Баттиста был одним из тех людей, которые надеются найти бумажник на улице.

Эти странные люди, возвращаясь ночью домой, пользуются пустынностью улиц, чтобы пошнырять глазами туда и сюда в своей странной надежде. И найти бумажник, когда улицы пустынны и все благоприятствует тому, чтобы подобрать его и обследовать его внутренности, явится знаком высшего расположения фортуны. Но они готовы и на тот случай, если вдруг найдут его днем на оживленной улице. Случись такое, они либо наступят на него ногой и дождутся, когда никто не смотрит, чтобы подобрать его; либо сделают вид, что уронили газету или платок, или что-нибудь еще, и, наклонившись подобрать все это, подбирают и бумажник, содержимое которого осмотрят, лишь оказавшись в укромном месте. Но несмотря на такие ожидания, бумажники им не попадаются никогда.

Некоторые замечают на земле бумажку или стеклышко, которые привлекают их внимание. Поколебавшись, они подбирают их, чтобы не жалеть потом, и держат их в руке у всех на виду, чтобы все могли удостовериться: ничего ценного там нет, – либо, также у всех на виду, выбрасывают прочь.

Некоторые боятся, что им недостанет смелости или проворства, чтобы подобрать бумажник. Напрасные опасения. Он им никогда не попадется.

Некоторым эта мысль – найти бумажник – приходит в голову, только если им крайне нужны деньги. Эта мысль переживает две стадии. Сначала взбредает в голову, что было бы очень странно найти бумажник именно при таких обстоятельствах. Далее, поскольку надежда не знает препятствий, такие люди начинают думать: а почему бы и нет, фортуна капризна, всякое бывает.

Но на что бы там ни надеялись они, бумажник все же не попадается.

От мысли найти бумажник просыпаются аппетиты. Несколько лир ничего не решают. В голове сразу возникают большие цифры – и они стремительно растут. От десяти тысяч до шестидесяти, семидесяти и ста тысяч лир – всего один шаг. На самом деле нет причины задерживаться на какой-либо одной цифре. Но в конце концов начинают думать, что и несколько тысяч лир было бы совсем неплохо.

Как бы то ни было, поскольку ничто не мешает думать об очень больших суммах, советуем надеяться найти бумажник с сотней миллионов лир. Тем более, что вы его никогда не найдете.

* * *

Странная это мысль – найти бумажник. Как будто бумажники можно находить. Деньги никогда не валяются на дороге, а те редкие разы, когда это все-таки бывает, валяются они там лишь несколько минут.

Деньги, которые ходят на улицах, никогда не опускаются ниже тридцати сантиметров (в чулке низкорослой прохожей) и не поднимаются выше двух метров (в руках радостно размахивающего ими гренадера) над уровнем земли. В этом пространстве они перемещаются уже много столетий и никогда не останавливаются – ни на минуту. А если у нас ночь, деньги крутятся там, где день. Неподвижно лежит лишь небольшая часть денег – та, что заперта в сундуках скупцов. Золото, лежащее в подземельях банков, высылает своих представителей в виде бумажных листков. Эти беспрерывно переходят из одних рук в другие. Остановить их крайне трудно. И потом, если они все же останавливаются, то становятся бесполезными. Чтобы добыть себе эти бумажные листочки, почти все должны целый день трудиться. Некоторые стараются приобрести их хитростью, другие их крадут, третьи прибегают к насилию: угрозам, членовредительству, убийству. Некоторые стремятся лишь к накоплению их в виде толстых пачек. Многие сталкиваются с огромными трудностями, чтобы заполучить хотя бы одну такую бумажку, а есть и такие, кто остается с пустыми руками. Некоторые женщины, чтобы получить их, улыбаются мужчинам, подмигивают и отдают свои прелести. Люди, имеющие такие бумажки, обмениваются ими. Но их не дают тем, у кого их нет, как это ни казалось бы естественным. Обычно вид этих бумажек приводит всех в радостное настроение.

А если кто-нибудь по какой-либо причине теряет их, то он плачет, отчаивается, а иногда и лишает себя жизни.

Выбрасывают их крайне редко. Так поступают только психи. И в этом случае всегда найдется кто-нибудь, кто их подберет.

Спрос на них огромен.

Есть такие, которые не могут заснуть ночью, думая об этих листочках.

И если бы вдруг какой-нибудь верховный властелин сказал: «Стоп! Кто взял – взял, а кто отдал – отдал», и все эти листочки, переходившие из рук в руки, вдруг остановились бы, никто бы не знал, что делать дальше.

Их всегда не хватает. А послушать, что про них говорят, – так их нужно все больше и больше.

* * *

Солнечный Луч не нашел бумажника. Он вернулся домой в возбуждении и принялся ходить по комнате.

– Очень красивая шляпа, – бормотал он. – Где взять деньги? Надо найти работу. Но найти работу не легче, чем найти деньги.

В отчаянии он развел руками, толкнул ночной столик и смел на пол глиняную подставку.

– Опять! – закричала квартирная хозяйка из соседней комнаты. – Что разбили?

Баттиста не ответил. Он пристально смотрел на осколки, бормоча:

– Паоло, Паскуале, Пьетро…

Он верил в приметы и знал: когда падает какой-либо предмет, это означает, что нас желает видеть человек, имя которого начинается на ту же букву, что и упавший предмет.

Он хлопнул себя по лбу:

– Пиппо!

Но тут же добавил:

– Неужели?

Действительно, это казалось маловероятным. Пиппо – это уменьшительное от Филиппо, а Филиппо было именем старого господина, проживавшего этажом ниже; господин этот не знал нашего героя даже в лицо.

К тому же, никто, и тем более Баттиста с его робостью, не осмелился бы называть его Пиппо.

– Неужели он хочет меня видеть? – подумал Солнечный Луч. – И что ему нужно?

* * *

С Филиппо происходила странная вещь. Все знают, что первый луч солнца имеет привычку – не будем уточнять, насколько хорошую, – заглядывать в комнаты спящих и весело говорить: «А ну, соня, вставай! Мир просыпается, птички запевают свой радостный гимн» – и прочие глупости в том же роде, к которым спящие не прислушиваются и очень правильно делают. Нашему же герою первый луч солнца всегда говорил: «Мир просыпается, это так, птички поют, но ты не обращай на это внимания, спи дальше». Что он все время и делал.

А в то утро рассвет, заглянув сквозь занавески в его комнате, сказал просто-таки следующее: «Эй, друг, спи дальше, потому что сегодня на улице грустно и дождливо».

Но именно в тот раз Филиппо не послушался мудрого призыва рассвета и, встав с постели, начал одеваться, в то время как в его голове начал принимать конкретные очертания злосчастный план, созревавший в течение ночи вследствие анонимного письма, касавшегося его молодой жены и содержавшего один гадкий рисуночек.

Это был его последний день. Это был конец его пути.

Он посмотрелся в зеркало.

За одну ночь он постарел на десять лет. Ввалившиеся щеки, черные круги под глазами; взъерошенные волосы, редкие и длинные, которые обычно лежали параллельными рядами на черепе.

Убить себя. Вот что ему единственно оставалось делать. Он сел за стол и написал несколько писем. Потом встал, громко сказал:

– Сердце, держись! и позвонил в звонок. – Джованни, – обратился он к вошедшему слуге, – мне нужен револьвер.

Джованни поклонился и вышел. Старик горько улыбнулся, думая о том, сколько ему осталось жить: ровно столько, сколько понадобится Джованни, чтобы сходить в ближайшую оружейную лавку и вернуться.

Он закурил одну из своих тонких русских папирос.

«Сейчас, – подумал он, – Джованни выходит из квартиры, спускается по лестнице, выходит из дома, переходит через дорогу, идет по тротуару, вот он на площади, входит в оружейную лавку, где обычно собираются поболтать три-четыре охотника, спрашивает револьвер, приценивается, выбирает, пробует, платит, выходит из лавки, пересекает площадь, чуть не попадает под машину, возвращается по той же улице, входит в подъезд дома, останавливается поговорить с консьержкой, вот он поднимается по лестнице, открывает дверь, он в прихожей, приближается, он здесь. Вот он входит с револьвером».

– Джованни!

С хронометрической точностью голос Джованни ответил из соседней комнаты:

– Да?

– А револьвер?

– Сейчас схожу.

* * *

Филиппо снова стал ждать и думать. И тут его ошарашила неожиданная мысль: разрешение на вывоз трупа. Какой ужас! Но не может же он выжить. Надо покончить с собой. Если только…

Мысль еще страшнее самого помысла о самоубийстве овладела его мозгом: найти забвение в вине, напиться. Он видел некоторых бедолаг, доведенных вином до скотства. И то, что ему в другое время показалось бы самым жалким состоянием, сейчас представилось спасением; забыть, мало-помалу погасить огонь мысли в медленном нравственном самоубийстве. Он начнет сегодня же. Много вина. Нужно разнообразить, чтобы пить много. Белое и красное: портвейн и бордо, капри и фраскати, вальполичелла, бароло и небиоло. Филиппо уже собирался действовать, когда его остановило тоскливое воспоминание: он внезапно припомнил, что у него больной желудок и он не может пить натощак. Нет, в таком состоянии он не может напиваться. Придется вернуться к самоубийству. Но. Если что-нибудь поесть, чтобы потом напиться? Жрать! Но даже мысль об этом заставила его содрогнуться. Наш несчастный был совершенно не в том настроении, чтобы принимать пищу. Но попробовать стоило: наесться, чтобы потом напиться много вина. Да, так. Но чем наесться? С бордо идет мясо; с капри едят рыбу. С портвейном… С фраскати…

Голова идет кругом.

Филиппо долго думал. В мельчайших деталях он разрабатывал новый план, изредка бормоча:

– Остается только это.

Внезапно он вздрогнул, услышав, как приближаются шаги Джованни; они показались ему медленными и торжественными, как шаги палача. Слишком поздно предаваться алкоголю. Револьвер был на подходе.

Он позвал:

– Джованни!

– Да?

– Револьвер?

– Сейчас пойду.

– Тогда слушайте, – сказал Филиппо с печальной, но мужественной обреченностью. – Забудьте про револьвер. Идите лучше в ресторан…

Джованни направился к выходу.

– Подождите! – крикнул старик. – Я не на обед велел вам идти.

Джованни недовольно вернулся.

– Идите в ресторан, – снова начал старик, – и скажите, чтобы мне принесли закуски, макароны с грибным соусом, раков под майонезом, цыпленка табака, салат, фрукты, сыр, пирожное и кофе; капри, бордо, портвейн и шампанское.

Последние слова он произнес голосом, задушенным от слез – и, пока Джованни шел к выходу, разразился рыданиями и двинулся к столовой.

* * *

Осуществляя за столом с женой Сусанной свой злосчастный план, Филиппо с тоской подумал: «А когда у меня не будет больше аппетита?»

Нужно заняться мотоциклом. Спортом. Но что за спорт, в декабре? Зимние виды. Но Филиппо был ленив и никогда не решился бы на путешествие, если бы в тот момент не вошел Джованни с живейшим удивлением на гладко выбритом лице.

– Там, – сказал он, – пришел сосед с верхнего этажа.

* * *

– По правде сказать, – начал старик, когда узнал причину визита, – я хотел видеть не то чтобы вас, поскольку не имею удовольствия быть с вами знакомым; я хотел видеть кого-нибудь, возможно, на вас похожего. Может быть, отсюда и возникло недоразумение. Впрочем, я могу воспользоваться и вашими услугами, если вам угодно. Я ленив и ищу секретаря, чтобы побороть этот недостаток, человека с железной волей, который будет побуждать меня к деятельности.

«Прекрасно! – подумал наш герой. – У него будет секретарь еще ленивее, чем он сам».

– Я буду платить вам десять тысяч лир в месяц и бутыль оливкового масла, – закончил Филиппо.

Не желая открывать Сусанне настоящую причину задуманного путешествия, он начал разговор издалека:

– Часто цвет пальто вызывает желание совершить морское путешествие, – сказал он. – Это не так. Но могло бы быть и так. Впрочем, это совершенно верно. Пальто обладает большей значимостью, чем обыкновенно думают. Один раз я даже опоздал на поезд из-за пальто.

– Наверное, зацепилось…

– Нет, один мой приятель хотел подержать мне его, пока я его надевал. Так мне понадобилось не меньше получаса, чтобы вдеть руки в рукава.

– Удивительное совпадение! – пробормотал Баттиста. – Я один раз опоздал на поезд из-за пальто.

– Также и плащи, – продолжал Филиппо, – имеют странное влияние на наши желания: я не могу с уверенностью сказать, хочу ли я, когда я в плаще, чтобы пошел дождь, но совершенно точно, я не хочу, чтобы шел дождь, когда плаща на мне нет. Но это так, к слову. Я бы отправился в путешествие по морю, если бы на мне было серое пальто в клетку. Но на мне надеты голубые подштанники с желтыми ромбами, и мне захотелось поехать позаниматься зимними видами спорта. Но я никак не могут решиться. Мне не хватает воли.

– Всякий человек и где угодно может приобрести силу воли, продолжая заниматься своими делами, – сказал Солнечный Луч. – Как видно, вы не знакомы с новейшими исследованиями в области воспитания воли. Вы немного безвольны, нерешительны, вам не удается на что-нибудь решиться. Так вот, не пугайтесь. Вам нужно вырабатывать силу воли. Вы не можете хотеть? В таком случае, вы должны «захотеть хотеть». Скажите: «Я хочу хотеть то-то и то-то». Об этом пишут в новейших исследованиях о воле, проведенных немецкими и английскими учеными. Бывает, что не получается «хотеть хотеть»; этот случай не решен указанными учеными, которые перед таким серьезным безволием просто опускают руки. А по-моему, они неправы. Все очень просто. Если у вас не получается «хотеть хотеть», вы конечно же должны «хотеть хотеть хотеть». Это, как видите, гораздо проще. Но могут быть и безвольные, скажем так, в третьей степени, для которых оказывается невозможным даже хотеть хотеть хотеть. Таким я рекомендую безотказный метод: пусть они попробуют «хотеть хотеть хотеть хотеть». Если же и это не помогает, пусть увеличивают дозу: им надо постараться хотеть хотеть хотеть хотеть хотеть. В заключение, когда вам нужно что-то сделать и вы никак не можете решиться, просто говорите: «Я хочу хотеть хотеть хотеть хотеть хотеть и так далее». Можете даже подыгрывать себе на фортепиано, чтобы лечение было приятнее; и так, пока не почувствуете в себе большую силу воли.

Метод подействовал замечательно: внезапно Филиппо вышел – без каких-либо объяснений – и быстро вернулся с двумя большими чемоданами и твердым намерением наполнить их личными вещами.

Укладка чемоданов – не такое простое дело, как может показаться. В идеале надо бы все иметь под рукой; то есть все в верхнем слое, оставляя пустым, как это очевидно, дно чемодана.

Жены и сестры, когда укладывают чемоданы для мужей или братьев, считают, что в поездке нужно невероятное количество платков.

Филиппо был одним из тех, которые могут похвастаться умением укладывать чемоданы. И это было так. Например, он всегда клал в чемодан две зубные щетки.

– Кто знает, – говорил он, – может случиться столкновение поездов, одна щетка сломается, всегда останется другая.

Какая глупость! При столкновении поездов, если сломается одна щетка, скорее всего сломается и другая. Мы бы еще поняли, если бы он положил в чемодан дюжину щеток. Тогда, как бы серьезно ни оказалось столкновение, всегда остается надежда спасти хотя бы одну. Но и это глупо: а если столкновения не будет? Что тогда делать с дюжиной щеток?

– Знал я одного человека, – сказал Филиппо, – который никогда, никогда не брал с собой в поездку меньше тридцати зубных щеток, опасаясь столкновений поездов. Один раз столкновение произошло, и его предусмотрительность оказалась совершенно бесполезной.

– Не сохранилось ни одной зубной щетки?

– Нет. Не сохранилось ни одного зуба. А вот щетки, как назло, сохранились все.

– А ваш друг?

– Чтобы куда-то девать запас щеток, он занялся их торговлей и наладил крупное дело. С тех пор он больше не ездит, а отправляет в поездки одни щетки.

– Разбогател?

– Обнищал. Произошло столкновение, и весь его товар пошел прахом. Там было четыреста тысяч щеток, на сумму восемьсот тысяч лир.

– Черт возьми! А где он раздобыл восемьсот тысяч лир?

– Он раздобыл семьсот девяносто девять тысяч семьсот девяносто девять лир.

– А еще одну лиру?

– Взял взаймы.

– Долг вернул?

– Друг мой, вы слишком много хотите знать.

* * *

– Когда я собираю чемоданы, – проговорила Сусанна, – все время боюсь что-нибудь забыть.

– Вот со мной такого не бывает никогда, – сказал Солнечный Луч. – Я придумал способ, чтобы не забывать ничего при укладке чемоданов.

– Какой?

– Песенку. Достаточно напевать ее, когда собираешь чемодан.

– Вам не покажется нескромным, – сказал Филиппо, – если я попрошу вас спеть мне эту песенку?

– Напротив. Я с удовольствием ее вам спою.

Сусанна села за фортепиано, и Баттиста, откашлявшись, запел, слегка покраснев:

– Также термос с кофе, – подхватили другие.

– Хорошо, – сказал Филиппо. – Хорошо придумано, и особенно хорош мотивчик.

Сусанна исполнила проигрыш на фортепиано, а Баттиста совершил круг по гостиной. Затем молодой человек начал второй куплет:

Тут он остановился.

– Ну же! – сказал Филиппо. – Послушаем, что там самое важное для тех, кто едет и плывет.

– Склероз, – сказал Баттиста. И начал снова:

– Тут нужна рифма на – ело и на – от, это ясно, – заметил Филиппо, у которого была душа поэта. – Может быть:

То есть, железнодорожный справочник.

– Или же, – сказала Сусанна:

– Нет-нет, это гораздо важнее.

– Тогда, – сказал Филиппо, – думаю, я знаю, что это:

– Или, – вмешался слуга скромным баритоном, -

– Если только, – пробормотал Баттиста, – второй куплет не начинается так:

Присутствующие подсказали хором:

Баттиста в отчаянии махнул рукой:

– Совершенно не помню второй куплет, – сказал он.

– Ничего страшного! – воскликнул Филиппо. – Возьмем с собой только сорочки, трусы и помазок для бритья.