У Маруси был брат, детский поэт Захар Котенко, который для подъёма своей популярности печатался под псевдонимом Чебурашка. Котенко не входил в число ведущих поэтов (да и ведомых — тоже), поэтому подрабатывал в мэрии, в каком-то хозяйственном отделе: обходил вверенный ему участок в поисках непристойных надписей на заборах и в общественных туалетах и отвечал за их ликвидацию. Его называли — редактор по стенописи. Занимался он и общественной деятельностью, входил в какую-то патриотическую организацию под названием «Не допустим!»

Однажды, во время очередного ужина, он ворвался в квартиру Колобка, весёлый, энергичный, довольный собой.

— Простите за опоздание, но у меня уважительная причина, наша организация проводила очередную акцию: мы разбили Москву на квадраты и пикетировали у аптек, чтоб не покупали израильские презервативы.

— Почему? — удивлённо спросил Колобок. — Вы считаете их некачественными?

— Наоборот: они непробиваемы! Поэтому они и шлют нам свои презервативы — и знаете для чего? В газете «Послезавтра» чётко объяснили: чтобы русские не размножались!

— Вы мне открыли глаза, наконец, я понял, в чём причина падения рождаемости в нашей стране, — заявил Григорий.

Но Котенко, не уловив насмешки, подтвердил:

— Конечно!.. Но мы им наш рынок перекроем… Правда, пикетирование отнимает у меня много времени, но я его использую, сочиняя стихи. Одно плохо: стоишь один с плакатом, а когда рифма прёт, мне необходимо общение, чтобы её протолкнуть: она у меня в горле стоит.

— Заешьте сухой корочкой, — на полном серьёзе посоветовал Григорий.

— Наоборот! Я её должен, так сказать, выплюнуть на бумагу. Вот сегодня сочинил, пока только один куплет, детская песенка. Хотите прочту?

Вмешалась Маруся:

— Хватит! Потом! Когда ты всю песню выплюнешь!.

Но Котенко уже было не остановить.

— Нет, нет, я могу и по частям.

Он обвёл взглядом присутствующих, выбирая самого подходящего слушателя. В этот вечер в гостях была соседка Лида со своим пятилетним сыном Юриком. Муж Лиды периодически уходил в запой и пропивал всю зарплату. Маруся жалела и Лиду, и Юрика, часто приглашала их на ужин, закармливала пирогами и заворачивала «на посошок».

Увидев Юрика, Котенко обрадовался, подбежал к нему, сел напротив.

— Это песенка для детей, очень смешная. Вот послушай.

И стал с выражением декламировать:

Сделал несколько движений рукой, вперёд-назад, будто тянул и толкал пилу, и завершил свой опус:

Затем большим пальцем надавил мальчику на нос и гордо посмотрел на него, в ожидании восторга. Но тот продолжал сидеть молча. Потом негромко спросил:

— Дядя, ты — дурак?

— Юрик, как ты можешь! — встрепенулась Лида, но Котенко жестом остановил её:

— Ничего, ничего, он просто не понял. Я сейчас повторю. Он тут должен рассмеяться.

И снова задекламировал:

Мальчик перевёл взгляд на Лиду.

— Мама, он дурак?

Лида не успела отреагировать, Котенко опередил её:

— Нет, нет! Я ему докажу, что это смешно!

Он уже злился, поэтому каждую строчку теперь не читал, а выкрикивал:

Мальчик продолжал внимательно смотреть на Котенко, но теперь в глазах у него появилась жалость и сочувствие. Он повернулся к Лиде и со вздохом заключил:

— Мама, он — дурак.

Елена, едва сдерживая смех, выбежала в кухню и там расхохоталась. Григорий поспешил за ней. Она, не в силах остановиться, захлёбываясь от хохота, приговаривала:

— А ты хотел… идти в театр… смотреть комедию… В каком театре… меня бы так рассмешили!