ГЛАВА ПЕРВАЯ

— …С ситуациями, подобными вашей, он уже сталкивался и, думаю, будет вам сейчас полезен, — сказал человек на другом конце провода.

— Да, я понимаю, — ответил Рамсфорд и после обмена прощальными любезностями опустил трубку на рычаг — осторожно, словно это была готовая укусить змея.

Разговор с помощником госсекретаря Стенли Кохрейном длился почти час.

Это был уже второй разговор, первый состоялся через несколько часов после освобождения Мэрион, когда она еще лежала без сознания в больнице под капельницей, сам же Рамсфорд, сидя в комнате ожидания, напряженно ждал, когда она очнется. Когда-то доктор Такада предупредила его, что сильный стресс может вызвать у Мэрион рецидив реактивного психоза. Разумеется, это было очень давно, но… он видел бетонный гроб, в котором держали ее похитители — даже здоровый мужчина, пробыв там несколько часов, мог сломаться, а тут — хрупкая, нежная девочка…

И как раз в это время ему и позвонил Кохрейн — на сотовый телефон, номер которого знали всего несколько человек. Выражал сочувствие, расспрашивал о состоянии Мэрион, сказал, что они с женой молятся о том, чтобы, как он выразился, «наша девочка» быстрее поправилась. Рамсфорд отвечал, благодарил; прерывать разговор было неудобно, и он слушал, не особо вдумываясь — все мысли были там, в палате, и главная из них: «Заговорит ли она, когда придет в себя?!»

О Рэе он в тот момент тоже не думал; знал, что его увезли в полицию, но был уверен, что его хотят лишь расспросить о подробностях происшедшего и вот-вот отпустят.

Очнулась Мэрион в полдень — совсем ненадолго, всего на пару минут. Попросила пить, сделала несколько жадных больших глотков из поднесенного сиделкой поильничка и, едва уронив голову на подушку, снова отключилась.

Узнав об этом, Рамсфорд возблагодарил Бога и поехал в резиденцию — отсыпаться.

Поздно вечером позвонила сиделка, доложила, что мисс Рамсфорд недавно пришла в себя. Поужинала — съела омлет и фруктовый йогурт, спрашивала, во сколько начинают пускать посетителей, а сейчас спит — не без сознания, а именно спит.

К этому времени посол уже знал, что Рэй арестован и что ему грозит обвинение в незаконном владении оружием, угрозе жизни и здоровью людей и нанесении телесных повреждений. Понимал и то, что скрыть от Мэрион это не удастся и придется сказать ей самому, не дожидаясь, пока она узнает от других.

Ровно в восемь Рамсфорд был уже в больнице.

Когда он вошел в палату, Мэрион сидела на постели и чистила апельсин. Увидев его, просияла. В следующий миг глаза ее метнулись за его плечо, словно ожидая увидеть там еще кого-то; снова уставились на него — настойчиво и вопросительно.

Присев рядом, он взял ее за руку — лучше не тянуть, сказать сразу…

Он говорил и видел, как с каждым словом застывает ее лицо, как испуганно расширяются глаза. Замолчал — Мэрион еще пару секунд смотрела на него, словно не веря тому, что услышала, потом вдруг вскинулась, пытаясь соскочить с кровати. Рамсфорд еле успел перехватить ее, она отбивалась, плакала и кричала: «Пусти меня, пусти!.. Я пойду, я скажу… Рэй, он… это же нечестно, неправильно!»

На крик вбежала испуганная медсестра — Рамсфорд махнул рукой, отсылая ее.

— Я делаю все, что могу, понимаешь — все! — прижимая Мэрион к себе и поглаживая по спине, повторял он снова и снова. — Завтра тебя выпишут, ты вернешься домой, к тому времени наверняка у меня будут какие-то хорошие новости… возможно, он вообще уже дома будет. Все не так страшно, я тебя уверяю!

Наконец она кое-как успокоилась, вытерла слезы и спросила дрожащим голосом:

— Ты правда сделаешь так, чтобы его отпустили?!

— Да. Я сделаю все, что смогу, — еще раз повторил Рамсфорд.

Слушания по санкционированию ареста Рэя были назначены на два часа дня. По идее, сразу после этого его должны были освободить — он не террорист и не серийный убийца, нет никаких оснований держать его в камере.

В тот момент Рамсфорд был уверен, что, задействовав свои связи, ему удастся сделать так, чтобы дело против Рэя закрыли — и побыстрее отправить его в Штаты, от греха подальше. Из больницы он поехал прямо в резиденцию, заперся в кабинете и принялся составлять список тех «кнопок», на которые можно надавить, чтобы добиться этого.

И вот тут-то и позвонил опять Кохрейн…

Для начала помощник госсекретаря, как и в прошлый раз, поинтересовался состоянием Мэрион и любезно пожелал ей скорейшего выздоровления. Но то, что он сказал дальше, повергло Рамсфорда в шок: по сведениям госдепартамента, к обвинениям, которые прокурор собирался выдвинуть против Рэя, добавилось еще одна статья, куда более весомая, чем все остальные — истязание.

Посему Джефферсону Рамсфорду, послу Соединенных Штатов в Италии, было предписано, насколько это возможно, дистанцироваться от Рэя Логана, то есть не пытаться добиться его освобождения, не звонить ему и не навещать. Разумеется, консульский отдел посольства будет принимать участие в судьбе молодого человека — в рабочем порядке, как если бы речь шла об обычном туристе, но сам посол не должен иметь к этому отношения.

Никаких публичных выражений сочувствия, никаких — боже упаси! — заявлений в поддержку Рэя. Предоставить его собственной судьбе и сделать все, чтобы эта история получила как можно меньшее освещение в прессе и побыстрее забылась.

Рамсфорд слушал молча, лишь когда Кохрейн закончил, сказал:

— Вы, кажется, забыли, что речь идет о моем приемном сыне.

— Но ведь официального усыновления не было! — парировал помощник госсекретаря. — Да, будучи подростком, он некоторое время жил у вас в доме, но и только. — По его безаппеляционному тону было ясно, что решение уже принято и возражать бесполезно.

— Да, и насчет вашей дочери, — продолжал Кохрейн. — Как я понял, она еще не оправилась от происшедшего. Возможно, ей лучше было бы вернуться домой, в Штаты? Знакомая обстановка, да и меньше шансов, что туда доберутся репортеры…

— Да, наверное, — сказал Рамсфорд; добавил — осторожно и обтекаемо: — Я посмотрю, что можно сделать в этом направлении.

Засим помощник госсекретаря вдруг резко сменил тему — заговорил о готовящихся торговых соглашениях, ни с того ни с сего посетовал на погоду — «вы там, в Европе, небось забыли, что такое тайфун!» и рассказал, как ездил недавно на рыбалку. Рамсфорд ждал, уверенный, что «под занавес» Кохрейн приготовил для него еще какую-то гадость.

— Да, и еще одно, — «вспомнил» тот наконец. — Завтра к вам прилетит Парсонс из Бюро по дипломатической безопасности. С ситуациями, подобными вашей, он уже сталкивался и, думаю, будет вам сейчас полезен.

— Да, я понимаю, — ответил Рамсфорд и после обмена формальными прощальными любезностями опустил трубку на рычаг — осторожно, словно это была готовая ужалить змея. Подумал со злостью: «Ревизора решил прислать! Надсмотрщика — чтобы приглядел за тем, достаточно ли исправно я предаю Рэя!»

Он слишком много лет был политиком, чтобы не знать, что там, где речь идет об интересах государства, для морали часто не остается места. Но никогда еще это не касалось его настолько непосредственно — его и его семьи…

С одной стороны, Рамсфорд не мог не понимать позицию госдепартамента: посол всегда, даже в своей частной жизни, является представителем своей страны и не может, не должен иметь ничего общего с человеком, обвиняемым — пусть не прямо, но слово это зловеще витало в воздухе — в пытках. Не дай бог, в какой-нибудь газете появится статья о том, что посол США в Италии пытается спасти от справедливого наказания злодея, который — о ужас! — зверски пытал человека (и неважно, что тот перед этим похитил дочь посла). Особенно нехорошо такая статья смотрелась бы после недавней шумихи по поводу пыток, применяемых ЦРУ в тюрьме для террористов в Гуантанамо, и могла спровоцировать очередную волну антиамериканских выступлений.

С другой стороны, все время, пока он слушал Кохрейна, ему хотелось перебить, крикнуть в голос: «Да как вы можете требовать от меня такого?! Он же спас мою дочь!»

«Не пытаться добиться освобождения, не звонить, не навещать, словом, дистанцироваться» — великолепно подобранное слово: обтекаемое, политкорректное, на деле же — синоним подлости и предательства.

Рэй сделал невозможное — спас Мэрион, вытащил из жуткого бетонного гроба, в который ее запихнули похитители. Еще неизвестно, была ли бы она сейчас жива, если бы не он! И мало того, что его хотят теперь за это судить — так даже не дают помочь ему, хоть как-то позаботиться и поддержать!

И завтра предстоит сказать об этом Мэрион…

Адвокат позвонил в три часа. Сказал то, что Рамсфорд уже знал — к списку обвинений против Рэя Логана добавилось истязание. Выяснилось и еще одно обстоятельство, которое могло стать отягчающим: Санта Баризи находится на втором месяце беременности. Разумеется, Рэй об этом знать не мог, но факт остается фактом: он избил беременную женщину.

Прокурор будет требовать для него семь лет тюрьмы.

В результате слушаний судья постановил, что его оставят под стражей. Ощущение такое, что все было решено заранее — слушание не продлилось и четверти часа.

Сегодня же состоялись слушания и по санкционированию ареста похитителей. Тони Ринальди оставлен под стражей, Санта Баризи и Энцо Баризи отпущены под надзор полиции.

Мэрион выписали на следующее утро. Привезти ее из больницы Рамсфорд попросил Флори, на ее собственной машине — подумал, что после всего случившегося девочке может стать не по себе при виде шофера в такой же, как у Тони, форме. Сам же с утра уехал в посольство, через пару часов позвонил Мэрион и предупредил, что к обеду не вернется.

Хоть до вечера удастся неприятный разговор отложить…

Парсонс появился незадолго до полудня — сухощавый мужчина лет сорока пяти в таком же неприметном, как он сам, сером костюме. Держался вежливо, но деловито, своими повадками несколько смахивая на врача, приглашенного к больному.

Рамсфорд предполагал, что он начнет расспрашивать его о подробностях похищения, но Парсонс зашел лишь на несколько минут — засвидетельствовать свое почтение. Попросил, чтобы ему предоставили отдельный кабинет и чтобы господин посол отрекомендовал его начальнику отдела безопасности посольства.

Вызвав к себе Сэйла, Рамсфорд велел оказать сотруднику из Вашингтона всю необходимую помощь.

Хуже всего было то, что Рэю не пришлось ничего объяснять, словно то, что ему не стоит рассчитывать на чью-либо помощь и поддержку, с самого начала являлось для него чем-то естественным и само собой разумеющимся.

Вопреки директивам Кохрейна, Рамсфорд все же съездил к нему. Сказал секретарше, что ему нужно ненадолго отлучиться и поехал в тюрьму — на такси, чтобы шофер посольства потом не мог доложить никому, куда именно ездил посол.

Выглядел мальчик ужасно. Бледный, осунувшийся, одна щека выбрита, другая — заросшая и распухшая, под светлой щетиной металлически отблескивали скобки, которые врач поставил ему вместо швов.

Когда он увидел Рамсфорда, на лице не появилось ни надежды, ни радости. Спокойно подошел, сел напротив. Несколько секунд они смотрели друг на друга сквозь стеклянную перегородку. Рамсфорд не знал, с чего начать; наверное, следовало поблагодарить его за спасение Мэрион, но слова не шли с языка. Да и что сказать? «Спасибо, сынок, а теперь я предам тебя»? Или извиниться, объяснить, что этого требуют соображения «высшей политики»?

— Прокурор просит для меня семь лет — вы уже слышали? — первым сказал Рэй.

— Да. Я постараюсь что-нибудь с этим сделать, — ответил Рамсфорд, лишь потом вспомнив, что не имеет права обещать ничего подобного.

Рэй чуть улыбнулся — что-то в выражении его лица напомнило послу человека, улыбающегося наивному прекраснодушию ребенка.

— Как там Мэрион? — Всю жизнь он называл ее Ри, а теперь назвал полным именем, словно отстраняясь от нее этим, показывая, что больше не является частью ее жизни.

— Сегодня ее выписали из больницы. Она… в порядке — обошлось без последствий.

Рэй молча кивнул. И так же кивнул, когда Рамсфорд сказал, что не сможет в ближайшее время больше навещать его.

Они снова помолчали.

— Здесь не так уж страшно, — сказал вдруг Рэй. — Камера на троих, и кормят неплохо: с утра булочки, днем макароны, вечером пицца — словом, все как я люблю. — Усмехнулся: — К тому моменту, как я отсюда выйду, я, наверное, буду похож на Джона Кэнди.

— Рэй, но ведь еще ничего не решено!

— Мне ребята в камере объяснили, что если прокурор требует семь лет, то скорее всего дадут пять. И реально отпустят года через три с половиной-четыре. Такая вот… арифметика.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

Снова Парсонс дал о себе знать вечером. Словно подгадав время, позвонил в начале десятого, когда после приема в посольстве Грузии Рамсфорд собирался ехать в резиденцию.

Когда зазвонил телефон, он ответил, даже не посмотрев, уверенный, что это Мэрион. Но голос, который он услышал в трубке, был мужским:

— Добрый вечер, господин посол. Это Парсонс. Вы не могли бы сейчас принять меня? Я в посольстве, но если вам удобнее, могу подъехать в резиденцию.

— Хорошо, я сейчас приеду, — вздохнул Рамсфорд; подумал, что, наверное, Парсонс узнал уже о его визите в тюрьму. Неужто выговор посмеет сделать, как проштрафившемуся школьнику?!

Если повезет, то, когда он вернется домой, Мэрион будет уже спать…

Он до сих пор не знал, как начать разговор с ней — как уговорить ее, убедить, объяснить, что иногда ради государственных интересов приходится идти на компромисс, в том числе и с собственной совестью. Конечно, можно, используя свой авторитет отца, заставить ее уехать — сказать, что не может ей пока ничего объяснить, но это необходимо в интересах Рэя. Или придумать какую-то причину повесомее и поубедительнее…

Да, но что будет потом, когда она поймет, что он ее обманул? А ведь поймет рано или поздно!

Секретарша уже ушла, и приемная была заперта. Едва Рамсфорд отпер дверь и прошел в кабинет, как Парсонс, словно по волшебству, появился на пороге.

Едва присев в кресло у стола, он без долгих преамбул взял быка за рога:

— Чтобы допросить вас, полиция должна была получить санкцию МИДа. Но теперь все нужные разрешения получены, и уже завтра они могут явиться к вам и попросить ответить на ряд вопросов. Поэтому не могли бы вы мне вкратце рассказать о событиях той ночи? А потом мы с вами вместе подкорректируем ваши показания — возможно, есть какие-то моменты, в которые не стоит посвящать посторонних. Например, этот… неловкий эпизод с Клейсоном.

«Он что, натаскивать меня собрался, будто школьника перед экзаменом?» — зло подумал Рамсфорд. Он понимал, что Парсонс всего лишь делает свою работу, но чем дальше, тем больше вашингтонский чиновник вызывал у него раздражение, чуть ли не ненависть.

Может, именно это заставило его переспросить — напрямую, без обиняков:

— Вы имеете в виду то, что я его ударил?

— Да. Просто опустите в своих показаниях этот момент. Вы Клейсона в ту ночь не видели, он вас тоже. — Вздохнул, чуть поморщился. — Если бы не показания Ринальди, можно было бы вообще настаивать на том, что вы всю ночь спали и к бассейну близко не подходили, а с Клейсоном подрался Логан.

На что уж ничего хорошего не ждал от него Рамсфорд, но от этой наглости опешил.

Парсонс неправильно понял его замешательство:

— Клейсон — сотрудник госдепартамента и понимает всю деликатность ситуации. — Не сказанное вслух «и даст любые нужные показания» было понятно обоим собеседникам.

— Хорошо, — кивнул Рамсфорд. — Значит, я его не видел, он меня тоже.

Парсонс черкнул что-то в небольшом блокнотике, который вынул из внутреннего кармана и положил на край стола, придерживая левой рукой так, что со стороны было невозможно разглядеть ни строчки.

— Вашу дочь, как потерпевшую, тоже наверняка захотят допросить. Я могу с ней поговорить… завтра утром, скажем?

Рамсфорд решительно качнул головой.

— Вот ее, пожалуйста, в это дело не вмешивайте. Если понадобится ей что-то сказать — я скажу сам.

— Но…

— Нет. Тем более что о событиях той ночи она мало что знает, после того, как Рэй освободил ее, она почти сразу потеряла сознание.

Похоже, вашингтонский чиновник не ожидал отпора и слегка смешался.

— Ну хорошо, — снова черкнул в блокнотике. — Давайте вернемся к событиям той ночи.

— Сначала мы сидели в кабинете, — начал Рамсфорд. — Потом, где-то после полуночи, Рэй уговорил меня лечь поспать…

Он рассказывал, а перед тазами стоял Рэй, не такой, каким был той ночью, а сегодняшний — осунувшийся и с распухший щекой. Как он молчал и кивал, и ни о чем не спрашивал, только попросил переслать ему его вещи, джинсы и кроссовки.

Парсонс внимательно слушал, порой делал какие-то пометки в своем блокнотике. По лицу его невозможно было прочесть какого-либо отношения к услышанному. Когда Рамсфорд дошел до событий в бассейне и упомянул о внезапном появлении Росса Клейсона, он приподнял ладонь: «Нет-нет, мы же с вами об этом уже договорились!» и удовлетворенно кивнул, когда посол изложил «подчищенную» версию.

Дослушав до конца, сказал:

— Желательно, чтобы вы подчеркнули, что никоим образом не приказывали Логану стрелять по Тони и вообще разыгрывать из себя героя-одиночку, — почему-то вашингтонский чиновник упорно называл Рэя по фамилии, а Тони по имени. — Вы велели ему заплатить выкуп, то же, что он вместо этого взял пистолет и решил изобразить Грязного Гарри, было исключительно его личной инициативой.

Рамсфорд еле сдержался, чтобы не заскрежетать зубами, и ответил резче, чем собирался:

— Если уж быть совсем точным, я сказал: «Сынок, пожалуйста, сделай то, что ты должен сделать!»

— Но имели-то в виду вы выкуп?!

— Да. Теперь, задним числом, я припоминаю, как Рэй мне пытался втолковать, что Тони врет, но в тот момент я просто не воспринимал его слов. Только об одном мог думать: если я заплачу — они отпустят Мэрион.

На лице вашингтонского чиновника впервые проступило нечто вроде легкого удивления.

— Вы хотите сказать, что если бы вы тогда уже поняли, что Тони лжет, то одобрили бы… поддержали бы действия Логана?

Несколько секунд Рамсфорд молча смотрел на него, потом спросил:

— У вас у самого дети есть?

— Извините, наверное, мне не стоило спрашивать. — Парсонс опустил глаза. Посол со злорадным удовлетворением подумал, что наконец-то ему удалось смутить госдеповского «надсмотрщика», но оказывается, тому просто в очередной раз понадобилось свериться со своим блокнотом.

Снова поднял голову.

— Пока что СМИ уделили этой истории сравнительно мало внимания. Разумеется, если бы ваша дочь пострадала физически, резонанс был бы куда больше, но этого, к счастью, не произошло. — Рамсфорд был уверен, что «к счастью» чиновника относилось не к тому, что Мэрион осталась целой и невредимой, а лишь к отсутствию «резонанса». — Тем не менее уже несколько газет обратились в пресс-службу посольства за комментариями. Поэтому, как мне кажется, было бы весьма уместно провести брифинг для журналистов и ответить на интересующие их вопросы.

«Чтобы никому из них не пришло в голову самому начать копаться в подробностях этого дела», — мысленно прокомментировал Рамсфорд и вздохнул.

— Когда?..

В резиденцию он вернулся за полночь. Надеялся, что Мэрион уже спит, но не тут-то было! Едва он вошел в холл, как она вприпрыжку сбежала по лестнице.

— Папа! Ну чего ты так долго?! Я уже даже без тебя поужинала!

— И правильно сделала, — с трудом улыбнулся Рамсфорд, — тем более, что я не очень хочу есть.

— Ну хоть немножко-то ты поужинаешь? — Как в детстве, ухватила его за руку и пошла рядом по ступенькам. — Давай, ты пока переоденешься, я уже все принесу!

— Ну хорошо, давай. — На самом деле ей не терпелось спросить про Рэя, Рамсфорд прекрасно понимал это. Весь день он пытался мысленно «выстроить» разговор с ней, но пока получалось плохо.

Чуть сильнее сжав его руку, Мэрион взглянула снизу вверх — глаза светились тревожной надеждой.

— Папа, а… про Рэя есть что-нибудь новое?

— Я его сегодня видел, — не зная, что еще сказать, сообщил Рамсфорд.

— Да?! — вскинулась она. — Как он?

— Нормально, вроде выглядит неплохо.

— Подожди, не рассказывай, я тебе сейчас принесу ужин, а потом уже расскажешь все подробно. — Тут же, противореча самой себе, спросила: — Про меня что-нибудь говорил?!

— Спрашивал, как твое здоровье и… как ты поживаешь.

— И больше ничего?! Нет, ладно, не рассказывай — я пойду за ужином! — оторвалась от него и побежала вниз по ступенькам.

— Только действительно много не неси, — попросил он вслед.

Приняв душ, он надел домашние брюки и халат и долго причесывался перед зеркалом, прежде чем сознался самому себе, что просто тянет время. Причем совершенно бессмысленно — лишние несколько минут ничего не изменят.

Отложил расческу, но сразу ужинать не пошел, вместо этого зашел в кабинет и налил себе полстакана коньяка. Выпил — не как принято пить коньяк, смакуя по капельке, а залпом, в два глотка — и лишь после этого направился в столовую.

Мэрион уже изнывала за накрытым столом; судя по количеству яств на нем, призыв принести не слишком много еды услышан ею не был.

Едва Рамсфорд вошел, сорвалась с места.

— Папа, давай я тебе положу… что ты хочешь — форель или салат? Сегодня фрикадельки еще очень вкусные. — Вообще-то хлопотать вокруг него не входило в ее привычки, но, очевидно, уж очень не терпелось узнать про Рэя.

— Положи салата немного, — вздохнул Рамсфорд. — И фрикаделек. Больше ничего не надо.

Наполнив тарелку, она налила ему вина и села рядом, положив локти на стол, оперев подбородок о сложенные вместе кулачки и выжидательно глядя.

Терпения ее хватило ненадолго.

— Так он про меня больше ничего тебе не говорил?!

— А что он должен был сказать?

Мэрион улыбнулась — так солнечно и бесхитростно, что у Рамсфорда от этой улыбки сжалось сердце, захотелось остановить ее, перебить: «Не говори, не надо!»

— Понимаешь… — она чуть замялась, но тут же снова вскинула на него счастливые глаза. — Мы, наверное, скоро поженимся! Он любит меня, он сам мне об этом сказал. Там сказал, около… того дома. Когда меня освободил, понимаешь?!

Рамсфорд чуть не согнулся, как от удара под дых.

Господи, еще и это! Да, конечно, к этому все шло с самого начала — но сейчас, именно сейчас!..

— Папа, ты что — сердишься?! — Мэрион потеребила его за рукав.

— Что? Нет, я не сержусь.

— Тогда поздравь меня! — Со все той же улыбкой добавила чуть смущенно: — Ты же знаешь… — «Знаешь, как давно я об этом мечтала, знаешь, как я его люблю!» — вслух это можно было не говорить, он действительно знал.

«Дистанцироваться…»

— Ну чего ты… папа, что с тобой?

Рамсфорд положил вилку, вздохнул и откинулся на спинку стула.

— У него дела не очень хороши, Мэрион. К прочим обвинениям добавилось еще обвинение в истязаниях.

— То есть?

— Чтобы выпытать, где они тебя прячут, он дважды выстрелил Тони в ногу. Кроме того, ударил его невесту.

— Так ей и надо. Она тоже меня, между прочим, била. — Это прозвучало мрачно и мстительно. — Пинала ногами и орала, чтобы я заткнулась.

— Их тоже, конечно, будут судить. Но истязания — это очень серьезная статья. Прокурор требует для него семь лет. — Увидев, как испуганно распахнулись ее глаза, поспешно добавил: — Но на самом деле ему могут дать лет пять и отпустить через три — три с половиной года.

— Три года? — переспросила Мэрион. — То есть его выпустят как раз когда я закончу институт… Но ведь на самом деле еще ничего не решено, правда?

— Да, еще будет суд.

— Вот видишь! И я там выступлю и скажу. И ты тоже скажешь, да? — объяснишь им, что это несправедливо — в тюрьму его сажать, он же меня спасал! — она подалась вперед, засматривая ему в глаза с детской наивной верой в его привычное всемогущество.

— Да… несправедливо, — выдавил из себя Рамсфорд. — Но, Мэрион, я… — Он не хотел ей лгать, но и сказать напрямую, что собирается предать ее возлюбленного «прежде нежели пропоет петух», тоже язык не поворачивался.

Она не заметила его замешательства, торопясь высказать то, что пришло в голову:

— А к нему в тюрьму пускают? Я хочу его навестить, а то он там совсем один скиснет!

— Нет… то есть не надо тебе его навещать. Пожалуйста, послушай меня. Желательно, чтобы ты сейчас максимально дистанцировалась от него. — Ну вот, нужное слово наконец сказано. Дальше будет легче.

— То есть как это — дистанцировалась?!

Рамсфорд предпочел не заметить вскипающего в ее голосе возмущения.

— Мэрион, пожалуйста! Я не могу тебе сейчас объяснить всего, что происходит, но… так нужно сделать. Тебе нельзя навещать Рэя — и пожалуйста, не говори никому о своих с ним отношениях.

— Почему?!

— Потому что он женат. Италия — страна католическая, и общественное мнение может повернуться против него, если выяснится, что он затеял интрижку с молоденькой девушкой, когда дома его ждет жена.

— Но он же разводится!

— Формально он все еще женат. Мэрион, поверь мне, пожалуйста — я лучше в этих вопросах разбираюсь! Сейчас не стоит привлекать к Рэю лишнее внимание, а если репортеры узнают, что ты ходила к нему, встречалась с ним… Вообще говоря, лучше всего было бы, если бы ты на пару-тройку месяцев уехала в Штаты.

— Для кого лучше?!

— Для тебя. И для него тоже. — Впервые в жизни Рамсфорд лгал дочери; лгал — и боялся, что она это вот-вот поймет.

— Но ведь это же неправда, папа! — словно подслушав его мысли, воскликнула Мэрион. — Я знаю, зачем ты это говоришь, ты просто хочешь отправить меня отсюда, чтобы я лишний раз не нервничала, да?! — Гневно выпрямилась, опираясь руками о стол; голос зазвенел от возмущения: — Вы что, с Рэем оба до сих пор считаете меня слабенькой девочкой, которая свихнется от любого стресса?! Но вот, меня похитили — и я же не свихнулась! Я даже то, что Рэй женился, пережила, потому что знала, что мы все равно вместе будем! И никуда я не уеду! Пока он здесь — и я здесь буду. Нельзя нам встречаться, так хоть письма ему буду писать, чтобы он знал, что я тут, что я люблю его, и пусть он сколько угодно в тюрьме сидит — все равно я любить и ждать его буду!

И в этот момент посол остро и четко осознал то, что в глубине души понимал с самого начала: если он скажет сейчас все, что намеревался сказать — это будет последнее, что услышит от него дочь, дальше она слушать просто не станет: Потому что то, что для него разумный, пусть и вынужденный компромисс, для нее подлость и предательство — предательство, которое она не простит никому, даже родному отцу…

Он глубоко вздохнул и на миг закрыл глаза. Ох, девочка моя, ты даже не понимаешь… и, может, это и к лучшему, тебе не приходится сейчас выбирать…

Открыл глаза и махнул на стул.

— Сядь.

Мэрион села — брови сдвинуты, взгляд настороженный.

— Хорошо, — Рамсфорд сумел чуть улыбнуться. — Ты остаешься, но с одним условием: ты должна делать все как я скажу. Чтобы мне не приходилось спорить с тобой из-за любого пустяка.

Она энергично закивала, на лице снова прорезалась улыбка.

— Да, папа, конечно.

— Для начала завтра с утра собери Рэю вещи. Ничего модного и дорогого не нужно, все самое простое: джинсы, футболки, носки и кроссовки. Еще спортивный костюм. И не вздумай совать в карманы никаких записок — в тюрьме все равно все обыщут и найдут.

Брифинг был назначен на вторник.

В понедельник вечером на стол перед Рамсфордом легло подготовленное пресс-службой посольства заявление, которое он должен был зачитать журналистам перед тем, как начать отвечать на вопросы. Весьма малоинформативное и обтекаемое: мисс Рамсфорд была похищена, но в результате блестяще проведенной полицейской операции уже на следующее утро освобождена. Политических требований похитители не выдвигали, их целью был исключительно выкуп. Все это было обильно приправлено рассуждениями о проблемах преступности и реверансами в адрес итальянской полиции, чьи оперативные действия позволили вернуть похищенную девушку целой и невредимой.

О Рэе в заявлении, как и следовало ожидать, не было сказано ни слова.

Рамсфорд пробежал его глазами и отложил в сторону.

Не прошло и получаса, как вошла секретарша.

— Мистер Парсонс ждет в приемной. Спрашивает, когда вы сможете его принять.

— Впустите, — кивнул Рамсфорд.

По своему обыкновению, едва присев у стола, Парсонс сразу перешел к делу:

— Вы уже ознакомились с заявлением для прессы?

— Да.

— Мне кажется, там все вполне… корректно. Или вы считаете нужным что-то поменять?

— Нет, не стоит. Все действительно выглядит вполне корректно, — любезно подтвердил посол. С некоторых пор раздражение, которое он испытывал при общении с Парсонсом, утратило свою остроту, приобретя взамен привкус легкого злорадства.

— Если журналисты начнут задавать вопросы, касающиеся расследования инцидента, то им можно посоветовать обратиться непосредственно в полицию. Для вас же главное, что ваша дочь снова с вами, живая и здоровая.

— Да, разумеется.

— Пока что ни в одном СМИ о Логане нет ни слова. Впрочем, это понятно: полиции не хочется признаваться, что их «блестяще проведенная операция» на самом деле — фикция. Следовательно, о роли во всей этой истории Логана они будут изо всех сил стараться умолчать, что, в общем-то, совпадает с нашими интересами.

«Нашим интересами! — мысленно огрызнулся Рамсфорд. — Сказал бы я тебе! С каких это пор интересы бюрократов-перестраховщиков из госдепа стали моими?!»

— Если все же какой-либо вопрос о Логане будет задан, — продолжал вдохновенно вещать Парсонс, — то, мне кажется, вам не стоит в присутствии журналистов называть его своим приемным сыном. Это может быть неправильно понятно. Да, подростком он какое-то время жил у вас в доме, но после колледжа уехал в другой штат, и с тех пор вы много лет не общались.

Да, не общались… Действительно…

Сам Рамсфорд со своим отцом тоже не общался четыре с лишним года — после того, как, вместо того чтобы продвигаться по служебной лестнице в адвокатской фирме «Рамсфорд, Фогг, Такер и Со.» и со временем занять место в совете партнеров, ушел работать в офис окружного прокурора. Точнее, отец не общался с ним.

Потом мало-помалу они снова сблизились, особенно после рождения Мэрион, но отец так и не смог до конца простить, что сын, которого он прочил себе в преемники, предпочел этому политические игры.

Не удел ли это сыновей — выбирать другие пути?..

— А?.. Что? — Только сейчас он осознал, что Парсонс о чем-то спрашивает. — Простите, я на секунду отвлекся.

— Я спрашиваю, как себя чувствует мисс Рамсфорд. Кажется, она собиралась какое-то время провести в Штатах, подальше от неприятных воспоминаний? Когда она вылетает?

— Сейчас трудно сказать что-либо определенное. — Посол покачал головой. — Она до сих пор не оправилась от происшедшего — практически не выходит из своей комнаты, не хочет ни с кем общаться, жалуется на головные боли. Чуть что — в слезы, по ночам — кошмары…

Мэрион действительно третий день безвылазно сидела в своих комнатах, обложившись любовными романами, жалуясь на головную боль и капризно прося горничную то открыть окно — ей, мол, душно, то закрыть — неужели никто не чувствует, что с улицы пахнет бензином?! Актриса из нее была никакая, что Рамсфорд и не преминул сообщить, зайдя к ней вчера вечером.

— …В таком состоянии я не уверен, что ей можно куда-то лететь, — озабоченно добавил он, — тем более одной. Я бы хотел сам ее сопровождать, но, как вы понимаете, сейчас у меня нет такой возможности.

— Да, конечно… конечно, — деловито сказал Парсонс без тени сочувствия, словно подводя черту под еще одним пунктом в своем блокнотике. — По идее, никаких неожиданностей на брифинге возникнуть не должно, мне кажется, мы все предусмотрели.

Спускаясь к конференц-залу, Рамсфорд испытывал странный подъем, как в былые времена перед предвыборным митингом. Даже о там, что этот день скорее всего станет концом его политической карьеры, вспоминалось как-то мельком.

Пока пресс-секретарь посольства произносила вступительное слово, он сбоку из-за занавеса глянул на зал. Журналистов приехало не слишком много, от силы человек тридцать; прав был Парсонс, сказав, что если бы Мэрион погибла, то это вызвало бы у СМИ куда больший интерес. Сам Парсонс тоже присутствовал — затесавшись среди журналистов, скромно сидел в заднем ряду.

Услышав привычное «…посол Соединенных Штатов Америки Джефферсон Рамсфорд!», он вышел на сцену; поднялся на трибуну. Положил перед собой папку, в которой покоилось подготовленное пресс-службой заявление, и не стал ее открывать. Вместо этого обвел журналистов взглядом.

— Здравствуйте, господа! Здесь, сейчас я в первую очередь не посол Соединенных Штатов в Италии, а отец. Отец девушки, которая была похищена преступниками и чудом избежала гибели. Поэтому не спрашивайте меня о проблемах преступности и об отношении правительства США к международному терроризму. — Почувствовал, что аудитория заинтересовалась необычным началом, и позволил себе улыбнуться. — Давайте я лучше расскажу вам о том, как это все произошло, и о человеке, благодаря которому моя дочь осталась жива, который спас ее и освободил из рук преступников. — Скользнул глазами по лицу Парсонса — неподдельная, чистая растерянность — и тут же забыл о нем. — Этот молодой человек вырос в моем доме, и я считаю его своим приемным сыном Я говорю сейчас о Рэе Логане…

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Солнце светило так ярко, что кондиционеры едва справлялись, и в зале вылета было невыносимо жарко, Мэрион нашла узенькую полоску тени и остановилась там, то и дело оглядываясь, не зная, с какой стороны появятся те, кого она ждала.

Наверное, ей стоило до посадки остаться в VIP-зале, тогда не пришлось бы терпеть эту жару. Или надеть что-нибудь попроще, а не новое платье из голубого шелка. Жакет она давно уже сняла и перевесила через руку, но все равно было жарко. Да еще эта чертова колючая босоножка! Мэрион уже трижды снимала ее, проверяла пальцем — нет там никакого гвоздя, и камешка нет! — и снова надевала.

Но все это сейчас было не важно. А важно лишь одно: они с Рэем летели домой.

Как папа добился экстрадиции Рэя — это слово Мэрион даже ночью, спросонья, могла бы теперь написать без ошибки — она не знала. Но судя по всему, это стоило ему немалых усилий. Он выглядел мрачным, вечерами почти не выходил в гостиную — сидел в кабинете, обложившись каким-то папками, и часами разговаривал по телефону. Если Мэрион заходила — смотрел на нее, сдвинув брови, словно она заведомо явилась мешать и отвлекать.

Потом вдруг сказал, что скоро им предстоит вернуться домой.

— А как же Рэй?! — недоуменно воскликнула она.

— Вопрос с его экстрадицией уже практически решен. И с тем, что судить его будут в Нью-Гемпшире, тоже.

Мэрион чуть не запрыгала от радости. Удалось! Значит, Рэя перевезут в Штаты — а значит, наверняка до суда отпустят под залог, он же не мафиози какой-нибудь!

Они не виделись уже больше двух месяцев, с того самого дня, когда ее похитили. Мэрион хотела сходить навестить его, но папа объяснил, что просто так ее к Рэю не пустят — формально она ему никто. Добавил еще:

— Конечно, можно было бы в порядке исключения попросить разрешение, но мне не хотелось бы сейчас этим заниматься. И тем более не стоит привлекать к тебе излишнее внимание. Так что ты уж потерпи, пожалуйста.

И она — что делать! — терпела.

Если бы хоть позвонить ему можно было!

А хуже всего то, что и Рэй ей тоже не звонил, хотя он-то как раз мог — в тюрьме для этого имелся телефон-автомат. Позвонил он всего один раз, через неделю после ареста; говорил странно — ласково, но отстранение, будто в одночасье стал чужим. Мэрион в первый момент обрадовалась, начала говорить, что любит его, что будет ждать, сколько бы ни пришлось — он даже не дослушал, перебил:

— Ри, пожалуйста, не надо. Не думай больше обо мне и не жди меня. Пойми, у наших отношений нет будущего, и с самого начала это было… не судьба, что ли. То, что я сделал — я сделал для того, чтобы ты была счастлива. Вот и будь счастлива — живи, радуйся. И не надо меня навещать, я… со мной все будет нормально. Я просто хотел тебе это все сказать, чтобы ты обо мне не беспокоилась.

— Рэйки, ты чего… — ошеломленная, начала было Мэрион, но он снова перебил:

— Извини, тут людям телефон нужен. Все, счастливо, — и из трубки послышались короткие гудки.

Она тоже повесила трубку, тихо и аккуратно, хотя хотелось что есть силы швырнуть ее на рычаг. А еще лучше — треснуть ею Рэя по башке, чтобы ожил, чтобы на человека стал похож, а не на говорящую благостно-загробным голосом куклу! Потому что врать он никогда толком не умел, а уж тем более не мог обмануть ее, знавшую его как облупленного! Она сразу поняла, в чем дело: в благородство вздумал поиграть, решил, что раз он в тюрьму попал, то теперь он ей не пара и нужно, чтобы она себя не компрометировала отношениями с будущим заключенным, а побыстрее нашла кого-то другого…

Ничего подобного делать она, конечно, не собиралась, и обидно было очень. Настолько, что когда Мэрион перестала злиться, то даже немного поплакала.

Несколько раз отец навещал Рэя — как дипломатический представитель (хоть он и подал в отставку, но обязанности посла пока продолжал исполнять), он имел на это право. Но когда Мэрион спрашивала, не говорил ли Рэй о ней, не просил ли что-нибудь передать, качал головой: «Нет, мы с ним в основном юридические вопросы обсуждали.» Один раз, заметив, наверное, что-то в ее лице, торопливо добавил:

— Ну… то есть он тебе привет передавал. Понимаешь, там не та обстановка, чтобы о чем-то личном упоминать — между нами перегородка стеклянная, вокруг люди ходят, слушают. — Мэрион прекрасно поняла, что все это он говорит, чтобы ее утешить, и ничего Рэй на самом деле не передавал.

Одно хорошо: Луиза, едва узнав, что Рэй попал в тюрьму, стала форсировать развод — ей явно не хотелось числиться женой заключенного; даже отказалась от части своих имущественных требований. Это Мэрион узнала от папы. Более подробно, как она ни пыталась выспросить, он рассказывать не стал, добавил только (в который раз!):

— Не забудь, пожалуйста — пока развод Рэя не завершен, не стоит распространяться о ваших с ним отношениях! Особенно репортерам!

Не то чтобы репортеры сильно интересовались ее персоной, но с троими Мэрион все же довелось пообщаться. Вопросы все трое задавали однотипные: как произошло похищение и что она при этом чувствовали.

Мэрион подробно рассказывала, как Тони дал ей черри-колу и она потеряла сознание, как била ее, связанную, кричавшая грубым голосом итальянка, как ей было плохо в этой бетонной нише, куда похитители ее запихнули — душно, страшно, холодно — и как невыносимо болели ноги.

Еще одна журналистка из популярного женского журнала приехала в резиденцию, чтобы побеседовать с Мэрион (она назвала это «эксклюзивным интервью») о том, изменилось ли после похищения что-нибудь в ее мировоззрении. На самом деле говорила в основном она, вставляя в свои вопросы многословные сентенции о тяжелой участи женщин. Ответы Мэрион получались куда короче.

А Рэй… Рэй по-прежнему не писал и не звонил. Даже когда он жил на Аляске, даже когда женился, все равно они хоть раз в неделю да разговаривали. А тут — месяц, второй…

Мэрион не верила, что он просто так вот взял и забыл ее. Она закрывала глаза и вспоминала, как он стоял рядом с ней на коленях — бледный, по щеке текла кровь, и не было сил поднять руку, чтобы стереть ее. И как сказал: «Сдаюсь… если хочешь знать, я тоже тебя люблю». Нет, он не обманывал ее тогда, эти слова шли из души. Но продолжающийся приступ дурацкого благородства («Ах, я попал в тюрьму — теперь я ей не пара!») — это как раз в его стиле.

Если бы только ей удалось с ним увидеться, поговорить! За руку взять, в глаза заглянуть… Он бы живо забыл все эти глупости!

Поэтому, когда папа сказал, что вопрос с экстрадицией Рэя уже практически решен, ей сразу пришло в голову: значит, его скоро повезут в Штаты, и повезут не итальянские полицейские, а фэбээровцы — это Мэрион знала наверняка, недаром они с Рэем смотрели столько боевиков.

Наверняка папа может сделать так, чтобы им разрешили увидеться, хоть ненадолго, на несколько минут. Или чтобы дали сесть рядом с ним в самолете — ведь самолет-то будет обычный, рейсовый, а не какой-то там специальный, и она вполне имеет право лететь тем же рейсом!

Но отец отнесся к этой идее скептически:

— Понимаешь, у ФБР есть определенные инструкции по перевозке заключенных. Едва ли они станут нарушать их ради того, чтобы ты могла пообщаться с Рэем.

— Но ведь можно попросить у дяди Фреда! — тут же нашлась Мэрион.

Дядя Фред на самом деле не был ей дядей и вообще родственником. Но он был старым другом отца — Мэрион помнила его столько же, сколько себя — и работал в ФБР, в Вашингтоне, причем на должности ни больше ни меньше как помощника директора.

— Уж он-то точно сумеет помочь! — торжествующе добавила она.

Увы, и эта идея не вызвала у папы энтузиазма.

— Ну… — начал он и осекся. Вид у него сделался кисловатый и мрачный. — Видишь ли, мне не совсем удобно сейчас его о чем-то просить.

— Вы что — поссорились?

— Не то чтобы поссорились… ну… в общем, в позапрошлом году он попросил меня повлиять на одного человека из сенатской подкомиссии, а мне в тот момент это было не совсем кстати…

— И ты ему отказал? — с ужасом догадалась Мэрион. — Ты что, не подумал, что завтра потребуется, может быть, его тоже о чем-то попросить?

— Нет, не подумал! — огрызнулся отец. — Как я мог предполагать, что кто-то из моих родственников в тюрьме окажется?!

Поскольку дело происходило во время ужина, то далее последовала попытка увести разговор в сторону:

— И вообще, сколько раз я тебя просил не разговаривать о делах за столом! Я не чувствую даже, что ем!

Но Мэрион не так-то просто было сбить с пути:

— Не хочешь ты, так я сама позвоню!

В самом деле, почему бы и нет?! Ведь дядя Фред, когда ей было лет семь, называл ее своей крестницей и шумно восхищался тем, какие у нее красивые локоны отросли, а как-то, приехав под Рождество, привез ей набор чудесных шариков на елку. И уж с ней-то он точно не из-за какой сенатской подкомиссии не ссорился! И Рэя он тоже знает…

— Как только Рэй окажется в Штатах, мы будем требовать его освобождения под залог. Ты что, не можешь потерпеть еще один день? — спросил отец безнадежно.

— Не могу! — отрезала Мэрион.

Как он не понимает, что она уже устала ждать и что теперь, когда впереди забрезжила надежда, каждый лишний не то что день — час ожидания невыносим!

К дяде Фреду она поехала — ведь куда сложнее отказать человеку лицом к лицу, чем по телефону. Предварительно, конечно, позвонила, сказала, что у нее есть к нему большая просьба, но она хотела бы изложить ее лично — тем более что, по счастливой случайности, как раз завтра на несколько дней приедет в Вашингтон.

Она была уверена, что папа станет возражать против ее поездки в Штаты, но он лишь поморщился и махнул рукой:

— Хочешь лететь — лети.

Странное дело, до похищения он ей шагу не давал спокойно ступить, а теперь больше не настаивал ни на охранниках, ни даже на том, чтобы она непременно всюду ездила на машине с шофером!

И она съездила в Вашингтон к дяде Фреду, и поговорила с ним, и получила телефон спецагента Ковольски, который должен был сопровождать Рэя. Как сказал дядя Фред: «Сама понимаешь, я не могу приказать ему нарушить служебную инструкцию (честно говоря, Мэрион не понимала), так что разрешить ли тебе встретиться с Рэем, решать будет он и только он».

Со спецагентом Ковольски она тоже созвонилась и, когда он приехал в Рим, встретилась — и сумела его обаять и уговорить…

Ковольски велел ей, когда объявят посадку, не ждать, а идти в самолет. Но Мэрион все равно ждала — хотелось как можно быстрее увидеть Рэя.

Толпа у входа постепенно рассеялись: люди один за другим, невольно пригибая головы, хотя роста там вполне хватало, скрывались в телетрапе — гибком «рукаве», соединявшем аэропорт с самолетом. Наконец осталась только Мэрион и стоявшая у входа в «рукав» и выжидательно поглядывавшая на нее стюардесса. Делать нечего, Мэрион отдала ей половинку посадочного талона и тоже шагнула в «рукав». Ее место было у окна, но она поменялась местами с соседкой и устроилась у прохода, пожирая тазами вход в самолет.

Поодиночке и парами вошли еще несколько пассажиров, салон был уже почти заполнен. Потом наступило затишье, но одна из стюардесс продолжала стоять у входа.

Внезапно она встрепенулась, Мэрион услышала: «Сюда, пожалуйста, направо!» — и в проходе появились три фигуры.

Агент Ковольски — лобастый коротко стриженный брюнет лет сорока, похожий на итальянца, шел впереди, его напарник агент Бердик — сзади. А между ними — Рэй!

В той самой оливковой рубашке, которую она когда-то ему купила; через руки переброшен пиджак — Мэрион поняла, что это чтобы прикрыть наручники — он похудел и выглядел каким-то зажатым, будто деревянный; под скулами появились тени.

Она позвала мысленно: «Рэй! Рэйки!» — словно услышав, он повернул голову. Увидел ее, на мгновение замер, словно задохнулся, и сразу отвел взгляд. Ковольски тоже заметил ее, кивнул, и Мэрион по параллельному проходу устремилась вслед за ними в хвост самолета.

Рэя посадили в самый задний ряд, к окну. Теперь он уже смотрел на нее, не скрываясь. Рядом с ним сел Бердик, Ковольски же обернулся к ней.

— Мисс Рамсфорд, я вынужден буду вас обыскать.

Мэрион проследовала за ним в конец самолета. Отодвинув занавеску, он шагнул в подсобку — стоявшие там две стюардессы удивленно оглянулись.

— Прошу прощения, не могли бы вы нас оставить на пару минут, — сказал агент, и девушки вышли.

Обыск длился меньше минуты — как ей показалось, вечность. Когда рука Ковольски чуть дольше, чем это было необходимо, задержалась на ее талии, Мэрион зыркнула на него глазами, но потом опомнилась: не стоит портить отношения — и скроила на лице вежливую индифферентную улыбку.

Наконец Ковольски отступил от нее.

— Дайте мне вашу сумочку.

Мэрион покорно протянула требуемое — он открыл, порылся.

— Хорошо. — Вернул сумочку. — Теперь еще одно: помните, вы не должны разговаривать ни о суде, ни о подробностях дела.

— Да, вы говорили.

— Хорошо, пойдемте.

Они вернулись к заднему ряду, Ковольски молча махнул Бердику, тот встал и вышел в проход.

— Садитесь, мисс Рамсфорд. Какое у вас место?

— 18-А… то есть 18-С, — на ходу ответила она, скользнув — скорее, пока не передумали! — на освободившееся кресло рядом с Рэем.

Рядом… наконец-то!

Он сидел неподвижно, не глядя на нее, а уставившись на какую-то точку прямо перед собой. Мэрион стало не по себе, и она нерешительно положила ладонь ему на плечо. Рэй, не поворачивая головы, взглянул искоса, сказал — так, будто что-то сжимало ему горло:

— Килька…

И Мэрион, никого не стесняясь, обхватила обеими руками его руку и ткнулась лбом в плечо. Почувствовала, как он потерся щекой об ее затылок.

— Зачем ты… — Она замотала головой, чтобы не смел говорить глупости, и Рэй послушно замолчал.

Теплый, живой… и пахло им, и в ее руке лежала знакомая узкая ладонь…

— Не плачь, — попросил он.

— Я и не плачу.

— Я же слышу, как ты всхлипываешь.

— Это у меня насморк. — На самом деле слезы текли сами, и Мэрион незаметно вытерла их об его рукав.

— Мисс… — До нее не сразу дошло, что ее теребит за плечо стюардесса, повторяя, наверное, уже в третий раз: — Мисс, пожалуйста, сядьте прямо и пристегните ремень!

— Да, конечно, извините! — Мэрион пристегнулась и откинулась на спинку; взяла Рэя под руку, чтобы продолжать чувствовать его.

Странное дело, она так долго обдумывала то, что скажет ему при встрече, а теперь в голову лезли всякие неважные мелочи. А может, мешало присутствие сидевшего слева от нее Ковольски.

— Папа в отставку подал, он тебе говорил? Он пока еще в Риме, но недели через две домой приедет.

— Знаю, — кивнул Рэй и вздохнул. «Все из-за меня!» — угадала непроизнесенное вслух Мэрион. Быстро, чтобы не дать ему зациклиться на этой мысли, сказала:

— И еще знаешь что?!

— Что?

— Нам удалось Мики переманить! То есть уговорить, чтобы он у нас работал. Так что он тоже скоро приедет в Нью-Гемпшир и будет нам пиццу печь!

Рэй рассмеялся каким-то странным рыдающим смешком.

— Я этой пиццы на всю жизнь, наверное, наелся. В тюрьме ее каждый день давали.

— Не вспоминай! — Мэрион стиснула его руку. — Не надо! Теперь все будет хорошо — слышишь?

Она знала, что из аэропорта его повезут в тюрьму и лишь потом, наверное, отпустят под залог, знала, что предстоит еще суд — и все же чувствовала себя счастливой; настолько, что, казалось, в душе тихонько звенят хрустальные колокольчики.

Потому что они с Рэем ехали домой — вместе.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Запах дома, прежний, родной и уютный, был первым, что ощутил Рэй, войдя в холл. И сразу вслед за этим — Ри. Она с радостным визгом слетела по лестнице и бросилась ему на шею так, будто они не виделись несколько месяцев, а не расстались в аэропорту всего четыре часа назад. Из боковой двери уже спешила мисс Фаро. Одной рукой прижимая к себе Ри, Рэй обнял и ее, на секунду испытал шок: она, всегда такая большая, вдруг оказалась ниже его ростом!

Стоявший рядом Доусон деликатно кашлянул. Продолжая удерживать Ри за руку, Рэй отпустил мисс Фаро и обернулся.

— Мистер Логан, теперь, когда я оставляю вас в столь надежных руках, — адвокат улыбнулся, — позволю себе откланяться.

— Да… — начал Рэй, хотел спросить, что же будет дальше, но тот опередил его:

— Я позвоню вам в начале недели. Тогда, наверное, и подъеду. Вы же пока отдыхайте.

— Спасибо, — кивнул Рэй.

— Надеюсь, вы помните, что вы не должны покидать пределы штата. И постарайтесь по минимуму общаться с репортерами.

— Да, конечно.

Репортеры действительно дежурили у ворот и, едва завидев машину, чуть ли не под колеса начали бросаться — стучали в стекла, тряся микрофонами, наперебой галдели вопросы. Охранники с трудом оттеснили их, не дав проникнуть за ограду вслед за машиной. Насколько Рэй помнил, у ворот всегда хватало одного человека, но сейчас охранников было трое.

— Ну что ж, — снова улыбнулся адвокат, — мистер Логан, дамы… — Склонил голову, прощаясь, и вышел.

— Рэйки! — Ри чуть ли не подпрыгивала на месте, широкие рукава изумрудной блузки трепыхались как крылья. — Мы уже приготовили тебе комнату, твою прежнюю!

— Да погоди ты! — Рэй закрыт глаза и глубоко вздохнул, до конца проникаясь этим неповторимым ощущением: он — дома!

— Ты чего? — Она потянула его за руку.

— Ничего. — Улыбнулся. — Пойдем.

— Обед через час. И ждать он никого не будет, — сказала мисс Фаро.

Сколько раз в жизни он слышал от нее эти слова…

Комната действительно была та самая, и Рэю показалось, что, войдя сюда, он перенесся на добрый десяток лет назад. Светло-серые стены — он сам их перекрасил в выпускном классе, решив, что синий зигзаг на желтом фоне выглядит чересчур по-детски, и черно-желтый ковер на полу, и секретер с книжными полками в углу…

— Я все твои вещи привезла из Рима, — Ри раскрыла стенной шкаф, гордо повела рукой на развешанную на плечиках одежду. — И еще купила тебе там две пары мокасин и джемпер.

Говорить «Ну зачем ты это делаешь, у меня все есть!» было бесполезно, это Рэй уже усвоил. Поэтому кивнул:

— Спасибо.

Больше всего ему сейчас хотелось раздеться и как следует вымыться — хотя одежду, в которой он приехал, он надел всего за полчаса до того, как вышел за ворота Реббибии, но казалось, что она насквозь пропахла тюрьмой.

— Теперь я тебе наконец могу все-все рассказать! — Ри уходить явно не собиралась. — А то в самолете нельзя было, фэбээровец этот заявил категорически, что я ни слова о судебных делах не должна говорить, иначе он мне не разрешит с тобой сидеть.

— Ладно, рассказывай. Только отвернись к окну, я переодеться хочу.

— Подумаешь! — она скорчила рожицу, но отвернулась. — Так вот, слушай!..

Многое из того, что Ри рассказывала, Рэй уже знал, но не хотел портить ей удовольствие, поэтому слушал, не перебивая.

Рамсфорд развернул мощную кампанию в СМИ, стараясь сформировать общественное мнение в пользу Рэя. Этим и объяснялось присутствие возле дома репортеров — Рэй Логан стал личностью, известной если не всей стране, то по крайней мере всему штату.

История похищения Мэрион рассказывалась и пересказывалась десятки раз, со всеми подробностями, Рэй при этом выставлялся чуть ли не национальным героем. Да, он стрелял в Тони, да, ударил Сантуццу, да, угрожал им пистолетом — но мог ли он поступить иначе?! В газетных статьях приводилась статистика гибели заложников в случаях похищения, рассказывалось о посттравматическом синдроме. Вспомнили и о трагедии, случившейся в свое время с матерью Мэрион.

В большинстве статей, явно или между строк, прослеживалась одна и та же мысль: если бы Рэй не сделал того, что ему теперь вменяют в вину, то Мэрион Рамсфорд, скорее всего, не было бы сейчас в живых.

На этом же собирался строить линию защиты и Картер Доусон, лучший и опытнейший специалист по уголовным делам из компании «Рамсфорд, Фогг, Такер и Со.» — не на отрицании случившегося, а на сопутствующих этому обстоятельствах, на тех самых обстоятельствах, которые вынудили нормального законопослушного гражданина поднять оружие против преступника и похитителя.

Ри уже дала несколько интервью, где красочно расписывала, как ужасно было стоять в тесной бетонной нише, борясь за каждый глоток воздуха и не зная, выйдет ли она когда-нибудь оттуда.

Рэй знал, что и ему рано или поздно придется общаться с репортерами, но пока, по словам Доусона, он был к этому еще не готов. Поэтому, встретив в аэропорту, адвокат провел его вместе с фэбээровцами через служебный выход, минуя дежуривших в зале прибытия репортеров (каким образом те узнали, что Рэя привезут именно сегодня, оставалось загадкой).

— …Меня сегодня репортеры в аэропорту чуть не затоптали! Тебе-то хорошо, ты быстренько смылся, а меня они обступили и в оба уха вопросами забросали — где ты и как долетел… — отвернувшись к окну, вдохновенно тараторила Ри. При этом, как выяснилось, она каким-то образом ухитрялась подглядывать, потому что, едва Рэй успел снять рубашку, внезапно обернулась.

— Ой, а что это у тебя?!

Наколку на бицепсе он сделал пару месяцев назад, со скуки. В тюрьме был один китаец, который мастерски накалывал всем желающим татуировки; платой служила стандартная тюремная «валюта» — сигареты. Лично Рэю его татуировка обошлась в две пачки.

Едва сделав ее, он почти сразу пожалел об этом — нужно было быть умнее, все-таки ему уже не шестнадцать лет! Но смотрелась татуировка неплохо: небольшой, всего дюйма четыре, дракон; крылья с черной окантовкой переливались зелеными сполохами.

Вот на этого-то дракона и уставилась теперь с восхищением Ри. Потрогала пальцем, погладила.

— Как здорово! А больно было?

— Да нет, не очень. Чесалось только потом пару дней.

Она еще погладила по бицепсу — и вдруг обняла, обхватила, прижалась лицом и губами к шее.

— Рэйки… Ты вернулся, Рэйки, о господи…

— Ты что делаешь, от меня же потом пахнет! — Надо бы, но не было сил отстраниться, поэтому он поцеловал ее в макушку.

— Ну и пусть.

Она подняла голову, взглянула снизу вверх.

— Наконец-то… — не договорила, просто потянулась к нему.

Поцелуй был глубоким и сладким — как во сне, в мечтах, которые все последние месяцы Рэй гнал от себя, повторяя мысленно: «Не надо, забудь, ведь этому не суждено сбыться!» Но все его благие намерения рассеялись в пыль в тот миг, когда он встретил в самолете сияющий взгляд ее синих глаз.

— Рэйки, — оторвавшись на миг от его губ, прошептала Ри, и не было больше ни сил, ни желания говорить «не надо». Она — его судьба, его любимая, и целовать ее — самое правильное и естественное, что только может быть в жизни…

Рэй опомнился первым:

— Мне надо идти. — Пробежался быстрыми поцелуями по лицу Ри, стремясь за эти секунды насытиться тем, чем насытиться было невозможно. — Мисс Фаро ругаться будет, если мы к ужину опоздаем. А я еще помыться хочу.

— Ну и иди… мойся! — Она полуобиженно отступила, напоследок погладив его по плечу.

— Пойду. А ты отвернись и не подглядывай больше.

После ужина Рэй довольно скоро ушел спать. Сказал, что глаза слипаются, вид при этом имел сонный — и ушел, даже не поцеловав ее на ночь. На первом этаже тоже вскоре все затихло, последние годы мисс Фаро ложилась спать очень рано.

Тишина… Не хмурая и гнетущая, а манящая, словно рождественская елка, под которой лежат подарки. Потому что где-то в этой тишине был Рэй…

Лучшего шанса, чем сегодня, у нее не будет — каким-то непостижимым, свойственными именно женщинам «шестым чувством» Мэрион поняла это в тот момент, когда он перед ужином целовал ее. Почувствовала его желание, поняла, что он сейчас переполнен радостью оттого, что вернулся домой, после долгих недель заключения чувствует себя свободным — и хоть ненадолго перестал думать о и о том, что, возможно, ему грозит тюрьма. А завтра запросто может опомниться и снова начать талдычить свое «мы не должны», «ты должна»…

То, что она собиралась сделать, вызывало у нее самой веселый ужас. Но решила — отступать не смей! — таким был ее девиз; проблема крылась лишь в том, что Мэрион плохо представляла себе, как именно осуществить задуманное. Была, правда, книга «Как соблазнить мужчину вашей мечты», она скачала ее из интернета и тщательно проштудировала. Авторша утверждала, что нужно войти к нему босиком, в пеньюаре (желательно, чтобы в спальне при этом горели свечи и играла нежная негромкая музыка) и исполнить перед ним эротический танец — успех гарантирован.

Мэрион представила себе реакцию Рэя, если она войдет к нему среди ночи и, ни слова не говоря, начнет отплясывать непонятно что. Наверняка вместо того, чтобы соблазниться, он спросит, глядя на нее, как на буйнопомешанную: «Эй, ты чего это?!»

И что делать со свечами и музыкой?

Мысленно она ругала себя: ну что стоило в выпускном классе, когда Джок Биллигинс ее изо всех сил обхаживал и объяснялся в любви, зайти с ним дальше поцелуев — тогда бы у нее сейчас был хоть какой-то сексуальный опыт! Но — отказалась, и теперь, возможно, была последней двадцатидвухлетней девственницей в штате, понятия не имевшей, как подступиться к мужчине.

Порнофильмы тоже ощутимым подспорьем не стали (за последние недели Мэрион просмотрела их добрый десяток, тайком, потому что… конечно, она уже совершеннолетняя, но если бы папа или мисс Фаро узнали, что она их смотрит, было бы очень неудобно). Там про соблазнение ничего не было, все герои, не задумываясь, сразу переходили к действию.

Что ж, оставалось положиться на здравый смысл — и на Рэя. Он всегда понимал ее, должен понять и сейчас.

Вместо пеньюара Мэрион решила надеть сиреневый шелковый халатик-кимоно. Он ей идет, мало что прикрывает и при этом не смотрится как нижнее белье. Саму же «операцию» осуществить в полночь — по данным интернета, на это время приходится пик сексуальной активности мужчины.

Ну и кроме того — наверное, стоит дать Рэю хоть несколько часов поспать…

Открыл он не сразу. Был в одних трусах и вид имел сонный и взъерошенный.

— Что случилось?!

— Ничего, — сказала Мэрион, проскальзывая в комнату.

Постояла несколько секунд, пока он смотрел на нее — пусть рассмотрит как следует! — и положила руки ему на плечи.

— Рэйки, я… — привстала на цыпочки, легко коснулась губами уголка его рта.

Что, так и сказать: «Я пришла тебя соблазнить»? Ну пусть он сам догадается, наконец! Тем более, он-то лучше знает, что делать дальше.

Она запустила пальцы в его теплые взъерошенные волосы, потерлась лицом о подбородок, чуть колючий — он не побрился на ночь. Рэй издал короткий прерывистый вздох; его дыхание коснулось щеки Мэрион, это место тут же словно закололо тысячей крохотных мягких иголочек.

— Ри, ты не понимаешь, я…

— Это ты не понимаешь! — перебила она. — У меня ноги замерзли!

Ноги в самом деле замерзли. Что-то недоучла авторша книги «Как соблазнить мужчину…» — или, может, она живет где-нибудь на Гавайях, где всегда тепло?

— Давай ляжем! — Мэрион осторожно, легонько потянула его за руку к постели. — Пойдем!

Сейчас все решится…

Продолжая держать Рэя за руку, шагнула к тахте — он молча, как зачарованный, следовал за ней — и скользнула под одеяло. Подвинулась, давая ему место. Пару секунд он стоял неподвижно, потом, словно решившись, лег рядом и обнял ее одной рукой, но как-то странно — непонятно было, то ли он действительно обнимает, то ли наоборот, пытается удержать на расстоянии.

— Рэйки… — Мэрион нащупала вторую руку, сплела свои пальцы с его и подтянула к лицу; потерлась об нее щекой. Подалась вперед и снова легонько поцеловала в уголок рта — ну ответь же, отзовись!

— Зря ты постриглась. Мне больше нравится, когда у тебя длинные волосы, — сказал Рэй вдруг ни с того ни с сего, пропуская ее коротенькие прядки между пальцами. Зарылся в них носом, помотал головой.

— Я отращу, — пообещала Мэрион. Пододвинулась ближе, положила руку ему на грудь — его сердце билось так, что удары отдавались ей в ладонь.

Поцеловала его в ключицу, погладила ногой по щиколотке — подняла голову и взглянула. Рэй смотрел на нее слегка ошарашенно, словно все еще не понимая, к чему она клонит.

— Ну что ты за человек! — сказала она обиженно. — Я тебя хочу соблазнить, а ты никак не соблазняешься!

— Я — не соблазняюсь?! — Он сдавленно рассмеялся. — Я?!

— Внезапно, рывком обнял ее, уже по-настоящему, и поцеловал — наконец-то поцеловал, так же, как перед ужином, даже лучше.

По спине побежали мурашки, захотелось зажмуриться, но она заставила себя держать глаза открытыми — интересно было досмотреть все до конца.

Оторвавшись от ее губ, Рэй поцеловал в шею; ее халатик вдруг оказался распахнут, Мэрион даже не поняла, когда и как это произошло. Вскинул голову:

— Только не смей меня больше смешить! — Противореча самому себе, вновь рассмеялся. — А то у меня ничего не получится!

Она обрадовалась: раз он сказал «не получится», значит, собирался. Собирался заняться с ней любовью, прямо сейчас, через несколько минут!

— Я больше не буду! — Для убедительности кивнула.

Рэй прижался лбом к ее лбу; Мэрион чувствовала, как он мелко-мелко дрожит, но не от холода — широкая спина, которую она гладила обеими руками, была теплой. Самой ей было холодно до мурашек и в то же время жарко так, что на лбу выступил пот.

Она поцеловала его в щеку, сказала шепотом:

— Рэйки…

— Да, — быстро и глухо ответил он и вскочил с кровати.

Мэрион никогда не видела, чтобы человек так быстро снимал трусы. Она ничего даже не успела рассмотреть, через мгновение они уже летели в сторону, а Рэй снова оказался рядом, под одеялом, только теперь она знала, что на нем ничего нет — совсем ничего. Он снова обнял ее и показался каким-то ужасно крепким и большим.

Если честно, то ей было слегка страшновато — самой себе Мэрион могла в этом признаться. Словно угадав, Рэй провел губами по ее щеке, шепнул на ухо:

— Не бойся.

— Я постараюсь. — Она улыбнулась, но получилось криво и жалобно — хорошо, что он не видел.

Рэй пробежался по ее шее цепочкой быстрых поцелуев, она тоже поцеловала его в плечо, провела кончиком языка по солоноватой коже. Его ладонь легла ей на грудь — сначала легонько, потом смелее; погладила, чуть сжала.

Наверное, ей тоже можно его потрогать, решила Мэрион. Она знала, что мужчины любят, когда их трогают там, поэтому опустила руку вниз — пальцы наткнулись на нечто плотное, гладкое и теплое; коснулась и чуть качнула, чтобы прочувствовать, какая эта штука увесистая.

— Ох-х… — простонал Рэй. — Ты меня убьешь!..

Она быстро убрала руку.

— Но я же не знаю, что надо делать! А ты не говоришь!

— Ничего не надо! Лежи спокойно. Я… я все сделаю сам. — Коротко рассмеялся. Если бы Мэрион и без того не любила его всю жизнь, то полюбила бы сейчас, за этот неловкий смешок. — И не смотри на меня так!

— Как?

— Словно проводишь научный эксперимент! — С этими словами Рэй потянулся и выключил свет.

Он был прав, в темноте все действительно пошло как по маслу. Ей не надо было ни думать, что делать, ни говорить что-либо — только пропускать через себя поток ощущений, самых разных, порой неожиданных, но нельзя сказать, чтобы неприятных. Даже больно не было; в тот момент, когда Рэй, как пишут в романах, «вошел в нее», это получилось не столько больно, сколько странно — неловко и неуютно.

Вскоре он, тяжело дыша, отодвинулся и распластался рядом. Мэрион подумала, что надо бы сказать что-то подобающе-романтичное, хотя на самом деле ее так и подмывало спросить: «И это все?!»

Рэй начал первым.

— Извини… я… я, кажется, тебе больно сделал.

— Да нет, все в порядке, — она погладила его по плечу.

— Я сам знаю, что был не на высоте… но… в следующий раз будет лучше.

— И так все было очень хорошо, — дипломатично запротестовала Мэрион.

Он на ощупь прикрыл ее рот ладонью, поддразнил, как в детстве:

— Врушка — кривые ушки! — Убрал руку и поцеловал. — Следующий раз будет лучше, я тебе обещаю!

Обещание свое Рэй выполнил. Под утро разбудил ее поцелуями; больше не говорил, чтобы она не смотрела на него, только ласкал и целовал.

И ощущения на этот раз были совершенно другие, куда более острые и приятные; в какой-то момент Мэрион поймала себя на том, что ее тело само, независимо от ее воли, отвечает Рэю, движется с ним в едином ритме. И прежде чем они оба забылись коротким счастливым сном, она наконец постигла, что именно люди находят в сексе и почему это занятие им так нравится.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

Они проводили вместе все ночи. Вечером чинно расходились по своим спальням, но не проходило и часа, как Ри проскальзывала в дверь его комнаты и запирала ее за собой. Уходила она на рассвете, стараясь успеть до того, как мисс Фаро проснется и начнет хлопотать на кухне.

Знала ли об этом сама мисс Фаро? В былые годы Рэй был уверен, что от ее внимания не ускользнет ничто из того, что происходит в доме. Но теперь, даже если она и догадывалась, что Ри ночует у него, то не показала это ни словом, ни взглядом. Правда, ни разу и не спросила, почему они оба по утрам выглядят такими сонными.

Вопреки здравому смыслу, вопреки логике Рэя не оставляло ощущение правильности происходящего, словно когда-то его жизнь пошла не в ту сторону, а теперь, будто в фантастическом романе, он вернулся в прошлое и сумел исправить то, что было не так, пошел по «другой ветке».

Он и Ри — вместе… Еще несколько месяцев назад это показалось бы ему невероятным, сейчас же — самым естественным, что только могло бы быть.

Если бы не предстоящий суд, если бы не грозящая ему тюрьма… Рэй старался не думать об этом, выбросить из головы — пусть те немногие дни, что остались у них, будут счастливыми.

А Ри — казалось, никакие проблемы ее не мучают, она выглядела счастливой и беззаботной. Рэй не знал, правда ли она совсем не переживает и не беспокоится о том, что будет дальше, или притворяется, чтобы не портить ему настроение. Не знал — и не хотел спрашивать, просто любовался ею, стараясь наглядеться вдосталь, чтобы потом, если предстоит разлука, было что вспоминать.

Вот она смеется и тянет его за руку: «Рэйки, пошли кататься на лодке!», а вот перед обедом выпрашивает у мисс Фаро «одно маленькое пирожненькое». А вот входит к нему в спальню, в сиреневом халатике и тапочках с пушистыми помпонами; он лежит, закинув руки за голову, и смотрит, как она подходит — ближе, ближе… а потом она лежит в его объятиях и смотрит на него, и глаза сияют так, что от этого взгляда дух захватывает.

В город Ри за эти дни практически не выезжала; съездила лишь один раз, по его настоянию — в аптеку, за противозачаточными таблетками. Рэй ни в коем случае не мог допустить, чтобы она забеременела, когда через месяц-другой им, возможно, суждено на несколько лет расстаться. Сначала он предложил купить презервативы, но Ри брезгливо скривилась и сказала, что ей противно смотреть на «эти резиновые штуки», так что сошлись на таблетках.

Сам Рэй за ограду за эти дни не вышел ни разу. Хотя репортеров у ворот было меньше, чем в день его приезда, но одна-две машины непременно дежурили. Как-то, сидя на пристани, он заметил, что его фотографируют из проплывавшей мимо берега лодки. Первым желанием было отвернуться и уйти, но потом Рэй вспомнил, что Доусон просил, если придется общаться с репортерами, быть с ними полюбезнее, и — делать нечего — улыбнулся и помахал рукой. На следующий день эта фотография красовалась в газете, рядом с пространной статьей о том, что насилие — это, конечно, плохо, но, с другой стороны, человек должен иметь возможность защитить себя и своих близких, иначе зачем бы вообще нужна была вторая поправка?!

Рамсфорд приехал через неделю — ночью, никого не предупредив. Открыл дверь своим ключом, тихонько прошел наверх и… и, очевидно, решил поздороваться с дочерью.

Телефон у изголовья взорвался звонком в четыре утра. Рэй схватил трубку и спросонья не сразу узнал искаженный тревогой голос:

— Рэй, что с Мэрион?! Ее нет в комнате… холодная постель…

— Не волнуйтесь, сэр. — Он не собирался ничего скрывать от сенатора, но, господи, как же трудно оказалось выговорить эти слова! — Все в порядке. Она… она здесь, со мной.

Прерывистый вздох — свидетельство того, что его собеседник услышал и понял.

— Хорошо. Извини, что разбудил. — И, прежде чем Рэй успел ответить неловким «Ну что вы, ничего страшного!», повесил трубку.

Проснувшаяся Ри вопросительно смотрела на него.

— Твой отец приехал, — объяснил Рэй.

— Папа? — она заулыбалась и полезла из-под одеяла. — Пойду поздороваюсь.

— Он знает, что мы… что ты была со мной.

Ри пожала плечами, улыбка ее от этих слов ничуть не увяла. Сказала нараспев, будто стишок:

— Ну и знает, — надела правую тапочку, — ну и что?! — надела и левую.

Уже пошла было к двери, но потом вернулась, нагнулась и потерлась носом об его щеку.

— Спокойной ночи! — После чего ушла уже окончательно. Некоторое время Рэй не спал, прислушиваясь, но она так и не вернулась.

Когда он проснулся, в окно ярко светило солнце, а рядом снова была Ри. Собственно, он и проснулся оттого, что она заверещала чуть ли не над самым ухом:

— Рэйки, просыпайся! Завтрак уже вот-вот готов будет, а ты все спишь и спишь! Рэйки-ии!

Едва Рэй открыл глаза, плюхнулась рядом, облокотившись о его живот.

— А знаешь что?

— Что?

— Вот что! — Нагнулась и поцеловала. — А еще мисс Фаро в честь папиного приезда делает на завтрак вафли!

— Он про нас с тобой что-нибудь спрашивал?

— Нет. Но он же видел, что я у тебя ночевала. — Ри проницательно прищурилась. — Ты что, боишься, что он ругаться будет?! Рэйки, ну что ты как маленький — нам же уже не по десять лет, мы оба взрослые люди! — Вскочила. — Давай, вставай скорей, ты же знаешь, папа терпеть не может, когда к завтраку опаздывают! — Последние слова она произнесла уже у двери.

Опять у нее все так просто! — подумал Рэй, вылезая из-под одеяла.

Конечно, скоро он будет свободен, документы о разводе вот-вот придут — а это значит, что они с Ри могли бы пожениться; да и сам Рамсфорд в свое время говорил, что не будет против, если между ними возникнут, как он выразился, «какие-то отношения». Но это было раньше, а теперь — какому отцу понравится, что его дочь связалась с человеком, которому грозит тюрьма?!

К завтраку Рэй все-таки опоздал и когда вошел в столовую, Рамсфорд уже сидел за столом и ел. В ответ на приветствие он лишь сухо кивнул. Конечно, удивляться тут было нечему — сенатор действительно терпеть не мог, когда его домочадцы опаздывали к завтраку или обеду, но кошки, которые скребли на душе у Рэя, разбушевались пуще прежнего.

Через минуту появилась и Ри, в зеленом брючном костюме без рукавов и с зеленой ленточкой-банданой вокруг головы. У Рэя возникло подозрение, что она нарочно подгадала, чтобы придти позже него и, так сказать, взять огонь на себя.

Увидев ее, сенатор саркастически заметил:

— Ты что, весь свой гардероб перемерить успела перед тем, как почтить нас своим присутствием?

— А что, по-моему, мне этот костюмчик идет! — Ри удовлетворенно оглядела себя и, сев за стол, принялась взахлеб рассказывать, что хочет поменять занавески в своей спальне на бежевато-розовые, в теплой гамме, и со стенами тоже что-нибудь сделать — например, сейчас очень модно покрывать их французской краской с хлопковыми и золотыми нитями.

Рэй подал несколько реплик в попытке поддержать разговор, сенатор же не проронил ни слова, лишь хмыкал да пару раз кивнул.

Доел он первым и, уже вставая, сказал, так же сухо:

— Рэй, когда доешь, зайди, пожалуйста, ко мне в кабинет.

Сказать, что у Рэя в этот момент не екнуло сердце, значило бы соврать. Он покосился на Ри. Она подмигнула ему и скорчила рожицу, которая означала «Папочка сегодня не в духе»; челюсти ее тем временем с аппетитным хрустом перемалывали картофельную вафлю.

В детстве, когда сенатор почему-либо был недоволен им, она не раз вступалась за него — без приглашения вкатывалась в кабинет и заявляла: «Папа, не сердись на Рэя, он ни в чем не виноват!» Но чтобы она защищала его еще и тут — это было бы вообще ни в какие ворота.

Поэтому Рэй ответил ей беззаботной улыбкой и, хотя кусок в горло не лез, мужественно положил себе на тарелку еще вафлю, сдобрив ее взбитыми сливками.

Когда он вошел в кабинет, Рамсфорд разговаривал по телефону. Прикрыв ладонью микрофон, бросил: — Запри за собой дверь, — и снова погрузился в разговор. Обычно дверь в кабинет никогда не запиралась, и Рэй почувствовал себя еще более неуютно.

Собственно, догадаться, о чем пойдет речь, было нетрудно, поэтому, едва сенатор повесил трубку, Рэй начал первым:

— Сэр, я понимаю, о чем вы хотите поговорить, и хочу сразу сказать, что, конечно, Мэрион могла бы найти себе мужа и получше. Но так уж вышло, что она любит меня. И я тоже люблю ее.

— Это что, следует понимать как просьбу о формальном благословении? — сквозь мрачную мину Рамсфорда неожиданно прорезалось нечто вроде ухмылки.

— Да, сэр. И я не… я никогда не обижу ее и постараюсь, чтобы она была со мной счастлива.

— Знаю, сынок, — сказал сенатор неожиданно мягко. — Я с самого начала, чуть ли не с детства видел, что это неизбежно. Ей никогда никто был не нужен, кроме тебя. Так что — если, конечно, это вам надо — я благословляю вас.

— Да… Спасибо, сэр, — Рэй еле сумел скрыть вздох облегчения, подумал, что Ри была права: они же взрослые люди и непонятно, с чего он вообще так паниковал!

— Но я о другом с тобой хотел поговорить, — продолжил сенатор, — давно хотел, все откладывал. Речь пойдет о твоей матери.

— Что? — От неожиданности Рэй даже привстал. — Что?!

— Я хочу поговорить с тобой о твоей матери.

— Но… — Все слова разом вылетели из головы. Показалось — этих семнадцати лет не было; на секунду Рэй почувствовал себя тем самым мальчиком, который месяц за месяцем, вопреки всякой надежде, ждал маму и, лежа по ночам без сна, думал: а может, она попала в аварию, потеряла память и не знает, где ее дом, может, ей нужна помощь?! — Как… с ней что-нибудь случилось, сэр?

— Нет, — покачал головой сенатор. — С ней все в порядке. — Достал из стола папку, положил на стол и прикрыл ладонью. — Она живет в Калифорнии — давно уже, с тех самых пор, как уехала. Замужем, сыну четырнадцать лет…

— Но вы же говорили, что ничего о ней не знаете и что у полиции о ней нет никаких сведений!

— В тот момент я действительно ничего не знал. Позже, когда ты уже жил здесь, я нанял частного детектива и он ее разыскал.

— Но зачем? И почему вы мне ничего не сказали?

— Пойми, Рэй — я обязан был знать, где она и что с ней! Я отвечал за тебя и не хотел никаких… неожиданностей.

— А мне вы ничего не сказали, — повторил Рэй, больше для себя, чем для сенатора.

— В то время я утешал себя мыслью, что действую в твоих интересах: раз она тебя бросила, то ты ей не нужен, и у меня в доме тебе будет лучше, чем с ней. Но теперь я могу сказать правду — в первую очередь я беспокоился за Мэрион. Если бы ты тогда уехал, не знаю, как бы она это пережила.

— Почему вы думаете, что я бы уехал?

— Я не хотел рисковать. Так что постарайся понять меня — и прости… если сможешь.

— Она искала меня, сэр? — спросил Рэй после паузы.

— Нет. Если бы она стала тебя искать, я бы, разумеется, сказал тебе. Но она не искала.

— Откуда вы знаете?

— Я попросил Сэма Майерса сообщить мне, если она или кто-то другой будет спрашивать о тебе. — Рамсфорд неловко пожал плечами. — Ладно, Рэй, я сам знаю, что виноват, я должен был рассказать тебе обо всем этом раньше. Но так уж вышло… Вот, возьми, — подтолкнул к нему папку. — Тут отчеты частного детектива.

— Да, сэр, спасибо. — Рэй потянулся и взял папку. — Я пойду, ладно?

Встал и шагнул было к двери; но обернулся, услышав сказанное вслед:

— Только не забудь, пожалуйста — тебе сейчас нельзя выезжать за пределы штата!

— А когда? Сами понимаете, после суда это все может, — криво усмехнулся, — отложиться на о-очень долгое время.

— Она никогда не искала тебя, сынок, — повторил сенатор.

— Да, я слышал. Но я — я сам хочу увидеть ее! — Дальнейших возражений Рэй слушать не стал, просто вышел из кабинета.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Сиденья из желтой кожи были мягчайшими, казалось, что садишься не в кресло, а в ванну с водой.

— К вашим услугам видеотека — у нас имеется более трехсот фильмов на любой вкус, — с любезной улыбкой протараторила миниатюрная японка-стюардесса. — Могу предложить также легкий завтрак, кофе, шампанское и фрукты.

— Спасибо. Пока ничего не нужно, — сказал Рэй, и она ушла к себе — в этом небольшом, изнутри похожем на салон комфортабельного лимузина «Лир-Джете» кроме него и Ри, других пассажиров не было…

Вечером того же дня, когда Рамсфорд отдал ему папку с отчетами, он снова позвал Рэя к себе и мрачно спросил:

— Ты все еще намерен ехать в Калифорнию?

— Да.

— Ладно, скажи мне, когда — я все организую.

Рэй, еще не отошедший до конца от утреннего разговора, вякнул было что-то в том смысле, что сам может разобраться в своих делах.

— Тебе что, не терпится снова в тюрьму? — перебил Рамсфорд. — Если обнаружится, что ты пересек границу штата, освобождение под залог могут аннулировать. Полетишь частным самолетом, на внутренних рейсах для них паспортный контроль менее строгий.

— Хорошо. Спасибо, — угрюмо поблагодарил Рэй. — Я бы хотел поехать как можно скорее, буквально завтра-послезавтра.

— Да уж, лучше съезди поскорее. На следующей неделе, в пятницу, предварительное слушание по твоему делу. — Если не словами, то тоном сенатор дал понять, что считает эту поездку затеей совершенно неуместной. — Мэрион полетит с тобой?

— Да. — Для Ри то, что он поедет в Калифорнию, было ясно сразу, как и само собой разумелось, что поедет не один. Едва он успел рассказать ей о разговоре с отцом, она спросила: «Ну, так когда мы едем?»

— Ладно. Я все организую, — повторил Рамсфорд.

— Спасибо, — еще раз поблагодарил Рэй. Выходя из кабинета, он чувствовал себя на редкость неловко.

В тот же день за ужином сенатор сообщил:

— Вы полетите завтра.

— Спасибо, папа! — заулыбалась Ри.

— Спасибо! — отозвался Рэй.

— Надеюсь, одного дня вам хватит? Машина заказана на твое имя, самолет тоже, — обернулся сенатор к дочери. Хмуро взглянул на Рэя. — А ты постарайся там нигде излишне не светиться.

Вот так и получилось, что они оказались в этих мягких креслах, в этом уютном, обшитом панелями из карельской березы салоне самолета, принадлежавшего кому-то из знакомых Рамсфорда.

Ри начала было рассказывать про то, как вчера целый час лазала по интернет-сайтам университетов — сравнивала и прикидывала, где ей лучше будет учиться — но очень быстро поняла, что Рэй не в настроении разговаривать, и притихла. Положила голову ему на плечо, он обнял ее, и довольно скоро она задремала, уютно посапывая.

Рэй тоже закрыл глаза, но спать не мог. Еще несколько часов, всего несколько часов, и он увидит ЕЕ…

Когда Рамсфорд сказал «отчеты», Рэй подумал, что он оговорился. Но оказывается, вот уже пятнадцать лет детективное агентство «Саммерс и Такада» каждые полгода присылало сенатору отчеты, описывающие жизнь Рэнди Вальдоа — так звали теперь мать Рэя — короткие, буквально в несколько абзацев; к каждому отчету прилагалось по три-четыре фотографии.

Она жила на севере Калифорнии, почти у границы с Орегоном, и работала в магазине при автозаправке. Заправкой этой и соседствующим с ней гаражом владел муж Рэнди, Питер Вальдоа. Несмотря на испанскую фамилию, на мексиканца он ничуть не смахивал — высокий, сероглазый, с вьющимися каштановыми волосами и добродушной улыбкой. Замуж за него Рэнди вышла через два месяца после отъезда из Миссури, еще через три года у них родился сын — Уильям, или, как его называли дома, Уилл.

По фотографиям из отчетов можно было проследить всю историю семьи — вот Рэнди еще беременна, а вот она с малышом на руках. Он постепенно растет, а она почти не меняется, лишь похудела слегка да лицо загорело и обветрилось. Вот Питер сломал ногу — он на костылях, а Уилл, ему уже лет восемь, едет на велосипеде на заднем плане.

Рэю было странно думать, что этот мальчик, которого он никогда, кроме как на фотографиях, не видел — его брат. Но они даже внешне были немного похожи — оба светловолосые и худощавые; и форма лица, и разрез глаз одинаковый. Только у Уилла таза были голубые, как у матери… и у Нетти.

Интересно, был ли отъезд матери заранее обдуманным шагом? — вопрос этот, непонятно почему, не давал Рэю покоя. Знала ли она, что не вернется, или случайно встретила человека, который предложил ей уехать с ним — возможно, даже не зная, что у нее есть дети — и, измученная безденежьем, заботами и мыслями о не сложившейся судьбе, бросилась за ним, как головой в омут, решив начать новую жизнь в Калифорнии.

Скорее, второе, потому что она захватила с собой только сумку, не взяла ни деньги, которые копила на машину — именно они позволили Рэю продержаться первое время — ни одежду, ни белье, ни даже свою любимую щетку для волос. На ней оставалось несколько светлых длинных волосков, Рэй порой брал ее в руки и прикладывал к лицу — казалось, от нее пахнет мамой. Потом, после смерти Нетти, перестал.

Калифорния — штат, который славится своим солнечным климатом — встретил их пасмурным небом и мелким противным дождичком.

Перед тем, как выйти из самолета, Рэй натянул оранжевую бейсболку с козырьком: какая-никакая — а маскировка, ведь известно, что яркий галстук, шейный платок или шляпа отвлекают внимание окружающих от лица. Прочая его одежда — поношенные джинсы и зеленоватая футболка с изображением стодолларовых купюр — делала его неприметным и похожим на туриста, толпы которых в летние месяцы заполоняют Калифорнию, Зато Ри в полосатом летнем платье без рукавов и белой широкополой шляпе выглядела настоящей красавицей.

У трапа уже ждал молодой человек в форме, похожей на пилотскую; на бейджике на груди было написано «Энди Стоуэлл, менеджер». Рэя он одарил голливудской улыбкой на тридцать два зуба, но основным объектом его внимания стала Ри.

— Мисс Рамсфорд, добро пожаловать в Калифорнию! Ваша машина стоит на парковке — позвольте, я провожу вас туда. Или, возможно, вы хотите сначала выпить чашечку кофе в комнате отдыха?

— Нет, благодарю вас, — покачала головой Ри, после чего Стоуэлл отвел их на стоянку и, вручив ключи от белой «Тойоты», сообщил:

— Если вам понадобится карта, она в бардачке. Счастливой поездки!

До городка с громким название Салливан-сити, на въезде в который стояла та самая заправка, было 75 миль.

За руль села Ри — если, не дай бог, остановит полиция, то Рэю, как правильно сказал сенатор, не стоит светиться. Впервые он увидел, как она водит машину: на пределе разрешенной скорости, почти не притормаживая на поворотах и при этом ухитряясь еще поглядывать по сторонам на вывески.

Но отметил он это лишь краешком сознания, сосредоточенный на другом: осталось всего шестьдесят миль… пятьдесят восемь… Что ОНА скажет, когда его увидит? И вообще, узнает ли, или придется неловко представляться?.. Пятьдесят пять миль… Спросит ли она про Нетти?

Он не знал, почему так торопится, не знал, что скажет при встрече — но потребность увидеть ЕЕ была настолько сильна, что отметала все доводы разума.

Еще миля… еще… еще…

Совсем немного уже осталось, совсем немного!..

Въехав на заправку, Ри сказала — почему-то шепотом, хотя в машине, кроме них, никого не было:

— Это… это здесь…

К ним уже спешил чернокожий парнишка-заправщик:

— Вам заправиться, мисс?

— Полный бак, — кивнула Ри. — А мы пока зайдем в магазин. — Обернулась к Рэю. — Пойдем?

— Да. — Вылез из машины, пару секунд постоял, собираясь с духом, и пошел к магазину. На пороге снял бейсболку, сунул в карман.

Звякнул колокольчик, и женщина, стоявшая за прилавком, обернулась.

Она узнала его сразу — Рэй понял, что узнала. Замерла, напряглась и вперила в него взгляд. На первый взгляд она мало изменилась, лишь присмотревшись, можно было увидеть, что фигура уже потеряла прежнюю стройность. Обветренное лицо, морщинки вокруг глаз…

Он подошел к прилавку, глядя на нее глаза в глаза, сам не зная, что собирается сказать в следующий момент — «Как ты могла нас бросить?» или «Я тебя ненавижу!» или просто «Мама!»

— Мама! — голос, громко произнесший это слово, был не его. И даже не похожий на его — мальчишеский, ломкий…

Откуда взялся пацаненок? Еще секунду назад в магазине никого не было! Но вот он — подошел к матери, растерянно переводит взгляд с нее на Рэя и обратно.

— Мама, что случилось?!

— Ничего, сынок! — ответила она; обняла мальчишку за плечи, будто защищая.

Рэй сглотнул.

— Пачку «Мальборо», пожалуйста. У вас найдется сдача с сотни?

— Да, конечно.

Не считая, сгреб с прилавка мелочь и большими шагами вышел из магазинчика.

Ри догнала его уже у самой машины, схватила за локоть. Рэй резко обернулся и только увидев, что это она, вспомнил об ее существовании. А он-то было подумал…

— Садись, поехали.

Едва дождался, пока она расплатится с заправщиком и сядет в машину, и рванул с места.

Хватило его ненадолго — едва заправка скрылась из виду, он затормозил машину на обочине. Несколько секунд сидел неподвижно, пытаясь справиться с тем, что рвалось изнутри, потом резко ударил обоими кулаками по рулю…

— Рэйки, ты чего?! — Ри испуганно уставилась на него, схватила за рукав. — Ты чего?..

Рэй даже не сразу понял, что плачет, настолько он забыл это ощущение. Нетерпеливым движением вырвался от нее и потянулся к ручке — выйти из машины; остановиться он сейчас не мог, а позволять ей смотреть на это было стыдно.

— Рэйки! — Вцепилась в локоть, тянет обратно; он задергался, пытаясь высвободиться, но Ри держала мертвой хваткой. — Рэй, ну пожалуйста!

Он обернулся к ней, хотел сказать «Пусти меня, не трогай», но из горла сам собой вырвался долгий мучительный всхлип; перед глазами все туманилось от слез.

— Рэйки, любимый, милый, — она притянула его к себе, и Рэй с невольным облегчением уткнулся лицом ей в плечо. — Ну что ты, не плачь, не надо! — Почувствовал, что она обнимает его, гладит по спине, целует в макушку.

Он тоже обнял ее, стараясь еще теснее прижаться. Теплая, маленькая, самая близкая — единственный по-настоящему близкий человек…

— Не плачь… пожалуйста, не надо! — бормотала Ри в ухо. — Ну хочешь — вернемся, я ей морду расцарапаю?!

— Не надо… — Рэй невольно хохотнул сквозь слезы: представил себе, как она врывается в магазин, подбегает к прилавку и, ни слова не говоря, вцепляется в волосы стоящей за ним женщины. С нее станется!

Постепенно его отпускало, остался лишь звон в ушах и ощущение, что голова легкая и пустая. Он медленно выпрямился, взглянул на Ри — ее ответный взгляд был серьезным, даже печальным, брови сдвинуты.

— Ты ей так ничего и не сказал?

Рэй помотал головой.

— Нет. Не смог. Пацан-то чем виноват? Если он узнает, что она сделала такое — каково ему будет? Она его мать, и он ее любит, и пусть… пусть любит дальше.

— Да, — кивнула Ри и вздохнула. — Думаешь, она тебя узнала?

Он пожал плечами.

— Да, узнала… узнала, я уверен.

— А зачем ты купил сигареты, ты же не куришь?!

Рэй оторопело взглянул на пачку — оказывается, он до сих пор сжимал ее в левой руке — и, размахнувшись, вышвырнул в окно.

Ри достала платочек — легкий, тоненький — и стала вытирать с его лица остатки слез. Он сидел неподвижно и смотрел на нее, не пытаясь уже сказать «Не надо» или «Не трогай меня». Достала из сумочки расческу, пригладила торчащие волосы; Рэй устало прикрыл таза и прижался виском к ее руке.

— Ну ладно, — сказала она, — давай я снова сяду за руль, поедем в аэропорт.

«Нет, сегодня явно не мой день!» — подумал он, когда проехавшая мимо полицейская машина затормозила ярдах в пятидесяти впереди и медленно покатилась задним ходом. Случилось это как раз в тот момент, когда он вышел из «Тойоты», чтобы уступить место Ри.

Ну и что теперь делать? Быстро сесть на заднее сидение? Будет выглядеть подозрительно… Или вести себя как ни в чем не бывало? Черт возьми, он забыл надеть бейсболку!

Машина остановилась почти вплотную, полицейский — немолодой, грузный, с загорелым лицом и поредевшими светлыми волосами — вылез и пошел к ним. Рэй хмуро смотрел на него.

Оставалась надежда, что этот коп его не узнает, здесь же не Нью-Гемпшир, а Калифорния, другой конец света. Хотя, конечно, какую-нибудь статейку про него вполне могли перепечатать в местной газете, такое бывает — например, ту, где говорится о второй поправке…

Додумать Рэй не успел, полицейский был уже рядом. Вежливо улыбнулся высунувшейся из окошка Ри, чуть нагнулся и приложил руку к фуражке.

— Добрый день, мисс. Какие-то проблемы?

— Нет, у нас все в порядке! — быстро сказала она.

— Здесь нельзя стоять на обочине…

— Простите, пожалуйста! — перебила Ри. — Моему жениху, ему… ему что-то попало в глаз! Мы пытались это вынуть, и вот… Сейчас уже все в порядке, мы вот-вот уедем.

— Мисс, не могли бы вы выйти на минутку из машины?

— В чем, собственно, дело, офицер? — вмешался Рэй.

Полицейский выпрямился и взглянул на него, пристально и зорко.

Ри выскользнула из машины, оказавшись между ними — невольно получилось, что она заслоняет Рэя собой.

— Мы очень торопимся, нам нужно в аэропорт, в Аркейту, пожалуйста…

Полицейский, казалось, не слушал, всматриваясь в лицо Рэя. Перевел взгляд с него на Ри, обратно… показалось — или в глазах и впрямь блеснула искра узнавания?

«Ну а если даже и так? — мелькнуло в голове у Рэя. — Это Калифорния, тут я вообще никаким боком, и ордера на мой арест у него нет, разве что придерется к чему-нибудь вроде неправильной стоянки. Но если в протоколе мое имя упомянуто будет — газетчики могут узнать, целую историю из этого раздуют…»

— Мы должны скорее лететь в Нью-Гемпшир, это очень важно, — закончила Ри.

— Да, — нерешительно протянул полицейский, — да, я понимаю. — Кивнул, уже увереннее: — Я понимаю.

И неожиданно сделал совершенно неполицейский жест: шагнув к Рэю, протянул ему руку. Рэю ничего не оставалось сделать, как удивленно пожать ее.

— Садитесь за руль, мисс, — обернулся полицейский к Ри. — И давайте-ка я вас провожу до трассы, на всякий случай. Держитесь за мной, не отставайте! — Повернулся и пошел к своей машине.

— Ну чего ты — садись, быстро! — пихнула в бок Ри, и Рэй, опомнившись, поспешил занять пассажирское место.

Полицейский уже отъезжал, они тронулись следом. Как выяснилось, призыв «не отставать» был не лишен основания — гнал коп куда выше разрешенной скорости. Ри стойко поспевала за ним.

— Как думаешь, он меня узнал? — спросил Рэй.

— Да, — кивнула Ри. Он ждал, что она добавит еще что-нибудь, но она была непривычно молчалива.

До шоссе номер пять они добрались за какие-то двадцать минут. Перед выездом на магистраль полицейский махнул из окна рукой — «Проезжайте» и начал притормаживать, отклоняясь к обочине. Проносясь мимо него, Ри коротко бибикнула; через секунду Рэй увидел в зеркальце высунутую из окна полицейской машины руку со сложенными колечком большим и указательным пальцами.

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В первые дни после возвращения из Калифорнии Рэй был хмурым и задумчивым, потом постепенно пришел в себя. Только вот на папу он был по-прежнему обижен, и обижен крепко. Внешне все выглядело нормально, но Мэрион слишком хорошо знала обоих, чтобы не чувствовать в их отношениях легкую натянутость.

Мирить их она не собиралась, надеялась, что постепенно само пройдет.

Казалось, вернулись те времена, когда отец был сенатором. Целыми днями он не выходил из кабинета: с кем-то встречался, совещался, разговаривал по телефону — и снова принимал посетителей. В соседней с кабинетом комнате снова воцарилась секретарша, тощая долговязая особа лет тридцати пяти, похожая на Мери Поппинс — не слишком симпатичная, но выглядевшая весьма уверенной в себе, деловитой и компетентной.

Когда они с Рэем приехали, родной дом после трехлетнего отсутствия показался Мэрион каким-то пустым и полузаброшенным, даже эхо в холле было гулким, как в церкви. Но с приездом папы он мало-помалу ожил и наполнился людьми.

Мисс Фаро взяла на работу двух новых горничных. Одна из них поначалу то и дело зыркала глазами на Рэя, но, слава богу, быстро поняла, что тут ей не обломится. Еще в доме снова появился постоянный садовник, и Мэрион провела с ним целый день, показывая, где и что она хотела бы высадить на клумбах. Конечно, в ее отсутствие за участком следили: два раза в неделю приезжал работник из фирмы по уходу за садами — но это не то же самое, что хозяйский глаз.

И Мики приехал — поселился в комнате на первом этаже, в той самой, которую когда-то облюбовал для себя Джейстон. Мэрион несколько беспокоилась, как воспримет мисс Фаро его появление, не обидится ли: ведь завтраки для семьи всю жизнь готовила она! Но все организовалось наилучшим образом: завтраки остались целиком в ее ведении, Мики же несколько раз в неделю готовил обеды.

А вообще он приехал в Штаты учиться. Его заветной мечтой было написать книгу об исторических и этнографических аспектах кулинарии, например о влиянии французской кухни на польскую или турецкой на итальянскую.

За два дня до предварительного слушания приехал Доусон. Мэрион сказала Рэю, что тоже хочет присутствовать при разговоре — то, что там будет отец, подразумевалось как-то само собой, ее же ни в прошлый раз, когда приезжал адвокат, ни в позапрошлый не пригласили.

— Зачем? — удивился он. — Ну хочешь — пожалуйста.

Когда они вошли в кабинет вдвоем, отец не сказал ни слова, лишь приподнял бровь, но в его выразительном взгляде так и читалось: «А ты тут зачем?!» Даже странно — создавалось ощущение, что он не из Новой Англии, а, скажем, из Техаса, причем Техаса начала 20 века с их тогдашним патриархальным подходом: «Ах, дорогая, не забивай свою хорошенькую головку проблемами, дай позаботиться об этом мужчинам!»

Не обращая внимания ни на поднятую бровь, ни на взгляд, Мэрион прошла к креслу и решительно опустилась в него, так что Рэю пришлось принести себе запасное кресло, стоявшее у стены.

У Доусона, в отличие от папы, появление Мэрион не вызвало ни малейшего удивления. Поприветствовав ее любезным кивком и дождавшись, пока все рассядутся, он начал:

— Вчера мне сообщили, что принято решение относительно Тони Ринальди. Его экстрадируют в Штаты.

— Фу-уух! — громко выдохнул отец. — Час от часу не легче.

— Да, это для нас сейчас весьма некстати, — подтвердил Доусон. Обернулся к Рэю: — Обвинение наверняка вызовет его свидетелем, и он, естественно, будет стараться произвести впечатление на присяжных. И на прессу, ведь чем большим садистом и истязателем будешь выглядеть ты — тем, соответственно, большим страдальцем и жертвой он. А это может сыграть свою роль потом, когда будут судить его самого.

— А Сантуцца? Ее тоже экстрадируют? — спросил Рэй.

Нет. Ее будут судить в Италии. Пока что, до суда, ее отпустили и, скорее всего, учитывая беременность, она получит условный срок. Непосредственно в похищении она участия не принимала, и нет никаких доказательств, что она знала о готовящемся преступлении. Единственное, что ей можно вменить в вину — это что зная, что в подвале спрятана похищенная девушка, она не сообщила об этом полиции.

— Но Тони мне сам сказал, что она все знала с самого начала!

— Слова Тони, да еще сказанные без свидетелей, это не доказательство. На допросе он заявил, что она ничего не знала, сама же Санта Баризи утверждает, что когда ее жених принес замотанную в мешок девушку, она была в шоке, в ужасе — но боялась и слово пикнуть ему поперек, тем более позвонить в полицию.

— Она — его боялась?! Ну-ну… — усмехнулся Рэй.

— Сейчас это все уже не важно, — поморщился Доусон, — а важно совершенно другое. Конечно, по закону присяжные не должны читать газетные статьи, связанные с процессом, в котором им предстоит участвовать. Но пока не назначена дата суда и неизвестен состав присяжных, все они — простые граждане Гранитного штата, которые и газеты читают, и телевизор смотрят — и их мнение о тебе, хотят они того или не хотят, формируется на основе того, что они узнают из средств массовой информации. Поэтому, Рэй, тебе пора пообщаться с журналистами, и лучшего повода, чем предварительное слушание, нам не найти. Наверняка они тебя встретят возле здания суда, начнут задавать вопросы. Отвечай коротко, но вежливо, все время держи в голове, что ты — простой американский парень, попавший в нехороший переплет, но искренне верящий, что суд тебя оправдает.

Рэй молча кивнул, и адвокат обернулся к Мэрион:

— Мисс Рамсфорд, теперь о вас. Желательно, чтобы вы не общались с прессой до того, как выступите на суде в качестве свидетеля защиты — я считаю, что так ваши показания произведут большее впечатление. Так что вам лучше и на предварительное слушание не ехать, чтобы репортеры вас там не перехватили.

Как ни хотелось Мэрион возразить, она понимала, что он прав.

Доусон обвел всех взглядом, сказал веско:

— Мы не можем отрицать то, что сделал Рэй, доказывать, что ничего этого не было. Все будут решать не улики, а то, на чью сторону склонятся присяжные — то есть в конечном счете человеческий фактор…

Отец сказал, что предварительное слушание в данном случае простая формальность и продлится оно недолго. И действительно, вернулись они с Рэем довольно быстро, часа через три. Мэрион из окна увидела, как машина едет к дому, и побежала вниз. В холле, запыхавшись, налетела на Рэя; взглянула снизу вверх.

— Ну что?!

— Процесс начнется двадцать седьмого ноября, — ответил вместо него отец.

Это еще через три месяца! — мгновенно подсчитала Мэрион.

Рэй молча смотрел на нее. Не так смотрел, неправильно — с какой-то болезненной любовью, словно перед расставанием.

— Рэйки, ты чего?

Он словно очнулся и усмехнулся.

— Ничего. Оказывается, американские законы либеральнее итальянских — здешний прокурор требует четыре года, а там речь шла о пяти с половиной.

— Не думай сейчас об этом, не надо! Тебя наверняка оправдают — правда, папа?! — Обернулась к отцу — тот пожал плечами.

— Доусону я доверяю, он опытный адвокат и сделает все, что в его силах.

— Ты чего такая взъерошенная? — Рэй улыбался уже вполне нормально.

— Сам ты взъерошенный! — Мэрион привстала на цыпочки, приглаживая его растрепавшиеся волосы. — Пойдем ко мне… или к тебе сейчас, да?

Мельком, через его плечо, глянула на папу — тот хмуро смотрел на них; то ли думал о чем-то своем, то ли был недоволен, что она при нем, не стесняясь, обнимается с Рэем. Но ей сейчас было все равно.

— Пойдем, Рэйки, ты мне все расскажешь подробно-подробно! А с репортерами ты разговаривал?

— Да, вроде ничего получилось.

С репортерами Рэй пообщался действительно успешно, его даже показали в шестичасовых новостях по телевизору. Сюжет длился меньше минуты, журналистка спросила:

— Вы считаете себя невиновным?

— Да, я невиновен, — ответил Рэй, — и надеюсь, что суд это подтвердит. — И улыбнулся — уверенно и просто, волосы чуть встрепаны, глаза смотрят прямо и открыто. Мэрион подумала, что будь она даже посторонним, не знающим его человеком, при виде него — вот такого, каким он был на экране — она бы ему поверила.

Заодно отметила, что в оливковой рубашке Рэй выглядит на экране слишком бледным. Следующий раз, если будет шанс, что он попадется на глаза телеоператору, нужно, чтобы он надел светло-бежевую.

Рэю начали приходить письма от незнакомых людей. Ругательных за все время было лишь два, остальные с выражением поддержки и сочувствия. Некоторые люди рассказывали свои истории — как они оказались в беде и никто не пришел на помощь; одна женщина написала, что если бы в мире было больше таких решительных и неравнодушных людей, как Рэй, мир был бы лучше.

Несколько писем было от девушек, некоторые даже с фотографиями и номерами телефонов — между строк так и читалось желание познакомиться с ним поближе.

Мэрион взяла на себе секретарские обязанности и отвечала на письма сама; вечерами читала Рэю наиболее интересные послания и свои ответы на них.

Рэй был немало удивлен, когда в один прекрасный день охранник на воротах позвонил в дом и с легким смущением сказал:

— Простите, мистер Логан, тут приехала женщина и говорит, что она… что она ваша бывшая жена.

— Пропустите. — Повесив трубку, встал. Ри оторвалась от компьютера и вопросительно взглянула.

— Луиза приехала, — объяснил он.

— Кто? — не сразу поняла она.

— Луиза, моя бывшая жена. — Пожал плечами. — Понятия не имею, чего ей надо.

Ри приподнялась, явно собираясь идти с ним, но Рэй мотнул головой.

— Нет, я сам.

Когда он вышел на крыльцо, машина уже стояла у крыльца — хорошо знакомый ему серебристый «Мицубиши», три года назад они с Луизой вместе выбирали его в салоне. Луиза, выйдя из машины и держась за дверцу, неуверенно озиралась; увидев Рэя, она встрепенулась и пошла наверх по ступенькам.

В Риме, получив от нее письмо, он готов был убить ее — ударить, растерзать, задушить! Но сейчас почувствовал лишь легкое беспокойство: зачем она тут, что ей надо?!

— Здравствуй, — сказала она, подходя.

— Здравствуй.

Новое пальто — светлое, с поясом, такого у нее раньше не было. И прическа другая, та самая модная стрижка, которую она еще зимой хотела сделать, но передумала, потому что Рэй был против. И правильно, кстати, был против — стрижка эта ей совершенно не шла, щеки казались слишком пухлыми.

— Документы на развод пришли. Я решила их тебе сама привезти.

— Заходи, пожалуйста! — выдавив из себя вежливую улыбку приглашающе повел Рэй рукой.

Они прошли в небольшую гостиную на первом этаже, рядом с холлом. Войдя, Луиза нервно огляделась и, не присев даже в кресло, прямо стоя раскрыла кожаную папку с замочком, сразу напомнившую Рэю миссис Купер. Выложила на столик пачку документов в прозрачной пластиковой папочке.

— Вот. Тут все.

— Спасибо. Не стоило тебе утруждаться, ехать в такую даль, ты могла прислать все по почте.

— Да ничего. Я здесь, в Нью-Гемпшире то есть, по делу. Завтра и послезавтра в Конкорде, проходит семинар, на котором я должна присутствовать. Так что я решила заодно и к тебе заехать, завезти документы и машину. Ты же помнишь, по условиям развода она принадлежит тебе. В багажнике твои вещи — я все собрала. Деньги поступят к тебе на счет, как мы и договаривались, до конца года.

— Спасибо, — повторил Рэй. В свое время, сидя в римской тюрьме, он подписал соглашение, которое принес адвокат, толком даже не прочитав. Помнил лишь, что дом остается Луизе, а ему взамен причитается денежная компенсация. — А как же ты теперь без машины?

— Сейчас возьму напрокат, а когда вернусь домой, куплю себе что-нибудь небольшое и… женственное, — улыбнулась она, — например, «Тойоту».

— Сними хоть пальто, — предложил Рэй, — присядь. Хочешь чего-нибудь выпить, или кофе?

Он по-прежнему не ощущал ни злости, ни даже неприязни, лишь неловкость, как если бы встретил одну из своих полузабытых студенческих подружек: вроде и нужно о чем-то говорить, а о чем — непонятно. И Ри наверняка где-то поблизости крутится, ревнует…

— Нет-нет, я ненадолго заехала, — к его облегчению, покачала Луиза головой. — Вызови мне, пожалуйста, такси.

— Да, конечно.

Он вызвал такси, потом позвонил на ворота, попросил, чтобы машину пропустили — все это стоя к Луизе боком и чувствуя ее взгляд. Наконец обернулся к ней.

— Сказали, что такси будет через пару минут.

— Ну что, давай прощаться?

— Да.

— Рэй, — она замялась, на миг опустила глаза, но тут же снова взглянула на него в упор, — а ты… ты меня вообще любил когда-нибудь?

— Да, — солгал он. — Просто мы очень разные люди, и в какой-то момент это стало нам… мешать.

— У нас ведь были и хорошие времена, правда?

— Да. Были.

— Ладно, такси, наверное, уже подъехало. — Луиза неловко улыбнулась, и Рэй понял, что ей так же тягостно все происходящее и она так же не знает, что еще сказать, как и он.

— Да, пойдем.

Вслед за ней вышел на крыльцо. Как угадали: машина уже ехала по подъездной дорожке.

— Ну все. Счастливо, — сказала Луиза и пошла вниз по ступенькам.

Несколько секунд Рэй смотрел вслед удаляющемуся такси; почувствовал, как под локоть всунулась знакомая ладошка.

— Что ей было надо? — неприязненно поинтересовалась Ри. — И чего это она свою машину здесь оставила?

— Ничего. Она просто привезла документы о разводе, — улыбнулся он. — Так что я теперь свободный человек!

Той ночью Ри, зарывшись лицом ему в шею, зажмурившись и прижавшись всем телом, сказала мрачно, без всякой связи с тем, о чем они говорили до того:

— Знаешь, если я представляла себе тебя и ее вот так… вот так, как сейчас мы с тобой — мне ее убить хотелось! — Объяснять, о ком шла речь, Рэю было не надо. — Тебя мне тоже хотелось огреть чем-нибудь как следует… доской, — в подтверждение она от души пнула его кулачком в бицепс, — а ее просто убить! Но я все равно всегда знала, что ты — для меня, и что ты меня тоже любишь, и, может быть, сам этого еще не понимаешь, но я — для тебя, именно я, а не кто-то другой!

Что тут было возразить? Вместо ответа Рэй поцеловал ее в лохматую макушку.

Ри перевернулась на живот, уткнулась подбородком ему в грудь и, засматривая в глаза, спросила:

— А у тебя женщин много было?

— Нет… Да нет… — (Сказать «немного» — возможно, пасть в ее глазах, сказать «много» — соврать, да и заработать себе репутацию бабника…)

— А ты Луизе своей изменял?

— Слушай, ну у тебя и вопросики!

— Мне ты изменять не будешь! — она ткнула его пальцем в плечо.

— Не буду, — послушно пообещал Рэй. Он, в общем-то, и не планировал.

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Возможно, именно приезд Луизы сыграл свою роль — не прошло и двух недель после него, как Рэй подарил Мэрион кольцо.

Произошло это внезапно, средь бела дня. Она прохаживалась взад-вперед по новой, только что проложенной дорожке в парке и обсуждала с садовником, что лучше высадить по обе ее стороны: жимолость, шпалерные розы или что-нибудь поэкзотичнее. И тут из-за поворота показался Рэй — воротник расстегнут, волосы растрепаны.

— А, вот вы где! — Кивнул садовнику. — Добрый день! Я заберу у вас Мэрион ненадолго?

Не дожидаясь ответа, взял ее за руку и повел за собой.

— Ты чего? Мы куда? — еле поспевая за ним, поинтересовалась она.

— На пристань. Мне нужно тебе кое-что сказать.

Мэрион понадеялась, что это «кое-что» не окажется какой-нибудь неприятностью — по идее, не должно бы: говорил он с улыбкой.

Привел на пристань, усадил на скамейку, которую Мэрион не любила: при взгляде на нее сразу вспоминался тот день, когда он привез в дом Луизу… Рэй небось уже и забыл, как она, сидя здесь, плакала, а он обнимал ее, утешал, но так тогда и не понял, почему она плачет…

А сейчас он усадил ее на скамейку, сам садиться не стал, сказал:

— Ну-ка, закрой глаза!

Мэрион честно закрыла, и в ладонь ей легло нечто тверденькое и нетяжелое.

— Это тебе! — сказал Рэй, и она открыла глаза.

На ладони обнаружилась обтянутая алой кожей коробочка. Что в ней, Мэрион догадалась сразу, и глазам своим не поверила… нет, конечно, она знала, что они с Рэем рано или поздно поженятся, не думала только, что он сделает ей предложение уже сегодня.

Открыла — в коробочке, в черном бархатном гнездышке лежало кольцо с бриллиантом, похожее на розу: с одним крупным камнем в центре и усыпанными бриллиантовой крошкой ажурными волнистыми лепестками по бокам. Перевела взгляд на Рэя — он стоял перед ней; улыбался, но нервничал, это было заметно.

— А где ты его взял? — Наверное, полагалось сказать что-то другое, но от волнения выскочили именно эти слова. — Ты же ни разу в город не ездил!

— Через интернет заказал, — ухмыльнулся он. — На прошлой неделе, пока ты ванну принимала. Чтобы сюрприз получился. — Посерьезнел: — Ну, так что ты скажешь?

— Да, да, конечно, да! — Она вскочила, протягивая ему руку и коробочку: — Надень скорее! Первый раз полагается, чтобы ты!.. — Привстав на цыпочки, чмокнула Рэя в щеку, рассмеялась и потерлась об нее лбом — и замерла, глядя, как он вынимает кольцо из коробочки и надевает ей на палец.

— Ну вот, — сказал он. — Эй!

Мэрион подняла голову, и он поцеловал ее долгим и крепким поцелуем, одним из тех, от которых у нее начинали подгибаться ноги.

Оторвался, взглянул в глаза.

— Рэйки… — Она рассмеялась от счастья. — Рэйки, пойдем скорей, папе скажем!

Рэй продолжал улыбаться, но в глазах мелькнуло нечто, из чего Мэрион стало ясно, что с папой они так до сих пор и не помирились. Тем не менее когда она дернула его за руку: — Пойдем, пойдем! — он послушно пошел за ней.

— Ну быстрее же! — Хотелось не идти, бежать.

В холле она на ходу помахала мисс Фаро рукой с кольцом и понеслась вверх по лестнице; влетела в приемную, для проформы спросила у секретарши, кивнув на дверь:

— Кто у него?

— Люди из фонда…

Дальше Мэрион слушать не стала. Конечно, она с детства знала, что в кабинет к отцу врываться без приглашения нельзя, тем более без стука — только если случилось что-то очень важное. Но разве может какой-то фонд быть важнее, чем то, что родная дочь замуж выходит!

Поэтому, распахнув дверь, она с порога крикнула:

— Папа!

— Что?! — встревоженно обернулся он.

Мэрион подлетела к столу.

— Папа! Мы с Рэем… — гордо выставила вперед руку с кольцом. — Вот!

Обернулась — Рэй, смущенно улыбаясь, топтался на пороге. Она вернулась, схватила его за руку и подвела к столу.

— Вот! Мы женимся!

Только теперь обратила внимание на сидевших за столом людей, обвела их взглядом и повторила, не в силах сдержать ликующую улыбку:

— Мы женимся!

За обедом отец спросил, определились ли они уже с тем, когда состоится свадьба.

— Да, конечно! Девятого ноября! — не колеблясь, ответила Мэрион.

Оба — и отец, и Рэй — воззрились на нее слегка ошеломленно.

— Так скоро? — переспросил отец.

— Да!

Папа взглянул на Рэя.

— А ты что скажешь?

С невозмутимой улыбкой, словно про девятое ноября услышал не минуту назад, тот пожал плечами.

— А что я могу сказать? По традиции день свадьбы назначает невеста!

Но стоило им остаться вдвоем, и он оказался куда менее невозмутим.

Едва после обеда они поднялись наверх, в ее гостиную (как-то само собой сложилось, что днем они по большей части проводили время у нее, зато ночевать она приходила к нему) — так вот, первым, что Рэй сказал, было:

— Ты что, это же всего через два месяца!!!

Мэрион не было нужды переспрашивать, о чем идет речь.

— Через два месяца и неделю, — поправила она, поинтересовалась ехидно: — А ты что — уже передумал?

— Нет, но… — начал было он и запнулся.

Он мог не продолжать, Мэрион прекрасно знала, о чем идет речь. И действительно, последовала следующая реплика:

— Ты что, не понимаешь, что меня могут посадить?!

— Ну и что?

— Как это — ну и что?! — опешил Рэй. Конечно, он ни за что бы не признался, но Мэрион и без признаний догадывалась, что у него на уме: если его оправдают, тогда жениться на ней. Ну, а если нет — сказать «Что ж, не судьба!» и разорвать помолвку. И, разумеется, при этом считать, что он поступает так для ее же пользы: зачем ей муж-заключенный!

— А вот так, ну и что! — решительно начала она. — Во-первых, если тебя посадят — это всего лишь на год-полтора. Я ждала тебя куда дольше, без всякой надежды ждала, а теперь я буду знать, что когда все закончится, ты ко мне вернешься. А во-вторых… во-вторых, я просто не верю, что тебя засудят, не хочу в это верить — потому что не может быть такой немыслимой несправедливости в жизни! Не может!

— Но…

— И ты что думаешь, если тебя посадят, я тебя меньше любить буду? — она сердито сверкнула на него глазами и отошла к окну. Встала, вцепившись в подоконник, глядя сквозь стекло и решив ни за что не оборачиваться, не спорить и не препираться: дата свадьбы уже назначена — и точка. Но едва Рэй подошел и обнял, не выдержала — снова повернулась к нему и, привстав на цыпочки, ткнулась носом в шею под ухом.

— Рэйки, сделай для меня одно доброе дело…

— Какое? — отозвался он.

— Постарайся с папой помириться.

Помириться… Легко сказать!

Когда в то утро, сжимая в руке папку с отчетами частного детектива, Рэй вышел из кабинета Рамсфорда, внутри у него все кипело. Как мог, какое право имел сенатор столько лет его обманывать, скрывать от него правду?!

Но прошло несколько дней, эмоции мало-помалу улеглись, и Рэй впервые задумался: а как бы поступил он сам на месте Рамсфорда? И еще — что бы он сделал, если бы сенатор пятнадцать лет назад сказал ему: «Твоя мама живет в Калифорнии»? Наверняка бы сорвался и поехал к ней, а не отпустили бы — так просто сбежал. И если бы мать не захотела взять к его себе — а, скорее всего, так бы оно и было — вернулся ли бы он потом обратно в Нью-Гемпшир? Нет… пожалуй что нет, гордость бы не позволила.

И что бы было тогда с ним? Бродяжничество, детский приют? Или колония для несовершеннолетних правонарушителей — ведь могло быть и такое. А Ри, каким жестоким ударом это было бы для нее! Наверняка бы она все глаза себе выплакала, ждала бы, ждала…

Так может, сенатор понимал все это уже тогда, и решение ничего не говорить едва прижившемуся в его доме недоверчивому подростку как раз и было самым мудрым и человечным?

Рамсфорд держался с ним как обычно. Почти как обычно — Рэй не знал, существовала ли в действительности та легкая суховатость, которую он порой ощущал, или являлась лишь плодом его воображения. Сам же он в обществе сенатора чувствовал себя неловко: признав для себя его правоту, он осознал и то, что в ответ на его признание повел себя не как взрослый человек, а как взбалмошный и обидчивый подросток.

Понятно было, что надо как-то налаживать отношения. А тут еще Ри с ее просьбой…

Поэтому на следующий день, незадолго до обеда, дождавшись, пока уйдет секретарша, Рэй постучал в знакомую с детства дубовую дверь кабинета и, не дожидаясь ответа, вошел.

— А!.. — Рамсфорд махнул рукой, указывая на кресло у стола, и продолжил просматривать лежавший перед ним документ. Рэй подошел и сел. Сенатор дочитал до конца листа, перевернул его; поднял голову и молча вопросительно взглянул.

— Я хотел вам сказать, — начал Рэй, — я… я много думал последние дни. Вы были правы тогда, что не рассказали мне… насчет матери.

Несколько секунд Рамсфорд смотрел ему в глаза, потом кивнул. Показалось — или в его глазах промелькнуло облегчение сродни тому, которое испытывал и сам Рэй: неприятный разговор закончился, не успев начаться; слава богу, не потребовалось ни долгих объяснений, ни извинений.

Но уходить сразу, едва вымолвив пару слов, было как-то неудобно.

— Меня из «Т&Т» уволили, вы уже, наверное, знаете? — сказал Рэй первое, что пришло в голову.

Среди привезенных Луизой бумаг было несколько писем, в том числе из «Т&Т», извещавшее об увольнении, к нему прилагался чек на выходное пособие. Рэй и сам не собирался продолжать работать в Ричмонде, но в тот момент, когда прочел это, ему стало неприятно. Очень.

— Знаю, — кивнул сенатор. — Мне на прошлой неделе звонил Фарнхем — расшаркивался, извинялся… объяснил, что таково решение совета директоров. — Усмехнулся: — Так что мы с тобой теперь, выходит, оба безработные.

— Да, — в отличие от него, Рэю было вовсе не до смеха. — Вам из-за меня пришлось…

— Перестань! — резко перебил его Рамсфорд, хлопнув ладонью по столу. Повторил, уже мягче: — Перестань, сынок, не вини себя ни в каких несуществующих грехах. Ты спас Мэрион, за это я буду тебе благодарен до конца жизни. А история с моей отставкой — там не только и не столько ты послужил поводом, сколько… совсем другое. Помнишь эти письма?

— Какие письма?

— Ну те, с угрозами, с которых, собственно, все и началось.

Рэй вопросительно уставился на него.

— Значит… значит, вам все же удалось установить, кто их писал?

— Да, — вздохнул Рамсфорд. — Вы с Мэрион были правы с самого начала, когда говорили, что в них есть что-то странное… фальшивое. — Чуть поморщился — уж очень неприятным и тягостным было воспоминание…

На следующий день после пресловутого брифинга он сидел у себя в кабинете в посольстве. Парсонс уехал еще прошлой ночью; перед этим позвонил и, отдавая дань субординации, сухо поставил его в известность, что уезжает, потому что, по его выражению, «сделать тут больше ничего не может».

Было ясно, что вот-вот, если не сегодня, то завтра, последует звонок из госдепа; скорее всего, ему предложат подать в отставку. Что ж, пускай! Свой выбор он сделал еще несколько дней назад.

В посольстве все шло как обычно, если среди сотрудников и ходили какие-то слухи о его предстоящей отставке, внешне это пока не ощущалось. Секретарша сообщила по селектору:

— Спецагент Коул из ФБР на линии.

— Давайте, — сказал Рамсфорд и взял трубку.

— Здравствуйте, господин посол, — раздалось оттуда.

— Здравствуйте, мистер Коул.

— Господин посол, вы не могли бы подъехать к нам в отделение?

Рамсфорд несколько удивился: если Коулу что-то от него нужно, то по неписаным правилам он должен приехать в посольство, а не приглашать посла к себе. Тем не менее спросил:

— Когда?

— Чем раньше, тем лучше. — Чуть помедлив, фэбээровец добавил: — Господин посол, я бы не настаивал, но дело не терпит отлагательства.

Через час Рамсфорд, не столько встревоженный, сколько заинтригованный, был уже в кабинете Коула. После коротких формальных приветствий тот сразу перешел к делу:

— Господин посол, в этом помещении нет записывающей аппаратуры, и все, о чем мы будем говорить, останется сугубо конфиденциальным.

Рамсфорд, еще более заинтригованный, кивнул. Фэбээровец протянул ему два скрепленных скрепкой листочка бумаги.

— Вот, прочтите.

Это был отчет из криминалистической лаборатории ФБР. В первых строчках сообщалось, что «образец волокна «А» совпадает с образцом «К2-14», степень совпадения — 98 процентов». Дальше шли какие-то малопонятные формулы и диаграммы. Рамсфорд не стал вчитываться, а вопросительно поднял глаза на Коула.

— После похищения вашей дочери, — сказал тот, — я распорядился обыскать жилища всех сотрудников посольства, которые потенциально могли подложить письмо с угрозами в вашу почту.

— Без ордера, не поставив меня в известность? — удивленно перебил посол.

— Да. В суде как улика результаты обыска фигурировать, конечно, не могли бы, но нам нужно были хоть какие-то зацепки для расследования. В тот момент речь шла о жизни вашей дочери и был дорог каждый час. Обыск производился тайно, никто из ваших сотрудников ничего не заметил; мы искали совершенно определенную вещь.

— Какую?

— Какое-либо изделие из козьей шерсти коричневого цвета.

Рамсфорд вопросительно смотрел на фэбээровца, ожидая продолжения.

— В одном из присланных вам писем, на клеевом слое под клапаном, были обнаружены несколько тонких, почти невидимых глазу волокон. Экспертиза установила, что это козья шерсть, окрашенная в коричневый цвет красителем из коры грецкого ореха.

— И вы… — Рамсфорд чуть помедлил, — вы хотите сказать, что нашли у одного из работников посольства нечто, сделанное из такой шерсти?

— Да. У одной из сотрудниц была обнаружена шаль, волокна которой, как показала экспертиза, совпадают с найденными в письме. Точнее, во время обыска у четырех сотрудников были найдены на первый взгляд подходящие изделия. Мы собирались на следующий день аккуратненько допросить этих людей, но к утру поступило сообщение, что ваша дочь спасена. Тем не менее я отправил образцы волокон всех четырех изделий в нашу лабораторию в Куантико. Ответ пришел только вчера.

— И?..

— Сегодня с утра мы вызвали эту женщину сюда, под предлогом «уточнения некоторых деталей». Поначалу она все отрицала, но когда узнала о найденных в письме волокнах и о том, что мы намерены просить ордер на обыск ее квартиры, то… — Коул запнулся. — Думаю, нам не придется долго доказывать в суде, что автор писем — именно она. Вот, — раскрыл стоявший на столе ноутбук, набрал какие-то цифры и повернул экраном к Рамсфорду, — это отрывок из видеозаписи ее допроса.

Оцепенев, не веря собственным глазам, посол уставился на появившееся на экране лицо женщины.

— Он любит меня, понимаете, любит! Он ни разу мне об этом не сказал, но я же вижу! — с надрывом повторяла Лорна Купер; волосы были нелепо растрепаны, широко распахнутые глаза сияли фанатичным блеском. — Это все из-за его дочери… я готова была стать ей второй матерью, но она с первого взгляда меня возненавидела и дерзила мне при каждом удобном случае. А Джефф… он из-за нее даже боялся на меня лишний раз взглянуть. Но я же вижу, что он меня любит, любит и мучается. А эта… мелкая эгоистка хочет, чтобы он безраздельно принадлежал ей!

В голосе ее послышалось рыдание, она трагически заломила руки перед грудью — и вдруг резким нервным жестом вцепилась скрюченными пальцами в собственные волосы, вздыбив их и еще больше растрепав.

— Миссис Купер, успокойтесь, пожалуйста. Вот, выпейте воды, — сказал незнакомый женский голос. Чья-то рука появилась в кадре и поставила на стол стакан с водой.

— Да, спасибо. — Лорна взяла стакан, сделала пару глотков. — Так о чем я?..

— Вы начали рассказывать о том, с какой целью вы посылали мистеру Рамсфорду письма с требованием выкупа за его дочь, — напомнила невидимая в кадре женщина.

— Да, да, — кивнула миссис Купер. — Если бы не она, мы могли бы быть счастливы — понимаете? А так Джефф разрывался между нами и мучался, не решался поставить эту дерзкую девчонку на место, лишь порой смотрел на меня так, будто умолял: «Ну сделай же что-нибудь!» И я подумала: если ей будет грозить опасность, у него будет повод отправить ее в Штаты, а там она уже не сможет нам помешать! Вы ведь понимаете меня, правда?

— То есть вы хотите сказать, что, отправляя письма с угрозами и требованием выкупа, вы не имели на самом деле намерения похитить мисс Рамсфорд?

— Да нет же, конечно, нет! Никто не собирался ее похищать, у меня даже в мыслях этого не было! Я только хотела, чтобы Джефф отправил ее в Штаты, чтобы она не стояла у нас на пути! Она мешала нам, мешала! Я же видела, что он меня любит! Он так смотрел на меня порой, словно говорил: «Помоги, сделай что-нибудь!» И я послала письмо… потом другое, третье… ну почему он ее не отправил в Штаты, почему?! А она чем дальше, тем хуже мне дерзила и всячески пыталась меня выжить из его дома. Я пыталась с ней поговорить, приструнить — у нее ведь связь с этим ее так называемым братом, вы знаете?! Я пыталась… но Джефф, как всегда, принял ее сторону…

— Я думаю, достаточно, — Коул протянул руку и нажал на кнопку — подвизгивающий истеричными нотками голос смолк на полуслове.

Рамсфорд еще несколько секунд по инерции смотрел на погасший экран, пока слова фэбээровца не заставили его поднять глаза:

— Допрос длился два с лишним часа, и мисс Купер повторяла фактически одно и то же: у нее не было намерения похитить вашу дочь, она хотела лишь дать вам повод отправить ее в Штаты; вы ее безумно любите, но из-за дочери не решаетесь, так сказать, выразить ей свои чувства.

— Да не было никаких чувств! — возмутился Рамсфорд. — Я всего лишь был с ней любезен, не более того!

— Закончилось все это истерикой — криком, безостановочными рыданиями, попыткой расцарапать самой себе ногтями лицо, — продолжал Коул. — Пришлось вколоть ей успокоительное. Сейчас она находится в частной клинике, владелец которой умеет держать язык за зубами. Нам пришлось действовать в обстановке строжайшей секретности, итальянская полиция ничего не знает.

— Желательно, чтобы так оно и оставалось.

— Да, я понимаю, — кивнул Коул; добавил задумчиво: — Думаю, что о предъявлении ей уголовного обвинения речи не идет, тут случай скорее медицинский.

— Вот и все, — закончил Рамсфорд свой рассказ. — Через несколько дней ее отправили в Штаты; сейчас она в Нью-Джерси, в санатории для нервнобольных. Обвинение ей предъявлять не будут — госдеп предпочел всю эту историю замолчать и замять, тем более что выяснилось, что в административном бюро кто-то допустил промашку: недостаточно хорошо ее проверил. Оказывается, в свое время она уже лечилась в психиатрической клинике, но умолчала об этом. Теперь ее адвокат намерен подать иск против госдепартамента — требует компенсацию, утверждает, будто я ее спровоцировал, держал в постоянном нервном напряжении и этим вызвал рецидив болезни. — Вздохнул: — Ну а я… я в тот же день, не дожидаясь, пока меня об этом попросят, написал заявление об отставке.

— Но вы-то тут при чем? — удивленно переспросил Рэй. — Ведь ясно, что на самом деле это все — ее больное воображение!

— Официально меня, конечно, ни в чем нельзя обвинить, но, Рэй, между нами-то — я мог не приглашать ее к обеду, мог поддерживать с ней чисто деловые отношения и, когда она предложила называть ее по имени, дать ей понять, что это неуместно. И тогда, возможно, всей этой истории бы и не было!

— И я по-прежнему жил бы в Вирджинии, — в тон ему подхватил Рэй, — и был бы женат на Луизе, и мы с Ри созванивались бы по выходным… — Усмехнулся и покачал головой. — Нет уж, спасибо. Я предпочитаю то, что получилось, пусть даже это грозит мне тюрьмой.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, потом сенатор вдруг ухмыльнулся:

— Сынок, учти — завтра тебя ждет тяжелое испытание. Я краем уха слышал, что Мэрион пригласила на утро портного — снимать с тебя мерки для свадебного костюма.

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

В день свадьбы стояла необычная для ноября в Новой Англии теплая погода. С безоблачного неба светило яркое солнце, в котором платье Ри сияло и переливалось, будто диковинный цветок. У нее было чудесное платье — длинное, до пят, бледно-бледно-сиреневое, с чуть заметным белым выпуклым узором, похожим на изморозь на заледенелом стекле. Она сама его придумала, сама выбрала ткань и объяснила портным, что именно она хочет.

С сияющими глазами, с диадемой в волосах, она выглядела похожей на сказочную принцессу, и это усиливало ощущение какой-то «ненастоящести» происходившего. Рэй смотрел на нее и сам себе до конца не верил, что эта девушка вот-вот станет его женой. Именно она… его Ри, та самая, которую он лишь недавно отвык мысленно называть сестренкой.

Но вот она стоит рядом с ним перед алтарем, священник спрашивает, согласна ли она стать женой этого мужчины (его, Рэя Логана, женой!), любить его в горе и в радости, в богатстве и в бедности, до тех пор, пока смерть не разлучит их. Ри отвечает «Да!» — и это одно слово стоит десятка длинных речей, столько в нем счастья, и гордости, и радости…

Мэрион не собиралась устраивать чересчур пышную свадебную вечеринку — только для родственников и самых близких друзей, но все равно набиралось человек шестьдесят. Да еще папа постарался, за пять недель до свадьбы вручил ей отпечатанный на принтере список из десятка имен людей, которых тоже следовало пригласить.

Ужас! Десять имен — это значит, считай, двадцать человек, ведь все они придут с женами или подругами. А значит, нужно больше угощения, и больше бутоньерок, которые будут вручаться гостям, и поставить еще один стол… Но возражать она не стала — понятно, что папе эти люди зачем-то нужны, иначе бы не стал приглашать. Раз уж так, включила в список еще и дядю Фреда — хороший повод им с папой помириться.

Рэй никогда до сих пор не подозревал, что подготовка к свадьбе — столь хлопотное дело. Не знал он и того, что по неписаным правилам к свадьбе положено начинать готовиться не меньше чем за полгода, а еще лучше — за год.

У Ри же было всего два месяца, поэтому она крутилась как белка в колесе. Примерки, флорист, платья для подружек невесты, музыканты, фирма по организации свадеб, приглашения — непременно на шелковой сиреневатой бумаге — снова примерки… Хорошо хоть Мики полностью взял на себя заботу о поставщиках продуктов, свадебный торт же пообещал сделать сам.

Рэй помогал как мог: безропотно терпел нескончаемые примерки (шить смокинг на заказ — дело непростое!), несколько раз звонил куда-то по ее поручениям, венчальные кольца они тоже выбирали вместе, но когда дело дошло до цветов — тут уж увольте! Это он сказал сразу, как только Ри подсунула ему под нос каталог и спросила, какую он предпочитает бутоньерку.

Он ткнул пальцем в ту, что показалась поменьше: ни к чему, чтобы на груди целый букет торчал!

— Вот эту!

— Нет, ну что ты! Она совсем не подходит! — запротестовала Ри. — Нужно вот эту, — показала на другую, с махровым цветком посередке.

— Тогда зачем ты спрашиваешь? — поинтересовался Рэй. — Сама ведь знаешь, что я в цветах не разбираюсь.

Но и трех дней не прошло, как она снова поймала его на пристани, на сей раз сопровождаемая худосочной особой лет тридцати пяти — флористкой:

— Рэйки, мы тут насчет цветочной арки спорим. Как ты считаешь, что основным мотивом пустить?

Цветочная арка… Зачем и кому нужна цветочная арка? Откуда-то в голове возникло слово «петуния» — вот его Рэй и выпалил.

— А… э… — промямлила флористка и, просветлев лицом, переглянулась с Ри. — Что ж — это может быть неплохим решением. Как раз в нужной гамме!

— Вот! — подытожила та. — А говорил — в цветах не разбираешься!

Шафером Рэй пригласил Доусона, хотя в этом и был некий элемент черного юмора. Впрочем, а кого еще? Школьных приятелей, связь с которыми он потерял много лет назад? Или кого-то из Ричмонда — из тех сослуживцев и соседей, к которым они с Луизой ходили вместе на вечеринки?..

А Доусон стал ему симпатичен сразу, с первого момента — дородный, уверенный в себе, но не авторитарный, с приятной располагающей улыбкой и внимательными серыми глазами. Рэй прекрасно понимал, что все это — и внешность, и даже улыбка — составные части тщательно отработанного имиджа адвоката, но симпатию это не умаляло.

Труды Ри не пропали зря: и сама свадьба, и последующая вечеринка прошли без сучка и задоринки, как отлаженные швейцарские часы. Весь дом снаружи и изнутри был украшен цветами, вдоль подъездной дорожки подмигивали разноцветные лампочки; музыканты играли какие-то веселенькие мелодии, подружки невесты в сиреневых платьях смотрелись цветником фиалок. И новый смокинг сидел на Рэе как влитой, и даже бутоньерка с растрепанным махровым цветком оказалась не такой уж громоздкой.

В начале вечеринки они с Ри стояли под цветочной аркой (вот, оказывается, зачем она была нужна!) и принимали поздравления. Люди подходили — поодиночке и парами — пожимали им руки, кое-кто целовал Ри в щечку, а некоторые женщины — и его; желали любви и счастья, долгих лет счастливой жизни, словом, всего, что принято в таких случаях.

Рэю оставалось лишь гадать, кто из гостей знает, что меньше чем через три недели новоиспеченному мужу предстоит сесть на скамью подсудимых, а в перспективе, возможно, и в тюрьму. Наверное, многие…

До свадьбы оставалась всего неделя, когда позвонил Доусон, сказал: «Нам нужно встретиться. Прокуратура предлагает сделку» — и в тот же день, к вечеру, приехал.

Ри на сей раз даже не стала говорить, что тоже хочет поприсутствовать, они просто пришли к Рамсфорду в кабинет с ней вместе.

— Сегодня с утра мне позвонил заместитель окружного прокурора Куган, попросил подъехать к нему, — сообщил адвокат. — Когда я приехал, начал издалека — сказал, что не понимает, почему вдруг поднялась такая шумиха из-за дела, которое тянет от силы года на четыре: не убийца с пожизненкой, не маньяк какой-нибудь, а самый рядовой случай. На такие дела пресса обычно и внимания не обращает, а тут словно с цепи все сорвались.

Рамсфорд хмыкнул — Рэй подозревал, что пресловутая «шумиха» была в немалой степени его рук делом.

— Ну конечно! Не его же судить ни за что ни про что собираются! — буркнула Ри.

Лишь сам Рэй сидел молча, в нетерпении глядя на Доусона — ну давай же, переходи уже к самому главному!

— Так вот, — продолжил адвокат, — Куган предложил, как он выразился, «сэкономить деньги налогоплательщиков». Иными словами, он хочет, чтобы ты признал свою вину в нанесении телесных повреждений Тони Ринальди и в незаконном владении оружием. За это ты получишь два года тюрьмы общего режима, через год с небольшим мы сможем просить досрочного освобождения, и прокуратура возражать не станет. С другой стороны, если дело дойдет до суда, то в обвинительном заключении будут фигурировать и побои, которые ты нанес беременной женщине, и угроза жизни и здоровью людей, и истязания… в общем, в этом случае они будут требовать четыре с половиной года. Так что, — развел руками, — давайте решать, что делать. Куган просил до конца недели дать ответ.

У Рэя было ощущение, что воздух стал густым, как вода — ни сдвинуться с места, ни вздохнуть. Вот и все… До сих пор почему-то казалось, что и суд и тюрьма еще не скоро, и вдруг это придвинулось совсем близко, вплотную.

Решать — а что решать? Признать себя виновным и таким образом отказаться от малейшего шанса на оправдание? Или не признать и на четыре года сесть в тюрьму? Нет, четыре, наверное, все-таки не дадут, но три могут…

Прежде, чем он успел что-то сказать, Ри вцепилась ему в руку и подалась вперед:

— Нет, ну что вы! — Отчаянно замотала головой. — Нет, Рэй ни в коем случае не должен признавать себя виновным!

— Мэрион, не вмешивайся, пожалуйста! — попытался заткнуть ее Рамсфорд.

— Да что вы, не понимаете, что ли?! — Ри перевела взгляд с него на Доусона. — Ведь если он сейчас признает себя виновным — это уже на всю жизнь клеймо, его потом никуда на работу не возьмут!

— Что верно, то верно, в сфере обеспечения безопасности ему потом будет нелегко найти работу, — согласился адвокат.

— Вот видишь! — обернулась она к отцу. — А ты говоришь…

— А я ничего не говорю! — оборвал тот. — Я говорю только одно: решать, как поступить, должен Рэй. Именно он — не я, не Доусон, и уж тем более не ты со своими эмоциями и детским максимализмом. Потому что если его признают виновным, это может обойтись ему в лишние полгода, а то и больше, тюрьмы, и отсиживать эти месяцы придется именно ему, и никому другому.

— Но его же могут и оправдать!

— Могут. Теоретически.

— Все равно я считаю, что он не должен признавать себя виновным, — Ри вскинула голову, глаза гневно сверкнули. — Потому что он действительно ни в чем не виноват!

— В любом случае, решать не тебе, — повторил Рамсфорд. Хмуро сдвинув брови, взглянул на Рэя: — Несколько дней у тебя еще есть. В четверг соберемся, снова все обсудим, а ты пока думай…

Рэй и думал. Но не о сделке, которую предложил заместитель прокурора — там, сколько ни думай, однозначного ответа нет. Он думал о Ри. О том, что по большому счету он не может предложить ей ничего: ни положения в обществе, ни денег — только любовь. Любовь и доверие, и уважение.

Взял ее за руку, погладил хрупкое запястье.

— Ри…

Сердитая, нахохленная — судя по всему, замечание Рамсфорда насчет «детского максимализма» ее здорово взбесило. Пару секунд он смотрел на нее, глаза в глаза, и обернулся к Доусону.

— Мэрион права. Я не признаю себя виновным.

Медовый месяц они провели во Флориде — в самом старом и романтичном городе Апельсинового Штата, Сент-Огастине. Точнее, не месяц, а те две недели, которые оставались до суда.

Поначалу они вообще никуда ехать не собирались — что поделать, если Рэю запрещено выезжать за пределы штата! Но за три дня до свадьбы папа пришел к ним вечером — довольный, улыбающийся — и положил на стол билеты.

— Вот. Это мой вам подарок! — Выложил поверх билетов еще какую-то сложенную вчетверо бумагу. — И это тоже.

«Это тоже» оказалось подписанным судьей документом, разрешающим Рэймонду Логану по семейным обстоятельствам на две недели выехать в Сент-Огастин, Флорида.

Вообще-то Мэрион до сих пор была сердита на отца — не за дурацкое замечание насчет «детского максимализма», а за то, что он не поддержал ее (хотя наверняка в глубине души понимал, что она права) и чуть ли не уговаривал Рэя согласиться на предложенную прокуратурой сделку. Но Рэй тогда, слава богу, проявил здравый смысл и от сделки отказался, а принесенный отцом подарок был отличным поводом помириться. Поэтому она радостно поцеловала его в щеку:

— Спасибо, папа!

Вот так и получилось, что на следующий день после свадьбы, в три часа пополудни, они с Рэем приземлились в аэропорту Сент-Огастина.

Все бы хорошо, но утром того же дня, пока она складывала чемоданы, Рэй сидел на диване и смотрел на нее. Смотрел, смотрел — и вдруг сказал:

— Ты можешь присесть на минуту? Мне надо с тобой поговорить.

— Ну что тебе? — Мэрион послушно присела, одновременно припоминая, положила ли она в чемодан купленную для Рэя еще в Риме зеленовато-голубую льняную рубашку с коротким рукавом, которую у него до сих пор не было случая обновить.

— Я бы хотел, чтобы ты пока продолжала принимать таблетки, — мрачно изрек он.

— Какие таблетки?

Кажется, все-таки положила… Надо сходить проверить: если у него в шкафу рубашка не висит, значит, точно положила.

— Противозачаточные.

Мэрион удивленно уставилась на него. Говорить, что она еще на прошлой неделе перестала их принимать, сочла недипломатичным, вместо этого спросила:

— Ты же всегда говорил мне, что хочешь детей?!

— Да, но…

— Что — «но»? — Она уже поняла, к чему Рэй клонит, но хотела, чтобы он сказал это вслух.

— Давай подождем, пока закончится суд.

Мэрион хмыкнула и пожала плечами, после чего встала и продолжила сборы.

Пусть думает, что она согласилась… пусть думает!

Они договорились между собой не говорить о предстоящем суде, постараться даже не вспоминать о нем — жить сегодня и сейчас и быть счастливыми. Ведь это раз в жизни бывает — медовый месяц!

Рэй и впрямь за все две недели не сказал о суде ни слова. Они бродили вместе по старинному городу (если честно, то после Рима он не очень смотрелся), лежали на пляже, купались, играли в мяч. Уже в сумерках, по пути в отель, заходили в сувенирные лавочки — в одной из них через день после приезда Рэй купил ей красивейшее ожерелье из трех ниток жемчуга разных цветов.

Он улыбался, даже смеялся; на пляже, стоя по пояс в воде, поднимал ее на вытянутых руках и кидал в набегавшую волну — забава, привычная им обоим с детства, ей при этом полагалось визжать что есть мочи. Сидя вечером на террасе отеля, они пили вино и ели огромных креветок — Рэй, улыбаясь, поднимал бокал и прищурившись смотрел на нее сквозь него.

Только вот ночью… Наверное, в постели мужчины не умеют лгать, и в его ласках, в его поцелуях Мэрион чудился оттенок отчаяния, словно он пытался насытиться ею, запомнить, словно вот-вот им предстояло расстаться надолго… навеки, навсегда. И это же отчаяние порой мелькало в его глазах в самые неподходящие моменты — никто посторонний бы наверняка ничего не заметил, но Мэрион слишком хорошо его знала, чтобы не видеть.

И она не могла ничего с этим сделать — ничего…

Нарушить зарок молчания и сказать «Рэйки, ну перестань! Не думай, не вспоминай, не надо!»? Объяснить ему, втолковать, что год, пусть даже полтора — это совсем-совсем немного, и это тяжелое время надо будет просто пережить, а потом они все равно будут вместе! И вообще, почему он считает, что его обязательно осудят? Ведь даже Доусон утверждает, что есть определенный шанс на оправдательный приговор!

Но ничего этого Мэрион так и не сказала — знала, что бесполезно. Рэй выслушает ее, будет кивать, улыбаться, как улыбается взрослый наивному ребенку, и останется при своем мнении и при своем пессимизме.

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

На первое заседание суда Мэрион не поехала. Не потому что не хотела, а потому что Доусон попросил ее там не появляться. Все по той же причине: чтобы репортеры не добрались до нее до того, как она даст показания.

Она надеялась, что Рэй ей все подробно расскажет, вечером перед судом даже попросила его об этом.

— Слушай, не лезь ты ко мне со всякой чепухой, — огрызнулся он в ответ. Поморщился, будто ему в рот лимон пихали, добавил неприязненно: — И пожалуйста, не приставай ко мне ни с какими своими тряпками и шмотками! Мне сейчас совершенно не до того!

Это было на него настолько не похоже, что Мэрион слегка опешила. Не стала спорить, а тихонько отошла.

Ну да, он угадал, она и впрямь хотела попросить его примерить пару рубашек, чтобы посмотреть, какую лучше завтра надеть: оливковую, самую ее любимую, или белую в тонкую синюю полоску. Ведь то, как одет человек, тоже имеет значение! Не собирается же он, в самом деле, идти на суд в какой-нибудь футболке с Микки-Маусом?!

Уйдя в соседнюю комнату, Мэрион включила телевизор. Выбрала какой-то старый вестерн, сделала погромче: Рэй всегда любил эти дурацкие «стрелялки» — может, заинтересуется, придет? А там, глядишь, его и разговорить удастся…

Но он неподвижно сидел на диване, глядя куда-то в пространство.

С утра Рэй надел приготовленную для него оливковую рубашку, позавтракал и уехал. Вместе с папой — согласно разработанной Доусоном стратегии, тому как раз наоборот, следовало как можно больше общаться с прессой.

Мэрион не ожидала, что так тоскливо окажется сидеть дома, будто ее наказали за что-то. Каждые несколько минут она смотрела на часы, но стрелки ползли медленно-медленно.

Она все-таки заставила Рэя, уже с утра, пообещать, что он ей сразу, как только закончится заседание, позвонит и хотя бы вкратце расскажет, что и как. А потом, когда приедет, уже подробно.

Но пока никто не звонил…

Чтобы хоть как-то убить время, Мэрион спустилась вниз, на кухню — налила себе чашку кофе, поболтала с мисс Фаро. Та готовила обед — сегодня был «не Микин» день — и тоже нервничала, призналась, что у нее все из рук валится.

Снова поднявшись к себе, Мэрион включила компьютерную «бродилку», но через пару минут выключила — не хотелось. Ничего не хотелось, кроме одного: чтобы зазвонил телефон и, подняв трубку, услышать голос Рэя. Но пока оставалось только сидеть и ждать. И утешать себя, вспоминая, как в тот день, когда Рэй отказался от сделки с прокуратурой, Доусон сказал:

— Я расцениваю это их предложение как попытку сохранить лицо. Снять обвинение они не могут, тем более после всей этой шумихи, а проиграть дело не хотят. А если обвиняемый сам бы признал себя виновным — все, дело в шляпе. И еще… Сегодня со мной разговаривал Куган, представлять на суде обвинение тоже будет он. А он, конечно, амбициозный молодой человек, способный юрист, но, — адвокат покачал головой, — как мне кажется, не слишком подходит для этого дела. Когда речь идет об убийце или насильнике, его жесткая манера допроса импонирует присяжным, но в данном случае может вызвать к нему антипатию. А, как я уже говорил, в этом деле человеческий фактор будет играть не последнюю роль. Так что, я считаю, определенный шанс у нас есть…

Телефон зазвонил только в четверть второго. Мэрион схватила трубку:

— Да?

— Это я.

Наконец-то… От сердца отлегло.

— Ну что, что?! — нетерпеливо спросила она.

— Заседание закончилось. Следующее — послезавтра, в пятницу. — Голос у Рэя был мрачноватый, но не то чтобы совсем убитый. — Приеду, расскажу. Все, мне некогда!

Теперь ожидание стало совсем невыносимым. Мэрион еще с утра прикинула, что от суда до дома езды полчаса — это если быстро ехать. А если помедленнее, да еще где-нибудь пробка, наверное, получится минут сорок. Но прошло сорок минут… пятьдесят… час — она в нетерпении не отходила от окна, но знакомая машина у ворот все не появлялась.

Наконец между деревьями мелькнуло что-то серебристое. Мэрион всмотрелась — да, это они! — и побежала вниз.

Еще с лестницы услышала, как открылась входная дверь, по холлу гулко разнесся голос отца:

— …ты неправ. В том, что сказал сегодня Куган, есть пара моментов, которые нам на руку…

Добежав до Рэя, она обхватила его обеими руками. Голова привычно-уютно примостилась у него под подбородком, на глаза навернулись слезы. Только сейчас Мэрион осознала, как тревожилась за него и какое этот счастье — чувствовать его рядом.

— Рэйки, — потерлась макушкой об его подбородок. — Рэйки… — Взглянула вверх — он не слишком весело улыбнулся в ответ. Схватила за руку. — Пойдем, пойдем наверх, сейчас ты мне все расскажешь!

— Ладно, Рэй, потом поговорим, — кивнул отец. — Но повторяю, эта его фраза открывает для нас кое-какие возможности.

Пока Рэй переодевался, Мэрион изнывала. Ходила за ним по пятам, трогала — очень хотелось; когда снял пиджак, обхватила за плечо, уткнулась в него носом.

Но подробного рассказа это не заменяло. И вот — наконец-то! — он сел в кресло и начал:

— Ну что… первым выступал заместитель окружного прокурора. Он рассказал о том, как было дело: что я незаконно завладел пистолетом, стрелял из него в Тони и ударил Сантуццу. Что да, конечно, Тони похитил тебя, но брать закон в свои руки никто не имеет права и нужно было предоставить возможность действовать полиции, а не прибегать к насилию. Вообще он охарактеризовал меня как человека агрессивного и склонного к силовому решению проблем.

— Тебя?! — недоуменно переспросила Мэрион. Человека более незлобивого и терпеливого, чем Рэй, трудно было представить — уж она-то это хорошо знала!

— Да, меня, — Рэй мрачно скривился. — Короче, он потребовал для меня четыре года тюрьмы плюс два года условно. После него выступал Доусон. Он сказал, что существуют ситуации, когда формально человек нарушает закон, но, поскольку речь идет о спасении другого человека, то тут нет преступления и нет вины. Я даже запомнил… сейчас… — зажмурился, припоминая, — ага, вот, слушай:

«Человек ломает калитку и врывается на чужой участок. Несомненно, это незаконное действие. Ну, а если он увидел за оградой ребенка, который зовет на помощь, отбиваясь от злобного пса — тогда как? Будем ли мы считать его виновным? Иди, скажем, один человек бьет другого, который при этом не сделал ему лично ничего плохого. Насилие? Несомненно! Да, но пострадавший пытался изнасиловать женщину, избивал ее — и случайный свидетель происходящего попытался, как мог, его остановить! Или что, он должен был не вмешиваться, пройти мимо, а потом, отойдя подальше, вызвать полицию? Иными словами, можно ли осудить поступок человека в отрыве от причин, вызвавших этот поступок?»

То есть он все время проводил одну и ту же линию: что да, многое из того, о чем говорил заместитель прокурора, действительно имело место, но существуют смягчающие обстоятельства, которые снимают с меня вину и оправдывают мои действия. Вот, пожалуй, и все.

— Все? — переспросила Мэрион недоуменно. — И больше ничего не было?

— Ну, еще обвинение улики представляло — пистолет, из которого я стрелял, и видеозапись допроса этой… Сантуццы. Она тараторила по-итальянски, переводчик в зале суда синхронно переводил. Она заявила, что не знала, где тебя прячут, а в подвал пошла потому, что так велел Тони. Вот… — пожал плечами и наморщил лоб, словно у него заболела голова, — теперь уж точно все. И хватит об этом говорить, давай лучше кино какое-нибудь веселенькое посмотрим!

Вместе с креслом развернулся к телевизору, приглашающе похлопал себя по коленке.

Мэрион хотелось расспросить еще про судью: что за человек, какое впечатление производит. И — самое главное! — о какой фразе упомянул папа? Но почувствовав, что Рэю невмоготу, не стала больше ни о чем спрашивать; подошла и присела ему на колени. Он притянул ее к себе.

— Господи, как у тебя от волос пахнет! — вздохнул глубоко и продолжил медленно и задумчиво: — Знаешь, а я уже привык быть твоим мужем. И вообще, иногда кажется, будто мы всю жизнь вместе были, не расставались, все остальное — как сон.

Она кивнула.

— Мне тоже…

— Если меня посадят, мне тебя очень не хватать будет. — Впервые он нарушил зарок, открыто заговорив об этом.

— Не говори так, не надо! — Мэрион замотала головой и прикрыла рукой ему рот. — Все будет хорошо!

Вместо ответа Рэй лишь усмехнулся и легонько поцеловал закрывавшую ему рот ладонь.

На обед Мэрион опоздала. Не по своей вине — заболталась по телефону с подругой, которая была в отъезде и не присутствовала на свадьбе, а теперь, вернувшись, позвонила, чтобы расспросить, что и как.

С достоинством встретила недовольный взгляд отца и, едва сев за стол, спросила его:

— О какой фразе Кугана ты в вестибюле говорил? Что она нам на руку… — Решила не обращать внимания на пинок ногой под столом, пришедшийся ей по коленке и несомненно означавший: «Хватит об этом говорить, я же просил!»

— О том, что, по его словам, Рэй склонен к агрессии и насильственному решению проблем. Теперь, чтобы опровергнуть это утверждение, мы сможем выставить пару-тройку свидетелей, которые охарактеризуют Рэя так, что его впору будет в президенты выбирать.

— Кого, например?

— Например, меня, — ухмыльнулся отец. — Как я, по твоему, достаточно представительная кандидатура?

— Да, а…

— Но хочу тебе напомнить, что я предпочитаю не говорить за обедом о делах, мне это портит аппетит, — добавил он, потянувшись к салату.

Да что это такое — у одного не спроси, у другого, видите ли, аппетит портится! Нет, так больше дело не пойдет! На следующем заседании Мэрион решила поприсутствовать лично.

Разумеется, пренебрегать просьбой Доусона она ни в коем случае не собиралась, поэтому в четверг съездила в город и купила парик — длинные белокурые локоны. А также кое-что из одежды, такой, какую в обычной обстановке никогда бы не надела: жакет из искусственного леопарда, черную мини-юбку и колготки в черно-белую клеточку. И шляпку с небольшими, но все же затеняющими лицо полями. Подумала было о темных очках, но потом решила, что в ноябре это будет выглядеть подозрительно, тем более в помещении.

Вернувшись домой, заперлась в ванной и примерила покупки; намазала рот яркой помадой, увеличив его контурным карандашом, и пришла к выводу, что в таком виде ее родной отец не узнает, не то что репортеры.

Она решила никому не говорить, что собирается в суд — если бы папа или Рэй об этом услышали, то непременно стали бы возражать. В пятницу утром, после завтрака, спустилась с Рэем в холл. Он поцеловал ее на прощание, щелкнул по носу.

— Не скучай! Вечером я тебе все расскажу! — и поспешил к выходу.

А Мэрион пошла собираться.

 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Она рассчитывала, что придет минут через двадцать после начала заседания и почти ничего не пропустит, но опоздала больше чем на час: сначала застряла в пробке, потом искала парковку, да еще чуть ли не десять минут ушло на то, чтобы пройти металлодетектор в вестибюле и выяснить у охранника, в каком именно зале проходит суд. Наконец, добравшись до нужного зала, Мэрион тихонько приоткрыла дверь, вошла, села на первое попавшееся свободное место и лишь потом принялась осматриваться.

Зал суда оказался вовсе не таким, как она себе представляла по фильмам: ни высокого сводчатого потолка, ни арочных окон — обычная большая комната, похожая на школьный класс. И женщина в темной мантии, сидевшая на возвышении в дальнем конце зала — лет пятидесяти, бледная и болезненно-полная — тоже была похожа скорее на школьную учительницу, чем на судью.

Поджав губы, она смотрела на стоявшего спиной к Мэрион худого долговязого мужчину лет тридцати — очевидно, это и был Куган.

— Насколько я понимаю, подсудимый взял принадлежащий вам пистолет, не имея на то вашего разрешения? — громко вопрошал тот. Вопрос был адресован отцу Мэрион, который стоял на свидетельской трибуне справа от судьи.

— Это не совсем так. — Папа благожелательно улыбнулся — Мэрион хорошо знала это выражение лица, предназначенное для того, чтобы обаять аудиторию во время публичных выступлений. — Если я сообщаю члену своей семьи шифр сейфа, то для меня само собой разумеется, что он может пользоваться содержимым этого сейфа.

— Но в ту ночь вы не предполагали, что он возьмет из сейфа пистолет?

— В ту ночь все мои мысли были лишь о дочери, больше я ни о чем не был в состоянии думать. Рэй пытался мне втолковать, что Тони лжет, но меня в тот момент словно заклинило на одной мысли: нужно заплатить выкуп — тогда моя дочь вернется домой.

— То есть, посылая Рэя Логана вместе с Тони Ринальди, вы хотели, чтобы он заплатил похитителям выкуп?

— Да. Но как выяснилось, я был не прав — если бы не Рэй… если бы он не сделал то, что сделал, не знаю, увидел ли бы я живой мою девочку! — Голос его трагически дрогнул.

Внезапно судья, судорожно выхватив откуда-то из-под стола платок, зарылась в него носом и громко чихнула. Еще раз, еще… Опустила платок и хрипло буркнула:

— Прошу прощения!

И именно в этот момент Мэрион внезапно стало по-настоящему страшно. Впервые она до конца осознала, что все это происходит на самом деле, в реальной жизни, что это действительно судят Рэя — ее Рэя! — и еще неизвестно, чем кончится дело.

То есть, разумеется, она это понимала и раньше, но понимала умом, а не сердцем, и где-то в глубине души оставалось ощущение легкой «киношности» происходящего. И лишь теперь, при виде этой простуженной, столь будничной немолодой женщины, оно вдруг бесследно испарилось. Захотелось как можно быстрее уйти отсюда, спрятаться, забиться куда-нибудь, где тепло и уютно — и сидеть там долго-долго, пока не придет Рэй и не скажет, что все уже позади и все кончилось хорошо.

Кстати, а где он сам? По идее, должен сидеть в первом ряду, но из-за голов сидящих перед Мэрион людей его было не видно.

— Мистер Рамсфорд, вы утверждаете, — продолжал тем временем Куган, — что Рэй Логан, — пошуршал каким-то бумажками, — да, вот… что он один из самых толерантных и миролюбивых людей, каких вы только встречали. Как можно соотнести с этим то, что он взял закон в свои руки? Что он угрожал людям оружием, что он стрелял, — голос заместителя прокурора патетически взвился ввысь, — в раненого, беспомощного человека? И как вы, лично вы относитесь к его поступкам?

— Моя дочь жива. Здорова и невредима. Рэй спас ее, и я по гроб жизни буду благодарен ему за это.

— То есть, будь вы на его месте, вы поступили бы так же? Тоже стали бы стрелять в безоружного человека?

После секундного промедления отец покачал головой.

— Нет, думаю, что стрелять бы я ее стал.

— Вот… — начал было Куган.

— Стрелять бы я не стал, — повторил папа — и вдруг яростно грохнул на весь зал: — Я просто бил бы его до тех пор, пока он не сказал бы мне, где моя дочь. — Добавил, уже нормальным тоном: — Стрелять-то я умею не очень, не то что Рэй, зато, — с показным смущением пожал плечами, — в свое время был чемпионом флота по боксу. Кстати, хочу добавить, что себя я при этом тоже считаю человеком миролюбивым и толерантным.

В зале послышались сдержанные смешки.

Лица Кугана Мэрион по-прежнему не видела, но было понятно, что такого ответа тот не ожидал, нервно быстро произнес:

— Благодарю вас, мистер Рамсфорд. У меня все.

Отец кивнул, сошел с места для свидетелей и сел где-то впереди — наверное, рядом с Рэем, которого Мэрион до сих пор не могла разглядеть.

Следующим свидетелем оказался человек, которого она никогда раньше не видела, но много о нем слышала — лет в шестнадцать его имя не сходило у Рэя с языка: мистер Хорнер, тренер юношеской стрелковой команды.

По рассказам Рэя Мэрион представляла себе представительного мужчину, похожего на Клинта Иствуда, на деле же это оказался крепко сбитый пожилой человек с грубо слепленным лицом и носом картошкой. Он рассказал, что Рэй Логан всегда был на редкость дисциплинированным и неконфликтным парнем. Пожалуй, даже слишком неконфликтным: определенная толика здоровой «спортивной злости» спортсмену не повредит, и, возможно, именно ее отсутствие помешало Рэю добиться чемпионского титула — способности к стрельбе у него несомненно были.

Доусон задал ему всего один дополнительный вопрос:

— Вы часто видели в руках у Рэя Логана оружие. Он хоть раз угрожал кому-нибудь пистолетом?

— Рэй? Нет! Конечно, бывает, что ребята друг на друга пистолеты направляют — мальчишки все-таки! Я это дело категорически пресекаю, даже если пистолет вроде не заряжен, все равно есть шанс, что в стволе патрон забыли или перепутали что-то. Но с Рэем я в этом отношении как раз был спокоен — он… как бы это сказать — очень правильный был всегда.

Куган тоже ограничился лишь одним вопросом:

— Насколько я понимаю, вы не видели Рэя Логана больше десяти лет и ваше мнение относится к семнадцатилетнему мальчику. Вы не думаете, что с тех пор он мог измениться?

— Нет. Семнадцать лет — это практически взрослый человек, и что в нем есть, то все уже и видно. Не знаю, я вот так считаю.

Затем выступил врач-хирург, автор книги по реабилитации после травм — отвечая на вопросы Доусона, он сообщил, что раны, которые получил полгода назад Тони Ринальди, полностью зажили и не будут иметь для его здоровья никаких последствий.

— Таким образом, — продытожил Доусон, — в данном случае нельзя говорить о тяжких телесных повреждениях?

— Нет, ни в коем случае, — ответил врач.

Куган задавать ему вопросы не стал.

Вместо того, чтобы пригласить очередного свидетеля защиты, Доусон подошел к столу судьи и о чем-то с ней тихо заговорил. Потом они подозвали Кугана и дальше шушукались уже втроем.

— А чего это они? — спросила Мэрион у соседки — девушки чуть старше нее самой, в голубом кашемировом свитере и джинсах. Та подняла голову от блокнота, в котором, пока выступали свидетели, записывала что-то стенографическими значками, и присмотрелась; взглянула на часы.

— По-моему, сейчас объявят перерыв. В любом случае минут через пятнадцать он должен был начаться.

И точно, оба адвоката отошли от стола, и судья сообщила, что заседание возобновится в три часа.

Публика потянулась к выходу. Перед Мэрион встала проблема, о которой она раньше не задумывалась: что теперь делать — вернуться домой? Или пару часов побродить по магазинам, посидеть в каком-нибудь кафе и к трем вернуться сюда?

С одной стороны, все было за второй вариант, но с другой… если Рэй на время перерыва вернется домой, не будет ли он удивлен и обижен, что она не ждет его, а уехала незнамо куда?

А вот и он сам, наконец — идет по проходу! По обе стороны от него, как охранники, папа и Доусон. Мэрион решила переждать, пока они пройдут, чтобы не столкнуться с ними в толпе, опустила голову, словно искала что-то в сумке — и не выдержала, подняла. И тут же встретилась глазами с Рэем.

Он смотрел на нее в упор, во взгляде было удивление и еще что-то, из чего ей стало совершенно ясно: узнал! Узнал, несмотря на светлый парик, на шляпу и непривычный макияж…

Ну и что теперь? Словно отвечая на ее немой вопрос, Рэй отвел взгляд и как ни в чем не бывало прошел мимо, к выходу из зала.

Домой на перерыв Мэрион не поехала — вместо этого, оставив машину на стоянке, пешком дошла до универмага. Первое, что сделала — это забежала в туалет и сняла парик (и как только люди их носят, голове же жарко и неуютно!) Заглянув ненадолго в косметический отдел, полюбовалась новой коллекцией Аник Лорье в вычурных, похожих на драгоценные кристаллы флаконах, а потом устроилась в кафе-кондитерской на верхнем этаже; заказала себе эспрессо и пару крохотных пирожных со свежей клубникой.

Настроение у нее было куда лучше, чем утром, когда, мучаясь неизвестностью, она торопилась в суд. Похоже, пока все складывалось удачно для Рэя. Свидетели защиты выступали умно и убедительно (папа — тот был просто великолепен!), показания ни одного из них Кугану опровергнуть не удалось. Будь Мэрион на месте присяжных, после всего услышанного она бы обеими руками проголосовала за оправдательный приговор!

Как Мэрион давно уже убедилась, люди консервативны: если кто-то сел на определенное место — неважно, в экскурсионном автобусе это происходит, в аудитории колледжа или на заседании суда — то и в следующий раз, после перерыва или экскурсии, постарается сесть там же. Она подумала об этом, когда в четверть пятого, тихонько проскользнув в зал, снова уселась рядом с девушкой в голубом свитере. Шепотом спросила у нее, как у своей:

— Ну, было уже что-нибудь интересное?

Та, не отрывая глаз от Кугана и продолжая стенографировать, помотала головой.

— Только начали.

— …сенатор Рамсфорд и мистер Хорнер, — вещал тем временем помощник прокурора, — охарактеризовали подсудимого как человека миролюбивою, — загнул палец, — доброго, — загнул еще один палец, — дисциплинированного и неконфликтного. Словом, чуть ли не ангела во плоти. Полагаю, — обернулся он к присяжным, — вам интересно будет выслушать и другое мнение. Прошу занять свидетельское место миссис Дебору Хадсон.

Из одного из первых рядов справа от прохода вышла и уверенно проследовала к свидетельской трибуне невысокая худощавая женщина. Со спины ее можно было принять за молоденькую девушку, но когда она обернулась, стало ясно, что лет ей сорок, а то и больше. Мэрион подалась вперед. Лицо женщины — узкое, с чуть опущенными уголками ярко накрашенных губ — показалось ей смутно знакомым, но кто это такая, вспомнить никак не удавалось.

— Миссис Хадсон, вы слышали, что говорили о подсудимом другие свидетели: что он человек неконфликтный, добрый… и так далее. Согласны ли вы с ними? — спросил Купер.

— Никоим образом!

Едва услышав эти первые слова, сказанные высоким, как у девочки, голосом, Мэрион наконец вспомнила, кто это такая. Мисс Поллок — да, мисс Поллок, так ее звали раньше, когда она преподавала географию у них в школе!

— А как бы вы охарактеризовали Рэя Логана? — спросил помощник прокурора.

— То, чему я лично была свидетельницей, что я видела своими глазами, заставляет меня считать его человеком чрезвычайно агрессивным и — не побоюсь этого слова — опасным! — без запинки ответила миссис Хадсон.

В зале раздался негромкий гомон, кое-кто тихо ахнул.

— Требую тишины! — стукнув молоточком, сказала судья.

— Миссис Хадсон, скажите, пожалуйста, что именно привело вас к такому мнению, — попросил Купер.

— Однажды у меня на глазах подсудимый зверски избил мальчика намного младше себя, ученика школы МакЭлрой, в которой я в то время преподавала.

— Расскажите, пожалуйста, подробнее об этом эпизоде.

— В нашей школе учились дети с одиннадцати до четырнадцати лет, — четко, как по-заученному, начала рассказывать миссис Хадсон. — Старшеклассники на территорию школы не допускались, но для Рэя Логана делалось исключение. Дело в том, что в нашей школе училась Мэрион Рамсфорд. Все знали, что Рэй является подопечным сенатора Рамсфорда, и привыкли воспринимать его как ее брата. Обычно после занятий он заезжал за девочкой и отвозил ее домой.

В тот день, о котором я говорю, я после занятий задержалась в учительской на втором этаже. Стояла теплая погода, окна были распахнуты… я подошла к окну и увидела Рэя Логана. Во дворе, у ограды, стояли ребята-восьмиклассники, вот к одному из них он и подошел. Они обменялись буквально парой слов, и вдруг Логан набросился на этого несчастного мальчика и принялся избивать — с яростью, с ненавистью. Тот пытался, как мог, отбиться… Ребята вокруг закричали, я, помню, тоже крикнула что-то вроде «Прекратите, вы что?!» и побежала вниз.

К тому времени, как я оказалась во дворе, они уже, сцепившись, катались по земле. Я бросилась к ним, попыталась схватить, разнять — они налетели на меня, и я тоже упала. Но тут подбежали еще люди и их растащили. Логан все не унимался и продолжал рваться к мальчику; двое мужчин еле его сдерживали, он вырывался и кричал: «Я все равно тебя убью, сволочь!» Я хорошо запомнила эти слова, столько в них было ярости.

Все время, пока она говорила, Мэрион, сидя сзади, бессильно сжимала кулаки. Ей хотелось вскочить и крикнуть: «Это вранье! Все не так было! И Рэй его за дело бил, за дело, понимаете?!»

Она тоже хорошо помнила эту историю…

В тот день после уроков Мэрион болталась по школьному двору и ждала Рэя. По средам и четвергам у него занятия заканчивались на полчаса позже, чем у нее, после этого он должен был приехать за ней.

Казалось, время тянется невыносимо долго. Она успела уже дважды сбегать в вестибюль и попить воды из фонтанчика, подошла к ограде — а вдруг его отпустили немного раньше, и сейчас из-за угла появится знакомый бежевый «Шевроле»? Поутешала себя мыслью, что, раз теплая погода, по дороге домой они заедут в кафе-мороженое (Рэй сказал «может быть» — а значит, почти наверняка) — и можно будет заказать шарик клубничного и шарик шоколадного с изюмом…

Словом, ничто не предвещало беды, когда здоровенный, с накачанными мускулами и падающей на глаза лохматой челкой парень догнал ее и схватил за плечо.

— Эй, малявка!

— Что? — Мэрион обернулась.

— Давай отойдем в сторонку, дело есть!

Она не заподозрила в тот момент ничего дурного, только удивилась: что от нее может быть нужно восьмикласснику (ой, а вдруг он в нее влюбился?!), и пошла вслед за ним в проход, ведущий к актовому залу. Они зашли за широкую гранитную колонну, и тут парень, глядя на нее сверху вниз, приказал:

— Снимай трусы!

— Что?! — в первый момент Мэрион даже не испугалась — подумала, что ослышалась.

— Да не бойся ты, я тебе ничего не сделаю! Мне только трусы твои нужны. Давай, живенько! — И видя, что она не торопится выполнять требуемое, вдруг одной рукой схватил ее за плечо, а другой полез к ней под юбку.

Почему-то ей в тот момент не пришло в голову крикнуть, позвать на помощь — она молча выкручивалась и отбивалась, но парень держал крепко. Зацепил пальцами резинку трусиков… от отчаяния, сама не зная, что делает, Мэрион метнулась вперед и что есть силы вцепилась зубами ему в сгиб локтя, туда, где под белой кожей были видны голубоватые вены.

— Дура, — взвизгнул парень и отпустил ее; кажется, что-то еще крикнул, но Мэрион уже со всех ног неслась прочь.

Она бежала, не разбирая дороги; по лицу текли слезы, мешали видеть. Выскочила со двора на улицу; кто-то попытался ее остановить — она вывернулась и побежала дальше.

Опомнилась Мэрион лишь через два квартала, почти у самой школы Рэя; остановилась на секунду перевести дыхание — под ложечкой кололо. Снова побежала и еще издали увидела выезжающий из ворот бежевый «Шевроле».

Она закричала, замахала руками — машина затормозила, Рэй выскочил и кинулся к ней.

— Ты что?! — Схватил за плечи, оглядывая с ног до головы. — Что случилось?!

Мэрион лишь всхлипывала, не в силах выговорить ни слова, наконец с трудом пролопотала:

— Трусики! Мои… он… он хотел!.. — и, обхватив Рэя обеими руками, с облегчением: раз он рядом, больше ничего плохого быть не может! — разревелась от души.

Потом она кое-как рассказала ему, что произошло. С каждым ее словом лицо Рэя темнело и мрачнело. Дослушав, он почему-то не вернулся в машину, так и оставил ее стоять у края тротуара. Взял Мэрион за руку.

— Пойдем! — И они пошли пешком.

Рэй шел большими шагами, крепко сжимая ее руку — Мэрион еле поспевала за ним. На ходу она снова рассказала ему все от начала до конца, на этот раз более-менее подробно и связно, но он, казалось, почти не слушал.

Они добрались до школы, зашли во двор. Восьмиклассники все еще стояли у колонны.

Рэй коротко спросил:

— Который?

— Вон тот, справа, — показала Мэрион. — Видишь — с темными волосами!

— Постой здесь!

Подойдя к парню, обернулся к ней, спросил взглядом: «Этот?» — она кивнула. Ну а дальше… дальше и впрямь все было так, как рассказала географичка, даже с ног они ее действительно сбили.

— …Мальчик был в жутком состоянии, весь в крови, — продолжала миссис Хадсон. — Его, естественно, сразу увели в медпункт…

«У него всего-навсего был разбит нос, — мрачно про себя комментировала Мэрион. — Он его пытался вытереть рукой и размазывал кровь по лицу. А у Рэя была рассечена губа, и тоже на подбородке кровь.»

— …Я ждала, что через день-другой мне, как свидетельнице происшедшего, придется давать показания в полиции.

Но родители пострадавшего мальчика не стали подавать заявления — возможно, не захотели ссориться с таким могущественным человеком, как сенатор Рамсфорд.

— Протестую! — вскинулся Доусон. — Это ничем не подкрепленные домыслы!

— Вычеркните последние слова свидетельницы из протокола! — согласилась судья.

Собственно, на этом вся история и закончилась. Разве что через пару дней после случившегося папа подарил им с Рэем по сотовому телефону — ей розовый, Рэю серебристый. В те времена далеко не у каждого школьника был мобильник, и в их пятом классе Мэрион оказалась первой обладательницей этой престижной новинки.

Парень тот к ней больше ни разу даже близко не подошел, когда случайно сталкивались в коридоре, делал вид, что в упор ее не видит. Через несколько месяцев он закончил восьмой класс, с тех пор она его не встречала.

А теперь эта сволочная тетка раздула это происшествие черт знает во что, и на основании его делает вывод, что Рэй агрессивный и опасный человек! И главное, ее слушают! Мэрион видела, как присяжные поглядывают на Рэя, и ей казалось, что чем дальше, тем больше в их взглядах чувствуется неодобрение.

Оставалась надежда на Доусона, на то, что во время перекрестного допроса он сумеет исправить ситуацию — сделает так, что всем станет ясно, как в действительности было дело. Поэтому, когда Куган, повернувшись к столу защиты, приглашающе повел рукой: «Она ваша!», Мэрион подалась вперед и напряглась: сейчас из географички полетят пух и перья!

Но адвокат вел себя на удивление беззубо — доброжелательным тоном задавал вопросы, позволяя миссис Хадсон в ответ распинаться, как ей только хотелось, и ни разу ее не осадив:

— Вы знаете причину драки?

— Нет, но это не важно. Важно то, что взрослый фактически человек избил ребенка. Этому нет оправдания!

— Н-да… взрослый человек. Сколько лет тогда было Рэю Логану?

— Не знаю… лет восемнадцать, наверное, или девятнадцать. У него уже была своя машина!

— А в каком классе училась тогда Мэрион Рамсфорд?

— В пятом.

— Если она училась в пятом классе, то ей было одиннадцать. А Рэю семнадцать — у них с Мэрион шесть лет разницы.

— Какое это имеет значение?! Все равно он был старше!

— Ну, я просто хочу очертить возрастные рамки, — добродушно пояснил Доусон. — Вы сказали, что пострадавший подросток учился в восьмом классе — значит, ему было четырнадцать?

— Да, кажется, так.

— А как его звали?

— Я… я не помню точно, — впервые за время допроса миссис Хадсон замялась. — Кажется, Гордон. Гордон Крили… или, может, Крайли.

— Миссис Хадсон, не считая этого эпизода, были ли вы свидетельницей еще каких-либо инцидентов с участием Рэя Логана? — тон адвоката из доброжелательного вдруг стал деловито-холодным. — Или, может быть, слышали о подобных случаях?

— Нет, но…

— Благодарю вас, — прежде, чем она успела еще что-то сказать, перебил Доусон. — У меня больше нет вопросов. — Обернулся к судье: — Защита просит перерыва.

 

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Домой Мэрион попала раньше Рэя — его остановили на крыльце суда репортеры, а она прошла беспрепятственно. Поэтому, когда они с папой подъехали к дому, она встретила их в холле. Подумала: интересно, рассказал он папе, что видел ее, или нет? Наверное, нет; еще в детстве, если она что-то не то, по его мнению, вытворяла, Рэй сердился, ругался, мог даже в сердцах шлепнуть по затылку, но взрослым ничего не говорил.

И действительно, когда Мэрион, подбежав, обхватила его за шею, отец не стал ехидничать «Что, давно не виделись?», а посмотрел на них, как ей показалось, с умилением. Рэй тоже подыграл — как положено, обнял ее.

Лишь когда они поднялись в его комнату и остались вдвоем, он невесело усмехнулся:

— Ну, на этот раз ты все сама видела и слышала. А парик твой блондинистый где?

Мэрион отмахнулась: сейчас не до подколок!

— Я выступлю, расскажу, как было дело!

— Возможно… Завтра приедет Доусон — скорее всего, в понедельник он тебя вызовет на свидетельскую трибуну и хочет с тобой заранее все вопросы «пройти».

Она кивнула — да, конечно, все, что угодно, если это может помочь Рэю!

— Как ты вообще в зале оказалась? Ты же, вроде бы, нас проводила, а сама дома осталась? Или опять за сидением спряталась? — вспомнив ее детские проделки, Рэй усмехнулся чуть повеселее.

— Я через полчаса после вас выехала. Но потом еще в пробку попала и приехала, когда папа выступал. А как ты меня узнал?

— Милая моя! — он обнял ее и легонько поцеловал ее в кончик носа. — От меня ты все равно никогда не замаскируешься. Я просто знаю, что это ты, и все тут.

— А что там было до того, как я пришла?

— Ри, — Рэй продолжал обнимать ее, но глаза посерьезнели, — давай не будем больше об этом говорить. Просто забудем до понедельника и о суде, и обо всем, что с ним связано. От нас сейчас ничего не зависит — ни от тебя, ни от меня — и я хочу эти выходные прожить спокойно и счастливо, не думая ни о чем плохом. В конце концов, мы же с тобой молодожены! — улыбнулся, почти весело, и приподнял ее.

Мэрион жалобно взглянула на него, но — что поделаешь — вздохнула и кивнула. Даже не стала просить, чтобы он ответил хотя бы на один-единственный, больше всего мучавший ее вопрос: «Почему все-таки Доусон не стал спорить с мерзкой жабой миссис Хадсон и объяснять, как в действительности обстояло дело с той дракой?!»

Вопрос этот она задала отцу, когда через пару часов после обеда зашла в гостиную, где он сидел в кресле перед новым приобретением — огромным плазменным телевизором.

— Это что, Рэй тебе рассказал? — поинтересовался он в ответ.

— Э… да! — Упс, чуть не проговорилась!

— Видишь ли, — отец хотел сделать пальцы «домиком», но не обнаружил перед собой стола и просто сплел их на груди, — Доусон отличный адвокат. Лучший из тех, кого я знаю. И, я полагаю, у него есть определенные основания поступать именно так.

— Ты его не спрашивал об этом?! — перебила Мэрион.

— Нет. Не считаю этичным, дело сейчас целиком в его руках.

Видя, что тут вразумительного ответа не добиться, она решила зайти с другой стороны:

— Папа, а что сегодня вообще было в суде?

— А тебе Рэй не рассказал?

— Он… он рассказал очень мало, а потом заявил, что до понедельника не хочет больше об этом ни говорить, ни вспоминать. Хочет спокойно провести выходные! — против воли Мэрион, в голосе ее прозвучало возмущение.

— Не сердись на него. — Отец успокаивающе похлопал ее по руке. — Он не хочет, чтобы ты нервничала и переживала, поэтому старается тебя от всего этого уберечь, насколько может.

— Я знаю, что вы оба до сих пор считаете меня маленькой девочкой! — окончательно вспылила Мэрион. — Но я уже взрослая — понимаешь, взрослая замужняя женщина! — и я тоже имею право знать, что к чему!

— Ну, для меня, сколько бы тебе ни было лет, ты всегда останешься моей маленькой девочкой, — меланхолично заметил отец.

— Папа, ну хватит!

— Доусон хочет в понедельник вызвать тебя на свидетельскую трибуну. Завтра он, наверное, приедет…

— Да, я знаю, Рэй мне говорил! — отмахнулась она. — Но все-таки, что было еще сегодня в суде?

Отец вздохнул.

— Первым, с утра, выступал Тони Ринальди.

— Ну, и?!! — Так вот что, самое важное, она пропустила!

— Для начала он пожаловался на бедность, которая толкнула его на, как он выразился, «неблаговидный поступок» — имеется в виду твое похищение. Ну а дальше про Рэя — как тот внезапно начал угрожать ему пистолетом, а потом выстрелил в ногу. Рассказывал, как ему было больно и страшно, как он умолял Рэя прекратить, говорил, что ничего не знает — а тот в ответ снова выстрелил. Ему, якобы, до их пор по ночам снятся кошмары…

— Ему — кошмары?! — задохнулась от возмущения Мэрион. — Ему?! Гад ползучий!

— Да, — кивнул отец, — именно кошмары. Хотя привезли его прямо из тюрьмы, но он был одет в приличный костюм и тщательно выбрит; идя к месту свидетелей, картинно прихрамывал, вид имел респектабельный и в то же время вызывающий жалость — словом, чувствуется, что Куган его хорошо поднатаскал. Правда, под конец Доусон его прижал — спросил, как же это он собирался отпустить тебя, если ты могла его выдать. Ведь ты, единственная, знала, что именно он дал тебе колу со снотворным. Тони вякал и мякал, а потом заявил, что намеревался сначала перебраться за границу, а потом, уже из другой страны, позвонить и сообщить, где ты находишься. Доусон спросил, как он собирался выехать из Италии, и когда Тони ответил, что машиной, тут же подсчитал, что если бы Рэй не стал тебя спасать, а заплатил выкуп, то тебя бы освободили как минимум часов на двенадцать-пятнадцать позже…

Кошмары ему, сволочи, по ночам, видите ли, снятся! — злилась и никак не могла остыть Мэрион. На самом деле кошмары снились ей самой, особенно первое время после похищения. Теперь уже реже, но до сих пор она раздергивала перед сном занавески: пусть с улицы хоть немного, да просачивается свет, чтобы, если проснется среди ночи, не показалось, что она снова там, в этом бетонном гробу, и не зашлось сердце от ужаса.

— Ну вот, а потом выступил я, — продолжал папа, — и сделал все, чтобы сгладить впечатление, произведенное Тони на присяжных…

Это Мэрион уже видела своими глазами, но продолжала с заинтересованным видом слушать и время от времени кивать.

— …Ну, а про учительницу про вашу, как я понимаю, тебе Рэй уже рассказал.

— Папа, а кто еще остался из свидетелей защиты, кроме меня? — поинтересовалась Мэрион.

— Не знаю, — отец покачал головой. — Думаю, кто-то еще есть, но Доусон не любит раньше времени раскрывать карты. А спрашивать его, как я уже сказал, я считаю неэтичным. — Чуть помедлил и добавил: — Скорее всего, в понедельник все закончится.

— Что закончится?

— Суд. С утра выступят свидетели, затем пройдут прения сторон — и во второй половине дня присяжные вынесут вердикт.

— Так скоро, уже?!

— Да. — Он пожал плечами. — Видишь ли, это дело представляется важным и значимым только для нас — для Рэя, для тебя и для меня. Объективно же такие дела — те, в которых речь идет о двух-трех годах тюрьмы — считаются мелкими и рутинными и порой вообще разбираются в одно заседание.

— Как ты думаешь, — спросила Мэрион почти шепотом, — Рэя осудят?

— Ну как я могу тебе ответить? Надеюсь, что нет. Доусон делает все, что может, и наверняка у него в кармане есть еще пара-тройка козырей. — Задумался на несколько секунд, затем продолжил: — Часто, когда смотришь на присяжных, то еще задолго до объявления вердикта понятно, каким он будет. А тут — до сих пор неясно.

«В конечном счете все решит человеческий фактор» — вспомнились ей слова Доусона. Что ж, для того, чтобы воздействовать на этот самый «человеческий фактор», у Мэрион тоже имелся в кармане козырь, о котором никто, даже Рэй, пока не подозревал. Кажется, имелся — она еще не совсем была в этом уверена.

— Защита вызывает Хораса Кирби!..

Сказать, что Мэрион была удивлена, это ничего не сказать. Она знала, что Доусон с утра должен вызвать ее, поэтому специально села у прохода. Но, пройдя мимо нее, на место для свидетелей вступил молодой человек в дорогом темно-сером костюме, кремовой рубашке и тщательно подобранном галстуке — она сама едва ли мота бы выбрать лучше.

— А чего он?.. — подпихнула она локтем сидевшего рядом отца.

— Тихо! — цыкнул тот. — Значит, так надо!

Пока молодой человек давал присягу и называл свое имя, Мэрион вглядывалась, пытаясь понять, видела ли она его прежде.

— Знакомы ли вы с подсудимым Рэем Логаном? — спросил Доусон.

— He знаю, можно ли это назвать знакомством. — Молодой человек чуть усмехнулся, и тут Мэрион поняла, кто это такой; поняла еще до того, как услышала: — Я тот самый восьмиклассник, с которым он подрался одиннадцать лет назад на школьном дворе.

Доусон что, с ума сошел, вызвав его свидетелем?! — подумала она. Обернулась к отцу:

— А зачем?..

— Да тише ты! — оборвал тот. — Хватит болтать, пожалуйста, ты тут не дома!

— Та-ак, — громко произнесла судья, стукнув молоточком по столу. — Прошу адвоката защиты подойти ко мне!

Тот подошел. Слов было не слышно, но судье явно что-то пришлось не по нраву. Сдвинув брови, она слушала Доусона, изредка бросая в ответ короткие реплики.

Мэрион, неприязненно покосившись на отца, отодвинулась от него — больше спрашивать его она ни о чем не станет, хоть убей!

Наконец судья хмуро кивнула, и Доусон снова отошел на свое «рабочее место», свободный пятачок между присяжными и местом для свидетелей.

— Итак, мистер Кирби, — продолжил он, — не могли бы вы рассказать, при каких обстоятельствах произошла эта драка и что явилось ее причиной.

— В тот год, ближе к весне, парни в седьмых и восьмых классах вдруг увлеклись игрой в блэкджек, — начал Кирби. — Непонятно, откуда это взялось, но буквально поветрие какое-то накатило. Играли и после уроков, и в перерывах, и даже порой на уроках ухитрялись. Высшим шиком карты вот такие маленькие считались, — показал пальцами нечто размером со спичечный коробок.

— Мистер Кирби, все это, конечно, очень интересно, — перебила судья, — но я бы попросила вас отвечать на заданный вопрос.

— Ваша честь, прошу прощения, но я как раз объясняю причину драки!

— Ну хорошо, продолжайте, только покороче!

— Играли мы не на деньги, а на… на условия всякие — например, на то, что проигравший должен съесть живую муху, — публика в зале отозвалась тихим ропотом и смешками, — на горсть земли, взятую в полночь на кладбище, на банку пива — нам его в четырнадцать лет не продавали, где хочешь, там и доставай — на то, чтобы сунуть тряпку в глушитель машины кому-то из учителей. — Кирби неловко поморщился; сквозь личину яппи все больше проглядывали черты прежнего подростка. — Да что говорить, теперь, задним числом, я понимаю, что все это величайшая дурость была, но тогда мы все казались себе очень крутыми и остроумными.

Ну и вот, в тот день кто-то предложил сыграть на трусики первой девчонки, которая пройдет по двору. И я проиграл. Мы во двор вышли — встали, ждем. И первой оказалась Мэрион Рамсфорд. Я еще, помню, сказал: «Она же совсем маленькая — может, другую подождем?!» — но ребята подначивать стали: «Что, дрейфишь?! Уговор есть уговор!»

Ну, я и пошел за ней. Остановил, сначала по-хорошему попросил трусы отдать, потом силой отобрать попытался. Но она как бешеная отбивалась, в конце концов меня за руку укусила, вывернулась и убежала. Я к ребятам вернулся, они смеяться начали — с такой малявкой не справился!

А минут через десять она пришла с братом. С Рэем, то есть. Я на него только взглянул, сразу понял — мало мне не будет. Он подошел, даже ничего говорить не стал, просто врезал мне. Я конечно, тоже, как мог, ответил. Ну а потом нас разняли. — Кирби пожал плечами. — Вот и вся история.

— Иными словами, — переспросил Доусон, — причиной драки было то, что вы пытались стащить трусики с Мэрион Рамсфорд?

— Да, — Кирби сглотнул, лицо жалобно исказилось — было понятно, что он готов сейчас сквозь землю провалиться, — но… нет, вы не подумайте, никакой сексуальной подоплеки тут не было. Я же не извращенец какой-нибудь! Я просто в карты их проиграл…

— Во время этой драки вы получили какие-либо серьезные травмы?

— Нет. То есть у меня из носа кровь текла, целый час не могла остановиться. И еще зуб шатался. Больше ничего.

— Ваши родители подавали заявление в полицию по факту избиения?

— Нет, сэр! Сначала мама хотела, чтобы папа сходил в полицию, но вечером к нам приехал один человек, который у сенатора Рамсфорда работал. Его Джейсон звали, как в «Пятнице, 13» — до сих пор помню.

«Джейстон!» — догадалась Мэрион.

— …Поначалу мама его даже на порог пускать не хотела, но все же впустила. А меня наверх отослала. Они разговаривали минут десять, потом меня позвали, и человек этот меня спросил, почему мы с Рэем подрались. Я хотел сказать, что Рэй просто ни с того ни с сего на меня набросился, как я до того всем говорил, но… что-то у этого Джейсона в глазах такое было — словом, я рассказал всю правду. Когда он ушел, мне от отца здорово влетело — я не помню, чтобы он когда-нибудь еще на меня так сердился. Заставил меня поклясться, что я никогда в жизни больше не притронусь к картам. Ну и, естественно, ни в какую полицию никто не пошел, — Кирби потупился, — отец сказал, что мне, дураку, еще мало досталось.

— Какого вы мнения о Рэе Логане, считаете ли вы, что он человек агрессивный и склонный к насилию?

— Нет, сэр! Нет, ни в коем случае! У меня дочка недавно родилась — кроха совсем, два месяца ей, но только представить, что вот она подрастет и кто-то к ее трусикам потянется… я не знаю, что б я с ним сделал!

— Спасибо, у меня все! — кивнул Доусон. Он ваш, — сделал Кугану приглашающий жест.

— У обвинения нет вопросов, — покачал тот головой.

— Хорошо, — сказала судья. — Свидетель свободен. Надеюсь, мы на этом покончили со школьной дракой двенадцатилетней давности?

— Да, ваша честь, — почтительно склонил голову Доусон. — Мой следующий свидетель — Мэрион Рамсфорд.

— Ну давай! — отец обернулся к ней, сжал ободряюще руку. — Иди!

 

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Если бы Мэрион потом спросили, что именно она говорила — едва ли она могла бы это в точности повторить. Помнила лишь, что рассказывала, как ей было жутко в том подвале, как болели ноги, как хотелось пить и не хватало воздуха. И про ощущение, что вот, это и есть конец, и про то, как мысленно звала Рэя, то ли вслух, то ли про себя повторяя его имя, тоже рассказала.

Только теперь она в полной мере оценила мастерство Доусона: его вопросы направляли ее и поддерживали — и она говорила и говорила, заставляя себя вспоминать то, что хотелось навсегда забыть…

Когда вместо очередного вопроса внезапно наступила тишина, Мэрион даже удивилась: как, уже все? Перед глазами все плыло от проступивших слез, она вытерла их рукой.

Прошло несколько секунд, прежде чем послышался голос Доусона:

— Мэрион, у меня больше нет к вам вопросов. Но, возможно, есть у мистера Кугана. — Повернулся к помощнику прокурора: — Прошу вас!

Что-то в тоне адвоката сказало ей: «Соберись! Это еще не все!»

— Мисс Рамсфорд… — начал Кутан.

— Прошу прощения, я миссис Логан, — возразила Мэрион нарочно тихо.

— Что? — как и следовало ожидать, обвинитель попался в эту незамысловатую ловушку.

— Мы с Рэем две недели назад поженились, так что я теперь миссис Логан, — сообщила она уже громко и четко.

Показалось, или в глазах Доусона промелькнуло одобрение?

— Миссис Логан, имело ли это похищение какие-то последствия для вашего здоровья?

— Мне до сих пор снятся кошмары. Почти каждую ночь. Что я снова там, — она сглотнула, — в этом подвале. Я не могу спать без света и вообще плохо засыпаю. — Вспомнила и добавила: — Рэй говорит, что я часто плачу во сне.

— Обращались ли вы по этому поводу к врачу?

— Да, разумеется. Мой психоаналитик и психотерапевт — доктор Такада, вернувшись из Рима, я сразу же обратилась к ней. — Эти вопросы Доусон предвидел заранее, и Мэрион теперь не приходилось раздумывать над ответами.

— А до этого инцидента в Риме у вас тоже были проблемы со сном?

— Нет, до того я спала нормально.

— Благодарю вас, миссис Логан, — вежливо склонил голову Куган, — больше вопросов у меня нет.

Возвращаясь на свое место, она старалась идти уверенно, с гордо вскинутой головой, но ноги слушались плохо, и, добравшись до нужного ряда, чуть не рухнула на скамью. Странно, что ответы на в общем-то несложные и заранее известные вопросы могут так выжать из человека все силы.

— Молодец, доченька! — шепнул на ухо отец. — Ты отлично выступила — считай, сделала все, что могла!

Мэрион улыбнулась и покивала, сама подумала: «Нет, не все! Еще не все!»

Кое-что ей еще предстояло сегодня сделать.

Человеческий фактор…

Случайно опустив взгляд, она заметила на тыльной стороне кисти темную полосу. Пару секунд соображала, откуда это взялось, потом вспомнила, как, стоя на свидетельской трибуне, вытирала рукой слезы. Выхватила из сумочки пудреницу и, взглянув на себя в зеркальце, мысленно охнула: правый глаз еще ничего, а вот под левым размазано так, будто синяк наливается!

Ну и что теперь делать? То есть понятно что: надо срочно привести себя в порядок, тем более что после заседания почти наверняка предстоит общаться с репортерами.

Свет в зале внезапно померк. Мэрион взглянула вперед — на появившемся на правой стене экране одна за другой высвечивались фотографии подвала и ниши; похоже, Доусон решил «проиллюстрировать» ее показания.

Вот удачный момент! Бесшумно встав с места, она на цыпочках поспешила к выходу.

То, что Доусон собирается вызвать свидетелем защиты доктора Такада, Мэрион знала заранее и ничуть не удивилась, когда, вернувшись в зал, увидела ее на трибуне.

Стоя перед ней, заместитель прокурора вопрошал:

— Каков, хотя бы примерно, процент вероятности, что у Мэрион Рамсфорд после имевшего место весной похищения мог повторно развиться реактивный психоз?

— Психиатрия редко оперирует таким понятиями, как проценты — слишком индивидуален каждый случай. Могу сказать лишь одно: для человека, который в детстве не перенес такую тяжелую душевную травму, какую довелось пережить Мэрион Рамсфорд, эта вероятность была бы намного ниже…

Мэрион тем временем тихонько прокралась на свое место и села. Слегка огорчилась: если свидетеля защиты допрашивает Куган, значит Доусон успел уже задать все свои вопросы; выходит, она многое пропустила.

— …И я очень рада, что рецидива болезни не произошло.

— Благодарю вас, у меня все, — сказал Куган.

Проходя мимо Мэрион, доктор Такада улыбнулась ей и кивнула. Мэрион тоже кивнула в ответ.

— Ты где болталась? — шепотом буркнул отец.

Мэрион сердито покосилась на него, но подобрать достойный ответ (что, в туалет уже выйти нельзя?!) не успела.

— Если позволите, у меня есть еще один вопрос к сенатору Рамсфорду, — сказал Доусон.

Отец встал и, протиснувшись мимо нее, пошел к свидетельской трибуне. Дождавшись, пока он встанет лицом к залу, Доусон спросил:

— Знал ли Рэй Логан о травме, которую перенесла в детстве Мэрион, и о том, что сильное потрясение может вновь вызвать у нее реактивный психоз?

— Да, знал. Еще когда ему было двенадцать лет, я рассказал ему об этом.

— Благодарю вас, у меня все, — кивнул Доусон. Обернулся к судье и повторил: — У меня все, ваша честь.

— Следует ли понимать так, что вы закончили опрос свидетелей? — переспросила она.

— Совершенно верно.

— Хорошо. — Судья ударила молотком и провозгласила: — Заседание прерывается до трех часов. — Добавила, уже тише: — В два часа я жду к себе адвокатов защиты и обвинения.

Что будет дальше, Мэрион знала: «Встать, суд идет!» — все встают, судья и присяжные выходят в боковую дверь. Публика неспешно тянется к выходу из зала; собрав свои бумаги, мимо прошел Куган…

— Пойдем! — Отец обнял ее за плечи, направляя вперед, туда, где за длинным столом сидели Доусон и Рэй.

Подойдя, Мэрион присела рядом с Рэем и незаметно, под столом, переплела свои пальцы с его: «Не сиди такой кислый — я здесь, с тобой!» Почувствовала ответное пожатие, но к ней он не обернулся, продолжая слушать Доусона.

— Боюсь, конечно, загадывать, но, мне кажется, сегодняшние показания сильно сдвинули баланс в нашу сторону, — говорил тот.

— Вы думаете? — Отец стоял, опираясь о стол и задумчиво оглядывая скамью присяжных — так, словно все еще видел сидящих там людей.

— Да. Думаю, что судебные прения уже мало что изменят.

— А что такое судебные прения? — вмешалась Мэрион. На самом деле она знала, что это, но необходимо было кое-что выяснить у Доусона, причем так, чтобы никто ничего не заподозрил — и этот вопрос напрямую вел ее к цели.

— Это заключительные речи защиты и обвинения, — объяснил адвокат. — Сначала я подведу итоги опроса свидетелей и перечислю мои основные аргументы — почему я считаю, что Рэя нужно оправдать. Потом то же самое сделает Куган — объяснит, почему, по его мнению, Рэя нужно признать виновным.

— А это надолго? То есть… сегодня мы уже все будем знать?!

— Моя речь рассчитана минут на двадцать пять. Думаю, у Кугана не меньше — лаконичностью он никогда не страдал. Потом судья напутствует присяжных, и они уйдут выносить вердикт. — Взглянул на часы, — в общем, наверняка часам к пяти — к половине шестого уже все закончится.

Отец тоже взглянул на часы.

— Ну что, сейчас у нас есть два с лишним часа. Домой ехать смысла нет. Может, сходим куда-нибудь? — Ностальгически улыбнулся: — Помню, в бытность мою помощником прокурора в ресторане на соседней улице подавали неплохие бизнес-ланчи…

— Клубные сэндвичи с индейкой и крабовым мясом, — кивнул Доусон. — По-моему, все адвокаты это место знают.

Мэрион о том, хочет ли она идти в ресторан, никто не спросил. Папа сказал: «Рэй, ты как?», Рэй ответил: «Да, конечно!», обнял ее за плечи и, вставая, поднял вслед за собой. Конечно, она могла и возразить, но это выглядело бы подозрительно: почему вдруг? Между тем ей необходимо было как можно быстрее отколоться от остальной компании и заняться одним крайне неотложным делом, но как это осуществить практически, Мэрион пока не представляла.

Сэндвичи на свежеиспеченном итальянском хлебе действительно оказались выше всяких похвал. В другом настроении она оценила бы их по достоинству, но сейчас ей было совершенно не до того.

Сидя на мягком диванчике в глубине ниши, она представляла себе, как становится невидимой и легкой как пушинка — взлетает… взлетает… улетает отсюда и материализуется где-нибудь на соседней улице. И идет заниматься своими делами. А двойник ее между тем продолжает доедать сэндвич.

Но увы, двойника не было, возможности стать невидимой — тоже; требовалось придумать что-то другое.

— Миссис Логан, вы сегодня прекрасно выступали, — услышала Мэрион и лишь через секунду сообразила, что Доусон обращается к ней. Изнутри поднялась теплая волна: миссис Логан… да, я теперь — миссис Логан!..

— Вы имеете в виду в суде?

— Да, и потом, с репортерами, тоже.

Комплимент этот по справедливости стоило бы адресовать ему самому — именно он еще в субботу предупредил Мэрион, о чем ее, скорее всего, будут спрашивать, и посоветовал, как отвечать. Поэтому, когда на традиционном месте перед входом в суд их остановили репортеры, она была во всеоружии.

Тем не менее сейчас Мэрион вежливо улыбнулась:

— Спасибо, мистер Доусон.

Ну как, как удрать отсюда?! Со злости она пнула коленкой ножку стола.

И тут ее осенило — это же так просто!

Она пригнулась, заглядывая под стол, и через секунду выпрямилась, нацепив на лицо огорченную мину. Подвинулась ближе к Рэю, сказала полушепотом:

— Рэйки, у меня проблема!

— Что случилось?

— Колготки где-то зацепила. Там теперь дорожка заметная…

Расчет был безошибочный: для большинства мужчин колготки, маникюр и косметика — это те маловажные (по их мнению) вещи, которые женщины — такова уж их непостижимая природа — возводят чуть ли не в ранг жизненной проблемы. Мэрион не сомневалась, что и Рэй, услышав слово «колготки», в душе снисходительно усмехнется.

— Я наверное, сейчас смоюсь отсюда потихоньку, — добавила она.

— Что?!

— Ну не могу же я идти в суд в дырявых колготках! Сбегаю в универмаг, куплю новые — переоденусь и приду прямо в суд.

— Только постарайся не опоздать, — сказал Рэй. (Ага! Клюнуло!) — Не завязни там надолго, знаю я тебя с твоими примерками!

— Нет, ну что ты! Я только колготки куплю, и сразу обратно. Ладно, выпусти меня. Если папа спросит, куда я пошла, объясни ему потихоньку.

Танцующей походкой удаляясь по проходу между столиками, она подумала: «Нет, дорогой, ты меня еще не знаешь!»

В здании суда Мэрион появилась не в три, а только в полчетвертого. Но сразу в зал не пошла — еще минут пять побродила по коридору, попила воды из фонтанчика и лишь после этого приоткрыла дверь зала и тихонько скользнула внутрь.

Подгадала она точно: перед судейским столом, повернувшись к присяжным, стоял Куган.

— …Рэй Логан нарушил закон, — услышала Мэрион. — Он стрелял в беззащитного и безоружного человека — в Тони Ринальди. Он ударил его беременную невесту. И никакие смягчающие обстоятельства не могут оправдать этих поступков…

А теперь — ее выход!

Мэрион быстро пошла, чуть ли не побежала вперед по проходу. Каблучки звонко цокали — быстрее, быстрее! Быстрее, пока никто не опомнился и не попытался ее остановить!

Куган запнулся и обернулся, судья уставилась на нее удивленно и выжидающе.

Быстрее, быстрее! И не отводить глаз от судьи — пусть думает, что Мэрион ей что-то хочет срочно сообщить!

Лишь в последний момент, оказавшись на уровне скамьи, где сидел Рэй, она резко затормозила и обернулась к нему. Крикнула — так, чтобы слышал не только он, но и все вокруг:

— Рэй, у меня тест положительный! — Мельком скользнула глазами по удивленным лицам присяжных. — Слышишь — у меня положительный тест!

— Что?.. — начал он.

— В чем дело?! — одновременно переспросила сбоку судья.

Мэрион объяснила — не ей, Рэю:

— У нас ребенок будет! — Повторила, радостно сияя: — У нас будет ребенок!

— Да что это такое, — рявкнула судья, стукнула молоточком по столу. — Неужели вы не можете семейные проблемы решать дома?!

— Простите, — обернулась к ней Мэрион. — Я… ну, понимаете, у нас ребенок будет! — Пусть присяжные еще раз это услышат, пусть! А потом трижды подумают, сажать ли в тюрьму человека, у которого беременная жена! — Я только что, час назад узнала!

— Это не дает вам права срывать заседание! Я сейчас прикажу вывести вас из зала! — очевидно, в практике судьи подобных случаев еще не было, и слова ее, вопреки грозному смыслу, прозвучали несколько неуверенно.

— И…извините, — потупившись, неловко промямлила Мэрион. Сама подумала: ну и пусть выводит! Пусть хоть арестует — все равно, самое главное она успела сказать!

— Ну хорошо, — смягчилась судья. — Сядьте, пожалуйста, и не нарушайте больше порядок.

— Спасибо.

Села Мэрион не рядом с отцом, а на первое попавшееся свободное место — наверняка он на нее сердится, не хватало еще получить от него выговор шепотом! Пусть немного подостынет пока.

С этого места было видно Рэя. Несколько раз он оглядывался, находил ее глазами — она бодро улыбалась, и он, успокоенный, отворачивался. Кончилось тем, что Доусон сказал ему что-то — наверное, попросил не отвлекаться, потому что больше Рэй не оборачивался.

Куган продолжал свою речь, но, как показалось Мэрион, звучала она уже не так убедительно и энергично, как раньше. Похоже, того же мнения были и присяжные — некоторые из них даже не смотрели на него, а рассеянно скользили взглядом по залу.

Сама Мэрион тоже не особо вслушивалась в то, что говорил помощник прокурора. Если сказать по-честному, на душе у нее скребли кошки. Кураж, поддерживавший и подхлестывавший ее до сих пор, испарился вдруг, словно его и не было, сменившись тревожной и тягостной мыслью: а может, не стоило так высовываться, нарушать порядок? Не навредила ли она Рэю этой своей выходкой?! Наверное, надо было все же посоветоваться с кем-то поумнее, с тем же Доусоном, например…

Чтобы не думать об этом — все равно теперь уже ничего не исправишь — она сказала себе: «У меня будет ребенок… у нас с Рэем будет ребенок…» и невольно улыбнулась. Вспомнила то неповторимое ощущение, которое испытала сегодня в туалете универмага, увидев, как в окошечке купленного за четверть часа до того теста на беременность проступают две — две, действительно две! — полоски.

Конечно, она и без теста догадывалась, что беременна: пять дней задержки не может быть просто так. Но догадка еще не факт, а тест — это уже точно! Она даже сунула его в сумочку — показать Рэю, чтобы тоже полюбовался.

Куган наконец-то закончил свое выступление, сказав напоследок:

— Мы не призываем к мести — всего лишь к справедливости. Ибо никому, каким бы благими намерениями человек ни руководствовался, не дозволено брать суд и закон в свои руки!

Затем судья обратилась к присяжным заседателям с напутственной речью, изобилующей юридическими терминами. Мэрион поняла из нее лишь одно: вердикт должен основываться на том, что присяжные слышали здесь, в зале суда, а не на том, что они читали или слышали где-то еще.

И вот наконец — «Встать, суд идет!», и присяжные гуськом потянулись к боковой двери. Судья тоже вышла… Все, можно идти к Рэю!

Вихрем сорвавшись с места, Мэрион буквально перелетела наискосок через проход. Рэй встал, сделал шаг навстречу — она знала заранее, что на лице у него появится именно такая неуверенная улыбка.

— Мэрион, ты… — услышала она позади голос папы.

— Извините, сэр! — ухватив Мэрион за плечи, Рэй повернулся к нему спиной, надежно отгородив ее от него; спросил быстрым полушепотом:

— Это правда, или ты для судьи соврала?

— Правда, — сказала она, только теперь сообразив, что если бы результат теста оказался отрицательным, то для пользы дела можно было и соврать. До сих пор ей эта мысль в голову не приходила.

— Какого черта?! Я же просил тебя продолжать принимать таблетки! — вопреки смыслу его слов, прозвучали они очень нежно.

— Ты сказал — продолжать принимать, как принимала. А я к тому времени, — Мэрион хихикнула, — уже неделю их не принимала. Ну, я и продолжала…

Рэй тоже слабо рассмеялся и на миг прижался лбом к ее лбу.

— Я тебе потом тест покажу! — посулила она.

— Ага…

Все так же держась за руки, они присели на скамью.

Мэрион огляделась. Публики в зале почти не осталось, лишь несколько человек сидели тут и там. Отец с Доусоном, стоя неподалеку, о чем-то разговаривали, но стоило им с Рэем сесть, как, словно по команде, обернулись и подошли.

— Поздравляю, миссис Логан, — сказал адвокат. Папа же, не тратя лишних слов, приподнял ее и поцеловал в висок, после чего бережно вернул Рэю.

Отец присел на стоя, Доусон рядом на скамью.

— И поздравляю со столь нетривиальным ходом, — добавил он вполголоса. — Ваше внезапное появление выглядело весьма — весьма эффектно. Мне бы такое, честно говоря, в голову не пришло!

— А что теперь будет? — спросила Мэрион. От сердца отлегло: похоже, адвокат одобрял ее поступок.

— Скоро присяжные вынесут вердикт.

— Вы думаете, скоро?

— Да, полагаю, у них это не займет много времени, — он насторожился, повернул голову, прислушиваясь. — А, вот, как раз… Когда вердикт готов, старшина присяжных нажимает кнопку и в — кабинете судьи раздается звонок. Сейчас он прозвонил, так что через несколько минут они уже выйдут.

— А я ничего не слышала! — удивилась Мэрион.

— Опыт! — усмехнувшись, пожал плечами адвокат.

— Знаешь, — сказал Рэй очень-очень тихо, и она обернулась к нему, — а мне почему-то совсем не страшно. Все эти месяцы было страшно, а сейчас как отрезало. — Мэрион нечасто видела на его лице такую безмятежную улыбку — и именно из-за этой улыбки поверила, что он действительно так думает, а не говорит просто чтобы ее утешить.

— Я понял, что ты была права, — продолжал он. — Есть вещи главные в жизни — и есть не главные. Даже если меня посадят (Она отчаянно замотала головой: «Нет, нет, не смей так говорить!»), это время нам просто придется перетерпеть. Все равно, что бы ни случилось, мы с тобой будем вместе. Ты — моя судьба. И вот это и есть самое главное.

Подошел отец, тронул за плечо.

— Пойдем! Нам нельзя здесь больше оставаться.

Она встала, продолжая держать Рэя за руку. Шагнула назад, но пальцы их все еще соприкасались.

Еще шаг — и руке стало пусто и холодно…

Мэрион где-то читала, что когда присяжные выносят обвинительный вердикт, то, выходя, они избегают смотреть на подсудимого. Поэтому, когда в дверях показался первый присяжный, напряглась, вглядываясь: смотрит или нет?!

Но присяжный, похоже, был в хорошем настроении и на Рэя посмотрел. Еще один появился, еще… На Рэя смотрят, кое-кто и на нее взглянул мельком, один мужчина — пожилой, полный — улыбнулся, словно подбадривая.

Оправдали?! Иначе с чего бы ему улыбаться? Но пусть, пусть скорее скажут об этом вслух!

Казалось, время тянется бесконечно долго. Судья по традиции спросила, приняли ли присяжные решение; секретарь подошел к старшине присяжных, взял у него сложенную бумажку с вердиктом и понес судье — размеренной, неторопливой походкой.

Сердце колотилось, и Мэрион изо всех сил сил сжимала руками сумочку. Когда судья развернула вердикт, она забыла, что нужно дышать: «Ну давай, говори же, что там написано!» И вот, наконец…

Мэрион мельком пожалела, что была далеко от Рэя в тот миг триумфа, когда она услышала громко и четко произнесенное на весь зал заветное слово:

— Невиновен!