Каждый сельский паренек однажды сталкивается с закономерной жизненной задачей: пора валить. Смышленые товарищи, привстав с кортов, немедленно поинтересуются «кого?», а любящие родители обеспокоено спросят: «куда?». В самом начале нулевых у меня возникало множество «кого», а в один чудный день нарисовалось одно фундаментальное «куда».

И вот ранним июльским утром 2003 года на вокзале уездного города Ч. на юге Сибири, вытирая влажные от трогательных чувств глаза, мама сказала:

– Школу ты, любимый сынуля, уже окончил, и пора тебе ехать учиться на… какого-нибудь агронома или механизатора. В общем-то, совершенно похрену на кого. Главное, надо получить достойное образование! А не сидеть у родителей на шее.

Батька тут же добавил:

– Вот выучишься, так сразу же поднимешь гибнущее село с колен! Комбайны покрасишь, а там и молоко заколосится! Ура!

И похлопав меня по плечу, отправился покупать себе чебурек.

Так я уехал учиться в большой город в ПТУ на штукатура-плиточника, покинув отчий дом и родимое село…

Не сказать, что это было первым разом в жизни, когда я поменял место жительства, то есть конкретно отправлялся жить в другое место. Отнюдь. Когда я был еще милым карапузом, родители мои мыкались по свету. Где мы только не жили: в пионерлагере, в школе, в общежитии… Союз нерушимый республик свободных внезапно разрушился и жилплощадь сознательным семьям уже не раздавали. Заводы кому попало раздавали. Но не квартиры.

В конце концов мы перебрались к бабушке. Квартира у нее была двухкомнатная на проспекте имени матерого чекиста Феликса Эдмундовича Дзержинского.

Стоит отметить, что как только мы переехали в довольно конкретное место, мама строго приказала выучить домашний адрес и говорить его всякому милиционеру, если потеряюсь. Я же считал, что не может такой сообразительный мальчиш-кибальчиш как я, потеряться.

Когда я в первый раз вышел во двор, меня за шкварник изловил сосед в милицейской форме дядя Миша и в целях профилактики пропажи любопытствующих мальчуганов поинтересовался:

– А ну, щегол, на какой улице живешь?

– На профпекте зелефного Феликфа! Пуфти, контра!

Уже позднее, когда я ловко втерся к нему в доверие, то начал просить одолжить мне на пару дней револьвер системы Наган. Но у него были вечно какие-то отмазки, и он мне только кобуру показывал от пистолета. Я просил:

– Дядя Миша, ну дай револьвер!

– Хех… – усмехался он. – Между прочим, когда твой любимый Феликс Эдмундович погиб, защищая интересы революции, ему на похороны сотрудники тульского отдела ГПУ принесли венок, спаянный из винтовок и скрещенных шашек.

– И Наганов?!

– И Наганов.

– Лучше бы мне один оставили…

Я вообще подозревал, что дядя Миша никакой был не милиционер, а настоящий оперуполномоченный из какого-нибудь особого 13-отдела по борьбе с вурдалаками.

Как бы то ни было, но жилось в квартире хорошо. Я целыми днями яростно рубился в дэнди, смотрел «Трансформеров» и «Вольтрона», шлялся по двору, пытаясь скрыться от поцелуев соседки Наташки, закапывал «секретики» или крутился на стройке неподалеку.

Мама тогда работала уборщицей в пожарной части, а батька вообще хер знает где водителем. Однажды он приехал с работы и сказал за ужином, весь измазанный в копоти:

– Без работы я теперь. Сгорела ебучая лесопилка. Нахуй сгорело все к ебанной матери в этой ебучей лесопилке и сукаблятьнахуй, мое ВОЛЬВО!

Легковой автомобиль марки «Вольво» батька несколько месяцев бережно ремонтировал, аккуратно красил и все мы его очень ждали чтобы поехать на Алтай. Но, к сожалению, «ебучая лесопилка нахуй сгорела» вместе с заветным автомобилем.

В общем, в городе жилось довольно не кисло, а потом мы переехали в деревню…

В деревне была чудесная речка со всякой рыбой, настоящий густой лес с вкусными грибами и  мухоморами сильно красивыми, зеленые холмы с березками и много неба с тягучими облаками. Лепота.

Но мне на эту красоту было решительно похрену. Потому что «Трансформеров» и «Вольтрона» в дремучем селе не показывали, дэнди сломалось, а друзья остались в городе. Еще вместо пенной ванны с уточками была БАНЯ с тазиками, а заместо блестящего унитаза уличный СОРТИР в минус сорок и свирепую метель.

Я был несказанно расстроен от таких фокусов с жилплощадью. Просился обратно и наматывая сопли на кулак, ревел:

– Мы жили… жили на проспекте… на целом ПРОСПЕКТЕ! имени Дзержинского… железного Феликса… мне револьвер системы Наган обещали… а тут… тут даже улицы НИКАК не называются! ХОЧУ ОБРАТНО!

– А ну-ка прекращай нытье! – строго говорила мама. – Не поедем мы обратно. Теперь это – наш дом…

– Обратно хочу!!! Обратно! А-а-а-а!

– Сейчас по жопе получишь!

– А бейте! Бейте! Лучше умереть, чем жить в этой глуши!

– Ох, сейчас ты получишь по первое число! Щас я тебе дам! – страшно гневалась она и пыталась поймать меня за воротник.

Ладонь у мамы крепкая, а жопа моя нежная-пренежная. Лучше не попадаться. Не на шутку испуганный, я бегал от нее кругами и, умоляя, очень убедительно визжал, как поросенок-истеричка:

– Мама, мамочка, ПОЖАЛУЙСТА, не надо! Я передумал, мне тут ОЧЕНЬ нравится!..

Она почему-то не поверила.

Отхватив скакалкой по нежной жопе свистящих аргументов и фактов, я несколько дней хмуро слонялся по окрестностям, упорно размышляя над тем, чем же заняться в глуши десятилетнему чекисту. К концу недели план был разработан.

Я собрал в одну стеклянную литровую банку жуков, муравьев, червяков, пчел, шершней, пауков, бабочек и гусениц. Всех тех, кто попался под горячую руку. Вербовал их по одному или по два добровольца от каждой коалиции. Затем плотно закрывал банку и долгими часами наблюдал, кто кого захуячит в неминуемой схватке. Как правило, огромный шершень откусывал всем бошки и побеждал. Шершней я потом освободил от прохождения срочной службы. Потому что охреневшие.

Шли годы. К деревне я привык. От безделья начал писать стихи, рассказы и рисовать всякое. Особенно тогда было модно все американское, и поэтому я чаще всего рисовал президентов или доллары. Ходил в библиотеку и запойно читал. Летом купался и рыбачил. Зимой катался на лыжах или санках. В общем, дел было очень много. Главное, безделье развило всякие творческие наклонности, и я уже нисколько не жалел о том, что переехал.

Окончив там школу шестнадцати лет отроду, я отправился обратно в заветный город и поселился в общежитии. Там периодически били, иногда унижали и часто отбирали все, что представляло хоть какую-то ценность.

И тут я понял, что будь я железным Феликсом, то всех бы нахуй расстрелял, а тех, кто успел спрятаться, отправил бы строить еще один Беломорканал. Но не тут-то было. Бандитизм процветал, а по телевизору крутили сериал «Бригада» про нормальных пацанов, подавая всем хороший пример.

Спустя месяц такой увлекательной житухи, все мои мысли поскорее покинуть унылое село были резко пересмотрены и сильно захотелось обратно домой к гитаре, книжкам, горячей еде и чистой постели. Вообще, к МАМЕ. Но пути назад уже не было.

С этого момента начался мой путь в самостоятельную и взрослую жизнь, а в родительский дом я приезжал теперь лишь в гости.

Спустя годы, я жил то у родственников, то у друзей, снимал квартиры или комнаты. Где только порой не приходилось ночевать. Бывало всякое.

Мой друг еще со школы – Игорь, с которым мы много лет назад чуть не сожгли целый «Запорожец» посреди села, однажды посоветовал поселиться в комнате у одной пенсионерки в частном секторе посреди Новосибирска.

– Она, конечно, старушка с приветом, а сосед – Вован, очень даже простой парень. Заселяйся. К тому же – выйдет дешево, – сказал он.

Старушка оказалась на всю голову ебанутой скверной жадной старой каргой. В доме всю зиму стоял леденящий холод, потому что она экономила на газе, а сама при этом расхаживала в кофтах, свитерах и шалях поверх трех махровых халатов, приговаривая:

– Тепло же.

А когда к ней приходил жених, то газу она прибавляла порядочно. Но старый импотент захаживал редко. А сосед Вован, действительно, оказался «очень простой» деревенский парень. Он был слишком тупой, работал на рынке грузчиком и жил под девизом: «ни друзей, ни подруг – сам себе пиздатый друг». Впрочем, с подругами у него дела обстояли получше – он сутками разговаривал по телефону со «своей девушкой».

– Скоро моя девушка закончит школу и приедет ко мне жить. Я буду на рынке работать, а она учиться в училище. Потом мы поженимся.

– То есть, мне надо съезжать? – спросил я.

– Ты что, тупой? Конечно. Не сейчас, а когда она школу закончит.

Я среагировал немедленно:

– А она уже перешла в старшие классы?..

Шутка не зашла. Вован в таких случаях обычно заламывал мне руки, валил на пол и прижав коленом к полу, обиженно сопел:

– Он уже в девятом классе! Понял?!

– Да я пошутил, долбоеб! Пусти!

В целом, он был безобидным и наивным. Слушал только современную русскую музыку и смотрел только свежие русские фильмы. Современное российское кино он вообще, очень сильно любил и черпал из него правильное мировоззрение.

При этом, сколько бы я не наводил чистоту – в комнате царила тотальная антисанитария, холод и теснота. Однажды я вернулся с работы и понял, что пора.

Бабка сказала:

– Уличный сортир завалился, а в доме замерз унитаз, и вода не смывается. Что делать будете, куда «ходить», не знаю… Еще я у вас кровать одну на время ЗАБРАЛА. Неделю поспите вдвоем, теплее будет… Хе-хе.

Когда я зашел в комнату, совершенно краснорожий Вован сидел на ведре и тужился.

– Подай, вон там бумага лежит, – сказал он.

Собрав вещи, я тут же сбежал оттуда навсегда.

Перед каждым переездом я чаще всего возвращался на недельку-другую в родное село. Потому что как насмотришься всякого на съемном жилье, что потом нужна релаксация. А возвращаясь, понимал, что ведь это ДРУГОЙ человек много лет назад в первый раз в сознательной жизни уехал в большой город из деревни. Изменился и постепенно, с каждым новым чужим квадратным метром превратился в меня вот такого. Чужие дома меняют людей безвозвратно.

В каждой съемной квартире или комнате были свои примечательные казусы. За годы непростой жизни таковых скопилось множество.

Вот, казалось бы, неплохой сосед по коммуналке, работает сам на себя, мебель на заказ стругает, здоровается утром, а тут ночью раз, слышу, кто-то в моей комнате СОПИТ. Включив свет, обнаруживаю, что он совершенно голый сидит на моем полу и спит. Как заправский орел у темных скал. Очнувшись, он нехило изумился и ушлепал к себе в комнату. Лунатизм, скажу я вам – вещь непредсказуемая. Впрочем, надо закрываться на ночь.

На другой съемной квартире однажды ко мне на балкон первого этажа залез гуттаперчевый человек-синяк и, робко постучав в окошко, поманил к себе. Я взял огромный кухонный нож и. открыв дверь на балкон, поинтересовался:

– А, собственно, какого хуя?!

– Братан, не в падлу, открой подъезд, замерз стоять. Нету никого.

Я выгнал его с балкона и открыл подъезд. Через три минуты он снова постучался в окно.

– Я же тебе открыл.

– Да?.. Бля, наверное, ты живешь не ТАМ, ГДЕ НАДО.

Но, пожалуй, самый примечательный случай произошел тогда, когда мы жили на проспекте железного Феликса. Мама утром ушла на работу мыть пол, сказав, что скоро вернется и принесет сладостей. Это сейчас импортные шоколадки продаются на каждой кассе любого супермаркета, а тогда таковые были редкостью.

Проводив маму, я устроился перед телевизором, пока младшая сестра незатейливо играла в свои куклы. Мы проводили время в ожидании сладостей как могли. Я даже успел накатить стакан подсолнечного масла, перепутав его с квасом. Пока меня тошнило в ванной, раздался звонок в дверь. Я немедленно сломя голову выскочил в коридор, открыл замки и распахнул дверь. Пришла мама и сладости! Слышу, как по залу ко мне бежит сестренка.

Но на пороге квартиры стоит не мама, а два помятых мужика с позавчерашними лицами. Я решительно принимаюсь закрывать дверь, но силенок у меня маловато и «синяки» вваливаются в квартиру, что-то неразборчивое бубнят и плюхаются на диван перед телевизором.

– Вы кто такие?! – интересуюсь я, дрожа как пенопласт в проруби.

Не отрываясь от «Крутого Уокера», мужик махнул рукой, мол, отвали, щегол. Я от злости сжал кулаки.

«Эх, наган бы мне! Уж я бы этим контрам устроил танцы!».

Поняв, что реагировать на меня никто не собирается и, заметив, что сестренка затаилась под кроваткой, собираясь обороняться куклами, я решительно побежал на кухню, распахнул форточку и закричал:

– Тетя Валя, тут какие-то мужики к нам пришли!

На лавочке перед парадным входом всегда сидели соседки-бабушки, обсуждая наркоманов, потенциальных наркоманов, проституток, потенциальных проституток, алкашей и Ельцина. Среди них соседка из квартиры напротив – тетя Валя, – большая и сильна женщина. Услышав мой отчаянный крик, она немедленно отправилась на помощь.

Первого мужика, как котенка, она за шкварник выволокла в коридор, а второй, сильно ошарашенный, побежал следом. Тетя Валя попутно объясняла им основные правила гостеприимства:

– Ах, вы пидоры гнойные! Паскуды! Убогие имбецилы! Крысы потыканные!

Мужики как-то сразу активизировались и начали втягиваться в происходящее.

– Да пусти ты, ведьма! – выпучив глаза и беспомощно размахивая руками, кричали они.

Но из крепкой хватки тети Вали вырваться не так просто. Уже на улице меж лавочек, на глазах у всего подъезда, она мутузила их, схватив каждого за воротник:

– Шары свои залитые протрите, гамадрилы мошоночные! Куда вы заперлись?! Да я вас, синих губошлепов, сейчас как изоленту на рябину намотаю!

Она сталкивала их друг с другом, а мужики, как рыбы, хватали ртом воздух, пытаясь уцепиться за что угодно, лишь бы перегрузки прекратились. Из-за поворота появилась наша мама, успев к разгару корриды. Щелкая семечки на лавочке, бабушки-соседки немедленно объяснили ей происходящее и ввели в курс дела.

Мама пришла в страшную ярость и схватила одного из мужиков. Неуклюже, но четко и мощно, она выписывала несчастному удары по ошарашенной морде своим кулаком. Тетя Валя освободившейся рукой, словно рельсой, также начала раздавать прямые в челюсть, ухо и нос. С трудом сообразив, что разъяренные женщины полны энтузиазма и переполнены энергией, мужики с помятыми рожами все-таки вырвались и начали срочно эвакуироваться из города с криками:

– Хоспаде! Зачем же так БИТЬ!

Они побежали, высоко перепрыгивая через песочницы и ловко огибая качели, а через три секунды скрылись за углом «хрущевки».

– Алкаши-разрядники! – восторженно воскликнули бабушки на лавочке.

Мама зашла в квартиру. Сказала мне несколько ласковых слов о том, что нельзя открывать дверь, не поинтересовавшись, кто пришел. Я сказал, что впредь буду более внимательным.

А когда повзрослел, понял, что дверь можно не открывать даже тем, кого знаешь, затаившись в самом дальнем углу собственного жилья.