В криптоанализе болезненное состояние человеческого разума чаще всего проявляется в форме гипертрофированной криптоаналитической активности. Жертвы этого недуга занимаются чересчур тщательным криптоанализом совершенно невинных документов, исходя из предпосылки, что под внешне безобидной формой любой текст несет в себе тайную информацию. Одним из самых известных проявлений этой мании стал криптоанализ драматургических произведений Уильяма Шекспира, чтобы доказать, что истинным их автором был не кто иной, как Фрэнсис Бэкон.

Первым человеком, который начал публично утверждать, что дело обстоит именно так, был Игнатиус Доннелли, одна из самых колоритных политических фигур в истории Соединенных Штатов Америки. Это был круглолицый мужчина, обладавший большим умом и выдающимися ораторскими способностями, благодаря которым он завоевал себе широкую популярность. В возрасте 28 лет Доннелли стал помощником губернатора штата, а четыре года спустя, в 1863 г., был избран в конгресс. Политическая карьера Доннелли в конгрессе оборвалась в 1878 г. после того, как на перевыборах избиратели отклонили его кандидатуру.

В том же году, случайно услыхав о новой теории, которая приписывала авторство шекспировских пьес Бэкону, Доннелли преисполнился решимости осуществить план, о котором он написал в своем дневнике буквально следующее:

«Зимой 1878/79 г. я собираюсь заново прочитать драматургические произведения Шекспира, но не так, как раньше, ради удовольствия, которое они неизменно доставляют мне, а сосредоточив все свое внимание на том, чтобы выявить, есть ли в них какие-либо признаки шифра. Объектами поисков во время моего чтения будут слова Фрэнсис, Бэкон, Николас 99 и сочетания «Шек» и «спир» или «Шекс» и «пир», которые могли бы вместе составить слово – Шекспир».

Этими поисками Доннелли занимался на фоне другой, более серьезной литературной работы, которую он выполнял для того, чтобы содержать свою семью. В 1882 г. появилась его книга «Атлантида». В ней, проявив большую и разностороннюю эрудицию, Доннелли впервые связно изложил легенду древнегреческого философа Платона об исчезнувшем континенте, который в описании Доннелли превратился в настоящий райский сад.

Книга Доннелли имела огромный успех. В течение 8 лет она выдержала 23 переиздания в Соединенных Штатах и 27 – в Англии. Книга принесла ее автору гарантированный доход и сделала его одним из самых популярных писателей. В следующем году Доннелли опубликовал новую книгу под названием «Рагнарек: век огня и гравия», которая также очень быстро разошлась. В ней была предпринята попытка доказать, что на ранней стадии развития Земля столкнулась с гигантской кометой. Библейская легенда о Содоме и Гоморре, евангельский рассказ о том, что по повелению Иисуса Христа Солнце приостановило свое движение, а также другие предания об аналогичных явлениях – все это, по словам Доннелли, подтверждало факт катастрофы.

Но даже в разгар усердной работы над «Рагнареком» Доннелли записал в своем дневнике:

«Сейчас я подхожу, как я полагаю, к самому крупному открытию, которое я сделал, а именно – ко вскрытию шифра в драматургических произведениях Шекспира… Я доказываю, что автором этих пьес был Фрэнсис Бэкон… Я уверен, что в них спрятан шифр, и я думаю, что ключ к нему в моих руках. Все это не может быть случайностью».

Год спустя идея вскрытия бэконовского шифра завладела им целиком.

«Я думаю о нем в течение всего дня, я грежу о нем всю ночь напролет, это поразительно сложный и головоломный шифр».

В мае 1884 г. утомленный до предела Доннелли с облегчением смог, наконец, приступить к написанию своего самого крупного литературного труда, который он озаглавил «Великая криптограмма».

В сентябре 1884 г., когда Доннелли снова повел избирательную борьбу за место в конгрессе, один из его знакомых пустил слух о том, что Доннелли обнаружил шифр в пьесах Шекспира. Известие об этом возбудило некоторый интерес, но победу на выборах Доннелли все равно одержать не смог. Тем не менее он продолжил свои занятия криптоанализом наряду с политической деятельностью.

1887 г. стал вдвойне знаменателен для Доннелли: он одержал победу на выборах в законодательный орган штата Миннесота, а также принял у себя дома профессора математики, который приехал с целью изучения предложенного Доннелли метода вскрытия шифра Бэкона. 28 августа нью-йоркские газеты на своих первых страницах опубликовали благоприятный отзыв профессора. Всю следующую зиму Доннелли работал по 14 часов в сутки, стремясь как можно скорее завершить книгу, написание которой он назвал «ужасной задачей». Весной он закончил ее последнюю страницу с «безмерным чувством облегчения».

Что же открыл Доннелли? По его словам, под видом драматургических произведений, авторство которых до сих пор приписывалось Шекспиру, он обнаружил повествование о том, что «Шекспир не написал в них ни единого слова» и что на самом деле «пишет их ваш кузен из Сент-Олбанса». Каким же образом Доннелли сделал свое открытие?

Он приступил к исследованию исходя из допущения о том, что в текстах пьес Шекспира присутствует шифр Бэкона. Основываясь на этом предположении, Доннелли попытался найти последовательность чисел, которые помогли бы ему определить местонахождение слов тайного сообщения в открытом тексте шекспировских пьес. Например, по определенному правилу получить последовательность чисел 17, 18, 19, 20, чтобы затем показать, что 17-е, 18-е, 19-е и 20-е слова на 17-й, 18-й, 19-й и 20-й страницах какой-то пьесы составляют фразу: «Я, Бэкон, написал это». Начав с бесплодных поисков такой взаимосвязи в современном издании драматургических произведений Шекспира (как будто Бэкон предвидел точную нумерацию страниц «своих» пьес, которой будут пользоваться 200 лет спустя после его смерти!), Доннелли вскоре опомнился и перешел к работе над первым сборником шекспировских пьес, опубликованном в 1623 г., за три года до смерти Бэкона.

В конце концов Доннелли стал получать результаты. Они не были такими же простыми и логичными, как приведенный выше пример. По какому-то косвенному умозаключению, суть которого Доннелли так никогда внятно и не изложил, он выбрал числа 505, 506, 513, 516 и 523 в качестве «корневых». Из этих чисел он вычитал иногда «константы», иногда «множители». От остатков Донелли отнимал количество слов, выделенных на странице курсивом. При этом ремарки иногда учитывались, а иногда нет. Полученные результаты затем изменялись путем прибавления или вычитания количества слов, написанных через дефис, и слов, заключенных в скобки (хотя Доннелли сам признает, что «иногда мы включали слова, заключенные в скобки, и дополнительные слова, написанные через дефис, а иногда мы их пропускали»).

Окончательная цифра указывала на позицию слова открытого текста на странице. Затем видоизменялась и сама страница: иногда на ней выбиралась первая колонка, иногда – вторая. Нередко подсчет начинался с начала сцены, а не с начала страницы, а кое-где – с ее конца. Доннелли ничуть не заботился о том, чтобы объяснить, почему он предпочел одну альтернативу другой, хотя излагал свои математические выкладки в таких мельчайших подробностях, что они производили на читателя поистине глубокое впечатление.

В целом «Великая криптограмма» Доннелли была составлена из «дешифрованных» отрывков пьес Шекспира, которые сопровождались соответствующими вычислениями, а также доводами в защиту версии о существовании скрытого шифра и примененного Доннелли метода его вскрытия. Владелец издательской компании «Пил энд компани» выпустил первое издание книги тиражом всего 12 тысяч экземпляров. Однако, несмотря на солидную репутацию автора, она потерпела фиаско. Враждебно настроенные рецензенты подвергли ее суровой критике. Читатели сочли демонстрацию вскрытия шифра слишком запутанной. Но хуже всего было то, что по самому шифру были нанесены уничтожающие удары.

Житель штата Миннесота Джозеф Пайл спародировал не только название книги Доннелли, но и изложенный в ней метод вскрытия, написав свою собственную книгу «Крошечная криптограмма», в которой с помощью аналогичного метода вывел из «Гамлета» «открытый» текст следующего содержания:

«Доннелли, писатель, политик и шарлатан, откроет тайну этой пьесы. Мудрец из Найнинджера 102 – выдающаяся личность».

В столь уничтожающей критике Пайла поддержал преподобный А. Николсон, который в своем блестящем опровержении использовал одно из «корневых» чисел Доннелли, причем на тех самых страницах, на которых работал Доннелли, но с результатами «дешифрования», диаметрально противоположными выводам Доннелли. Открытый текст, прочитанный Николсоном, гласил:

«Г-н Уильям Шекспир написал эту пьесу и работал у занавеса».

Не добившись признания на родине, Доннелли отправился в Европу для чтения лекций о своем методе дешифрования. В университетском студенческом клубе в Оксфорде, где он принял участие в дискуссии с одним известным шекспироведом, в результате голосования, проведенного среди присутствовавшей публики, Доннелли потерпел сокрушительное поражение при соотношении голосов 167 к 27. Критика приобретала все более и более резкий характер, и, когда Доннелли после 5-месячной поездки вернулся на родину, Пил сообщил ему, что его книга убыточна. Доннелли не поверил своему издателю и договорился с сыскной конторой «Пинкертон» об оказании услуг по проверке отчетной документации «Пил энд компани».

В отместку издательская компания возбудила против Доннелли иск о взыскании 4 тысяч долларов, выплаченных ему авансом в качестве авторского гонорара. Чтобы уладить дело, Доннелли передал «Пил энд компани» принадлежавшие ему участки земли в обмен на печатные формы, изготовленные для книги.

«Я сложу их в своем саду и построю небольшой домик, чтобы укрыть их от зноя и дождя,

– трогательно написал он в своем дневнике 22 декабря 1892 г. -

Маленькое строеньице станет памятником моему колоссальному краху. Каждый раз, когда я посмотрю на него, я буду вспоминать о рухнувших надеждах и несбывшихся мечтах».

Доннелли оказался в чрезвычайно подавленном состоянии по той причине, что незадолго до того потерпел поражение на выборах губернатора. Тем не менее вскоре он воспрянул духом и возобновил борьбу, в которой его постоянно преследовали неудачи. Интересно отметить, что в своих дешифровках Доннелли старался изобразить Бэкона таким, каким он мысленно видел самого себя – мужественным и честным политическим деятелем, ставшим жертвой продажных честолюбцев и невежд. Доннелли никогда не терял веры в свои бэконовские открытия и продолжал заниматься вскрытием шифров. В 1899 г. на собственные средства он опубликовал книгу «Шифры в пьесах и на надгробиях». Едва она вышла в свет, как тут же была предана забвению. А 1 января 1901 г., в первый день XX века, Доннелли умер.

Говоря о «системе» Доннелли, можно отметить, что ничего подобного в криптоанализе не появлялось ни до него, ни после. Его «система» не имеет себе равных, поскольку лишена системы вообще. В выборе исходных чисел, на основе которых делались дальнейшие выводы, отсутствовала какая-либо схема или разумное начало. Хотя Доннелли работал всего лишь над несколькими страницами из двух частей пьесы Шекспира «Генрих IV», он заранее исходил из того, что грандиозные творения великого английского драматурга были лишь производным продуктом работы шифра. Неужели Фальстаф, удивительный Фальстаф с его бьющей через край энергией, существовал лишь для того, чтобы дать возможность озвучить полученный Бэконом шифртекст?! С мыслью об этом примириться очень и очень трудно.

Расправа Доннелли над логикой в криптоанализе привела к возникновению целой вереницы «призраков». В среде бэконианцев эти «призраки» почему-то считаются шифрами. Однако в действительности в них нет ничего от настоящих шифров. И методика их вскрытия на деле не имеет никакого отношения к криптоанализу, а результаты работы – к дешифрованным текстам подлинных криптограмм. Они являются продуктом патологического криптоанализа. Предложение именовать все это «энигматологией», исходящее от одного бэконианца, подходит здесь как нельзя кстати, поскольку оно дает возможность не употреблять термин «криптоанализ» для манипуляций, не имеющих с ним ничего общего, и не называть «шифром» то, что заведомо шифром не является. Поэтому при дальнейшем изложении бэконовский «шифр» будет именоваться «энигмапланом», для определения процесса его вскрытия будет употребляться глагол «энигмализировать», а результат этой работы будет называться «энигмадукцией».

Наиболее известные энигмапланы стали предметом изучения Уильяма и Элизабет Фридман в их совместной книге «Исследование шекспировских шифров». Уже на одной из ее первых страниц Фридманы отметили, что в отличие, скажем, от какого-нибудь профессора английской филологии, у них не было «никакой профессиональной или эмоциональной предубежденности относительно любого конкретного утверждения об авторстве шекспировских пьес» и что «любые заявления, основанные на криптоанализе, могут быть научно исследованы и одобрены или опровергнуты». Они указали, что примут за настоящий любой из шифров, которые удовлетворяют двум условиям: первоначальный открытый текст, подвергнутый их действию, имеет смысл, а также является недвусмысленным и единственным в своем роде, то есть он не должен представлять собой один из нескольких возможных результатов дешифрования. Отметив это, Фридманы поставили перед собой задачу выяснить, обнаружил ли кто-либо в произведениях Шекспира настоящий шифр, вскрытие которого дало бы доказательство того, что они написаны другим лицом.

И хотя такого доказательства Фридманы не нашли, они сумели предложить читателю своего «Исследования шекспировских шифров» увлекательное путешествие по сюрреалистическому ландшафту, где супергении от литературы творят, превосходя самых плодовитых писателей по величию своих творений и наиболее даровитых философов по глубине мысли, просиживают дни и ночи, зашифровывая секретные сообщения, в которых они рассказывают о своих достижениях, и где неистовые энигматологи сколачивают наспех свои дикие и шаткие построения на зыбучих песках догадок. И хотя иногда Фридманы чувствуют себя оскорбленными поведением аборигенов этого ландшафта, они никогда не теряют самообладания. Как гиды, они мудры, учтивы и занимательны.

Фридманы знакомят своих читателей с Орвиллом Оуэном, врачом из американского города Детройта. Его основным инструментом было «шифровальное колесо». Оно состояло из тысячи страниц писаний елизаветинской эпохи, наклеенных на холст, который был намотан на две гигантские катушки. С помощью своего «шифровального колеса» Оуэн энигмализировал упомянутые выше страницы и в качестве энигмадукции получил автобиографию, в которой Фрэнсис Бэкон рассказывает о том, что он является внебрачным сыном английской королевы Елизаветы и графа Роберта Дадли и что он написал не только произведения Шекспира, но и многие другие известные сочинения.

Энигмаплан Оуэна имел в своей основе четыре ключевых слова «FORTUNE», «HONOR», «NATURE», «REPUTATION». Фридманы изложили правила энигмализации, произведенной Оуэном, так:

«Сначала вы находите одно из ваших ключевых слов (или одно из его многочисленных производных). Затем вы отыскиваете подходящий текст где-либо неподалеку от того места, где оно встречается. Если вам удается его найти и он согласуется с желательной для вас версией, ваша цель достигнута».

Среди прочего Оуэн получил текст, согласно которому Бэкон зарыл оригинальные рукописи своих пьес в нескольких железных ящиках на территории замка Чепстоу в Англии. Оуэн отправился туда и занялся раскопками, несколько раз переходя от одного места к другому, поскольку энигмадукция указывала на разные части замка. Никаких рукописей найдено не было.

Некоторые бэконианцы утверждают, что они выявили «зашифрованные подписи» своего героя в шекспировских пьесах. Уолтер Аренсберг, состоятельный филадельфиец, попытался показать, что в течение сотен лет многочисленные читатели проявляли слепоту и не видели в этих пьесах очевидных признаков авторства Бэкона. Аренсберг нашел такую подпись в нравоучении Полония своему сыну Лаэрту из «Гамлета»:

Costly thy habit as thy purse can buy;

But not exprest in fancie; rich, not gawdie; For the Apparell oft proclaimes the man.

And they in France of the best ranck and station 104 .

«Обратите внимание, – писал Аренсберг, – в этих строках буквы акростиха

Со 

В 

F 

An

читаются как F Bacon».

Фридманы опровергли утверждение Аренсберга, старательно промаркировав первые буквы 20 тысяч строк первого сборника шекспировских пьес. Они вычислили, что вероятность группирования букв «В», «А», «С», «О» и «N» в слово «BACON» составляет лишь 0,0244 приблизительно на 100 тысяч строк. Именно поэтому Аренсберг не обнаружил ни одного такого акростиха. Ему пришлось расширить область поиска и включить в него также вторые буквы, что сразу же увеличило эту вероятность. В этом и состоит суть «открытия» Аренсберга. Если игральная кость выпадает вверх двойкой тысячу раз из 6 тысяч метаний, это доказывает только то, что случившееся, вероятно, могло произойти.

Фридманы также продемонстрировали, как энигматологи допускают натяжки, игнорируют или ломают свои собственные правила, если они стоят на пути успешной энигмализации. Например, скептически смотрят на множество анаграмм, получаемых из самого длинного шекспировского слова «honorificabilitudmitatibus» из реплики шута в пьесе «Бесплодные усилия любви».

Бэконианец Эдвин Дэрнинг-Лоуренс энигмализировал это слово как латинскую фразу следующего содержания: «Hi lu-di P Ba-co-nis na-ti tui-ti or-bi». В ответ Фридманы привели целый ряд других, в равной степени обоснованных анаграмм этого слова, одна из которых своим содержанием намекает на то, что именно Данте, умерший за 200 лет до рождения Шекспира, вполне мог являться фактическим автором пьес великого английского барда: «Ubi Italicus ibi Danti honor fit».

В стихотворении «К читателю», помещенном под известным портретом Шекспира в первом издании сборника его пьес, некий Эдвард Джонсон узрел симметричную схему из 22 букв, которые после перестановки неожиданно дали фразу из 25 букв: «Fr Bacon author, author, author». Троекратный повтор слова «author» настолько подкрепил уверенность Джонсона в правильности произведенной энигмализации, что он бросил вызов скептически настроенным читателям:

«Если после проверки подписи под портретом… читатель все еще придерживается того мнения, что повторения являются чисто случайными, пишущий данные строки хотел бы попросить его проделать небольшой эксперимент. Пусть он возьмет из любой книги, древней или современной, 20 последовательно идущих одна за другой строк прозы или поэзии, расположит их буквы в таблице и затем попробует убедиться в том, сможет ли он составить из этих букв какое-либо слово, которое встречалось бы в тексте через одинаковые промежутки в виде цепочки».

Фридманы нашли затруднительным воспротивиться такой учтивой просьбе Джонсона:

«Мы решили использовать для этой цели текст, который брал в качестве примера сам Джонсон. Из стихотворения „К читателю“ мы получили следующее сообщение: «Без обмана, Фрэнсис Бэкон: именно я написал эти пьесы! Шекспир». Наше сообщение почти в два раза длиннее фразы Джонсона. Это законченное предложение, и в нем каждая буква схемы используется только один раз. Но слабость этого «метода» проявляется здесь весьма четко. Поскольку выбранные нами буквы не обязательно должны «появляться» в своем правильном «порядке» (то есть мы можем расставить их любым путем, каким нам только заблагорассудится), здесь может быть несколько альтернативных «сообщений» для выбора, причем одно из них, придающее совершенно другой смысл тексту, гласит: «Без обмана! Я, Фрэнсис Бэкон, написал эти шекспировские пьесы». Уже этого достаточно для того, чтобы показать, что метод Джонсона абсолютно ничего не стоит с точки зрения криптоанализа».

Почти все бэконовские энигмапланы имеют один серьезный недостаток: они допускают множество ответов, как это весьма убедительно продемонстрировали Фридманы. Такой недостаток сразу же делает несостоятельным любой метод секретной связи на основе этих энигмапланов. Кому нужен шифр, пользуясь которым отправитель никогда не может быть уверен в том, что сообщение, которое он зашифровывал, будет именно тем сообщением, которое его предполагаемый получатель расшифрует?

Практические соображения такого характера редко волнуют бэконианцев. Не часто они отвечают и на критику в свой адрес, а их защита чаще всего повторяет замечание, высказанное однажды Аренсбергом. Для того чтобы показать несостоятельность его системы, Фридманы воспользовались энигмапланом Аренсберга и энигмализировали из его книги фразу: «Автором был Уильям Фридман». С величайшей невозмутимостью Аренсберг ответил на это: «Проделанное вами не опровергает присутствия в шекспировской „Буре“ фразы, которую я там нашел».

Но такой фразы как раз и нет в «Буре». Аренсберг извлек ее из тысяч букв, которые составляют пьесу. Это все равно что посмотреть на согни звезд в ночном небе и мысленно создать из них образ мифического героя или животного. Орион и Пегас существуют лишь в воображении наблюдателя, так же как и фраза Аренсберга. Энигмагология очень напоминает испытания, проводимые психологами, во время которых обследуемый человек должен рассказывать о том, что он видит в чернильной кляксе. Клякса конечно же не имеет определенной формы, и поэтому все, что рассказывает о ней обследуемый, исходит только от него самого. Думать, что воображаемые картины, навеяны ли они звездами, или чернильными кляксами, или литературными произведениями, существуют на самом деле, значит полностью оторваться от действительности. Однако есть один шифр, который для бэконианиев имеет особую привлекательность, поскольку был изобретен самим Фрэнсисом Бэконом.

Бэкон начал с того, что заменил 24 буквы английского алфавита различными пятизначными перестановками букв «А» и «В»:

а ААААА е AABAA i ABAAA n ABBAA г BAAAA w BABA.A b AAAAB f AABAB k АВААВ о АВВАВ s ВАААВ х ВАВАВ с АААВА g AABBA 1 ABABA p ABBBA t ВДАВА у ВАВВА d AAABB h AABBB m ABABB q ABBBB v BAABB z BABBB

В этой кодировке, которую Бэкон назвал двухбуквенной, английское слово «but» будет иметь следующий вид:

«AAAAB BAABB BAABA».

Бэкон писал:

«Эти шифрзнаки важны не только сами по себе, ибо открывают для человека путь, благодаря которому он может на любом расстоянии выражать и передавать свои мысли при помощи предметов, доступных зрению и слуху, лишь бы только они были способны на два различия. К таким предметам можно отнести, например, колокола, трубы, фонари и факелы, мушкетные выстрелы и иные средства подобного характера».

К предметам, которые «способны на два различия», относятся, в частности, типографские шрифты. Использование шифра Бэкона можно весьма четко проиллюстрировать, используя стандартную и полужирную формы любого шрифта. Буква «А» тайного послания будет передаваться стандартными литерами, а буква «В» – полужирными. Таким образом, вполне невинный текст «Do not go till I come» будет содержать в себе предупреждение «Fly», если набрать этот текст как «Do not go till I come».

Приведенный пример не отличается особой утонченностью ввиду явного различия между стандартным и полужирным начертанием шрифтового рисунка. Однако первоначальная мысль Бэкона заключалась в том, чтобы использовать не две резко контрастирующие формы одного и того же шрифта, а два отдельных шрифта, имеющие лишь незначительные различия между собой. Если они будут иметь достаточно близкое сходство, обычный читатель так никогда и не заподозрит наличие в сообщении двух разных шрифтов. Получателю, расшифровывающему это сообщение, придется всего лишь заметить некоторые весьма тонкие расхождения в конфигурации, кривизне и размерах, скажем, строчных литер «r» в двух шрифтах, чтобы он был в состоянии отличить «r», передающую букву «А», от «r», соответствующей «В».

Естественно, что бэконианцы не замедлили обратиться к шифру, изобретенному их героем, для того, чтобы доказать свою правоту. Для начала ими была исследована эпитафия на первом надгробии могилы Шекспира:

Good Frend for Jesus SAKE forbeare

To diGG ТЕ Dust EncloAsed HERE

Blese be ТЕ Man thy spares TEs Stones

And curst be He thy moves my Bones 112 .

В 1887 г. Хью Блэк, приняв строчные буквы за формы «А», а прописные буквы – за формы «В», отнеся две буквы «G» в слове «diGG» к строчным буквам и использовав сочетание «ТЕ» в качестве одной прописной буквы, получил текст «saehrbayeeprftaxarawar».

«Для обыкновенного человека,

– писали Фридманы в своей книге «Исследование шекспировских шифров», -

этого текста было бы вполне достаточно, чтобы доказать, что никакой шифр здесь не используется. Бэконианец же отличается от обыкновенного человека, и разница между ними заключается, по нашему мнению, в степени упорства и изобретательности».

Блэк расположил буквы своего текста в особом порядке, провел линию, разделившую текст на две части, затем путем анаграммирования получил из первой части слово «Shaxpeare», а из второй – «Fra Ва wrt ear ay», уверенно истолковав последнее как означающее «Фрэнсис Бэкон написал шекспировские пьесы».

Труд Блэка был подкорректирован и расширен неким Эдгаром Кларком. Из надгробной надписи он энигмализировал две фразы: «Fra Ва wryt ear. AA! Shaxpere» и «Fra В a wrt ear. HzQ AyA Shaxpere». Для него эти фразы означали следующее: «Фрэнсис Бэкон писал здесь. Да, да! Шекспир» и «Фрэнсис Бэкон писал здесь. Его реплика. Да, да! Шекспир». Среди многих энигматологов эпитафии на могиле Шекспира были и другие «первооткрыватели» – ничем не лучше Блэка и Кларка.

В 1899 г. был опубликован первый отчет об обнаружении послания, зашифрованного бэконовским шифром в том виде, в котором он был рекомендован к использованию самим Бэконом. Речь идет о творении под длинным названием: «Двухбуквенный шифр сэра Фрэнсиса Бэкона, обнаруженный в его трудах и расшифрованный г-жой Элизабет Гэллап».

50-летняя директриса мичиганской средней школы Элизабет Гэллап была честной, доброй и весьма религиозной женщиной, получившей образование в Сорбоннском и Марбургском университетах. Ее заинтересовали работы доктора Орвилла Оуэна, и она занялась своими собственными поисками тайных сообщений, основанных на двухбуквенном шифре.

Пораженная вариациями шрифта, использованного для набора первого издания пьес Шекспира, Элизабет Гэллап стала изучать печатный текст с помощью увеличительного стекла, чтобы выяснить, не говорили ли эти вариации о применении Бэконом двухбуквенного шифра. Поскольку различия наиболее резко проявились в курсивных буквах, для начала она попыталась расшифровать пролог к пьесе «Троил и Крессида», который почти целиком был набран курсивом. Медленно, но не ослабляя своего усердия, Элизабет Гэллап собирала по крупицам то с одних, то с других страниц сенсационную историю жизни Бэкона, аналогичную его автобиографии, энигмализированной Оуэном.

Вскоре Элизабет Гэллап обнаружила, что автобиографию Бэкона, засекреченную двухбуквенным шифром, можно найти не только у Шекспира, но и у других известных писателей. Автобиографическое повествование было непоследовательным, фразы прерывались в одной книге и продолжались в следующей, но их содержание повторялось все снова и снова, как будто Бэкон старался сделать так, чтобы по крайней мере одно из его сообщении было обязательно найдено.

Суть всех этих сообщений Элизабет Гэллап нашла в оглавлении первого издания пьес Шекспира:

«Королева Елизавета – моя настоящая мать, и я законный наследник трона. Найдите зашифрованную повесть, содержащуюся в моих книгах. Она рассказывает о великих тайнах, каждая из которых, будь она передана открыто, стоила бы мне жизни.

Ф. Бэкон».

Элизабет Гэллап открыла, что отцом Бэкона был граф Роберт Дадли, и в своей книге поведала историю, от которой у любого здравомыслящего человека волосы становятся дыбом. Якобы английская королева Елизавета, «не желая объявить себя женщиной неповенчанной и беременной на седьмом месяце», родила мальчика, которого она позднее отдала Николасу Бэкону на воспитание: «Та, что родила меня, даже в час моего нежеланного появления, неистово подавляя все естественные инстинкты женщины-матери, испытывая родовые муки и страдания, лелеяла одно сокровенное желание. „Убейте, убейте, – кричала эта обезумевшая женщина, – убейте!“

В 1907 г. Элизабет Гэллап отправилась в Англию на поиски рукописей, которые, согласно ее дешифровкам, находились либо в лондонском замке, где одно время жил Бэкон, либо в его сельском поместье в пригороде. Однако в замке к тому времени была произведена перестройка, а от поместья остались только развалины, и Элизабет Гэллап, так же как и доктору Оуэну, не удалось найти никаких рукописей Бэкона.

Спустя несколько лет после возвращения Элизабет Гэллап в Соединенные Штаты ее нанял американский миллионер Джордж Фабиан для работы в своих Ривербэнкских лабораториях. Он финансировал раскопки Оуэна и узнал от него об исследованиях Элизабет Гэллап. В Ривербэнке она должна была продолжить «дешифрование» рукописей, для чего ей в помощь был выделен штат сотрудников и предоставлено специальное фотооборудование. Богач Фабиан надеялся завоевать славу литературного первооткрывателя. Чтобы создать рекламу работе Элизабет Гэллап, Фабиан регулярно приглашал в Ривербэнк видных ученых, за свой счет кормил их, обеспечивал жильем и развлекал, в первый же день потчуя их прекрасно организованной лекцией о двухбуквенном шифре с показом диапозитивов и призывая без предубеждений побеседовать с Элизабет Гэллап.

Элизабет Гэллап покинула Ривербэнк лишь за несколько лет до своей смерти. Она скончалась в 1934 г. в возрасте 87 лет, не издав больше никаких работ по «дешифрованию».

Среди ассистентов Элизабет Гэллап были Уильям Фридман и Элизабет Смит, будущая г-жа Фридман Мисс Смит, поначалу восхищавшаяся той легкостью, с которой Элизабет Гэллап извлекала информацию там, где сама мисс Смит видела лишь тарабарскую грамоту, обнаружила, что ее восхищение постепенно переросло «сначала в неловкое недоумение, потом в мучительное сомнение и в конце концов в откровенное недоверие».

«Я могу категорически засвидетельствовать,

– написала она, -

что ни мне, ни какому-либо другому добросовестному научному сотруднику в Ривербэнке никогда не удавалось извлечь ни одной сколько-нибудь длинной фразы скрытого сообщения. Ни один из нас не смог самостоятельно воспроизвести хотя бы одно полное предложение из тех, которые г-жа Гэллап уже дешифровала и опубликовала».

Это свидетельство никоим образом не опровергает возможного существования двухбуквенного шифра в первом издании шекспировских пьес. Ведь вполне можно предположить, что Элизабет Гэллап просто неправильно вскрыла его. Поэтому Фридманы собрали заявления других экспертов, указывавшие на то, что никакого шифра не существовало.

Оказалось, что печатники того времени часто изменяли написание фамилий авторов для того, чтобы облегчить себе набор текста. Из-за плохого качества краски буквы, отпечатанные одной и той же формой шрифта, оказывались разными. Перед печатанием бумага смачивалась и, поскольку высыхала неровно, давала усадку. В результате идентичные буквы получались разных размеров. Нередко «закрытые» буквы «а», «е», «о» заполнялись изнутри краской, что смазывало различия между ними. Поэтому отдельные экземпляры издания в целом сильно разнились между собой. А следовательно, ни одно сообщение, зашифрованное двухбуквенным шифром, не могло быть передано в них с абсолютной точностью.

Окончательные доказательства отсутствия двухбуквенного шифра в произведениях Шекспира были получены от двух экспертов. Прежде всего, они поступили от Фредерика Гауди, одного из самых известных и авторитетных типографов Америки. В 1920 г. Фабиан поручил ему выяснить присутствие двухбуквенного шифра в первом издании пьес Шекспира, а потом скрыл полученный доклад, ибо Гауди подверг тщательным измерениям, анализу и сопоставлениям буквы этого издания, нарисовал их эскизы и в конечном итоге пришел к выводу, что в нем использовалось множество шрифтовых рисунков, а не два рисунка, которые требовались для двухбуквенного шифра. Такой же вывод сделал и Фред Миллер, занимавшийся в ФБР экспертизой документов. В своем заключении после исследования текста первого издания пьес Шекспира он написал:

«Не было обнаружено никаких характеристик, которые подтвердили бы разделение исследованного текста ни два комплекта шрифтов».

Казалось бы, сказано ясно и недвусмысленно. Однако защитники версий об авторстве Бэкона, хотя и именуют себя учеными, не удосуживаются заново пересмотреть свои выводы, произвести новые испытания, подвергнуть собственные суждения проверке в свете новых данных. Вместо этого они поносят своих критиков, прибегают к различным уверткам и изыскивают всяческие оправдания. Не было случая, чтобы они когда-нибудь признались, что, возможно, ошибаются. Когда Элизабет Гэллап, чтобы добиться желаемого результата, была вынуждена выдать белое за черное, она призвала на помощь такое «липовое» объяснение: ошибка была-де умышленно включена автором для введения в заблуждение, потому что «шифры делаются для того, чтобы скрывать смысл послания, а не раскрывать его».

Когда Фридманы полностью и окончательно развенчали энигмапланы, бэконианцы неожиданно выдвинули новые доводы, которые они никогда ранее не приводили:

«Хотя этот шифр может считаться недействительным по современным стандартам строгой криптографии, он предоставляет своим создателям вполне надежный метод записи исторических фактов или личных мнений, которые они были не в состоянии выразить открыто без серьезного риска».

Ни йоты доказательства этому не существует, если, конечно, не считать самих голословных утверждений бэконианцев. Более того, на каждое «предположение» в пользу Бэкона можно при желании вывести эквивалентное предположение в пользу Шекспира. Но этим заниматься столь же бесполезно, как бесполезно возражать телевизору, ибо бэконианцы не стремятся к познанию. Они не ученые, а проповедники.

Перед лицом каких свидетельств бэконианцы могли бы отказаться от своих утверждений? Перед лицом найденной авторской рукописи «Гамлета»? Если судить по опыту, они непременно заявят, что Шекспир переписал ее по распоряжению Бэкона. Или перед лицом обнаруженной записки Бэкона о том, что он ненавидел пьесы Шекспира и не имел ничего общего с этой дешевой стряпней? Бэконианцы и здесь найдутся: это-де, несомненно, умный прием, специально придуманный Бэконом для того, чтобы сбить с толку своих современников.

А так ли важно, кто написал шекспировские пьесы? В конце концов, имеет значение содержание самих пьес, а не их авторство.

Да, важно, так как в любом вопросе важна правда. По своему характеру ошибка бэконианцев выходит далеко за рамки вопроса об авторстве Бэкона и Шекспира. Если можно доказать, что свидетельства в пользу Шекспира не означают того, о чем они говорят, что они были фальсифицированы, чтобы подкрепить гигантскую мистификацию, которая остается нераскрытой в течение многих столетий, тогда с таким же успехом можно доказать, что другим историческим свидетельствам тоже нельзя доверять и что история – это пустая болтовня.

Справедливости ради надо сказать, что бэконианцы не являются единственными энигматологами. Габриэль Россетти, итальянский националист XIX века, «нашел» в «Божественной комедии» Данте секретный язык, которым некое тайное общество, выступавшее против политической и церковной тирании, формулировало свои цели и уведомляло о своей деятельности. Другие энигмадукции были извлечены из Библии, трактатов Аристотеля, а также из прочих, менее великих литературных творений человечества.

Энигматологов так же бессмысленно пытаться разубедить в их взглядах на разумной основе, как и демонстрировать пациенту психиатрической больницы фотоснимки похорон Эйнштейна, чтобы доказать этому пациенту, что он не Эйнштейн. Дело в том, что ни психически больные, ни энигматологи не выражают своих взглядов разумно. Они делают это эмоционально. Проблема энигматологии является по своей природе не логической, а психологической: энигматологи живут в мире иллюзий. Энигмадукции являются классическими результатами игры воображения. Они также подобны раковым опухолям на теле криптоанализа. Они представляют собой патологический криптоанализ.