1.
21.49. Москва
Плутая в интернетовском разделе «Домашние животные», я, акушер Петр Кусков, на сайте о клонировании английской овцы Мэри наткнулся на прелюбопытное сообщение.
— И там нас достали! — искоса глянул я на сыщика и прочитал: «Террористы выкрали с полей Оренбуржья всё поголовье тонкорунных коз».
Рябов вскочил с пуфика, со скрипом натянул красные сапожки, защелкнул за спиной кобуру именного браунинга.
— Куда вывезли? — гортанно спросил он.
— В Закавказье.
— Точнее! — взревел Рябов.
Я приник к голубому экрану.
— Предположительно в село Шавхал-Берды.
— Черт бы побрал интернетовских болтунов, — Рябов передернул правой щетинистой щекой. — Петя, где ваши пятнистые походные штаны? Живо!
2.
06.00. Закавказье
Здесь мне решительно не понравилось.
С крыш постреливали женщины снайперы, нанятые обезумелыми полевыми командирами. Чумазые беспризорники теребили нас за ноги и просили посильную мзду.
«Как бренна жизнь… Сдались нам эти оренбургские платки?!» — внутренне восклицал я, опасливо озираясь на крыши.
Сыщик, отдав червонец сопливому беспризорнику, схватил меня за грудки.
— Космос мы, Петя, профукали, — тихо, но отчетливо произнес он. — Балет, похоже, тоже. Остался оренбургский платок. Если и его…
В глазах инспектора блеснули алмазные слезы.
— Дяденька, дай хлебца, — тормошил Рябова за ногу очередной беспризорник.
Рябов подкинул пацаненку десятку, потрепал его кудлатую голову.
— Вернем коз, тогда и этих горемычных накормим, — преодолев головой спазм, произнес он.
Я зорко посмотрел в небо, темное от гари полыхающих нефтеперерабатывающих заводов.
3.
17.05. Шавхал-Берды
Пару-тройку суток, не смыкая глаз, мы рыскали по всему Закавказью, однако тонкорунных оренбургских коз нигде не было.
В пещере под Шавхал-Берды инспектор поднял с земли клочок тонкорунной шерсти. Внимательно понюхал.
Потом поднял кусочек кизяка, дал мне.
— Коровы? — недоуменно приподнял я брови.
— Это козы, Петечка! Оренбургские!
— Если они были здесь, я бы услышал блеянье.
— Скорее всего, они в Новом Афоне.
— Почему в там?
— Климат закавказских пещер отрицательно влияет на пух оренбургских коз.
4.
09.18. Новый Афон
В Новом Афоне мне понравилось.
Небо там голубое, птицы пестрей и горластее.
Мы услышали гортанное блеянье.
Так блеют только оренбургские козы.
Мы напялили с Рябовым шахтерские каски с прожекторами, углубились в каменистый зев ближайшей пещеры.
Мы кружили меж сталагмитов и сталактитов, вдруг тьма распалась, нас ослепил солнечный свет.
Кратер умершего вулкана пронзал пещеру. В километре от входа в мертвенное пространство солнечными бликами играло изумрудное озеро, а вокруг него росли, прогибаясь от урожая, вишни и черешни, всюду малахитово переливалась травка, а на ней, на травке, счастливо помекивая, паслось стадо оренбургских коз.
— Ура! — не удержался я от восклицания.
— Тс-с! — приставил к моим губам палец сыщик.
И тут я увидел гуртоправов.
Они шли прямо на нас в овечьих бурках.
Хотя лица их до красноты обветрены, я без труда узнал их.
Печально знаменитые Зазаев, Зазхадов и Зузуев.
5.
21.00. Пещера Нового Афона
Зазаев остановился и широко раздул ноздри ястребиного носа.
— Здесь русский дух… — брезгливо поморщился он.
— Здесь Русью пахнет! — поддержал его, дергая носопыркой, Зузуев.
Зазхадов долго вбирал крохотными носовыми отверстиями воздух, однако ничего не почувствовал.
— Кунаки! — обиженно произнес он. — Я не чую… Насморк!
Начался закат.
Пещера медленно и верно погружалась во тьму.
— Почему они только нюхают, а не глядят кругом? — тихо спросил я Рябова.
— Потому что они слепы, как кроты, — на ухо проговорил мне сыщик. — Инвалиды войны с иноверцами.
— С какими еще иноверцами?
— Я слышу русскую речь! — взорвался Зазаев.
— Щупайте все живое… — приказал Зузуев. — Проверенных коз гоните вон из пещеры.
— Вы думаете, кунаки, в стане коз предательство? Они продались иноверцам? — фальцетом вопросил Зазхадов.
— Идиот… — произнес сквозь зубы Зазаев.
— Выполнять! — зычно приказал Зузуев.
Рябов слегка толкнул меня:
— Придется нам на время позаимствовать парочку козьих шкур.
Мы сдернули шкуры с двух, сразу озябших в хладе пещерного воздуха коз и отважно вклинились в стадо.
Зазхадов поднимал каждую оренбургскую козу, тщательно ощупывал ее сверху и снизу, потом бросал к выходу.
Пространство пещеры огласилось истошным козьим блеяньем.
«Хоть бы не рассмеяться, когда он будет ощупывать меня снизу, — пронеслось в моей голове. — Боюсь щекотки до ужаса».
6.
23.55. Пещера Нового Афона
Зазхадов весьма долго щупал меня. Я же, мужественно стиснув зубы, не проронил ни словечка.
Рябов тоже прошел процедуру досмотра стоически, намертво сжав мощные челюсти. Хотя он, это доподлинно мне известно, не боялся щекотки.
Вместе со стадом мы весело выскочили из пещеры.
Именитые бандита стояли неподалеку, обескуражено почесывая под папахами стриженые затылки.
— Я же чуял русский дух? — продолжал удивляться Зазаев.
Зузуев грозно заиграл желваками.
— Кунаки! — воскликнул Зазхадов. — Я понял… Мы перестраховываемся… Даже в козах видим поганых иноверцев.
— Пойдемте назад, — устало подытожил Зузуев.
— А-лю-лю-лю! — позвал Зазаев коз.
Бандиты удалились в пещеру, а мы с Рябовым, сбросив козьи шкуры, скатились в небольшую лощину.
— Как нам вернуть коз? — просипел я.
— Молчите! — шуганул меня сыщик.
Рябов достал из кармана оренбургский платок, затем стащил с пальца обручальное кольцо и попытался просунуть плат сквозь златое отверстие.
Он не проходил!
— Где вы взяли платок? — спросил я.
— В пещере, — ответил Рябов. — Я так и думал…
— Что думали?
— Новоафонский воздух разрушительно действует на пух оренбургских коз. Мы можем возвращаться в Россию. Полноценный оренбургский платок проходит сквозь кольцо легко.
— А наши козы? Где мы возьмем новых оренбургских коз?
Вместо ответа Рябов показал мне ноготь указательного пальца.
— Что такое? — изумился я, акушер Петр Кусков.
— Я наскреб с одной самой симпатичной козы, — улыбнулся Рябов, — парочку клеток.
— Клонирование?!
— А то… И пусть эти слепцы в папахах пасут коз. Лишь бы не воевали. А Россия уже через год вернет всё поголовье тонкорунных.
Мы вышли из лощины.
Потявкивали новоафонские шакалы.
Посвистывали беззаботные суслики.
Бобер сооружал плотину.
На душе стало свободно и весело.