Глава 1

Путь в неизвестность

Сознание возвращалось какими-то урывками. То толкало в бок чем-то твёрдым на ухабах дороги, то снова окуналось в тёмную ночь. Что с ним произошло, и куда его везли — вот два вопроса, которые всплывали из небытия вместе с замутнённым сознанием. По всему чувствовалось, что везли в горы, это можно было определить по углу наклона уазика-буханки, по надрывному на некоторых участках дороги рёву машины.

Тело, скрученное накрепко какими-то толи верёвками, толи жгутами, болезненно откликалось на каждую встряску. Во рту пряно ощущался раскисший от слюны валик скомканной ткани. Когда сознание вернулось окончательно, он приоткрыл левый слипшийся глаз, правая сторона головы упиралась в шаткий пол «уазика», и постарался осмотреться. Вокруг царила непроглядная темнота, изредка нарушаемая несколькими огоньками от сигарет. Лежавший на полу мог лишь болезненно ощутить своими рёбрами обутые в войсковые берцы ноги сидящих в салоне «буханки».

Последнее, что вспоминалось, это шашлычня на рынке в Гикало. И зачем он поехал туда на машине этого совсем незнакомого парня? Всего-то пошёл поесть пельменей в пельменную Толстой-Юрта. А тут этот подсел, сказал, что из комендатуры. И уговорил съездить развеяться, шашлыка поесть хорошего…

На улице майская жара, в шашлычне угарный смрад перегоревшего курдючного жира. И что он попёрся туда один, без сопровождения и прикрытия. Хотелось побыть наедине с самим собой, подумать о том, что случилось, прикинуть свою жизнь на будущее. Местный галдёж на неродном русскому сердцу языке, души не затрагивал, мыслить не мешал, а лишь обострял чувства.

Так… Он сидел один, пил пиво и ел пережаренный вонючий шашлык… В небольшом прогорклом зальчике на несколько засаленных курдючным жиром столиков, кроме него сидели ещё несколько местных. Они не пили, а только ели… Как же звали этого парня? Нет, не вспомнить…

В шашлычне он встретил своих знакомых чеченцев. Взял у них бутылку водки… Вартанов сказал:

— Я водяру пить не буду.

Тот парень закручинился:

— Так нельзя, местных обидим, ног отсюда не унесём.

Потом к ним ещё кто-то подсел… Весёлый такой, предлагал ещё водки жахнуть, вроде кто-то русский в военном камуфляже, по крайней мере, внешность у него была славянская… А тот первый куда-то пропал. Мысли тогда уже стали путаться.

Что-то в этом весельчаке сразу не понравилось… Какое-то у него лицо было смазанное, вот и сейчас в один фейс не собирались воспоминания нечётких очертаний физиономии… хохла! Вот оно что, это был украинец, точно, причём западник, со свойственным этим полуполякам-полуукраинцам нацменским говорком. Кажется «гость» сказал, что тоже служит в Грозненской комендатуре и подвезёт вечером Эдика в Горячеисточненскую… Он согласился с ним выпить, налили водки в пивные кружки, жахнули за победу русского оружия… Как же его звали? Тоже не вспомнить…

А потом память словно обрубило…

Машину снова резко качнуло и подбросило. Из лёгких лежащего вырвался непроизвольный сдавленный кляпом стон:

— У-у-г-х-х-ы…

— Очнулся, гоблин… — прозвучало сверху, с гортанным кавказским акцентом, и чья-то берца жёстко упёрлась ему в затылок. Сознание вновь отключилось.

Сколько прошло времени, определить было нельзя. Мир вокруг сгустился, словно ночная темень. Такие ощущения промежуточности двух миров живого и мёртвого ему, лейтенанту милиции Эдуарду Вартанову, пришлось испытать лишь однажды, в раннем детстве.

Он, как сейчас помнил, что родители в тот день в очередной раз грызлись. Отец завалился домой пьяный и злой. Мать, женщина не робкого десятка, ругала его на чём свет стоит и всё норовила шарахнуть тем, что попадётся под руку. Эдику Вартанову, семилетнему пацану, эти склоки надоели под самую завязку. Не поспишь, уроков не приготовишь… Да и на улице что делать — мороз ещё тот, даже собаки из своих конур носа не кажут.

Вартановы занимали одну из двух однокомнатных холупок финского щитового домика, давно уже чуть не по самые окна вросшего в землю. А снега за зиму наметало столько, что отцу приходилось прочищать в сугробах глубокие траншеи, чтобы добраться до дровяника или бани. Мальчик уже сходил за дровами на утро, принёс два ведра колодезной воды, а родители всё не успокоились. Поносили друг друга последними словами. Эдька разулся было в прихожей, стал стягивать с худых плеч старую фуфайку, тяжёлую от куделей снега и льда на спине. В этот момент мать и заметила его. Глаза её нехорошо сверкнули:

— Явился, — заорала она на мальчишку, — подлюка ты этакая! Только и знает шляться. А дома воды нет ни капли, дров не занесено.

От обиды на материнскую несправедливость у Эдьки перехватило горло:

— Так я же только что…

— Не ори на мать, гадёныш! — пьяно взвился на сына притихший было на диване отец. — Ни хрена дома не делаешь, только жрёшь!

Мать уже не обращала внимания на Эдика, она снова переключилась на мужа:

— Ты уж больно заработался, лодырь, в бане угол у печки обвалился, а ему всё трын-трава…

И понеслась ругань по старым кочкам новым кругом. Слёзы выступили у Эдика на глазах. Но он не дал им воли. Только заиграли по взрослому желваки на скулах. Да в глазах родилось презрение к этим двум самым родным на свете людям. Людям, которые ненавидели его по общей для них обоих причине. Как узник ненавидит наручники за то, что невозможно развести руки в разные стороны и потянуться, как следует с хорошим зевком во всю пасть.

«Уйду. К чёртовой матери уйду от них, — с яростью подумал тогда Эдик. — К деду пойду в кочегарку. Он как раз сегодня ночью дежурит…» Мальчик снова натянул на себя фуфайку, ловко свернул из портянок по кукле на ногах и сунул их в валенки. Надевая на голову кроличью ушанку, буркнул остервенелым в своей ругани родителям:

— Я к деду… — и выскочил на мороз, навешивая на ходу на плечи истёршийся школьный ранец.

 

Глава 2

Изоповы страсти полковника Николая

Войсковой разведчик Николай за ликвидацию банды боевиков Ночного волка Исы Ахъядова и предотвращение терактов в Сыктывкаре и Иваново получил третью полковничью звезду, чем очень гордился. Но продолжал носить подполковничьи погоны — резон в этом был следующий, во-первых, незаметнее передвигаться по территории, увы, не совсем дружественного России внутрироссийского региона, во вторых, люди идут на контакт с подполковником веселее, чем с полковником.

Он ехал на своей бронированной «Ниве», замаскированной под обычную штатную машинёнку «Чеченнефти» на очередную «стрелку» со своим информатором шашлычником Исмаилом на центральный рынок в Гикало, и думал об этом старом лисе.

Исмаил Мерзоев с компетентными органами дело имел еще при советской власти. Сейчас ему было уже под семьдесят. Что-то очень страшное произошло с его участием в середине пятидесятых годов. Что-то такое, что до сих пор саднило душу человека и не давало ему покоя, не давало ему основания для того, чтобы с вершины своих мудрых лет взять да и послать на три русские буквы этого фраерка в погонах Николая. С тех пор его так и передавал из рук в руки заезжавший в Чечню служивый люд по потребам государства Российского. Когда Федор пропал почти на три месяца из его поля зрения, перестал захаживать в шашлычную и звонить, Исмаил было, уже подумал, что всё, ярмо на шее рассосалось само собой. Однако, как, оказалось, рано радовался старый чеченец. За Федором, вон, заявился Николай, а после него кто появится, может, Петр какой-нибудь…

Личный водитель и охранник Николая, как всегда, что-то негромко насвистывал под нос.

— Не свисти, денег не будет,— как обычно пошутил разведчик.

Тот тоже ответил обычное:

— А их и так нет…

Николай продолжал думать о предстоящей встрече. На память пришла одна из побасенок любимого им древнего философа Изопа о лисице и козле, суть которой сводилась к следующему.

Лисица упала в колодец и сидела там поневоле, потому что не могла выбраться. Козёл, которому хотелось пить, подошёл к тому колодцу, заметил в нём лисицу и спросил её:

— Хороша ли вода?

Лиса, обрадовавшись счастливому случаю, начала расхваливать воду:

— Уж так-то она хороша…

И звать козла вниз. Спрыгнул козёл, ничего не чуя, кроме жажды. Напился воды и стал с лисицей раздумывать, как им выбраться.

Тогда лисица и сказала:

— У меня есть хорошая мысль, как спастись нам обоим.

— И как же?— спрашивал козёл.

— Да очень просто. Ты обопрись передними ногами о стену да наклони рога, а я взбегу по твоей спине и тебя вытащу.

И это её предложение принял козёл с готовностью. А лисица вскочила ему на крестец, взбежала по спине, оперлась на рога, и так очутилась у самого устья колодца. Вылезла и пошла прочь. Стал козёл её бранить за то, что она нарушила уговор:

— Подлая ты подлая…

А лиса обернулась и молвила:

— Эх ты! Будь у тебя столько ума в голове, сколько волос в бороде, то ты, прежде чем войти, подумал бы, как выйти…

Так и умный человек не должен браться за дело, не подумав сперва, к чему оно приведёт.

Машина резко затормозила у знакомого входа в замызганную курдючным жиром шашлычню. Белокурый, спортивного телосложения подполковник Николай споро соскочил с подножки авто и заспешил в пропахшее гарью помещение. Кем на этот раз он окажется после разговора с хитрецом Исмаилом, козлом или лисицей? Эта мысль не давала ему покоя. Старый Исмаил был на крючке компетентных органов ещё с середины семидесятых годов, сменил за свою жизнь десяток «хозяев», и передавался из рук в руки, как красное знамя победителя в социалистическом соревновании, сначала «кагэбэшниками», потом «фээсбэшниками», а сейчас в период военных действий приезжавшими к новому месту службы в мятежную Чеченскую республику представителями военной разведки.

Однажды, при первом знакомстве Николай заключил с Исмаилом договор, он помог ему стать единственным шашлычником в округе, убрав совершенно законными методами и руками одного из приезжих ОМОНов конкурента напротив, и выбив из должника военного комендача Савельева Егора Ивановича должок в американских рублях. А Мерзоев в свою очередь сливал ему оперативную информацию о готовящихся бандформированиями акциях. Наивные моджахеды частенько вели переговоры за его столиками с шашлыком в руках.

Старуха Исмаила возилась по своим коммерческим делам у импровизированной барной стойки. Она, увидев гостя, с радушностью свахи Фатимы оголила в улыбке, больше похожей на оскал рассомахи, ещё довольно крепкие для её возраста зубы:

— А-а, здравствуйте, здравствуйте, кумандир, проходите, у нас для вас всегда самый свежий, самый сочный шашлык и холодное пиво…

Николай сдержанно кивнул «барменше»:

— Добрый день, где хозяин?

В небольшом зальчике было пусто, ни посетителей, ни шашлычника не было видно. Старуха ещё больше дружелюбно оскалилась:

— Он вниз в подвал спустился за продуктами, сейчас выйдет…

И зычно заорала, так что её вопль разнёсся чуть ли ни по всем просторам гикаловского базара:

— Исмаил, к нам гости, выходи скорее!

В зале было пусто, но Николай всё равно непроизвольно посмотрел по сторонам. Такая зычная рекламная акция ему была совершенно не нужна. Чтобы вопля не повторилось, он решил занять старуху делом:

— Уважаемая, я очень тороплюсь, вы уж обслужите меня побыстрее.

Женщина понимающе, дела-то ведь военные, заулыбалась ещё шире:

— Вам как всегда?

— Да, да, как всегда…

Вскоре перед ним на столе появилась тарелка с дымящимися кусками жаренной на открытом огне баранины, несколько ломтей свежего хлеба, миска с нарезанным аккуратными кружками свежим луком, красная баклажка с горлодёрным крепким кетчупом, напоминающим больше изделие среднерусских сударушек — «тёщин язык»— и запотевший бокал с местным пивом «Терек». В процессе обслуживания из боковой дверцы, ведущей в подвал, появился хозяин харчевни. Приметив гостя, он принял пьяненький вид, и, широко улыбаясь, направился к подполковнику в камуфляже.

— Добрый день, кумандир!

— И тебе здоровья, Исмаил, присаживайся…

— Спасибо, могу и постоять, а, может, что ещё принести, есть хорошая московская водка?

— Нет водки не надо,— поморщился Николай.— Я смотрю, у тебя дела идут не совсем важно.

Мерзоев присел за стол на самый краешек соседнего стула:

— Почему так решил?

— В зале пусто.

Исмаил продолжал лживо скалиться в улыбке:

— Вашими стараниями, которых я никогда, пока жив, не забуду, торговля идёт хорошо, просто, видимо, Аллах решил так, что хватит на сегодня овец мясом кормить, и прислал ко мне такого великого воина, как ты, Николай…

«Ах ты, старый лис…»— подумал подполковник, а вслух сказал:

— Так уж получилось, что мы с тобой давно не встречались, ты уже, наверное, и забыл о нашем договоре.

Шашлычник сделал физиономию серьёзной:

— Как такое забудешь, я долги всегда отдаю.

Николай отправил в рот очередной кусок мяса, тщательно прожевал его, давая возможность старику в полной мере осознать свою зависимость от прихотей военного гостя и лишь спустя несколько томительных минут произнёс:

— Выдаю тебе супер секретную информацию, старик.

— Какую? Может она мне и не нужна,— выразил аккуратное сомнение Мерзоев.

— Нужна, для понимания дальнейшего разговора и задачи…

— Какие задачи, я ведь не военный человек.

— Короче, по всей стране объявлена операция «Антитеррор»…

— Вы мне автомат выдадите,— снова решил перевести в плоскость шутки разговор старик,— так мне не надо, у меня ещё с большой войны «пэпэша» припрятан в сараюшке…

Николай отхлебнул пива, и, не обращая внимания на ёрничанье шашлычника, продолжил:

— Мне срочно нужна информация о каком-нибудь серьёзном участнике бандподполья, находящемся во всероссийском розыске.

Исмаил с сомнением почесал маковку:

— А где же мне такого взять?

«Всё-таки решил из меня козла сделать, старый хрен»,— со злостью подумал подполковник, и решил сразу прижать эту «шестёрку» своим козырным «тузом»:

— Сегодня же в мечети пойдёт слушок о «конспиративной шашлычне» старика Исмаила Мерзоева.

Хозяин харчевни поморщился:

— И не жалко вам старика?

— Найду другого…

— Хорошо, подскажу одного «тяжёлого», только ехать далеко придётся, чтобы на меня не подумали.

— Ничего, для бешенной собаки сто вёрст не крюк…

 

Глава 3

Под стук колёс по всей России

Милиционеры из Коми выехали в командировку в самом начале марта. Поезд отправился от сыктывкарского перрона в час ночи. Было морозно и холодно от сквозящего вдоль железнодорожной полосы северного ветра. Военный эшелон, состоящий из четырёх вагонов, трёх пассажирских для ста пятидесяти человек личного состава и одного товарно-почтового с провиантом, стройматериалами, «гуманитаркой», вооружением и иной военной амуницией, прицепили к местному составу, который ходил до узловой станции Микунь и тащился дальше в северном направлении. В Микуни состав перецепляли к воркутинскому поезду, шедшему до Новороссийска. Затем добирались до Минвод, а дальше, как поётся в известной среди российских «солдат удачи» и иных контрактников песне: «На Моздок, на Моздок…»

Как водится, на вокзале было много провожающих. Все они небольшими стайками кучковались со своими отбывающими в Чечню родными и близкими ребятами в милицейской полевой форме в залах ожидания и вдоль перрона. Какие-то два пьяных придурка ходили по всему этому пространству и дико орали:

— Ярик! Где же ты, Ярик?!

Но Ярик всё никак не находился. И они продолжали орать, внося в процесс проводов некую изюминку. Вскоре для торжественного построения должен был прибыть министр, и замполит оперативной группы майор Валерий Петрович Вихров выловил этих двоих у входа на вокзал, оказавшихся двумя инспекторами из отдела связи, разыскивающими своего товарища по службе, тоже прапорщика милиции, будущего связиста оперативной группы Грозненского района Чеченской Республики. Разговор был короток:

— Стоять!— это Вихров.

— А мы чо? Мы никого не трогаем…— это связисты.

Валерий Петрович был ни на шутку зол:

— Через десять минут сюда прибудет на построение министр. Если ещё раз услышу ваш ор, или увижу ваши пьяные рожи, и вы оба и ваш сволочь Ярик, вместо Чечни будете ночь куковать в ловэдэтэвском обезьяннике. Это понятно?

Провожальщиков словно подменили, расхлябанность сменилась на азы строевой подготовки:

— А мы чо, товарищ майор, нам понятно…

— Мы, товарищ майор, больше не будем искать Ярика…

— Р-р-разрешите ит-тить?

Вихров аж ногой притопнул:

— Пошли вон!

Связисты молча растворились в весенней ночи. Вскоре будущий начальник штаба тогда ещё майор Сомов забегал по перрону с воплями раненного бизона:

— Внимание, всему личному составу, через пять минут построение отъезжающих сотрудников! Родственникам освободить перрон для построения!

Народ засуетился. Массы стали перемещаться в заданных командой направлениях. Перетаскивались с одного места на другое, ближе к вагонам багажные вещи командируемых. Увидев процессию во главе с министром, Вихров взял инициативу в свои руки, и зычно заорал:

— Сводный отряд, повзводно в три шеренги становись!

Как только люди разобрались в более или менее стройное нечто майор уже командовал:

— Становись! Равняйсь! Смирно! Равнение на середину…

И отпечатав несколько строевых шагов по щербатому асфальту перрона, обращаясь уже к министру внутренних дел, отчеканил:

— Товарищ министр, личный состав сводного отряда милиции МВД Республики Коми для инструктажа перед отправкой в спецкомандировку в Чеченскую Республику построен, доложил майор Вихров!

— Становитесь в строй!

— Есть!

Как только замполит занял своё место в строю, генерал Георгий Владимирович Могучев сделал шаг вперёд:

— Здравствуйте, товарищи!

От вагонов, рядом с которыми стояли отъезжающие, нестройно понеслось:

— Здрави-я-же-лаем-товарищ-гене-рал!

Георгий Владимирович был человеком невысокого роста с округлым животиком. На его голове возвышалась высоченная фуражка с нестандартной тульей. Он, недавно получил так давно желаемые лампасы, и каждое упоминание о них грело служивую душу. Он удовлетворённо улыбнулся и начал положенный инструктаж:

— Хочу, чтобы вы запомнили этот день. И все вернулись в Сыктывкар живыми. Сотрудникам отрядов милиции особого назначения в середине девяностых годов первыми из подразделений милиции выпала честь и ответственность восстанавливать правопорядок в Чеченской Республике. В то время я, полковник милиции, служил в должности начальника отдела — заместителя начальника службы милиции общественной безопасности МВД Республики Коми, и по поручению руководства министерства отвечал за подготовку бойцов ОМОНа к выезду в «горячие точки». В феврале-марте девяносто шестого года сам возглавлял республиканский сводный отряд милиции особого назначения в составе ста бойцов сыктывкарского и воркутинского ОМОНов. Местом нашей дислокации был тогда город Гудермес. Эти командировки продолжаются уже двенадцатый год. Я глубоко убежден, что для всех ребят обоих ОМОНов республики, как, впрочем, и других служб милиции, они стали школой жизни, профессионального мастерства, самопознания и самоуважения, настоящей мужской дружбы и взаимовыручки, скрепленных кровью и потом. По личному опыту знаю, и практика это подтверждает,— неподготовленному сотруднику любой службы, а ОМОНа, прежде всего, в Чечне делать нечего. Он должен знать и уметь многое — не только как проверять документы у подозреваемого, но и как правильно упасть при крике «растяжка». Это необходимо, чтобы не привозить «двухсотых», не участвовать в траурных митингах, не отводить в сторону глаза при встрече с родными погибших. Главные мои воспоминания о тех людях, что были рядом.

— Что это он не по теме за омоновцев взялся?— недоумённо шёпотом спросил Сомов у Вихрова.

Тот пожал плечами:

— Чёрт его знает, начальству виднее, стой и слушай, наше дело телячье…

И тут вдруг министра повело, он покачнулся, чуть не оступился на ровном месте, но на ногах устоял и невозмутимо продолжил своеобразный инструктаж:

— Ребята в Сыктывкарском и Воркутинском отрядах, в основном, профессионалы своего дела. Среди них Егор Фирсин — самый уважаемый офицер сыктывкарского ОМОНа. Более двадцати раз он был командирован в Чечню. Ему можно поручить задание любой сложности, именно с ним я мог спокойно без оружия ходить на переговоры с чеченцами. Кирилл Бузиков, наш водитель экстра-класса, который неоднократно выезжал в Чечню, прекрасно знал маршруты движения по неспокойному Грозному. Иван Зубарев, разрядник по рукопашному бою, специалист по оружию, весельчак, без которого первые командировки в Чечню были просто немыслимы. Борис Ребров, сыщик-профессионал. Борис оказался великолепным хозяйственником, знающим как обустроить жилье и быт, что было очень важно в условиях войны. Зная чеченский язык, обычаи и традиции народа, он проявил незаурядные оперативные способности по выявлению боевиков и мест хранения оружия. Когда боевики достали нас тем, что прослушивали наши переговоры, он предложил посадить в ночное время в дежурную часть омоновца из Тувы, мы вместе с ними несли службу, чтобы он на своем языке общался с нарядом из своего отряда, несущим службу на крыше здания комендатуры. Потом нам стало известно, что боевики сильно удивлялись, откуда у нас появились иностранцы.

— Да он датенький,— снова зашептал на ухо Вихрову начальник штаба.

Валерий Петрович согласился с ним:

— Видать, бахнули за наш отъезд с замами…

Министр тем временем продолжал предаваться воспоминаниям:

— Андрей Бабуленко, нынешний командир сыктывкарского ОМОНа, в ходе командировки зарекомендовал себя вдумчивым, решительным, требовательным офицером. Имея большой опыт в вопросах охраны общественного порядка, он всегда вносил деловые предложения по организации несения боевой службы с учетом конкретной обстановки и поставленных перед нами задач, неоднократно возглавлял выезд бойцов в населенные пункты при получении информации о нахождении в них боевиков. Особой благодарности и признательности заслуживает врач Николай Курвазев, который оберегал здоровье сослуживцев и оказал медицинскую помощь многим жителям города, буквально поставил на ноги нескольких детей, что имело также и большое значение для авторитета отряда и нашей защиты от боевиков. В той командировке он вместе с замполитом Владимиром Путовым, врачом по образованию, прошедшим войну в Афганистане, спас четверых чеченских детей, которые получили многочисленные осколочные ранения. Особенно сильно пострадала девочка: обе ноги у нее, начиная от паха, были сплошь в рваных ранах, на вопросы она не отвечала, даже не могла назвать имя, чтобы как-то с ней общаться. Потом оказалось, что ей всего семь лет и по-русски она вообще не говорит. После возвращения из Чечни и сегодня задают мне вопросы: зачем мы наводим порядок в этой республике? Что это за война? Почему гибнут наши ребята? Как долго она будет? Вопросы сложные. Однозначных ответов на них нет. Не ставлю я перед собой и задачу анализировать сейчас социально-политические, экономические и другие причины возникновения этой войны, которая привела к трагедии чеченский народ, эхо которой коснулось всей России. Как очевидец и участник тех событий скажу следующее. Воюем мы, конечно, с бандитами. Неоднократные встречи и беседы с жителями Гудермеса и Грозного свидетельствуют о том, что население Чечни войны не желает. Более того, когда для нас возникла угроза нападения многочисленного отряда боевиков, мы в переговорах со старейшинами и жителями прилегающих к комендатуре поселков откровенно сказали, что в результате боя пострадаем не только мы, пострадает и население поселков. Затем произошло событие, которое было в Чечне исключительным: жители поселков организовали ночное дежурство и несколько ночей охраняли нас от нападения боевиков. Как потом стало известно, это было сделано не только в целях защиты собственной безопасности, но и из-за уважения к нам. Надеюсь, что и ваш отряд заработает в долгой полугодичной командировке такой же высокий авторитет. Добьётесь вы и высоких показателей в оперативно-розыскной деятельности, не ударите в грязь лицом и в полном составе вернётесь домой.

Министр с полминуты помолчал, а затем командным голосом рявкнул:

— Даю десять минут на прощание с родственниками, а затем по вагонам и в путь!

Замполит выскочил из строя:

— Вольно! Разойдись!!!

Строй распался, родственники хлынули навстречу провожаемым. В общей суматохе Вихров и Сомов пробились к министру получить последние перед дальней дорогой наставления. Тот достаточно демократично пригласил их в свою машину и налил в одноразовые пластмассовые стаканчики дорогущего для милицейских кошельков коньяка «Хеннеси». Георгий Владимирович наставлял командиров, чтобы во время пути не допустили коллективной пьянки.

— Путь не близкий,— говорил он,— в пути следования наш эшелон несколько раз будет проверяться сотрудниками военных комендатур. В Вологде, в Ярославле обязательно… В Моздоке вас встретят. Так что, смотрите, чтобы не оскандалились. А то они сразу в Москву направляют телетайпограмму, если что… И вы уже не майоры, а капитаны. Это понятно?

— Так точно,— закивали замполит и начальник штаба, чувствуя некоторую неуютность в уютном салоне министерского джипа.

— Ну а раз, вам всё понятно, то за возвращение домой…

Собравшиеся беззвучно стукнулись пластиком и выпили жгучую жидкость. Коньяк действительно стоил тех денег. Через минуту Сомов и Вихров уже бежали к составу, там их ждали жёны, дети и матери. Быстро попрощавшись, Валерий Петрович возопил:

— По вагонам!

И вся масса людей в полевой милицейской форме кинулась к вагонам. Заранее каждый уже знал своё посадочное место. Приказом «Эшелон» были названы старшие в вагонах из числа офицеров, составлен график охраны товарно-почтового вагона с военной амуницией.

Начальник оперативной группы полковник милиции Сергей Иванович Павелецкий готовил встречу сводного отряда в Моздоке и на пункте временной дислокации (ПВД) в станице Горячеисточненской. Он выехал в Чечню с тремя своими заместителями зампотылом, замами по криминальной милиции и милиции общественной безопасности за десять дней до отправки основного личного состава.

В командирском вагоне во втором сразу после проводников купе расположились замполит Вихров, начальник штаба Сомов, командир второго огневого взвода патрульно-постовой службы лейтенант милиции Эдик Вартанов и сопровождающий от руководства замминистра по экономическим преступлениям полковник милиции Василий Васильевич Панюков, который уже сидя в купе за поздним ужином под стук колёс в продолжение мысли Могучева говорил:

— Необходимо признать, хлопцы, что Внутренние войска иногда сами настраивали население против себя. Пьянствовали, занимались мародерством, устраивали необоснованную пальбу. Что, конечно, формировало негативное отношение к федеральным войскам. Не могу забыть встречу с двенадцатилетним мальчишкой в Грозном.

— Дяденька, продай мне оружие?

— Зачем оно тебе?

— Нужно…

— Что ты будешь с ним делать?

— Я буду вас стрелять,— был его ответ. И столько решимости было в его словах и недетском взгляде, что не оставалось сомнения, да он будет стрелять.

После такого рассказа все в купе молча задумались. Что ждало их впереди. Вот такие мальчишки? Прошло почти десять лет после этой встречи. Интересно, как сложилась судьба этого подростка? К сожалению, узнать это невозможно. Дети военной Чечни особая тема. На мой взгляд, она еще не нашла объективного отражения ни в прессе, ни в художественной литературе…

Конечно, на наше и противоборствующей стороны отношение к происходящим событиям влияли и необдуманные приказы, которые порой получали милиционеры и «федералы» от вышестоящего руководства, а некоторые из них стоили нашим сослуживцам и жизни. Панюков продолжал рассказывать:

— Один раз в неделю я и около десяти-двенадцати бойцов выезжали в Грозный на совещание. Пятого-шестого марта девяносто шестого года боевики практически захватили столицу Чечни и прилегающие к ним районы и удерживали их, как потом выяснилось, в течение десяти дней. По рации мы слышали, как наряды ОМОН некоторых блокпостов, ведя ежедневно бои, просили помощи людьми, техникой, боеприпасами, но в ответ было молчание. Неожиданно 9-го числа я получаю приказ прибыть в Грозный 11 марта к 10 часам на совещание. Этот день стал для меня и некоторых моих сотрудников вторым днем рождения. Грозный встречал нас мертвой тишиной: ни одного пешехода, ни движения транспорта, никакой торговли, будто все вымерло. В этот день от верной гибели нас спас случай. До взрыва мины оставалось минут пять. И в этот момент нас обгоняют две машины Московского ОМОНа, ранее отставшие от нас из-за поломки. И взрыв мины на дороге произошел под их первой машиной. И нам пришлось организовывать оборону и эвакуировать погибших и раненных с места взрыва. В нашей машине осколок мины пробил правое заднее колесо. Другой осколок застрял в воротнике форменной куртки сержанта Ватанова. На кой нам нужно было ехать в Грозный?

— Что, никакой необходимости участвовать в этом совещании не было?— поинтересовался Сомов.

— Да не было, конечно,— только махнул рукой полковник.

В вагоне постепенно суматоха улеглась, милиционеры разобрали необходимые в дороге вещи, переоделись, расстелили на полках постели. Вихров послал лейтенанта Вартанова по вагонам проверить, как там устроились, и пригласить в командирский вагон старших вагонов для совещания. Он решил сменить тему разговора:

— Ничего, сейчас едем туда, но неизбежно полгода командировки кончатся, и мы будем ехать уже назад домой…

Панюков снова оживился:

— Не знаю, как сейчас у вас будет с отъездом, наверное, всё в порядке, но в девяносто пятые, девяносто восьмые годы из-за несвоевременного финансирования практически всегда возникала проблема возвращения отрядов домой. В ту командировку еще дней за десять до окончания нашей командировки я позвонил министру, который ответил, что за нами будет отправлен поезд.

— Ну, вот видите,— жизнерадостно поддержал разговор начальник штаба.

— Да, конечно… Да вот только через несколько дней при очередном докладе о нашей деятельности он дал указание решать вопрос о транспорте для возвращения в Сыктывкар самостоятельно. По телефону я связался с отделом спецперевозок МВД в Ярославле. Получил ответ, что необходимо подать письменную заявку, оплатить за проезд, после чего будет решаться вопрос о прибытии за нами поезда.

— Да,— протянул Вихров,— вот бюрократы хреновы…

— Это было так нелепо,— продолжал возмущаться Панюков,— ибо нас ехал менять ОМОН из Вологды, и мы могли уехать этим же поездом. Но, по их словам получалось, что проезд нами не оплачен и нас он не возьмет.

— И что вы сделали?— поинтересовался Сомов.

— Пришлось выезжать на вокзал в два этапа. Сначала вместе со мной выехало бойцов сорок. Мы вступили в переговоры с начальником поезда. Тот категорически отказывался предоставить нам вагоны, показывая документ, что у него только перевозка вологодских омоновцев без обратной загрузки.

— Вот мудак!— возмутился замполит.

— Настоящий мудак… После долгих переговоров пришлось дать команду «захватить» вагоны, выставить часовых у электровоза. Пока прибыли остальные сотрудники отряда, шла посадка, начальник поезда все переживал, что за наш провоз его уволят с работы. Я, как мог, успокаивал его, сообщил свои данные, даже написал расписку, что МВД Республики Коми гарантирует оплату проезда нашего отряда. Затем без каких-либо приключений мы добрались до Микуни, где нас встречал бывший комендант Гудермеса полковник Макаренко с военным оркестром. Это была незабываемая встреча, которая уже в Сыктывкаре превратилась в настоящий праздник…

В купе повисло молчание, ехавшие на пол года в командировку, уже мечтали о возвращении из неё.

 

Глава 4

Гость из Ставрополья

Павелецкий встречал гостя. Гостем был подполковник милиции Михаил Николаевич Александров, который в ГУВД Ставропольского края занимал должность заместителя начальника по криминальной милиции. Это был высокий человек средних лет с густой кудрявой шевелюрой смоляных волос, тронутых по вискам сединой, лицо Александрова было не по годам испещрено глубокими морщинами. Сергею Ивановичу своим обликом гость напоминал известного актёра немецкого кино Гойко Митича, снявшегося в нескольких кинолентах о северо-американских индейцах.

После того, как верный своему долгу Анатолий предупредил командира о визите незнакомца, Александров вошёл в кабинет:

— Здравия желаю,— сказал он по-военному и протянул для приветствия руку.

— И вам того же,— улыбаясь, ответил Павелецкий,— проходите, присаживайтесь…

На столе красовалась бутылка коньяка, всякие фрукты-шмрукты, колбас-момбас и другая закусь. В помещении было прохладно, работал кондиционер. Традиционно телевизор вещал грозненскую программу, на этот раз передавали концерт.

На руководящих должностях подполковник Александров работал уже не первый год, и Михаил Николаевич часто спрашивал о его личном отношении к событиям на Северном Кавказе, в частности, в Чечне, в Ингушетии. Для завязки разговора задал подобный вопрос и Павелецкий:

— Что думаете об оперативной обстановке в регионе?

Так случилось, что большую часть своей жизни нынешний гость Сергея Ивановича прослужил на своей малой родине, в Ставрополье. А что такое Ставропольский край по отношению к республикам Северного Кавказа? Это соседний, приграничный район, а в период активных боевых действий — вообще прифронтовая зона. От Ставрополя до Грозного несколько часов ходу на машине. Рядом неспокойный Дагестан.

Александров на подобные вопросы всегда отвечал:

— Выводы делайте сами. Война в Чечне для жителей южных регионов нашей страны — и я в этом смысле не являюсь исключением — не была и не есть какое-то далекое событие, о котором мы узнавали бы только из телевизионных репортажей. Все происходило и происходит рядом, в непосредственной близости, на наших глазах, а самое главное с нашим непосредственным участием…

Конечно же, боевые действия в Чеченской республике самым серьезным образом сказались на работе ставропольской милиции. Сотрудники там привыкли к постоянной опасности, привыкли жить и служить, не имея возможности расслабиться ни на минуту. Сама жизнь поставила их в такие условия.

Перед зданием ГУВД Ставропольского края есть мемориальный комплекс в память о сотрудниках, погибших на войне. На гладких мраморных плитах — десятки фамилий. Ставропольская милиция понесла свои первые боевые потери ещё в январе девяносто пятого года, во время первого штурма Грозного. С тех пор война сопровождала их, постоянно напоминая о себе. Были и сейчас ещё случаются обстрелы, подрывы, боевики, прячущиеся в подвалах домов, как крысы в норах. И это не выдумки, не игрушки, а объективная реальность работы спецслужб на юге страны.

Навсегда в памяти Михаила Николаевича остались события февраля этого года. Тогда в Нефтекумском районе Ставрополья милиционерам удалось выследить большую группу боевиков. Члены незаконных вооруженных формирований были обнаружены и блокированы в ауле Тукуй-Мектеб. Села Нефтекумского района, где в основном живут ногайцы, в конце девяностых считались оплотом ваххабизма.

Задержание хорошо вооруженных бандитов в Тукуй-Мектебе превратилось в настоящую войсковую операцию. Бой, в котором участвовало около трехсот сотрудников милиции и военнослужащих федеральных сил, длился почти сутки. Ожесточенно сопротивлявшуюся банду, состоявшую из дюжины опытных боевиков, уничтожили. Но цена победы в том бою оказалось очень дорогой: погибли несколько человек, были и раненые. Некоторым из погибших милиционеров было немногим больше двадцати, они только начинали свою работу в органах внутренних дел.

Улицы аула были по-настоящему залиты кровью ставропольских парней. В ходе дальнейшего расследования было установлено, что на территории Ставропольского края банда, пришедшая с территории Чечни, планировала организовать теракты. Так что пламя войны в Чечне коснулось Ставрополья в полной мере и только благодаря милиционерам удалось погасить этот пожар, грозивший всей стране большими бедами.

Милиционеры из Республики Коми, тоже знали, что такое война. Знал это и собеседник Михаила Николаевича полковник Павелецкий и многие его нынешние подчинённые. Они вот уже более десятка лет ездят в служебные командировки на Кавказ. Служить в кавказских горах тяжело, здесь царят свои нравы, свои традиции и обычаи. Не всегда удается сразу найти общий язык с местным населением. Однако при этом никакого предубеждения к кавказцам в целом и к чеченцам в частности у них нет. Чеченцы — народ с сильным характером, люди, умеющие ценить дружбу и умеющие дружить. В Чечне не бросаются словами, не дают напрасных обещаний. Общее знание объединяло этих двух офицеров, поэтому им было легко друг с другом. Они понимали друг друга с полу слова, хотя и увиделись впервые.

Две войны — трагедия и русского, и чеченского народов. Пройдет ещё очень много времени, прежде чем раны затянутся, а пережитое начнет забываться. Но в итоге произошло главное: ныне найден компромисс, ведется конструктивный диалог на всех уровнях, развивается мирное сотрудничество, налаживаются взаимовыгодные связи с другими регионами. Это самое важное.

Так за разговором, ожидая возвращений из Ханкалы командира войсковых разведчиков подполковника Николая и выехавшего на совещание с ним своего заместителя по криминальной милиции старлея Милова, уговорили почти всю бутылку коньяка. Сергей Иванович набрал номер Сергея Дмитриевича Милова. Вскоре заговорил в ожившую трубку:

— Сергей, вы, где находитесь, скоро будете на базе?

— Уже…

— Что уже?

— Уже на базе можно сказать, товарищ полковник, уже в вашем кабинете…

И тут дверь распахнулась, показались Николай, и держащий около уха сотовый телефон Милов:

— Разрешите ворваться, Сергей Иванович?

— Всё, конец связи,— сказал уже, обращаясь непосредственно к вошедшим, полковник и отключил трубку.— Проходите, присаживайтесь.

— У, да у вас тут дым коромыслом,— жизнерадостно улыбаясь, провозгласил войсковой подполковник, присаживаясь по левую руку от хозяина кабинета.

— Да уж,— улыбнулся и Павелецкий,— ждали вас слишком долго, можете присоединяться.

— С удовольствием,— ответил Николай, Милов, полной грудью ощущая свою молодость, скромно промолчал, он тоже примостился на краешке стола, привычно раскрыв перед собой «склерозник», приготовясь записывать.

Павелецкий повёл рукой в сторону ставропольца:

— Вот знакомьтесь, прошу любить и жаловать, подполковник Михаил Николаевич Александров, заместитель по криминальной милиции начальника ГУВД Ставрополья. Приехал к нам поделиться одной интересной оперативной информацией.

Николай приподнялся со стула, протянул руку:

— Начальник разведки комендатуры Грозненского района, Николай…

Александров протянул руку в ответ:

— Меня можно тоже звать просто Михаилом.

Милов, пожимая руку гостя, с этим не согласился:

— Меня зовут Сергей, а вас, товарищ подполковник, разрешите, буду называть ещё и по отчеству?

— Учитывая ваш юный возраст, разрешаю.

Пока все присутствующие знакомились, Павелецкий вынул из холодильника ещё бутылку коньяка, из шкафа две рюмки, разлил золотистую жидкость:

— Предлагаю выпить за знакомство, и приступить к делу.

Все потянулись чокаться, выпили, закусили, Александров, поставив рюмку начал докладывать суть вопроса, ради чего приехал в Горячеисточненскую:

— Мы получили оперативную информацию о том, что готовится переброс в Чечню из Грузии большого каравана оружия и наркотиков. В Ставрополье мы курьеров упустили, видимо, перебросили «товар» фурами по объездным просёлкам в степи, минуя блокпосты. Одно известно точно, что через два дня перегруженный боевиками «товар» караваном на лошадях пройдёт вот здесь…

И Александров ткнул карандашом в лесной массив, указанный на оперативной карте в районе Алхан-Калы.

— Почему напрямую не вышли на командира Тюменского ОМОНа полковника Шпицбергенова?— задал вопрос Николай,— Это ведь их подконтрольная территория.

Михаил Николаевич согласно кивнул головой:

— Согласен, их район. Но согласен и с Иосифом Григорьевичем, который резонно отослал меня сначала к своему начальнику оперативной группы полковнику Павелецкому.

— У нас строгая субординация,— вставил слово Милов.

Павелецкий ласково, как на любимое, но не всегда послушное дитя, посмотрел на старшего лейтенанта и сказал:

— Шпицбергенов мне вкратце доложил о готовящемся переходе через его район каравана. Его бойцы принять «товар» готовы. Но я решил, что сил у него может случиться недостаточно, и тоже принять участие в операции по ликвидации каравана.

Он обвёл своим тяжёлым взглядом собравшихся:

— Кто-то против?

Противников не нашлось. Офицеры продолжили обсуждение деталей предстоящего захвата такого необходимого для боевиков груза из недружественной Грузии.

 

Глава 5

Мир был спасён в первый раз

Небо над посёлком, подпираемое столбами уютного дыма из печных труб, было усыпано мелкими манящими мальчика звёздами так густо, словно Эдькин нос-кнопка веснушками в марте. Дома, будто заплывшие белым жиром шкварки на остывшей к утру сковородке прятались в высоких, под самую крышу сугробах, и как волки сквозь еловый лапник, поглядывали на маленького путника холодными угольями окон. Воздух застыл, словно лёд в кадке. Ни ветерка, ни звука не было в уставшем на лесосеках посёлке. Только скрип искрящегося в лунных бликах снега под валенками Эдика нарушал эту космическую тишину. Нарушал, свидетельствуя о том, что ещё теплится огонёк в этой забытой богом и, в общем-то, не нужной нормальным людям керосинке.

Эдька Вартанов брёл, удивляясь красоте мира, к лесопунктовским гаражам с мехмастерскими, ютившимися на берегу спящей Выми за нижним складом. Там чадила трубой кочегарка. В ней дед Эдьки Вартанова Иван Петрович Шулепов, бывший охранник местной зоны строгого режима, будучи на военной пенсии, подрабатывал последние полгода.

Своего деда Ваню мальчик любил беззаветно, так, как любят дикие звери волю, а домашние хозяйскую кормящую руку. Эдька прощал деду его слабости и любил его страсть пофилософствовать о жизни и о мировом порядке вещей. Иван Петрович называл себя не кочегаром, как величали его остальные люди, а оператором котельных установок. Он был мягок нравом и уважаем всеми за золотые руки и незлобивый характер. Одно мешало Эдьке любить деда ещё чуточку больше, чем он его любил. Дед, особенно в последнее время, когда упала с плеч тяжесть пусть незначительной в масштабах страны, но службы, запил горькую без оглядки с закуской и без оной. Шли к нему люди, прибитые тяжкой жизнью, за советом и помощью, да и просто душу излить. А такой разговор на Руси между мужиками всухомятку без «Пшеничной» ну ни туды и ни сюды, словно речка без воды…

В кочегарке было пусто. Впечатление пустоты усиливала расточительная высота потолков. Монотонно гудела печь под котлами. Где-то в углу скреблись крысы. Эдик обошёл всё помещение, но деда не обнаружил. Дежурство точно было его. Рядом с топчаном стояла знакомая полевая сумка.

Мальчик не стал терять время даром, опустил ранец на стол, сам уселся на табурет и стал старательно писать прописи, заданные учительницей на дом. Выводя буквы и палочки, он увлёкся и не услышал скрипа снега на улице. Поэтому испугался, когда входная дверь неожиданно со стуком отворилась. В проёме неуверенно ворочалась заснеженная фигура. Сквозь поваливший с улицы морозный туман. Эдик узнал деда. Телогрейка Ивана Петровича зацепилась хлястиком за засов, это не давало ему войти. Раскачиваясь всем телом из стороны в сторону и беспомощно шаря руками, дед никак не мог понять, что за сила удерживает его на пороге. Увидев внука, он заулыбался и почти завопил:

— Какой гость золотой, какой гость… Да кто это меня там держит… Мать его ети…

Мальчик сорвался с места и помог хмельному войти. Тот сделал по бетонному полу несколько неверных шагов и плюхнулся на кушетку:

— Ты как здесь?

— Я с ночёвкой, деда,— ответил Эдик.

— А-а, твои опять дерутся… Ну и ладно… Помогать будешь?

— Буду.

— Ну и хорошо…

Дед попытался встать с кушетки, но это у него не получилось.

— Вот ведь оказия,— пробормотал он и поманил внука пальцем.— Иди сюда, архаровец. Будешь науку постигать.

Эдик уселся рядом с ним. Иван Петрович одной рукой обнял мальчика, а другой принялся тыкать в направлении приборов на котлах:

— Неважно мне что-то… Следи за давлением и температурой. Вон там давление, а там температура… Стрелку видишь?

— Вижу,— кивнул Эдик.

— Так вот, запомни. Следи за стрелками. Если они опустятся намного ниже красной риски, вода в системе замёрзнет, если поднимется сильно выше, котлы взорвутся… Или всё наоборот…

— Понял.

— В обоих случаях сразу же меня буди… Сразу же…

Дед перестал вытягивать из голосовых связок слова, размыто посмотрел на Эдика и завалился на бок. Через секунду он уже храпел. Из приоткрытого с лиловыми губами в свете неяркой, засиженной мухами лампочки рта на пол капала тягучая зеленоватая слюна…

Эдик проверил обе стрелки на приборах. Они подрагивали ровно на красной риске. Мальчик успокоился и снова сел заниматься. Сколько он так просидел с высунутым кончиком языка, пыхтя над прописями, Эдик не знал. Только что-то вдруг кольнуло его в самое сердце. Он обернулся и понял, откуда взялось щемящее чувство беспокойства. Печь стояла безмолвная.

Мальчик кинулся к приборам. Обе стрелки сползли почти к критической отметке. Он бросился к деду, стал тормошить его:

— Деда, деда, проснись, взорвёмся… Проснись.

Но сколько Эдик его не тряс — безрезультатно. Иван Петрович только что-то лепетал и отталкивал его вялыми руками. Жуткий страх охватил мальчика. А что, если сейчас всё ка-а-к ахнет к чёртовой матери. И не будет ни кочегарки, ни гаража, ни мастерских, ни посёлка, ни его, ни дедушки… А может и такой взрыв получиться, что, что… сама Земля лопнет, и все люди умрут… Все, все люди, во всём мире. Он сел на пол. Стрелка неминуемо ползла вниз.

— Нет, надо делать!— громко, подгоняя самого себя, сказал мальчик.

Он много раз наблюдал за дедом, когда тот управлялся с печью и котлами. Главное было принять решение. Что ж, он солдат, он теперь настоящий солдат, который воюет с фашистами не на жизнь, а на смерть. Он сильный и смелый солдат.

Эдик вскочил и побежал к печи. Схватился за тяжёлую заслонку и тут же вскрикнув, отпрыгнул в сторону. Заслонка обожгла пальцы. Тогда он вернулся к деду. Из карманов фуфайки торчали брезентовые рукавицы.

Огонь в печи еле тлел. Поленья почти прогорели. Так вот в чём дело. Мальчик кинулся к поленнице, рядом с которой стояла тачка для перевозки дров. Он стал лихорадочно грузить на неё чурки. Когда тачка была наполнена, Эдик схватился обеими руками за её железные ручки, навалился всем телом. Безрезультатно… Навалился ещё раз… Пот прошиб всё его тело. Тачка не двигалась с места. Стрелка всё ползла и ползла вниз. Обильные слёзы бессильной ярости выступили на Эдькиных глазах. Он опустил голову, словно приготовившийся воткнуть рога в стену сарая совхозный бык Борька. Даже, похоже, мыкнул, подгоняя самого себя и в последний, решающий, раз налёг на ручки. Тачка покачнулась, скрипнула и упала на бок… совсем как дед недавно на кушетку.

В этот момент величайшее, непобедимое бессилие сковало плечи, руки, ноги, мысли мальчика. Он чуть было не упал без сознания от ударившей в голову крови. Но чурки, рассыпавшиеся из тачки, покатились в сторону топки. И Эдика осенило. Зачем везти кучу, можно ведь и по одной.

Спустя час тяжкого, непосильного для семилетнего мальчика труда печь была загружена полностью и стала медленно разгораться. Тело Эдика мелко вздрагивало. Он стоял напротив приборов и во все глаза смотрел на то, как стрелки, как бы нехотя, поползли к красной контрольной риске. Чем выше они поднимались, тем спокойней становилось на душе Эдика. Напряжение спало. Глаза стали слипаться. Печь тягуче набирала обороты, словно разгоняющийся майский жук.

 

Глава 6

Из Тюмени в Челябинск не доехал…

Весна стояла в полном разгаре. И город и люди словно преобразилась. Солнце стало появляться чаще, дома сменили серую окраску на более яркие в его лучах цвета. И пусть лето настанет поскорее, а то зимняя спячка всё цепляется авитаминозом за дела и чувства людей.

В ГУВД по Свердловской области, шло совещание. При местном милицейском генерале подводились итоги широкомасштабной межгосударственной профилактической операции «Розыск-антитеррор». В президиуме кроме руководства Главного управления внутренних дел сидели местные руководители ФСБ, Следственного комитета, наркоконтроля, прокуратуры и управления федеральной службы исполнения наказаний. В общем, представители всех заинтересованных силовых структур региона. В зале коллегии в задних рядах на галёрке неприметно сидел в штатском начальник разведки комендатуры Грозненского района Чеченской Республики полковник Алексей Анатольевич Иевлев он же в чеченском простонародье подполковник Николай. На трибуне стоял невысокий, лысоватый майор милиции и монотонно докладывал:

— В мероприятии принимали участие практически все оперативные службы свердловского гарнизона милиции. Всего за трое суток, а именно столько продолжалась операция, были задержаны более двухсот лиц, находящихся в розыске. Также установлено местонахождение семидесяти без вести пропавших человек. Идентифицированы личности двадцати восьми неопознанных трупов.

Слушатели помечали себе в деловые блокноты, произносимые цифры, а майор, тем временем всё белее воодушевляясь, продолжал:

— Наиболее солидный улов состоялся в отчётный период у сотрудников УБОП ГУВД. На платформе железнодорожного вокзала Екатеринбурга совместно с оперативниками УФСБ по области и военной разведки они задержали жителя Карачаево-Черкесии Альбия Джелкашиева, 1978 года рождения, злостного участника бандформирований…

«За что отдельное спасибо старому лису шашлычнику из Гикало Исмаилу Мерзоеву»,— удовлетворённо отметил мысленно Николай. Он стал вспоминать, как происходило задержание, сухими строчками доклада всех «картинок» не передашь.

А началось всё с того, что в местное управление федеральной службы безопасности из Чечни пожаловал он, подполковник Николай, и предложил план задержания опасного преступника, участника бандформирований в республиках Северного Кавказа. Взяв слово, на закрытом совещании руководства управления начальник разведки комендатуры Грозненского района говорил:

— По поступившим от оперативных источников данным в вашем регионе в данный момент находится житель Карачаево-Черкесии Альби Джелкашиев, 1978 года рождения. Который находился в федеральном розыске по подозрению в совершении серии особо тяжких преступлений. Среди них — участие в незаконных вооружённых формированиях, организация преступного сообщества, незаконный оборот оружия, посягательство на жизнь сотрудников милиции. Эти преступления были совершены в составе организованного преступного сообщества, которое насчитывало, по нашим данным, порядка тридцати человек. Действовала банда в основном на территории Карачаево-Черкесии в период с ноября 2006 года по сентябрь 2007 года. Однако отметились эти отморозки и в Дагестане, и в Чечне, и в Ингушетии. Джелкашиев опять таки по нашим данным долгое время скрывался у знакомых в Тюмени и недавно решил перебраться в Челябинск.

Строгий хозяин кабинета, должность обязывала, заинтересованно спросил:

— Так, и что же вы, полковник, предлагаете?

Николай обвёл всех присутствующих понимающим взглядом:

— Предлагаю в рамках широкомасштабной межгосударственной профилактической операции «Розыск-антитеррор» провести операцию по его захвату и экстрадиции на Северный Кавказ…

— Принимается,— потёр руки генерал,— давайте обсудим детали операции.

И обращаясь уже к своим непосредственным подчинённым:

— Ваши предложения?

Вскоре в одном из плацкартных вагонов пассажирского поезда «Тюмень — Челябинск», мерно бегущего по рельсам в соответствии с расписанием в купе проводников в сопровождении начальника состава Максима Антоновича Тимошина вошли двое мужчин. Тимошин негромко произнёс, обращаясь к женщине проводнице средних лет и упитанности:

— Значит, так, Варвара Степановна, сейчас срочно и без лишнего шума поднимай из соседнего купе твою отдыхающую сменщицу и веди её сюда. А мы вас тут подождём.

Бестолковая сибирячка поняла не сразу:

— Зачем, будить Настю? Я же здесь, если что надо сама справлюсь…

Тимошин сверкнул на неё блёкло-голубыми глазами:

— Совещание проведём, выполняй…

Двое вошедших с ним, переглянулись:

— Да, дисциплинка…

Когда появилась заспанная после ночного бдения Настя со словами:

— Что опять, очередная проверка, у нас всё в порядке…

Начальник поезда строго объявил:

— Слушайте, сюда, это товарищи из компетентных органов, временно поступаете в их полное подчинение, они сами расскажут вам о цели своего визита в ваш вагон. Я буду находиться в штабном вагоне, если что, связь по рации… Всё понятно.

— Понятно,— ответила окончательно проснувшаяся Настя.

Тимошин ушёл. Один из вошедших улыбнулся и представился:

— Меня зовут Николай, моего напарника — Саша, так что будем знакомы, как вас величают, мы уже знаем, так что для начала давайте присядем и поговорим.

— Давайте,— настороженно согласилась Варвара Степановна.

Они присели на откидные полки друг напротив друга, и Николай продолжил:

— Во-первых, того, что я сейчас скажу не надо пугаться, вы находитесь под нашей защитой, а ситуация в вагоне под полным нашим контролем. В вашем вагоне едет опасный, возможно вооружённый, преступник. Вагон плацкартный, коридор полностью просматривается. Чтобы не вызывать его подозрения, мы будем находиться в вашем купе, якобы с вами водку пить будем, а вы будете осторожненько следить вот за этим гражданином, едущим в шестом купе, и всё что он делает нам докладывать…

На этих словах Николай вынул из внутреннего кармана фотографию Альби Джелкашиева и показал насмерть перепуганным женщинам.

Неприметный кавказец в шестом купе, похожий на рыночного торговца средней руки, почти всю дорогу спал, не спускаясь со своей верхней полки. Вагон был полон пассажирами. По коридору бегала ватага из нескольких девчонок и мальчишек. Было принято решение брать законспирированного боевика вне поезда, когда он сойдёт на перрон по какой-нибудь надобности. Но надобности покурить или купить газету у Джелкашиева так и не возникло. Пришлось ждать до остановки поезда в столице Среднего Урала в Екатеринбурге.

Оперативники задержали боевика в тот момент, когда он вышел на платформу подышать свежим воздухом. Подскочили вчетвером с разных сторон, заломили ласты за спину. Проволокли чуть по перрону к подъехавшей почти вплотную к вагону «буханке», и были таковы. Остальные пассажиры даже не успели понять, что произошло.

Операция задержания была проведена за считанные секунды, сопротивления задержанный оказать не успел. О данном факте ГУВД сообщило инициаторам розыска. Вскоре в Екатеринбург прибыл наряд конвойной службы из Карачаево-Черкесии, который, совместно с подполковником Николаем, и повёз Джелкашиева на его историческую родину, где тому предстояло предстать перед судом.

 

Глава 7

Война — есть дело окаянное

Война в Чечне началась для милиционеров из Коми в далёком для нынешнего года девяносто четвёртом году. Если задуматься над магией дат, то в прошлом веке. Первыми в спецкомандировку на войну были направлены самые подготовленные бойцы — омоновцы.

О командировке на войну командиру воркутинского отряда и его замам стало известно недели за три до отправки. Срок для тщательной подготовки не очень большой. Собрались в кабинете у полковника Анастаса Ивановича Баданова, зачитав приказ министра о командировке, он продолжил:

— Необходимо провести усиленную служебно-боевую подготовку личного состава. При подготовке людей к участию в боевых действиях особых трудностей мы никогда не испытывали: в отряде достаточно офицеров с военным образованием, опытом боевых действий в Афганистане, в межнациональных конфликтах. Однако, если раньше эта учёба была как бы сориентирована на далёкое будущее, то сейчас это будущее совсем не за горами, а вот оно меньше чем через месяц…

Конец марта девяносто четвёртого года, утро. Заполярная Воркута, на улице около тридцати градусов мороза. Так началась первая для воркутинского ОМОНа командировка на войну. Сначала прибыли в Сыктывкар, переночевали в студенческом общежитии. К двадцати пяти бойцам воркутинского ОМОНа прибавились четверть сотни человек сыктывкарского. Такой объединенный отряд был под командованием Анастаса Ивановича.

Самолетом вылетели из Сыктывкара и ровно через три часа приземлились в Ростове-на-Дону. В расположении полка внутренних войск в Казачьих Лагерях под Новочеркасском одновременно собрались ОМОНы из Мурманска, Хабаровска, Приморья, всего — около пятисот человек.

Расположились в солдатских казармах, дополучили ручные и подствольные гранатометы, гранаты. В течение двух дней на войсковом полигоне провели стрельбы со всех видов носимого стрелкового оружия.

И уже тридцатого марта, во второй половине дня, их всех загрузили в железнодорожный эшелон и в ночь отправили в город Моздок, куда прибыли следующим утром. Ночью автоколонна грузовых автомашин в сопровождении бронетехники двинулась в направлении Грозного.

Первого апреля около одиннадцати часов, бойцы спецподразделений благополучно прибыли в расположение ГУОШа, Главного управления оперативного штаба МВД России, располагавшегося в Грозном. В то время группировку министерства в Чечне возглавлял генерал-полковник милиции Куликов — первый замминистра внутренних дел России. Он собрал у себя всех прибывших командиров ОМОН, совещание начал с приветствия:

— Уважаемые командиры, оперативная обстановка сложная, я рад тому, что служба свела нас в этом месте и в это время. Как настроены?

— По рабочему…

— По-боевому,— раздалось с мест.

— Это хорошо,— улыбнулся командующий.— А теперь, уточним списки, просмотрите и передайте их мне…

После того, как бумаги вернулись на стол, Куликов с каждым из командиров персонально познакомился. Когда очередь дошла до Баданова, генерал спросил:

— Анастас Иванович, ваши бойцы прошли хорошую боевую подготовку?

Полковник поднялся и уверенно ответил:

— У нас в Коми неплохая база, теоретические знания на «отлично». Практиковались на учениях достаточно много. Практика здесь выявит все недостатки базовой подготовки.

— Но вы уверены в своих бойцах?

— Так точно, в каждом.

Куликов удовлетворённо улыбнулся:

— Люблю уверенных офицеров…

Затем первый заместитель министра внутренних дел определил подразделениям места дислокации, окончил своё выступление словами:

— И помните, что президент поставил перед нами главную боевую задачу: восстановить в Чечне конституционный порядок!

Отряд из Коми был размещен на территории бывшего хозяйственного отдела МВД Чечни совместно с 8-й оперативной бригадой внутренних войск, прибывшей из Нальчика. Место дислокации находилось на окраине Грозного, рядом с городским кладбищем.

Город уже полностью находился в ведении федеральных сил. Центр был разрушен до основания. Днем в городской черте наступало затишье, только где-то за городом были слышны бои, работа зенитных установок, далеко в небе висел вертолет-корректировщик, управляющий огнем вертолетного звена.

Отряду предстояло расквартироваться в полуразрушенном складе, заваленном мусором и хламом, с полным отсутствием на местах окон и дверей. Единственное, что радовало — сохранившиеся многоярусные металлические стеллажи, способные заменить армейские кровати. Распределившись на группы, обустроили место расположения, к наступлению темноты полностью развернулись. Поужинали, выставили посты.

Если исключить кратковременную перестрелку на отдаленных постах, можно считать, что первая ночь прошла удовлетворительно. Наступило долгожданное утро. После завтрака личный состав, свободный от караульной службы, мелкими группами выполнял хозяйственные работы. Надо было создать и обустроить штабную комнату, каптерку, кладовки для продовольствия и для имущества бойцов, комнаты для боеприпасов и средств защиты, пирамиды для хранения оружия, пищевой блок и столовую на полсотни человек, санитарную комнату для бритья-мытья, стирки белья. Это — помимо наружных маскировочных и защитных работ, устройства надежных сооружений для караульных постов.

Для окончательного благоустройства понадобилось семь дней, на восьмой бойцы праздновали новоселье в новой баньке, обустроенной в двухсекционном вагончике. Первыми опробовали парок Баданов со своим заместителем майором Петром Вадимовичем Зенищевым, командиром сыктывкарской части отряда. Оба достаточно крупные мужики сидели в предбаннике за накрытым столом и приговорили к распитию бутылочку сыктывкарской горькой настойки:

— Ну что, замполит,— спросил Анастас Иванович,— господу для создания мира понадобилось семь дней, и мы уложились в эти сроки.

Пётр Вадимович тоже был в хорошем расположении духа, пока всё складывалось неплохо:

— Может, и без большой пальбы обойдёмся?

Полковник был не столь оптимистичен:

— Твои слова да богу бы в уши…

Беспокойное время наступило для отряда с уходом 8-ой бригады освобождать от боевиков Аргун. С отрядом охранять базу был оставлен взвод солдат. Боевиками перемещения подразделений отслеживались четко: зная, что основная сила с бронетехникой, танками и зенитками ушла, они почти еженощно начали обстреливать посты и территорию омоновцев. Бойцам пришлось подавлять их огневые точки встречным огнем.

Вскоре федеральными войсками были взяты Аргун и райцентр село Шали. Сразу после этого между Куликовым и Бадановым состоялся следующий телефонный разговор:

— Анастас Иванович?

— Слушаю вас, товарищ генерал…

Телефон засовской связи трещал механическим голосом:

— Принято решение твой сводный отряд перебросить из Грозного в Шали. Как быстро сможешь выдвинуться?

— Я вас понял, выдвинуться могу сразу, как только будет предоставлен транспорт.

Куликов остался доволен:

— Вот и славно. Перед тобой и твоими бойцами ставлю следующую задачу: круглосуточная охрана военной комендатуры, оказание практической помощи коменданту Шалинского района, организация и оборудование своими силами трех блокпостов в районе сел Автуры, Старые и Новые Атаги. Вопросы есть у вас, товарищ полковник.

— Никак нет.

— Вот и хорошо, тогда исполняйте, как устроитесь, доложите.

— Есть…

Вскоре колонна из нескольких бронированных «Уралов» в сопровождении бронетехники доставила омоновцев к месту новой дислокации.

Последнее из названных трёх селений, Новые Атаги, было расположено у подножья гор, где еще хозяйничали боевики. Их мощную базу, расположенную на цементном заводе на окраине села, омоновцы наблюдали в бинокль.

Вокруг Шали стояли боевые порядки 203-го и 205-го мотострелковых полков и 14-й бригады морской пехоты. В Шали при взятии было разрушено всего лишь два-три дома, где располагались дудаевский штаб и его полевые командиры с боевиками. Удар по ним был нанесен исключительно вертолетной авиацией. Потерпев поражение, бандформирования ушли в горы.

В Шали омоновцы прибыли в прекрасное для тех мест время. Весна была в самом разгаре. Начала зеленеть трава, распускались листья, стояла прекрасная солнечная погода с температурой чуть выше десяти градусов тепла. От Грозного Шали отличал даже внешний облик: шла размеренная жизнь, работали рынок, магазинчики, жители копошились на огородах. Внешнее благополучие приводило к внутреннему спокойствию, иллюзиям, что здесь — никакой войны нет. Но с наступлением темного времени суток обстановка резко менялась. Непрерывно работали артиллерия, ракетно-зенитные установки «Град», другие виды оружия, снаряды взрывались неподалеку в горах. Войска, получив разведданные, уничтожали базы и живую силу боевиков.

В Шали вновь предстояла работа по обустройству жизни всей комендатуры и блокпостов. Начинать пришлось с полуразрушенных зданий конторы «Райпотребсоюза» и детского садика. До отряда омоновцев в них располагался штаб Дудаева. Восстановили полуразрушенную сельскую баню, расположенную на природном радоновом источнике. Это позволило мыться тем, кто нес службу на блокпостах, в грязи и пыли, проверяя за смену сотни единиц автотранспорта. Развернули свою связь. Оборудовали медкабинет. Соорудили целый комплекс защитных сооружений, рубеж из сигнальных мин по всему периметру комендатуры. На уязвимых местах из бетонных блоков построили ДОТы.

Места наиболее вероятного прорыва бронетехники и танков заградили специальной защитной сеткой. Для ведения эффективного огня и отхода личного состава в случае нападения боевиков выкопали целую систему траншей и окопов. Окопали БТР и БМП, приданные отряду для усиления огневой мощи.

Помощь в охране пункта временной дислокации почти бескорыстно оказывали восемь местных бездомных собак, самой маленькой бойцы дали кличку «Джохарка». Все эти «дополнительные силы» состояли на довольствии при кухне. За месячный срок службы при столовой они значительно прибавили в весе и были готовы порвать любого чужака, приблизившегося к территории отряда.

Немало сил и энергии было потрачено на оборудование трех блокпостов. Самый опасный из них располагался у села Автуры в направлении на Аргун и на Грозный. Здесь была высока плотность передвижения людей и транспорта. Вблизи этого блокпоста не было боевых порядков федеральных войск. Усиление осуществлял один БМП203-го полка. Многие жители села Автуры являлись боевиками и имели возможность приходить в село к своим семьям — легально, по паспортам советского образца, одновременно собирая информацию о наших силах и средствах.

Омоновцам было известно, что в пяти километрах от блокпоста, в горах, находится пионерлагерь, занятый боевиками под базу. С этой базы при помощи находящегося в селе корректировщика они неоднократно накрывали из миномета наш блокпост. При минометном обстреле блокпоста экипаж БМП-3 докладывал по радиостанции в штаб полка, откуда по базе боевиков открывался ответный огонь из ракетно-зенитных установок или пушек. После этого обстрел блокпоста временно прекращался.

В первых числах мая во время очередного обстрела один из трех выпущенных снарядов попал в закрытую зону блокпоста, между вагончиком и стоявшим в бетонном кармане БМП, механик-водитель которой получил от взрыва контузию. Другие бойцы не пострадали, успев укрыться в траншее. Основные повреждения пришлись на вагончик, который в этот момент был пуст.

Два других блокпоста располагались прямо на передовой линии федеральных войск, где была сосредоточена основная огневая мощь, поэтому эти блокпосты были менее уязвимы в случае нападения боевиков.

Приближалась середина мая, первая командировка подходила к концу. Баданов знал, что сводный отряд заменит сыктывкарский ОМОН, поэтому берегли имущество, поддерживали образцовый внутренний порядок в подразделении, чтобы достойно встретить своих сослуживцев и земляков. Передать им все то, что создали за время командировки практически на голом месте. Первым труднее всегда.

С наступлением рассвета в середине мая без сопровождения, на трех грузовых автомобилях со скоростью не менее восьмидесяти километров в час и интервалом в пятьсот метров сводный отряд благополучно вышел из территории боевых действий и прибыл на аэродром Дальней авиации, расположенный в районе Моздока. Вскоре прилетел со сменой гражданский борт из Сыктывкара.

Уже сидя в самолёте, глядя на торчащие из-за высоких кресел макушки своих бойцов, в основном уснувших от усталости, обращаясь к замполиту полковник Баданов негромко произнёс:

— Эх-хе-хе, всё-таки война есть дело окаянное…

Пётр Вадимович с ним грустно согласился:

— Так оно и есть, командир, так и есть…

Так закончилась первая командировка на войну милиционеров из Коми. В будущем у бойцов обоих отрядов было множество командировок. Но в памяти лучше всех сохранилась первая, интересная, удачная, никому не принесшая боли и огорчений.

 

Глава 8

Вот так и жизнь наша…

Эдик Вартанов устало пошёл к столу. Медленно собрал в ранец школьные принадлежности. Мир был спасён им от катастрофы. А что ещё человеку надо? Теперь можно и отдохнуть от трудов праведных.

Мальчик опустился на табуретку и, ссутулившись словно столетний старец, уткнулся горячей головой в упавшие на стол неживые от перенапряжения руки.

Уснул он или нет, Эдик тогда не мог сказать точно. Только вдруг вокруг него запрыгали какие-то человекоподобные существа, состоящие из языков пламени оранжевого, словно солнце в пятидесятиградусный мороз, цвета. Они хороводили свою дикую кадриль и выли страшную песню:

— У-у-у-у… У-у-у-у…

Мальчик вскочил к приборам. Новая беда свалилась ему на голову. Теперь печь гудела невыносимо яростно. А стрелки ползли и ползли, подрагивая, всё выше и выше, уже к другой критической отметке. Эдик в полубредовом состоянии распахнул заслонку топки. Внутри бушевало великое, необузданное пламя. Даже ещё не решив, что он будет делать, мальчик кинулся к пожарному щиту, сорвал с него красное ведро и побежал на улицу. Зачерпнул там снега, занёс и высыпал содержимое в кипящую огнём топку. Сноп пара вырвался наружу. Будто в бешенном танце он, подпрыгивая, носился туда-сюда с ведром, пока не иссякли силы, и он не рухнул на бетонный пол. Стрелки постепенно поползли вниз.

И снова мир был спасён Эдькой Вартановым.

Очнулся Эдик оттого, что рядом с ним происходило какое-то движение. Он ощутил, что лежит на раскладушке. Эдька потихоньку открыл один глаз и огляделся. В кочегарке ничего не изменилось. Он не умер. И дедушка не умер. Дед стоял над открытой топкой и покачивал головой в такт бормотанию:

— Эх, проруха, потухла почти, зараза… еле тлеет… хорошо, что недавно… систему не заморозило… надо бы запалить…

Его спина, в драной на локтях фуфайке, двигалась медленно. Седые, жидкие волосы на голове торчали в разные стороны. Дед, покряхтывая, распрямил колени и поковылял к поленнице. Поднял по пути опрокинутую тачку и начал грузить её чурками.

Горячая волна жалости вдруг сковала горло Эдика. Нет для него роднее и ближе этого человека. Нет и не будет никогда. У него даже в горле защипало, и в глазах повлажнело… И не стало ночных страхов. Растворились они в дедовом копошении, в его мерном и мирном ворчании. Эдька распахнул глаза и сорвался с раскладушки:

— Деда, деда…

Ноги Эдькины заплетались со сна. Он кинулся к деду, обхватил его худое, вздрагивающее тело, повторял и повторял:

— Деда, деда…

Иван Петрович подхватил его на руки, неловко прижав к себе:

— Ты что же это, Эдька-бедька, уснул на полу, ведро вон, валяется… Котлы-то почти потухли…

Его рука погладила белокурую головёнку Эдика:

— Ты это, не хлюпай носом… Ежели приснилось что, забудется… Давай подтопим, а то система застынет… посадят ведь…

Эдька сполз сквозь дедовы руки на пол и, изредка шмыгая носом, тоже стал грузить непослушными руками ненавистную, неповоротливую тачку. Вскоре топка пылала, как миленькая.

Дед с внуком сели к шаткому столу с изрезанной, выцветшей клеёнкой. «Какой он стал старый, мой дедушка, какой-то он совсем старый и маленький»,— думал тогда Эдик, глядя на Ивана Петровича, раскладывающего перед ним содержимое «тормозка», оставшееся от вчерашней задушевной беседы с мужиками. На газете появились надкушенный солёный огурец, три ломтика пожелтевшего прошлогодней засолки сала, два толстых ломтя серого хлеба и четвертинка плавленого сырка.

Дед вздохнул:

— Полпятого утра, пора и позавтракать, чем Бог послал. Кушай, чуть позже чайку сготовим…

После пережитых ночных волнений, о которых Эдька решил деду не рассказывать, есть ему совсем не хотелось. Но мальчик, чтобы не обижать больного с утра, озирающегося по сторонам дедушку, взял в руки огурец и откусил его хрустящую на зубах мякоть.

Иван Петрович перевёл ищущий взгляд на внука:

— Эдуардик, ты нигде не видел?

— Чего, дедуш?

— Да, я тут вчера спрятал где-то затарку — полбутылки, да не вижу куда.

— И что?

— Ты не убирал?

— Не-а…

«Сгорела бы она, твоя водка»,— со злостью подумал тогда Вартанов, но, пожалев деда, ответил:

— Сейчас поищу…

Он облазил в кочегарке все дедовы укромные уголки и нашёл спрятанную бутылку в душевой. Первым желанием было выплеснуть вонючую жидкость на пол. Но, вспомнив больного, трясущегося деда, Эдик не стал этого делать, представив себе, что в бутылке — лекарство.

Иван Петрович колдовал над булькающей от кипятильника банкой, ссыпал в неё горсть чаинок:

— Нашёл окаянную?

Эдик протянул принесённое:

— Вот…

Иван Петрович, по-молодецки поблёскивая глазами, взял из рук внука продолговатую посудину. Не садясь за стол, прижался к горлышку губами и, запрокинув голову назад, мелко задёргал щетинистым кадыком. По Эдькиной спине пробежали неприязненные мурашки. Он по-взрослому тяжёлым взглядом проводил исчезнувшую в горле жидкость. «Вот проклятая, проклятая…»— билось тогда в его голове.

Закончив пить, дед одновременно встряхнул и головой и плечами. На его мудром, небритом лице появилась покойная улыбка. От потеплевших глаз побежали к ушам лучики морщинок. Иван Петрович крякнул, и, смешливо поглядывая на внука, забасил:

— Вот, теперь жить можно… И позавтракать можно. Всё нутро согрелось, и душа оттаяла. Эдька, выкинь-ка её, проклятую, куда на двор подальше, чтобы начальство здесь тару не видело.

И протянул снова ставшей уверенной рукой бутылку. На улице было темно и холодно. Покачивающийся над входной дверью в кочегарку фонарь слабо освещал крыльцо. Звёзд на небе не было. Видно, к утру его заволокли тучи.

Эдик посмотрел тогда на бутылку. На дне её ещё болтались остатки зелья. Даже не понимая, что делает, он запрокинул бутылку и слил их себе в рот. Горечь забралась под язык и обожгла нёбо. Поллитровка полетела в соседний потравленный ночью сугроб. Холод забрался Эдику под рубаху. Он отворил шаткую дверь и юркнул в тепло кочегарки.

Дед сидел неподалёку от топки и пристально смотрел на то, как огонь с хрустом пережёвывал негодную в дело с гнилой сердцевиной древесину.

— Вот так и жизнь наша…— вздохнул он.

Эдька сел с ним рядом и, привалившись к тёплому надёжному боку, тоже стал смотреть на огонь. Скоро в школу идти. На улице повалил густой, лохматый снег, ещё больше укутывая посёлок. «Со снегом морозам всегда приходит конец…»— словно подсказало вновь вернувшееся сознание.

Но это там дома, далеко на севере, в горах же всё по иному… Куда его, лейтенанта милиции командира второго огневого взвода оперативной группы грозненского района, везут, кто эти люди в камуфляже и, что всё-таки с ним случилось? Ответа не было…

 

Глава 9

Уничтожение «лесных братьев»

Колонна, состоящая из нескольких бронированных автомашин, выехала ранним утром. Когда ещё местные жители и не помышляли выгонять на выпас своих чумазых в навозных катышах коровёнок.

Начальник войсковой разведки подполковник Николай повёл группу специального назначения войсковой части 3647 на уничтожение остатков бандгруппы полевого командира Ночного волка, Исы Ахъядова, уничтоженного не так давно неподалёку от аэродрома «Северный» под Грозным. Распавшаяся было, обезглавленная стараниями полковника Сергея Ивановича Павелецкого, банда собралась под крылом нового муфтия, и стали они себя величать ни как-нибудь там, а «лесными братьями».

Итак, было раннее утро, начало мая. Дождь. Дождь. Дождь. Промозгло, серо и в горах туман. Дождь начался ещё в Махачкале. Не прекращался всю дорогу до горного Буйнакска. Сначала добрались до турбазы Терменлик. На развилке двух дорог колонну остановил патруль ДПС Буйнакского РОВД.

— Кто такие, куда следуем, проездные документы?

Из головной машины выскочил офицер, подал бумаги:

— Вот, всё в порядке…

Бравые «гаишники» с автоматами наперевес склоняются над «бээркой» так, чтобы прикрыть её своими капюшонами от дождевых капель, изучают боевое распоряжение.

— Ну, что порядок?— спрашивает выскочивший и, получив ответ:

— Так точно, можете следовать…

Машет рукой остальным водителям колонны:

— Заводи моторы! Едем…

Он бежит к своему бронированному «уазику» и слышит в спину заботливое от постовых:

— Предупреждаем, что дальше можете не проехать, застрянете, дорогу совсем размыло.

В машину к Николаю подсел начальник ОВД по городу Буйнакску полковник милиции Арип Алиев. Легендарная личность. «Лесные братья», скрывающиеся в лесах Буйнакского района, внесли его в свой список и не раз совершали попытки покушения на него. Баммахан Шейхов, лидер бандподполья Буйнакского направления, объявил его своим личным врагом.

Пока ехали, Арип Алиев рассказал одну байку. Тогда он служил срочную службу в войсковой части 21 511. Было это в августе девяносто девятого года на административной границе с Чеченской Республикой под Буйнакском во время нападения больших сил чеченских боевиков.

Случай произошёл в самом начале службы. После двухмесячной подготовки он был приписан к батарее артразведки артиллерийского полка, командовал которым некто подполковник Мусиенко.

Однажды утром оперативному дежурному поступила вводная: в районе кукурузного поля замечено передвижение боевиков. Мусиенко, как всегда с утра, был в приличном подпитии. По его приказу почти весь личный состав артполка построился цепью, и во главе своего бравого командира двинулся прочесывать это самое довольно приличное по величине кукурузное поле. Кукурузные стебли достигали двух и более метров.

Вскоре на противоположном расположению полка краю поля было обнаружено скопление людей в камуфлированной форме, которые кучковались вокруг дымящей металлической трубой полевой кухни. Командир полка Мусиенко по пути куда-то потерялся. Один из офицеров взял на себя ответственность и приказал:

— Всем залечь, готовиться к бою!

Но что-то в поведении «мирных граждан» в камуфляже, подсказывало не торопиться с боевыми действиями.

Офицер решил начать переговоры, и зычно крикнул из укрытия:

— Эй, вы кто такие?

«Камуфлированные» попадали на землю и заняли оборону вокруг полевой кухни.

— Мы-то свои… А вы кто?— был ответ.

— Да и мы свои,— ответил после недолгого раздумья офицер из артразведки.— А если не секрет, какой войсковой части?

— Для всех секрет, но вам скажу, мы из войсковой части 21 511.

— И мы оттуда…

Так и разобрались без стрельбы. Побратались у полевой кухни. А подполковника Мусиенко потом ещё долго искали, прочесывая кукурузное поле, до вечера. А когда нашли, он мирно спал сном грешного праведника в неглубокой кукурузной меже.

Вслед за машиной заместителя министра внутренних дел по Республике Дагестан полковника милиции Магомеда Исмаилова колонна направилась к лесу. Ориентировочно в местность между сёлами Гергентаул и Нижнее Казанище Буйнакского района. Въехали на поляну перед лесом. Там бронированная техника — БТР, БМП и «Тигр». Из «Тигра» выбиралась навстречу полковникам врач ОМОНа МВД по Республике Дагестан капитан Светлана Воронцова. Расстроенная и бледная от усталости. Непокрытые волосы мокрые от дождя. Николай подошел, поздоровался, спросил:

— Как ты, сколько раненых, кто погиб?

Она ответила:

— Пулемётчик из нашего отряда милиции особого назначения, солдатик из внутренних войск. Не довезли. Парня в шею ранило, сделала всё, что в моих силах, но пока из леса несли — умер…

Её губы задрожали, она отвернулась и пошла к бронированной машине. Колонна с помощью запоздала. Операция завершилась этой ночью.

По оперативной информации, в районе сёл Агачкала, Нижний и Верхний Казанище и Гергентаул засветилась группа боевиков. Кто-то из местных жителей видел странных заросших людей. Они бродили в районе этих сёл.

После проверки предварительной информации туда направили личный состав ОМОН МВД по Республике Дагестан, спецназ внутренних войск, задействовали сотрудников ОВД по городу Буйнакску и Буйнакскому району. Было принято решение прочесать лес в районе села Агачкала.

Бойцы ОМОН и спецназ ВВ МВД России, растянувшись цепью и охватив, таким образом, лес с обеих сторон, пошли в глубь. Операция началась с рассветом. С утра зарядил дождь. Идти было сложно. Лес разросся на гористой местности. Мокро, неверный шаг, хруст веток мог насторожить бандитов.

В половине десятого, пройдя почти два километра, спецназ и ОМОН наткнулись на бандитов. Раздались первые выстрелы. Начался бой. В разгаре перестрелки командир отделения и старший сапёр из внутренних войск и один боец дагестанского ОМОНа получили ранения. Смертельно в шею был ранен боец разведроты внутренних войск.

Спецназовцы преследовали бандитов. Те отчаянно огрызались ответным огнём из автоматов и ручных пулемётов. Бой был в самом разгаре, когда шальная пуля, просвистев над плечом одного из омоновцев и зацепив антенну рации, сразила наповал старшину милиции Муртузали Муртузалиева.

Отступая, бандиты пытались занять удобную позицию, и двое, засев в яме, отчаянно отстреливались. Другие четверо рассеялись по лесу и пытались скрыться…

Уже к обеду активная фаза спецоперации была завершена. Все шестеро бандитов уничтожены.

Подполковник Николай вместе с руководителями спецоперации и сотрудниками дагестанской милиции, ОМОНа и войскового спецназа пошли на место, где ещё совсем недавно был бой. Там был обнаружен блиндаж, в котором отсиживались боевики.

Идти очень сложно. Постоянные обрывы дороги, скользко. Жёлто-красная листва покрыла ковром землю. Листья прилипают к мокрым берцам. Камуфляжная куртка промокла насквозь, но этого не замечаешь. Стараешься идти наравне со всеми, чтобы не отстать и не упасть.

Прошли два километра. Привал. Поначалу Николай не заметил людей, копошащихся в земле. Арип Алиев сказал:

— Смотри блиндаж.

Увидеть его было сложно. Вырыт в земле, покрыт сучьями и листьями. Внутри сотрудники милиции, достававшие оттуда вещи, стояли во весь рост. В этом периметре и отстреливались боевики. В нескольких метрах от блиндажа в яме — в грязи пулемёт, автомат, гранаты, ещё какое-то оружие.

Осматривая трупы боевиков, и припоминая ориентировки на бандитов, Николай выдвинул предположение:

— Среди убитых боевиков, по всей видимости, есть один из братьев Закарьяевых. Но кто именно? Абдулгапур или Абдулвахид?

В разговор вступил Исмаил Магамедов:

— Так, старший, Абдулгапур Закарьяев, 1963 года рождения,— является лидером уничтоженной группировки. Возможно, вот этот…

— Два года скрывался в буйнакских лесах, а может и брат его младший,— поддержал своего начальника полковник Алиев.

Среди вещей боевиков обнаружили паспорта. Там же нашли интересную бумагу. На небольшом белом листе аккуратно начерчен план городского отдела внутренних дел по городу Буйнакску. Этот вещдок поисковики отдали начальнику ОВД полковнику милиции Арипу Алиеву. Он изучил, прокомментировал:

— Это самая ценная находка для меня.

Пора было возвращаться к машинам. Пошли этой же проверенной дорогой, чтобы ненароком не нарваться на незамеченные сапёрами растяжки. Снова подъём и спуск по мокрой земле…

Почти сразу все трупы боевиков были опознаны. Это была одна из ответвлённых групп, подчиняющихся Бамматхану Шейхову и действующая на территории Буйнакского района Дагестана. Лидер группы — житель Буйнакска Абдулгапур Закарьяев. В его банду входили: младший брат Абдулвахид, Марат Абакаров, Забир Гусейнов, Гусейн Сайгидмагомедов, Тимур Мамашев и Расул Хабидов. В сфере их влияния был не только буйнакский район. Они орудовали от туннеля, ведущего в горы, до Махачкалы. Действовали в Левашинском районе и в столице республики. Единственное, они не лезли на Гимринскую территорию, то есть Унцукульский район, находящийся на другом конце туннеля.

Группа Закарьяева целый год скрывалась в лесу и будоражила район. За ней числятся теракты и покушения на жизнь сотрудников правоохранительных органов. Один из членов банды, Расул Хабидов, лично принимал участие в убийстве начальника отдела кадров РОВД по городу Буйнакску подполковника милиции Абдулмеджида Расулова. Жители близлежащих сёл боялись ходить в лес, боялись встретить «лесных братьев».

Осенью в лесу был убит лесник. Через пару недель на боевиков наткнулись ещё трое жителей одного из близлежащих сёл, отправившихся на рубку деревьев. Обыскав их, боевики обнаружили у одного из них пропуск в военную часть, дислоцирующуюся на территории района. Приговор прозвучал однозначно и сурово:

— Ах ты, предатель…

— На своих братьев ненавистным «кафирам» доносишь!

Его расстреляли на месте. Второй стал убегать. Бандиты открыли по нему огонь, ранили, но он сумел уйти от преследователей. Всю свою злость боевики выместили на третьем, зверски избив его и повесив.

Самого лидера, Абдулгапура Закарьева (позывной «Борз»), среди уничтоженных бандитов не оказалось. На месте боестолкновения были обнаружены и изъяты оружие, боеприпасы, предметы военной экипировки.

— Ничего,— сказал Николай Алиеву,— не долго осталось бегать…

— Возьмём и этого волка,— согласно кивнул головой Арип.

 

Глава 10

Пуля заговорённая

За окнами «буханки» стало светать, лежащий на шатком полу лейтенант милиции Эдик Вартанов почувствовал это по тем очертаниям силуэтов, которые стали прорисовываться в ещё недавно кромешной темноте. Захватившие его, ехали молча, только изредка курили. Вдруг водитель обернулся и бросил через плечо:

— Блокпост…

Один из конвоиров ответил по-русски, видимо, для того, чтобы понял и пленник:

— Ничего проскочим, утро раннее, постовые ещё сонные, а этого, если что вякнет, придушу, как кутёнка…

Второй конвоир стал рыться под сиденьями, вынимая оттуда свёрнутые в тугие рулоны бараньи шкуры, разворачивал их и забрасывал Вартанова. Эдик попытался перевернуться с боку на бок, затекла рука, но получил сильный удар берцей в плечо и немного в голову. На груди непроизвольно звякнули друг о друга серебряный крестик, жетон с личным номером военнослужащего и свинцовая бляшка расплющенной пули жакана.

Эта пуля была непростой, а заговорённой на оберег владельца от другой пули. Досталась она Эдику от так любимого деда. И история у неё была своя. Как во сне привиделось Вартанову…

Его дед Иван Петрович Шулепов ненавидел Гудырева Федосея Михеича так же, как и тот его. Жили они на разных концах прилагерного посёлка и старались не попадаться друг другу на глаза. Окружающие знали о противостоянии стариков, но не осуждали их. И того и другого можно понять, чего уж там — оба русские люди, оба на людях свою жизнь ломали и клеили. Оба нынче жили одиноко. В общем, и того и другого жаль.

У Михеича была страсть — любил ходить на охоту. Повесит ружьишко на плечо, манки в карман, только его и видели. Чего ему? Вольный ветер. Как умерла старуха, так и хозяйство перевелось. А Иван Петрович — нет, тот в одиночестве своём, которого не любил и боялся пуще костлявой, сохранял видимость подворья, держал двух кур-несушек для яиц, петуха для ранней побудки и старую дряхлую овчарку для души.

Охотничьи угодья Михеича были в той стороне, откуда обычно в северном Предуралье дует ветер. Этот же ветер обдувал его морщинистое, пропитанное солёными лучами лицо, когда он устремлял свой ненавидящий взгляд туда, где возвышалась крытая обветшалым крашенным в красный цвет железом избёнка Шулепова. Досада брала Михеича за то, что когда шёл в лес, обходил её задними дворами, чтобы не столкнуться нос к носу со своим злейшим врагом. Случись разговор, не всыпать бы в моложавую физиономию заряд дроби для боровой дичи. Своё Михеич уже отмотал, кому на старости лет снова хочется на нары?

Нынче утром он встал ни поздно ни рано, в самый раз, когда жиденькое стадо частных коровёнок уже отзвенело колокольцами в сторону скошенных к летней макушке лугов. Потоптался вокруг табурета с накиданной на него одеждой, чтобы размять отвыкшие за ночь от жизни ноги. Не выходя за порог, справил в таз под умывальником малую нужду, умылся. На минуту спустился в погреб, налил там самогонки в стакан из запотевшей бутылки. Нарезал хлеб, жалея, что даже кошечки себе никак не заведёт, а то было бы хоть с кем слово перемолвить. Наложил, не разогревая, в засохшую со вчерашнего ужина миску пустых щей. Влил в себя самогон-слезинку, первейшее натощак средство от язвы, и стал без аппетита завтракать.

Не добрав до дна своей баланды, потянулся к радио, покрутил ручку громкости. Послышался голос Левитана, который рассказывал о происках американских милитаристов вокруг Острова Свободы.

— Старая песня, ракетой бы не пальнули, рассудительно произнёс Михеич, выключил радио и продолжил завтрак.

Был Михеич невысок и сух. Спину согнули годы, они же скрутили пальцы в малопослушные узловатые обрубки былой силы, они же сморщили до неузнаваемости симпатичное когда-то лицо и проредили волосы. Зато зубы у Михеича, в отличие от сверстников, были почти все, как ни старалась жизнь, а не повыбила.

Доев, он отставил опустевшую миску, собрал в рот с потёртой клеёнки крошки, и уже не тяжело, а бодренько — самогон разогнал по телу загустевшую за ночь кровь — подсел ближе к окну о чём-нибудь думать.

За окном разгорался день. Начинало припекать солнце. По пыльной улице сновали машины и люди. Лето — пора страдная, как для леспромхозовских и зоновских, так и для совхозных. Посреди двора уселась стайка воробьёв и стала что-то суетливо склёвывать. Вчера после магазина сумку в том месте вытряхивал,— вспомнил Михеич,— с хлеба много крошек насыпалось…»

По забору мягко, как будто и дела ему до воробьёв нет, засеменил рыжий соседский кот. Поравнявшись с шумной компанией, напружинился и прыгнул. Не поймал — обленился, разжирел. «Вот гадина,— подумал старик,— в кои веки во двор гости, и то случился рядом… На Шулепова похож, как пить дать». Решив при удобном случае запустить в разбойника чем-нибудь тяжёлым, Михеич стал собираться в лес по грибы.

Выйдя со двора и приладив покосившуюся без присмотра калитку, Михеич повертел головой. Как назло самые грибные места совпадали с его охотничьими угодьями, а это значило, крути не крути, а идти в ту же сторону. Обидно стало Михеичу, что ж это он как пацан по задворкам прячется. Было бы кого или чего бояться.

Плюнул Михеич на пыльную дорогу, перекинул корзинку с локтя на локоть и пошёл напрямки.

Этот день у Ивана Петровича не задался с самого раннего утра. Встав, как всегда, с первыми лучами солнца, он обнаружил, что издох петух. Вчера уже под самый вечер сошёлся грудь в грудь с соседским, мало ему, видишь ли, своих двух хохлаток, и тот, наверное, проклюнул ему что-то жизненно важное.

Петух лежал на чистом полу курятника, подстелив под себя правое крыло, словно бывалый солдат полу шинели. Обе курицы бестолково ходили вокруг него, склоняя головы то на один бок, то на другой. Покряхтев на корточках над усопшей птицей, Шулепов ухватил петуха за когтистые ноги и понёс во двор ощипывать. Хороший будет обед овчарке Зойке.

Овчарка тяжело выбралась из-под крыльца и уселась, вглядываясь слезящимися глазами — что же это хозяин делает с дохлым петухом?

Иван Петрович устроился на чурбане у поленницы и принялся за дело. Вскоре на его лице появилась испарина. Со лба скатилась на кончик мясистого носа капля.

 

Глава 11

С кем выпало воевать

В станице Горячеисточненской на ПВД в рабочем кабинете начальника оперативной группы Грозненского района Чеченской Республики полковника Павелецкого работал кондиционер. Было прохладно. На столе стоял ноутбук, за начальственным креслом висел российский флаг, обязательные в подобной ситуации портреты Владимира Путина и Рамзана Кадырова, небольшая иконка божьей матери. От рабочего стола тянулся, поставленный перпендикулярно стол для совещаний. За него то и усядутся приглашенные хозяином кабинета на совещание офицеры, его заместители и руководители подчинённых сводных отрядов милиции и ОМОНов. Это была его гвардия, его опора в нелегкой полугодовой командировке, вдали от дома, семей, привычной работы. Шестимесячная командировка приближалась к концу и, честно говоря, Павелецкому было немного жаль терять такой слаженный в экстремальных условиях коллектив руководителей.

Он всегда трудился по принципу, высказанному когда-то ещё отцом, старым лагерным служакой, ему Серёге, курсанту школы милиции:

— Сынок, когда станешь большим руководителем, а ты им станешь, я это уже сейчас вижу, никогда не откладывай на завтра то, что можно поручить другим сделать сегодня…

И этот принцип всегда срабатывал на благо общему делу. Будь это «на земле» у себя в родном отделе, иле здесь в длительной служебной командировке, связанной с боевой обстановкой.

За всю свою службу в МВД полковник милиции Сергей Иванович Павелецкий находился в слу-жебных командировках на Северном Кавказе пять раз. Был на «военном взводе» в общей сложности два года. Участвовал в таких известных операциях, как взятие Арби Бараева в две тысячи первом году и изъятие в Ингушетии крупной партии фальшивых долларов в девяносто девятом.

Он имел несколько наград как ведомственных, так и государственных. Но особенно Сергею Ивановичу была дорога медаль ордена «За заслуги перед Отече-ством» второй степени. Он её получил за одну проведенную операцию. Перед бойцами тогда стояла задача: выявить незаконные формирования вооруженных бандитов, которые пытались из Грузии через горы прорваться в населенные пункты Чечни.

Это задание его подчинённые выполняли с сотрудниками спецназа, ФСБ и Главного разведывательного управления Генштаба ВС России. Они «отжимали» бандитов с горных вершин, а сотрудники пятнадцати ОМОНов из разных регионов России поджидали их. Полковник был наслышан о манере ведения боя наемниками, костяк которых составляли турки и арабы. Когда у них заканчивалась полно-ценная еда, бандиты съедали в день по пять «Сникерсов», запивали литром воды с парой психотропных «таблеток от страха» и обезумевшие рвались в бой. Таким образом, превращаясь, по сути, в «биологические машины», нацеленные на уничтожение, умело уходили от преследования, яростно отстреливались. Но спустя время действие наркотиков ослабевало, и «звери» превращались в побитых собак. Когда в таком состоянии они пытались прорваться за продовольствием, тут их и «брали» — невероятно худых, подавленных, с синевой на лице от недавно сбритых бород.

Когда бандиты рвались в Чечню, их целью были деньги, а после того измора, который им устроили российские спецподразделения, поняли, что главное уже — остаться в живых. Встречались среди них и религиозные фанатики. Их единицы, но бороться с ними было всегда сложнее, потому что они не боятся ничего, в том числе и смерти. Кроме того, у боевиков прекрасное зарубежное вооружение, спутниковые телефоны.

Милиционеры Павелецкого обнаружили во время той операции небольшую стоянку-схрон в одном из горных ущелий, напичканную современной техникой и боеприпасами. Было там все: от холодного и коллекционного оружия до ноутбуков, солнечных батарей и даже самоза-ряжающихся мин и станций связи.

Помогало в войне бандитам и то, что они знают в Чечне каждую тропинку. К тому же горы здесь лесистые, стоит встать под дерево — и с вертолета тебя не увидят. Есть, конечно, у наших военных прибор, позволяющий обнаружить в горах любое живое движущееся существо. Это тепловизор. Но боевики, прознав о нём, придумали свою уловку. Когда слышат шум вертолета, ложатся в яму, накрываются пленкой или фольгой и остаются незамеченными.

Используют боевики и такой прием, перенятый у террористов Ирана и Палестины,— роют под домами катакомбы и траншеи. Именно там наших солдат часто и ждала смерть. При взятии Бараева боец спецназа погиб именно в такой траншее. Бандиты заманили его в «подземелье» и убили. Сами же без труда скрылись через один из многочисленных выходов. Но, если бы боец не поторопился и подождал напарника, который должен был его страховать, все бы обошлось.

Война научила выживать, и для того, что-бы подобных трагедий не происходило с сотрудниками милицейских отрядов, с ними проводятся учения, перед выездом в «горячие точки» они долго тренируются, стреляют в липовых бандитов краской. Для них это не просто учебные дни, ни о ка-ком отдыхе и речи не идет, создаётся приближенная к реальности картина военных действий, и омоновцы стараются не проигрывать ни здесь, ни там.

В Чечне же помощи ждать не от кого, надеяться приходится только на свои силы. Нередко случалось, что жители считали «федералов» не освободителями, а захватчиками.

В Чечне всегда надо быть начеку. Там ни на природу не сходить отдохнуть, ни в кино, ни даже поспать вволю. К примеру, в соседний с тюменцами отряд часто наведывалась женщина Фатима. Она входила в доверие к солдатам, агитировала их не воевать. Двух бойцов уговорила на дезертирство, мол, сделает поддельные документы и поможет вернуться домой. А через день их нашли с отрезанными головами.

Вообще отношение чеченцев к своим женщинам поражает. Для них это пушечное мясо. Так в девяносто девятом году в городе Магасе мужчины, чтобы не допустить обыска в доме, где хранилось оружие и фальшивые доллары, собрали около полусотни родственниц, чтобы те не пропускали омоновцев. Таких примеров психологического давления множество.

У каждого из офицеров, которых ждал на совещание Павелецкий, была в жизни своя история, каждый попал в Чечню по каким-то причинам и мотивам. Вот, например, по правую руку сидит его первый заместитель начальник штаба, прибывший сюда майором, он уже подполковник. Получение звания с армейским шиком отпраздновали в солдатской столовой. Он и «на земле» начальник штаба в райотделе.

Владимир Алексеевич Сомов среднего роста и плотного телосложения человек возраста Христа имел детское личико, что зачастую очень обманывало общавшихся с ним людей. На самом деле за такой несерьезной внешностью скрывалась достаточно сильная натура. Владимир Алексеевич серьезно увлекался восточными единоборствами, многое знал и умел и достаточно преуспел в этом силовом виде спорта. Ко всему прочему Сомов был большим умницей и аналитиком, справки и отчеты писал, словно Пушкин сказки.

Еще один заместитель, он же начальник милиции общественной безопасности подполковник Василий Анатольевич Бодров. В его судьбе приключилось много войн, а страна раньше редко награждала своих героев при жизни. Еще солдатом срочной службы ему посчастливилось повоевать в афганском Кандагаре. Затем почти год провел, уже, будучи на службе в милиции, на одном из блокпостов во время братоубийственного азербайджано-армянского конфликта. Был в Чечне и в первую кампанию, и вот во вторую уже в третий раз. Опыта ведения боевых действий Бодрову было не занимать. Его дельные предложения спасли ни одну жизнь милиционерам из Коми.

Сергей Дмитриевич Милов был самым молодым из его замов. Ему было двадцать пять лет. Но именно такого начальника криминальной милиции в своем временном отделе Павелецкий и хотел видеть. Этот старший лейтенант в подчиненном полковнику ОВД «на земле» был начальником отделения борьбы с экономическими преступлениями, и своей профессиональной хваткой, образованностью и юношеской дерзостью мог дать фору любому спецу предпенсионного возраста.

Заместителем по работе с личным составом был, давно потерявший вкус к жизни седой толстый майор Валерий Петрович Вихров с начала командировки купивший себе уже пять сабель и шашек как декоративных, так и боевых. Лишь при взгляде на светлую сталь клинков его суровый, отстраненный от действительности взгляд приобретал осмысленность и доброту. Ещё глаза замполита начинали искрить обострённым с детства чувством справедливости при взгляде на тыловика капитана Семёна Петровича Сидорчука, который как любой, наверное, зампотыл в зоне вооружённого конфликта, приворовывал от войскового добра.

Павелецкий сидел в кабинете и размышлял над тем, что же он будет говорить командирам сводных отрядов и отрядов милиции особого назначения, которые соберутся в его кабинете. Под его руководством находились ОМОН ГУВД Саратовской области с дислокацией в городе Балаково, стоящий в Толстом-юрте, ОМОН ГУВД Тюменской области, находящийся в Алхан-Кале, ОМОН УВД Ивановской области, ПВД которого располагался в Старой Сунже, сводный отряд милиции из Архангельской области стоял в станице Петропавловской, астраханцы в Гикало, а СОМ Краснодарского края в станице Первомайской. Это были подразделения, подчиненные возглавляемой им оперативной группы, а по старому временного отдела внутренних дел. За каждым из них был закреплён свой КПП, обозначенный определенным номером, на котором сотрудники досматривали проезжающий мимо автотранспорт.

Саратовским ОМОНом командовал полковник милиции Александр Степанович Нефёдов, человек уже в возрасте огромного телосложения, в фигуре которого не присутствовало ни капельки жира. Он был любителем вкусно поесть, сам умел замечательно готовить, и постоянно приглашал к себе других командиров.

Тюменский отряд привез полковник милиции с замысловатой фамилией Шпицбергенов, звали его не менее замысловато Иосиф Григорьевич. Вот любитель был заумные речи повести за столом, когда уже у всех по рюмкам налито, а желудок уже готов принять живительную влагу. Он тоже был не менее крупен, чем Нефёдов и командир Ивановского ОМОНа Варламов. Несмотря на это душу, имел тонкую, любил поэзию Ахматовой и Пастернака, а, может быть, и сам пописывал стихи.

Николай Александрович Варламов свои погоны подполковника зарабатывал тяжело, не везло ему со званиями, и всё тут. Был он человеком веселым и осмотрительным, как говорится, никогда поперек батьки в пекло не лез. Но и трусом не был однозначно, Павелецкий столкнулся с ним в деле, когда уничтожили троих боевиков, направлявшихся к Ночному волку с грузом необходимых боеприпасов, продуктов и солнечной батареей электропитания.

Трескоед он и есть трескоед. И ничего тут не поделаешь. Командир Архангельского сводного отряда милиции Николай Александрович Евтихеев тоже, как и Варламов, носил погоны подполковника милиции. На «земле» он был начальником ОВД города Коряжмы, спокойный по натуре своей человек и почти не пьющий водки. Разумеется, в Архангельске для него и солнце было солнечней и вода мокрее, да и жила там его любимая женушка, родившая Евтихееву двоих сыновей и лапочку дочку.

Командир астраханского сводного отряда милиции Василий Васильевич Семёнов, однако, тоже подполковник, пришел в милицию, помыкавшись по жизни, и не найдя себе в ней другого места, после службы в армии. Его пограничную заставу сократили, сократили и его тридцатичетырехлетнего подполковника заместителя командира. В милиции он себя нашел сразу, став заместителем по службе одного из райотделов внутренних дел. Павелецкий любил возить на его КПП и ПВД различного рода комиссии и проверки. Всё на них было четко по военному, выложено камешками и покрашено, кусты подстрижены по ранжиру, наглядная агитация в наличии сверкала глянцем свежих красок.

Павла Сергеевича Быстрова, доблестного майора, владельца нескольких киосков, оформленных на жену в городе Ейске, занесло в Чечню исключительно за получением удостоверения ветерана боевых действий. СОМ Краснодарского края по результатам работы влачил самое скромное существование. За то всегда был богат «гуманитаркой», сыт и в меру пьян, а, ещё и нос имел в табаке. Любая проверка, приезжавшая на КПП или ПВД майора Быстрова, тут же утопала в изобилии сырокопченостей и вкусных ароматных коньяков.

Вот этих самых «полководцев» и «командармов» ждал на совещание Павелецкий. А ещё на совещание к ним собирался прийти начальник разведки комендатуры, чтобы обсудить план совместных действий по поимке одного из главарей «лесных братьев».

 

Глава 12

Погоня была недолгой

Шулепов, в отличие от Федосея Гудырева, был по жизни мужик правильный. И войну прошёл честно от начала до конца, а не так как тот, в плен не попадал, на нарах вшей не давил, после войны продолжил службу на караульной вышке. Никого не ограбил, без причины и приказа не убивал.

Только вот с семьёй не заладилось. Была до войны невеста, в оккупацию куда-то пропала. Случались потом женщины, да всё как-то одноразово и бестолково. На одной из них и женился скоропалительно, между караульными сменами. Родила ему Оксана дочь да после этого недели не прожила, умерла. Дочка так и воспитывалась у Оксаниных родителей, отца почти не знала. Только вот в последнее время внук Эдик стал к нему на кочегарку заглядывать, как в школу пошёл. Так и промыкался всю жизнь без жены и вроде как без детей. Встретил, правда, после войны девушку, которой до сих пор во сне мочку уха целует, но не суждено было им, не суждено…

Одна привязанность и осталась — овчарка Зойка, с которой вместе служили. В зоне её держали для потомства. Сколько знатных кобелей-служак от неё родилось. По посёлку ходили слухи, что он живёт с Зойкой, как с женщиной, но это была неправда. Он жил с ней, как с матерью, как с единственным и молчаливым другом. Подойдёт утром Зойка к кровати хозяина, положит свою огромную голову на подушку — дыхание ровное, глаза преданные и грустные… Ей-ей, есть ради кого доживать свой век Ивану Шулепову, ради неё вот, да внука Эдечки. А тут петух издох. Да и чёрт с ним — Зойке праздник.

Завершив дело, Иван Петрович прикрыл таз с перьями картофельным мешком, чтобы ветром по двору не раздуло, и понёс птицу в дом. Пора было завтрак готовить, тесто на оладьи уже подошло.

Шулепов возился с прополкой и поливкой в огороде, когда вдруг увидел быстро идущего в сторону леса набычившегося Михеича. Давненько они друг друга не лицезрели. Иван Петрович выпрямился и вперил в идущего свинцовый взгляд. Его тяжёлые кисти рук были измазаны землёй. С каким бы удовольствием Шулепов подмял бы под себя этого кузнечика, вдавил бы всем телом в дорожную пыль и расплющил петушиную головёнку в блин. Да ведь не справиться, поди, с этим жилистым угрём, выскользнет из рук и уползёт ядовито шипеть в свой конец посёлка.

Михеич замедлил шаг и ещё больше напружинился. Его язык то и дело облизывал пересохшие губы. Глаза, как два ствола, ощупывали тушу Петровича, напрягшуюся за аккуратным, штакетник к штакетнику, заборчиком. В нём не было страха перед этим несколько постаревшим и, как бы, съёжившимся великаном, как не было его и раньше, когда они были вдвоём в одной зоне по разные стороны «колючки». Тогда, в долгие караульные ночи, вместе попивали крутой зэковский чифирь и вели беседы, вспоминая фронт. Шулепов чувствовал несправедливость осуждения Гудырева. Но то, что произошло потом… Нет, такое не прощается.

Расстояние между ними неумолимо сокращалось. Зойка, лежавшая тут же между грядками, почувствовала неладное, вскинула голову и навострила уши. Глаза её видели плохо, из пасти текла на лапы слюна, но нюх не подводит собаку до самой смерти, а пахло недобрым.

Навстречу Федосею Михеичу спешил по своим делам технорук Дорохов, суетливый и крикливый пострел лет пятидесяти. Он поздоровался со стариками. Взгляды Петровича и Михеича разминулись. Один ускорил шаги к лесу, стараясь распрямить сутулую спину и показать тем самым, что победу в дуэли одержал он, а другой только полушёпотом процедил по привычке овчарке:

— Лежать!

И снова навис над грядкой, с трудом согнув свои поражённые ревматизмом колени. Подумав, что-то никто давно на огонёк не заглядывал со вчерашнего дня, может, одному накатить пару стаканов…

В лесу у Михеича отлегло от сердца. Он сначала шагал, не замечая ни дороги, ни грибов, нёс в голове злые мысли. А потом вдруг взгляд его случайно наткнулся на россыпь коричневоголовых молодых боровиков, и отлегло от сердца. Злость растворилась, и на старика снизошло равновесие.

Михеич шагал по мягкому мху и радовался жизни, как вдруг чуткое ухо охотника уловило какой-то неясный шорох. Он замер и услышал поскуливание. Осторожно пошёл на звук и шагах в ста от себя обнаружил застрявшего между полусгнившим пнём и рогатиной упавшей толстой ветви трёхнедельного медвежонка. Старик прислушался, внимательно осмотрелся, медведицей рядом и не пахло. Он вынул из рюкзака намазанный маслом хлеб и сунул его под нос медвежонку, задёргавшемуся в ловушке с ещё большей силой. Тот, принюхавшись, успокоился и слизал длинным языком подтаявшее масло. После этого Михеич покрепче схватил его за загривок, и, держа руку так, чтобы не достали ни зубы, ни лапы, стал освобождать несмышлёныша из плена. Тот вырвался из цепких рук старика и сиганул от него в ближайшие заросли. Михеич рассмеялся и зашагал в другую сторону. На этом бы и всё. Но каково же было изумление старика, когда он обнаружил, что мишка в некотором отдалении бежит за ним.

Михеич достал облизанный медвежонком кусок хлеба и запустил им в попрошайку. Когда тот слопал брошенное, старик свистнул и затопал ногами. Медвежонок бросился наутёк. Постепенно корзина наполнилась. Солнце достигло полуденной точки. Михеич направился к дому, решая на ходу, повторить ли ему утреннюю вылазку, или же от греха подальше вернуться к себе задворками. Выйдя к совхозным полям, но так и не решив, как поступить, Михеич краем глаза приметил, что его попрежнему преследует медвежонок. Старик поставил корзину на землю, снял с себя латанный-перелатанный пиджак, резко обернулся и…

Погоня была недолгой. Накинув на отбившегося от матери малыша пиджак, Михеич, преодолевая его слабое сопротивление, скрутил как младенца и получившийся куль перевязал поперёк рукавами.

Теперь уже было ясно, что с таким сокровищем в руках надо выходить к дому задворками.

Появление медвежонка в доме старика Михеича взбудоражило поселковую ребятню. Они с утра прибегали к его двору, чтобы посмотреть на Борькины прогулки. Но старик быстро отвадил мальчишек. Не любил чужих детей потому, что не было своих. Однажды, когда жена была беременна уже пятый месяц, в пьяном разгуле Михеич пнул её и попал в живот, с тех пор в Алефтине будто что-то сломалось и она больше ни разу не понесла.

Михеич быстро прикипел к медвежонку. Он заботился о нём, как о сыне-несмышлёныше, разговаривал, укладывал рядом с собой спать, и Борька отвечал ему сыновней преданностью.

Сколько раз, сидя на крылечке и покуривая, Михеич посмеивался, глядя на своего постояльца. Любимым занятием Борьки были попытки пробраться между штакетинами на улицу. Голова и плечи пролезали, а вот зад с коротеньким хвостиком застревал. Борька ревел от обиды. Давал задний ход и снова с удвоенной энергией бросался на штурм забора. Это могло продолжаться и час, и два, пока медвежонок не отчаивался и, обиженно поуркивая, не отходил в сторону. Но на следующий день всё повторялось.

 

Глава 13

Куда девался Вартанов?

Пункт временной дислокации (ПВД) оперативной группы Грозненского района располагался в двухэтажном здании бывшей конторы «Чеченэнерго». С другой стороны здания были плац и вход в военную комендатуру. За несколько лет существования ПВД, здание обросло подсобными помещениями, целым рядом казарм, столовой, автопарком, баней, питомником для служебных собак и прочими хозяйственными постройками, обнесёнными ныне высоким каменным забором с колючей проволокой по периметру.

В кабинет к полковнику Павелецкому, находящийся на первом этаже, неподалёку от дежурки, заглянул его личный охранник прапорщик милиции Половцев, его огромная фигура заслонила собой весь дверной проём:

— Разрешите, Сергей Иванович…

— Что, Толя?

— Командиры собрались.

— Ну?

— Запускать?

Павелецкий мысленно улыбнулся служебному рвению охранника, который у него «на земле» в отделе был начальником изолятора временного содержания и инструктором-общественником по тяжёлой атлетике:

— Запускай!

Прапорщик скрылся, из «предбанника» потянулись заместители, командиры СОМов и ОМОНов, подходили к полковнику, жали руку, рассаживались на свои привычные места. Когда народ угомонился, в кабинет заглянул подполковник Николай:

— Разрешите и мне поприсутствовать…

Павелецкий поднялся начальнику разведки навстречу, сделал несколько шагов, протянул для приветствия руку:

— Милости просим, Николай, присаживайтесь.

— Спасибо, я не надолго, буду рад, если предоставите мне слово первому.

— Конечно, конечно,— возвращаясь на своё кресло, разрешил хозяин кабинета.

Войсковой разведчик обвёл собравшихся изучающим взглядом и начал докладывать:

— Уважаемые коллеги, несколько дней назад силами войсковых спецподразделений, сотрудников ОМОН и дагестанской милиции в Буйнакском районе Республики Дагестан была уничтожена банда так называемых «лесных братьев», которая в течение ряда лет держала в страхе местное население, нападала на сотрудников милиции, минировала дороги и готовила вооружённое нападение на ОВД города Буйнакска, чему в схроне были обнаружены письменные подтверждения. Банда была практически полностью уничтожена. Кроме её лидера полевого командира Абдулгапура Закарьяева, 1963 года рождения. Ориентировки на него вы получите в конце совещания.

— Извините, товарищ подполковник,— спросил командир тюменского ОМОНа полковник Шпицбергенов,— где Буйнакск и где мы, большая разница…

Николай наморщил нос, как всегда делал, когда его не понимали сразу, и приходилось разжёвывать:

— Сейчас поясню, не спешите… Убедительно прошу вас уделить особое внимание на вверенных вам КПП проверке автотранспорта. По оперативной информации Закарьяев скрывается у родственников в районе города Грозного и Грозненского района. При ликвидации банды погибли сотрудники и военнослужащие. Закарьяев опасен ещё и тем, что, по всей видимости, в самом скором времени сумеет организовать и здесь у нас под носом непримиримое бандподполье. Скоро из Ханкалы к нам прибудет в качестве подкрепления специализированная машина «слухачей» с рэбовским оборудованием. Думаю, они нам помогут. Вот, в принципе вкратце та задача, которую я хотел бы перед вами поставить. Связь со мной как всегда через вашего начальника полковника Павелецкого. Итак, вопросы есть, товарищи командиры?

Вопросов не было. Николай поднялся со стула:

— Что ж, работайте, очень надеюсь, что возьмём этого отморозка.

— Возьмём, куда он денется,— резюмировал Милов.

После того, как войсковой подполковник покинул кабинет, Павелецкий заслушал декадные отчёты о работе КПП СОМов и ОМОНов, его заместители по своим линиям деятельности довели до руководителей подразделений те мероприятия, которые они должны были провести в следующей декаде и требования Ханкалы, поставили задачи. Павелецкий вкратце довёл оперативную обстановку по криминогенной и антитеррористической обстановке в Северо-Кавказском регионе. Руководители подразделений под роспись ознакомились с ханкалинскими приказами, получили их копии. Затем Павелецкий пошелестел бумагами на своём столе, давая понять собравшимся, что не знает, как начать щекотливую тему. Все насторожились. Сергей Иванович ещё раз внимательно осмотрел собравшихся:

— Вы уж меня простите за прямоту, но надеюсь, что стукачей у нас нет.

В кабинете повисло тягостное молчание. Первым не выдержал молчанки командир Архангельского сводного отряда милиции подполковник Николай Александрович Евтихеев:

— Мы вас ни разу не подводили…

Павелецкий угрюмо посмотрел в его сторону:

— Очень на это надеюсь.

— Так что случилось?— задал интересовавший всех вопрос командир астраханского сводного отряда милиции подполковник милиции Василий Васильевич Семёнов.

— Случилось «ЧП»,— медленно произнёс Павелецкий,— причём «ЧП» по личному составу. Доложит вам об этом заместитель по кадрам майор Вихров.

Майор Вихров поднялся со своего места, зацепив животом стол. Павелецкий махнул рукой:

— Валерий Петрович, не на коллегии в министерстве, здесь все свои, давайте сидя…

Замполит с таким же грохотом уселся на своё место и заговорил:

— Как уже сказал Сергей Иванович, у нас произошло очень неприятное «ЧП» по личному составу. Два дня назад пропал лейтенант милиции Эдуард Владимирович Вартанов, командир второго огневого взвода. Куда девался, никто из наших не знает. Характеризуется положительно, чтобы не поднимать вселенского скандала, и чтобы информация не пошла в МВД России, в Ханкалу, естественно, сообщать не стали. Мы сейчас самостоятельно принимаем все меры к его разысканию. Но, на всякий случай, просим помощи и у вас, мало ли что. Ориентировки на него подготовлены, тоже вам раздадим, смотрите внимательно на своих КПП автотранспорт.

— Дезертировал?— не преминул спросить командир СОМ Краснодарского края доблестный майор милиции Павел Сергеевич Быстров.

— Дезертировать не мог однозначно,— резко оборвал его Павелецкий.

— А вот выкрасть,— поддержал командира начальник милиции общественной безопасности оперативной группы подполковник милиции Василий Анатольевич Бодров,— по какой-либо нам не известной причине могли запросто.

— В общем, надо искать,— резюмировал Павелецкий.

С совещания расходились не в самом добром расположении духа. Пропал сотрудник — Это «ЧП» так «ЧП»!

 

Глава 14

Пуля в сердце

Незаметно наступила осень. А потом и зима. Борька не спал, зимовал в сарае. Ближе к весне, когда он подрос и окреп, соседские мужики стали намекать Гудыреву, что медведь не игрушка, его, мол, надо того — на мясо, а шкуру на пол, чтобы ногам тепло было. Но Федосею своего выкормыша было жалко. Плевал он на всех мужиков вообще и на Ивана Петровича Шулепова в частности. Старик решил отвести Борьку подальше в лес, а потом выпустить на волю. Поговорил с мужиками. Назначили день, чтобы собак по дворам привязали, когда он поведёт медведя в лес.

В день прощания Михеич кормил Борьку особенно вкусно — комбикормовой кашей на курином бульоне. День был, как назло, солнечный. Играла капель. Повязав на шею Борьке бельевую верёвку, взяв лыжи-снегоходы и ружьишко, чтобы пугнуть медведя в лесу, Михеич вывел его за калитку и решительно потащил к лесу именно той дорогой, которой обычно избегал.

Из всех собак этой улицы не посажена на цепь была лишь Зойка. Что её, старуху мучить, рассудил Иван Петрович, всё равно не видит, не слышит — помирать уж скоро.

К избе под железной крышей Михеич приближался, гордо вскинув голову. Оттуда поверх занавески смотрел на него Иван Петрович и беззвучно желал смерти. Почуяв медведя, Зойка, лежавшая на своём любимом месте под крыльцом, встрепенулась, выползла наружу и тяжко потрусила, низко пригнув к земле голову, к незапертой калитке. Лаять было не в её суровом характере. Увидев перед собой неожиданно появившуюся овчарку, Борька так дёрнулся в её сторону, что Михеич упал на колени, выпустив из рук жалкое подобие поводка. Загривки двух зверей, старого и молодого, мгновенно вздыбились. Они замерли на миг и кинулись друг на друга, как в девяносто четвёртом Чечня с Россией. В стороны полетели куски мокрого снега и шерсти.

За те секунды, что продолжалась схватка, за то время, что орущий Иван Петрович, выскочивший с ижевской одностволкой с жаканом в патроннике из дома, пересекал на своих больных ногах двор, в голове стоящего на коленях Михеича пронеслось многое, он вспомнил всё:

— Вот тебе за мои страдания, ирод… Вот тебе,— шептали его губы.— Вырастил сыночка, вырастил защитника, вот он за меня и мстит…

А случилось давным-давно между двумя мужиками вот что. Тогда, сразу после войны, в этом лесном посёлке уже была зона, содержали «шестилетников» — советских солдат, побывавших в немецком плену и осуждённых за «предательство». Михеич в ней сидел, а Петрович его охранял. Как-то само собой получилось, что они подружились. Войну начинали на одном фронте, в одной дивизии, было что вспомнить. Только вот одному не повезло — ранили, а очнулся уже под «хальт!»

За долгими разговорами да за чаем как не вспомнить их самых — баб? К тому времени в недолгой жизни Михеича их ещё не случилось, он про них врал, а вот у вольного на ночлег Ивана опыт уже кое-какой был. И он в красках делился этим опытом со своим приятелем. Не называя имени, часто рассказывал об одной, которую случайно обабил.

Вскоре солдата перевели на службу в другую зону. Там ему оставалось дотянуть до дембеля ещё полгода. Михеич попал под амнистию. Как только вышел из зоны, сразу хотел направиться на станцию и уехать на родину, будто его, интернатовского, кто-то там ждал. Но увидел проходившую мимо девушку, которая поразила его неземной, как показалось пареньку, красотой, и решил — это моя судьба, женюсь.

Девушку звали Алевтиной. Гудырев устроился на работу, стал за ней ухаживать и… растаял лёд. Через месяц поженились. Получили комнату в бараке.

В посёлок, отслужив своё, вернулся Иван Шулепов. Им обоим никогда не забыть свою первую встречу, бросились друг к другу, обнялись.

— Я ведь жениться приехал,— поделился бывший солдат с приятелем.

— Вот и здорово, погуляем!— обрадовался тот.— А кто она?

— Помнишь ту девку, о которой я тебе рассказывал? Что уже теперь скрывать. Алевтиной зовут, люблю я её, не могу без неё жить…

Объятья ослабли. Проходивший мимо, тогда ещё юный, технорук Дорохов, увидев обнявшихся парней, задержался:

— Вы теря, вроде, братаны-братья, вроде родичей… Или подельщики, одну бабу бабой делали… гы-гы…

И глядя на остолбеневшего Михеича, добавил удивлённо:

— А ты чо, не знал?

С тех пор и закувыркалась жизнь с горы. Уехать бы Ивану Петровичу Шулепову, куда глаза глядят, так ведь нет, остался сверхсрочником на зоне да ещё и на Оксанке в отместку женился…

Борька отскочил от переставшей шевелиться собаки как раз в тот момент, когда Шулепов с ружьём наперевес выскочил на улицу. Он вскинул ружьё к плечу и прицелился в своего злейшего врага и виновника всех бед старика Гудырева, прямо в грудь. Грянул выстрел. Побежавший было в сторону леса Борька, споткнулся, перекатился через голову и замер. Михеич ещё некоторое время стоял на коленях, а потом нескладно упал в придорожный сугроб. Шулепов кинулся к растерзанной Зойке. Вскоре на улицу, растревоженные выстрелом собрались односельчане.

Иван Петрович был в полной уверенности, что застрелил Михеича. Однако оказалось, что тот умер от разрыва сердца, а вот в Борькином сердце обнаружили жакан, выпущенный им из ружья. Это было настолько удивительно, что местная осевшая в посёлке цыганка Акира посоветовала Шулепову расплющить пулю и сделать из неё оберег. Потом пошептала над ней, потёрла в ладонях и загадочно произнесла:

— Ты, Ваня, знай, жакан заговорённый, повесь его себе на шею, от любой пули тебя убережёт, или того кому, от всего сердца подаришь…

Так Иван Петрович и сделал, а когда выросший внук Эдик, став милиционером, поехал в командировку в Чечню, повесил ему пулю, заговорённую, на шею, рассказав о том, как однажды, метясь в человека, убил ею медведя, и посоветовал никогда с шеи не снимать. Она на груди лейтенанта Вартанова и позвякивала о крестик и служебный жетон.

«Уазик» резко остановился перед загораживающими дорогу бетонными чушками так, чтобы мимо них можно было проехать, лишь медленно огибая препятствие. Снаружи послышалась русская речь:

— Здравствуйте, кто такие, куда едем?

— Свои, уважаемый, свои…— невозмутимо улыбаясь ответил шофёр.

— Пропуска и документы, пожалуйста…

— Вот всё в порядке.

— Что везём, куда едем?— голос постового был заспанный, чувствовалось, что редкая на этом блокпосту машина лишила его и его товарищей чинного постового почивания.

— Едем к брату в село на свадьбу, вот барашка везём…

— Хорошо, проезжай…

Двигатель взревел, и «уазик», снова покатил в горы по ухабистой и тряской дороге.

 

Глава 15

Кавказская овчарка Цыганка

Полковник Сергей Иванович Павелецкий по всем канонам военной науки выбрал правильную позицию. И хотя он был мужчина размеров более чем крупных, в войсковом зелёном камуфляже его в заросшей высокой травой ложбинке между двух кустов рядом с деревом даже зоркий ястреб не заметил бы. Зато ему была чётко видна вся долина с еле приметной горной тропой, по которой и ожидалось, что вот-вот пройдет караван боевиков с грузом наркотиков и оружия, направлявшийся из Грузии сложным кружным путём сначала морем, а затем через Дагестан и Ставрополье в Чечню.

У себя на родине, в Республике Коми, в настоящее время он был начальником отдела внутренних дел одного из северных городов. Всё, вроде бы у него в жизни шло хорошо, и карьера сложилась, и жена была красавица, и полковника получил, что было немаловажно на служебной лестнице. В служебную командировку в «горячий» Северокавказский регион России он приехал в пятый раз. Можно было бы и не ехать, но жизненные обстоятельства сложились так. Всё произошло, можно сказать, из-за домашней любимицы, кавказской овчарки по имени Цыганка.

Тогда зимой в девяносто шестом, к чему-то подобному Серега Павелецкий в последние год-два своей службы был готов постоянно. Его звезды, работа в уголовном розыске, потом в СОБРе просто обязывали обстоятельства жизни сложиться когда-нибудь именно таким образом, что его «крестники», отпущенные после не коротких сроков с насиженных нар, однажды подкараулят его для окончательной разборки по анатомическим частям.

Подходя поздним вечером после дежурства к дому, он с радостью обнаружил, что в почти уснувшей пятиэтажке окно его кухни светится морским маяком среди вьюжного зимнего моря полутемной улицы. Зима в тот день обрадовала оттепелью, а к вечеру повалил мохнатый снег. И запуржило радостно, почти по-весеннему. Оттого, что жена не спала, а ждала его со службы, Сергею стало тепло на душе. Это тепло с каждым шагом все больше и больше вступало в необратимую реакцию с половиной граненого стакана водки, влитой им в себя после тяжелой дежурной смены. Ребята отмечали чей-то день рождения и оставили, позаботились.

В голову лезли праздные мысли о пельменях и мягкой подуш-ке. Павелецкий представил, как войдет, тихонечко отомкнув дверь ключом, и, с минуту понаблюдав за Любашей, которая, по всей видимости, вяжет сидя в кресле, шепотом скажет:

— Рядовой Павелецкая, какой нынче на камбузе расклад?

Та от неожиданности вздрогнет, глаза ее загорятся, щеки порозовеют… Ну, конечно, сначала дураком беспутным назовет, а потом сонной головушкой на Серегину неслабую грудь:

— Ой-ой-ой, как я соскучилась…

Благостные Серёгины размышления прервались:

— Привет, ментяра, я же обещал тебе, встречу в кавээне по колхозным заявкам!

После чего последовал жесткий удар в лицо, ко-торый восстановил в Павелецком стальную сердцевину. Он, сделав шаг назад и чуть в сторону, заслонил спину от нападения громадой родной пятиэтажки:

— Ну, козлы, подходи…

Противников Соломахин пересчитал — трое. Лиц не различить, голоса не узнать.

— И за козлов ответишь…

Били кулаками и ногами, вернее, старательно пытались достать, что могло означать только одно — «ментяру» мочить не собирались, собирались поучить. «И то, слава Богу…»— мелькнуло в голове. Время от времени фиксировал в памяти приметы, одежду, старался рассмотреть и распознать перекошенные злобой лица.

Секунды складывались в скоротечные минуты. И хотя Сергей поочередно и довольно ощутимо достал всех троих нападавших, они продолжали неустанно месить его тело. Соломахин все чаше и чаще стал пропускать удары, чувствуя, как в этом молчаливом вихре силы и резвость постепенно тонут в накопившейся за долгие дежурные сутки усталости.

Резкая боль и хруст в правом боку. Так, сломано ребро… Бух, бух, бух — град ударов по голове, шее, в грудь… Перед глазами поплыл туман, ноги сами собой подогнулись, и Павелецкий, осыпаемый с трех сторон болью, повалился вперед и на бок.

Но подлое сознание не торопилось гаснуть, позволяя ему в полной мере насладиться всем тем страданием, которое поднакопил ему за годы отсидки злопамятный «крестник». Помощи ждать было не откуда, звать на подмогу — ниже своего достоинства.

«Нет, все-таки, замочат, сволочи…»— напоследок подумал Павелецкий и вдруг не то чтобы услышал, а всем нутром ощутил какой-то сдавленный с клекотом звериный рык, неожиданно свалившийся на копошащуюся в снежном месиве четверку. В их суматошную сутолоку ворвался пятый участник. Натиск на Павелецкого ослаб. В отключающемся сознании всплыло спасительное: «Елы-палы, Цыганка…», и оно благополучно померкло.

Снова пришел в себя Павелецкий от резкого хлопка пистолетного выстрела. Собака взвизгнула, поддавшись секундной слабости, и снова завыла, превращая в лохмотья одежду стрелявшего. Он бросился бежать. Остальные за ним.

Дом продолжал хранить гробовое молчание. И только светивше-еся на третьем этаже окно распахнулось. Высунувшаяся в форточку Люба закричала срывающимся голосом:

— Сережа, это ты!?

Она не могла его разглядеть. Но женское чутье подсказывало, что это он, ее Сережка, лежит там, на снегу, рядом с подъездом своего дома. В следующую секунду силуэт в окне пропал. Любаша мчалась вниз, шлепая домашними туфлями в гулком ночью подъезде.

Павелецкий разлепил глаза, встал на четвереньки и пополз к лежавшей на дороге собаке, бормоча разбитыми губами:

— Цыганка, девочка моя, что же ты, как же ты? Сволочи… Вот сволочи… Цыга, Цыга…

Добравшись до собаки, Сергей стал лихорадочно ощупывать ее. Она была недвижима, живот и грудь липкие от крови. Сунув руку под левую переднюю лапу и ощутив слабое сердцебиение, Сергей понял, что Цыганка ещё жива… Он вспомнил, как собака появилась в его семье.

Участие в первой Кавказской войне свалилось на капитана Павелецкого неожиданно. Комплектовали сводный отряд милиции. Начальнику их отдела поступила разнарядка подобрать из своих сотрудников для отряда заместителя командира. Мужики нервничали — кого? Крутились все разговоры в курилке вокруг этого. Особенного желания сунуть голову в пекло ни за что никто не выказывал. И тут Сергей, стряхивая пепел в урну, легкомысленно сболтнул:

— А что, я бы смотался, если бы предложили.

Кто-то пошутил:

— Не иначе «Солдата удачи» начитался…

— И съездил бы, чего такого, мужская работа.

Все примолкли, и спустя минуту, разошлись по кабинетам. На следующее утро Павелецкий уже и думать забыл о сказанном. Но слово, действительно, не воробей, вылетит — не поймаешь. Через день начальник, невысокий полковник, пригласил в кабинет, угостил крепчайшим чайком и без обиняков спросил:

— Сергей, говорят, ты выразил добровольное желание съездить в Чечню?

Глаза Ивана Валентиновича в этот момент одновременно выражали и вселенскую печаль и снизошедшее свыше облегчение.

— Я… ну… вот…

Отступать было некуда, позади, как говорится, Москва. Выяс-нять, кто сдал, как стеклотару, не солидно.

Вот так он и оказался на передовых рубежах бездарной блицкриг тогдашних московских головотяпов, в землянке на окраине Грозного.

Стреляли… Бомбили… Спасали беженцев, чей-то скот… «Зачищали» кварталы полуразбитых домов… Да мало ли мужской работенки на войне?

Особенно было тяжко ночами. Выли осветительные ракеты, ухал крупнокалиберный пулемет. На крышах домов поблескивали зеленые искорки снайперов. Промозглой зимней ночью, сидя в землянке, окруженной «бэтээрами», глядя в просветы бойниц на неродное крупно-звездное небо, слушая мерный треск автоматных очередей трассерами где-то к западу, наливаясь дешевым коньячным суррогатом и впитывая телом тепло от желто-оранжевых языков пламени, пожирающих в буржуйке торфяные брикеты, Павелецкий чувствовал, что сходит с ума. Все и всё вокруг ему были невыносимо противны: обыденность перехода в иной мир, отсутствие воды и пищи, грязь человеческих тел и похотливая жестокость неокрепших молодых душ. А самое главное, сам себе был противен от того, что сам, как и большинство остальных, не был настолько крепок душой и холоден разумом, чтобы спокойно, не сходя с ума, переносить весь этот неестественный для человеческой природы сыр-бор.

Лишь бы не попасть в плен… Лишь бы снайпер не поджалил… Лишь бы постовой не уснул от беспробудной пьянки… Да, мало ли этих «лишь бы» на по-глупому жертвенной войне.

Фронтовая Серегина жизнь однажды утром круто изменилась.

Черный, испуганный громыхающим миром, поскуливающий комок свалявшейся черной шерсти ковылял от воронки к куче разбитых кирпичей на раскуроченном перекрестке. Над щенком стучали автоматные очереди, а он жаловался неизвестно, кому и ковылял и ковылял вперед, не разбирая дороги.

Сердце ёкнуло в Серегиной груди. И он побежал, высоко вскидывая ноги в тяжелых берцах, чтобы не споткнуться о мусор, и низко пригибаясь в тянувших к земле-матушке бронежилете и каске-сфере. В спину полетела ругань:

— Ах, мать твою так-растак…

…И шквальная огневая поддержка над головой:

— Так-так-так… так-так-так…

Благодаря ей, в домах напротив «чехи» попрятались за стенами, решив не высовываться пока в пропасти окон, звенящие пуля-ми и осколками кирпичной кладки.

Павелецкий подхватил щенка под тугое брюшко с пупырышками сосков и, с визгом каблуков по битому стеклу развернувшись на сто восемьдесят градусов, пролетел, возвращаясь, пятнадцать мет-ров, а там снова нырнул в омут размытой позиции милицейского сводного отряда.

Отныне ему стало откровенно наплевать на войну. Теперь Сергей точно знал, что его не убьют. Он заполучил счастливый обратный билет в спокойную, мирную, уравновешенную, разумную жизнь. И был этим выигрышным билетом трехнедельный щенок кавказской овчарки необычного черного окраса безухий с обрубком вместо хвоста.

 

Глава 16

Бабахнули по «Крепости»

Это было в ноябре двухтысячного года. Сергея Ивановича Павелецкого, тогда ещё подполковника милиции, назначили первым заместителем командира Мобильного отряда МВД России. Отряд находился в Грозном. Место дислокации гостиница «Арена», рядом с дворцом Дудаева. Сначала «вертушкой» он добрался до Ханкалы. А с Ханкалы его уже привезли во Временный отдел внутренних дел. Командиром мобильного отряда был полковник милиции Кисленко, начальник МОБ Липецкого УВД. Тогда по ночам были постоянные обстрелы. Всю ночь по ПВД долбосили, бойцы отстреливались в ответ. Стреляли по «федералам» и из цирка.

Утром Сергей Иванович стал разбираться, почему у боевиков есть такая возможность каждую ночь обстреливать наши позиции? Взял оперативную сводку. Где-то тридцать с лишним фугасов было снято за сутки, но за сутки же произошло около двадцати подрывов федеральной боевой техники. Павелецкого возмутила та наглость, с которой боевики устанавливали фугасы в пятидесяти метрах от блокпостов.

Собрал он всех командиров отрядов, которые стояли на блокпостах ОМОН, СОБР. И устроил им разгон. Ночи, конечно, темные, но увидеть действия противника можно и своевременно принять меры. Командирам такое поведение нового «начальничка» не понравилось. Послышался ропоток:

— Мы по пятнадцатому разу в Чечне, а вы тут нас учить вздумали…

— Попробуйте сами…

Но Павелецкий старый вояка, с опытом ни одной поездки за плечами, задавил поначалу особо ретивых знанием армейской терминологии по минированию и инженерным работам с минами. Поставил задачи по минно-взрывным заграждениям и секторам обстрела на каждый вид оружия. Заставил проверить в своих секторах и доложить какие минно-взрывные заграждения имеются. Подчинённые подполковника убеждали, что и сами минировали и растяжки ставили и их предшественники, а нашли только несколько растяжек, а рядом с расположением мобильного отряда лишь две. Большинство мин и растяжек боевиками были уже давно сняты и рассекречены. С каждым командиром Сергей Иванович определил тогда сектор обстрела, рубеж обороны, потренировал на подъем по тревоге… Люди были недовольны, особенно подмосковные СОБРы:

— Приехал тут, пальцы гнет…

И Павелецкий решил:

— Ну, сейчас я вам покажу, кто чего стоит…

Переговорил с командиром северо-западного РУБОП СОБР Ленинградской области. Он выделил подполковнику десять человек, и он с ними сходил ночью поработал. Это называлось «похулиганить в тылу врага». Утром поделились результатом вылазки. Была ликвидирована группа боевиков. Они пытались установить фугасы на дорогах и оказали вооруженное сопротивление. Несколько особо рьяно сопротивлявшихся были уничтожены, остальные задержаны. Эта ночная вылазка во многом решила взаимоотношения с подчиненными отрядами, и подняла среди них авторитет Павелецкого на пользу общего дела. Часто стали поступать предложения от командиров подчиненных отрядов:

— Ну что, Сергей Иванович, нынче ночью похулиганим?

При удобном случае Павелецкий установил более тесные взаимодействия с внутренними войсками. В комендатуре города наметили рубежи огня минометной батареи, провели пристрелку местности осветительными минами. Ночью, когда стемнело, пункт временной дислокации, как обычно, начали обстреливать. Сергей Иванович вызвал огонь минометной батареи по тому участку, по которому стреляли днем. Кроме того, якутский ОМОН установил фугас в цирке. Рванули его и обстреляли, как следует, помещение самого цирка. После чего стрельба прекратилась практически на два месяца. Позже боевики несколько раз пытались подойти к цирку, больно уж удобная позиция для обстрела расположения «федералов», но срабатывали налаженные минно-взрывные заграждения, и на этом вылазка прекращалась.

— Зам по войне сработал,— так говорили о Павелецком бойцы.

На утро устанавливали новые мины и растяжки. На местах взрывов находили покореженные части вооружения, лоскуты камуфляжа, своих подорвавшихся подельников боевики всегда уносили с собой. Иногда попадались брошенные полусгоревшие машины моджахедов.

Боевые группы мобильного отряда ходили на зачистки по всей Чечне. В Урусмартане, в Чеченауле, Аргуне, Ведино и Шали, доходили рейдами по горам до Этумкалинского района. Генерал-полковник Чекалин, тогдашний заместитель министра внутренних дел требовал результатов, и подчинённые Павелецкого результаты давали. Изымали очень много оружия пулеметы, минометы, стрелковое боевое, нарезное. Попадалось и самопальное оружие. Обнаружили и уничтожили подпольный завод по изготовлению самодельных минометов, которые делали из камазовских карданных мостов. В одном из кафе в вечернее время взяли брата Кантемирова с незаконным автоматом.

Как-то обратил внимание на то, что федеральные блокпосты есть возможность объезжать по другим дорогам. Тогда Павелецкий взял десять человек якутского ОМОНа, встали на параллельную, второстепенную трассу, и сразу получили результат: на них напоролись два боевика, которых они взяли и сдали в Ленинский отдел внутренних дел. После этого приказом начали устанавливать временные КПП на дорогах, которые не были перекрыты блокпостами. Результат оказался прекрасный, и «урожай» достойным.

Однажды проводили спецоперацию в Аргуне, ночью выехали, взяли восемнадцать боевиков по адресам. К шести утра уже их привели в штаб к заместителю командующего по спецоперациям генерал-майору Подрезову.

Садимся завтракать, Подрезов вызывает:

— Съезди в местечко «Крепость» разберись в обстановке, какая-то буза с местными милиционерами…

Там раньше базировался чеченский ОМОН УВД города Аргун. Взял Павелецкий десять человек из волго-вятского СОБРА. И вскоре группа выехала.

А обстановка была такая. Парашютно-десантная рота ВДВ окружила эту базу. На ее территории, как доложил Сергею Ивановичу командир роты, около десяти бывших чеченских омоновцев, которые были уволены из российских органов правопорядка, отказались разоружаться. Видимо, эти «гвардейцы» были приняты на службу из бывших боевиков. Без долгих разговоров собровцы во главе с подполковником Павелецким туда влетели и без лишних разговоров мордой в песок, короче говоря, всех задержали и разоружили. Стали выходить, по ним как жахнули снаружи. Павелецкий запросил по рации Подрезова:

— Кто по мне стреляет?

Он в ответ:

— А ты где?

— В «Крепости»…

— Что там делаешь?

— Вы же сами меня сюда направили разобраться с обстановкой!

— А мы думали, что вас уже там всех порешили…

Оказалось, что пока собровцы разбирались с боевиками, к роте ВДВ присоединились бойцы отдельного разведбата. Они-то и дали предупредительный залп в стену крепости с орудия БМП-1 осколочно-фугасным и с БМП-2 из тридцатимиллиметровой автоматической пушки, хотели еще и из танка стрелять…

— Выходим,— рассказывал как-то своим заместителям Вихрову и Милову в оперативной группе Грозненского района Павелецкий,— и вижу на «Крепость» в боевом развороте заходят два вертолета, так называемые, «Крокодилы», вовремя успел дать зеленую ракету отбоя атаки. А то бы покрошили в салат и нас, и задержанных…

Да, было что вспомнить полковнику Павелецкому, было чем поделиться с необстрелянной молодёжью. Так вспоминалось, как ещё в 2003 году ночные патрулирования в курируемых им населённых пунктах Чечни по его придумке проводились совместно с чеченцами. После инструктажа заходили в местную администрацию, там уже милиционеров ждали старейшины со своими юными внуками. Пацанов пристёгивали наручниками к русским постовым милиционерам. Так они и патрулировали «совместно». Зато все остались живы.

 

Глава 17

Особа женского пола

Щенок оказался особой женского пола. Истосковавшиеся по дому мужики окрестили любимицу, частенько подкармливаемую сгущенным молоком из собственного пайка, Цыганкой. Павелецкий возился с ней, как с собственным дитятей.

С тех пор военные будни приобрели для него почти домашнюю обыкновенность.

Когда Люба злилась за что-нибудь на своего бестолкового, по её разумению, Серегу, чтобы успокоиться и не дать волю разбушевавшимся чувствам, она вспоминала тот день, вернее, ту ночь, когда муж грязный и пахнущий войной вернулся из командировки.

Входная дверь была заперта не только на два замка, но и на цепочку. Павелецкого привезли из управления на дежурной машине после того, как отряд выгрузился и сдал оружие, около трех часов ночи. Он два раза коротко, как это обычно делал, позвонил и стал ждать, совершенно безучастный и смертельно уставший. Свет в коридоре не зажегся, раздались шаги жены и ее встревоженный голос:

— Кто там?

«Молодец,— подумал он,— все делает, как учил, свет не включила, чтобы оставаться невидимой для возможного врага…» И не удержался от нахлынувшего горячего чувства, выдал привычную для обоих шутку:

— Рядовой Павелецкая, какой нынче расклад на камбузе, быстрым бегом докладывай, а то кишка с кишкою говорит…

В прихожей вспыхнул свет. Цепочка звякнула о косяк. Дверь распахнулась…

Перед ним стояла любимая женщина, сладкая и неповторимая, в помятой со сна милой ночной рубашке, одна из тесемок которой скатилась по плечу. Белокурые длинные волосы растрепались. Стройные ноги мелко засеменили к Сергею. По щекам катились слезинки. Любаша потянулась к мужу, не сознавая, что в правой руке все еще сжимает подаренный им на всякий случай травматический пистолет «Макарыч», точную копию Макарова.

А Любаше казалось, что она, как во сне, вроде бы бежит, а на самом деле стоит на месте. Та картина, что она видела перед собой, врезалась в память на всю жизнь.

Сергей, огромный, грязный, с заросшим темным лицом, одетый в зимний камуфляж и ватные штаны, в одной руке держал походный рюкзак, а в другой поводок, сделанный из ремешков плащ-палатки, на конце которого болтался, упираясь всеми четырьмя лапами и недовольно урча, черный, мохнатый медвежонок.

— А это кто у нас…— сквозь слезы спросила Люба, прижимаясь всем телом к мужу.

— Это у нас Цыганка, или Цыга, как тебе понравится… Она у нас героиня нашей семьи…

— Почему?

— Она нашу крышу спасла от неминуемой течи…

После того, как Цыганка поселилась у Павелецких, Люба с Сергеем узнали о том, что вряд ли возможно пастушью кавказскую овчарку, от которой за версту перло волчьими кровями, все предки которой были в горах вольны, как ветер, и сами себе добывали пишу, содержать в малогабаритной однокомнатной «хрущевке».

Цыганка дома в отсутствие хозяев рвала обои и висящую на вешалке одежду, грызла мебель и обувь, а если ее оставляли на балконе, то выла по-волчьи, предрекая покойников и заставляя креститься местных старух. Охотясь, воровала со стола все съедобное, до чего могла дотянуться. Попробовала на зуб не одну книгу, телефонный аппарат…

И как только ее не наказывали — все тщетно. Через день-другой ее поведение возвращалось на круги своя. Природу-мать поводком не перешибешь. А что касается шерсти, которая была везде и в огромном количестве, тут уж говорить не приходится.

На улице Цыганка бросалась на всех собак без разбору. А те, в свою очередь, чуя в ней волчью породу, дыбили шерсть на загривках и поджимали хвост, каких бы размеров и весовых категорий не были. Это, конечно, льстило Се-ргею, но день ото дня набирая силу, собака становилась все неуправляемей.

Мимо двери квартиры Павелецких не мог пройти не облаянным ни один человек. Цыганка устраивала бесовской концерт, с хриплым гавканьем набрасываясь на дверь. Терпение соседей лопнуло, когда она, выскочив, буквально перекусила пополам зазевавшегося старого кота Макса из квартиры напротив. Соседи написали в ЖЭУ коллективную жалобу.

— Я ее скотину пристрелю…— выплескивал Сергей свой гнев и много раз собирался вести Цыганку в прикладбищенский лесок.

Но та подойдет, лизнет руку, и оттает Серегино сердце. Снова вспомнится измазанная сгущенкой испуганная мордашка. А стоило положить ей свою хитрющую морду хозяину на колени, когда тот ужинал… Тут, как говорится, комментарии излишни.

— Ты, Сереженька, притащил домой свою маленькую войну,— вздыхала Любаша.

— Делать-то теперь что?

— Нам от нее никуда не деться, терпеть…

С другой стороны. Цыганка оказалась очень смышленой собакой. Находясь дома с Сергеем, она выполняла почти все положенные для воспитанной овчарки команды. Но стоило попасть ей на улицу, глотнуть воздуха свободы, как все наносное воспитание тут же улетучивалось из ее огромной безухой головы.

Неизвестно сколько еще пришлось бы терпеть эту бойню с природой семье Павелецких, если бы однажды не приключилось следу-ющее событие.

В семь месяцев у Цыганки началась первая течка, которая еще больше обострила вздорность ее темпераментного характера. Теперь Сергей выводил ее гулять исключительно на поводке и с намордником.

В доме напротив одна семья держала пятилетнего бультерьера белорозовой окраски по кличке Цезарь — по виду тупого, безжалостного убийцу-маньяка. Пес был неимоверно широк в груди, криволап и беспощадно злобен. Уважал он только хлыстик хозяина. И вот однажды, проходя мимо друг друга на вечерней выгулке оба хозяина не посчитали важным попридержать рядом своих питомцев. Цыганка, как обычно, утробно зарычала. На что Цезарь отреагировал мгновенно. Он подпрыгнул на месте, словно теннисный мячик, и впился овчарке в шею, чуть ниже правой скулы.

Ошарашенная внезапностью нападения Цыганка по-бабьи испуганно завизжала и, присев на задние лапы, стала неистово стряхивать с себя бультерьера. Но не тут-то было, челюсти сомкнулись намертво.

Хозяин Цезаря бесстрастно принялся его душить, чтобы тот, задохнувшись, открыл пасть. В общей суматохе Сергей выпустил из рук поводок. Ощутив свободу, Цыганка дернулась изо всех сил и, визжа, помчалась в сторону парка. В зубах Цезаря остался солидный клок шерсти с небольшим лоскутом красно-розовой кожи.

Догнать собаку Сергею так и не удалось. Приказу подойти она не подчинилась. Тщетно побродив по окрестностям битых три часа и так и не отыскав Цыганку, Павелецкий вернулся домой, объявил, Любе:

— Что ж, Бог дал, Бог взял…

На что жена ответила:

— Как же мы теперь без нее, ведь привыкли….

Поначалу Сергей страшно переживал потерю собаки, но со временем стал стараться вычеркнуть ее из памяти, так же как и два месяца своей первой маленькой войны.

Без Цыганки в квартире стало непривычно пусто. Плохое забы-лось, а вспоминалось лишь хорошее. То, например, что Цыганка удивляла Любашу своей чистоплотностью. Будучи еще совсем маленькой, она гадила только в одном месте — в кухне под столом. А уже к трем месяцам поняла, что свои жидкие дела нужно делать исключительно на улице.

Спала Цыганка, посапывая и периодически чмокая губами, от чего становилось как-то уютней. Спала, в основном, на спине, раскинув лапы в разные стороны. Ближе к полугоду у нее появилась уморительная привычка, вечерами, когда маленькая семья Павелецких усаживалась перед телевизором поразвлечься каким-нибудь сериалом. Цыган-ка втискивала между ними свой бесхвостый зад, причем передние лапы продолжали стоять на полу, и тоже, сидя, как «взрослая», довольно глазела на телевизор.

В первое время Сергей решил, что собака погибла от заражения крови. Но спустя неделю красавица объявилась во дворе в сопровож-дении целой своры разнокалиберных и разномастных кобелей. Поводка на ней уже не было, намордника тоже. Ни к Сергею, ни к Любе репатриантка с Кавказа так и не подошла. А на следующий день снова пропала.

С тех пор прошло полтора года. Цыганка так и жила на улице неизвестно где, только изредка наведываясь во двор. В руки своим бывшим хозяевам она так больше и не далась.

Когда Любаша выбежала из подъезда в накинутой на халат шубе и шлепанцах на босу ногу. Сергей, уже почти оклемавшись, пытался оттащить почти бездыханное тело собаки на обочину дороги.

— Что с тобой?!— закричала Люба, подбегая к мужу.— Что случилось, кто тебя бил?

Сергей сел в снег и, размазывая свою и собачью кровь по лицу, негромко ответил:

— Вот Цыганка вернулась…

Не обращая на его слова внимания, Любаша продолжала допытываться:

— Кто это был, кто? Кто стрелял? В милицию звонить?

— Я уже тут милиция. Звонить никуда не надо. Завтра разберусь с этими козлами. Что вот с Цыганкой делать, не умерла бы, в неё стреляли, сволочи.

— Стреля-ли…

— Да.

— А могли бы в тебя!

— Да нет, что ты глупости молотишь.

Любаша жалостливо погладила собаку по голове и, недоверчиво гладя на мужа, тихо сказала:

— Сейчас придумаем, сейчас, а сначала пойдем, я тебя отведу домой… Пойдем.

Она стала помогать Павелецкому подняться.

— Ты знаешь, Сереженька, по радио передали, что из Грозного вывели все российские войска и миссию нашу вывели, и наш сыктывкарский ОМОН, её охранявший, слышал?

— Нет еще…

— Мирный договор подпишут. Кончилась война-то, надо думать, а?

Они, обнявшись, пошли к подъезду. Сергей оглянулся на собаку. Цыганка лежала на боку, неестественно запрокинув голову.

— Второй раз ведь спасает меня, девочка моя… Да, вот и кончилась моя маленькая война, вот и кончилась, совсем кончилась…

Как он тогда ошибался. Ведь таких «маленьких» войн в его судьбе будет ещё четыре…

Тело ныло, особенно болело сломанное ребро. Нужно было звонить в управление, чтобы помогли определить собаку в «ветеренарку» и отвезли его на дежурной машине в травмпункт.

А снег, как падал полчаса назад, когда еще ничего не случи-лось, так и продолжал падать. Только ветер улегся на боковую в ка-ком-нибудь укромном закутке за гаражами, чтобы отдохнуть, а завтра с утра по новой запуржить-завьюжить. Кто ж знал тогда, что впереди ещё будет она самая — вторая чеченская кампания…

 

Глава 18

Дознание с кухаркой

Командира второго огневого взвода лейтенанта милиции Вартанова необходимо было искать и, главное, найти, чего бы это не стоило. Павелецкий и так и эдак прикидывал, куда мог деться его сотрудник. Варианты на ум приходили разные. От того, что не выдержал и рванул домой или в Моздок развеяться с какой-нибудь неутешной вдовствующей ещё с первой чеченской войны казачкой, до того, что его захватили в заложники с целью выкупа родственниками, или обмена на своих подельников, а то и просто заволокли куда-нибудь в лесополосу, выпытали самую страшную военную тайну о том, что никакой военной тайны и нет, затем там и убили. Последний вариант менее всего устраивал полковника. Первые два не могли иметь место по складу характера пропавшего офицера.

Конечно же, после данного им указания, командиры СОМов и ОМОНов приняли все меры к розыску на вверенных участках Грозненского района — территории, подведомственной их юрисдикции, и контрольно-пропускных пунктах. Но все понимали, что эти меры хоть и важны, но уже мало эффективны — опоздали. Вероятнее всего Вартанова, если он ещё жив, в первый же день похищения вывезли в горы и спрятали где-нибудь там в зиндане. А отсюда следовал единственно верный вывод о том, что мотивы чрезвычайного происшествия необходимо было искать здесь на пункте временной дислокации оперативной группы. Прошли уже те времена, когда солдатиков просто так, почти без последствий, воровали в рабство. Необходимо было поработать с бойцами вартановского подразделения, непосредственно подчинёнными, с офицерами, с которыми парень поддерживал дружеские взаимоотношения.

Особенно хорошо потрудился в этом направлении, чему удивляться, это его непосредственный функционал, замполит майор Валерий Петрович Вихров. Буквально за двое суток он сумел прошерстить всех близких к пропавшему лейтенанту. Обдумал собранную информацию, отсёк лишнее, сделал выводы и пошёл с ними к Сергею Ивановичу.

Павелецкий сидел в кабинете и просматривал представленные ему на утверждение графики службы специалистов, заступающих в ночной караул со снайпером на «кукушку». Фоном работал телевизор, чеченский канал. Два престарелых бедуина в папахах о чём-то мерно и мирно беседовали, вероятнее всего на богословские темы, заодно приваживая необстрелянную молодёжь к исламу. В дверь постучали, заглянул охранник:

— Сергей Иванович, разрешите?

— Что, Толя?

— К вам замполит, вы не заняты?

Павелецкий поскрёб пятернёй подбородок:

— Анатолий, я ж тебе говорил, что для Фурманова, я всегда доступен… Понял ли?

— Так точно…— громадная фигура конфузливо скрылась в «предбаннике».

Спустя минуту появился замполит. Лицо он имел вспотевшее и крайне озабоченное. В руках «склерозник» красной кожи:

— Разреши, Сергей Иванович?

— Присаживайся,— повёл хозяйской рукой в сторону стула по правую сторону от стола для совещаний Павелецкий.— Вижу, нарыл информацию…

Толстый майор угнездился на указанное место:

— Как же без этого, служба у меня такая.

— Отработал все версии?

— Практически…

Павелецкий заинтересованно уставился Вихрову в потную переносицу:

— Не томи, что в осадке?

— А в осадке у нас, товарищ полковник, картина не очень приятная. Короче, долго разводить антимонии не буду, приключилась тут у нас любовная история. Наш доблестный лейтенант Вартанов положил свой бойцовский глаз на повариху из чеченок Мадину.

Павелецкий раздул ноздри, словно бык перед гоном, и шумно засопел:

— Ну, замполит, и дела творятся у тебя под носом, а ты только об этом мне докладываешь. Ты же знаешь, чеченские обычаи, их бабы во все времена для наших бойцов самое страшное табу.

Валерий Петрович только руками развёл:

— Ну, командир, бывает и на старуху проруха, моя вина, проморгал…

— Так ты думаешь, отсюда ноги растут?

— Думают в Генеральном штабе, а я, Сергей Иванович, точно уверен, что нашего Ромео похитили родственники, чтобы прессануть, надеюсь, не до смерти…

— Чтобы не приставал?

— Да.

Павелецкий задумчиво произнёс:

— Вполне рабочая версия… С ней самой никто ещё по этому поводу не разговаривал, что да как спрашивал?

Вихров заёрзал на стуле, как провинившийся школьник:

— Нет, командир, у меня с женщинами не всегда разговоры получаются, тем более с чеченкой. Другим я не поручал. Да и кому?

— Ладно, сам с ней переговорю. Выяснил кто она такая, как попала к нам в кухарки?

Замполит раскрыл блокнот-книжку:

— С этим да… Так, значит, она женщина молодая, двадцать пять лет, сохранилась хорошо. Была замужем, муж погиб в первую чеченскую войну, детей ей не оставил. Живёт самостоятельно, сама она не из нашего, не из Грозненского района, здесь снимает комнату в доме своей дальней родственницы. Вообще-то, эта Мадина какая-то там четвероюродная племянница одного из руководителей горных районов Чечни, достаточно уважаемого человека…

— Кого, не выяснил?

— Пока нет, но выясню, если необходимо.

— Сам с ней поговорю,— махнул рукой Павелецкий и спросил: — И в чём выражались сексуальные страсти нашего лейтенанта, если таковые были?

— Да нет,— успокоил начальника оперативной группы Вихров,— всё развивалось пристойно, под юбку он к ней по-наглому не заглядывал. Несколько раз помог до дома пятилитровые баклашки с водой дотащить, пару раз у неё остался чаю попить, минут на двадцать. Ну там, в столовой разговаривал с ней подолгу, конфетами угощал, что-то о своей жизни рассказывал… В общем, ничего криминального.

Полковник задумчиво поскрёб подбородок:

— Ну а друганы по кубрику что говорят?

— Говорят, что она ему очень нравилась, сказал, что он бы даже на ней женился, если бы это было возможно…

— Во, как, прям бразильский сериал какой-то, а не боевое подразделение,— нахмурился Сергей Иванович,— ну, а она-то что?

Тут уже в свою очередь нахмурился замполит:

— Я с ней не разговаривал, что там у неё в башке творится, не знаю, как там у них вообще в роду к смешанным бракам относятся и в частности к русским женихам, тоже ничего доложить не могу. А вот ребята говорят, что она не особо ему взаимностью отвечала, может из боязни мести родственников, а может, и не нравился ей наш джигит Вартанов.

— А может, как раз очень хорошо знает своих родичей и за пацана просто боялась, в общем, надо с ней беседовать, а там уже делать выводы… Может и выяснится, куда наш лейтенант в гости поехал.

Отцы командиры помолчали, прислушиваясь к непонятной картавой речи из телевизора. Затем Павелецкий властно хлопнул ладонью по столу:

— Значит так, веди эту Джульетту ко мне, побеседую.

Вихров молодцевато подскочил с нагретого места, захлопнул книжицу и был таков. А Сергей Иванович стал мысленно готовиться к непростому, зная скрытность характера чеченцев и порой необходимую лживость их женщин, разговору.

Павелецкому в жизни по роду своей милицейской службы часто приходилось сталкиваться с ложью — и серьёзной, и незначительной. И это бывало не только неприятно, но порой, как вот, например, сейчас, и опасно. Полковник из жизненного опыта и институтского курса по психологии, а на руководящем факультете Московской академии МВД России трудились замечательные преподаватели, знал несколько верных знаков, помогающих разоблачить лжеца.

Правда, он знал и другое, что человека обмануть можно, сложнее обдурить детектор лжи. Но подобной аппаратуры под рукой случается крайне редко, тем более здесь, в Чечне. Хотя если очень сильно захотеть и помыслить творчески, можно что-нибудь придумать. Ведь прообразы современного детектора лжи были придуманы уже очень давно. Так, например, в Древней Индии подозреваемому в преступлении назывались слова, среди которых были как нейтральные, так и связанные по смыслу с преступлением. На каждое он должен был назвать первую пришедшую в голову ассоциацию и при этом тихо ударить в гонг. Считалось, что виновный будет неосознанно ударять сильнее при словах, имеющих отношение к его преступлению.

Сергей Иванович понимал, что не существует чётких и однозначных признаков, которые укажут, что собеседник в данную минуту говорит неправду, особенно здесь на Северном Кавказе — национальная специфика маленьких горных народов. Хочешь выжить, обмани врага, как старый лис. Но жизненный и профессиональный опыт приучили полковника стараться одновременно, хотя это всегда было достаточно сложно, анализировать и звучащие слова, и мимику, и даже самые незначительные телодвижения. Главное, в любом разговоре знать — на что необходимо обращать своё внимание в первую очередь.

Об искренности собеседника, и это было отработанное годами проводимых допросов при оперативно-следственных действиях устоявшееся у Павелецкого мнение, лучше всего говорит лицо человека. Однако дело усложнялось, если собеседник явный лжец со стажем тоже это прекрасно понимает и старается по возможности контролировать выражение лица и речь. И он стал учиться пытаться уловить несоответствие между мимикой, тоном речи и смыслом произносимых слов. За всем одновременно уследить было довольно сложно, но, как показала оперативная практика, возможно.

Исследователи установили, что обычно человек моргает около шести раз в минуту. Сергей Иванович знал, что стоит насторожиться, если собеседник моргает слишком часто — это может быть признаком того, что он в данный момент не вполне искренен.

Обманщик обычно заранее тщательно продумывает, что именно будет говорить. Он старается, чтобы его речь была связной, без запинок и логических ошибок. Если попросить его рассказать об этом ещё раз, то лжец повторит свою историю почти дословно. Без каких-либо дополнений или сокращений, словно выучил наизусть. И неудивительно — ведь всё, что придумал заранее, он тебе уже рассказал, а придумывать новое на ходу — занятие слишком рискованное.

На Павелецкого нахлынули воспоминания, будто бы он сидел в учебной аудитории, а лысоватый профессор психологии вещал из-за кафедры:

— Обратите особое внимание на громкость и интонацию голоса подозреваемого в преступлении, а значит и потенциального лжеца. Некоторые люди начинают говорить немного быстрее, чем обычно, а также повышают голос, чтобы их слова звучали более убедительно. При этом появляется монотонность — из-за того, что приходится слишком концентрироваться на смысле речи, возникает скованность. Перед тем, как ответить даже на элементарные вопросы, говорящий неправду человек, как правило, делает паузы. Между предложениями появляются необоснованные заминки. Чтобы не быть введённым в заблуждение, необходимо внимательно приглядеться к жестам рассказчика. Говоря неправду, человек нередко пытается неосознанно отгородиться от собеседника: принимает закрытые позы, например, скрещивает руки на груди, или слегка отворачивается, как бы говоря в сторону. От внутреннего беспокойства у говорящего может появиться излишняя жестикуляция, а также такие специфические жесты, как, например, навязчивое потирание носа или ушей. Он может также постоянно поправлять причёску. Ориентироваться необходимо на логику и интуицию и вас, товарищи курсанты, будет сложно обмануть…

Однако в разговоре с Мадиной, миниатюрной очень красивой женщиной, вся эта теоретическая база психологической подготовки, так Сергею Ивановичу и не пригодилась. Ибо, как только кухарка вошла в его кабинет и услышала:

— Ну что ж, красавица, присаживайся.

А затем и страшный для неё в нынешней жизненной ситуации вопрос, хотя и произнесённый шутливым тоном:

— Будем сразу правду говорить или в несознанку играться?

Плюхнулась на указанный стул и горько расплакалась:

— Они его убьют, товарищ командир, убьют…

Лицо Павелецкого сразу же сделалось серьёзным:

— А теперь не реви и рассказывай всё по порядку. Кто и кого убьёт?

Мадина взяла себя в руки, с полминуты помолчала и заговорила:

— Мои родственники, ведь это они вашего Эдика куда-то в горы увезли из-за меня. Хотя я ему для ухаживанья повода никакого не подавала. А они решили, что его нужно проучить.

— Так,— ещё строже спросил Павелецкий,— что-то я не понял кто они такие твои родственники, конкретно их имена и фамилии. И куда конкретно в горы увезли моего лейтенанта Вартанова?

Ответ кухарки полковника обескуражил:

— Я ничего не знаю, родни много, мест, где родня в горах живёт тоже много…

— Хорошо, тогда откуда ты знаешь, что нашего Вартанова украли именно твои родственники и увезли в горы?

— Тётка сказала, у которой я комнату снимаю.

— А кто и куда не сказала,— стал терять терпение Павелецкий.

Мадина потупила голову да так безнадёжно, как только это умеют делать настоящие восточные женщины, воспитанные в рамках жестоких законов шариата:

— Нет, не сказала и никому не скажет…

После чего полковник понял, что конструктивный разговор закончен и от бедной женщины о нынешнем месте нахождения лейтенанта Вартанова он большей информации не получит. Поэтому помягчел лицом и как можно ласковей в сложившейся ситуации произнёс:

— Ну, а ты сама-то как ко всему этому относишься?

Молодая женщина подняла на Сергея Ивановича полные надежды глаза:

— Жалко мне Эдика, он очень хороший мужчина, замуж меня звал… Я бы пошла, если бы можно было, если бы разрешили, или бы убежала с вами в Россию, когда бы уезжать стали… А вот видите, как всё получилось… Убьют они его, убьют…

Мадина снова беззвучно заплакала, закрыв лицо тонкими, совсем не похожими на кухаркины, руками.

Картина для Павелецкого, пусть пока не полностью, но прояснилась. А это уже хоть что-то. С таким объёмом информации можно было уже определить хотя бы правильное направление поиска пропавшего сотрудника. Он встал из-за стола, положил свою огромную ладонь на худенькое плечо женщины и постарался её успокоить:

— Значит так, Мадина, вызывал я тебя по поводу того, что вы там на кухне совсем разбаловались. Посуду стали мыть плохо. Поняла?

Та молча кивнула головой. Сергей Иванович продолжил:

— О сути нашего разговора никому ничего не говори, вида о том, что тебе Эдика жалко, перед тёткой не показывай, сама выяснить, где он сейчас, и не пытайся. Живи так, как будто в твоей жизни ничего не произошло. А то можешь нам помешать в поисках. А парня мы нашего всё равно найдём. И если у вас всё по обоюдному согласию, ещё у нас в Сыктывкаре и поженим вас. Вот так вот, а теперь иди и помни, что я тебе сказал.

Женщина поднялась со стула и поспешила из кабинета, лицо её немного просветлело, каким-то слабым подобием надежды и улыбки.

Как только кухарка покинула помещение, полковник с мобильного набрал номер сотового телефона начальника войсковой разведки Николая. Вскоре длинные гудки прервались его голосом:

— Слушаю, уважаемый.

— Ты далеко от базы?— спросил Павелецкий.

— Нет, нахожусь в комендатуре. В гости хочешь пригласить, или ко мне на коньячок напроситься?

— Нет уж, лучше вы к нам, есть один разговор, без твоих возможностей и скрытых ресурсов не обойтись… А на счёт коньяка, замётано, сейчас распоряжусь.

— Минут пятнадцать на сервировку стола тебе хватит?

— Даже ещё останется,— поддержал шутливое настроение подполковника Сергей Иванович.

— Тогда жди,— пообещал Николай и отключился.

Вскоре он уже сидел за столом в кабинете начальника оперативной группы с рюмкой коньяка и бутербродом в руках:

— Итак, что за беда?

Павелецкий махнул свободной от рюмки рукой:

— Сначала выпьем за победу русского оружия, закусим, чем Бог послал, а потом и поговорим.

— Заинтригован, заинтригован…

Они чокнулись, выпили, зажевали прохладный коньяк бутербродами с сырокопчёной колбасой. Затем Павелецкий обсказал все известные ему нюансы дела по поиску своего пропавшего сотрудника Вартанова и попросил у Николая оперативной поддержки в проработке родственников кухарки Мадины. Николай, долго не раздумывая, согласился предоставить всю возможную помощь. Второй тост пили уже за положительный результат таких безнадёжных, как казалось ещё совсем недавно, поисков.

 

Глава 19

У медика на войне положение особое

Доктор майор медицинской службы Василий Михайлович Зольников сидел у себя в медицинском пункте, в котором и жил, на кровати и рассматривал фотографию жены. Он её очень любил и очень скучал. Дома у него были одни женщины, кроме жены ещё и две дочери. Скоро окончится командировка. Скоро он увидит своих девочек.

Заглянул в комнату зампотыл оперативной группы капитан Сидорчук, как обычно чуть под хмельком:

— Что, доктор, по дому ностальгируешь?

Майор вздрогнул, хотел было ответить что-то резкое, но вовремя взял себя в руки:

— Да, Петрович, скучаю по своим.

Капитан икнул, покачнулся и совершенно искренне предложил:

— А, может, давай, Михалыч, по соточке? Я с коньячного завода двадцать литров привёз…

— Нет,— покачал головой Зольников,— желания никакого.

Он снова оказался один. Со своими мыслями.

Так случилось, что ему пришлось побывать и на первой, и на второй чеченских войнах. Не скажу, что Василий Михайлович горел желанием, много дел в больничном хозяйстве министерства внутренних дел, но ехал, потому что направлялись туда его друзья, после первой поездки — боевые товарищи.

Первый раз в феврале 1996 года в Гудермес ехали с тревогой. Не верилось, что в наше мирное время можно увидеть разрушенные дома, подорванную технику вдоль дорог, тяжелые ранения и гибель молодых здоровых ребят, офицеров, а по телевизору информация была довольно скудная.

В Гудермесе незадолго до приезда сводного отряда из Коми шли тяжелые бои. В глаза бросалась разруха, везде и во всем. Все разбито, растащено. И очень больное население.

Основная задача медиков на войне — обеспечить медицинскую помощь и психологическую поддержку своим ребятам, милиционерам. Ведь не воевать ехали, а нести службу. Представьте — все с оружием, напряжение страшное, вокруг озлобленные люди. Милиционеры из России ведь для них кто? Если не захватчики, то уж никак не друзья. И каждый день известия: тут стреляли, там убили…

Через две недели у ребят начались нервные срывы. В таких условиях от доктора зависит многое. Болели ребята нечасто, с плохим здоровьем на войну не берут, все перед командировкой прошли военно-врачебную комиссию, а вот ранения случались. Когда Зольников мог, справлялся сам, лечил в отряде, если нет — отправлял в госпиталь.

Так было, когда бойцы в Грозном попали под обстрел: один погиб, семеро были ранены. Командование приняло решение отправить их на пункт временной дислокации сыктывкарского ОМОНа в кинотеатр имени «Максима Горького». Оттуда он отвез их к местным. Вот в местной больнице и пришлось оперировать. Все ранения были тяжелыми. Если бы сразу отправили в госпиталь, двое вряд ли бы выжили, не доехали.

Лечить местное население задачи не стояло. Но если обращались за помощью — разве откажешь.

Первый вызов был экстренный. У одного из старейшин обожглись две внучки. Ожоги большие, вот старейшина и послал за помощью в отряд. Наверное, можно было отказаться, но ведь не по-человечески это.

После этого случая потянулись другие. Приходилось ходить в город на вызовы с охраной. Двое вооруженных бойцов с нашей стороны, двое с их. Они служили живым щитом. Однажды привезли местных детей с различными осколочными ранениями. Мальчишки семи и двенадцати лет нашли фугас, стали разбирать, ну и, конечно, взрыв, кровь…

Родители в панике, дети кричат. А тут главное — спокойствие. Поочередно Зольников их осмотрел, успокоил. Начал с самого тяжелого. Сложных операций Василий Михайлович не делал, но первую помощь оказал, потом отправил в госпиталь внутренних войск «Северный».

Разбираться, кто перед тобой — боевик или мирный житель, в таких ситуациях, когда от срочной медицинской помощи зависит человеческая жизнь, некогда. Да, наверное, это и не дело врача.

В общем, на войне у медика положение особое.

Тогда в девяносто шестом году во многом и благодаря профессионализму командиров у отряда появился высокий авторитет среди местного населения. Позже милиционеры узнали, что боевиками готовилась операция против них с применениями минометов, снайперов, только местные старейшины не дали это сделать. И отряд предупредили, и бандитам ультиматум поставили.

А когда уезжали, приходили старейшины прощаться, благодарить.

И вот сейчас он приехал в Чечню начальником медицинской части оперативной группы. Он мог сравнивать две чеченские войны, первую и вторую. К настоящему времени, и медицинское снабжение было организовано, и запасы всех необходимых лекарств сделаны, и новые госпитали и санчасти развернуты, но работы у военных медиков в Чеченской Республике попрежнему было много. Доктор отложил фотографию жены.

В дверь неожиданно постучали. Майор инстинктивно поднялся с кровати:

— Кто там? Входите, не заперто…

В «смотровую» отворилась дверь, вошёл Павелецкий, и в комнате стало сразу тесно.

— Присаживайтесь, Сергей Иванович, что случилось?

Полковник присел на указанный табурет:

— Василий Михайлович, ничего особенного не случилось. Одна просьба к вам.

Доктор снова присел на кровать:

— Весь внимание, Вартанова нашли?

Павелецкий поморщился:

— Пока нет, но дело связано с ним. В общем, завтра зайдите в столовую с проверкой, и дайте разгон поварам за то, что посуду моют плохо.

— Понял, сделаем.

— Особенно поругайте за нерадивость Мадину, мол, её за это даже командир к себе вызывал.

— Всё понял.

Затем последовало долгое молчание. Павелецкий сидел, устало, опустив плечи, и просто молчал. Доктору стало неловко, и он спросил:

— Товарищ полковник, может, спиртику?

Тот взглянул на доктора и махнул рукой:

— А, давай в медицинских противопростудных целях…

 

Глава 20

Воспоминание о долине гейзеров

Цыганка тогда выжила. Прожила почти десять лет со дня своего рождения и заболела раком молочной железы. Скольких нервов и денег стоило Павелецким, чтобы сделали операцию, провели медикаментозный реабилитационный период. Собака снова ожила, вроде бы стала прежней, а месяцев через семь на остальных сосках тоже появились раковые шишки.

Цыганка слегла, исхудала, практически перестала ходить и есть, только пила. Тогда-то Сергей и отнёс её в лесок к городскому кладбищу. Там и застрелил из табельного Макарова неучтённым патроном…

Детей у них с Любашей так и не случилось. С уходом из жизни Цыганки жить стало в однокомнатной квартире Павелецких совсем уж невыносимо. Вот он Сергей Иванович, полковник милиции, начальник городского ОВД и сбежал на полгода в Чечню начальником оперативной группы Грозненского района.

Сидя в засаде, Павелецкий видел, вернее сказать, знал, где расположились его бойцы группы немедленного реагирования. Изредка просматривал их позиции, и удовлетворённо кивал, ни травинка не шелохнётся, ничего не выдавало присутствие в устье горной ложбины засады «федералов». Пейзаж кавказского лета в горах, более чем скромная картина, перед глазами напомнили ему другой недавно наблюдаемый ландшафт матушки-России.

Он был в отпуске на Камчатке. Камчатка — из числа тех регионов планеты, природа которых, как и на Северном Кавказе, сохранилась почти в естественном, диком состоянии. Это место, где можно взобраться на вулкан и увидеть мир таким, каким он был многие века назад. Здесь гейзеры бурлят, а быстрые реки в конце лета «кипят» от идущего на нерест лосося. Действующие вулканы то и дело дают о себе знать. Недаром Камчатку называют Огненной короной России. Вспомнились слова Александра Грина: «Рано или поздно несбывшееся зовёт нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда пришёл этот зов…». Так всегда притягивал Павелецкого Кавказ, вернее его северная, «неспокойная» часть. Но тогда, перед отпуском полковник решил воплотить в жизнь, как озарение мелькнувшую почти сумасшедшую мысль:

— А не поехать ли на Камчатку?

И вот уже остались позади сборы, напутствия, объятия, и под крылом самолёта одна за другой всплывали похожие на сахарные головы сопки. Прямо с трапа открылся такой завораживающий вид на вулканы, чётко вычерченные на фоне ясного неба, что показалось, будто не хватает лишь космических кораблей — такой неземной пейзаж.

«Впрочем, почему не хватает?»— подумалось тогда Сергею. Облака-чечевички были похожи на летающие тарелки. Между прочим, такие сплюснутые облака можно увидеть только на Камчатке.

Курильское озеро на юге полуострова — настоящее медвежье царство. Здесь медведей явно больше, чем людей. Добираются сюда только на вертолёте. Иногда за день можно увидеть до трёх десятков зверей. Некоторые косолапые настолько бывают увлечены рыбалкой, что не обращают ни малейшего внимания на присутствие туристов. Вот так же было бы и на Северном Кавказе, чтобы местные боевики не замечали приезжих милиционеров и наоборот. Однако ни на Камчатке, тем более здесь, конечно же, бдительность терять не стоит.

Среди сопок и вулканов Камчатки встречается много «нарзанов» — так местные жители называют камчатские минеральные воды разных вкусовых качеств и цветовых оттенков. Вода некоторых источников настолько сильно минерализирована, что вокруг оседает целая таблица Менделеева в виде рыжего, красного, бурого, серого налёта или накипи, образуя разноцветные полянки и каскады — травертины. Остановиться невозможно: в конце путешествия живот наполняется, как аквариум.

А вечером Павелецкого ждала горячая ванна. Это было одно из главных для него удовольствий на Камчатке. Иногда вода из минерального источника была настолько горяча, что её приходилось разбавлять речной. Тогда рядом с водоёмом стояли искусственные бассейны с деревянными мостками. Но Павелецкий искупался в большинстве природных ванн «диких», такова уж его внутренняя природа. В любом случае, после купания усталость у него как рукой снимало, и блаженный покой разливался по всему телу.

Знаменитая Долина гейзеров, расположенная в Кроноцком заповеднике,— визитная карточка Камчатки, произвела на Павелецкого наибольшее впечатление. В глубоком горном разломе там течёт река Гейзерная. Склоны ущелья в тот день переливались немыслимыми красками, а в долине то в одном, то в другом месте вдруг взрывались и били вверх на десятки метров сверкающие струи кипятка и пара. У каждого гейзера был свой режим, они как будто сменяли друг друга.

«Примерно такая же,— мрачно подумал Павелецкий,— и нынешняя ситуация в Ингушетии, Северной Осетии, Дагестане, Чечне. Служишь закону и народу на их территории, служишь, а в оконцовке так и не знаешь, в каком месте сегодня рванёт…»

Оперативная информация о караване бандитов пришла Павелецкому сначала от командира тюменского ОМОНа полковника Шпицбергенова, а потом от заместителя начальника ставропольской милиции подполковника Александрова. Тогда на совещании решили, не отвлекать силы комендантского войскового спецназа и разведроты, которые были задействованы на других боевых мероприятиях. В тот момент, когда Павелецкий караулил «духов» в чеченской горной долине, и думковал о недавнем отдыхе на Камчатке, начальник войсковой разведки подполковник Николай в Дагестане повёл группу специального назначения войсковой части 3647 на уничтожение остатков бандгруппы полевого командира Ночного волка. Того самого Исы Ахъядова, уничтоженного не так давно группой быстрого реагирования оперативной группы Грозненского района, которой руководил Павелецкий, неподалёку от аэродрома «Северный» под Грозным при попытке сбить самолёт с будущим ещё тогда президентом Чечни Рамзаном Кадыровым, возвращавшимся из хаджа в Мекку.

После гибели командира Ночного Волка и его связников Герата первого и Герата второго бандформирование на некоторое время распалось. Но деньги западные спецслужбы за просто так никогда и никому не платили, а без «зелёных рублей» жизнь уже не казалась такой полноценной, как раньше. Вот и объявился новый муфтий из малочисленной банды так называемых «лесных братьев»— житель Буйнакска Абдулгапур Закарьяев.

От этих мыслей полковника Павелецкого отвлёк оживший эфир. Дозорный наблюдатель сообщал:

— У нас гости.

— Сколько,— коротко бросил Павелецкий.

— Одиннадцать бойцов, две вьючные лошади, вооружение обычное, в основном «калаши», три с «подствольниками», вижу ещё две «шилки»…

— Вас понял, конец связи, дозор снимайте, подтягивайтесь на исходные позиции, к основному заграждению…

И через несколько секунд:

— Всем, минутная готовность по первому номеру.

План операции по захвату каравана с «марафетом», после разговора с Николаем, Миловым и подполковником Александровым готовили без малого двое суток, в Ханкалу решили не сообщать, информация может самым невероятным образом просочиться к бандитам, и спецы «фээсбэшники» из отдела собственной безопасности никогда не разнюхают, как это произошло. Слишком много местных трудится на «подсобных» работах в главном штабе группировки сил и средств в Ханкале. Да и неровен час за непроверенностью информации запретят выход на операцию. Всё может статься. Оставалось теперь только ждать…

 

Глава 21

Индеец-Колька и ожерелье из ушей

Будучи заместителем командира сводного отряда милиции Республики Коми на первой чеченской войне, Сергею Ивановичу Павелецкому приходилось достаточно много разъезжать по горам на приданном отряду «уазике» местной милиции, сопровождая грузовой «Урал». Отряд тогда под конец командировки из-под Грозного передислоцировали на новое место. Теперь он стоял неподалеку от Анди и не был рассыпан по блокпостам, а охранял базу, штаб шестой оперативной зоны, который расположился на территории бывших механических мастерских. Сами здания цехов, напоминающие собой сараи из саманного кирпича, покрытые покатыми крышами из видавшего виды шифера милиционеры быстро приспособили под подобие казарм и штабного помещения с узлом связи, складскими помещениями и импровизированной столовой.

Эти полуразбитые недавними артобстрелами мастерские были выбраны для штаба оперативной зоны, в зону ответственности которого входил достаточно большой район территории с подчиненными ему другими отрядами милиции, были выбраны не спроста. Их окружал достаточно крепкий, не пострадавший в период активных боевых действий, бетонный забор с железными воротами, чем не крепостная стена. Неподалеку на сопке вырыли блиндаж и соорудили нечто вроде дота из мешков с песком и толстых бревен одного из сараев. Получилась вполне приличная по тем временам «кукушка». В ней ежесуточно дежурил секрет.

Штабу были подчинены семь отрядов. Вологодский, Красноярский, Пермский, московские «гаишники», Ульяновский, Нижегородский и сводный отряд краснодарского казачества. Всё снабжение этого разношерстного войска шло через штаб оперативной зоны. И если отряд, получавший то или иное снаряжение не имел возможности прибыть за получаемым, то отвозили требуемое милиционеры из Коми сами. Погранцы выделяли для сопровождения колонны свою единственную «бээмпэшку». Местная милиция один из своих «уазиков», бойцы загружали «Урал», и колонна была готова. Впереди «бээмпэшка», за ней «уазик», замыкал колонну бортовой «Урал», старшими колонны ездили попеременно офицеры считавшегося «комендантским» северного сводного отряда.

В этот раз ехать предстояло Павелецкому. Загрузились продуктами и тронулись в Кахали к красноярцам. Заодно ему было поручено разобрать конфликтную ситуацию в этом подразделении между командиром и его заместителем. Что-то не поделили по пьянке, подрались и один на другого накатал сдуру рапорт в штаб ГУОШ.

По высокогорью езда — дело своеобразное. Сергей Иванович старался не смотреть в глубокие ущелья, которые простирались в полуметре, вытяни руку из окна и вот он чистый воздух. По пути все бы ничего, но случилось так, что войсковая мать родная, единственная серьезная защита с пятью солдатиками на борту подорвалась на противопехотной мине. Бойцам-то ничего, перепугались только, да шишки себе понабивали. А вот левая гусеница порвалась, причем скрепляющие траки пальцы так выгнулись, что выпрямить, а значит скрепить гусеницу и ехать дальше возможности никакой не оказалось. Пришлось связываться по рации с красноярцами и просить их выехать навстречу колонне.

Неожиданно в эфире появился еще кто-то:

— Эй, служивые, ехайте к нам, поможем вам с ремонтом так и быть.

— Кто в эфире?— строгим голосом вопросил Сергей Иванович.

— Кто-кто, хрен в пальто! Самые доблестные во всей вселенной внутренние войска. Последний раз говорю, ехайте к нам, поможем с ремонтом, пока там ваши до вас доползут, с голодухи помрёте.

— Не помрём,— на всякий случай ответил Павелецкий,— но за приглашение спасибо.

Оказалось, милицейские переговоры услышали и приглашали к себе отобедать «федералы», которые стояли на позициях всего в полукилометре от колонны. В подчинении Павелецкого в этот день были пятеро солдат срочников, один местный милиционер и трое бойцов из отряда, водитель и двое в кузове на охране тылов. Не густо для обороны. Глянул на карту, на ней дислокация «федералов» отмечена не была. Павелецкий солдат поставил в охранение неожиданного лагеря, на остальных вопросительно глянул:

— Что делать?

А вокруг, как говорится, тишина.

И кушать хочется и переться черти куда не хотелось, можно ведь и на засаду нарваться. Послал в разведку двоих своих:

— Так,— показал по карте,— выйдете в этот район, всё хорошо посмотрите и вернётесь. Понятно?

— Понятно…

Вскоре они принесли хорошие новости. Действительно рота контрактников расположилась неподалеку и изнывала от безделья.

— Водки у них хоть залейся,— восхищенно сообщил Иванишин, старый пэпээсный прапорщик, который, казалось, водку и в Сахаре найдет.

Оставив двух солдатиков стеречь груз и «бээмпэшку», на двух других машинах двинулись в гости к «федералам», тем более что красноярцы могли появиться рядом с колонной лишь часа через три.

Встретили заезжих милиционеров хлебосольно. Поражал партизанский быт этого, с позволения сказать, войскового подразделения. Весь личный состав, разодетый в камуфляж, видимо еще афганской поры, шлялся вокруг двух армейских палаток без всякого дела. Во всем этом бедламе и бардаке был лишь один часовой. Водкой, казалось, пахло ото всюду, даже от прикрывающих северные позиции скал. Курносый, веселого вида старший прапорщик Серёгин, возглавлявший это войско, пригласил гостей за стол.

Сели обедать макаронами с тушенкой. Пища не ахти какая, зато горячая.

Из одной из палаток появился чумазый солдат в тельняшке с оторванными рукавами. Поверх тельника у него что-то болталось на груди, присмотрелся Павелецкий, вроде бы, ожерелье.

— Слышь,— спросил он у Серегина,— с чем это у тебя боец на шее ходит, хиппи что ли?

— Да нет,— ответил тот,— это у меня сержант Вавилов. Кличка Индеец-Колька… Так немного придурковатый, а вообще, ничего, службу тащит…

Вскоре на своем «бэтэре» подкатили и красноярцы. Вместе с ними немного выпили, а потом поехали к оставленной на дороге с двумя бойцами «бээмпэшке», посмотреть может что-то и можно сделать с гусеницей…

 

Глава 22

«Борз» вышел на связь

В «кашээмке», приданной оперативной группе Грозненского района после операции по разгрому банды «лесных братьев» в Буйнакском районе Дагестана, прохладно, несмотря на то, что снаружи нещадно палит солнце и металлический кузов «Урала» буквально плавился от его раскалённых лучей. Видно, здесь внутри, пашет мощный кондиционер, но разглядеть его среди множества другой аппаратуры невозможно. От «источников» поступила оперативная информация о том, что не захваченный тогда командир бандформирования Абдулгапур Закарьяев (позывной «Борз») нашёл себе пристанище и скрывается в районе Грозного. Вот и сидели в машине особо заинтересованные в его поимке официальные лица полковник милиции Павелецкий и подполковник Николай, руководитель войсковой разведки комендатуры. Тоже вслушивались в эфир.

Со стороны станция радиоперехвата выглядит эдаким сонным царством: в кунге тишина, да и недвижно сидящие перед мониторами бойцы на первый взгляд будто и вправду кемарят, прикрыв глаза. Однако это впечатление обманчиво — и сержант Слава Пикалев, и прапорщик Денис Бурков буквально обращены в слух, сканируя эфир.

Время от времени кто-то из операторов щёлкает тумблером, переключая каналы, и вновь в наушниках возникает разноголосая, разноязыкая какофония. Вот на волне звучит гортанная чеченская речь — патрульный из Гудермесского УВД спрашивает у дежурного разрешения отъехать на обед. Следом возникает другой голос: то — мастер из «Грозэнерго» сообщает, что восстановил повреждённый кабель в частном секторе. А вот долетают сквозь множественные помехи обрывки фраз на русском. Это старший блокпоста докладывает о благополучном прохождении колонны через его участок…

Майор Алексей Подоляк, главный специалист в отряде по радиоэлектронной борьбе, вновь меняет настройки. В эфире вновь звучит местный диалект, и офицер мгновенно меняется в лице.

— Он говорит, что на заправку заехал и через десять минут будет на подстанции,— сидящий возле командира прапорщик Бурков, он же, в случае необходимости, переводчик «расшифровывает» Алексею и гостям только что услышанную фразу.

— На подстанции, говоришь? Что ж, проверим,— обратился в слух подполковник Николай.— Слышь, майор, интересно, что это за новая рация в эфире объявилась?

В голосе Подоляка послышалось напряжение:

— Ничего, сейчас все её данные зафиксируем и «смежникам» передадим, пусть установят, за кем она числится, да и числится ли вообще…

— Думаете, «духи»?— встрепенулся Павелецкий.

— Всё может быть,— майор снова приникает к монитору, где на карте в районе Алхан-Калы пульсирует маленькая точка — место, откуда выходил на связь пока что неведомый абонент.

Этот отряд во внутренних войсках МВД России, специализирующийся на радиоэлектронной борьбе, был создан недавно на базе одного из округов внутренних войск. Костяком его стали офицеры, прапорщики и бойцы-контрактники, служившие до этого в роте радиоэлектронной разведки и перешедшие из подразделений РЭБ Минобороны.

Люди, которые служат здесь, мало чем отличаются от военнослужащих из других спецподразделений. Как и везде, здесь нет ни одного солдата срочника, а каждый из радиоразведчиков по всем параметрам вряд ли уступает другим «летучим мышам»— что в горной, огневой подготовке, что в рукопашке. Впрочем, это обязательные навыки для спецназовца. А вот в совершенстве, на уровне инженера-программиста разбираться во всей хитроумной аппаратуре, сканирующей эфир на сотни километров вокруг, в считанные секунды определить местонахождения абонента, а в половине случаев ещё и идентифицировать его личность — это дано не многим. Необходимо знать местный язык, помнить наизусть многочисленные позывные «духов»… Впрочем, то, что должен уметь рэбовец, можно перечислять долго.

В подразделении РЭБ, как правило, работа держится на двух группах: «А» и «Б». Первая специализируется на радиопеленге, радиоперехватах, вторая занимается обнаружением противника непосредственно на местности, выходя на операции вместе со спецназовцами.

Группа «А» — из тех, от кого во многом зависит не только успех спецопераций, но и жизни наших бойцов и мирных жителей. Зачастую самые хитроумные и коварные планы боевиков сводят на нет именно «слухачи» — так на боевом сленге называют специалистов по радиоперехвату остальные «летучие мыши».

Дело это нелёгкое. «Духи» далеко не дураки и никогда не будут сообщать в эфир о своих планах открытым текстом. К примеру, выходит на связь некий «Шестой» и сообщает, что ему на завтра будет необходима кассета. Его собеседник обещает сегодня же передать приятелю искомую вещицу. И как быть? Что на этот раз замыслили «непримиримые»? На первый взгляд это шарада, которую можно разгадывать до бесконечности. Что ж, это действительно загадка. Но только не для рэбовцев.

— Рупь за сто, что кассета боевику нужна не для того, чтобы народную музыку слушать, а совсем для иных целей,— говорит Алексей.

С ним соглашается подполковник Николай:

— Да, как правило, они снимают на видео свои чёрные делишки, будь то подрыв войсковой колонны или же убийство кого-нибудь из местной администрации, дабы потом предоставить своему «эмиру» наглядное доказательство и получить положенный гонорар.

Павелецкий поскрёб своей огромной ладонью щёку:

— Но ведь, как умело шифруются, гады…

Подоляк улыбнулся:

— Кстати, недавно засекли в эфире подобное сообщение, в результате чего был предотвращён теракт против главы одного из районов Чеченской Республики.

Ещё из «хитрых подразделений» в Министерстве внутренних дел существует оперативно-поисковое управление и его подразделения на местах, ОПУ — занимается слежкой. Управление оперативно-технических мероприятий, или по служебному УОТМ — прослушиванием телефонных разговоров и прочими «подслушками».

Прослушивание телефонных переговоров в большинстве случаев ведётся адресно — записываются беседы определённого абонента и, если необходимо, звонивших ему людей. Есть оперативные способы установления местонахождения любого мобильника с точностью до нескольких метров и того, естественно, кто им пользуется. Некоторое время назад силовики испытали компьютерную системе, включавшую запись при произношении определённых слов или их сочетаний: «гексоген», «героин», «джихад» и так далее.

Для проведения поисковых мероприятий в городских условиях обычно «наружка» использует и чёрные легковушки, и серебряные джипы, и белые «газели», у которых верхний «горбик» напичкан электроникой. Если вы увидите рядом подобный автомобиль, знайте, скорее всего, следят не за вами. Иначе водитель не позволил бы его засечь. Чёрные же микроавтобусы нередко используются передвижными офисами «прослушки» для перевоза персонала в милицейских погонах.

Ситуация с неизвестным абонентом, вещавшим из Алхан-Калы, прояснилась скоро. Корреспондент оказался врачом «неотложки», возвращавшейся с вызова. Тем не менее, всё это время, пока гости сидели в кунге, рэбовцы отслеживали перемещение радиоточки, покуда та, наконец, не обосновалась в одном из квадратов на электронной схеме.

— Что ж, всё сходится,— Алексей Подоляк смотрит на экран монитора.

— В этом месте и вправду станция «скорой» находится,— подтвердил хорошее предзнаменование сержант Пикалев.

Прапорщик Бурков щёлкает тумблером:

— Ладненько, эту рацию мы с контроля снимаем, но всё равно будем иметь в виду.

— Тут ведь как случается,— стал пояснять Павелецкому и Николаю майор,— сегодня этот передатчик у мирного врача, а завтра на ту же «скорую помощь» «духи» нападут и радиостанцию, как говорится, приватизируют…

— Товарищ майор,— прервал офицера один из операторов.

В эфире сквозь шорохи явственно слышен хрипловатый мужской голос. Корреспондент говорит на чеченском, однако одно слово «Борз», что переводится как «волк» заставляет насторожиться всех в кашээмке. Это позывной Абдулгапура Закарьяева.

— Попался!— радостно воскликнул Николай.

— Ты, майор,— властно заговорил Павелецкий,— выясняй до метра, где он находится, координаты мне на мобильник. А я пошёл готовить на выезд свою группу немедленного реагирования.

— Действуй, Алёша, действуй…— засобирался из машины и Николай.

 

Глава 23

Старый лис о пользе смешанных браков

Поработать по поиску милиционера Вартанова начальник войсковой разведки подполковник Николай запланировал на следующий день после разговора с Павелецким, прямо с утречка решил встретиться со своим оперативным осведомителем старым лисом шашлычником Исмаилом Мерзоевым. Тот наверняка что-нибудь да знал о редком в нынешней Чечне похищении «федерала», или мог в самые короткие сроки, не привлекая к себе никакого внимания, разузнать что-либо об этом, странном на первый взгляд, деле. С утра он проснулся в бодром расположении духа и с надеждой на успех. С улыбкой вспомнил актуальный политический сон, почему-то посетивший темные кулуары подсознания.

А приснилось подполковнику вот что. Будто сидел он на скамеечке. На улице стояло бабье лето. Приветливо светило солнце. На алее в парке нещадно избивали друг друга Джордж Буш и Михаил Саакашвили. Каждый норовил ударить друг друга побольнее, в ход шли ноги и даже монтировка. Оппоненты уже изрядно потрепали друг друга. Телохранители обоих стояли неподалёку и откровенно скучали, наблюдая за происходящим, не предпринимая никаких попыток вмешаться. Английские и грузинские крики лидеров государств перемешивались с отборным русским матом. Причём Мишико постоянно утирался своим галстуком и периодически жевал его, как удила техасский скакун. Вскоре к полю кулачной битвы подкатил одинокий кортеж украинского президента Виктора Ющенко. Он степенно вылез из машины и, увидев происходившее с нескрываемым ужасом в голосе заверещал:

— Господари, господари, мы же дружимо супротив москалей, нам нельзя жеж дратися промеж с собою!

И опасливо попытался снова скрыться в салоне державного авто. Однако Буш и Мишико во время сориентировались, бросили мутузить друг друга, и с криками:

— Через твои, мать!

Кинулись на него с кулаками и монтировкой. Успели ли вломить и прыщавому, Николай досмотреть не успел, затиликал подъём «сотик». «Видимо, не настало ещё его время по настоящему,— сонно подумал начальник разведки,— завтра досмотрю…», а, вскочив с койки и потягиваясь, провозгласил:

— Ну, просто война и немцы, какая-то…

Наспех перекусив и умывшись, Николай стал названивать старику Мерзоеву на сотовый. Телефон долго никто не включал. Терпение подполковника было уже на исходе, как в трубке раздался трескучий старческий голос:

— С самого раннего утра не даёте забыть себя бедному Исмаилу, уважаемый командир. Что за пожар у вас случился?

Николай оскалился в недоброй улыбке:

— Здоровья бы мне сначала пожелал, Исмаил, а уже потом ворчал.

— Старость не радость, ворчливым стал… Здравствуйте, конечно же, здравствуйте, уважаемый Николай. Мне шашлык начинать готовить?

— Приеду к тебе через часик позавтракать. Успеешь?

— Для хорошего гостя мангал сам загорается и шампур сам мясо берёт, конечно, буду ждать,— в голосе Исмаила, как всегда, большого энтузиазма не прозвучало, но это и не смутило Николая.

— Жди, подъеду,— подтвердил он и отключился от связи.

Вскоре белая «Нива» полетела в сторону рынка Гикало. Водитель на сей раз ехал молча, даже не насвистывал. За окнами автомобиля разворачивалась обычная картина чеченской периферии, Николай смотрел в окно и размышлял.

Ему вспомнилось четвертого октября 2003 года тот день, когда Чеченская Республика выбирала своего президента. Разведвзвод Грозненской комендатуры в тот день дежурил на блокпосту в усиленном варианте: была информация, что боевики объявили охоту на Ахмада Кадырова, стремятся сорвать выборы. Николай в тот день находился со своими бойцами. После восьми вечера на Кавказе резко темнеет, свет включать нельзя, поэтому приходится работать в кромешной мгле, ориентироваться на слух и надеяться на друзей.

Примерно в это время к блокпосту с двух сторон подъехали темная «семерка» и джип. К каждой машине проверять документы пошли по два человека. С контрольно-пропускного пункта их прикрывали несколько бойцов и два снайпера.

Внешне бумаги пассажиров «Жигулей» выглядели нормально. По документам в салоне «семерки» ехали сотрудники правоохранительных органов Чечни. Машину пропустили. Николай, тогда ещё майор, собирался войти во двор КПП, чтобы отправить дежурившим ребятам замену, открыл железную калитку, когда услышал голос одного из бойцов:

— Мужики, осторожно!

Он предупредил всех о неизвестном предмете, «возникшем» на дороге после отъезда «семерки», и в тот же миг раздался взрыв. Виктор, так его звали, был ближе всех к очагу, и ему досталась основная часть осколков взрывного устройства. Остальных ребят, которые проверяли документы, раскидало в разные стороны. Стоявший на встречной полосе джип сильно покорежило, водителя контузило.

Николая отбросило во двор, на несколько секунд он потерял сознание. Придя в себя, скомандовал:

— Взвод, к бою!

Виктор шел прямо на него, он успел прохрипеть:

— Товарищ майор, я ранен…— и тут изо рта кровь хлынула фонтаном.

Он был без сознания, когда Николай его подхватил и занес в помещение блокпоста, к фельдшеру. Когда прибыло подкрепление, Виктора, еще без сознания, увезли в госпиталь. Осколок попал ему в шею, порвал сонную артерию. Врачи сказали, что с таким ранением смерть наступает через пару минут. Боец прожил еще двадцать дней. Потом его наградили посмертно орденом Мужества.

Позже выяснилось, что самодельное взрывное устройство оставили «сотрудники правоохранительных органов», ехавшие в «семерке». Пока в темноте проверяли их документы, те через люк в днище машины спустили на землю целлофановый пакет, в котором было около двухсот граммов тротила. А, отъехав, нажали на кнопку пульта дистанционного управления с криком:

— Аллах Акбар!

И засняли подрыв на видеокамеру для предъявления к оплате. «Вот такие они и есть чечены»,— подумал Николай. Тем временем машина аккуратно подкатила к известной гикаловской шашлычне Исмаила Мерзоева. Хозяин встречал Николая, стоя в дверях своего заведения, увидев подполковника, лживо заулыбался:

— Долгожданный гость, проходите, проходите, кумандир, стол в випзале накрыт…

— Знаю я, какой у тебя випзал,— зверски улыбнулся войсковой разведчик,— давай веди, разговор есть.

И офицер в войсковом камуфляже двинулся в прогорклое пространство шашлычни. Хозяин незаметно осмотрел прилегающую местность и, пропустив мимо гостя, тоже нырнул в нутро своей харчевни.

— У вас, Николай, никогда ко мне разговоры не кончаются…

В этот раз не только зальчик шашлычни был пуст, но и старуха-барменша Мерзоева отсутствовала на своём боевом посту. Мужчины скрылись за дверью небольшой кладовки. Стол действительно был накрыт достаточно дружелюбно. Подполковник окинул взглядом помещение и привычно уселся в знакомое креслице:

— У тебя гражданин Мерзоев судьба такой разговоры со мной разговаривать, что уж тут поделать, я ведь тоже на судьбу свою трещать с тобой не жалуюсь.

— Ну, что же, к столу,— не обратив внимание на последние слова гостя, предложил Исмаил, потирая грязноватые в саже руки.

— Я уже к приёму пищи готов,— отхлебнул пива из запотевшей кружки подполковник.

— Вот и хорошо… Что привело вас ко мне в этот раз, уважаемый Николай,— озаботился в очередной раз Мерзоев.

Наспех позавтракавший в расположении разведчик вовсю уплетал сочный бараний шашлык и запивал его пивом.

— Дай поесть…

— Пожалуйста, пожалуйста,— согласился хозяин,— я подожду сколько нужно. Посетители мои ждать не будут, а вы, я думаю, не хотели бы меня потерять как близкого друга.

Глаза старика лучились неприкрытым сарказмом. Подполковник чуть было не поперхнулся, но подавил желание расхохотаться:

— Вы правы, Исмаил, что-то я расслабился, перехожу к делу. Короче, в оперативной группе Грозненского района пропал лейтенант милиции. Дезертировать не мог. Просто так куда-то уехать тоже. В общем, был человек и нету нигде. Так просто не бывает.

— А сколько дней ищут мальчика?— серьёзно спросил Исмаил, он был ещё из настоящих советских чеченцев, таких как начальник милиции общественной безопасности Грозненского ОВД полковник милиции Вагапов, и искренне не принимал кражи людей.

— Сегодня третий день.

Мерзоев задумался. Старик стал вспоминать разговоры за эти последние два дня, происходившие в его забегаловке, что-то необычное, что запомнилось бы этой самой необычностью. Николай молча ел, он понимал чувства старика и не мешал ему. Только наблюдал за мимикой старого лиса. Вот оно, старику что-то пришло на ум, физиономия его просветлела:

— Два дня назад, у меня было много народу в шашлычне. Был один молодой военный парень русский в камуфляже, может быть он и был милиционер, все сейчас ходят пятнистыми, и не разберёшь…

Николай явно напрягся:

— Ты его раньше видел, Исмаил? Как его зовут, знаешь?

— Нет, конечно, как зовут, не знаю, но раньше видел один раз. Так вот, он сидел и просто отдыхал, пил один бокал пива, ел шашлык. Потом к нему подсел какой-то непонятный парень. Вроде тоже русский, но я его постоянно вижу в компании с нашими молодыми ребятами. Он, хоть и славянин, точно не ваш. Этот второй подсел от своих чеченских друзей к тому военному милиционеру, и они разговорились. Потом налили в кружки водки, которую принёс второй, вроде стали пить. Но второй русский не пил. Совсем скоро первый русский очень сильно опьянел. И его вывели на улицу друзья второго и как будто повезли в часть или куда там. А второй уехал на своей машине. Такое было два дня назад. Может это вам поможет, уважаемый Николай?

Николай пожалел, что не захватил ориентировку с фотографией Вартанова, может быть, уже бы и первый след пропавшего милиционера нарисовался. Но что не сделано, то упущено, ничего не попишешь.

— Может и поможет,— задумчиво произнёс подполковник,— вот бы ещё номера машин фигурантов знать, но это так маниловские мечты.

— Почему же,— довольно ухмыльнулся старый лис,— мне такое дело не совсем понравилось, и я совершенно случайно записал госномер той серой «буханки», на которой увезли первого русского. Поискать бумажку?

— Сделай уж одолжение, старина,— расплылся в искренней улыбке гость.

— Я сейчас,— ответил Мерзоев и выскользнул из кладовки-випзала.

Николай не стал терять время даром, набрал мобильный номер телефона полковника Павелецкого. Когда тот подключился, не здороваясь, сразу попросил:

— Иваныч, ты мне срочно на мобильник пришли прямо сейчас фотографию твоего пропащего. Только сделай прямо сейчас.

Павелецкий среагировал сразу:

— Уже высылаю,— и отключился.

Как только открылась дверь, и в её проёме появился Мерзоев с бумажкой в руке, Николай, мельком глянув на дисплей своего мобильного телефона, приблизил его к глазам закрывшего за собой дверь Исмаила:

— Это он?

Мерзоев присмотрелся и ответил:

— Да этого паренька увезли на «уазике».

Подполковник вздохнул с облегчением:

— Давай бумажку.

Получив заветный номер, Николай собрался было уходить, ему показалось, что здесь он получил всю информацию, которую мог. Оставалось только прессануть как следует тётку Мадины и узнать, в какой аул увезли парня. Однако это оказалось не так. Мерзоев его остановил:

— Командир, не торопитесь, докушайте шашлык, допейте пиво…

И тут чутьё войскового разведчика не подвело. Он покорно снова опустился за стол и сунул в рот очередной кусок шашлыка. Исмаил не торопился. Он формулировал вопрос. Николай отхлебнул пива. Наконец, Мерзоев решился:

— Николай, у меня есть кое-какие подозрения и мысли. Выводы будут зависеть от того, что вы мне скажете.

— В чём вопрос?

— А какие сложности возникли в жизни у этого паренька, что с ним так не совсем политкорректно обошлись?

Николай не стал лукавить, он почувствовал, что вопрос действительно не праздный:

— Влюбился в чеченку-кухарку, предложил ей выйти замуж. Она вдова, детей нет, отвечает ему взаимностью. Мы подозреваем, что парня выкрали родственники этой самой Мадины. Вот с какой целью выкрали, мы пока не знаем. Очень беспокоимся за его жизнь. Парень-то нормальный мужик, жалко будет, если ни за что погибнет.

Мерзоев снова задумался, лицо его впервые при Николае было натурально печально. А в голосе не слышалось сарказма или лжи:

— Понимаете, Николай, если всё так, как вы говорите, а я почему-то вам сейчас верю, я помогу мальчику. Дело в том, что я очень терпимо отношусь к смешанным бракам. Из семерых моих детей, четверо привели в мою семью инородцев и иноверцев. Среди них есть даже один украинец, он и сейчас с нами живёт.

«Не тот ли это второй русский,— подумал подполковник,— вот старый лис…». Тем временем хозяин шашлычной продолжал высказывать свои мысли по поводу смешанных браков:

— Почти все мои дети хорошо живут в России, и даже когда можно было получить огромные деньги на строительство дома, они не захотели вернуться. Им там лучше. Поэтому я помогу этому мальчику и этой женщине, участь бездетной вдовы в наших семьях незавидная доля. Подождите меня, я сделаю несколько звонков и вернусь, а вы пока доедайте, допивайте и отдохните от своих проблем.

Мерзоев вышел. Николай радостно потёр ладони. Продолжил трапезу. Минут через двадцать Исмаил появился в комнате, на всякий, видимо, случай, уточнил:

— Мальчика зовут лейтенант милиции Эдуард Владимирович Вартанов?

— Да,— согласился гость.— Что с ним?

— Ничего страшного, он в горах, в данный момент с ним ничего плохого не должно произойти, он находится как бы в гостях. Один высокопоставленный уважаемый родственник Мадины завтра выйдет на полковника Павелецкого, командира этого лейтенанта, с приглашением в гости. Пусть не отказывается. Если у молодых всё по обоюдному согласию, я думаю, всё будет хорошо…— и Исмаил, снова став прежним Исмаилом, неприятно улыбнулся во весь клыкастый рот.

 

Глава 24

Тёща — 82-миллиметровый ротный миномёт

Когда в июне двухтысячного года сводный отряд патрульно-постовой службы МВД по Республике Коми направлялся в Чечню, личный состав вооружили девятью пистолетами Макарова, девяносто семью автоматами Калашникова на сто человек, двумя СВД, и Сыктывкарский ОМОН одолжил один РПК ручной пулемет Калашникова. При этом в хозяйственной части министерства получили два боекомплекта к этому оружию. Боекомплект к автомату — четыре магазина. В ту командировку Илья Моторин отвечал за вооружение.

Прибыли на место в селение Коби. Милиционеры знали, что этого боезапаса хватит на сорок-пятьдесят минут непрерывного боя. Первым сказал об этом вслух старший лейтенант милиции Серёга Вередов начальник связи отряда. Он говорил так:

— Илья сделай все, чтобы оружейка была полная…— а жили они с ним в оружейке, она была практически пуста.— Тогда ты уже не будешь винить себя за то, что кто-то погиб. Ты сделал все возможное, чтобы никто не погиб. Потому что все были обеспечены боеприпасами.

Моторин отвечал:

— Да, постараюсь, конечно…— и шурупил мозгами.

И командир отряда подполковник милиции Сергей Иванович Павелецкий тоже придерживался того же мнения, что боеприпасов должно быть больше чем еды и хлеба, потому что, как он говорил:

— Они не портятся.

Отряд уехал в Чечню на июнь, июль и август. Самые жаркие месяцы, как из-за солнца, так и из-за военных действий. Вместе с командиром отряда Илья начал искать боеприпасы, буквально выпрашивать их в мобильном отряде в Кизляре у других отрядов милиции, которые размещались в Шелковском районе Чечни. И, самое главное, старались их достать у войсковых частей «федералов». Их труды оказались не бесплодными. Через две недели Серёга Вередов, заходя в оружейку, радовался тому, что полки пополнились, и уже говорил:

— Вот, сейчас мы можем жить и выжить.

Гражданский человек мог так сказать про продукты и воду, что, мол, мы можем жить, а Серёга говорил про боеприпасы, что сейчас отряд ими обеспечен был в полную силу.

В двухтысячном году оперативная обстановка постоянно менялась в худшую сторону. С каждым днем было все тяжелей и тяжелей. Обстрелы пункта временной дислокации отряда случались все чаще и чаще. Интенсивнее и мощнее, сперва чеченцы стреляли из автоматов и винтовок. А затем начали стрелять и из гранатометов. И у милиционеров появилась необходимость получить более тяжелое вооружение.

Необходимость-то была, а вот оружия-то такового и не было. Бойцы вырыли капониры. Выстроили тройную преграду. Вот уже почти треть срока командировки отряд не имел потерь. Но такое положение дел в какой-то момент могло и измениться, тогда бы не спасли в бою и защитные сооружения. Необходимо было достать тяжелое вооружение.

В Чечне уже давно известно, что, где милиционеры из Коми стоят, там взяток не берут, боевиков не пропустят. Значит, получай за свою честность чуть ли не ежедневные обстрелы блокпостов. Командир отряда Павелецкий обратился к военному коменданту Шелковского района полковнику Бессмертному с просьбой обеспечить отряд двумя минометами. Так как в отряде были милиционеры, которые по армейской специальности владели этим оружием. Комендант просьбу удовлетворил и направил его рапорт в комендантскую роту. Но подписал рапорт неконкретно, а так: «Если есть возможность, выдать оружие, находящееся в резерве».

Когда милиционеры обратились к командиру комендантской роты невысокому плотному капитану, тот ответил:

— Такого оружия у меня нет.

— Но, нас же к вам комендант направил.

Тот только руками развёл и дал направление дальнейших действий:

— Вот что я вам посоветую, идите к контрактнику-ефрейтору, минометчику, и спросите у него.

Пришли, спросили. Контрактник говорит:

— Такого оружия на складе нет. Ничем помочь не могу.

Попили, как водится, чайку. И тут выясняется, что ефрейтору приглянулась форма Ильи «зеленка-камуфляж». Милиционерам такую в командировку не выдавали. Илье ее подарил друг, служивший тогда в Управлении конвоирования УИН Минюста России по Республике Коми. Он как узнал, что Моторин едет в командировку на лето и без зеленого камуфляжа, сразу же пошел на склад и выписал на себя, но на его размер и рост, добротный зеленый камуфляж «стекляшку». Вот эта самая «стекляшка» и приглянулась контрактнику так, что он сказал:

— Дари мне твой камуфляж в обмен на миномет.

Илья, не долго думая, снял с себя форму, а взамен получил миномет и пятьдесят две мины. Когда приехали в отряд, ребята увидели своего оружейника в неглиже, смеху-то было:

— Что загорать ездил?

Моторин был в одних трусах и тельняшке. Он тоже довольный смеялся:

— Да, позагорал, заодно и миномет прихватил.

И с тех пор в отряде из Коми на вооружении был восьмидесяти двух миллиметровый миномет. Его обслуживали три минометчика: Леха Романов, Синий, и Лева Буйницкий. А миномет назвали Тещей, потому что это была, как у юмориста Владимира Винокура, последняя на тёщу надежда хоть в медвытрезвителе, хоть в любом бою. На последнюю минуту в жизни, как на тещу, на последнюю «трешку» на опохмел. Романов, Синий и Буйницкий должны были долбосить «чехов» на дальнее расстояние. Что они в случае необходимости и делали.

За первый день пристрелки этот минометный расчет отстрелял все свои мины, и, чтобы получить дополнительные боеприпасы, милиционерам пришлось рассчитываться арбузами, которые им иногда давали мирные жители чеченцы. За три арбуза килограммов по тридцать Романов и Буйницкий получили около ста мин. Вот так бывает на войне. Из-за этого минометный расчет и назвали Тещей.

Миномет Илья Моторин потом снова сдал в воинскую часть. Грустно было с ним расставаться, ведь это было оружие, которое не раз спасло, ведь боевики после его обстрелов перестали на отряд нападать так часто, как раньше. Возле миномета стояли два железных столба диаметром сантиметров по двадцать, они полностью были изрешечены пулями, чеченцы так старались обезвредить минометный расчет.

 

Глава 25

Подарок от всей души

Начальник оперативной группы Грозненского района, штаб которой находился в станице Горячеисточненской, полковник Сергей Иванович Павелецкий собрал своих заместителей на совещание. Вопрос был один: на что истратить образовавшиеся от реализации зампотылом Сидорчуком неиспользованного ГСМ денежные средства? Петрович, конечно же, предлагал образовавшийся излишек поделить среди руководства на премиальные, остальные заместители по деятельности криминальной милиции Милов и милиции общественной безопасности подполковник Ветров молчали, отдав решение вопроса на откуп командиру и замполиту. Командир полковник Павелецкий сомневался на счёт премий. Что такое деньги — вода. Сегодня есть, а завтра и память о них осталась лишь в сортире. И был, по мнению замполита майора Вихрова, прав:

— Деньги что,— убедительно вещал он,— тьфу, и нету. Необходимо сделать всему личному составу памятный подарок, чтобы все запомнили именно эту командировку.

— Какой подарок можно сделать ста пятидесяти человекам сразу?— удивлённо спросил Сидорчук.— Ведь денег не так и много.

— Ну-ка, ну-ка, Валерий Петрович, твоё предложение,— вставил слово ещё один из заместителей, он же начальник штаба подполковник Сомов.

— А очень просто,— продолжил убеждать сослуживцев в своей правоте замполит,— у нас на носу наш исконный праздник, в ноябре День милиции, так вот я предлагаю всех наградить.

— И чем?— спросил Павелецкий.

— Не деньгами же…— забеспокоился мизерностью суммы в этом случае Сидорчук.

— Нет не деньгами,— согласился Вихров.— Мне доложили, что в центральном военторге Моздока появилась новая общественная награда статуса «комендантской» — медаль «В память о службе».

— И что с того?— поинтересовался подполковник Ветров.

— А вот что. Я предлагаю закупить эту медаль с удостоверениями в количестве на каждого и своим приказом наградить всех в честь праздника. Вот это, думаю, будет честь и хвала нам, как руководителям. Медаль, конечно же, как юбилейная, никакого статуса не имеет, но на кителе её иметь, лишним не будет.

В кабинете повисло минутное молчание. Нарушил его полковник:

— Ну, что решаем, командиры?

— Одобрить,— высказал общее мнение зампотыл.

— Ну, вот и славненько,— резюмировал Сергей Иванович и, обращаясь уже только к Вихрову, добавил: — Выезжаешь завтра в пять утра. За день обернёшься?

Выезд в Моздок из Чечни — это был всегда небольшой праздник. Замполит сморщил нос, заканючил просительно:

— Ну, товарищ полковник…

Остальные заместители спрятали, как говорится, в кулак улыбку. Поднимаясь с командирского кресла, Павелецкий решил:

— Хорошо, за толковое предложение и заботу о личном составе… Сомов подготовь на него боевое распоряжение на два дня…

На следующее утро до Моздока на бронированном «уазике» долетели за два с половиной часа. Сначала позавтракали в столовке неподалёку от городского рынка. Потом устроились в гостинице «Дорожная», что располагалась рядом со штабом группировки объединенных сил и средств МВД России. Там же в дежурке в оружейку сдали свои табельные стволы.

С замполитом в Моздок прибыли два прапорщика его личной охраны Василёк Колупаев и Павел Вернов, а так же водитель замполитовского «уазика» старшина Игорь Засулич, белорусский еврей, с ярко выраженной чеченской внешностью. По этому случаю, ему Валерий Петрович даже разрешил не брить бороду, чтобы в случае чего за своего у местных сошёл.

В гостинице Вихров занял единственный одноместный номер, остальные бойцы поселились в трёхместном за тонкой стенкой. Как только утрясли дела с гостиницей и отметкой в штабе группировки боевого распоряжения на обратный въезд через административную границу Чечни, направились на городской рынок и по военным магазинам. Заказов на покупку формы и всякой бытовой техники и Колупаев, и Вернов получили предостаточно.

Погода стояла замечательная. Стрелка термометра редко опускалась ниже отметки двадцати пяти градусов по Цельсию. Когда Вихров вырывался в Моздок, он старался отдохнуть в эти недолгие дни на полную катушку. Поесть шашлычков, попить пивка, искупаться в озёрах неподалёку от городских окраин. Вокруг царила непривычная мирная жизнь. По улицам ходили симпатичные девушки в коротких юбочках, приятно глазу посмотреть, на улицах было достаточно много русских людей.

Помотавшись по магазинам, сделав все необходимые закупки, искупавшись в озере, посидев пару часов в кафешке за бокалом местного разливного пива под названием «Терек» и шашлыком, взяв всё необходимое на ужин, приехали в гостиницу уже к вечеру. Валерий Петрович, зайдя в свой номер, первым делом ещё раз пересчитал удостоверения и медали «В память о службе». Количество сошлось. Поужинали общим гуртом в номере охраны и водителя. Замполит не мог себе позволить выпивать с простыми бойцами, поэтому разрешил им после своего ухода попить ещё пивка, зная, что пивом, конечно же, дело не ограничится.

Водки для себя он прикупил, чтобы не сидеть одному, позвал с собой водителя. С Засуличем он мог позволить себе выпить лишку, точно зная, что этот парень его, своего непосредственного начальника никогда не бросит и не сдаст. Игорь был человеком немного странноватым, например, вместо кокарды на камуфлированной форменной бейсболке носил красную звезду с серпом и молотом советского образца, утверждая, что это его талисман, но очень верным. И эта верность была неоднократно проверена в различных боевых ситуациях.

Был уже одиннадцатый час ночи, когда они допили поллитровку прохладнинского «Золотого уса». Засулич направился в свой номер, а Валерий Петрович расправил кровать и прилёг, намереваясь перед сном почитать купленную в привокзальном ларьке «Роспечати» пятничную «Комсомолку-толстушку». На улице резвилась стая собак. Город постепенно затихал. Почитав несколько статей о политике, спорте и кинозвёздах Вихров отложил газету, протянул уже было руку, чтобы выключить настольную лампу, как в дверь постучали. Он сел в кровати, свесив на коврик босые ноги, спросил:

— Кто там ещё?

Из-за двери неуверенно ответили:

— Это я, товарищ майор, Засулич, можно войти?

Моргунов зевнул:

— Ну, входи, что ли, там открыто…

Сначала в дверной проём просунулась довольная бородатая физиономия Игорька. Он, смущаясь в нерешительности, пожевал нижнюю губу, потом вошёл в комнату весь, не закрывая полностью за собой дверь. Выдавил из себя:

— Понимаете, товарищ майор, тут дело такое деликатное, даже и не знаю, как начать, чтобы вас не обидеть…— и снова замолк.

Это уже начинало раздражать Валерия Петровича. Сон как рукой отвело. Он, правда, пока незло рявкнул:

— Ну, что ты телишься, как навозная муха на варенье, что там у тебя?

Засулич расплылся в ещё более смущённой улыбке:

— У меня подарок для вас…

— Какой подарок?— искренне удивился Вихров.

— Ну, вы же сделали для нас всех доброе дело…

— Какое?

— Для всех приобрели медаль «В память о службе», это ведь великое дело для пацанов, это ведь такой подарок, вторую войну воюем, а кроме нагрудных знаков многие ещё ничего, хоть и заслужили, не получили, а тут целая медаль… Может быть, она для большинства будет единственной за всю службу в милиции, и за все командировки в Чечню.

В коридоре за дверью раздался подозрительный шорох.

— И что?— начинал терять терпение замполит.

— Вот, мы и решили всем личным составом огневых взводов скинуться и сделать вам ответный подарок… на всю ночь. А то мы все полгода, так сказать, в отрыве от семьи…

— Ну и…— не понял майор.

— Ну и вот, купили вам подарок на всю ночь…

Засулич высунулся в коридор и торжественно объявил:

— Входи, что там топчешься… Она уже и душ приняла…

Наконец, в дверной проём вошло нечто женского пола завёрнутое в пёстрое гостиничное полотенце. Оторопевший Валерий Петрович накрыл голые ноги в цветастых семейных трусах одеялом, и оглядел с босых ступней до макушки «подарок» судьбы. Женщине было явно около сорока, она была коротконога и довольно крепко упитана, голову покрывали покрашенные в неестественно блёсткий чёрный цвет короткие волосы, миловидное лет десять назад лицо всё было покрыто венозной алкогольной сеточкой. Короче говоря, существо показалось страшным, как атомная война. Вихров, на мгновение, представив стоявшую перед ним в полотенце женщину под своим одеялом, внутренне содрогнулся, остатки сна тут же улетучились. Видимо, проститутка была из самых дешёвых плечевых шалав. «Да,— подумал, Валерий Петрович, непроизвольно покрываясь гусиной кожей,— только на такую и хватило мизерных общаковых денег».

— Разрешите мне пройти?— ужасно улыбнулась девушка.

— Нет, не разрешаю!— почти взвизгнул, подскочив в кровати, Вихров.— Засулич, ты, что себе позволяешь, сволочь, а?!

— Я хотел, как лучше… я без задней мысли… от всей души… мужики хотели, чтобы я вас хорошо в ресторане угостил, но что такое жрачка… и я решил вам женщину на ночь купить… я…

— Пошёл вон!— заорал майор, давясь от нервного хохота,— Я тебе покажу завтра кузькину мать, он решил на всю ночь… Сволочь…

Ночные посетители мгновенно ретировались, и в коридоре всё ежесекундно затихло. Валерий Петрович дал волю обуревавшим его эмоциям, он гулко с надрывом и внутренним кашлем расхохотался. Ну, какой уж теперь сон. Комичность ситуации и одновременная трогательность ситуации, ведь ему весь личный состав решил сделать подарок, тронула заскорузлую замполитскую душу до самой глубины. Помотав головой и удержав готовую выкатиться из левого глаза непрошенную слезинку, замполит снова взялся за чтение газеты. Спустя минуту в соседнем номере методично в стену заколотила спинка кровати.

— Ну, как же,— сказал сам себе Валерий Петрович,— не пропадать же добру… Ну-ка, ну-ка…

И он поднёс руку с часами поближе к глазам, машинально засёк время. Первый сеанс завершился.

— Минута, десять секунд… Ха-ха…

Через какое-то время начался второй сеанс, который продлился ещё короче.

— Минута, ноль пять секунд… Вот кролики. По дому соскучились охламоны,— тепло подумал майор Вихров,— что ж дело-то молодое…

Он отложил газету, выключил настольную лампу, и вскоре под мерное стуканье спинки кровати в соседнем номере в стену, словно под стук вагонных колёс долгожданного воинского эшелона, уносящего его домой, мирно заснул, полностью выпитый и удовлетворённый прошедшим днём.

 

Глава 26

Приезд пленника в горное село

За свою недолгую жизнь Эдик Вартанов смог усвоить одну непреложную истину о том, что всё в этой жизни когда-нибудь да кончается. Прав был великий царь Соломон, когда заказал две надписи на своём кольце: «Это всё пройдёт»— снаружи, «И это всё тоже пройдёт»— внутри. Хотя вонючие бараньи шкуры лежали на нём довольно плотно, что несколько мешало свободно дышать, он уже мог различать, что за окнами везущего его в горы «уазика-буханки» полностью рассвело.

Пленители в основном молчали, а если и разговаривали, то на чеченском языке. Эту речь лейтенант милиции не понимал. Замполит майор Вихров, конечно же, раздал в огневые роты для изучения русско-чеченские разговорники, выпущенные в свет Министерством внутренних дел России для своих сотрудников. Но кто в серьёз отнёсся к навязанным занятиям. Да никто, и он в том числе. Попробовал, правда, попрактиковаться с Мадиной, кухаркой, работающей в их солдатской столовой, но та только улыбалась, скромно опустив красивую голову, и ничего практически не говорила. В общем, не помогая обучению чеченскому языку нисколько.

Пока его везли по тряским горным дорогам, Эдик всю жизнь свою сумел осмыслить. Кое-что понял в ней по иному, кое-что постарался забыть, сгорая от стыда. Самая страшная пытка не физическая, это он уже понял, за всю дорогу его практически не били, так только пнули для острастки несколько раз, и всё. Самая страшная пытка — пытка неизвестностью. Кто и куда его везёт, зачем, что с ним будет в ближайшем будущем? Вот те вопросы, которые всю дорогу не давали парню покоя. А главное, чем же он вызвал к своей персоне такой неожиданный для лейтенанта оборот.

Из всех женщин на свете только две сейчас стояли перед его глазами. Это мама, которая осталась одна после смерти отца, и каким-то волшебным образом переменившаяся к сыну после этой самой смерти мужа. И… Мадина.

— Мадина,— прошептал он насколько мог сделать это завязанным ртом загадочное, красивое и совершенно непонятное имя.

Чем эта женщина, которая была его несколько старше, покорила сердце паренька из дальней северной Тмутаракани, он спрашивал себя и не находил ответа. Да она была сказочно красива, но она уже была несколько лет вдовой, её миниатюрная фигурка была еле различима за котлами с кашей на высоких электроплитах. Чёрные смоляные волосы всегда аккуратно убраны в небольшой хвостик на затылке. Как симпатично свешивался с её головки безразмерный поварской колпак. Да и, вообще, во всём белом одеянии халате и обязательном, требуемом доктором майором Зольниковым фартуке, она была так воздушна, так мила и очаровательна, что Вартанов во время завтрака, обеда и ужина не мог мимо неё пройти просто так, чтобы не заговорить, не привлечь её внимание к своей персоне.

Он ей даже однажды, выпив в кубрике водки с командирами отделений своего огневого взвода, предложил выйти за него замуж… Но Мадина молчала, Мадина не отвечала на его робкие ухаживания просто никак. Она их как будто бы и не замечала. Помощь, воды помочь принести, принимала, десять литров привозной воды, десять литров бесплатных с ПВД их оперативной группы в баклашках по пять, пару раз разрешила чаю попить под присмотром строгой тётки старухи. Вот и вся история их взаимоотношений. Жаль, что он не смог попрощаться с Мадиной, может это его последние часы жизни…

Кому же и зачем он всё-таки понадобился? Может эти парни там над ним сидящие в салоне «буханки» — кадыровцы? Много всего он знал об этой категории силовиков на Северном Кавказе.

В Чечне подразделения из Республики Коми известны принципиальностью и неподкупностью. Есть приказ, и они его четко выполняют. Из-за этого не раз возникали разногласия со службой безопасности президента.

В ряды «кадыровцев», как в народе их прозвали, брали и бывших боевиков, которые сами сдались и попали под амнистию. А на закон и порядок у кавказцев несколько другие взгляды, чем у «федералов». В некоторых случаях для них наличие или отсутствие документов вовсе не важно. Однажды «кадыровцы» пытались провести через блокпост, охраняемый бойцами лейтенанта Вартанова, кирпич. Груз был без документов, естественно, его не пропустили. Ни уговоры, ни угрозы не помогли. Тогда «кадыровцы» окружили блокпост и, угрожая оружием, потребовали груз пропустить.

Его взвод только сменился, едва отъехали от пропускного пункта, так что занять позицию в окопах, вырытых неподалеку от блокпоста, труда не составило. «Кадыровцы» поняли, что оказались между двух огней, и их воинственный пыл тут же угас.

Еще одна стычка со службой безопасности Кадырова произошла из-за нефти, из-за которой, как думал Эдик Вартанов простой милиционер из Сыктывкара, и началась эта война.

Его бойцы обнаружили в нефтепроводе «краник», через который нефть утекала «в неизвестном направлении». Руководство оперативной группы Грозненского района отправило рабочих убрать врезку, но примчались «кадыровцы» и прогнали их. После этого вместе с рабочими на место приехал Воркутинский ОМОН, и кран рабочие все-таки убрали. В это время бойцы слышали переговоры по рации:

— Ладно, пусть убирают. Мы им два сюрприза приготовили!

На базу в станицу Горячеисточненскую ехали, совместно с вызванным Воркутинским ОМОНом, соблюдая все меры предосторожности, ждали обещанного подарочка. Фугас взорвался прямо перед БТРом. Его осколками слегка поцарапало нескольких ребят. Второй «сюрприз», видимо, не сработал.

А однажды жизнь его бойцам спасла только счастливая случайность. Несколько милиционеров дежурили на дороге, пятнадцать человек на крыше блокпоста обустраивали снайперскую позицию, а один снайпер их прикрывал. Он-то и заметил на крыше заброшенного дома, стоявшего в паре сотен метров от КПП, дымок. Через мгновение раздался сильный удар о стену блокпоста. Находившиеся на крыше мгновенно заняли оборону. Но больше ничего не происходило. Осторожно осмотрев территорию вокруг КПП, Вартанов с подчинёнными обнаружили расколовшуюся на две части гранату от противотанкового гранатомета.

— Вот ни хрена себе,— удивились ребята.

Вартанов скомандовал:

— Внимание, развернуться в боевой порядок, посмотрим, что там за стрелок нарисовался!

Быстро провели зачистку окружающей КПП территории, и на крыше дома, где снайпер заметил дымок, обнаружили установленный боевиками гранатомет с дистанционным управлением. Видимо, тот, кто нажимал на кнопку пуска, находился недалеко и видел, что на крыше блокпоста много бойцов. Им и предназначалась граната, но она хвостовым оперением задела провода, которые соединяли КПП и минное заграждение. В результате гранату развернуло, и она боком ударилась о стену. От удара ее разломило на две части и взрыва, который мог унести несколько жизней, к счастью, не произошло. Повезло.

В то, что эта война когда-нибудь закончится, Эдик Вартанов верил. Это во время первой кампании местные жители к «федералам» относились враждебно, как к оккупантам. Сейчас все сильно изменилось. Города очищают от мусора, строят новые дома. И люди стали другими. Доверяют российским военным и милиционерам, бывает, что заранее предупреждают о нападении боевиков.

Да и сами его бойцы не раз делились своим сухим пайком с местным населением.

Если людям дать работу, то большинство минизаводиков по перегонке нефти исчезнет. И бандитизм тоже. В конце концов, члены незаконных бандформирований поймут, что гораздо безопаснее сидеть дома с женой и детьми и честно трудиться, чем зарабатывать деньги, убивая других. Тем более, частенько это бывают фальшивые деньги. Из-за них еще кто-нибудь из своих может нож в спину вонзить.

Вартановские размышления прервались неожиданно, что-то произошло снаружи «уазика». Он стал передвигаться как-то по иному. Машина остановилась. Эдик услышал снаружи гортанные голоса. Видимо, распахнулись ворота, и «буханка» вкатилась во двор какого-то дома. Ехавшие с ним вышли из машины и стали разговаривать со встретившими их людьми. Ни одного русского слова лейтенант не распознал. Потом всё стихло. И снова на милиционера навалилась мука неизвестности.

Его словно забыли, время шло, мимо машины ходили какие-то люди, во дворе блеяли и кудахтали животные. Резко перекрикивались несколько женщин, молодых и старых, видимо, занимаясь хлопотами по домашнему хозяйству. Сколько прошло времени, сколько раз Вартанов отключался, а потом снова приходил в себя он не мог сообразить. Только вдруг ощутил, что световой день закончился, вокруг машины образовалась тягостная тишина. Всё тело неимоверно затекло, хотя он пытался двигаться, чтобы разогнать кровь. Нестерпимо хотелось слить из организма лишние воды.

Вдруг рядом с машиной раздались шаги нескольких человек. Они сначала говорили по-чеченски, а затем перешли на русский:

— Эй, ты живой ещё там, а русский богатырь?

Вартанов затаился. Другой голос ответил:

— Да что с ним сделается русским бараном, молодой, здоровый, пахать на нём и пахать.

В разговор включился третий:

— Нет, брат, мы на нём пока пахать не будем, нам же сказано, что он у нас пока как бы гость что ли.

— Канечно, ведь целый лейтенант… милиции…

С лейтенанта скинули шкуры, развязали руки, сняли повязку со рта, надели на голову чёрный целлофановый мешок и вытащили из машины. Ноги Эдика слушаться отказывались, он только постанывал. Поэтому его поволокли, видимо, в сторону дома. Затем они поднимались по ступеням. Шли по какому-то короткому коридору, перед пленником открывались три двери подряд. Вскоре процессия остановилась. В комнате остался один человек, Эдик это почему-то почувствовал. Он снял с «как бы гостя» мешок. В глаза ударил яркий свет. Человек подождал, когда глаза Вартанова привыкнут к свету. Потом заговорил:

— Открывай глаза-то, не съем.

Лейтенант подчинился. Он стоял в маленькой чистой комнатке без окон всю обстановку которой составляли застеленная постельным бельём кровать, стол с какой-то едой и два стула. Перед Вартановым стоял молодой парень с редкой бородёнкой, чем-то неуловимо напоминающий, как показалось милиционеру, Мадину. Он осмотрел саркастически Эдика и продолжил:

— Ведро для нужды под столом, еда на столе, кровать застелена, располагайся пока… Как это у вас там говорят, утро вечера мудренее…

 

Глава 27

На христиан наехали…

Павелецкий стоял в пахнущей свежей краской церкви и смотрел на привезённый из Сыктывкарской и воркутинской епархии иконостас. Он всегда приходил сюда, после любой боевой операции, удачной или не очень, большой или скоротечной. Ему было необходимо присутствие рядом этих икон, этих просветлённых ликов, это спасало душу, успокаивало сердце… Он помнил, как договаривался с коммерсантами своего города о том, чтобы приобрели сруб большой бани со всеми деревянными деталями. Сруб привезли в Чечню вместе с остальным воинским скарбом, за два месяца подняли из него часовню. Но пуста она была без иконостаса, а сейчас настоящая церковь.

Ключ от их комендантского маленького храма хранился у замполита майора Вихрова, и открывал Валерий Петрович его по церковным праздникам в случае, если приезжал настоятель Грозненского православного собора отец Варлаам. Замполит он и есть замполит — ему душами бойцов и заниматься. Вот и сегодня батюшка обещался быть, провести службу.

Рация на поясе полковника сообщила голосом дежурного на КПП о прибытии гостя. Вскоре за спиной Павелецкого бесшумно распахнулась дверь часовни, вошёл священник. Наложил на себя несколько крестов, поцеловал центральную икону иконостаса и только тогда обратился с приветственными словами к Сергею Ивановичу:

— Здравствуйте, Сергей Иванович.

— Здравствуйте,— ответил Павелецкий и не поцеловал, а неумело пожал руку батюшки.

— Вот видите, душа радуется, какое вы святое дело сотворили, храм построили посреди мусульманского мира…

Отец Варлаам окинул взглядом помещение.

— Да уж, стоило нам кровушки, возвести…— согласился Сергей Иванович.

Священнослужитель улыбнулся:

— За ваши труды вам и воздастся… Вот и иконостас какой замечательный по всем церковным канонам у вас теперь есть.

Полковник с гордостью осмотрелся:

— Отец, вы, когда службу проведёте, когда вам личный состав предоставить?

Отец Варлаам открыл свой походный чемодан, с различного рода необходимыми в полевых условиях церковными принадлежностями:

— Если можно, прямо сейчас и проведём.

— Хорошо,— сказал Павелецкий и направился к выходу,— минут через десять все будут здесь.

— Только не строем,— улыбнулся ему в спину святой отец,— по желанию, кто захочет…

— Так и будет,— пообещал ему начальник оперативной группы и вышел на крыльцо.

Вскоре в небольшое помещение военно-полевого православного храма набились почти все из отдыхающей смены огневых рот. Офицеры руководства и специалисты стояли рядом с крыльцом, слушая молебен с улицы. По округе быстро растёкся запах ладана и восковых свечей.

Отец Варлаам творил требы и молился:

— О Присвятая Владычица Дева Богородица Царица неба и земли вопли вопиющие душе моей и грешную молитву мою Причистая матерь Божия за чада моего болящего, раненого ворогом, прими. Будь ему всегда спутницей и на всякое время сопровождай и ограждай его святыми Ангелами. Укрепляй его бодрствующего, оберегай его сияющего, утешай его плачущего, ободряй его унывающего. Избавляй от скорбей, освобождай от клеветы, воздвигай немощно, побеждай вопеющих против него бесов и в смертной опасности помогай ему. Ежедневно являй ему страшным для видимых и невидимых врагов, чтобы они знали, что он твой раб, Богоматерь, и поклонение рождающая Бога и Царя, которому подобает честь во веки веков. Матерь Божия умягчи сердца злых человек, восставших на него. Ты ведаешь все тайны души его. Воззри милостиво на него с небеси, облегчи его страдания, покрой его покровом своим, посети своею небесною милостью. Пошли благословения на дела его и дай ему невидимую помощь и святыми своими молитвами даруй ему смирение, самоукрашение, терпение, кротость, целомудрие и покрой его от всех видимых и невидимых врагов. Аминь…

Слушая батюшку, Павелецкий мысленно унёсся в далёкий Сыктывкар. Он, стоя почти у выхода из часовни, видел затылки старшего лейтенанта Андрея Курилова и капитана Егора Артюхова, которых знал давно и взял с собой в полугодичную командировку, как людей, на которых мог положиться в любой сложной ситуации. У него с ними была одна служебная история, связанная с делами церковными.

Празднования по открытию часовенки и освящению фундамента нового строящегося храма Господня посреди столичного города регионального значения Сыктывкара на исконно историческом месте снесённого во времена смуты двадцатых годов прошлого века Стефановского собора, преподобного Стефана Пермского крестителя Коми края, решено было провести в дату шестьсот двадцатилетия стефановской письменности. Мероприятие было подготовлено на правительственном уровне, приглашен сам Патриарх всея Руси Алексий второй и иже с ним свита московских чиновников различного ранга. Готовились к посещению республики столь именитыми гостями все, в том числе и местная милиция, на плечи которой легла личная охрана священника и его московского окружения.

Было около одиннадцати часов утра, шёл мартовский пушистый снег. Видимость была почти нулевой. На стрелковой позиции двенадцатиэтажного дома напротив строящегося храма ожила переносная рация:

— «Третий», доложи «первому»…

Сидевший возле слухового оконца снайпер, не выпуская из рук СВД, поднёс рацию к губам:

— «Третий» «первому», обстановка на «пятёрочку».

Рация ожила снова:

— «Второй», доложи «первому»…

В эфире раздался голос ещё одного снайпера, сидевшего в чердачном помещении такой же двенадцатиэтажки напротив заложенного храма только с другой стороны:

— «Второй» «первому», обстановка также на «пятёрочку».

Тогда руководителем снайперской группы как раз и был ещё майор Сергей Иванович Павелецкий. Он всегда связывался сначала с последним и только потом с первым своим подчинённым, и с чем это было связано, никто не мог объяснить даже, наверное, он сам. Номера снайперского расчёта давно уже были распределены напостоянку, несли службу они этой группой уже несколько лет. Бронированная милицейская «буханка», из которой Павелецкий осуществлял контроль за спецоперацией, стояла неподалёку от стройплощадки, прямо под рекламным щитом с надписью «Построим народный храм на народные деньги!». Он снова вышел в эфир:

— «Третий», «второй», отбой связи, гости прибудут ориентировочно через пять минут, готовность номер один, ребята, работаем…

Вскоре площадь перед часовней заполонила разномастная толпа. Подтянулись ребята из патрульно-постовой службы, оцепили людское море по периметру. Спустя минуту к месту будущей церемонии освящения строительства храма подкатили несколько правительственных машин. Появились Глава республики, патриарх, охрана, свита… Рации в снайперских «гнёздах» ожили голосом Павелецкого:

— Готовность минус ноль! Готовность минус ноль!

Люди внизу даже и не догадывались, что все их перемещения отслеживаются и фиксируются в оптические прицелы снайперской группы. Мероприятие шло своим чередом. Говорились речи, читались молитвы, пелись песнопения. Продлилось оно около часа. После чего представители мирской и духовной властей уехали на званый обед, затем планировалось в аэропорт и спецрейсом на Москву. А «второй» и «третий» оказались в командирской «буханке».

— Ну, что устали,— спросил майор.

— Устали,— согласился «второй» и снял с головы маскировочную шапочку.

Вторым номером в снайперской группе выступал старший лейтенант Андрей Курилов, высокий широкоплечий блондин с добродушным прибалтийским лицом. Третьим был капитан Егор Артюхов. В противоположность своему товарищу невысокий худощавый брюнет с кудряшками на голове. По жизни они дружили, хотя служили в разных подразделениях Курилов командиром взвода отряда милиции особого назначения, а Егор инспектором в отделе по боевой и профессиональной подготовке в аппарате министерства. Артюхов тоже снял шапочку:

— Видимость из-за снега была хреновая, глаза устали, а так ничего…

Они уложили разряженные стволы в кожаные чехлы, уселись поудобнее, расслабились. «Буханка» тронулась в путь. Трое суток неусыпной охраны прибывших в Сыктывкар гостей давали о себе знать. Оба снайпера не сговариваясь, зевнули.

— Ничего, хлопцы,— ободрил Сергей Иванович,— недолго осталось.

— Сколько?— уточнил капитан.

— Ну, считай, сейчас они отобедают, часа полтора, а мы у меня в кабинете кофейку хлебнём, после обеда полчаса на разговоры, а мы в это время выдвинемся и займём позиции в районе аэропорта, затем они к самолёту и адью. Затем у нас с вами подведение итогов спецоперации, а потом по домам…

Курилов почесал переносицу:

— Нам отгулы положены?

— А как же, законных два дня отсыпных.

— Это хорошо…— снова не удержался от зевка Артюхов.

Спустя четыре с половиной часа «буханка» привезла Андрея и Егора к подъезду дома, где на втором этаже располагалась однокомнатная квартира Курилова. Взявшись за ручку двери, он спросил:

— А что, Артюха, может по соточке, и в школу не пойдём?

Егора долго уговаривать не пришлось:

— Андрей, прямо в желудке щемит, хочется горячей варёной картошки, солёной жирной селёдочки и… двести граммов водки, а, может быть, и все триста…

— Ну, вы, мужики, даёте,— встрял в разговор водитель,— трое суток не спали, а потом ещё пьянствовать… Откуда такое здоровье?

Но на его глупый вопрос друзья внимания просто не обратили, и он повис в воздухе, как голубиный спрыск на лобовом стекле «уазика». За что, впрочем, водила ни в коем разе не обиделся, знал, сейчас пацанам не до него. Курилов распахнул боковую дверцу:

— Егорушка, не вопрос… Картоха есть, селёдка есть, водка есть…

— Да-а, красиво жить не запретишь…

И они оба вывалились из «уазика», направились к подъездной двери. В данный момент исторического времени старлей Андрюха Курилов холостяковал, жена его Наталья уехала на месяц к маме, так что можно было без каверзных вопросов женской половины человечества попить водки, поорать «Чёрного ворона», а потом завалиться с чистой совестью праведника спать часов на десять-двенадцать. Жена Артюхова знала, что он на спецзадании, а это значит, денька два у него в запасе ещё было. Опытная Светка начинала разыскивать супруга только по истечении двух дней и не раньше после официального окончания любой командировки.

Они вошли в квартиру, быстро сняли верхнюю одежду и, не сговариваясь, приступили к давно сложившемуся ритуалу. Перед диваном поставили две табуретки, получился импровизированный журнальный столик. Далее на кухне Андрей занялся чисткой селёдки, а Егорка приступил к ошкуриванию картофелин. Вода в кастрюле вскоре закипела, земляные яблоки приступили к варке. На табуретках стояли три тарелки с толстыми колхозной нарезки ломтями чёрного хлеба, соблазнительной стриптизированной атлантической сельдью пряного посола и лоснящимися от горького целебного сока кругляками покрошенного в салат репчатого лука. Картину милицейского изобильного застолья завершали две разной пузатости и роста хрустальных рюмашки и запотевшая из холодильной морозилки беленькая. Слюнки кап-кап, а не картина маслом… В завершение описанной красоты хочется напомнить, что из кухни тянуло приятным запахом варившейся на медленном огне картохи.

Артюхов и Курилов уселись на диване. Старлей в качестве хозяина фазенды взял в руки пульт управления и включил стоявший напротив дивана телевизор, который предъявил их взору местные новости, крутившие сюжет об освящении Патриархом всея Руси строящегося храма Стефана Пермского.

— Ты глянь,— позевывая, сказал капитан,— а по телику это как красиво получилось…

— Загляденье…— ответил Курилов.

С минуту непроизвольно, но профессионально, словно в окуляр оптического прицела они поизучали толпу на предмет наличия в ней террористов-смертников. Затем Егор будто очнулся, встряхнулся всем телом и, устремив указательный палец в потолок, философски произнёс:

— Наливай по первой, пока картоха варится!

Водка вяло забулькала по рюмкам. С телеэкрана слышалась мерная, приятная и гипнотизирующая своей спокойной уверенностью речь Патриарха:

— Во имя Отца, Сына и Святого Духа благословляю рабов Божьих, начавших святое дело возведения храма…

Мягкий удобный диван, разморившее, размягчившее как пластилиновую замазку на солнцепёке, сознание тепло квартиры, запахи пищи и налитой в рюмки водки — сделали своё дело… Мускулистые тела размякли, головы безвольно откинулись на высокую, будто в самолёте, спинку дивана. Руки расслабленно легли вдоль натруженных за трое суток суматохи тел, в комнате послышался справедливый в четыре сопелки заслуженный уже часа три назад разноголосый храп.

Сознание старлея Курилова вынырнуло из сонной неги в окружающую действительность оттого, что во входную дверь одновременно звонили и колотили, видимо и руками, и ногами. Он вскочил, сознание ещё полностью не включилось, а тело уже действовало. В комнате плотным туманом клубился синевато-чёрный дым, запах гари вернул сознание к действительности. Андрей рванулся в коридор, глянул в глазок. На площадке перед его дверью стояли несколько человек в пожарных балахонах и касках. Замки щелкнули. В дверной проем, отстранив с пути хозяина, ринулись несколько огнеборцев. Один из них остановился и кричал, чуть ли не в самое ухо Курилову:

— Что тут у вас случилось?

— Я не знаю,— искренне отвечал хозяин квартиры,— а что?

— У вас с кухни дым валит, соседи вызвали нас, пожарную охрану…

— А…— только и смог ответить Курилов.

И они оба опрометью побежали на кухню, где уже громыхали чем-то несколько пожарных. Пробегая мимо комнаты, Андрей краем глаза заметил, как двое дюжих пожарных, свалив бедного худышку Егорку с дивана на пол, пытались насильно сделать ему искусственное дыхание и нацепить ему на испуганную физиономию громоздкий аппарат принудительного дыхания. Артюхов, конечно же, отбивался, как мог, но в руках профессионалов своего дела, это было бесполезно. Не успел Андрей добежать до своей кухни, как оттуда стали выходить уставшие пожарные, задымление стало заметно рассеиваться. Давешний офицер, видимо, старший пожарного наряда, снова остановился рядом с Куриловым, стал его незло отчитывать:

— Что же вы это так допустили, что у вас на кухне, на газовой плите кастрюля с едой выгорела?

Хозяин погоревшей квартиры молчал. Старший пожарный принюхался к лицу Курилова.

— И трезвый вы, вроде, алкоголем от вас не пахнет, а такое безобразие допускаете…

— А, сейчас, сейчас, погодите,— непривычно засуетился Андрей,— вот, смотрите…

И он, достав из кармана своё служебное удостоверение, предъявил его старшему пожарному, объясняя ситуацию:

— Мы с товарищем после суток, хотели перекусить, поставили вариться картошку, да случайно заснули…

И добавил ну совсем уж из ряда вон по своей ментальности:

— Вы простите нас, мы больше так не будем…

Пожарный заглянул в удостоверение:

— Ну, что ж вы так, товарищ старший лейтенант милиции Курилов, нужно быть осторожнее, а задохнулись бы во сне от угарных газов насмерть…

Андрей скорбно стоял, опустив голову, не зная, что ответить на столь серьёзное заявление. Спас его от дальнейших унижений подбежавший к старшему наряда подчиненный:

— Этого госпитализировать будем?— зычно спросил дюжий пожарюга, указывая толстым пальцем правой руки на скрученного в одеяло с дыхательным аппаратом на лице лежащего на носилках Егора,— больно живо сопротивляется, может так оставить, без госпитализации?

— Это тоже ваш?

— Так точно,— на всякий случай по военному ответил Андрей,— это капитан милиции Артюхов…

— Оставляйте его,— приказал старший пожарный.

Вскоре пожарные машины с воем сирен покинули их двор. Друзья сидели на диване перед перевёрнутыми в пылу сражения с пожарными табуретками, рассыпанными по полу продуктами и разлитой водкой. Казалось, что праздник был безвозвратно испорчен.

— Картошечки с селёдкой ему захотелось…— с ноткой упрёка в голосе произнёс хозяин разгромленной квартиры погорелец старлей Андрюха Курилов.

Помятый в пылу спасания пожарюгами капитан Артюхов хрипловатым голосом ответствовал:

— Не дрейфь, Андрюха, сейчас всё поправим…

— Что я Наташке скажу,— горевал комвзвода.

Егор нащупал в кармане мобильный телефон, набрал до боли знакомый номер, когда трубку на том конце сняли, радостно заговорил:

— Привет, Светланка, короче говоря, у нас всё закончилось без приключений. Скоро буду дома. Ты там, короче, свари картошки, почисть селёдки, лучка порежь, я через полчаса приеду домой, не один, с Андрюхой Куриловым… Сделаешь? Вот и молодца… Вот и молодца…

Он отключился. Оба снайпера старлей Андрей Курилов и капитан Егор Артюхов молча поднялись и направились в единственное не пострадавшее от несерьёзного пожара место в квартире — прихожую, одеваться. Жизнь ведь она что, продолжалась, мать её ети, отстрелялись же, в конце концов, без технических накладок и происшествий, даже, как это говорится, без единого выстрела… Так, что даже зануда Павелецкий остался доволен.

Когда обряд завершился, и просветлённые бойцы разошлись по кубрикам спальных помещений, в храм вошло руководство оперативной группы. Батюшка осветил их крёстным знамением, окропил святой водой, тоже и им прочёл несколько молитв. Окончив священнодействовать, отец Варлаам стал собирать свои принадлежности в чемодан.

Павелецкий обратился к нему:

— А теперь, батюшка, пойдёмте, в столовую, перекусим.

— Не откажусь,— просто ответил тот.

В офицерском зале солдатской столовой собрались минут через пятнадцать. За командирским столом повара накрыли Павелецкому и отцу Варлааму. Заместители Владимир Алексеевич Сомов, Василий Анатольевич Бодров, Сергей Дмитриевич Милов, Валерий Петрович Вихров, Семён Петрович Сидорчук расселись за приставным столом. Отец Варлаам перекрестил столы с пищей, окинул всех взглядом и произнёс:

— Поблагодарим Бога за пищу данную нам…

— Да, да,— быстро согласился с ним Павелецкий,— присаживайтесь, покушаем, что Бог послал.

За приёмом пищи вели разговоры на богословские темы. Вихров со свойственной ему апатичностью бесцветно вещал:

— Вопрос о соотношении традиционных ценностей и прав человека связан сегодня, прежде всего, с выяснением отношений с, так называемой, христианофобией.

Начальник штаба Сомов вскинул к потолку указательный палец:

— Ибо сегодня европейский либерализм, точнее, идеология прав человека направлена, прежде всего, против христианских ценностей, христианского учения о человеке и семье, христианской морали.

— Вы правы, товарищ подполковник,— встрял в разговор Василий Анатольевич.— И здесь и у православия и у католицизма один враг — однополые браки, эвтаназия, тотальная секуляризация бытия человека, размывание национальных чувств.

Зампотыл Сидорчук, словно очнувшись от процесса поедания, тоже не остался в стороне:

— Это вы о «голубых» что ли?

— Фу, Петрович, тут же батюшка,— окоротил капитана Сомов.

Отец Варлаам улыбнулся:

— Ничего, ничего, разговаривайте, не смущайтесь…

Не замечая строгих взглядов Павелецкого, Валерий Петрович выплеснул на зампотыла всю свою пролетарскую ненависть:

— Вечно ты, Петрович, воздух портишь…

Юный Милов, заместитель полковника по криминальной милиции, со свойственной этому возрасту запальчивостью подвёл некий итог импровизированному совещанию на богословскую тему:

— Христианофобия, христианофобия… Да просто на христиан в современном мире мусульмане наехали…

Провожать батюшку к стоящей у КПП «Оке» вышел только Павелецкий. Прощаясь, отец Варлаам пожал ему руку, поблагодарил за гостеприимство и вручил небольшую иконку в виде складывающейся открытки со словами:

— Сергей Иванович, меня не покидает какое-то тягостное чувство, даю вам эту молитву, читайте её два раза в день, утром и вечером. Договорились?

— Обещаю,— качнул головой полковник.

— Вы не покаялись, не причастились…

— Это плохо?

— Да это плохо,— произнёс батюшка, печально глядя прямо в глаза Павелецкому.— Мне почему-то кажется, что в вашей семье происходит что-то не совсем правильное, такое, с чем вы сможете не справиться без божьей помощи, понимаете?

Сергей Иванович приобнял священника:

— Прорвёмся, батюшка, и всё равно мы всех победим!

Уже находясь в своей жилой комнате, он устроился поудобнее на кровати, развернул иконку и прочитал: «Молитва Богоматери о семье. Владычица Преблагословенная возьми под свой покров семью мою, всели в сердца чад моих мир, любовь и неприкословие всему доброму, не допусти никого из семьи моей до разлуки и тяжкого расставания, до неисцельных болезней и преждевременныя и внезапная смерти. А дом наш и всех нас, живущих в нём сохрани от огненного запаления, воровского нападения, всякого злаго обстояния истрахования и диявольского наваждения, да и мы купно и раздельно, явно и сокровенно будем прославлять Имя Твое Святое всегда, ныне и присно, и во веки веков. Аминь!»

 

Глава 28

Приглашение в гости Хамизом

Солнце садилось за узкой кромкой каменистого хребта. Царапнуло животом по его склону. Полковник Сергей Иванович Павелецкий зорким глазом смотрел в том направлении. Окинул взором неприметную в лучах заката «кукушку», в которой несли пост несколько бойцов огневой роты и дежурный офицер. Он видел, что оконце-бойницу, затмила тень. Показался кто-то из бойцов с биноклем. Осмотрел окружающую небольшую равнину, на которой располагалась станица Горячеисточнинская, горный массив. И, видимо, оставшись довольным осмотром, боец скрылся в темени «кукушки».

Павелецкий поднял рацию к губам:

— «Десятый» («кукушка»), доложите обстановку «ноль-первому».

Бойницу снова затмила тень. Эфир ожил:

— «Ноль-первый», обстановка без изменений.

Полковник удовлетворённо кивнул головой:

— Принял, «десятый», отбой связи.

Полковник стоял посреди пустого импровизированного плаца, он же спортплощадка, и обдумывал обеденный разговор с начальником войсковой разведки подполковником Николаем. Тот передал ему утешительную информацию о том, что вероятнее всего, с лейтенантом Вартановым пока всё в порядке. Войсковой разведчик только что не сиял, как начищенный к празднику тульский самовар:

— Считай я нашёл человечка из местных, который практически под свой авторитет поручился за вашего лейтенанта.

— Вот за это, дорогой, честь тебе и слава.

Николай продолжал улыбаться:

— «Честь и слава» хорошие категории, только не булькают…

Павелецкий заверил:

— Вернётся на ПВД, забулькает…

— Почему-то я вам, товарищ полковник, верю.

Оставалось ждать, кто же из глав местных администраций будет ему звонить и договариваться о встрече.

Павелецкий понимал, что все войны и локальные конфликты когда-нибудь заканчиваются. И там, где еще совсем недавно звучали выстрелы и взрывы, пусть пока со скрипом, но налаживается мирная жизнь. Чеченская Республика — это, хоть и достаточно своеобразный, но всё-таки субъект Российской Федерации, и для всех нас немаловажно, как она будет развиваться и существовать в границах страны после войны. Какими будут взаимоотношения между людьми.

Ещё совсем недавно Сергей Иванович говорил на совещании своим заместителям и командирам подчинённых ему СОМов и ОМОНов:

— Немаловажным фактором является то, чтобы мы, сотрудники органов внутренних дел, поддерживая на территории Чеченской Республики конституционный порядок, как того требуют от нас долг и присяга, не забывали и о завтрашнем дне. С чеченским народом нам жить дальше и строить новую Россию, ведь убивают наших товарищей, захватывают детей, совершают террористические акты не мирные чеченцы, которых огромное большинство, а радикально настроенные боевики и экстремисты. А мы должны смотреть в будущее, как говорится, шире и глубже, чтобы сохранить хорошее лицо нашей республики.

Там, где находились отряды из коми, местным жителям всегда оказывалась, особенно со стороны МВД республики, гуманитарная помощь особенно в образовании и медицине. В марте двухтысячного года, когда в селении Коби Шелковского района производили замену отряда милиции из коми на отряд из другого региона, провожать пришли и глава администрации, и старейшины района. Особенно сильно благодарили тогдашнего врача отряда, который на протяжении всей командировки постоянно оказывал местному населению посильную медицинскую помощь, делился медикаментами. Много раз ему приходилось под охраной бойцов в сопровождении местных жителей оказывать экстренную квалифицированную помощь в качестве врача скорой помощи.

Такое поведение, несколько оправдывало пребывание наших милицейских отрядов на чеченской земле в глазах мирного населения. «Федералов» постепенно переставали считать оккупантами, а видели в них друзей, от которых можно ждать помощи. Сама собой стиралась грань военного противостояния именно с простыми мирными жителями.

Павелецкий помнил, как в августе две тысячи первого руководством Республики Коми и Министерства внутренних дел была оказана значительная материальная помощь жителям населённого пункта Толстой-Юрт для открытия к первому сентября единственной в этом селении школы. До этого на протяжении почти полутора лет милиционеры помогали восстановить эту школу, то краской помогут, то каким другим стройматериалом.

А тут из республики вышла колонна из трех «КамАЗов», везли буквально все самое необходимое: школьную мебель, учебники, тетради, школьные принадлежности, доски, оргтехнику. Когда ехали по российской глубинке, узнав о предназначении груза, сотрудники ГИБДД всегда шли навстречу и давали колонне зеленый коридор.

Когда приехали на место, в Толстом-Юрте состоялся целый праздник. Колонну встречали представители из всего района, старейшины, духовенство и мирные граждане со своими детьми. Радости не было предела. Ведь за время войны многие дети так и не узнали что такое школа. Как они радовались. Дети разных возрастов помогали милиционерам разгружаться и вносили будущую школьную утварь в школу. Особенно слезы радости и умиления вызвал один мальчонка. Он как муравей крутился под ногами и тоже заносил школьные принадлежности, а когда дело дошло до мебели, то схватил стул, который был выше его и потащил в школу. Мальчишке пытались помочь:

— Дай, донесу, тяжёлый ведь…

Но он крепко вцепился и никому не отдавал этот стул, а сам тащил его в школу, отказываясь от помощи:

— Не-а, не-а…

Для бойцов, несших службу в селении, это событие имело огромный положительный эффект. Уже перед отъездом из оперативной информации милиционеры узнали, что на отряд готовилось нападение, но старейшины, поставив ультиматум боевикам, запретили его.

На восьмидесятилетие республики в Сыктывкар приезжал глава Грозненского сельского района Шалва Жамалдаев. Этот человек очень много сделал для того, чтобы мирное население как можно лояльней относилось к бойцам отряда милиции. Он торжественно вручил руководству республики благодарственные письма о милиционерах от Президента и Правительства Чеченской Республики, а также и от коллектива учителей и учеников Толстой-Юртовской средней школы.

Павелецкому было особенно приятно, что в подарок от района Жамалдаев привез ему белую бурку и папаху. А эта национальная одежда белого цвета вручается в подарок только людям, заслужившим особенное уважение. Белый цвет всегда символизировал чистоту, искренность и благородство человеческих отношений.

Тогда же детско-юношеская футбольная команда Грозненского сельского района от Минспорта и МВД республики по линии спортивного общества «Динамо» получила в подарок несколько комплектов формы. В общем, авторитет у Сергея Ивановича в Чечне был достаточно высок, для того, чтобы из его подразделения людей не воровали. А если уж такое произошло, то произошло бы без кровавых последствий.

На этих мыслях, когда Павелецкий направился было к себе, и затиликал его мобильный телефон. Высветившийся номер, не был знаком начальнику оперативной группы. Он включил трубку:

— Да, слушаю вас…

В сотовом раздался хрипловатый голос с чеченским акцентом:

— Добрый день, Сергей Иванович.

— Здравствуйте, кто это?

— Это вас беспокоит глава Шалинской районной администрации Хамиз Басарович Абдулов.

— Очень приятно, слушаю вас.

— Я вот по какому поводу звоню, хотел бы вас пригласить к себе в гости шашлычок покушать, поближе познакомиться. Вы человек уважаемый.

Несмотря на то, что телевизор уже во всеуслышание объявил об окончании войны в Чечне, в Шалинском районе активно постреливали. Закладывали на проезжих дорогах фугасы, да и вообще…

— Спасибо за приглашение, Хамиз Басарович, но с чем оно связано, если не секрет?

Абонент на том конце провода хрипловато рассмеялся:

— Какие могут быть секреты перед таким человеком как вы? Ведь у нас на Кавказе не принято дарить слабым мужчинам белую бурку и белую папаху.

— И всё-таки, может вы к нам?

Но Абдулов был твёрд:

— Нет, Сергей Иванович, дело тонкое, можно сказать и политическое, оно требует личного разговора и гарантий… Хотя на меня лично уже выходили не менее уважаемые люди и поручались. Но ситуация у нас с вами получается межнациональная. Как это у вас у русских говорится? У нас товар, у вас купец… Так что ли?

— Ах, вот вы о чём!— повеселел и Павелецкий.— Значит, мой человек находится у вас? Он жив-здоров?

— Я думаю,— медленно заговорил Абдулов,— вы скоро его увидите. Находится он не у меня, а, если сговоримся, у своих будущих родственников в гостях.

Павелецкий посуровел голосом:

— Вы понимаете, Хамиз Басарович, что на территории Российской Федерации действует единое уголовное законодательство, в котором за похищение человека значится достаточно тяжёлая статья.

Абдулова эти слова нисколько не сконфузили:

— Уважаемый Сергей Иванович, я государственный человек, пусть и муниципального масштаба. Если бы в этом щекотливом деле был бы хоть махонький намёк на криминал, я бы сейчас с вами не разговаривал на эту тему. Ваш лейтенант находится у этих уважаемых людей по собственному согласию, без принуждения, в гостях. И ничего плохого там с ним не происходит.

— Хочется верить,— только и сказал Павелецкий.

Сговорились встретиться у Абдулова завтра во второй половине дня, ближе к вечеру. Глава Шалинского района давал Павелецкому целый эскорт из своих молодых родственников мужеского пола.

 

Глава 29

Костерок из таблеток сухого спирта горел в ночи

Майор «рэбовец» Алексей Подоляк вскоре с помощью своей техники выяснил, откуда связывался с родственниками по рации «Борз» Абдулгапур Закарьяев. Его координаты были срочно переданы начальнику войсковой разведки подполковнику Николаю и начальнику оперативной группы Грозненского района полковнику Павелецкому. Те в свою очередь на пятиминутке срочно разработали схему захвата. Ранее из оперативной информации стало известно место расположения схрона Закарьяева. Туда ещё со вчерашнего вечера срочно выдвинулась в лесополосу группа разведчиков. Милицейская группа оперативного реагирования Павелецкого полетела на окраину станицы Петропавловской к придорожному рынку, где проявился «Борз».

Николай говорил:

— Я думаю, твои прилетают на рынок, разворачиваются, начинают проверку. Киосков там немного, лотков тоже. Закарьяев рванёт в лесополосу к своему схрону. А там его будут ждать мои спецы.

Сергей Иванович уже шёл из кабинета, увлекая за собой и гостя, во дворе его ждали командирский бронированный «уазик» с личной охраной и «буханка» с десятью милиционерами огневого взвода:

— Да, да, едем, едем…

Костерок из таблеток сухого спирта горел себе, даже не потрескивая, лишь чуть отсвечивая природным мерцанием собравшихся в кучу светлячков, в тёмной горной ночи. Группа войсковых разведчиков, посланная Николаем по наводке информаторов в лесной горный массив выяснить, где скрывается «затарка» бывшего полевого командира пресловутой банды разгромленной недавно так называемых «лесных братьев» старшего из Закарьяевых, расположилась в укромном месте, огороженном с трёх сторон валунами и упавшей лесиной, с задранными стеной корнями. Небо светилось крупными звёздами, луна ещё не взошла. Лесной массив вокруг жил своей ночной жизнью, чуткие уши разведчиков выхватывали из общего хаоса звуков, лишь подозрительные, похожие на хруст сухих веток под стопой человека или металлическое позвякивание. Таковых, слава богу, пока в эфир не поступало.

Их было четверо. Заместитель Николая командир разведроты комендатуры капитан Борис Петриковский — старший. Необходимо было либо подтвердить, либо опровергнуть информацию о том, здесь ли находится именно его, а не чей-нибудь ещё, схрон с оружием, боеприпасами и другой военной амуницией. А заявится, так и взять под белы рученьки. Ребята подобрались боевые. Все трое с краповыми беретами «за плечами». Старшина Федоткин, занявший позицию чуть выше на плоском ещё теплом со дня валуне, в качестве дежурного постового, расположившиеся напротив командира и готовые уснуть сразу же после разогреваемого на спиртовках ужина, Вадим Верёвкин и Славка Дынников молча думали каждый о своём.

Борис прервал молчание:

— Дынников и ты Вадим, давайте быстрей ешьте. Потом ты Вадим меняешь на десять минут Федоткина. Он поест. Затем по графику через два часа меняете друг друга.

Славка сковырнул ножом крышку с банки каши с мясом:

— Всё поняли, командир…

Каждому из них было что вспомнить, каждый из этих ребят попал в войсковую разведку своим путём. Так, например, капитан Петриковский ещё совсем недавно служил в уфсиновском спецназе. Он, сорокалетний капитан, много чего мог рассказать.

В 2000 году в апреле месяце выехали отрядом в составе двадцати трёх человек, командиром был майор Геннадий Микаевский. ПВД находился на вершине горы под селением Горогорск в местечке, которое называлось «Ретранслятор». В функции отряда входила охрана общей связи всей Северо-Кавказской объединённой военной группировки, которая осуществлялась через ретрансляционную станцию. Жили в здании бывшей конторы складов ГСМ. Условия себе создали сами более или менее приемлемые для быта, выстроили столовую, баню, другие бытовые помещения. Полностью оборудовали укрепрайон, который состоял из окопов, переходов, подземного дота, в дополнение вся территория вокруг кроме отдельных проходов, ретранслятора в опасных направлениях минировалась. «Мирные жители» их за те работы, которые они производили по укрепрайону, прозвали «муравьями». Службу несли по четыре смены в каждые четыре часа, график, конечно же, тяжёлый, но выполнимый.

Микаевский вернувшись с совещания, которое прошло в оперативном штабе в Чернокозово, привёз оперативную информацию о том, что на ретранслятор готовится нападение боевиков, в связи с планирующейся крупномасштабной операцией бандформирований с захватом Ханкалы, других опорных пунктов федеральной группировки. Необходимо им было лишить федеральные силы в Чечне устойчивой беспроводной связи.

Тогда на летучке командиров штурмовых групп Микаевский говорил своим сотрудникам:

— Знаю, что силы стягиваются большие, будет много наёмников. Пойдут в основном из Грузии и Кадорского ущелья, с прилегающих к Грозному районов.

— Ничего, здесь мы их встретим…

— Пусть только сунутся,— воинственно заговорили собравшиеся.

Геннадий прекратил базар:

— Понятно, встретим. А сейчас главная задача усилить наряды.

Борис заступил в ночное дежурство с 12 ночи до 4 утра вдвоём с бойцом отряда Александром Лапшовым на снайперский пост, который располагался на самой верхней точке горогорского укрепрайона и был оборудован на нефтеналивной бочке. Это был май месяц, в эту ночь накатил такой туман, что даже не было видно основания нефтеналивной бочки. Вдруг Петриковскому показалось, когда он осматривал жилой сектор через прицел ночного видения, что от близстоящего жилого здания в направлении укрепрайона проползли два человека. Передал по рации дежурному:

— Вижу подозрительное движение живой силы в районе первого поста.

Дежурный поинтересовался:

— Где конкретно?

— В «зелёнке» между нашим забором и крайним домом.

— Понял тебя, наблюдай дальше, группа уже выходит…

Группа немедленного реагирования в составе трёх человек вышла в указанном направлении, но под склоном горы усилился туман, а также высокая трава и кусты не позволили им ничего рассмотреть. Они никого так и не обнаружили, лишь увидели в примятой траве предположительно «лёжки» незваных «гостей».

Дежурным было принято решение в ночное время по незнакомой местности преследования не организовывать. Группа вернулась на исходную позицию. Борису дежурный дал команду:

— Усилить наблюдение!

Он в свою очередь передал дежурному по рации:

— Туман, ничего не вижу.

Тот дал команду:

— Тогда, спускайтесь оба и осуществляйте патрулирование снайперской группой по периметру ПВД.

Снайперская группа сделала один круг. Потом ребята подошли к бочкам, с одной стороны был первый пост, а с другой стороны забор из сетки рабицы с «колючкой» поверху. Александр пошёл проверить на первый пост, а Борис продолжил движение вокруг бочки, чтобы с ним встретиться. Как только Саша скрылся в тумане, Борис внезапно услышал, что с металлическим шелестом качнулась сетка рабица, а затем и увидел, как под одной из освещённых стоек забора промелькнула тень.

Он сразу отреагировал, передёрнул затвор в винтовке и, приготовившись к ведению огня, направился в сторону возможного нападения на пост, одновременно передавая о происшествии по рации дежурному:

— Вижу противника, вижу противника…

Рация молчала. Он подумал, что произошло нападение и дежурный молчит именно поэтому, и продолжил движение в сторону предполагаемого противника.

Бочка, на которой располагалась снайперская точка, была полой с вырезанным дном и двумя противоположными входом и выходом. Петриковский прикинув, что нападение действительно уже произошло, решил пройти сквозь бочку и неожиданно оказаться у противника в тылу. Патрон был в патроннике, с предохранителя снято, палец от напряжения подрагивал на спусковом крючке, в сознании творился ураган из всего того, чему его учили, как действовать в боевой обстановке. Рация продолжала молчать. Борис скрытно и быстро проскочил сквозь бочку. И вдруг ствол его винтовки буквально уперся в лицо… напарника прапорщика Лапшова.

Его первые слова были:

— Ты что делаешь? Мать, твою… Свои…

— Я решил, что напали «духи».

— Почему по рации молчишь?

Борис опустил оружие. И тут рация ожила. Напарники сообща двинулись вокруг бочки в сторону предполагаемого перелаза на охраняемую территорию. И увидели метнувшиеся назад за рабицу тени.

— Ушли, сволочи,— прошептал Лапшин.

А Петриковский доложил дежурному:

— Гости покинули ПВД, преследовать?

Ответ дежурного был ожидаем:

— Отставить преследование, продолжайте патрулирование.

Так, было предотвращено нападение на ретранслятор. Видимо, подошедшая бандгруппа была не слишком велика для лобового нападения, а проведённая бандитами разведка подтвердила наличие серьёзной охраны объекта. За этот эпизод в его жизни и ещё за уничтожение нескольких нелегальных перегонных заводов ГСМ, а также обнаружение и уничтожение схрона минно-взрывных боеприпасов Борис с Александром и ещё несколько ребят, в том числе и командир отряда майор Микаевский были награждены медалью «За доблесть».

А в 2004 году по службе выпало уфсиновскому отряду осуществлять личную охрану посла и представительства ОБСЕ, с расположением этой организации в станице Знаменской. Посол был родом из Югославии господин Ларс, человек среднего возраста. В начале он не доверял бойцам, а потом когда понял, что имеет дело с настоящими профессионалами, изменил своё мнение на положительное. Самым неприятным для бойцов бывали его слова:

— Пора пойти погулять на улицу.

Любил же болтаться в опасных местах югославский бой.

А нравилось ребятам отношение сотрудников ОБСЕ к некоторым сложностям в их службе, в смысле ремонта техники, постоянно ломавшейся на сложных дорогах Чечни, улучшения бытовых условий. Это был последний год действия мандата ОБСЕ на территории Чечни. И отряду пришлось помогать посольству, сворачивать свою деятельность и выезжать из этого непростого региона. В этот год отряд был разбит на две части, вторая его часть располагалась не в здании, занимаемом миссией ОБСЕ, а в здании старой больницы. Отрядом «Спрут» Министерства Юстиции России из сорока бойцов руководил тогда подполковник внутренней службы Олег Николаевич Булаков.

Самым известным в Чеченской Республике Изолятором временного содержания и фильтрационным пунктом для боевиков является СИЗО в станице Чернокозово. «Спруту» нести там службу по охране этой колонии в смысле пропускного режима и охраны по периметру, только ориентированной не внутрь, а от нападения извне, выпало в 2002 году. Из Коми приехало два десятка сотрудников, возглавлял отряд тогда тоже майор Микаевский. Жили в бывшей казарме расформированной ещё до первой чеченской войны войсковой части внутренних войск.

Основной задачей была охрана СИЗО от внешнего нападения бандформирований. По периметру располагалось несколько постов, направленных на внешнюю охрану. Среди них был пост номер три, который находился на крыше одного из тогда еще разрушенных зданий корпусов призоновского металлозавода. Посты располагались на его крыше разбитой в первую войну снарядами. Проход туда был очень затруднён. Заступающая смена поднималась по железной лестнице, ведущей в кабину козлового крана, из кабины сотрудники перебирались на его стрелу, шли по ней, и в окончании перебирались на основание стены и крышу. Передвижение затруднялось ещё тем, что лежащие на стыках доски не были никак закреплены, да и возможности такой не было. Так что каждое выдвижение на пост было связано с реальным риском для жизни, что вскоре и подтвердил один трагический случай.

Произошёл он с сотрудником отряда майором Валерием Можевым, командиром штурмового отделения, который при очередной смене караула, не удержался при переходе со стены на кран и упал с шестнадцати метровой высоты в полном вооружении на бетонный пол. Ребята ринулись быстрее вниз. Пугало то, что Можев даже не стонал, а только как-то кряхтел. Когда спецназовцы подбежали, он был весь в крови, кровь текла и изо рта. Сразу один из сотрудников побежал за доктором, приданным штабу СИЗО из Мурманска.

Петриковский наклонился к Валерию, спросил:

— Может воды дать, где болит?

Он ответил:

— Всё нормально, только дайте закурить…

Раскурили сигарету, воткнули в рот. Помогли покурить.

Доктора практически вумат пьяного принесли, помощи от него никакой не поступило, он только расслабленно бормотал:

— Больного необходимо ампутировать, больного необходимо срочно ампутировать…

Бойцы «ампутировали» его в челюсть, и добрый эскулап самостоятельно побрёл в свой медпункт залечивать душевные раны дармовым спиртом.

Сами вкололи Можеву спасительный от болевого шока промидол. Аккуратно переместили его на какую-то найденную тут же дверь и так понесли в расположение отряда. В штабе оперативный дежурный дал команду:

— Везите его в госпиталь в Моздок.

А это ещё полсотни километров по тряской дороге. Обложили кузов «КамАЗа» матрасами со всех сторон положили Можева на жёсткие носилки, которые подоткнули этими же матрасами, чтобы не шевелились. И отправили своего боевого товарища в госпиталь. Расшибся он полностью, практически ни одной целой кости не осталось. Лечился сначала в Моздоке, затем в Московской медицинской академии вооружённых сил около четырёх месяцев. Молодость, спортивная подготовка и воля к жизни сделали своё дело, мало того Валерий поднялся на ноги, он ещё и смог, преодолев себя, вернуться к службе в спецназе. Он и сейчас продолжает быть командиром штурмового отделения и выезжать в командировки на Северный Кавказ. После этого случая у Можева в Чечне и среди сотрудников «Спрута» появился «личный позывной»— «БетМент».

Ночь в «шервудском» лесу прошла спокойно. Наступившее утро принесло новые ожидания. Пока разведчики Николая готовились к возможному приёму Закарьяева, сотрудники полковника Павелецкого прочёсывали небольшой придорожный рынок на обочине станицы Петропавловской неподалёку от сунженского моста. Как и предположил Николай, пополнявший свои запасы «Борз» рванул в «шервудский» лес, где его уже ждали разведчики.

Петриковский расставил своих людей так, чтобы Закарьяев неминуемо попал под их перекрёстный огонь или подорвался на одной из установленных вокруг схрона «растяжек». Вскоре Абдулгапур появился на лесной поляне, в руках у него были пару пакетов с какой-то провизией. Он шел совершенно уверенный в своём одиночестве в этом лесочке. Однако это было не так. И вскоре «Борз» в этом убедился, когда, не дойдя до своего схрона каких-то десяти метров, лёг бородатой мордой в грязную сухую траву лесополосы с заломленными за спину руками. Шарахнутый по башке чем-то тяжёлым он чуть не заплакал от обиды на аллаха, который, по всей видимости, посылал на его голову новые незаслуженные перед джихадом козни ненавистных «кафиров».

Старшина Федоткин обеспечивал захват чуть в стороне от непосредственных событий на случай, если Закарьяев был бы не один. Борис, Дынников и Верёвкин поднялись на ноги с распластанного на земле поверженного последнего «лесного брата». Борис пнул его берцей:

— Ну вот, мужики, и всё.

Славка не согласился с командиром:

— Его ещё доставить до базы надо.

— Ничего приведём, никуда не денется,— вытер пот с лица Вадим.

Петриковский махнул старшине рукой:

— Ко мне!

Когда все разведчики собрались, он дал последние указания:

— Идём как обычно. Федоткин — форпост, за ним Верёвкин, дальше этот,— он снова пнул Закарьяева,— за ним Дынников, замыкаю я. Всем всё понятно?

— Так точно…

— Ну, тогда двинулись…

Закарьяева подняли на ноги, рот его уже был заткнут скрученной тряпкой, которая была закреплена через затылок бандита широким скотчем. Бывшему полевому командиру оставалось только дико мычать и бессильно вращать чёрными рачьими глазами. Цепочка разведчиков двинулась в сторону станицы Горячеисточненской. Закупленную бандитом провизию, чтобы не демаскировать его схрон для возможных подельников, которых ждали установленные разведчиками «растяжки», взяли с собой. Оттуда путь «Борза» лежал уже в так «любимый» членами незаконных бандформирований следственный изолятор в станице Чернокозово.

 

Глава 30

Разгром бандитского каравана

В лесной зелени человек в камуфлированной форме одежды бывает практически не различим с окружающим ландшафтом. Вот и сейчас, находясь со своей группой немедленного реагирования на операции в лесополосе, Павелецкий, зная, где и в каких точках находятся его люди, не различал человеческих фигур. Лишь эфир, периодически оживая в рации, говорил о том, что они тут рядом. «Как всё-таки хорошо,— подумал полковник, заядлый охотник на родине,— что на Кавказе нет ни комаров, ни мошек, как в нашей северной тайге, а то бы уже от этих тварей лица у всех пораспухли бы, а так сидеть в засаде просто лепота…»

Вскоре он краем глаза ощутил какое-то движение сзади и слева, с той стороны, где занимал боевую позицию командир тюменского ОМОНа. Сергей Иванович резко обернулся. Да это был омоновец. Приблизившись почти вплотную, Иосиф Григорьевич негромко сказал:

— Командир, надо бы все переговоры в эфире прекратить, время «ч» вот-вот… Чувствую «чехи» уже где-то рядом.

Павелецкий согласился:

— И я пятой точкой чую, что «духи» уже на подходе, вскоре их передовой «секрет» покажется. Мне уже доложили о количестве и примерном вооружении банды.

— Я своим по цепочке передал, чтобы все переговоры в радиоэфире прекратили. Дело за вами, Сергей Иванович.

— Согласен…

Павелецкий поднёс рацию к губам и произнёс в эфир:

— Всем внимание, говорит «первый», радиопереговоры прекратить! Слушать эфир… Отбой связи без доклада… Рации не отключать, ждать моей команды…

Шпицбергенов отправился на свою позицию. Его судьба уже давно была связана с боевыми командировками на Кавказ, и не только на Северный. Первая была ещё в советское время.

Он тогда служил молодым лейтенантом в омской дивизии внутренних войск МВД России. В комендантском взводе, который напрямую подчинялся командиру одного из полков войсковой части 6462, и занимался охраной штаба гарнизона и гауптвахты. Был командиром взвода.

Когда произошёл давно назревавший конфликт в Степанакерте между азербайджанцами и армянами в восемьдесят восьмом году их по приказу командующего Северо-Уральского округа направили весь взвод в составе сводного батальона сначала в Учебный центр подготовки спецназа внутренних войск в посёлке Лебяжий Ленинградской области. Где за две недели прошли ускоренный курс обучения. Иосиф на всю жизнь запомнил инструктора по стрельбе и рукопашному бою Ковальского Илью Алексеевича, опытного спецназовца, внешне похожего на китайского сумоиста на пенсии, который говорил:

— Ваше умение беречь в бою себя лично от врага, сбережёт ваше подразделение от уничтожения и неизбежно приведёт к победе. Это понятно?

— Так точно,— отвечали нестройным хором «курсанты».

После учебного центра сводный батальон был направлен в город Степанакерт с местом дислокации временного ПВД в его Заводском районе. Там самостоятельно разбили палаточный городок для батальона со всеми бытовыми и учебными «помещениями». Обустроились как смогли. Ведь нужны были и столовая, и склады, и медпункт, и стоянка для выделенной техники. Сформировали внутренний наряд.

Взвод Шпицбергенова бросили на внутреннее патрулирование города и улиц, прилегающих к Заводскому району. Силами их батальона внутренних войск был выстроен и обеспечен личным составом блокпост на въезде в Заводской район через административную границу города.

Население, в основном азербайджанцы, к солдатам тогда относились доброжелательно. Там жила ещё и небольшая диаспора армян. Между ними происходили разного рода националистические и бытовые конфликты. Азербайджанцы, пользуясь численным превосходством, нападали на дома армян, чтобы их выселить, и буквально выкидывали на улицу и вещи, и людей в окна. Делалось это для того, чтобы те покинули Степанакерт. Армяне, как могли, защищались, до тех пор, пока не подходили солдаты внутренних войск и не занимали позиции между противоборствующими сторонами.

Потом произошло так, что Степанакерт был поделён армянами и азербайджанцами на две половины. И «миротворцам» стало несколько легче противодействовать конфликту, стало ясно, кто, где находится территориально, теперь уже диаспоры существовали компактно, а не вперемежку. Ими были организованы отряды самообороны и самозащиты, которые были вооружены стрелковым оружием. Были на руках у населения и автоматы Калашникова, а также пулемёты и винтовки. Случались между ними кровавые боестолкновения. И бойцам приходилось вмешиваться и выступать в роли живого щита.

Тогда погибли два солдата из омского батальона, к сожалению их фамилий, Иосиф Григорьевич уже не помнил. Были и раненные. В его комендантском взводе, слава богу, никто не пострадал. Даст бог, и в этой командировке из его личного состава никто не пострадает.

Павелецкий смотрел в бинокль, когда на тропу, ведущую к небольшой поляне и сквозь неё, вокруг которой и сконцентрировались, образуя что-то наподобие мешка, бойцы тюменского ОМОНа и группы немедленного реагирования из станицы Горячеисточненской, вышел неприметный гражданин кавказской национальности в камуфлированной форме одежды. Он осмотрелся. И махнул рукой. Вскоре за ним появился ещё один такой же бородатый субъект, как и первый, обвешанный кобурами для пистолетов с «Калашниковым» на спине.

Бандиты вышли на поляну. Прошли по её левой и правой границам, скрылись в противоположных входу кустах. Павелецкий знал, что их там без шума и пыли «приняли» тюменцы. Вскоре на поляну вереницей выплыли несколько, гружёных ящиками и тюками лошадей в поводу таких же бородатых камуфлированных «духов». Замыкали колонну двое бородачей. Павелецкий посмотрел в сторону Иосифа Григорьевича, тот махнул рукой:

— Пора…

Полковник поднёс к губам рацию и вполголоса произнёс:

— Начинаем с богом!

В сторону каравана полетели несколько гранат. «Чехи» заорали, забегали, падая и открывая беспорядочную ответную стрельбу. Оставшиеся в живых, лошади дико заржали, и, лишившись проводников, бросились врассыпную. Их пришлось пристрелить, чтобы не потерять «товар». Со стороны поляны слышались дикие, но совершенно бесполезные вопли захваченных милиционерами врасплох боевиков:

— Аллах Акбар!

— Аллах Акбар…

Бой длился очень и очень долгие, но считанные минуты, омоновцы и «гэнээровцы», со всех сторон поливая поляну свинцом, вскоре сомкнули кольцо окружения яростно сопротивлявшихся бандитов, не оставив в живых никого.

Живьём были захвачены только шедшие впереди разведчики. Их персон будет вполне достаточно для проведения дальнейшего уголовного расследования по факту контрабанды оружия и наркотиков. Трупы и груз собрали на поляне в одном месте.

Вот теперь можно было докладывать в Ханкалу об успешно проведённой операции. Вызывать на место боя оперативно-следственную группу и вертолёт для того, чтобы забрали захваченный «товар». Среди личного состава «гэнээра» и омоновцев никто не пострадал. Даже легко раненных не было.

— Вот это профессионализм!— похвалил своих бойцов Иосиф Григорьевич Шпицбергенов.

А Павелецкий в это время уже набрал номер телефона на своём мобильном и говорил:

— Товарищ генерал, докладываю…

 

Глава 31

Высокие стороны договорились…

Как и договорились с Абдуловым, на следующий день около семнадцати часов затрезвонил внутренний телефон в кабинете Павелецкого. Сергей Иванович убавил звук телевизора и поднял трубку. Звонил дежурный с первого КПП:

— Товарищ полковник, дежурный по КПП сержант Паюсов, разрешите…

Павелецкий представил сухощавого спортивного парня из ППС города Печоры, певшего по вечерам во время отдыха от дежурных смен современные казацкие военные песни под гитару, улыбнулся:

— Да, слушаю тебя Володя, что там?

Паюсов, видимо, до краёв переполнившись служебным долгом, хорошо поставленным баритоном чеканил:

— На КПП подъехали «Лексус» и «десятка», семь человек гражданских.

— Чего хотят?

— Один из них Абдулов Насыр Хамизович просится к вам зайти на ПВД, говорит, что его прислал по договорённости с вами его отец глава администрации Шалинского района. Пропустить?

— Пропусти, Володя, я их жду.

— Всех пропустить?

Павелецкий разозлился на такую бестолковость Паюсова:

— Володя, ты, что там, тормозишь что ли?

— Никак нет, товарищ полковник…

— Его одного запусти, понял?

— Так точно…

— И выпиши ему одноразовый пропуск, как положено, понял?

— Так точно,— в трубке послышались короткие гудки.

Сергей Иванович крикнул в «предбанник»:

— Анатолий, зайди!

В дверном проёме появился шкафоподобный прапорщик:

— Слушаю, Сергей Иванович.

Павелецкий строго глянул на охранника, и стал подробно инструктировать:

— Значит так, сейчас с КПП придёт ко мне абрек по фамилии Абдулов, ты его в «предбаннике» задержи, проверь пропуск, промаринуй минут десять, скажи, что я занят. Потом, как обычно, заглянешь ко мне, доложишь, потом запустишь. Пусть осознает, что у нас тут щи лаптем не хлебают, а всё строго по-военному. Понял, ещё раз объяснять не надо?

Анатолий, потешно от всей серьёзности, на какую он был способен, подражая начальнику, поскрёб своей лапищей квадратный с несерьёзной ямочкой подбородок:

— Понял, чего уж там, сделаем,— и аккуратно прикрыл за собой входную дверь в кабинет.

Как только дверь закрылась, Сергей Иванович по рации связался с Сомовым. Тот откликнулся сразу:

— Слушаю, товарищ полковник.

— На КПП стоят две гражданские машины с «чехами», возьми у Паюсова номера машин, пробей на угон, владельцев на причастность к бандформированиям и в течение пяти минут мне доложи. Как понял?

Начальник штаба ответил без задержек:

— Понял, без проблем…

Вскоре он уже ответил:

— Машины чистые, владельцы в картотеке «Крепости» не значатся. Ещё что-нибудь?

— Нет, больше ничего не надо,— ответил Павелецкий,— отбой связи…

Через минуту заглянул Анатолий:

— К вам посетитель Абдулов, разрешите его впустить?

Павелецкий еле удержался от смеха, так трагикомично выглядел в момент доклада бывший начальник изолятора временного содержания, а сейчас волею военных судеб простой «личник» начальника оперативной группы. Он махнул рукой:

— Конечно…

За скрывшимся Анатолием, в дверной проём проскользнул, иначе и не скажешь, средних лет мужчина, невысокого роста с чёрными колючими глазами, остановился посреди кабинета в нерешительности:

— Салам малейкум, Сергей Иванович,— негромко, но так же хрипловато, как Абдулов старший, произнёс он.

Павелецкий гостеприимно вышел из-за стола навстречу гостю и протянул руки:

— Малейкум асалам, уважаемый, что привело вас ко мне?

— Я по поручению отца, с сыновьями и младшими братьями прибыл за вами, чтобы сопроводить к нам в гости, по приглашению отца на праздничный ужин.

— Что за праздник?— удивился полковник.

Насыр позволил себе улыбнуться:

— В чеченской семье такой уважаемый гость, как вы, за столом — это самый большой праздник.

— Понятно.

— Как вы поедете, с нами на нашей машине, или на своей?

Павелецкий одновременно тяжело и лукаво глянул на гостя:

— Конечно же, на своей машине, ходить в гости лучше своими ногами, верно?

Что он имел в виду, может, откровенно намекал, на то, что догадывается, каким образом его сотрудник Вартанов оказался в гостеприимном горном селении.

— Верно,— согласился Абдулов-младший.

Павелецкий указал на стул:

— Присаживайтесь…

Насыр помахал протестно ладонью:

— Некогда, уважаемый Сергей Иванович, рассиживаться, барашек уже на огне, отец ждёт, а путь-дорога неблизкая.

— Хорошо,— согласился полковник,— тогда я без лишних церемоний…

Поднял трубку телефона, набрал две цифры внутренней связи с оперативным дежурным:

— Дежурный!

— Слушаю вас, товарищ полковник.

— Мою машину срочно на выезд.

— Кто выезжает с вами?

— Начальник криминальной милиции Милов и замполит Валерий Петрович Вихров.

— Из личной охраны кто по графику?

— Нет, «личников» не нужно,— глянув в сторону гостя, добавил,— охраны у меня сегодня предостаточно…

Вскоре импровизированная колонна с бронированным «уазиком» Павелецкого посредине уже неслась по пыльным чеченским дорогам в сторону Шали. По времени это дело оказалось не столь долгим и утомительным, как ожидалось. Через час машины уже колесили по улицам райцентра.

Двухэтажный особняк главы Шалинской районной администрации Хамиза Басаровича Абдулова стоял в самом престижном месте райцентра недалеко от базарной площади и был огорожен высоким чуть ли не крепостным забором с тяжёлыми железными воротами. Как только автомобили подкатили к воротам, они распахнулись, открыв довольно широкое для нескольких легковушек пространство.

Хамиз Басарович, представительный чеченец, словно сошедший с художественного полотна времён соцреализма «Первый секретарь такого-то района такой-то в бытовых условиях…», ожидал гостей, стоя на крыльце своего особняка. Как только машины припарковались во дворе, и командирская дверца «уазика» растворилась, выпуская из бронированного чрева Павелецкого, хозяин расплылся в самой трогательной улыбке и пошёл навстречу гостям.

— Салам малейкум, Сергей Иванович!

— Салам, салам,— почтительно качнул головой Павелецкий,— и протянул руку для приветствия.

Затем полковник представил хозяину своих сопровождающих лиц, и высокие договаривающиеся стороны, по приглашению хозяина, двинулись в дом за приготовленный стол.

Непростой застольный разговор между Павелецким и Абдуловым закончился полным взаимопониманием в отношении Мадины и Вартанова. Главное было в том, что оба влюблённых не посмели переступить некую нравственную черту, и только поэтому были пока оба живы. Павелецкий гарантировал свадьбу между молодыми людьми. Хамиз Басарович разрешение Мадине покинуть родину и отправиться на жительство в Сыктывкар. В этом северном городе в чеченской диаспоре у Абдулова были дальние родственники из их многочисленного клана. Они помогут молодым справить вторую свадьбу по мусульманским законам.

Хамиз Басарович направил Насыра за Мадиной. Позвонил каким-то своим родственникам и вызвал вертолёт. Постепенно день сошёл на нет, солнце село. Абдулов поднял над столом свою не тронутую ещё ни разу рюмку с коньяком:

— Солнце село, Аллах теперь не видит, поэтому, дорогие гости позволю себе выпить с вами за то, чтобы задуманное нами хорошее дело исполнилось без помех и препятствий.

Все поддержали столь ожидаемый тост. Как только привезли Мадину, Хамиз Абдулов пригласил гостей прокатиться на машинах и сесть в вертолёт, который их ожидал на окраине Шали. Павелецкий похмыкал, раздувая ноздри, но согласился. Ночной перелёт в горное селение на вертолёте был не просто опасен в смысле самого полёта, а опасен столкновением с боевиками. Плату за голову «федерального» полковника в три тысячи долларов пока ещё никто среди лидеров бандформирований не отменял. Но Абдулов успокоил милиционеров:

— Моя голова летит с вами, мои сыновья летят со мной — это самая надёжная гарантия вашей безопасности.

— Согласен,— коротко ответил Сергей Иванович.

Милов с водителем и бронированным «уазиком» остались с ночёвкой в гостеприимном доме главы Шалинского района, а Павелецкий с замполитом на свой страх и риск в компании Абдулова, двух его сыновей и перепуганной Мадины отправились на вертолёте в ночную неизвестность.

Полчаса полёта, и испуганные Мадина и лейтенант Эдик Вартанов, небритый, но явно не битый, стояли, неловко сутулясь, перед интернациональным составом «судебных заседателей» и отвечали на прямые вопросы о любви, жизни и продолжении рода, своём отношении к традициям и религиозной терпимости, да и ещё о многом другом.

Особенно порадовало Сергея Ивановича то, что уже ранним утром в сопровождении давешнего эскорта его командирский бронированный «уазик» с лейтенантом Вартановым на борту и поварихой Мадиной в одной из машин её родственников нёсся на всех парах российского автопрома в направлении родного ПВД в станице Горячеисточнинская. Ведь полностью доверившись Абдулову, он так и не поставил никого в известность о своём географическом перемещении в чеченском пространстве.

— Ну, ты и начудил, Вартанов,— только и сказал проштрафившемуся лейтенанту.

На что тот, чуть не плача, снял со своей шеи тесёмку со свинцовой бляшкой и протянул начальнику оперативной группы:

— Возьмите, товарищ полковник, и наденьте, пожалуйста, себе на шею.

— Что это?— удивился Павелецкий.

— Это заговорённая пуля-жакан, побывавшая в медвежьем сердце, это дедовский охотничий амулет, он от любой пули сбережёт вас, возьмите…

И Сергей Иванович взял протягиваемое «сокровище» и неловко надел на шею. Милов ехал молча, а замполит по своей привычке всю дорогу квохтал:

— Вот, мать твою, вот мать твою… домой едем… домой, прости нас господи, слава тебе!

 

Глава 32

Баба Дуся — матерь всех военных

Уже вечерело, когда ещё Павелецкого по службе в Чечне «уазик» въехал в пригородные кварталы Моздока. Почему пока ещё его, да потому, что и Сергей Иванович, и весь личный состав Грозненской оперативной группы ночевал в пределах северокавказского региона последнюю ночь. Их уже ждал воинский эшелон в тупике Моздокского вокзала. Скоро вместе с сыктывкарским милиционерами он двинется на Север, домой, а, значит, верный «уазик», исколесивший вместе с Павелецким многие горные дороги Чечни, Ингушетии, Кабардино-Балкарии, Дагестана и Северной Осетии-Олании, останется в Чечне, и будет уже служить верой и правдой другому служивому человеку.

В вагоне ночевать не хотелось, в гостиницу тоже душа не лежала. Водитель Павелецкого прапорщик Валентин Сивуч, прозванный почему-то своими боевыми товарищами Могилой, бывший на войне уже в девятый раз и знавший Моздок вдоль и поперёк, как собственные ладони, предложил:

— А что, Сергей Иванович, я такое классное место знаю, где можно переночевать и гораздо дешевле, чем в гостинице.

Полковнику стало интересно:

— И что это за райский уголок?

Он взглянул на Сивуча, напряжённо ведущего «уазик», всё заднее пространство которого, даже сиденья пришлось снимать, было забито коробками, сумками и ящиками с вещами. За полгода командировки сыктывкарцы обросли кое-какой формой, вентилятором, кондиционером, подарками родным и близким друзьям, одного сухого пайка на четверо суток пути было три объёмных коробки.

Могила был человеком суетливым, болтливым и очень похожим на чеченца, когда неделю не брился, и одновременно, если натягивал на уши воинскую кепку с красной, ещё советской, звездой, на пленённого под зимней Москвой немца. Сейчас он напоминал Павелецкому классического боевика с учебной кассеты пресс-службы штабной Ханкалы. Сергей Иванович, баловавшийся иногда «стишатами», о нём в своей записной книжке даже рифмованно написал:

Не смотря на столь трагическую концовку стихотворения, прототип пожевал впалым по-стариковски ртом и воодушевлённо произнёс:

— А поедем, товарищ полковник, по одному адресочку, я там неоднократно ночевал раньше.

— И почему же об этом адресочке, я узнаю только сейчас?— спросил Павелецкий только для того, чтобы поддержать беседу.

Он принял вопрос командира за начальственный «наезд», и поэтому стал оправдываться:

— Да я так недолго с вами всего одну командировку, и не успел вам показать этот адрес, а то бы и отдохнули от души…

— Кто там живёт?

Машина тем временем плутала по узким улочкам одноэтажного незнакомого Сергею Ивановичу Моздока.

— О, это легенда двух чеченских компаний. Баба Дуся — матерь всех военных, как её называют в округе.

— Да, это интересно… И за что же она получила такое высокое звание?

Могила по-доброму улыбнулся:

— Сейчас расскажу… Она сама беженка, живёт в доме умершей сестры, у которой ни семьи, ни детей не было. Раньше в советское время баба Дуся жила в Чечне в станице Петропавловской. У неё были два сына и муж, их убили местные чеченцы ещё до первой войны, дом и хозяйство отобрали. Вот она пешком и пришла в Моздок, без денег, без документов… Паспорт и пенсию выправили, не без помощи наших милиционеров. Вскоре сестра скончалась… С тех пор у неё все на ночлег останавливаются. Никого не прогоняет, особенно летом, если места нет в хате, у неё раскладушек штук десять. Ставит в саду, спите, отдыхайте…

— Действительно, судьбина не позавидуешь…

Павелецкий слышал и знал много трагических историй, связанных с русским населением в Чечне. Они все, как на подбор, были такими страшными и кровавыми, что если их постоянно вспоминать, то сердце лопнет.

Полковник посмотрел на водителя:

— Ты с такой уверенностью едешь, а вдруг у неё уже полон дом гостей?

— Ну и что,— не отвлекаясь от дороги, ответил Могила,— и нам местечко найдётся, не переживайте…

Вскоре «уазик» почти ткнулся носом в крашенные коричневой краской железные ворота.

— Вот и приехали,— заулыбался во весь рот Сивуч.— Вы пока в машине подождите, а я в дом схожу.

Этот небольшой каменный домик с тенистым садом на окраине Моздока неподалёку с городским парком культуры и отдыха утопал в зелени фруктовых деревьев. Везде, где только можно было привесить лозу, наливался винным соком виноград Изабелла вперемежку с Лидией. Валентин открыл незапертую железную же калитку и ступил во двор. Навстречу ему с крыльца спустилась пожилая женщина. Именно, не старуха, как отметил в уме Павелецкий, а пожилая женщина, было что-то в ней такое, что не поддаётся описанию, а воспринимается только душой, свечение, какое-то изнутри. Она остановилась и, прищурившись, стала рассматривать идущего к ней Валентина, узнав, воскликнула низким, грудным голосом:

— О, неужели, Могила, ты?

— Я, баба Дуся, я…

Она прижала голову командирского водителя по-матерински к груди и перекрестила его макушку.

— А я не один, баба Дуся.

— С кем же, много вас?

— Нет, нас не много, я да мой начальник. Переночуем у вас, не стесним?

— Нет, нисколечко, у меня нынче никого нету, как раз повеселите старуху… Так где ж твой начальник?

— В машине сидит.

— Заезжайте во двор, я сейчас ворота открою.

Вскоре милиционеры уже заходили в кирпичный одноэтажный домик, в котором было три комнаты и кухня.

Вещи заносить не стали, оставили в машине. Место на ночевку гостям было определено в одной из комнат. Помылись в летнем душе на улице. Посмотрели полчаса телевизор. Время пролетело незаметно.

Почти уже ночью, приготовив ужин, баба Дуся сидела на кухне за своим «взводным» обеденным столом, подперев подбородок натруженной рукою, смотрела, как командировочные, соскучившиеся по домашним харчам, ужинали, запивая пищу прохладнинской водкой, и рассказывала, рассказывала:

— У меня ведь, кто только не останавливался на постой, и простые ребята, и министры всяких республик, и из Москвы проверяющие. А что, место, где спать, у меня много, всегда чисто в доме, красиво… Мух, если надо, я всегда с утра всех выведу… Да они и перестали роиться, как скотину перестала держать. Вот так сяду и разговариваю с ними, а они кушают и выпивают. Раньше я и сама себе с гостями, бывало, рюмочку налью. А теперь нельзя. Инсульт был, думала уже всё, а ничего, оклемалась вон. Снова бегаю. Это мне, наверное, Господь вторую жизнь определил, потому что я здесь нужна, нужна вам, командировочным военным. Куда вам ещё голову свою бедовую преклонить, в душе помыться. В гостинице, там дорого, да и не уютно, а у меня для вас для всех дом родной. Хоть потом с семьёй приезжай, да и живи себе. Я только рада буду.

— Угу, угу,— подбадривал её монолог Валентин.

Она обратилась к нему:

— А помнишь Васика? Мне письмо прислали его сослуживцы, какой ведь хороший парнишка был…

— Почему был?— вскинулся Сивуч.

— Ай, ты ж не знаешь,— всплеснула руками хозяйка.— И откуда же тебе знать… Неоткуда. Васик погиб, Могила, страшно погиб. И не его в том вина, это родина наша так вас перекручивает, что вы так погибаете.

Валентин напрягся ещё больше:

— Так как же он погиб, я слышал от его сослуживцев, ещё в прошлую поездку сюда, что он уволился на пенсию. Устроился на гражданке, где-то в частном охранном предприятии, толстым стал…

— Уволиться-то он уволился, и толстым, может быть, стал, да только, что ему та «гражданка», он её и не знает совсем. Всю жизнь воевал, так и на воле воевал. Говорят, как ложился спать, по привычке клал под подушку гранату, «эргэдэшку», чтобы, видно, спать спокойней было. И что же это у него никто эту самую гранату не отобрал, когда он со службы уходил, или за учебную посчитали. Только он пил сильно горькую, говорят, последнее время. А, как выпьет, всё в атаку ходил. Кричал во сне. Жена-то с ним, таким бешенным, быстро развелась, вот он один в общаге и жил.

— Что случилось-то, баба Дуся?— не выдержал её обстоятельного рассказа Валентин.

Павелецкому тоже было интересно, что же случилось с этим хорошим и ему не известным пареньком Васиком, что он так трагически, как можно было понять из не совсем связного рассказа хозяйки дома, погиб.

— А вот, что мне в письме написали. Версия у милиции была такая, что он был пьяный, когда спать ложился. Снова сунул эту самую гранату себе под подушку. Видимо, во сне ему приснилось, что он на войне. Наверное, атака какая-нибудь приснилась… Он кольцо-то и сдёрнул. Граната и взорвалась. В комнате всё разнесло в клочья. Хоронили в закрытом гробу. Я, когда письмо получила, долго плакала. Какой же хороший ведь паренёк был, такой, поговоришь с ним, ласковый и жизнь правильно понимал…

Могила сидел за столом с опущенной головой, плечи его как-то обвисли. Вот-вот, казалось, слезу пустит. Но слезу он не пустил, а поднял красные, хмельные глаза, посмотрел на хозяйку, на Сергея Ивановича и сказал:

— Помянем раба божьего Васика…

Водка в очередной раз забулькала в стопки. Выпили, не чокаясь. Потом ещё выпили… У Павелецкого в голове сложились стихи, он их, выйдя незаметно в спальную комнату к вещам, быстро записал в блокнот:

А потом, смутно помнил Павелецкий, выпили ещё… А потом и спать она приезжих милиционеров уложила, Баба Дуся, матерь всех военных, таких же буйных, как Ва сик из её рассказов, порывающихся снова на войну, или хотя бы «Чёрного ворона» поорать в две лужёные глотки в три часа ночи. А завтра у них уже будет эшелон домой, а у неё, может быть, новые командировочные вояки на ночной постой… В этом, наверное, и есть он самый круговорот военной служивой жизни!

 

Глава 33

В обратную дорогу

Поезд с вагонами «Моздок-Сыктывкар» тронулся. Павелецкий вздохнул с облегчением. Он раскидал заместителей старшими по вагонам. С собой в командирском купе, в следующем от проводников, оставил лишь замполита, вёзшего отряд в Чечню, чтобы отдохнул в обратную дорогу от личного состава. С ними на нижней полке расположился сопровождающий заместитель министра, он же начальник милиции общественной безопасности, полковник милиции Александр Захарович Грицак, невысокий, толстощёкий и носатый хохотун, умеющий в нужный момент вовремя «включить дурака». Поэтому и был всю службу в чести у руководства, поэтому и «докувыркался» до такой заоблачной для его среднего милицейского образования высоты. Сергей Иванович его несколько опасался. И когда тот предложил:

— Ну что, по «соточке», по фронтовой?

Для начала вежливо отказался:

— Благодарю, товарищ полковник, но я погожу, пока личный состав не уляжется спать, а то если с самого начала дороги дать слабинку, могут так расшалиться, что не довезём еще…

Грицак наморщил свой непропорциональный шнобель:

— Нет, дорогой, так не пойдёт… Пусть замполит не пьёт, это его работа бойцов блюсти. А тебе я приказываю со мной по «соточке».

Павелецкий уныло вздохнул:

— Подчиняюсь грубой силе…

— Вот так-то лучше!

Валерий Петрович, стал накрывать на стол, резать колбасу, сыр, хлеб.

В соседнем купе за импровизированной занавеской, сооружённой из простыни, ехали в Сыктывкар, чтобы создать семью Эдик Вартанов и Мадина Абдулова. Судя по звону ложек и солдатских кружек, они тоже готовились попить чайку.

А ещё через купе происходили разборки.

— Оторвать бы тебе башку,— возмущался Римша, сидя на верхней полке в купе вагона, свесив дурно пахнущие «копыта» с давно нестриженными ногтями,— водку он потерял, закуску он потерял…

Поезд, плавно тронувшись от платформы в Моздоке, всё набирал и набирал скорость.

С первым перестуком колёс из переднего по ходу движения конца вагона послышался гитарный трёхаккордный перебор, и полилась хрипловатая песня, это пел рыжий, весь в веснушках младший сержант Серёга Богомолов:

Кроме прапорщика Володьки Римши в купе ещё ехали трое: старлей Илюха Моторин, старшина Аркаша Павлюченко и провинившийся по разумению Римши прапорщик Петруха Синельников. В вагоне стоял привычный поездной гомон, пассажиры готовились поесть, как следует, отметить окончание командировки и завалиться спать часиков эдак на двенадцать. Только в купе, где старшим был Моторин, царило напряжение. Старлей спросил:

— Ты, что, действительно, весь рюкзак с провизией похерил?

Возмущению Илюхи не было предела. Он не понимал, как же так можно безответственно потерять общаковые продукты. Молчаливый по жизни Синельников, только головой мотнул и полез на свою верхнюю полку. Залёг там, как в дозоре мышью, ткнувшись несвойственным молчунам его породы курносым носом в исписанную царапинами пластиковую стену, почему-то подумалось ему: «Вот беда-то, вагон из такого материала внутри сделан, что выгорает вместе с пассажирами за три минуты…»

Не дождавшись ответа, Моторин плюхнулся на своё место у окна и несильно двинул Римшу по раскачивающимся ногам:

— И ты тут ещё вонищу развёл, убери свои топалки!

Римша подтянул ноги на полку:

— А что я-то? Вон у нас герой нашего времени,— и ткнул не совсем чистым пальцем в сторону отвернувшегося к стене сослуживца.

Тот упорно продолжал молчать.

Наблюдавший до этого за товарищами и не принимавший участия в одностороннем диалоге старшина, скорбно покачал стриженной под ноль головой и почти трагично произнёс:

— Петруха, ну хрен с ними с продуктами-то, но ведь в рюкзаке ещё и водка на всю дорогу была, пять бутылок…

— Вот-вот,— влез со своим комментарием ситуации неугомонный Римша,— по пузырю на каждые сутки пути…

Дослушав его реплику до конца, Павлюченко продолжил:

— Пожрать-то на любой станции купим, а вот нормальной водки не палёнки где найдёшь, а, Петруха?

Синельников молчал, как рыба об лёд и всё тут.

— Вот за это тебе точно нужно башку оторвать,— распалился теперь уже и Аркаша,— обрёк нас на сухое возвращение домой, ты просто мазохист какой-то…

— Во-во,— вставил словечко Римша,— молчаливый извращенец, как говорится, в тихом омуте бесы водятся.

Услышав последнюю реплику Володьки, Илюха словно подпрыгнул на месте:

— Но мы-то тут при чём? Хоть бы перед самым отправлением нам сказал, что мы без жрачки и пойла остались…

— О себе не думаешь, хоть бы о сослуживцах побеспокоился!— подлил масла в огонь Римша.— Где хоть рюкзак забыл?

Синельников тяжело и глухо вздохнул на своей полке, но так и не обернулся, так ничего и не ответил ругавшим его боевым друзьям.

В купе воцарилось напряжённое молчание. Хорошо было слышно, как, неумело подражая Владимиру Высоцкому, из своего конца вагона горланил Серёга Богомолов:

Мужики были явно обижены на «кинувшего» их товарища. Во всём вагоне уже потихонечку от командира отряда и сопровождающего полковника из министерства попивали за возвращение домой, закусывая распотрошенными «сухпаями». И только они героически преодолевали голод и желание накостылять прапору Синельникову по первое число. За окном пробегал неказистый пейзаж грязных кавказских полустанков.

— Так, ладно,— принял решение «бригадир» купе старлей Моторин,— Аркаша, сходи к проводникам, посмотри по расписанию, скоро ли ближайшая станция, где можно будет купить поесть.

Павлюченко одновременно и комично, и браво приложил ладошку лодочкой к правой брови, как это обычно делают супергерои в американских боевиках:

— Есть, мой женераль…

И удалился в конец вагона.

— А ты, Вовчик, слезай с полки и пошуруй в наших вещмешках, может, завалялось, что из съестного, обедать будем.

Слезая, Римша спросил:

— И в Петрухином рюкзаке тоже смотреть?

Илья только рукой махнул:

— В его не надо, пошёл он, ваще, к такой-то матери…

Вскоре вернулся старшина, доложил:

— Весь вагон потихоньку бухает, командармы во главе с Павелецким в штабном купе тоже. Ближайшая остановка на двадцать минут, где торгуют продуктами, будет где-то через четыре часа.

— Вот блин,— оторвался от досмотра ручной клади Римша,— с голодухи опухнем.

— Зато потом пива купим,— резюмировал Павлюченко и полез в свою сумку,— где-то у меня пару банок тушёнки затерялось…

Пока все были заняты делом, Синельников только скорбно вздыхал на своей полке изгнанника. Общими усилиями собрали на стол. Вскоре на нём красовались две банки тушёнки свиной и говяжьей, сухари, граммов двести карамелек и две луковицы.

— Не густо,— подвёл итог Моторин.

— Ничего, вот теперь с голодухи не опухнем,— озорно улыбнулся Римша и извлёк откуда-то из своих многочисленных карманов на камуфляже темно-коричневый стограммовый пузырёк,— спирт, брателлы…

— Оба-на,— загорелись глаза у Илюхи.

— Откуда взял?— спросил не меньше друга удивлённый и обрадованный находкой Павлюченко.

Римша солидно откашлялся и профессорским голосом, как он себе этот самый голос представлял, заговорил:

— Цените, милиционеры, не закроил, делюсь, пользуйтесь моей добротой пока живой, чистый медицинский спирт, фанфурик почти канолевый, непочатый. Для себя, можно сказать, берёг, на чёрный день, который начался бы с похмельного синдрома…

— Откуда взял,— повторил вопрос Аркаша.

— Помните,— поднял к потолку свой не совсем чистый палец «профессор кислых щей» Римша,— у меня какая-то аллергическая сыпь была в начале командировки? Начмед военной комендатуры мне выдал спирт её протирать, заметьте, не скряга Зольников. Так сыпь сама прошла, а спирт сохранился…

На радостях Павлюченко заколотил в спальную полку над головой:

— Эй, балаболка молчаливая, спускайся, кушать подано.

Все, улыбаясь, посмотрели в спину Синельникову. Тот поворочался в своём немудрёном укрытии и в первый раз со времени, как тронулся поезд, произнес нечто членораздельное:

— Я не хочу, спасибо…

— Ну, хозяин — барин,— произнёс Моторин,— не хочет не надо, нам больше достанется… Римша, разливай!

Вскоре развели минералкой спирт по кружкам, вскрыли «тушняк», покромсали луковицы на пахучие кругляки. С привычным металлическим звоном сдвинули эмалированные фронтовые кружки. Моторин произнёс, сообразно торжественности момента, речь:

— Ну, мужики, за победу!

— За неё родимую…

— Чтоб нашим врагам тепло и сухо было в каменистых могилах…— согласились со старлеем и остальные.

Выпили с тягучим выдохом, потянулись «складнечками» к банкам с тушёным мясом. Из соседнего купе заглянул к ним летёха Бориска Пархоменко, оценил обстановку, заговорщически заулыбался:

— Вы чо кружками на весь вагон стучите, вообще уже стыд потеряли, или как?

— Или как…— не долго соображая, отреагировал языкастый Римша.

Пархоменко покинул своё купе и переместился к ним:

— У вас, что ещё что-то осталось, ведь Петруха ваш, я видел, всю провизию отдал…

— Кому отдал?— и Римша, и Моторин, и Аркашка внимательно уставились на гостя.

— Так вы что сами не в курсах, какой у вас товарищ Синельников Тимур и его команда?— невозмутимо спросил в свою очередь летёха.

— Ты давай воду не мути,— шарахнул его ладонью по коленке Моторин,— говори толком, что видел?

— Видел, как он отдал ваш рюкзак с продуктами и водкой беженцам на вокзале, там семья такая на чемоданах сидела. Он стоял, стоял, глядел, глядел, и всё казаку и отдал…

Моторин, Римша и Павлюченко посмотрели в спину Синельникову, который, заснув, мирно сопел на второй полке. Моторин незло произнёс:

— Вот ведь пионэр хренов…

— Да,— развёл руками Аркадий,— что тут скажешь.

— Башку б ему оторвать меценату,— резюмировал Володька.

— А то пошли к нам,— пригласил Пархоменко,— у нас тут всего валом, и водяры тоже, да ещё мы тут лишний ящик сухпая у старшины прибарахлили на всех хватит…

— А пошли,— согласился Илюха.

Они сгребли со стола немудрёный «хавчик», Петруху будить не стали, переместились в соседнее купе.

А Синельникову в этот трогательный войскового братства момент снился запылённый, залитый солнцем Моздокский вокзал. Выметенный перрон, посреди которого на нескольких битых временем кургузых чемоданах и разноцветных узлах сидела казачка лет тридцатипяти с осунувшимся и заплаканным лицом, прижимая к себе трёх разновозрастных вихрастых пацанов, младшему из которых было года три. Рядом с ними прохаживался в кажущемся бутафорским в этой ситуации казацком костюме мужик лет сорока и курил сигарету без фильтра. Форма на нём была в некоторых местах истёрта до дыр, плечи и голова опущены. Смотреть на такого же вихрастого, как и его сыновья, отца семейства было не просто жалко, а жалко до ломоты в сердце русского человека. Текли по усам казака толи сопли, толи слёзы. Куда он ехал, зачем, кому и где он нужен со своими детьми и заботами? Ему и самому-то было неизвестно…

Прапорщик милиции Синельников стоял, стоял, смотрел, смотрел на этих беженцев на своей собственной российской земле и вдруг осознал себя, прямо изнутри почувствовал, что он и есть власть, что он и есть это самое российское государство, которое этот человек в казачьей форме преданно защищал на границах. Он, Синельников и обязан оказать этой семье брошенной войной в круговерть произвола и неизвестности посильную помощь. Вот он и шагнул к казаку, вот он и отдал ему рюкзак с водкой и провизией. А тот принял этот рюкзак, слава тебе Господи, не взыграло ретивое терского казачества, принял…

 

Глава 34

Милиция на бронепоезде

Сопел прапорщик Петруха Синельников, неминуемо приближаясь к мирному дому с каждым перестуком колёс, и то блаженно улыбался во сне, то скрипел зубами. А снилась ему вся сразу его «маленькая война», все его прежние командировки и служба в армии.

До нынешней «крайней» командировки в Чечне ему пришлось побывать уже два раза, и оба раза в первую кампанию. Синельников до патрульно-постовой службы городского УВД служил в девяносто шестом в звании сержанта в линейном пункте милиции станции Княжпогост. Тот сводный отряд был сформирован из сотрудников ЛОВДТ от Коми до Александрова по всему участку Северной железной дороги, всего сорок пять человек. Командиром у них был майор Владимир Павлович Дмитриев из Архангельска.

Из Коми в отряде было только двое Петруха и парень из Кослана прапорщик Василий Афанасьев. Он был охотником и стал в отряде снайпером, а Синельникову досталась должность пулемётчика, за ним закрепили ПК. Пулемётчиком Петруху назначили в Ярославле на курсах подготовки перед выездом непосредственно в Чечню. Долго не могли подобрать пулемётчика. И тут он обмолвился:

— Могу пулемёт собрать и разобрать с закрытыми глазами.

Командир сначала ему не поверил:

— Ну, конечно, рассказывай!

— Можете проверить.

— И проверим,— улыбнулся Дмитриев.

Он завязал сержанту глаза, и тот уложился в норматив. Так Синельникова и назначили пулемётчиком, а ему это было не сложно потому, что в армии Петруха был старшим техником по вооружению.

В Чечню прибыли в конце марта на станцию Червлёная Узловая, жили в пассажирских вагонах. Неподалёку от них несли службу ребята из Питера. Рядом с их жилым вагоном стоял грузовой крытый вагон с вооружением, боеприпасами и продовольствием. Вагоны стояли прямо напротив вокзала. «Товарняк» с оружием был огорожен бетонными плитами. В функции сводного отряда входили охрана станции, охрана железнодорожного моста через реку Терек и сопровождение на бронепоезде эшелонов с личным составом и вооружением.

Бронепоезд, это, правда, слишком громко сказано. Он, представлял из себя несколько платформ укреплённых мешками с песком и одним БТРом.

Во время командировки много чего происходило, но в памяти остался один особенно яркий случай. В населённом пункте, название которого, к сожалению, Петруха уже не помнил, он находился от их пункта временной дислокации в сторону Дагестана, боевики напали, захватили и разоружили местный РОВД. Отряд ЛОВДТ находился ближе всех, их и подняли по тревоге. Колонной, которая состояла из БМП и войскового «Урала» с личным составом в сорок человек, бойцы срочно выехали туда. Но до места не добрались, навстречу попалась колонна из двухсот боевиков, которые топали пешком в сторону станицы Червлёной.

Остановились друг перед другом лоб в лоб, заняли позиции, значительный перевес сил был на стороне боевиков. Милиционеры понимали, начнись боестолкновение, их сотрут в порошок. Вооружены бандиты были очень серьёзно. Командир принял решение:

— Всем оставаться на занятых позициях, пойду на переговоры…

Его попытались остановить:

— Товарищ майор, опасно!

Но он только рукой махнул и двинулся в сторону бандформирования. Такое на войне случается не часто. До службы в МВД Дмитриев служил в войсках, в ВВС и оказалось, что полевой командир шедшей на отряд банды в армии был его подчинённым. Когда встретились взглядами, оба оторопели:

— Абдул, это ты?

— Я, товарищ майор… Владимир Павлович…

Сначала они обнялись, как старые знакомые, а потом проговорили около двух часов, вспоминая службу. Так и сидели посреди дороги, а их подчинённые лежали на позициях в полной боевой готовности.

По рации получили сообщение:

— Ваша помощь уже не требуется, к захваченному РОВД подошли войсковые подразделения. Отряду ЛОВДТ приказываю возвращаться на базу…

Неожиданно встретившиеся командиры обнялись на прощанье. Милицейская колонна развернулась, и машины пошли назад в Червлёную. Боевики направились тоже в другую сторону в район Гудермеса.

Вторая командировка в девяносто седьмом году продлилась уже около ста суток. На этот раз сводный отряд стоял на станции Терек. Так вышло, что между командировками у Синельникова получилось меньше полу года потому, что командир майор Дмитриев позвонил:

— Ну что, Петруха, поедешь со мной снова в командировку?

— А кем?

— Снова в качестве пулемётчика.

Синельников долго не раздумывал:

— А я согласен!

Тут бронепоезда не было, бойцы охраняли только станцию и составы с нефтепродуктами.

В то смутное время все отряды милиции и войска уходили из Чечни после позорного «Хасавюртовского мира». Ситуация в Чечне была сложная и неоднозначная. Через станцию постоянно шли автоколонны боевиков, а милиционерам приказывали:

— Не трогать!

— Как же так,— возмущался Дмитриев.— Для чего мы тогда здесь, для вида?

Но из грозненского ГУОШа устами оперативного дежурного звучало:

— И не трогать, и не останавливать для досмотра. И этот приказ получен из Москвы, он не обсуждается…

В конце концов, оказалось так, что близлежащие отряды и войсковые части покинули весь район, а отряд остался один в окружении боевиков, которые милиционеров не выпускали из Чечни, требуя разоружения. Но милиционеры не собирались оставлять им оружие. Ситуация была не из простых, можно сказать, патовая. Им помогло то, что шла колонна «федералов», и офицер, вникнув в ситуацию и спасая коллег по позорному отступлению, пригрозил боевикам:

— У меня в подчинении несколько сот пьяных контрактников, и все они хотят домой. Стоит мне отдать приказ, и они сотрут с лица земли и станцию, и вашу бандитскую заставу.

В ответ прозвучало:

— Харящо, дарагой, харящо, ехайте по домам…

Кончался срок контракта и у российских машинистов тепловозов. Так они подцепили милицейские вагоны к составу, и отряд смог выехать в сторону Ингушетии. Новый год отметили уже в Моздоке. В гостинице «Дорожной», поднимая праздничный тост, Дмитриев скорбно говорил:

— Я считаю, что, так называемый, «Хасавюртовский мир» заключен напрасно. Лебедь, вообще, ведёт себя как предатель. Надо бы довести начатое дело до конца, а то получается, что столько людей зря положили, столько вооружения и техники угробили и всё напрасно.

Вообще ситуация на Кавказе за всю историю России бала почти всегда, за исключением небольших промежутков времени «застоя», сложной. И началась нынешняя ситуация не с Чечни, а с Кавказских советских республик. Это и азербайджано-армянский конфликт, и осетино-ингушский, и отсоединение националистами Грузии от СССР.

Прапорщик Синельников мог вспомнить свою срочную службу ещё в советской армии. В восемьдесят девятом после «учебки» погранвойск в посёлке Бурундай под Алма-Атой в учебной роте воздушного вооружения на вертолётах попал он служить под город Тбилиси, в посёлок Алексеевку, где находится аэропорт «Тбилиси».

Тогда к власти в Грузии пришёл страшный диктатор Гамсахурдия. И такое началось. Он создал свою «национальную гвардию». Гвардейцы штурмовали здание КГБ. Захватывали все административные здания. И тут руководством страны была допущена роковая ошибка, когда не «грузинскую национальную гвардию» Гамсахурдия ликвидировали, а мирных демонстрантов разгоняли десантники сапёрскими лопатками. С этого и началось.

Семьи российских офицеров стреляли и вырезали. Пограничники их вывозили с военных городков на территорию части. И отправляли бортами в Москву. Советских солдат срочной службы местные националисты, где отлавливали там и стреляли. Боялись трогать только пограничников.

В Нахичевани на границе с Ираном местные грузины организовали стихийный рынок. Бульдозерами снесли границу, туда несли лампы дневного света, чайники алюминиевые, нательное бельё, шапки ушанки, а оттуда различного рода ширпотреб, духи, одеколоны, килограмм женских электронных часов, например, стоил червонец советских рублей.

Этот беспредел закончился, когда пограничникам помогла восстановить границу, переведённая в этот район Витебская дивизия ВДВ. Они тоже нашили себе зелёные пограничные погоны. За захват боевика у охраняемых вертолётов, который, по всей видимости, хотел Петруху убить и захватить его оружие, сержанту Синельникову дали десятидневный отпуск домой.

Но так и не пришлось туда съездить. Следующей ночью на погранчасть было нападение. Солдат в казарме сначала потравили каким-то газом, после чего у них шла пена изо рта, на форме образовывались красные пятна, дым вокруг клубился желтый.

Синельников тогда исполнял обязанности командира отделения. Пограничникам было строго запрещено на «провокации» отвечать ответным огнем. Но у Синельникова в отделении ранили одного бойца, и он приказал своим подчинённым стрелять на поражение.

Утром сержанта Синельникова разжаловали в рядовые, сорвали с него перед строем погоны и лишили отпуска. Командир, когда снимал погоны, сказал:

— Я тебя, Синельников, как человека, понимаю, как солдата нет. Был дан приказ, и ты его должен был выполнить. Зла на меня не держи, я должен так поступить…

Петруха, сквозь жгучую обиду на несправедливость военной жизни, прошептал в ответ:

— Так точно…

Бойцы погранчасти ещё вылетали в командировки по всему Закавказью для выполнения боевых операций. Однажды даже побывали в Риге, видимо, были в запасе во время штурма рижским ОМОНом телецентра. Но Синельников и его сослуживцы так и не получили приказа, так и не вышли из вертолётов, а спустя некоторое время улетели назад на базу. После одной из подобных командировок особенно удачных рядовому Синельникову вернули звание и снова объявили отпуск.

По возвращению с родины в Тбилиси только вышел он из аэропорта, на него наскочили из «уазика» трое, надели на голову мешок, заломили руки, кинули в машину и увезли на какую-то квартиру. В совершенно пустой комнате пристегнули сержанта наручниками к батарее, а сами сидели на кухне и пили водку. Что они хотели с Петрухой сделать, он не знал, с какой целью захватили, не знал тоже. Взяли-то Синельникова в темноте, а в квартире рассмотрели, что он пограничник. Вот и сами, наверное, не ведали, что с ним теперь делать.

Позднее зашел в квартиру бородатый человек лет под пятьдесят, увидел погранца, очень удивился и спросил:

— Ты что здесь делаешь?

Синельников ответил:

— Если меня буквально через час в части не будет, вам хана!

Бородач сходил, переговорил с теми молодыми ублюдками на кухне, потом завязал Петрухе глаза, отстегнул наручник, вывел его на улицу, посадил в машину и уже около части развязал глаза. Вышли из машины, он достал бутылку:

— Выпей и забудь…

Сержант проговорил:

— Не буду.

— Это чача. Боишься, что отравлю?

— Нет, просто не хочу.

Бородач выпил полбутылки и отдал Синельникову:

— Пей!

Петруха сделал несколько полноценных глотков. Потрясение от захвата его в плен, конечно, испытал страшное. А бородач внимательно посмотрел на солдата и сказал:

— Меня зовут Шикули, запомни, я тебе жизнь спас…— сел в машину и уехал.

Через пару месяцев, раньше приказа министра обороны на целый месяц, получился у Синельникова дембель. Тогда такая неразбериха в Грузии творилась. Наши подразделения блокировали национальная гвардия и местная грузинская милиция. Выбраться из Тбилиси было практически невозможно.

Подсознание напоминало прапорщику милиции Синельникову, и ему снилось, как прилетел на «Антее» какой-то генерал с проверкой погранвойск по линии КГБ. Собрали тогда троих дембелей из Коми: Петруху из княжпогостского посёлка Ачим, Володю Савельева из Воркуты и Шишева Сергея из Инты, и на этом самолёте с генералом отправили до Москвы. Хороший был дядька, обеспечил северян автобусом, чтобы доехали с аэропорта «Домодедово» до Ярославского вокзала.

Колёса поезда стучали свою привычную песню очередной дороги. В конце вагона пели под гитару. Перекусив, милиционеры укладывались на полки…

 

Глава 35

Крыса белая фронтовая…

На душе у Сергея Ивановича Павелецкого было неспокойно. Хотя, вроде бы, все нормально. Поезд, идущий спецрейсом, будто завис в воздухе, перестукивается колёсами еле-еле. По небу облака — что только не выстраивало из них воображение. Ребята, чумазые стреляные воробьи, пьяные возвращением домой, спят по вагонам. Позади остался дружеский Моздок, куда привезли его оперативную группу колонной бронированной техники и автобусами со всей амуницией и снаряжением из-под Грозненской станицы Горячеисточненской. Солнце светит в окна, словно и не осень вовсе, а самое что ни на есть жаркое лето в самом разгаре.

В такие минуты бездействия всегда хочется окинуть взглядом свою жизнь, может быть, подвести какой-то итог. Подумать о будущем.

А что, в общем-то, жизнь у полковника милиции, большого и вдоль, и поперек человека, Сергея Ивановича Павелецкого, сложилась, на его взгляд, просто замечательно. По службе продвигался, вовремя получал новые звания. Заочно окончил юрфак. Мужики его уважали, а теперь, после «пятой» Чечни, еще больше зауважают, еще уверенней начнут прислушиваться к его мнению, и не только как к мнению начальника, но и как к мнению опытного уважаемого старшего товарища. Квартиру от МВД дали. И пусть однокомнатную, пусть, куда больше, детей ведь у них с Любашей так и не случилось.

До этого снимал Серёга почти за так дачный домик у своего начальника. Жили они тогда с женой, словно в его родной деревне. В баньке помыться, воды из колодца натаскать, звонких на морозе дров поколоть, тишину ночную полную загадочных шорохов послушать — это ли не наслаждение и счастье для него, сельского паренька. Одно плохо — далеко на службу добираться, двумя автобусами. Да, ему то что, проезд все равно бесплатный, а раньше встать на часок не сложно, а только в радость.

С женой Василию крупно повезло. И красивая, и хозяйственная. Поначалу, конечно, попробовала, было, повыступать, но Павелецкий сумел ей показать — кто в доме хозяин. Мужчина, если он настоящий мужик, и должен быть в доме хозяином. А как он любит свою Любушку — словами не расскажешь. Он себе без нее и минуты представить не может. Да и в редкой семье такое бывает, что вот уже пятнадцатый год живут вместе, а он все, словно сумасшедший, не может на нее спокойно смотреть.

Павелецкий мечтал ли о такой замечательной жизни, выстроенной им самим собственными руками в чужом городе, в недавнем прошлом обычный деревенский мальчишка? Конечно же, нет. Подумав обо всем, об этом, Сергей Иванович остался горд собой.

Через несколько дней поездной жизни в три утра эшелон остановился у вокзала в родном столичном по-осеннему чуть морозном городе Сыктывкаре.

Командир оперативной группы, а заодно и сводного отряда коми милиции Сергей Иванович Павелецкий, отрапортовал встречавшим из управления внутренних дел о выполнении поставленной задачи, о том, что весь личный состав жив и здоров. После чего дал команду своим орлам разгрузиться и ехать на базу. Дела шли, не придерешься, но на душе все равно было почему-то неспокойно. И тут произошло то, чего он меньше всего ожидал. Через неделю полковнику исполнялось сорок пять. Не возраст для его погон, полковники по положению могут служить до пятидесяти. Однако, не смотря на это, один из кадровиков-борзописцев шепнул, что уже готова «болванка» приказа об увольнении Павелецкого из органов по выслуге лет. «Вот, крысы тыловые,— зло подумал он,— видимо, моё «хлебное» место начальника ОВД в Нефтегорске кому-то понадобилось… Не зря, значит, душа не на месте. Не ожидал я от министра такой подляны, хотя за полгода в республике много что могло произойти, всё равно обидно…»

Выяснив источник беспокойства, Павелецкий, однако так и не успокоился. Может, что с Любашей стряслось. С его любимой женушкой, пока он был на Кавказе, игрался в аты-баты, беда приключилась?

Он вспомнил последний разговор по телефону, прошептал:

— Да нет, вроде бы, все в полном ажуре…

Ждет, любит и прочее. А что еще положено делать жене боевого офицера, когда он в командировке в зоне вооруженного конфликта выполняет свой долг по восстановлению конституционного порядка на территории страны, за что ему, между прочим, зарплату платят.

Через полчаса, расквитавшись с делами, Павелецкий уже летел к своему дому на встречавшей его служебной «Волге». До Нефтегорска, где Сергей Иванович был начальником ОВД, водитель гнал с сумасшедшей скоростью, заодно рассказывая шефу все последние кулуарные новости родного подразделения.

Через два с половиной часа одним махом влетев в подъезде на третий этаж, он отомкнул дверь своим ключом. В квартире пахло родным теплом и уютом. Как же он все-таки истосковался по дражайшей половине. Оставив рюкзак в прихожей, Сергей заглянул в спальню. Был седьмой час, и Любаша еще спала. Она лежала на левом боку, а правая нога выпросталась из-под одеяла. Увидев эту голую, красивую ногу, Павелецкий чуть не задохнулся от нахлынувшего на него чувства восхищения и желания. Словно в детстве накрыла его с головой волна от катера «водомётки» и страшно, и восторгу нет предела…

Он стал лихорадочно стаскивать с себя грязное, пропитанное известняковой пылью камуфлированное хламье. Потом замер на минуту:

— Милая моя, солнышко мое…— шепот хриплый и прерывистый.

И как был, терпко пахнущий окопом, так и нырнул к ней под одеяло — в тепло и уют домашнего очага.

Очнулся ото сна Сергей Павелецкий уже ближе к полудню. Жена была на работе. Он смутно помнил, как она уходила. Счастливо улыбаясь, много ли мужику, в принципе, надо — прокрутил в голове сладкие минуты встречи с полусонной Любашей. Ее отчаянные вопли, пока она не поняла, что это не кто-то другой, а ее собственный муж, вернулся с войны.

По радио передавали песню:

Быстро вскочил с постели и, потянувшись, лениво направился в душ, смывать с себя всю ненужную дома вонь пота и крови. Затем с удовольствием заглотил найденные на кухне «домашние коврижки», накатив под них на грудь стакан привезенного с собой дербентского коньяка. Песня о дороге продолжала сотрясать воздух вокруг него.

Еще одна горячая волна нахлынула на Павелецкого. Он поежился и вспомнил свои страхи-переполохи, сумасшедшую стрельбу в городских развалинах, то, как брали караван, переговоры с местными… Он еще выпил полстакана и вдруг заметил подоткнутую под телевизор на холодильнике голубенькую тетрадку. Некоторое время Сергей сидел и тупо смотрел на нее. Хотя выпитое неизбежно согрело изнутри, на душе все одно было как-то неспокойно.

Павелецкий протянул руку, раскрыл тетрадку где-то посредине и стал читать слова, написанные Любашиным ровным почерком…

«О, Господи, нахлынуло на меня, как малолетняя дура, сижу и пишу дневник. А как жить по-другому? Кому еще расскажешь. Полгода мужа не видеть — это, милая моя, срок…

Вот вчера, например, приснилась большая белая крыса. Большая хитрая белая крыса. Крысы — это почти единственное, чего я панически боюсь, то есть, боюсь так, что перестаю соображать, что я делаю и говорю. Так вот, эта большая толсто-гладкая белая ухоженная крыса с наглыми глазами непонятного цвета — то черными, то красными, то зелено-голубыми, то прозрачными и длинным нежно-розовым хвостом вилась вокруг меня полночи, она снилась мне непрерывно, в разных сюжетах, размерах и возрастах. Похоже, у нее была основная цель — укусить меня в руку, точнее, в то место, где у некоторых бывают оспины от прививки. Это очень нежное место, наверно, было бы ужасно больно, если бы она все-таки вцепилась в меня.

Фрейд, которого я недавно читала, уверяет, что сны — это зашифрованные тайные мысли и желания, и что непременно надо их расшифровать, а то хуже будет. Ну, хорошо. Крыса. Ассоциация какая? Деревянный дачный домик, который мы снимали, когда поженились. Мебели почти не было. На полу лежал матрас, а под полом ходили крысы. Не всегда, но ходили. Иногда они дрались и очень громко при этом пищали, почти визжали, иногда принимались грызть в том месте, где на полу стояла провизия.

Когда приходили крысы, у меня ноги холодели от ужаса. Мне казалось, что еще секунда — и они прорвутся через какую-нибудь щель и понесутся по полу, а я лежу на матрасе и мне даже вскочить некуда — стола нет, а на табуретку и им впрыгнуть нетрудно.

Я проклинала их, я проклинала мужа, который не в состоянии был защитить меня от этого кошмара. Более того, он не понимал меня. Он думал, что я фиглярствую. Он бросал тапок в то место, где они скреблись. Иногда это помогало, они уходили, чтобы вернуться через час.

Мы не могли купить мебели, потому что расплачивались с долгами. Долги были свадебные. У других после свадьбы деньги есть, те, которые подарили, а у нас — долги. Мои родители решили просто:

— Мы тебе денег дарить не будем,— это папа.

А мама добавила:

— Лучше, мы тебя оденем с ног до головы и хорошую свадьбу справим…

Одеть им меня не удалось, но приодели, конечно. И свадьбу справили. Было весело. Только Серёга быстро напился…

Ну а у мужа-то отца нет, одна мать. Да и ту сыночек уж давно высосал. А гонору-то вагон. Ну, он и давай занимать и в свадьбу вкладывать. Друзей-ментов наприглашал… Потом, у него не то что костюмов — трусов-носков не было. Одни сушит, другие носит. Короче, он решил, что для семьи полезно будет, если он тоже приоденется. Снова занял.

Все мои родственники дарили вещи — видно, мать надоумила, молодые, мол, на ветер деньги-то пустят. У него из родственников — мать да тетка, вот и все. Мать немного еще до свадьбы дала, а тетка двести рублей подарила. Друзья его… Они в наглую, без подарков явились. Нет, я ничего не прошу, но свадьба-то отгремела, отплясала, а на третий день выяснилось, я-то, наивная, и думать не думала, что Сергей всем своим друзьям понемногу, но должен.

Как отдавать-то? У него зарплата ерундовая, у меня тоже — бюджетники оба. Мои родители все, что могли, на меня уже потратили. У его матери пенсия — птичка-невеличка… Я чуть не плачу, а он то смеется, то злится. Подумаешь, говорит, это что, деньги, что ли? Деньги — не деньги, а год отдавали.

Серёгина мать теленка сдаст, деньги пришлет — отдаем. Мои подкинут — свои добавим и несем из дома. Потому и был дом — не дом. Матрасы да коробки, да две старых табуретки. Не в коробках, конечно, дело. Обидно страшно. Да за те деньги гарнитур купить можно было…

Когда крысы приходили, я все время это вспоминала. И с чего это я вдруг за свадьбу, ведь считай пятнадцать лет уже прошло, а всё равно простить не могу…»

К двум часам дня за окном начало темнеть. О чем-то бормотало радио. На стене громко тикали часы домиком. Сергею все труднее становилось разбирать написанное.

Он распрямил спину:

— Чего ей теперь-то не хватает? И деньги все домой несу, и получаю сейчас прилично, и квартиру от МВД дали… Полковника получил… Живи, да радуйся, дура…

Он, начальник Нефтегорского ОВД, плохой мужик, что ли? Чего бабе не хватает?

— Пока ещё начальник…— кольнул в сердце предательский шепоток министерского кадровика.

Павелецкий встал, отложив ненавистную тетрадь. Включил на кухне свет и, присев на табурет, снова стал угрюмо шевелить губами, вчитываясь в написанные Любашиной рукой строки.

«Ну, это я отвлеклась. Это все с крысами связано. Но почему эта белая была? Опять, что ли, с Серёгой связано? Серёжка у меня белый, блондинистый, красивый. Я его, когда на дискотеку пришла — чуть вошла — сразу увидела. Он среди остальных мужиков как белая среди серых крыс стоял. Он сейчас, правда, толстый стал. Ага, и крыса толстая была, ухоженная… Точно — Серёжка! Выходила-выхолила я его, вынежила…

Дуры мы бабы. Вместо того чтобы себя любить-тешить, мужиков тешим, себя — по боку. А потом в крик-плач:

— Изменил…

Или вообще ушел.

Да так нам и надо. Иной раз смотришь — был сморчок занюханный, а женился — стал ходить обстиранный, кормленный, удовлетворенный. Приодели его, обласкали. Волосы, глядишь, у него распушились, плечи расправились, взор затвердел — и тут же бабы одинокие, да и не очень одинокие, стали липнуть… И увели.

А женщину вы хоть одну видели, которая бы после замужества расцвела? И не увидите. Сумки-сетки, кастрюли-сковородки, полы-ковры, носки-рубашки, пеленки-распашонки, соски-коляски, а у меня и этого за пятнадцать лет так и не случилось…

Но всё равно, руки красные, лицо землистое, волосы жидкие, рот нервный. И уведут, уведут мужа-то…

Как хорошо писать, валяясь в постели. Все. Встану сейчас, в баню, нет, в сауну пойду. Одна. Потом маникюр пойду, сделаю, плевать, что дорого, муж дороже. Обед сегодня готовить не буду, потерплю. На днях вернется из командировки, веди, скажу, меня, Серёженька, в ресторан обедать. Он, конечно, начнет, то да се, долго да дорого. Если честно, то он на себя только щедрый, а на меня скупой. Вот на этом я его и поймаю. Неужели, скажу, ты себе за всю военную поездку не заработал гробовых-окопных на один хороший ресторанный обед в воскресенье? Сможешь же ты, скажу, в конце концов, позволить себе один разок в неделю хорошо поесть. Пойдет как миленький, никуда не денется.

Замечательно, что его так долго нет. Сейчас бы он проснулся и приставать начал. А я не хочу. Ему все время надо. В любом месте и в любое время. Лишь бы было десять свободных минут. А я так не могу. Мне сначала успокоиться надо, расслабиться, настроиться. А Серёга не понимает, злится, холодная, говорит. А если я отказываю, вообще свирепеет, скандалы устраивает, фригидной обзывает.

Одно время, лет десять назад, занялся моим сексуальным воспитанием и просвещением. Книжки всякие приносил, брошюрки с картинками. Фрейда тогда принес, потому что ему сказал кто-то, что это про секс. Но там про секс ничего и не было, трудно сказать, про что было, медицина какая-то. Но вот про сны я поняла, и мне понравилось.

А потом он видеомагнитофон принес и кассеты с порнухой, я таких раньше не видела. И лучше бы вовсе не видела. Меня только тошнить стало, и мыться захотелось. И я Серёгу совсем расхотела.

Нет, это не правда, что я фригидная. Ведь я его так хотела раньше. Я его сразу захотела, как увидела, тогда на танцах. Прямо вместо крови кипяток по жилам побежал…

Наверно, это тогда началось, когда я ему в первый раз отказала. Говорю:

— Устала я, Серёженька, не хочется мне…

Действительно, день был трудный. А он дальше лезет:

— Не хочешь. Так я силой…

Смех смехом, а, в общем-то, так на самом деле и вышло. Мне больно было. Я разозлилась. Он тоже распсиховался, стал права качать:

— Ты мне жена, ты должна…

Пошел на кухню и мою любимую чашку разбил. Потом еще так было пару раз. Я не выдержала и что-то очень обидное ему сказала, а он меня в ответ по лицу ударил. Затем долго-долго извинялся, не хотел, мол, говорил. Две недели ходил тихий. Но я с тех пор этих скандалов стала бояться. И врать, и терпеть. «Всего лишь немного потерпеть»,— так говорила старуха в фильме «Легенда о Наройяме», на который меня Серёжка в целях просвещения водил.

С тех пор со мной что-то произошло. Будто мне в живот положили холодный камень. От этого, наверное, и забеременеть не могу. Да, сейчас это и к лучшему. Какие нынче дети?

Да. Эта крыса точно Серёга был. Хвост ее длинный, розовый, ненавистный — точно, как у него одно место. И вилась она вокруг меня так настойчиво, так нагло, укусить хотела… Ну, точно он вьется, когда ему очередной раз хочется.

Ну, почему туда, где оспа? Ведь у меня оспы нет. Оспы у меня нет потому, что мне все прививки врачи отменили. Какую-то одну сделали, я чуть не умерла. Аллергия какая-то, оказалась, наследственная.

Стоп. Так это что же получается? Что же это за мысль такая зашифрованная? Муж мой — крыса разжиревшая, поганая укусить хочет, то есть отыметь меня, а в этом укусе прививка, то есть смерть моя. То есть, мысль моя в чистом виде такая, что боюсь панически и ненавижу смертельно я мужа моего. А он меня насмерть заездить хочет.

Ой, мамочки мои родные! Может, я чего прочла неправильно, иль не так расшифровала? Как же я теперь с такой мыслью жить буду? Не разводиться же мне теперь из-за Фрейда, дурака, наркомана старого? Да как разводиться? Что я в суде скажу? Не пьет, не курит, деньги домой носит, не изменяет даже! Да как разводиться, я ж его люблю… вроде бы… Когда Цыганка была жива ещё как-то вместе можно жить было, а сейчас и невмоготу вовсе…»

Написанное было датировано вчерашним числом. Сергей Иванович Павелецкий захлопнул дневник и сунул его туда, где взял. Столько боли и обиды нахлынуло на него, что полковник подумал: «Вот сейчас лопнет сердце…» Но этого не произошло. Хотя мир, созданный им вокруг себя и состоящий исключительно из работы и семьи, рухнул. Тогда он поднялся и нетвердой походкой прошел в коридор. Там вытащил из рюкзака кобуру со своим табельным Макаровым.

На кухне радиодиктор говорил о том, что скоро тёплые дни в далекой Москве пойдут на убыль.

Павелецкий сел за стол. В никелированном чайнике отразилось его лицо, неузнаваемо искаженное пузатым боком.

— Действительно, крыса… белая… фронтовая…— прошептал он, сорвал с шеи тесёмку со свинцовой бляшкой заговорённой пули-жакана, неважного здесь в гражданской жизни оберёга Эдика Вартанова, и буднично выстрелил себе в рот…

Когда тело Павелецкого осматривали, с большим трудом удалось разомкнуть огромный кулак, в который была зажата заговорённая пуля. Она ему уже была ни к чему. И лейтенант Эдик Вартанов, когда-то ему этот жакан подаривший, исхитрился, изъял свинцовую бляшку из вещдоков по уголовному делу по факту самоубийства, как потом стало известно, бывшего начальника ОВД. Кадры министерские подсуетились уволить задним числом. Продел новую тесёмочку, да и повесил на прежнее место, себе на грудь. Оберег он и есть оберег. Жизнь у Вартанова намечалась ещё длинной, мало ли ещё где в какой «горячей точке» пригодится. Хотя его «фронтовой трофей» жена Мадина никуда на юга, тем более в горы, отпускать по служебной надобности не собирается.