Капелька удачи никому не помешает…

…особенно маловидному созданию, которое не всякий заметит.

Его нашли под дверью – крохотного‚ взъерошенного‚ ушастого и кривоногого‚ с залипшими от рождения глазками‚ которые вскоре открылись и оказались печальными. Он лежал на лестничной площадке‚ носом уткнувшись в дверную щель‚ и вынюхивал густые сытные запахи‚ из чего следовало‚ что в доме обитает обеспеченная семья‚ в которой умеют готовить и любят хорошо поесть.

– Ну и ляпсус! – сказал папа‚ разглядев щенка.

– Ляпис‚ – поправила мама. – Назовем его Ляпис.

– Вовсе нет‚ – возразил папа‚ который всё знал и всё понимал. – Ляпис – это азотнокислое серебро‚ употребляемое в медицине для прижигания ран. А ляпсус – это ошибка‚ обмолвка‚ непроизвольное упущение. Этот щенок – обмолвка природы.

– Не обижай животное! – возмутилась мама‚ борец с вредными излучениями‚ а также за права сумчатых‚ дымчатых и лапчатых.

– Я не обижаю. Среди нас тоже немало обмолвок‚ упущений природы‚ но мы об этом не догадываемся.

– Ты прав‚ – рассердилась мама. – Почему ты всегда прав?! Даже слушать не хочется...

– Не слушай‚ – согласился папа‚ и щенка назвали Ляпсус.

Имя оказалось большим‚ а щенок крохотным. Имя было велико‚ как башмак не по ноге‚ но он рос‚ росли его лапы‚ уши с хвостом‚ прочие части тела; понемногу Ляпсус перерос собственное имя, и оно стало ему мало.

– Желаю другое‚ – сказал. – По размеру.

Стали они выбирать‚ а Шпильман тут как тут:

– Брудершафт. Редкое аристократическое имя.

– Такое имя мне нравится‚ – согласился Ляпсус. – Брудершафт Первый. Основатель династии Брудершафтов. А как сокращенно?

– Брудик. Рудик. Шафтик‚ – предложил Шпильман. – Как захочешь.

Ами спросил:

– Других имен нет?

– Почему нет? К примеру‚ Гемоглобин – медицинское имя‚ сокращенно Бин, Бинка. Протуберанец – солнечное имя‚ по-простому Тубик. Трахикарпус – ботаническое имя, он же Трахик или Пусик. Мотоциклист‚ а по-нашему Моти. Дегустатор. Карбюратор. Но лучше всего Скрупулез Галилейский. Очень длинное имя‚ на вырост.

– Нет‚ – решил Ами. – У него тигриная раскраска по телу‚ а потому назовем его Тигер. Имя не длинное‚ но суровое. На страх врагам.

Так и сделали…

Тигер ел всё…

…всё и еще немного. А то‚ что оставлял в покое‚ доедал на другой день.

Он был огромен‚ прожорлив‚ ненасытен и съедал любой предмет‚ который попадался на глаза. Его кормили-закармливали собачьими деликатесами‚ чтобы отбить аппетит‚ но ничто не помогало. Сжевал в доме все тапочки. Отгрыз кожу у туфель‚ оставив невкусные подметки. Обглодал обивку на креслах и закусил шапкой с козырьком. Открыл дверцу у печки и сожрал рыбу‚ которая еще не прожарилась‚ – косточки не досталось хозяевам. Пришли к вечеру домой‚ а на полу куча опилок: это он изгрыз огромную деревянную сову‚ гордость папиной коллекции. Надели на него намордник‚ чтобы уберечь остатки мебели‚ но он сожрал и намордник неизвестным науке способом.

Кстати сказать‚ папа у них считался великим финансистом, знатоком купли-продажи, но даже он не мог заработать достаточно денег‚ чтобы поставлять прожорливому псу мебель‚ одежду‚ обувь в достаточном количестве. Собрался семейный совет‚ стал решать: что делать?

Даниэла сказала:

– Тигер растет. Ему требуется много пищи.

Сарра сказала:

– В тапочках, наверно, есть витамины. И в шапке с козырьком.

Ами предложил:

– Пусть съест всё в этом доме. Тогда успокоится.

Папа подумал:

– Подарим его кому-нибудь. На день рождения.

Мама согласилась‚ уловив папины желания:

– Подарите‚ подарите... Вместе со мной.

И все пропели хором:

– У мамы был грызливый пес, ио-ио-о…

Пришел Шпильман, поинтересовался:

– Есть у собаки право голоса? Спросим Тигера‚ – что он скажет?

Стали его искать‚ а Тигер лежал на кухонном полу‚ думал о человеческой несправедливости и догрызал между делом папин бумажник с документами‚ деньгами‚ чековой книжкой‚ кредитными карточками и фотографиями детей. Чтобы не замышлял непотребное: "Подарим кому-нибудь..." Ибо "кто-нибудь" и "где-нибудь" могут оказаться не такими покладистыми‚ как эта семья.

Приручили – отвечайте. Одомашнили – кормите. И малая ласка годится псу-переростку.

Пришли всей семьей на кухню, а он вскричал горестно:

– Тень мою! Тень хотя бы не топчите!..

Уполз под стол, сказал оттуда сиплым от обиды голосом:

– Нам тоже не всё в людях нравится. Некоторые собаки‚ между прочим‚ с трудом терпят человечество‚ однако не настолько злообразны‚ чтобы дарить своих хозяев кому попало.

– Поясни‚ – попросили они‚ и Тигер разъяснил в популярной форме:

– Вы думаете‚ плохо пахнет только под мышками? А над‚ а вокруг‚ а с расстояния?.. Я знал карликового пуделя‚ который упал в обморок, когда хозяйка дыхнула на него запахом недоваренных скорпионов, непрожаренных мокриц, давленых земляных червей. Я видел болонку‚ на которую свалился хозяйский носок‚ – ей делали искусственное дыхание‚ и теперь у нее омерзение второй степени. Я тоже многое у людей не принимаю. Ненавижу‚ когда выходят из дома в шлепанцах‚ которые хлопают по морщинистым пяткам‚ – фуя‚ ихса‚ кошмар! И когда шагают по городу в байковых халатах или в платьях из материала‚ годного лишь на обивку‚ – тоже ненавижу. Для кого тогда рассылают журналы: "Sweet pink… soft white… nude skin..."?

Охнули:

– Он и языкам обучен!..

Продолжил, переждав охи с ахами:

– Терпеть не могу‚ когда женщины обтягивают части тела‚ которые и без того выпирают, – хочется завыть с тоски. Или когда царь природы – пузо вывалено наружу, пупок оброс волосами – почесывает посреди улицы причинные свои места: так и тянет их откусить. Ненавижу‚ когда облизывают ложку и суют затем в общий салат‚ – ненавижу до тошноты. Или оставляют на щетке космы начесанных волос: у меня от этого почесушки по телу, жар, сыпь, озноб! А ваши голоса, ох уж эти вопли, писки, взвизги! – от них ссоры, скандалы‚ цветы вянут на корню, щенки дохнут в утробе. Особенно отвратительно‚ когда говорят: "Мы знаем‚ что для собаки надо. И как надо"‚ – жить после этого не хочется. Но мы терпим, терпите и вы.

Пригорюнился. Впал в печаль. Углядел малое существо на полу:

– Муха. Как просто ее прихлопнуть! Кто, кто из вас заплачет по мухе? По комару, жучку, муравьишке?.. С каких размеров убиенного проявится ваше сострадание? С ящерки, хомячка, ежа с кроликом? Так и до нас доберетесь…

Всхлипнул. Глаза прикрыл лапами. Себя пожалел:

– Стало нам известно, что в отдаленных временах проживал учитель математики Шпиц, крохотный чародей, который не допустил бы подобного надругательства.

– Чем тебе плохо у нас? Чем?!..

– Они еще спрашивают!

Бессонные ночи. Горестные воздыхания. Молчаливые укоризны.

Только моль не знает страданий…

Была тишина. Все молчали…

…и Тигер молчал тоже. Наконец справился с волнением и сказал:

– Я вас внимательно слушаю.

Возопили:

– Это мы! Мы слушаем!..

Помучил их долгой паузой, затем продолжил:

– Хотите отдать – отдавайте. Я с этим уже смирился. С бездушием сынов человеческих. Не замечающих страданий тех‚ кто путается у них под ногами‚ друзей своих безответных‚ у которых миска пуста‚ подстилка тонка‚ которым негде голову приклонить‚ лапы вытянуть‚ хвост откинуть в покое. Ого-го‚ ого-го‚ что кому до того...

– Да ты что! – вскричали хором. – Никому Тигера не отдадим! Наоборот‚ скоро поедем к морю, все вместе! Купим тебе новую подстилку! Закажем итальянскую мебель – грызи на здоровье!..

– Не больно и хотелось‚ – сказал сурово. – И пожалуйста без подробностей: чем больше подробностей‚ тем меньше доверия.

– Да мы... Да прямо сейчас! Посреди ночи! В мебельный магазин!..

– Магазины ночью не работают, пора бы уж знать.

Переглянулись – и правда‚ не работают.

– Как он умен... – перешепнулись в восторге. – Собака, а соображает!

Но Тигер услышал:

– Вот, вот оно! – ваше высокомерие. Будто мы амебы. Евглены зеленые. Инфузории-туфельки… Кто поинтересуется амебой для облегчения ее скорбей? Кто взглянет с пониманием на малых мира сего и произнесет с сочувствием: "Отчего ты скучный, друг мой неразлучный?.."

– Я! – наперебой. – Я! И я тоже!..

Покачал головой с сомнением:

– Что вы знаете о бедствиях, собаками претерпеваемых?.. Попадаются, конечно, псы-отморозки, смрадные твари, исторгающие зловоние: кого ни куснуть, лишь бы куснуть, – среди вас, двуногих, разве нет таких?

– Эхе-хе… – покряхтел папа в горестном согласии, и вся семья покряхтела следом: – Эхе-хе…

– Но большинство наше, преданное до гроба собачье большинство!.. Известно ли вам, что мы умираем не от старости – от единого огорчения, когда иссякают силы служить хозяевам? А вы? Как поступаете вы? Отвечу на это таким рассказом: бабушка моя до последнего выдоха сторожила двор, глаз не смыкала, горло надрывала на посту, даже поесть забывала, немало испытав поношений, а когда умерла, хозяин – да забудется его имя! – выкинул бабушку на помойку и тут же завел новую собаку. Спрашивается: где прощальная тризна, слезы по щекам, задавленные рыдания, посыпание главы пеплом?.. Только и слышно: "Сука, псина, собачища. С собакой ляжешь, с блохами встанешь. Была бы собака, а камень найдется…" Полистайте словарь Даля, если не верите: "Спящего пса не буди". А спящего хозяина?

Папа покраснел. Мама покраснела. Ами. Сарра. Даниэла.

– Дай лапу – и помиримся.

Но Тигер лапу не подал:

– Всё. Больше меня не разжалобить. Это я снаружи такой мягонький, лопоухенький, золотисто-оливковый на вид. В душе я косматый и рычащий.

Гавкнул неубедительно пару раз, затем сказал:

– Лучше взбеситься с тоски, в леса уйти, в горы и болота, жизнь покончить в самоуморении, чем терпеть ваши несправедливости. Поневоле станешь огрызливым, псом лающим…

Спросил его Шпильман:

– Светит ли человеку надежда?

– Светит, – ответил, – но тускло. Опротивело вас уважать, владеющие нами не по праву, однако презирать вас пока что рано.

Обиделись. По кухне прошлись в волнении:

– Что же мы, хуже иных млекопитающих?

– Они еще сомневаются… Знания невостребованы. Мозги непопользованы. Понимание ущербно… А ругаются! Как они ругаются!.. Куда посылают друг друга, Боже мой, куда они посылают!.. Век просвещения – сплошные извращения.

– Это не мы! Мы не таковы! Таковы иные!..

Переждал общий крик:

– А мусор?

– Мусор?

– Мусор. От которого нет прохода. Вы видели когда-нибудь, чтобы звери раскидывали окурки, обертки, пустые бутылки? Вы, преданные нечистоте?

Вздохнули:

– Нет, мы этого не видели…

Унизились…

…попросили по-хорошему:

– Поменяй тему, Тигер.

– Не поменяю. Правду не запрятывают в укрытие. Незачем. Что вы с собой делаете, приближающие конец времен? Куда продвигаетесь?.. Изобрели переносной телефон, чтобы побеседовать по душам‚ облучиться неспешно в уюте и покое, обратившись повсеместно в слюнявых идиотов. Кто нас тогда накормит‚ кто почешет за ухом?..

Помолчал. Смахнул скупую слезу. Все смахнули, почувствовав себя крайне ослабленными.

– Не добивай, Тигер, ну пожалуйста!..

– Я уж не говорю про озоновую дыру‚ от которой теплеет повсеместно‚ тают снега‚ надвигается очередной потоп. Вы утонете – и по заслугам‚ а нас-то, нас-то за что?!.. "Тако душа вопияла…", а они не слушали.

– Слушаем. Мы слушаем!..

– Я за вас более не беспокоюсь. Вычеркиваю из списка – вычеркиваю из симпатий. Стану наблюдать издали.

– Нет! – вскричали. – Только не это!..

Оборвал общий вопль:

– Нечего сказать – молчите… Так уж и быть. Готов прожить с вами оставшиеся годы. Но с условием. С непременным условием.

– Да мы! – с жаром и чувствительностью. – Да хоть какое!..

– Не рубите ветку, ветку хотя бы не рубите! На которой мы все, все вместе, только на расстоянии друг от друга. Когда об этом говорят провидцы, никто не слушает, каждый сам себе генерал. Но если заговорит собака, может, это кого-нибудь остановит?

Задумались. И правда, может остановит?..

– А сейчас идите. Мне надо заесть обиду с унижением‚ заспать царапку на душе. Тридл дидл, дидл дудл, о-ля-ля…

Выслушали его‚ устыдились, тихо разошлись по комнатам‚ а он принялся догрызать любимое папино кресло... 

Иерусалим, 2002–2008 гг.