Полгода командировки — очень долгий срок. А нахождение в одном замкнутом пространстве в окружении железобетонного забора с бойницами и колючей проволокой — это просто мука. Тем более что из Ханкалы все шли и шли шифротелеграммы с запретом личному составу покидать без оперативной необходимости пункт временной дислокации даже в магазин за покупкой продуктов. Поступил первый такой приказ после того, как в центре Грозного, в его Октябрьском районе, в четыре часа дня неизвестные боевики расстреляли в магазине двух командированных сотрудников белгородской милиции. Бандиты просто зашли за ними в помещение и положили в упор из двух пистолетов Макарова.

Тем более когда оперативная обстановка требовала такового отношения к повседневной жизни, как сформулировал ее командир Тюменского ОМОНа полковник Шпицбергенов на одном из оперативных совещаний за рюмкой чая:

— Ни капли в рот, и в баб ни сантиметра.

А в такой ситуации удержать личный состав от депрессии и пьянства очень сложно. Вот почему у замполита майора Вихрова постоянно болела за это голова. Ведь пьяный милиционер — это ходячая неприятность для начальства. Не дай бог что случится, ведь у всех в руках оружие. А устроить ссору только потому, что физиономия товарища надоела, это, как говорится, что два пальца об асфальт.

Вот и старались начальник милиции общественной безопасности подполковник Бодров и замполит занимать людей. Один работой, строительством новых фортификационных сооружений, а майор Вихров — всякими общественными мероприятиями. Первенство по шашкам, шахматам, волейболу, нардам, футболу, тяжелой атлетике, рукопашному бою среди взводов были уже проведены. Оставалось провести конкурс стенных газет и поэтический турнир. Вот за него-то Валерий Петрович и взялся в полную силу своего замполитского профессионализма.

Командирам взводов были розданы задания придумать стихи на всякие военные темы. Приз был определен: победителю — двадцать три пирожных, по количеству бойцов, и ящик лимонада. На что в призовой фонд все скинулись по двадцать рублей. Готовились с азартом первоклассников. Неделя на подготовку, отведенная Павелецким, пролетела очень быстро.

Конкурс проходил, как и все культурно-массовые мероприятия, в столовой. День стоял на удивление замечательный, с утра дождило. Жара отступила. В зале солдатской едальни собрались почти все сотрудники, за исключением стоящей в наряде смены. Сначала выступил Павелецкий:

— Ну что, бойцы, мы сегодня собрались, можно сказать, на праздник, праздник русской поэзии. Праздник народного творчества. Вашего творчества. Не слышу аплодисментов, Пушкины вы мои!

Раздалась дружная овация, кто-то даже почему-то крикнул не совсем уместное:

— Браво!

На столе перед выступающим гордо возвышался лоток пирожных, с утра приобретенных зампотылом, и ящик лимонада. Из общественных денег капитан Сидорчук, естественно, тиснул пару-тройку засаленных десяток. Натуру, как известно из научной литературы, воспитанием не перешибешь.

Выступив, Павелецкий покинул столовую, его призвали более важные дела. Типа шарахнуть с военным комендантом по соточке за победу русского оружия над супостатами. Валерий Петрович, отметив его уход общим вставанием, продолжил мероприятие:

— Начинаем наш поэтический конкурс. Представлять жюри не нужно, я думаю, что все вы уже давно знаете начальника штаба подполковника Сомова, подполковника Бодрова, начальника криминальной милиции Сергея Дмитриевича Милова и меня. Я являюсь председателем жюри. Отводы по членам жюри имеются?.. Ну что ж, начнем. Первым слово предоставляется, как всегда, первому взводу. Читайте ваше произведение.

— А почему нам?

— Почему не третьему сначала, ведь в Писании сказано: «И последние станут первыми…»

Замполит решил прекратить демократию:

— Цыц всем! Я сказал первый взвод, значит, точка. Кто готов читать ваш стих?

В зале повисло минутное молчание. Затем поднялся Переверзев и, неся перед собой помятый листок стандартной бумаги, вышел к столу с призом. Он повертел перед глазами этот листок и неуверенно произнес:

— Мы тут с ребятами сочинили, в общем, слушайте… Стихотворение без названия: —

Я снова на Кавказе, Бок греет пистолет — Корявейшая фраза, Другой на сердце нет. Посты сходил, проверил, Стою себе, курю. Смотрю, в гнезде над дверью Не спится воробью. Он с лихостью чеченской Дает разгон семье И яростью вселенской Надоедает мне. Враз из гнезда под крышей Казармы боевой Птенец сорвался, слышишь, В асфальт вниз головой. И голенькое тело Раздавлено бойцом. Но воробьи, вот дело, Не бились над птенцом. Вдруг мысль пробила сердце, Что жалко мне его, А вот убить чеченца Не стоит ничего. С тех пор как из конверта Ко мне приходит в сны Та маленькая жертва Той маленькой войны.

Хотя Переверзев читал не очень складно, все равно всем очень понравилось. В зале состоялось живое обсуждение, особенно про то, что, действительно, птичку жальче. Раздались бурные аплодисменты. Переверзев по-клоунски раскланялся и сел на свое место под крики:

— Молодец!

— Просто поэт Незнайка…

Майор Вихров поднял обе ладони вверх:

— Все, тихо! Жюри поставит свои оценки. А сюда приглашается представитель второго взвода. Итак, кто смел?

Из зала поднялся Пуртов, он по обыкновению краснел, как красна девица, шел к эшафоту запинаясь, под поддерживающие крики однополчан, типа:

— Давай, Мотыль!

— Не опозорь провинцию…

Он тоже развернул перед собой не менее мятый листок бумаги и заговорил:

— Мы тоже сочиняли коллективно, как уж получилось, но нам самим очень понравилось. — И стал читать:

Любовью к России я болен смертельно, Затем и приехал сюда на Кавказ, И целых полгода с семьею раздельно Жду дня, как уволен я буду в запас. По сопкам в простреленной езжу машине, В том кресле, где кровью товарищ истек Сижу и думкую я о батькивщине, Что щедрой рукой мне отмерила срок. Два сына, две кровенки, снятся ночами. Жена подает приготовленный ланч. От этого в сердце клокочет цунами, И хочется выпить, хоть смейся, хоть плачь! Цена операций есть жизнь подчиненных, Там сверху «виднее», кто нужен, кто нет. По сопкам метутся в броне облегченной Бойцы, тратя в воздух свой боекомплект. А враг незаметен, он ставит «растяжки», Он подло стреляет в ночной тишине, Как злая чеченка раздвинула ляжки, Солдатиков СПИДом одарит вполне. Чем больше их будет, тем «дырка» шахидки Сработала лучше гранаты ручной. Ведь русского грохнуть, хоть с первой попытки, Во благо Аллаху хоть и со второй. Я целых полгода с семьею раздельно Жду дня, как уволен я буду в запас. Любовью к России я болен смертельно, Затем и приехал с войной на Кавказ.

Сила поэзии, свалившаяся на головы милиционеров, была столь велика, что длительное молчание не прерывал даже ведущий. Однако, осмыслив и переварив сказанное, бойцы вскоре зааплодировали и заорали:

— Классно, мужики!

Нашлось место и скрипучему голоску скептицизма:

— А вы не из книжки стих списали?

Но этот глас Фомы неверующего тут же потонул в общем гвалте одобрения выступившего со стихами Пуртова. За судейским столом посовещались, пошелестели бумажками, ставя оценки. Было видно, что и Сомов, и Бодров, и Милов очень довольны происходящим. Замполит поднялся из-за стола:

— Молодцы, молодцы, но не надо забывать, что наш поэтический турнир еще не окончен. Слово предоставляется третьему взводу.

Воронин направился к месту выступления, держа в руках гитару. Когда все оппоненты поняли, что он собирается петь, раздались возмущенные выкрики:

— Так нечестно.

— Мы так не договаривались…

Пришлось Вихрову снова подниматься и успокаивать народ:

— Тише, тише. Сначала послушаем, что нам приготовил третий взвод, а потом, я вас уверяю, жюри разберется и вынесет правильное решение.

В зале постепенно утихли. Воронин сел на подставленный ему стул и хрипловато запел под три блатных аккорда:

Вокруг нас сопки все в цвету, А мы от родины вдали, И с автоматом на посту Стоим и в Грозном и в Шали. Пусть меня броник сбережет И каска-сфера охранит, Я буду дембелем сражен — Не врет, похоже, замполит. Российской Родины кусок Мы охраняем здесь и там. Скрипит под берцами песок. Настанет амба бандюгам. Пошлю любимой эсэмэс О том, что службу я несу: Сегодня еду в Гудермес, А завтра в «шервудском» лесу. Пусть знает, что вокруг курорт, И мне не страшно и легко, Мол, в нашей жизни поворот — Вернусь, и выпьем с ней пивко. Дождется пусть, медаль везу. Сдам надоевший автомат, У мамы вытру я слезу, Пожмет мне молча руку брат. Ну а пока вокруг весна, Галдят под крышей воробьи, И мне являются во снах Родные милые мои. Там подорвали двух ребят, Там расстреляли шестерых. Не суждено прибыть назад «Вертушке», залетевшей в стих. Мы с автоматом на посту Стоим и в Грозном и в Шали. Вокруг нас сопки все в цвету, Ведь мы от родины вдали.

Когда последние аккорды смолкли, кто-то философски резюмировал:

— Жизненная песня…