют; с трудом повернул голову — мужчина, стоявший на противоположном берегу протоки, держа пистолет в вытянутых руках, целился в него.

Это было последним, что Рэй увидел перед тем, как потерять сознание.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

В забытьи он был долго. Иногда приходил в себя, но в голове от боли все путалось и перед глазами мельтешило так, что хотелось зажмуриться. Ему давали попить, и он снова погружался в забытье, и был рад ему, потому что оно несло за собой избавление от боли.

Кто давал пить, он не запомнил, запомнил только яркий свет и что все вокруг было белое — очень белое; трясло, будто везут куда-то, шум, голоса…

В очередной раз очнувшись, Рэй почувствовал, что перед глазами уже не так мельтешит. Над головой четко вырисовался высокий потолок с лепным узором; справа — окно с желтой занавеской.

Болело все — руки, ноги; особенно левая рука, которую дергало и пекло. В животе тоже гудела какая-то тупая боль, и, казалось, вокруг головы обмотана тяжелая горячая веревка.

Но хуже всего была неприятная, тянущая боль в паху…

Год назад Билли с заправки разъяснил, подробно и не стесняясь в выражениях, что значит «евнух». Каким-то чудом Рэй тогда не вывалил себе под ноги недавно съеденный завтрак, а сумел небрежной походкой зайти за угол и лишь там избавился от содержимого желудка. Пару ночей ему потом снились кошмары — да и днем, когда это слово всплывало в памяти, становилось не по себе.

А вдруг аллигаторы ему что-нибудь оттяпали, и он тоже стал как… это самое?!.. Даже мысленно выговорить это слово было страшно, а еще страшнее — дотянуться рукой и проверить.

Шорох слева… Рэй повернул голову — у самой кровати стояла пожилая женщина в голубом платье и белом полотняном фартуке. Встретившись с ним взглядом, она нерешительно сказала:

— Рэймонд?

Никто никогда не называл его полным именем, оно значилось лишь в официальных бумагах. Похоже, социальникам все же удалось его сцапать… Ну ничего, стоит ему встать на ноги — только они его и видели! Сейчас не это было главным.

— Мэм… — пробормотал он. Язык — толстый, словно чужой — еле ворочался во рту.

— Хочешь попить?

— Да… и…

Одной рукой она приподняла ему голову, другой — поднесла к губам стеклянную штучку с носиком, похожую на маленький чайник. Рэй несколько раз глотнул из носика.

— Больше ничего не хочешь? — спросила женщина.

«Я хочу проверить, все ли в порядке у меня в штанах, но мне чертовски страшно это делать!» — готов был выпалить Рэй, если бы мыслимо было сказать такое при незнакомой женщине.

— Простите, мэм, а та… та девочка — с ней все в порядке?

— Что? А, да, с ней все в порядке. — Она благодушно улыбнулась. — Сейчас я позову врача.

Едва она вышла за дверь, как Рэй для храбрости зажмурился, сунул руку под одеяло — и убедился, что все, что положено, находится на месте, слегка распухшее, как тогда, когда ему неудачно присадили туда мячом, но в целости и сохранности. Облегчение было настолько сильным, что он сам не заметил, как вновь соскользнул в забытье.

Когда Рэй проснулся снова, то уже именно проснулся, а не очнулся — разница чувствовалась сразу. Живот не болел, голова была ясной. Болела только левая рука, особенно мизинец, и нога — тоже левая.

Попытка приподнять левую руку удалась, хоть и с трудом — казалось, к ней привязана двадцатифунтовая гиря, и Рэю пришлось напрячь все силы, чтобы, превозмогая боль и слабость, согнуть ее и посмотреть, что с ней. На руке оказалась толстая повязка, из которой торчал только большой палец. Рэй попробовал пошевелить им — палец послушно шевельнулся, но руку при этом прохватило болью аж до локтя, и он осторожно опустил ее обратно на одеяло.

В прошлый раз он особо не задумывался, где именно находится: в больнице или в приюте — не все ли равно, одно другого не слаще. Но теперь, осмотревшись, убедился, что помещение, где он лежит, даже близко не отдает унылой казенностью сиротского приюта, да и на больничную палату не похоже.

Большая комната, а мебели почти нет, только шкаф в углу — темный, с фигурными стеклышками на дверце — сразу видно, что старинный. В окно пробивается солнце, отражаясь зайчиками в блестящем паркетном полу.

Занавеска на окне длинная, почти до пола — желтая, блестящая. Рядом с его кроватью торшер с таким же желтым, как занавеска, абажуром, золотистой металлической стойкой и на ней, посредине, коричневой деревянной полочкой вроде столика.

С другой стороны — тумбочка, на ней — штучка с носиком, из которой он в прошлый раз пил воду, и какие-то бумажки.

Пока Рэй осматривался, дверь комнаты приоткрылась. Потом закрылась и вновь приоткрылась, словно стоявший за ней никак не мог решить, хочет он войти или нет. Наконец она приоткрылась настолько, что в комнату смогла проскользнуть маленькая фигурка.

На этот раз девочка была в розовом — розовое платьице, розовый передничек с вышитым цветком на кармане, даже тапочки — и те розовые, с белыми блестящими помпончиками.

Чуть насупившись, она решительно подошла к Рэю и молча уставилась на него большими, похожими на темно-синие виноградины глазами.

— Привет, — сказал он, чувствуя себя почему-то неловко — уж очень серьезно она смотрела.

Девочка продолжала исподлобья смотреть на него, затем перевела взгляд на повязку на его руке.

Кукла, которую Рэй когда-то купил сестре, тоже была в розовом платьице с оборочками — он до сих пор помнил, как стирал его, а Нетти прыгала вокруг и заливисто смеялась…

— Ты кто? — сделал он новую попытку заговорить.

Девочка продолжала молча смотреть на повязку, потом ткнула в нее пальцем и полушепотом спросила:

— Больно?

— Что? А… нет… ну, в общем, терпимо.

Еще немного подумав, она запустила руку в карман передника, достала конфету в блестящей оранжевой обертке. Покачала ею в воздухе.

— Хочешь?

— Давай пополам? — предложил Рэй. Тут же пожалел: можно было взять и целиком, у этой девчонки таких конфет наверняка навалом!

Развернув конфету, девочка откусила половину, вторую сунула ему в рот — все это хмуро и сосредоточенно, без тени улыбки.

Конфета оказалась обалденно вкусная, с апельсиновым кремом внутри — Рэй не припоминал, чтобы когда-нибудь ел такую. Он даже зажмурился, стараясь подольше посмаковать ее, но конфета быстро, как-то сама собой растаяла на языке.

Девчонка нырнула под кровать, вылезла с другой стороны и снова уставилась на него. Потом вдруг встрепенулась — и, метнувшись к окну, притаилась там за занавеской.

Не прошло и секунды, как дверь отворилась и на пороге появилась женщина, та же, что и в прошлый раз — пожилая, плотная, с улыбчивым круглым лицом. В руке у нее была какая-то штука из алюминиевых трубок, наподобие складного стола.

— Ну вот мы и проснулись! — с широкой улыбкой сказала она. — Как раз вовремя — сейчас поедем на перевязку. Как ты себя чувствуешь?

— Да вроде… — начал Рэй, собираясь сказать «Да вроде ничего», но при виде того, что принесла женщина, слова застряли у него в горле. Это был вовсе не складной стол — это было складное инвалидное кресло на колесиках!

Женщина разложила его, поставила у кровати и нагнулась, поправляя что-то на спинке.

— Простите, мэм, — выпалил Рэй — быстрее, чтобы знать наверняка, — у меня с ногами все в порядке… то есть они на месте?!

На этот раз она оторвалась от своего занятия и выпрямилась, удивленно взглянула.

— Помилуй, боже! Конечно, на месте! Ты что, из-за этого, — кивнула на кресло, — спросил? Так одна сломана, в гипсе, потому и креслице нужно. Но это ничего, помяни мое слово, через месяц ты уже в футбол будешь играть, на мальчишках быстро все заживает! — Снова нагнулась, закрепляя подлокотники. — Я-то знаю, у меня три племянника — сейчас уже взрослые, но пока росли, покоя от них не было! То один ломал себе что-нибудь, то другой…

По мере того как она говорила, Рэй чувствовал себя все большим и большим идиотом. И что его дернуло задать такой дурацкий вопрос?! Конечно, ноги на месте — куда бы они могли деться, если он их отлично чувствует, а левая еще и болит!

Даже эта мелкая девчонка, и та небось понимает, каким придурком он только что себя выставил! Он воровато покосился на торчавшие из-под занавески носки розовых тапочек. Щекам стало жарко.

— Ну вот, все готово! — возвестила женщина. Прежде чем Рэй успел опомниться, откинула одеяло, с неожиданной силой подняла его и пересадила в кресло. — Не больно?

— Ничего… мэм… — с трудом выдавил он из себя, стараясь удержаться и не взвыть: на самом деле было больно, и даже очень — руке, которая даже не за что не задела, только с места сдвинулась. То есть ноге тоже было больно, но не так сильно, а руку будто железными щипцами сдавили.

На глазах выступили слезы, он нагнул голову, чтобы женщина не увидела их.

— Меня мисс Фаро зовут. А ты Рэймонд, да?

— Рэй, просто Рэй, мэм.

Он никогда раньше не думал, что у человека может болеть то, чего нет. А оказывается, очень даже может.

Мизинец. На левой руке. Проклятый аллигатор откусил его начисто. И не только его — край ладони тоже. Когда Рэй увидел эту неестественно узкую, сизовато-бледную, измазанную подсохшей кровью ладонь, в первую секунду он даже не понял, что в ней не так, и лишь потом осознал, что пальца действительно нет, и что это его, его собственная рука, и вот с ней, такой страхолюдной, ему придется теперь жить до самой смерти.

— Не смотри, отвернись! — заторопилась мисс Фаро, силой отвернула его, обняла, прижала к себе. — Не бойся, он постарается не делать больно.

«Он» — молодой врач в белом халате, со светлой редкой бородкой и меланхоличным выражением лица, что-то делал с рукой. Возможно, он и старался, как мог, но получалось все равно больно. Рэй стискивал зубы и еле удерживался, чтобы не всхлипнуть.

— Не смотри, не смотри туда! — причитала мисс Фаро. — Потерпи еще немножко!

Было стыдно и непривычно — ну что она его обнимает, да еще по голове гладит, как маленького! Он же не девчонка какая-нибудь! А еще стыднее было то, что в глубине души ему даже нравилось, что она его обнимает и держит, и ни в коем случае не хотелось, чтобы отпускала.

Когда врач закончил перевязку, Рэй не сразу понял, что это уже все, и продолжал сидеть сжавшись и ожидая нового прикосновения, которое принесет за собой очередную волну боли.

— Ну, вот и все, — сказала мисс Фаро, отпуская его. — А ты молодец, ни разу не заплакал.

Рэй незаметно вытер здоровой рукой слезы — на самом деле их хватало, даже с избытком.

— Да, держался молодцом. — Врач потрепал его по голове. — На вот, выпей! — Протянул маленький стаканчик.

Ничего не подозревающий Рэй глотнул. Это оказалась такая горечь, что он замер, выпучив глаза.

— Это обезболивающее, поможет быстро, — объяснил врач. — Мисс Фаро, таблетки нужно будет давать после еды…

Помогло действительно быстро: они о чем-то еще говорили, а боль начала исчезать, стремительно, как воздух из проткнутого шарика. Навалилась слабость — такая, что глаз не открыть. Уже сквозь дрему Рэй услышал, как мисс Фаро сказала: «Сейчас поедем обедать», хотел ответить, что есть не хочет, только спать, но отключился, так, кажется, ничего и не успев сказать.

Пообедал он, когда проснулся в очередной раз. Непонятно, сколько было времени, но за окном уже стемнело.

Мисс Фаро принесла складной столик, который установила прямо на кровати, и выставила на него еду. По понятиям Рэя — праздничную: мелкие кусочки мяса в соусе, салат и кукурузную запеканку с ветчиной.

На полочке торшера лежала еще одна оранжевая, как маленькое солнышко, конфета. Рэю показалось, что мисс Фаро при виде нее слегка покачала головой, но ничего не сказала, а поставила рядом с ней тарелку с чем-то похожим на недожаренный комковатый омлет.

— А это десерт — съешь после всего.

Как только она скрылась за дверью, Рэй сунул палец в тарелку, вытащил и понюхал — пахло мороженым; осторожно лизнул — это оказался ванильный крем. Очень вкусный, как понял он, набрав на палец и слизнув еще толику — даже, пожалуй, вкуснее, чем мороженое.

Правило «сначала соленое, потом — сладкое» Рэй твердо усвоил с детства, поэтому, как ни тянуло его начать прямо с десерта, но честно съел и мясо, и запеканку, и салат, и лишь потом переставил на столик перед собой тарелку с желтоватым ароматным содержимым.

К этому времени он был уже сыт под завязку, но не оставлять же самое вкусное! Поэтому ел он медленно, отдыхая после каждой ложки; в креме попадались кисловатые белые ягоды, от них во рту становилось свежо.

— Привет, герой, — сказал, войдя в комнату, худой мужчина в сером костюме, с заметными залысинами в коротко стриженых черных волосах.

Рэй поперхнулся, мгновенно узнав его: это был тот самый человек, который, стоя на противоположном берегу протоки, делился из пистолета. Все же в аллигаторов, а не в него — теперь, по здравому размышлению, это было понятно.

— Что покраснел?! — усмехнулся мужчина, подходя к кровати. — Не скромничай, не скромничай — действительно герой. — Взъерошил Рэю волосы, подтащил стул и сел рядом. — Рука сильно болит? — кивнул он на повязку.

— Да нет, ничего. То есть на перевязке больно было, и если заденешь, больно очень, — почему-то мужчине признаться в этом было не так стыдно, как мисс Фаро. — А вообще — терпимо. — Чуть помедлив, Рэй решился наконец задать вопрос, который весь день крутился у него в голове: — Простите, сэр, а где я?

— Ты не знаешь?

— Я сначала думал, что в больнице. Но… не похоже, я бывал в больницах.

— Ты в доме сенатора Рамсфорда — слышал о таком? — Рэй помотал головой. — Девочка, которую ты спас, его дочь Мэрион. Я — Генри Джейстон, начальник его охраны. А ты — Рэймонд Логан?

— Рэй, сэр. Просто Рэй.

Когда мужчина протянул руку, он не сразу понял, что это протягивают ему — как взрослому! — но, спохватившись, пожал.

— У тебя есть какие-нибудь родственники, которым можно было бы сообщить, что ты ранен? — спросил Джейстон, доставая записную книжку.

— Нет, сэр.

— Что, вообще никого нет?

— Мама, но она уехала. Я не знаю, где она. А больше — нет, никого нет.

Они еще немного поболтали о том о сем. Джейстон похвастался, что подшиб тогда двух аллигаторов, которые подбирались к Рэю и девочке; достал из кобуры (слева под мышкой, как у фэбээровцев в кино) пистолет, дал подержать — увесистый, пахнущий смазкой, с удобной рифленой ручкой. Если честно, то Рэй сам попросил об этом — охотничьи ружья он частенько видел, а вот пистолет еще ни разу.

Что с ним будет дальше, он спрашивать не стал — и так ясно: подлечат, поставят на ноги и передадут социальникам. А куда еще?

— А на Мэрион ты не сердись, — сказал под конец Джейстон. — Она, конечно, упрямая и полезла куда не надо…

— Да ну, она же мелкая совсем! — вступился за свою сегодняшнюю гостью Рэй. — За ними в этом возрасте глаз да глаз нужен — вечно лезут куда ни попадя, не соображают.

— Вот как… — похоже, охранник чему-то удивился.

На следующее утро, после завтрака, Джейстон принес пачку комиксов. Это было кстати — чувствовал Рэй себя куда лучше, спать больше не хотелось.

Комиксы оказались интересные, несколько штук про викингов, а остальные про космический корабль, почти все в них было понятно без слов.

Чуть ли не каждые полчаса заходила мисс Фаро, спрашивала, не нужно ли чего, если надо было — помогала встать и добраться до туалета: от ее предложения воспользоваться ночным горшком или — еще того хуже! — «уткой» Рэй с самого начала категорически отказался.

К вечеру угрюмый мужчина в синей униформе привез высокую тумбу на колесиках, на которой стоял телевизор, и установил в ногах кровати. Мисс Фаро пообещала, что завтра днем его уже подключат.

Девчонка больше не появлялась. Рэй подумал, что, может, ее куда-то увезли.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Снова девочка появилась на следующее утро. Собственно, Рэй и проснулся оттого, что она бесцеремонно дернула его за ухо. Открыл глаза — она стояла рядом и таращилась на него своими синими глазами-виноградинами. На ней была светло-зеленая пижамка, разрисованная мультяшными автомобильчиками, распущенные темные волосы завивались кудряшками вокруг лица.

— Ты чего? — спросил Рэй, глянул на окно. Еще только-только рассвело, было от силы часов шесть.

Девочка продолжала выжидательно смотреть.

— Ну ладно — раз уж пришла, садись! — Похлопал по кровати, чтобы перешла направо и села там — а то еще заденет больную руку.

Она наклонила голову, словно спрашивая взглядом: «Ты это серьезно?»

— Давай-давай, — кивнул Рэй.

Вместо того, чтобы обойти кровать, девочка поднырнула под нее и вылезла с другой стороны; ловко вскарабкалась, села рядом.

Рэй машинально поправил ей завернувшийся воротничок.

— Ну что — давай знакомиться? Меня Рэй зовут.

— Ри.

Он уже знал, что ее зовут Мэрион, и не сразу даже понял, что она сказала, но девочка повторила:

— Ри! — и выразительно ткнула в себя пальцем. Улыбнулась — на щеках возникли ямочки, а носик забавно сморщился; достала из кармана конфету. — Пополам? — Не дожидаясь согласия Рэя, развернула, откусила половинку, остаток сунула ему в рот. На этот раз конфета была еще вкуснее прежней — с ореховой начинкой.

— Сколько тебе лет? — спросил Рэй, прожевав.

— Шесть. — Для верности она показала на пальцах.

Вот как? А он-то думал, что ей нет и пяти.

От сладкого захотелось пить. Он взял с тумбочки стеклянную штучку с носиком, глотнул воды — Ри зажмурилась, задрала голову и приоткрыла рот, как птенец, явно намекая, что теперь его черед угощать. Что ж, Рэй дал попить и ей.

Конфета была съедена, «официальное» знакомство тоже вроде состоялось. Взгляд девочки снова стал выжидательным. Осторожно придвинувшись ближе, она погладила его по щеке. Увидела на тумбочке расческу — цапнула и попыталась причесать.

— Пусти! — отмахнулся Рэй. Что он ей — кукла, что ли?!

Темные бровки упрямо сдвинулась, Ри отстранила его руку и снова потянулась расческой к намеченной цели.

— А хочешь… хочешь, давай поиграем во что-нибудь?

Конечно, это несолидно — играть с девчонкой, да еще с такой малявкой. Но она сама пришла, разбудила, и они здесь одни, никто не узнает и не станет смеяться. И все веселее, чем просто так лежать.

Только во что тут можно поиграть? Будь он на ногах — понятно, что-нибудь да нашлось бы, а такое, во что можно и лежа играть…

— У тебя веревочка какая-нибудь есть? — Девочка помотала головой. — А мячик?

Она взглянула на дверь, даже дернулась, словно собираясь вскочить и побежать — наверняка где-то в этом доме у нее есть мячик, и не один — но потом нахмурилась, мотнула головой и осталась сидеть.

— А может, самолетик? Хочешь, самолетик сделаем?

— Самолетик? Как? — Глаза Ри зажглись любопытством.

— Сейчас увидишь! — Что-что, а бумажные самолетики Рэй делать умел, и преотлично!

Вырывать страницу из комикса не хотелось, поэтому он достал из тумбочки бумаги, которые сунула туда мисс Фаро, выбрал лист побольше — на нем было что-то написано, но совсем немного, ничего, потом можно развернуть и на место положить.

Только как делать самолетик, если одна рука почти не работает?! Да, проблема…

— Ри, ну-ка слезай! — велел он. — Сейчас будем делать вместе.

Она послушно слезла, встала у кровати — глаза любопытные.

Рэй сел, положил себе на колени пачку комиксов вместо стола, сверху — лист бумаги.

— Прижми пальцами здесь и здесь, — показал, где именно, и, пока девочка придерживала, согнул лист в нужном направлении. — Теперь я держу — а ты прогладь сгиб…

Самолетик — плод коллективного труда — получился на славу! Когда Рэй легонько кинул его, чтобы проверить, то он, покачивая крыльями, пролетел через всю комнату, прежде чем плавно опуститься на пол.

Ри понеслась за ним, схватила…

— Теперь ты кидай! — махнул рукой Рэй.

Она швырнула изо всех сил — самолетик, задрав нос, взвился к потолку, ударился об него и спикировал вниз.

— Не нужно так сильно кидать, полегче, — посоветовал Рэй. — Он сам полетит, понимаешь? Давай еще попробуй!

— Нет, ты кинь! — подбежав, она сунула ему самолетик.

Он кинул. На этот раз самолетик долетел до противоположной стены, стукнулся об нее, но не упал, а отскочил и спланировал к окну. Ри снова схватила его. Может, у этой девчонки и было все — красивые платья, игрушки, конфеты, но в самолетики с ней точно никто не играл, ее счастливая мордочка об этом неопровержимо свидетельствовала.

Сама она толком кинуть самолетик так и не сумела, да и не особо хотела. Ей больше нравилось бегать за ним. Бежала, хватала чуть ли не на лету — и со смехом неслась обратно, совала Рэю в руки, от нетерпения подпрыгивая и притоптывая тапочками.

Кончилась игра внезапно и печально: в очередной раз запущенный им самолетик взвился в воздух и… приземлился на шкафу. Бежавшая следом Ри с разлету хлопнула в шкаф обеими ладошками, замерла, взглянула вверх — но увы, чуда не произошло: что упало, то пропало. В данном случае — что наверх улетело…

Что теперь делать? Будь Рэй здоров, без проблем придвинул бы стул, допрыгнул, подтянулся… но в этом гипсе он не то что на стуле прыгать — два шага без посторонней помощи пройти не сможет.

Ри подбежала к нему, схватила за руку.

— Пойдем! — показала на шкаф. — Пойдем, там самолетик!

— Не могу, — вздохнул Рэй. Откинул одеяло, показал левую ногу, до колена закованную в гипс. — Видишь?

Прикусив губу, девочка с опаской тронула пальцем белый гипсовый кокон.

— Больно? — еще раз ткнула пальцем.

— Нет, так не больно. Но ходить я не могу.

Ри насупилась, посмотрела на него обиженно, будто он был в этом виноват; секунду поразмыслила, после чего подхватила стул и, сопя от усердия, поволокла его к шкафу.

Нет, ей не достать — маленькая слишком…

— Ри, не надо! Тебе все равно не дотянуться.

Делая вид, что не слышит его, она дотащила стул, поставила и взглянула вверх, примеряясь.

Сейчас еще упадет, расшибется!..

— Не смей туда лезть! — повысил голос Рэй. — Лучше иди сюда, сейчас мы еще чего-нибудь придумаем!

Ри остановилась, хмуро глядя на него, словно прикидывая, послушаться или продолжить задуманное.

— Иди-иди, — позвал Рэй. — Сейчас будем новый самолетик делать, и мне без тебя не справиться.

Да, придется еще один делать… Жаль, конечно — этот уж больно удачный получился!

Рэй полез в тумбочку, чтобы выбрать еще один лист бумаги, и в этот момент дверь распахнулась. На пороге стояла та самая молодая блондинка, которую он видел на мосту — на этот раз она была в длинном ярком халате.

При виде нее Ри метнулась к кровати, попыталась спрятаться за спинку, но не успела.

— Ах, вот ты где! — воскликнула женщина, подходя следом за ней к кровати. Рэя она едва удостоила взглядом. — Я уже с ног сбилась, целый час тебя ищу. Пойдем!

В ответ на это Ри обняла обеими руками стойку кровати, намертво прилипнув к ней, и, выпятив остренький подбородок, с вызовом посмотрела на женщину.

— Пойдем, Мэрион. Не упрямься, будь хорошей девочкой! — сказала та.

Ри молча следила за ней взглядом, личико было насупленным и сердитым.

— Ну пойдем же! — потеряв терпение, женщина схватила ее за плечо, попыталась отцепить от стойки.

Не стоило ей этого делать — девочка отреагировала незамедлительно: заорала так, что Рэй аж вздрогнул от неожиданности — на одной ноте, дико и пронзительно: «А-а-аа!»

Женщина отдернула руку, будто обожглась. Ри тут же замолкла.

— Ну что мне с тобой делать?! — сказала блондинка со злостью и чуть ли не со слезами в голосе.

— Не ругайте ее, мэм, — робко посоветовал Рэй. — С ней запросто можно по-хорошему договориться.

— Да она ничего не соображает, о чем с ней договариваться! — огрызнулась женщина. — И вообще, не лезь не в свое дело!

Вновь попыталась отцепить Ри — та снова заорала, будто ее режут. Не обращая на сей раз внимания на вопли, женщина сумела оторвать от стойки одну руку девочки, но стоило ей приняться за вторую, как первая вернулась на прежнее место. Блондинка чертыхнулась и выпрямилась, переводя дух.

— В чем дело, что с Мэрион?

Рэй заметил сенатора Рамсфорда в ту секунду, когда он, стоя в дверях, задал этот вопрос. За ним вошли еще двое, в том числе Джейстон — без пиджака, но в галстуке и с кобурой поверх рубашки. Сенатор, в светлых спортивных брюках, полосатой футболке и бейсболке, выглядел по сравнению с ним куда менее официально.

Услышав голос отца, Ри обернулась; едва он подошел ближе, отцепилась от стойки, обхватила вместо этого его ногу и запрокинула голову, глядя ему в лицо.

— Ну… что ты… — неуверенно сказал он и погладил ее по растрепавшимся кудряшкам.

— Мистер Рамсфорд, я почти час искала Мэрион по всему дому, — елейным тоном наябедничала блондинка. — А она, оказывается, была здесь, с этим… мальчиком, — интонация изобличала Рэя как нечто недостойное. — И сейчас капризничает, не хочет идти завтракать.

— Но, сэр, Ри не сделала ничего плохого! — вмешался Рэй.

— Что?! — Рамсфорд резко обернулся — так резко, что мальчик опешил, но все же попытался объяснить:

— Мы просто играли… пускали самолетики!

— Да нет, как ты ее назвал?!

— Ри… То есть я знаю, что ее на самом деле зовут Мэрион, но она мне сказала, что Ри, и я… — Рэй говорил все тише и неувереннее, не понимая, почему сенатор, да и все вокруг так странно смотрят на него.

Сенатор взглянул вниз, на дочь, и положил руку ей на голову, словно защищая.

— Она не могла тебе этого сказать! — Он покачал головой. — Зачем ты выдумываешь?

— Но я говорю правду! — Рэй сумел выдержать пронзительный властный взгляд и повторил: — Это правда, сэр!

Мужчина на миг закрыл глаза, вздохнул:

— Так… Всем выйти. — Отцепил от себя девочку. — Мисс Данкен, возьмите Мэрион и идите.

— Я бы не… — начал Джейстон, прикоснувшись к его плечу. Сенатор нетерпеливо стряхнул его руку.

— Ждите в коридоре, и пусть никто сюда не заходит.

Рэй не понимал, что происходит и что он такого страшного сказал. Внезапно ему очень, просто до жути захотелось в туалет, но шансов на то, что сейчас появится мисс Фаро и поможет ему добраться туда, теперь не было.

Блондинка, неся на руках девочку, вышла, за ней — люди, сопровождавшие сенатора. Джейстон в дверях оглянулся, но ничего не сказал, лишь смерил Рэя взглядом.

Все это время Рамсфорд стоял молча. Лишь когда закрылась дверь, он оперся рукой о спинку кровати и, наклонившись, заговорил:

— А сейчас, Рэй — тебя ведь Рэй зовут, правда? — голос его звучал мягко и вкрадчиво, но под этой мягкостью мальчик почувствовал нарастающую злость, — я хочу, чтобы ты рассказал мне все, о чем вы говорили с моей дочерью. Все — от первого до последнего слова!

— Да ни о чем особенном, сэр! — Может, они решили, что он учил Ри каким-то нехорошим словам?! — панически подумал Рэй. Да нет, он же не маленький, понимает, что можно, а что нельзя! — Я… я спросил, сколько ей лет, и Ри… то есть Мэрион, — нетерпеливым жестом сенатор дал понять, что Рэй может называть его дочку как хочет, — она сказала, что шесть. Потом предложила съесть пополам конфету — то есть это я ей предложил, вчера, а сегодня уже она…

Он торопился, пытаясь вспомнить поточнее, и сам видел, что бесполезно: все равно этот человек ему не верит — непонятно почему, но не верит. И злится, тоже непонятно почему, и разглядывает его, как какую-то неприятную диковину.

— Да, и еще она спросила, болит ли у меня рука…

— Довольно, — выпрямляясь, перебил сенатор.

Рэй замолк на полуслове. Рамсфорд глубоко вздохнул и заговорил с прежней пугающей мягкостью:

— Значит, ты утверждаешь, что это все она тебе сказала — и про то, сколько ей лет, и про конфету, и… — Он запнулся — воспользовавшись этим, мальчик отчаянно закивал:

— Ну да, да, сэр!

— Так вот, у меня для тебя новость: моя дочь не говорит.

— Как? Что значит — не говорит? — опешил Рэй.

— А вот так — не говорит. И Ри ее тоже никто давно уже не называет. Поэтому я советую тебе сказать мне правду: откуда ты знаешь это прозвище?

— Вы хотите сказать, что она вообще не разговаривает, совсем-совсем? Как немая, что ли? — растерянно переспросил Рэй. Он ведь ясно слышал, как девочка разговаривала! Не померещилось же ему это, в самом деле, да и откуда бы он тогда знал ее имя?!

— Да! Да, как немая! — раздраженно ответил сенатор. — И когда ей что-то говорят — тоже не разобрать, поняла она то, что ей сказали, или нет.

— Но это же неправда! — Рэй отчаянно замотал головой. — Это та женщина считает, будто Ри ничего не соображает, а на самом деле она все понимает! И говорит тоже! — Он вспомнил, как девочка, сопя от усердия, прижимала пальцами бумагу, помогая ему делать самолетик, как откусила конфету, как спросила, больно ли ему… Да нет, чепуха какая-то: она — и вдруг немая?

У него голова шла кругом: его что — разыгрывают?!

У сенатора Рамсфорда тоже шла кругом голова.

Было видно, что мальчишка испуган и растерян, но при этом он упорно стоял на своем. Смотрел честными глазами, после каждой фразы добавлял «сэр» и говорил так убежденно, будто сам верил в собственное вранье!

На секунду — на долю секунды — Рамсфорд и сам ему почти поверил и лишь потом осадил себя: да нет, что за чепуха! И главное — зачем? Зачем врать, да еще так глупо?

— Какая еще женщина? — машинально спросил он, на самом деле сразу догадавшись, о ком идет речь.

— Ну… эта… — мальчишка изобразил рукой над головой нечто вроде локонов.

Так и есть, мисс Данкен — специалист по воспитанию детей с «индивидуальными особенностями развития» (будь оно все проклято!), как это теперь деликатно принято называть. Два месяца испытательного срока истекут на следующей неделе, но уже понятно, что, несмотря на все ее дипломы и рекомендации, как воспитательница она никуда не годится — не может даже толком присмотреть за ребенком.

Внезапно Рамсфорду стало тоскливо и противно: зачем он вообще тратит время, стоит тут, спорит… и с кем — с двенадцатилетним пацаном! Этот разговор давно следовало закончить и пойти, пробежаться вокруг парка, как он, собственно, и собирался. А сюда прислать Джейстона, и пусть тот выясняет, почему мальчишка несет эту нелепицу.

Но «начал дело, так изволь и кончить» — как говаривал отец…

— Значит, ты утверждаешь, что Мэрион с тобой разговаривала? — еще раз переспросил сенатор.

— Да, сэр!

— Давай я позову ее сейчас? И пусть она что-нибудь скажет — при мне, чтобы я слышал.

К его удивлению, в глазах мальчишки проглянуло что-то вроде надежды.

— Да, сэр, да!

Рамсфорд подошел к двери, приоткрыл ее и наткнулся на встревоженный взгляд экономки. А, вот она кстати…

— Мисс Фаро, приведите Мэрион — прямо сейчас, и побыстрее.

На самом деле он не сомневался, что мисс Данкен девочку никому не доверит, приведет сама — лишний повод покрутиться у него на глазах. То, что она не прочь была бы заинтересовать его своей персоной, сенатор понял давно, но не мог же он сказать ей напрямую, что так называемый «калифорнийский стандарт» — спортивные загорелые голубоглазые блондинки — его не слишком прельщает.

Пока они дожидались Ри, сенатор подтащил к ногам кровати стоявший у шкафа стул и сел. Смотрел он не на Рэя — в окно, будто намеренно не хотел встречаться с ним взглядом.

Прошло минут пять напряженного молчания, прежде чем дверь открылась и в комнату, ведя за руку Ри, вошла мисс Данкен. На девочке опять было розовое платье с передничком, в волосах розовые банты; вид — надутый и недовольный. Впрочем, Рэй тоже, наверное, был бы не слишком доволен, если бы его вырядили как магазинную куклу.

При виде отца Ри встрепенулась — взглянула на него, потом на Рэя, и от волнения даже прикусила губу.

— Спасибо, мисс Данкен, — кивнул сенатор. — Вы можете идти, мы тут сами разберемся, — протянув к дочери руку, поманил ее.

— Вы уверены, что мое присутствие не потребуется? — спросила блондинка.

— Да, уверен.

Только теперь она отпустила Ри. Девочка подбежала к отцу, он подхватил ее и посадил себе на колени; взглянул на стоявшую посреди комнаты и ожидавшую непонятно чего женщину.

— Спасибо, мисс Данкен.

Она шагнула к выходу; в дверях оглянулась, словно надеясь, что ее попросят остаться, но потом все-таки ушла. Сенатор спустил девочку с колен и, придерживая ее за плечо, вопросительно взглянул на Рэя.

— Ну?..

Сердце мальчика колотилось, во рту было сухо. А вдруг сейчас окажется, что она действительно немая, и он будет выглядеть полным идиотом? Но ведь она говорила, говорила! Не примерещилось же ему, в самом деле?!

— Ри! — с улыбкой позвал он, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Пойди сюда!

Девочка вывернулась из рук отца и мигом оказалась рядом; вскарабкалась, села на кровать — справа, чтобы не задеть больную руку. Украдкой оглянулась на отца и снова потянулась к расческе.

— Нет, не сейчас! — Рэй перехватил ее руку, тоже мельком взглянул на сенатора — тот смотрел на них во все глаза. — Ри, — от волнения никак не удавалось придумать, что бы такое ей сказать, — ты… хочешь еще поиграть, как мы играли сегодня?

Ри энергично закивала — увы, молча.

— Тогда… — он глубоко вздохнул, — тогда попроси своего папу достать самолетик. Он такой высокий, что достанет его даже без стула!

Девочка с сомнением, словно сравнивая, посмотрела на шкаф, потом на отца. Подошла к нему, потянула за руку.

— Что? Что, Мэрион? — спросил тот, не двигаясь с места.

Она снова, уже сердито, потянула его, второй рукой указывая в сторону шкафа.

Рамсфорд нерешительно встал.

— Ри, ну он же не знает, чего ты от него хочешь! — вмешался Рэй.

Требовательно сдвинув брови, девочка взглянула в лицо отцу — и…

— Там самолетик! Достань! — Это прозвучало звонко, четко и ясно.

Рэй перевел дух: теперь уже никто не скажет, что он врет!

Рамсфорд несколько секунд ошарашено смотрел на дочку, потом спохватился:

— Да-да, конечно-конечно! — Кинулся к шкафу, пошарил наверху рукой. — Этот?

— Дай! Дай! — Ри, задрав голову, пританцовывала от нетерпения, как собачонка, увидевшая лакомство.

Держа самолетик в руке, сенатор растерянно взглянул на Рэя, будто спрашивая, что теперь делать.

— Киньте ей его, сэр!

Бросок был чересчур сильным, но получилось неожиданно хорошо: самолетик перекувырнулся в воздухе, сделав что-то вроде «мертвой петли», и полетел дальше.

Ри захлопала в ладоши и со смехом понеслась за ним. Схватила, подбежала к Рэю.

— Ты кинь!

Рэй послушно кинул самолетик в сторону сенатора, тот подхватил его на лету.

— Еще! — подскочила к отцу Ри. — Ну, кидай!

Похоже, Рамсфорд наконец-то поверил, что его дочь действительно говорит — с шумом выдохнув, он широко улыбнулся. На сей раз от его броска самолетик полетел прямо и ровно, как по ниточке, и приземлился на торшере.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

«…пацан у меня в магазине подрабатывал. Да я ему и так всегда лишний кусок готов был сунуть. Моя жена иногда специально для него что-то вкусненькое готовила, но он гордый, так просто брать не хотел, все отработать пытался. Так я ему говорил, что мы слишком много наготовили, самим не съесть — чего считаться, соседи же, не чужие! Порой просил сделать мелочь какую-то — двор подмести или там коробки пустые сложить — и совал доллар-другой, да и на заправке тоже, кто знали, сами подзывали, чтобы он им стекло протер или еще что… или за гамбургером сбегал, а сдачу себе оставил…»

За последние недели сенатор Рамсфорд собрал обширное досье на Рэя Логана, включавшее в себя не только официальные документы, но и отзывы о нем людей, знавших его.

Одним из них был человек, голос которого звучал сейчас из лежавшего перед сенатором диктофона — Сэм Майерс, владелец универсального магазина в крошечном городишке неподалеку от Ликсвилла. Таких, словно сошедших со страниц рассказов Эрскина Колдуэлла городков, населенных по большей части теми, кого люди побогаче презрительно именуют «белой голытьбой», на Юге много, в них до сих пор придерживаются старых традиций и не доверяют чужакам — и нужно прожить там не один десяток лет, чтобы сделаться «своим».

Именно в этом городишке вырос Рэй, когда-то там родилась и его мать, Рэнди Логан — ее Майерс тоже знал.

Сенатор нажал кнопку «Стоп» и перемотал пленку назад, чтобы еще раз прослушать место, где владелец магазина рассказывает о ней:

«…Но красивая, этого не отнимешь… очень красивая! Волосы светлые, огромные глазищи и грудь такая, что в семнадцать лет по улице шла — мужики через одного вслед оборачивались. Красивая… Уехала в город, вышла замуж — вроде неплохой мужик был, пожарный. Как-то пару раз приезжал с ней к отцу.

Потом приехала одна — говорит, муж погиб на пожаре. То есть не одна, мальчишка за руку цепляется, сама с пузом… В отцовском доме пустом поселилась — Маркуса-то самого уже года три как в живых не было.»

Несмотря на то, что отец Рэя погиб при исполнении служебного долга, страховка семье выплачена не была — выяснилось, что содержание алкоголя в крови Десмонда Логана существенно превышает норму. На это, конечно, можно было возразить, что дело было в выходной день, когда его сорвали по тревоге из дома; возможно, хороший адвокат и сумел бы отстоять интересы вдовы, но она предпочла не связываться — взяла небольшую сумму отступного и подписала документы, что ни к кому претензий не имеет.

«…Я бы постыдился это домом назвать — хибара, одно слово. Но она ничего, занавесочки на окна повесила, крылечко покрасила… то есть Рэй покрасил — хоть и маленький, а мужик в семье.

Едва Нетти родилась, Рэнди быстренько пристроилась в «Ешь и пей!» подавальщицей. Такая бойкая, веселая — для каждого словцо найдется, с каждым посмеяться готова…»

Когда истекающего кровью мальчика отвезли в больницу, сенатор приехал следом и все время, пока длилась операция, сидел в кабинете главного администратора больницы и ждал, что вот-вот прибегут родители — взбудораженные и перепуганные. Он собирался сказать им, что их сын получит самый лучший уход и лечение, какие только возможны, и был готов выплатить семье любую компенсацию. Понятно, что оценить деньгами то, что сделал Рэй, нельзя, но Рамсфорд хотел сделать все, что мог, чтобы как-то отблагодарить его.

Главный администратор несколько раз посылал секретаршу проверить, не сидят ли родители возле операционной — там никого не было. Потом операция закончилась, мальчика перевезли в палату, но никто к нему так и не приехал.

Лишь на следующий день Рамсфорд узнал, что ждал напрасно: у Рэя Логана не было ни родителей, ни родственников, которые могли бы о нем позаботиться — вообще никого на всем белом свете…

«…Рэнди и раньше на уик-энд уезжала, бывало, а тут неделя прошла — ее все нет. Мы, понятно, думали — вернется… ну не сука же она совсем! И ни к чему, чтобы социальники вмешались, детишек забрали — все-таки мать… Но месяц прошел, другой — а она все не возвращалась. Детишки как-то приспособились; я порой видел Рея с сестренкой — сам тощий, нестриженный, но она прямо как куколка — чистенькая, в светлых волосиках резиночка цветная. Футболочка нарядная, с вышивкой — из женщин из наших кто-то принес, вроде как по-соседски.

Ну вот… а потом Нетти умерла. Если бы в доме был взрослый, может, и спохватился бы, а тут мальчишка. Ему ведь и одиннадцати не было, даром что ответственный и серьезный — все равно еще малыш. С вечера она себя плохо почувствовала. Он ей лечебный сироп дал, который мать всегда давала, когда девочка капризничала или головка горячая была. А к утру ко мне прибежал — глаза круглые… я побежал, смотрю — а она вся красная и аж горит. Отвез в больницу — но уже все, не спасли…»

В то же утро, когда Мэрион продемонстрировала свою способность говорить, она перетащила — точнее, перевезла на пластмассовой этажерке на колесиках — в комнату, где лежал Рэй, целую гору игрушек и с тех пор проводила с мальчиком целые дни.

Сенатор приказал всем домашним не препятствовать ей. Крайне недовольная этим мисс Данкен, разумеется, пыталась возразить — дескать, девочке с такими сложными психологическими проблемами едва ли пойдет на пользу общение с неизвестно каким уличным мальчишкой. Рамсфорд не стал с ней спорить и говорить, что это общение уже пошло девочке на пользу, просто повторил свое распоряжение.

Потому что именно этот «уличный мальчишка» сделал то, чего не могла добиться ни сама мисс Данкен, ни все прочие специалисты по детской психологии: после двух лет молчания Мэрион заговорила. И продолжала говорить — четко и внятно, все менее односложно, за считанные недели существенно продвинувшись в умении строить фразы так, как положено девочке ее возраста.

С тех пор как два года назад врачи поставили его дочери диагноз «реактивный психоз», Рамсфорд хорошо понял, что человеческая психика — область, все еще мало изученная. Он консультировался с разными специалистами; одни предполагали, что Мэрион мало-помалу сама придет в норму, другие утверждали, что ей необходимо длительное лечение в специальной клинике. Его также предупреждали, что какое-то сильное переживание, мощная психологическая встряска способны внезапно вылечить девочку. Или наоборот — усугубить положение.

Иными словами, никто не мог сказать ничего определенного.

И теперь доктор Такада, наблюдавшая девочку, тоже не могла сказать с уверенностью, что именно помогло ее маленькой пациентке вдруг, в одночасье, заговорить — да так, будто не было этих двух лет молчания, прерываемого лишь воющим криком в тех случаях, когда девочка была чем-то недовольна или испугана. Возможно, Мэрион действительно мало-помалу пришла в себя, или происшествие в питомнике сыграло роль той самой «психологической встряски» — а может, если бы не Рэй, ее выздоровления пришлось бы ждать еще долгие месяцы, если не годы…

Кто знает, не точнее ли всего описывала ситуацию фраза, брошенная мисс Фаро: «Ей так хочется понравиться этому мальчику, что ради него она готова не то что разговаривать — из шкуры вон вылезти!»

А Рэя она действительно обожала — это чувствовалось во всем. И конечно же, он стал для нее непреложным авторитетом.

Косички? О нет, только хвостики — ведь Рэй сказал, что так красивее!

Раньше сменявшие одна другую воспитательницы мучались, пытаясь накормить Мэрион — обед она ела добрый час, размазывая еду по тарелке, а то и просто вставала из-за стола и уходила с надутым видом. Теперь же работала ложкой как заведенная — это была часть игры: кто первый доест, тому положена вишенка с третьего пирожного (пирожных мисс Фаро им давала три на двоих; третье они съедали пополам).

Спать? Только если Рэй пообещает, что когда она ляжет, он придет и расскажет что-нибудь интересное! Обычно этим «интересным» были детективы, которых парнишка в своей жизни, чувствуется, смотрел немеряно и теперь пересказывал ей со всеми подробностями; вечером, заглянув в неплотно прикрытую дверь спальни Мэрион, можно было услышать: «И тут Коломбо вдруг ка-ак спросит: «А почему у него ваша пуговица в руке была?!» Ну и все, этот парень сразу понял, что дальше врать бесполезно…»

Они общались так, будто выросли вместе и знали друг друга не несколько дней, а всю жизнь — играли, болтали, ссорились и мирились. Правда, ссорились редко — взрывной темперамент Мэрион уравновешивался добродушным характером мальчика, который терпел и занудные приставания, и бесконечные вопросы.

— Рэй-ки-ии! — Почему она звала его не Рэй, а Рэйки, понять никто не мог. — Давай игра-ать!

— Отстань, дай кино досмотреть! — Фильм был про пиратов — само собой, интересный двенадцатилетнему мальчику и, увы, малоинтересный для шестилетней девочки.

— Рэйки! Ну Рэй-ки… — это сопровождалось тычками кулаком в плечо.

— Сказал — отстань! Хочешь, садись рядом, смотри!

— Ну Рэй-ки-ии… — ныла Мэрион.

— Фильм кончится — поиграем.

— В «Волшебное путешествие»! И чур я первая хожу!

— Хорошо, поиграем. А сейчас садись смотреть и не мешай.

Еще через полминуты, шепотом:

— Рэйки, а зачем у него воротник с кружевами? Он же мужчина!

Из окна кабинета Рамсфорда была видна лужайка за домом. Мальчик сидит в белом садовом кресле, Мэрион радостно носится вокруг, кричит — что именно, отсюда не разобрать, слышен лишь звонкий веселый голос. Скоро выйдет мисс Фаро, позовет их на террасу — подходит время ленча, а потом они, наверное, будут играть в детской на третьем этаже.

Мирная, домашняя картина…

Сегодня утром секретарша передала ему, что звонил Альберт Колман из службы социальной защиты детей, оставил свой телефон и просил перезвонить. Это уже второй раз, первый звонок был в пятницу. Но тогда Рамсфорд не позвонил, потом были выходные, а потом он улетел на два дня в Вашингтон…

А если честно, то где-то в глубине души он надеялся спустить этот звонок на тормозах, еще немного потянуть время. Потому что звони — не звони, и так ясно, о чем пойдет речь: о несовершеннолетнем, находящемся под опекой штата Миссисипи — иными словами, о Рэе Логане.

Едва узнав, что у Рэя нет ни родных, ни близких, Рамсфорд решил, как только врачи позволят, перевезти его к себе на виллу. Представил себе искалеченного мальчика, который лежит в больнице без надежды, что к нему кто-то придет, принесет ему игрушки и лакомства или подержит за руку, если ему будет больно, и подумал, что в домашней обстановке малышу будет все же лучше, чем в больничной палате. Попросил своего помощника уладить все формальности и сказал, что готов подписать любые нужные документы и обязательства.

Тогда работники социальной службы пошли ему навстречу, но теперь, очевидно, спохватились и решили, что мальчик чересчур загостился в его доме. А может, узнав, что Рэю уже сняли гипс, что он может ходить, пусть и на костылях, захотели побыстрее отправить его в приют или в приемную семью и поставить галочку — «проблема решена».

Хотя насчет семьи сомнительно — большинство приемных родителей предпочитают брать детей помладше, и тем более не тех, у кого в личном деле стоит пометка «Склонен к побегам».

«…Ну, тут уж социальники, понятное дело, мальчонку забрали. Но только и месяца не прошло, как он вновь появился. Утром смотрю — стоит как ни в чем не бывало… тощий, волосы острижены коротко — спрашивает, нет ли работешки. Я обрадовался, сказал, чтобы он к мамаше моей сходил, дровишки ей для камина из сарая в дом поперетаскал, а остальные в поленницу сложил — сам ей быстренько позвонил, велел накормить его как следует и с собой еще пакет еды сунуть. Недели через три они снова его зацапали — он снова сбежал. И так несколько раз. Как-то обмолвился, что его аж в другой штат увозили, и то вернулся. Ну не хотел он в приют, хоть тресни. И чего они к нему вязались-то… хороший пацан, работящий. И честный. У меня еда кругом лежит, но он чтобы хоть печенья пачку втихомолку утащить — ни разу. В жизни ничего не возьмет — и не попросит даже…»

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

Когда мисс Фаро сказала, что через месяц он сможет играть в футбол, это было чересчур оптимистично. Гипс на ноге, правда, уже сменился пластиковым каркасом на застежках-липучках, но дальше этого дело не пошло, и без костылей Рэй все еще ходить не мог.

Поначалу с ними была проблема — попробуй-ка, ухватись за ручку костыля, если рука замотана в повязку и при малейшей попытке согнуть пальцы болит, будто ее ножом режут! Но потом он приноровился цепляться за ручку большим пальцем, и дело пошло на лад.

Вообще рука доставляла куда больше хлопот, чем нога. Когда с нее сняли швы, оказалось, что пальцы кое-как шевелятся, но сжать ее в кулак, или, скажем, взять ею что-то не то что больно — просто невозможно, такая она вся была какая-то чужая и задубелая. И выглядела она жутко — синевато-бледная, с пятнами и кровоподтеками, к тому же неестественно узкая, будто щупальце у инопланетянина.

Но врач, глядя на нее, кивнул, словно был доволен увиденным, и похлопал Рэя по плечу.

— Ну вот, теперь походишь на физиотерапию, и будет как новенькая! А что мизинца нет — так и без него обойтись можно. — Хохотнул: — Разве что в ухе ковырять теперь будет нечем!

Сидевшая рядом мисс Фаро сердито засопела — шутка ей не понравилась.

Что такое физиотерапия, Рэй спросить постеснялся. И так ясно, что что-то медицинское.

Через три дня, в понедельник, незнакомое слово получило объяснение. Он уже заканчивал завтрак, искоса поглядывая на Ри — она выкладывала в кучку на краю тарелки зеленый горошек, вот-вот заноет шепотом: «Рэйки-ии, забери-ии!» — когда раздался цокот каблучков и в кухню вошла молодая женщина. Очень хорошенькая — смуглая, с большими темными глазами и черными блестящими коротко стрижеными волосами, в которых, словно блики солнца, проглядывали светлые прядки.

Подойдя к столу, она сказала с улыбкой:

— Здравствуй, Рэй! Тебя ведь Рэй зовут, правда?

Он судорожно проглотил большой кусок яичницы: неприлично здороваться с набитым ртом.

— Здравствуйте, мэм.

На социальника она была никак не похожа — у социальника не может быть таких ласковых темных глаз и такой красивой прически.

— Рэй, это мисс Лоскинз, — сказала вошедшая следом мисс Фаро. — Она отвезет тебя на физиотерапию.

— И я! И я! — Ри, не доев, соскочила с места. — И я поеду!

Мисс Лоскинз уставилась на нее, даже рот приоткрыла.

— На фи-зо-те-ра-пи-ю! — по слогам проскандировала девочка длинное слово. — Мисс Фаро!

— Но это далеко, в Билокси! — сказала та с сомнением.

В Билокси? Сердце Рэя забилось — может, удастся на море посмотреть?! Стыдно сказать, он жил всего в пятидесяти милях от моря и никогда его «вживую» не видел, только по телевизору.

— Я поеду! — Ри повернулась и стремглав понеслась по коридору.

— Помилуй, Господи, — полушепотом пробормотала мисс Лоскинз. — Она…

— Да, будто ничего и не было, — так же тихо ответила мисс Фаро. — Теперь вы понимаете, как мистер Рамсфорд… — Поймав внимательный взгляд Рэя, осеклась, сказала уже нормальным голосом: — А, вот он сам идет.

Сенатор Рамсфорд не шел — его волокли, как баржу на буксире. В роли буксира выступала Ри, которая тянула его за руку, подпрыгивала и верещала: «Я поеду, ну я поеду, ну правда я поеду, скажи им, что я поеду!..» Позади них шел Джейстон; войдя на кухню, он подмигнул Рэю.

— Здравствуйте, Эмили, — сказал с улыбкой сенатор. — Мне бы не хотелось вас затруднять, но вы не против, если Мэрион тоже поедет?

— Да, конечно, мистер Рамсфорд, — торопливо закивала мисс Лоскинз.

— Возьмите лимузин, и пусть кто-нибудь из охраны… — обернулся к Джейетону.

— Я сам съезжу, — кивнул тот.

В лимузине Рэй еще никогда не ездил, и когда машина подъехала и плавно затормозила у крыльца, замер в восхищении — уж очень она выглядела внушительной и шикарной: длинная, черная и такая блестящая, что больно глазам.

Шофер вылез, обошел ее и открыл заднюю дверь.

— Ну что же ты, Рэй — садись! — сказала мисс Лоскинз.

Только теперь до него окончательно дошло, что это действительно ему, Рэю Логану, шофер в фуражке открыл дверь — как в кино! — и ждет, пока он сядет. Заторопившись, Рэй шагнул вперед, споткнулся, забыв про костыли — шофер подхватил его под локоть и помог опуститься на сидение.

Внутри машина была еще шикарнее, чем снаружи: бежевые мягкие сидения одно напротив другого, между ними — столик с полированной столешницей. В ней даже пахло не по-обычному — не бензином, а кожей и духами; век бы сидел, зажмурившись, и нюхал.

Ри влезла следом, переползла на левую сторону и прилипла к окну, с интересом разглядывая сквозь стекло ту самую клумбу перед крыльцом, которую до того видела десятки раз. Джейстон и мисс Лоскинз сели напротив.

С морем повезло — они проехали добрый десяток миль по шоссе вдоль берега, а потом еще по набережной, так что Рэй всласть насмотрелся и на волны с белыми гребешками, и на купальщиков, и на растущие вдоль берега растрепанные пальмы со сбитыми на одну сторону кронами. Даже виндсерферов с разноцветными, издали похожими на лепестки цветов парусами удалось увидеть.

Когда машина свернула с набережной и, проехав еще немного, затормозила, Рэй даже не сразу понял, что они уже приехали. Здание, около которого они остановились, мало напоминало больницу — скорее, торговый центр: длинный, уходящий внутрь пассаж, по обе стороны витрины; в глубине виднелись столики кафе, у дверей цветочного магазина в пластиковых ведрах стояли букеты.

Оказывается, больница начиналась этажом выше. Едва они поднялись на лифте, как обстановка резко изменилась: белые стены, пол из пластиковых разноцветных квадратов и запах… Рэй нечасто бывал в больницах, но тамошний запах помнил хорошо, его ни с чем не спутаешь.

Джейстон шел уверенно, ни у кого не спрашивая дорогу; свернув в тупичок с несколькими креслами и дверями, постучал в одну из них — дверь открылась, и оттуда выглянул пожилой мужчина в белом халате.

— Рэй Логан, — сказал Джейстон. — На одиннадцать двадцать.

— Это он?

— Да.

— Проходи, парень, — кивнул врач. — А вам всем придется снаружи подождать. И девочке тоже, — сдвинув густые, как гусеницы, брови, он взглянул на Ри — выйдя из машины, она накрепко вцепилась Рэю в правую ладонь и так с тех пор не отпускала, ни в лифте, ни в коридоре.

— Я хочу с Рэем. На физотерапию, — требовательно отозвалась она.

— Нельзя.

Рэй знал, что она сейчас запросто может расшуметься, поэтому быстро нагнулся.

— Ри, посиди здесь и подожди меня. Я скоро вернусь. — Отцепил от себя сильные маленькие пальчики.

— Ну Рэй-ки-ии! — в ее голосе зазвенели плаксивые нотки.

— Посиди и подожди! — Будь они одни, он бы на нее цыкнул, но при людях было неудобно. Посулил шепотом: — Я тебе… я тебе вечером про Терминатора расскажу! Но пока меня не будет, не шуми, сиди смирно.

Она нахмурилась, но замолчала.

В кабинете на стенке висел плакат — скелет в натуральную величину. Больше ничего интересного не было: письменный стол, пара стульев и с двух сторон — пластиковые занавески, как в душевых; что за ними, непонятно.

— Садись. — Врач усмехнулся. — С тобой хотела, а?! Обычно младшие сестренки — занозы в заднице, но ты со своей, похоже, неплохо ладишь.

Рэй промолчал — не хотелось объяснять, что Ри ему не сестренка.

— Что у тебя, рука?

— Да, сэр. Вот. — Он положил руку на стол, показывая той стороной, где раньше был мизинец. Врач с некоторым интересом взглянул на шрам, помял его пальцами.

— Эк тебя угораздило! В привод, что ли, руку сунул?

— Нет, сэр, это аллигатор.

— Да ты что! Никак на него поохотиться решил?! — в голосе врача послышалось веселое удивление.

Рассказывать всю историю Рэю не хотелось — еще подумает, что он врет, прихвастнуть хочет.

Поэтому он пробормотал:

— Ну, так вышло, так… так получилось…

— А это, — врач кивнул на костыли, — тоже он?

— Да, сэр.

— Ну ладно, давай работать. Поначалу будет больно, но надо потерпеть. Если совсем уж невмоготу станет, скажи.

За следующие полчаса Рэю пришлось десятки раз стиснуть зубы, потому что было действительно больно. Не просто больно — а очень больно.

Для начала врач принес тазик с горячей маслянистой жидкостью, велел положить руку туда; когда она основательно распарилась, вытер ее и снова жесткими пальцами начал давить и разминать шрам. А потом велел Рэю сжимать ее в кулак — как можно крепче. Вот тут-то самая боль и началась!

Как Рэй ни старался, кулака не получалось — рука сжималась едва ли до половины, да и то от боли и ощущения собственной беспомощности на глазах выступали слезы. Он готов уже был взвыть: «Не могу больше!», когда врач кивнул:

— Хватит пока. Погрей еще немного руку в тазу, и дальше пойдем.

Следующие упражнения — катать ладонью по столу мяч и крутить прикрепленную к стенке круглую скользкую ручку — дались уже проще. Или, может, рука понемногу привыкла, притерпелась.

— Ну, все, — сказал наконец врач. — Ты молодцом держался. Следующий раз в четверг.

Едва Рэй вышел из кабинета, Ри налетела, чуть не сшибла с ног. Обхватила обеими руками, вскинула голову, сияя до ушей и засматривая в глаза — так, будто он не из соседней комнаты, а с Северного полюса вернулся.

Нет, будь она его сестренкой, он никогда не стал бы обзывать ее «занозой в заднице»…

— Врач сказал, что в следующий раз в четверг, сэр, — отрапортовал Рэй Джейстону.

— Рэйки, Рэйки, а знаешь чего! — нетерпеливо заверещала Ри.

— Чего?

— Мы сейчас пойдем мороженое есть! Тут, внизу, в кафе! И мне купят два шарика — лимонное и шоколадное!

За то время, что они шли до кафе, она успела перехотеть с лимонного на земляничное, войдя же, ткнула пальцем в витрину:

— Хочу вон то, синенькое! И желтенькое… нет, лучше с изюмом шоколадное!

— Рэй, а тебе какое? — обернулся Джейстон.

Лотков с мороженым в витрине стояло, наверное, штук двадцать — глаза разбегались, и хотелось попробовать из всех: и малинового, и шоколадного, и с орехами, и зеленого (интересно, из чего его делают?), и…

— Не знаю… может быть, с орехами, сэр? И персиковое…

— Возьми земляничное! — Ри подсунулась ему под руку, точнее, под костыль — Рэй пошатнулся и еле удержал равновесие.

— Ребятки, пойдите сядьте пока, — сказала мисс Лоскинз, — мы сейчас все принесем.

— Давай руку! — велел Рэй. Ри послушно подсунула ладошку, он прихватил ее указательным пальцем правой руки — остальными приходилось держать костыль — и повел на возвышение, где стояли стояли круглые стеклянные столики и металлические стулья.

Свободных столиков было много, он свернул к первому попавшемуся.

— Я хочу к окну! — запротестовала Ри.

Выбранный ею столик был действительно у окна; пока Рэй пристраивал костыли, цепляя их за спинку стула, она влезла на свой стул и огляделась. За соседним столиком сидела семья: мужчина, женщина и девочка лет семи со светлыми кудряшками. Заметив ее, Ри показала ей язык.

Та в ответ скорчила такую рожу, что Рэй едва не хихикнул: большущие уши из приставленных к голове ладоней, выпученные глаза и язык, болтающийся вверх-вниз в растянутом, как у жабы, рту. Ри немедленно тоже выпучила глаза и скривилась, будто у нее все зубы болят. Пришлось ее одернуть:

— Веди себя прилично!

— А зачем?! — она отмахнулась и скривилась еще противнее.

Пока Рэй искал, что сказать в ответ, белобрысая девчонка за соседним столиком, сделав вид, будто соседи ее больше не интересуют, взяла ярко-алую лаковую сумочку на ремешке, висящую у нее через плечо, раскрыла ее, пошарила там и снова закрыла, громко щелкнув блестящим замком: вот какая у нее шикарная вещь! Как у взрослой!

Ри, ни секунды не колеблясь, соскочила со стула и подбежала к Рэю. Схватила его под руку — подбородочек был задран, взгляд, устремленный на соперницу, весьма красноречив: «Зато у меня вот кто есть!»

Неизвестно, чем бы закончилось это противостояние, но тут мать девочки встала, сказала: «Эйби, не кривляйся! Пошли!» — и вся семья двинулась к выходу.

Подоспел Джейстон, принес стаканчики и запотевший кувшин с чем-то красным. Улыбнулся:

— Заждались, ребятки? Сейчас уже будет мороженое!

И Рэю вдруг отчаянно, до боли захотелось, чтобы они тоже были не просто так, а семьей: он сам, и Джейстон, и Ри. Чтобы Ри была его сестренкой, а Джейстон — отцом. А мисс Лоскинз… ладно уж, пусть Джейстон на ней женится: она хорошенькая и не вредная. И улыбается так, что смотреть приятно…

Тут же осадил себя: «Не думай об этом, не мечтай! Потому что все это вранье и никакая они не семья!»

Мисс Лоскинз начала выставлять с подноса на стол вазочки с мороженым, сказала:

— Рэй, я не знала, как ты любишь, и твое мороженое посыпала орешками с какао.

«И она здесь только потому, что сенатор попросил, а взаправду ей до меня никакого дела нет!» — стиснув зубы, повторил себе Рэй.

— Спасибо, мэм! — ответил он вслух.

— Почему ему больше?! — громко возмутилась Ри.

Только теперь Рэй заметил, что перед ним стоит такая же порция мороженого, как у взрослых — целых четыре разноцветных шарика.

— Потому что он тебя в два раза старше, — объяснила мисс Лоскинз.

— А я тоже хочу зелененькое, как у него!

Рэй молча отломил ложечкой четверть зеленого шарика и переложил к ней в вазочку. Поймал взгляд Джейстона — показалось, что тот догадывается, о чем он думает, и смотрит с сочувствием.

На обратном пути Ри не захотела сидеть напротив — дергала и теребила Рэя, пока он не пустил ее к своему окну. Ладно, пусть, ему и через ее голову все видно…

— А давай кто больше женщин в красном платье заметит! — на ходу придумала она. — Вон, смотри — раз, два… я уже двух вижу.

— Вон еще одна, — нехотя отозвался он, — из магазина вышла.

— Нет, эта не считается. У нее только юбка красная, а не платье!

Едва машина свернула на набережную, как Рэй увидел яхту. Большая, с золотистым корпусом и белыми парусами, она медленно скользила вдоль берега, будто плыла по воздуху; сновавшие тут и там виндсерферы казались по сравнению с ней совсем крошечными.

— Смотри! — подтолкнул он прилипшую к окну Ри. — Видишь?

— Подумаешь! — едва удостоив судно взглядом, отмахнулась она. — Ты лучше глянь, какая у нее шляпа!

— Какая еще шляпа?

— С цветочками! Вон там! — Ри показала на стоявшую у пешеходного перехода женщину в красном сарафане и большой соломенной шляпе, украшенной пучком искусственных роз.

— Да ну тебя! — Как можно сравнивать шляпу с яхтой, да еще с такой! — Яхта же интереснее. Смотри, какая огромная!

— Наша больше. И красивее. У нее бока белые, перила красные, и она двух… двух…мачтовая. Паруса тоже белые, а окна круглые, называются иллюминаторы, и в каюте диванчики такие пушистые, бархатные. Вот приедем домой, сам увидишь! Я попрошу, чтобы папа нас взял покататься.

— А где ваша яхта? Тоже здесь, в заливе?

— Нет, она дома, в озере. Папа там любит рыбу ловить.

— В каком еще озере? — Насколько он помнил, никакого водного пространства, кроме небольшого искусственного прудика, рядом с домом сенатора не было.

— Ну там, дома!

— Подожди-ка, а разве это… ну, куда мы едем — не ваш дом? — удивленно переспросил он.

— Наш, но это Миссисипи. Ну, Миссисипи, понимаешь?

Рэй понимал, что Миссисипи — он же не дурак, чтобы не знать, в каком штате живет! — не мог только понять, почему, если это их дом, то он не дом.

— Мы здесь живем только летом, — объяснила Ри. — Скоро будет папин день рождения, а потом мы поедем домой, в Нью-Гемпшир — папа и я, и мисс Фаро, и Джейстон, и мисс Лоуэлл, — она загибала пальцы, выпевая имена, как детскую считалку. — У нас там красиво! Везде клумбы с цветами, и оранжерея, и озеро — мне, когда тепло, разрешают по воде босиком ходить…

Рэю вдруг вспомнился фильм, который он видел в детстве — про щенка, которого оставили на даче. Вроде бы хозяева его и любили, и играли с ним, но лето кончилось, и они, уезжая в город, его с собой не взяли: кому нужна в городской квартире собака, тем более обычная дворняжка. И вот он весь фильм ходил и искал «своих» людей, не понимая и не веря, что они его нарочно бросили.

Кончилось все, правда, хорошо — он их нашел, и они к тому времени уже жалели, что его оставили, и обрадовались ему, но до того… Рэй даже чуть не заплакал пару раз, так жалко ему было этого щенка, когда он брел по лужам, голодный и замерзший.

А сейчас он ощутил себя таким же щенком, которого вот-вот бросят. Потому что еще яснее прежнего стало, что все это: шикарная машина, «Рэй, я тебе мороженое орешками посыпала», игрушки, своя комната с телевизором — не навсегда, а только до тех пор, пока сенатор с Ри живут здесь. Еще неделя-другая, и они уедут, а ему, понятное дело, уготована прямая дорога в приют… честное слово, лучше бы его не отдавали социальникам, а просто отпустили, до дому он доберется как-нибудь!

Все это пролетело в голове Рэя во мгновение она.

— …И еще качели — большие-пребольшие, — продолжала весело тараторить Ри. Вдруг, словно прочитав его мысли, осеклась. — Рэйки, ты чего?! — бровки сдвинулись, глаза-виноградины смотрели тревожно.

— Что — чего? — огрызнулся он — лезет тут со своей болтовней, душу травит!

— Не такой какой-то, злой… грустный…

— Нет, ничего, — через силу улыбнувшись, Рэй потрепал ее по затылку, — все в порядке.

Она-то чем виновата… небось, и слова такого не знает — «социальники»! Когда ее увозить станут — реву, наверное, будет…

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Каждый раз, когда сенатор входил в комнату, у Рэя сжималось все внутри — вот сейчас он скажет… Но Рамсфорд если и заговаривал с ним, то о каких-то неважных вещах — о футболе, о собаках, спрашивал, болит ли нога и умеет ли Рэй играть в теннис. Рэй не умел. И вообще, при сенаторе ему становилось немного не по себе. Не то чтобы Рамсфорд как-то не так смотрел или разговаривал, но, к примеру, Джейстон — тот был свой, ему и «Привет!» можно было крикнуть, и пошутить при случае, и попросить показать, как пистолет разбирают. А с Рамсфордом… нет, с ним шутить было как-то не с руки, все равно что с директором школы.

Рэй уже решил: как только он узнает, что скоро его отправляют, попросит у Джейстона несколько долларов, объяснит, что отдаст — у него дома целых тридцать два доллара спрятано! Ведь неизвестно, куда его завезут на этот раз, могут и снова в другой штат. А так, когда он сбежит оттуда, будет хоть на что поесть по дороге; может, и на автобусе удастся часть пути проделать — чем плохо?!

Он мог уже ходить без костылей, с палкой. Без палки тоже мог, но нога быстро уставала и было ощущение, что она вот-вот подвернется. Тем не менее по дому он ходил по-прежнему на костылях. Ни к чему, чтобы кто-то из взрослых знал, что он может обойтись без них; пусть социальники, когда заполучат его, думают, что он совсем калека — легче будет сбежать.

Прошла неделя, другая, но в доме не было никаких признаков того, что его обитатели собираются куда-то уезжать.

Рэй даже подумал, что, может, при нем специально об этом не говорят — пару раз он замечал, как мисс Фаро, оживленно о чем-то болтавшая с секретаршей сенатора мисс Лоуэлл, едва завидев их с Ри, тут же замолкала. С другой стороны, возможно, дело было не в нем, а в девочке — может, это от нее что-то скрывали? Например, что-то связанное с ее матерью…

Ри часто говорила о папе — и никогда о маме. И кольца на руке у ее отца не было. Может быть, ее родители в разводе? Хотя, чтобы уйти от такого человека, как мистер Рамсфорд, надо быть полной дурой. Он ведь богатый и не злой. И симпатичный очень: высокий, волосы темные, выбрит чисто, и пахнет от него хорошо. Нет, будь Рэй женщиной, он бы не стал с таким разводиться.

Может, жена сенатора умерла? Да, похоже, в этом все и дело, и теперь при Ри стараются о ней не упоминать, чтобы девочка не плакала. Наверное, и разговаривать она ни с кем не хотела тоже из-за мамы — переживала очень…

В последнее время мисс Фаро иногда поглядывала на него как-то странно — нет, не по-злому, но очень пристально, словно оценивающе. И вопросы задавала самые разные — например кем он хочет стать, когда вырастет. На это у Рэя ответ был готов: пожарным, как отец. Или шофером грузовика — тоже чем плохо?!

Рэй не стал говорить, что после знакомства с Джейстоном не менее привлекательной стала казаться ему и профессия телохранителя: с пистолетом всюду ходить можно, ездить в разные места — и вообще, дело хорошее: людей защищать.

Совсем он удивился, когда мисс Фаро спросила как-то во время ужина:

— Рэй, а какой цвет ты больше всего любишь?

— Не знаю, мэм… наверное, голубой. И зеленый тоже. — Вспомнил и добавил: — И красный.

— Ну а вот если бы тебе нужно было стены в своей комнате красить — какой бы ты цвет выбрал?

— Я в одном фильме недавно видел — там у парня в комнате стены были наполовину синие и наполовину желтые, но не ровно, а вроде как зигзагом, — он попытался изобразить рукой этот самый зигзаг и чуть не свалил стакан. — Только у меня, наверное, так красиво не получится покрасить.

— Х-мм… а как назывался фильм, ты не помнишь?

— Это… кажется, это «Всадники космоса», мэм.

— А я первая, я первая доела! — радостно завопила Ри и забарабанила вилкой по тарелке.

Мисс Фаро пошла за десертом, и Рэй так и остался в недоумении: неужто ей действительно интересно было знать, в какой цвет он бы покрасил стенки?

Наступил вечер. Ри уже легла спать, и он, как обычно, зашел к ней пожелать спокойной ночи, но разговор этот нет-нет — да и вспоминался: непонятное долго не дает о себе забыть, как больной зуб.

«Пожелать спокойной ночи» — это только так называлось. На самом деле, когда после душа, с высушенными и тщательно расчесанными волосами (до сих пор Рэй не знал, что для расчесывания волос существуют какие-то особые правила, но, оказывается, чтобы они были красивые и блестящие, полагалось провести по ним щеткой ровно сто раз), Ри укладывалась под одеяло, то настроение у нее было отнюдь не сонное. Наоборот, она чуть не подпрыгивала от нетерпения: сейчас, сейчас он придет и расскажет что-то интересное!

Весь вечер из головы у Рэя не шли «Всадники космоса». «Всадников» он и начал пересказывать, присев рядом с кроваткой — со всеми подробностями, показывая на пальцах монстров-пришельцев с рыбьими мордами и жуткими выпученными глазами и то, как превратившиеся в непобедимых космических воинов мальчишки ловко с ними расправлялись. Ри держала его за коленку, чтобы было не так страшно, но глаза блестели жгучим интересом.

Рэй как раз дошел до чудовища, которое пришельцы вывели в своей секретной лаборатории, когда она вдруг пискнула, глядя куда-то за его спиной:

— Папа!

Он обернулся — в дверях стоял Рамсфорд.

Хотя Рэй знал, что ничего плохого не делал, но, как и всегда в присутствии сенатора, у него возникло желание встать навытяжку… или убраться подальше.

— Привет! — улыбнулся тот и подошел к Ри, нагнулся — девочка обхватила его за шею, чмокнула в щеку. Когда сенатор выпрямился, она повисла на нем, как обезьянка; он немного покачал ее в воздухе и опустил обратно в кровать.

Уже уходя, похлопал Рэя по плечу.

— Сынок, когда освободишься, зайди, пожалуйста, ко мне в кабинет.

— Да, сэр, — ответил Рэй, подумал: «Вот оно, вот…» Внутри стало холодно и тошно, будто болотной воды глотнул.

— Рэйки-ии, ну что там дальше было! — Ри снова вцепилась ему в коленку и приготовилась бояться.

Мальчишка пришел минут через пятнадцать. Постучал, приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы протиснуться в кабинет, и остановился на пороге.

Да, красавцем его назвать было трудно: худой, угловатый; жесткие соломенные волосы, плотно сжатые тонкие губы, хмурый, недоверчивый взгляд. Но это был мальчишка, который, рискуя жизнью, полез в протоку с аллигаторами, чтобы вытащить оттуда чужую, впервые увиденную им в тот день девочку.

Сенатор понимал, чем обязан ему, и не собирался быть неблагодарным.

— Проходи, садись.

Ему приходилось за последние годы общаться с самыми разными людьми — от лесорубов до политиков и университетских профессоров, и обычно он с легкостью «настраивался» на собеседника из любой социальной группы. Но как разговаривать сейчас с этим мальчиком, Рамсфорд не знал, и от этого ощущал какую-то подспудную раздражающую неловкость.

Как с ребенком? Но уж слишком взрослые у него были глаза, серьезные и настороженные, без малейшего следа детской доверчивости…

Мальчик сел, прислонив костыли к столу.

— Рэй, я хочу с тобой поговорить, — начал сенатор.

— Да, сэр.

— Я хочу поговорить о твоей дальнейшей судьбе.

— Вы собираетесь отдать меня социальникам? — так прямо и жестко, в лоб, мог бы спросить взрослый человек. Как взрослому ему сенатор и ответил:

— Они этого требуют.

— И вы не можете ничего сделать? Вы же сенатор, ну скажите им, чтобы они оставили меня в покое! Я не хочу в приют, я пойду работать. Мистер Майерс возьмет меня, он сам говорил, что когда я подрасту, лучшего работника ему не найти. А мне уже почти тринадцать, сэр!

— Не могу. Есть закон. Но… я могу тебе предложить кое-что другое. Ты хочешь остаться у нас?

— Остаться? — В тазах мальчика промелькнула растерянность, замешательство — казалось, он боится поверить тому, что услышал. — Но вы же вроде скоро уедете в Нью-Гемпшир?!

— Да. И предлагаю тебе поехать с нами.

— То есть вы… вы что, хотите меня усыновить?

— Усыновить — это сейчас, с ходу трудно будет. Тем более без согласия твоей матери… она ведь официально от тебя не отказалась. Но я могу оформить опеку, это делается достаточно быстро, и тогда ты сможешь жить с нами на законных основаниях.

Судя по тому, как отчаянно мальчишка закивал, он готов был руками и ногами ухватиться за представившуюся возможность… как, собственно, и следовало ожидать.

— Да, сэр, да! — воскликнул он, запнулся и спросил нерешительно: — Мисс Фаро сегодня меня спросила, какого бы цвета я хотел стены в моей комнате. Это тоже из-за этого?!

— Да.

— Она уже знает, что вы хотите меня взять к себе?!

— Да, я говорил с ней об этом, — сенатор улыбнулся. — Она о тебе очень высокого мнения.

Мальчишка тоже неуверенно заулыбался.

Ну вот… теперь предстояла самая неприятная часть разговора.

— Рэй, послушай меня сейчас внимательно — я хочу сказать тебе… точнее, предупредить насчет Мэрион, есть кое-что, что ты должен знать.

Он достал из ящика стола газету — пусть прочтет, чтобы не рассказывать всю историю. Невольно взглянул на фотографию и вздрогнул, услышав вопрос мальчика:

— Это… это насчет ее мамы, сэр?

— Откуда ты знаешь? Тебе кто-то сказал?

— Никто, сэр. Я сам догадался. Она умерла, да?

— Да. — Рамсфорд вздохнул, чуть помедлил и протянул газету. — На вот, возьми, прочти. Тогда тебе многое станет понятнее.

Рэй взял, взглянул на фотографию под заголовком: Рамсфорд и женщина, очень красивая, в светлом нарядном платье. Что это мать Ри, было понятно сразу — по глазам, таким же большим и темным, как у дочери.

Он подержал газету в руке и протянул обратно.

— Простите, сэр, — сумел не опустить глаз, как ни стыдно было это выговорить, — простите, сэр, я не умею читать.

Несколько секунд сенатор оторопело смотрел на него, потом спросил, негромко и удивленно:

— Как так?

— Ну то есть я буквы знаю, и цифры тоже, и указатели могу прочесть, и заголовок, — поторопился добавить Рэй: пусть не думает, что он какой-то недоразвитый, — и считать умею хорошо. Но вот такое, когда много слов мелкими буквами, не могу. Я ведь в школу почти не ходил, некогда было…

Черт возьми, ну что сейчас объяснять, что когда родилась Нетти, ему очень скоро стало не до школы! Ведь кому-то надо было и вставать к ней ночью, и пеленать, и бутылочку давать, и укачивать.

Мама уже через месяц пошла работать — приходила поздно, без сил, сразу валилась спать, и Рэй на рассвете выносил девочку во двор, чтобы та не разбудила ее плачем. Спал он в основном днем, когда мама вставала — быстро привык к этому, так что ночью и спать-то особо не хотелось.

— Вы теперь… не захотите меня взять? — Лучше уж знать сразу…

— Что? — Рамсфорд непонимающе сдвинул брови — и вдруг невесело рассмеялся. — Да нет, сынок, это все пустяки. В какой-то степени тебе даже можно позавидовать, ты избавлен от всей той чепухи, которую пишут в газетах! — Вздохнул и махнул рукой. — Ничего, научишься, было бы желание.

Он снова взглянул на фотографию, положил газету перед собой.

— Ладно, я сейчас расскажу, что тут написано. Это Мэй-Линн, моя жена. Мать Мэрион. Именно она называла ее Ри, больше никто. Два года назад мы всей семьей собирались встретить Рождество в Вашингтоне. Я приехал раньше, Мэй-Линн с дочкой должна была прилететь на следующий день. И… и не прилетела. К вечеру выяснилось, что по дороге в аэропорт ее похитили вместе с Мэрион…

Он до сих пор помнил звонок похитителей, первую фразу: «Ваша жена у нас. Не сообщайте полиции, иначе она умрет». А потом — голос Мэй-Линн, она плакала и повторяла, захлебываясь слезами: «Делай, как они говорят… пожалуйста, пожалуйста, делай, как они говорят!»

Их требования были просты: полтора миллиона наличными, мелкими купюрами, срок — двое суток. Полиция ничего не должна знать. В этом случае жена и дочь сенатора вернутся домой целые и невредимые.

Не учли преступники лишь одного — что ФБР к тому времени уже знало о похищении и расследование велось полным ходом.

Похитители звонили еще дважды. Рамсфорд, по указанию ФБР, говорил, что такую сумму, да еще мелкими купюрами трудно достать в один день, просил отсрочки. Один раз они дали ему послушать, как плачет Мэрион, но голоса жены сенатор больше так никогда и не услышал. Позже он узнал, что она умерла через несколько часов после того самого, последнего их разговора.

Старший агент ФБР, курировавший расследование, потом объяснил ему, что с самого начала на возвращение Мэй-Линн шансов было мало: что бы ни обещали похитители, на деле они редко оставляют в живых свидетеля, который может запомнить их лица, голоса, еще какие-то детали, которые могут помочь полиции обнаружить преступников. Маленький ребенок — другое дело, от него вразумительных показаний ждать не приходится.

Все правильно, все логично… но Рамсфорд до сих пор иногда просыпался в холодном поту из-за одной и той же, во сне и наяву приходившей мысли: если бы можно было повернуть время вспять и сделать все так, как требовали похитители — ничего не говорить полиции, заплатить выкуп — может быть, тогда Мэй-Линн все-таки вернулась бы домой… живая…

— …На третий день ФБР вышло на след преступников. Еще через сутки один из них назвал адрес заброшенной фермы, в подвале которой была спрятана Мэрион, — закончил сенатор.

Мальчишка не перебил ни разу, смотрел широко распахнутыми глазами. Наверное, для него вся эта история — как очередной детектив вроде тех, что он рассказывает перед сном Мэрион.

Но сказал он то, что Рамсфорд никак не ожидал:

— Я иногда думаю, что, может быть, мою маму тоже похитили… или напал кто-то, или она под машину попала, память потеряла и где-нибудь сейчас в больнице лежит — потому и не вернулась.

— В сводках полиции штата за тот период не зарегистрировано ни одного несчастного случая с женщиной, похожей на нее, — покачал головой сенатор. — Так вот… когда Мэрион нашли, она никого не узнавала, кричала и плакала, даже от меня отбивалась. Потом постепенно начала узнавать домашних, стала вести себя более-менее нормально, но говорить так и не хотела, пока… пока вот не заговорила с тобой. Я рассказываю тебе это все для того, чтобы ты понял: с ней нужно обращаться очень бережно. И ее категорически нельзя пугать.

— Но она любит слушать всякие страшные истории, — растерянно сказал мальчишка, — про инопланетян и…

— Истории — пожалуйста, — отмахнулся сенатор. — Но ее нельзя, скажем, в темноте запирать — она после того, как в этом подвале сидела, очень боится темноты, у нее даже ночью в спальне всегда лампа горит. Или если ты вдруг выскочишь перед ней в какой-нибудь страшной маске — тоже может испугаться. Ну и, понятно, про маму ее лучше не спрашивай, не напоминай.

— Да нет, ну что вы… что я, дурной, по-вашему? Нет, конечно!

— Значит, мы обо всем договорились. Тогда я начинаю оформлять опеку, и через две недели мы уедем в Нью-Гемпшир. А там уже, спокойно, без спешки, можно будет начинать процедуру усыновления.

И тут Рэй в который раз удивил его, спросив встревожено:

— А если вы меня усыновите, я обязательно должен буду поменять фамилию?

— Да. Наверное. А ты что — против?

— Да, сэр. Вы… вы не подумайте, это из-за папы. — Мальчишка смотрел на него жалобно, но упрямо; впервые стало видно, что он еще совсем ребенок. — Понимаете, если я поменяю фамилию, то от него совсем ничего не останется, будто и не жил. А он был героем! Мама рассказывала — он на пожаре погиб, когда людей спасал!

На самом деле никаких людей отец Рэя в тот день не спасал, и смерть его объяснялась скорее трагическим стечением обстоятельств: пожарные подъехали к горевшему складу в промзоне и начали разворачивать шланги, когда внутри склада что-то взорвалось, с крыши слетел железный лист и убил Десмонда Логана наповал…

— Да, он был героем, — кивнул Рамсфорд. — И будь он сейчас жив, он бы гордился тобой. Не бойся, сынок, ты останешься Рэем Логаном.