1.

Весной президент РФ поручил нам с Рябовым перегнать суперсекретный самолет «Черная молния» из Воронежа в Москву.

Мы серьезно отнеслись к этому делу, хотя инспектор немного и взгрустнул. И его можно понять. Дело плевое…

— Петя, — сощурился Рябов, — вы сможете быть стрелком-радистом?

— Да, — с легкой хрипотцой ответил я, акушер второго разряда, Петр Кусков, и вдруг добавил. — А еще могу мастерски перевязывать гнойно-рваные раны.

Сыщик сурово проверял крепость лямок своего запасного парашюта, раскрашенного под цвет лесов Черноземья.

— Я думаю, — помрачнел Рябов, — до этого не дойдет. Хотя, как знать…

…В Воронеже косо летел колючий снег. Мы поеживались.

— После успешного перелета отдохнем на Кавказе, — приободрил меня сыскарь. — Понежимся на солнышке под раскидистой пальмой.

Я зорко взглянул на летчика-испытателя 1-го класса Рябова и не проронил ни словечка.

2.

Рябов мог водить все что угодно: велосипед «Дружба», самосвал, мотороллер «Жучок», тяжелый танк Т-757, сверхзвуковой самолет.

Суперсекретный лайнер под его слегка волосатыми руками был смирен, будто годовалый ягненок.

Мы плавно набрали высоту и уже в скором времени рассчитывали увидеть ласково мерцающие рубиновые кремлевские звезды.

Но вдруг в моих наушниках я услышал наш секретный позывной:

— Q-17! Q-17!

Я оторопел и весь обратился в слух.

— Говорит ваш дозаправщик Q-000! Разрешите подсоединение?

— Инспектор, — произнес я изумленно, — там какой-то дозаправщик к нам хочет подсоединиться. У нас что, горючего нет?

Рябов скосил агатовый глаз на круглый циферблат датчика бесперебойной подачи топлива.

— Все в норме…

— Так что же делать? — спросил я.

— А не хай присоединяется. Запас карман не тянет.

— Пожалуйста, Q-000! — отчеканил я в микрофон.

Через две минуты мы почувствовали легкий удар, дозаправщик состыковался.

— Пошло топливо? — спросил я Рябова.

Сыщик впился взглядом в датчик.

— Ни грамма! — почесал лоб под шлемофоном. — Что за чёрт?!

А еще через минуту дверь в нашу кабину распахнулась. В ней появилась крашеная блондинка с двумя калашами наперевес.

— Меня зовут Сажи Никита, — с ударением на последнем слоге в фамилии, произнесла она. — Я — террористка. Просьба не делать глупости и всем оставаться на своих местах. Мы летим в Грозный. Надеюсь, ясно?!

Я было дернул за рычаг катапульты, но Рябов строго взглянул на меня.

— Позвольте передать в Центр о смене курса? — с лисьей наивностью вопросил Рябов.

— Только попробуйте! — передернула затворы автоматов Сажи Никита. — Юмористы, мать вашу!

3.

Следующее прохладное утро мы встретили в зарешеченной яме Грозного.

Рядом с нами таких ям было много.

В них сидели горемыки-заложники.

Соседом по нашей яме оказался отец автомата калашникова, изобретатель Калашников.

Чтобы утешить знаменитого и, наверное, дорогого заложника, террористы дали ему разряженный автомат, и старик, омывая слезами свое гениальное детище, стремительно то собирал, то разбирал его. Он лязгал проклятыми железками день и ночь, не давая нам с Рябовым заснуть хоть на час.

Хотя нам было и не до снов.

Мы думали о побеге.

Утром Сажи принесла нам покушать — лепешку из муки грозненского помола. Ничего более отвратительного я никогда не ел — камни и битое стекло скрипели на коренных зубах.

— Сейчас полетим на «Черной стреле» бомбить Москву, — Сажи сурово свела смоляные брови.

— Ни за что! — посуровел я лицом.

Никита вытащила из-за пазухи клетчатую змею.

— Тогда я вас кое с кем познакомлю, — произнесла распевно.

— Кто это? — еще со времен похода с родителями в Московский зоопарк на Баррикадной я недолюбливал змей. Все существа без ног меня смущают.

— Это коралловая змея Анжелика, — голосом завзятого биолога пояснила Сажи.

— А каковы первые симптомы летального исхода, — не смог не спросить я, как практикующий врач.

— Сначала поднимаются кровяное давление и температура. Потом в ушах начинает бушевать звуковая галлюцинация — гимн Всемирного Союза Террористов. А затем, после жутких судорог, — всё, амба! К аллаху…

Сажи поднесла к моему беззащитному лицу клетчатую Анжелику.

Аспид, точно дразня, высунул раздвоенный язык.

Я приготовился уже услышать гимн террористов, да тут увидел, что Рябов заговорщически мне подмигивает.

— Конечно, полетим… — сразу нашелся я. — А чего бы и не полететь?! Как там у Чехова? В Москву! В Москву!..

4.

Итак, мы летим в Златоглавую.

Инспектор Рябов — пилот.

Я — стрелок-радист. И (потенциально!) бомбометатель.

Сажи Никита — сопровождающая, с двумя автоматами наперевес.

Изобретатель Калашников, этот гениальный дедушка, простой пассажир, довесок.

Полет обещал быть долгим и отменно скучным, поэтому сыщик спросил:

— Сажи, хочешь, я расскажу тебе сказку?

— Какую еще сказку? — насторожилась красавица.

— О русском соколе и чеченском вороне.

— Рассказывай… — разрешила террористка.

— Высоко в горах жил русский Сокол, — начал повесть Рябов, зорко наблюдая за датчиками «Черной молнии», до Москвы оставалось лететь еще пару часов.

— Очень хорошо, — сказал старец Калашников, обильно смазывая конопляным маслом скорострельный пулемет. Это была моя к нему просьба.

— Однажды чеченский Ворон прилетел к русскому Соколу и разорил ему гнездо. Обиделся тут русский Сокол, да как кинулся на чеченского Ворона. Стали они биться не на жизнь, а на смерть.

— Скажи на милость? — удивился Калашников.

— Победил Ворон? — гневно свела брови Сажи.

Рябов ловко обогнул грозовую тучу, всю в зигзагах ослепительных молний, произнес почти шепотом:

— Победила любовь.

— Что это значит? — изумилась Сажи.

— А это значит то, милая Сажи, — усмехнулся Рябов, — что русский Сокол дрался-дрался, а потом взял, да и полюбил чеченского Ворона.

— А Ворон? — дрожащим от волнения голосом спросила Сажи.

— А Ворон всем сердцем полюбил Сокола.

— И что было дальше? — с детской завороженностью сглотнул слюну Калашников.

Рябов охотно ответил:

— Они нарожали соколят-воронят и жили долго-долго, счастливо-пресчастливо.

На скуластом лице Сажи изобразилось мучительное раздумье.

— Разворачивайте самолет! — вдруг сказала он. — Летим в Грозный.

Изобретатель Калашников, этот таинственный дедушка, зорко посмотрел на чеченскую барышню, ласково погладил ствол пулемета, сказал загадочно:

— А хочешь, красавица, я расскажу тебе другую сказку?

— Не хочу! — отрезала Сажи. — В Грозный!..

5.

В Грозном все было по-прежнему — чадно, безлюдно, лишь кое-где бегали по кучам щебня черные коты, ощеривая на людей голодные пасти.

Сажи подошла к ямам, где томились тысячи русских пленников и произнесла:

— Встань и иди!

Узники, отбросив ветхие запоры, вышли из ям.

Дед Калашников умилился и теперь, не спрашивая уже разрешения, стал рассказывать свою сказку:

— Высоко-высоко в горах жила чеченская Соколица. Как-то русские соколы попали в силки, а она кинулась и освободила их.

Дедушка заплакал и обнял Сажи:

— Красавица, разреши я стану твоим посаженым отцом?

— Кем?

— Посаженым отцом. То бишь, батей.

— Только, пожалуйста, перестаньте изобретать свои автоматы.

— Обещаю, — смахнул с ресниц слезу виртуоз оружейной промышленности.

— А хочешь, Сажи, я расскажу тебе другую сказку? — вдруг произнес я, акушер второго разряда, Петр Кусков.

— Довольно баек! — резко остановила мой порыв Сажи. — Убирайтесь, пока я не передумала.

Через полчаса русские пленники на «Черной молнии» взяли старт в Москву.

Рябов, плавно оттягивая штурвал, набрал высоту, вонзился в перистые облака.

Изобретатель Калашников поцеловал фотографию Сажи, положил ее в портмоне, ближе к сердцу. Широко улыбнулся:

— Давайте, друзья, я расскажу вам русскую сказку «Лубяной домик»? Жила-была курочка Ряба в лубяном домике. Рядком бежала лиса…

— Лучше разбирайте и собирайте свою легенду! — оскалился Рябов и резко положил «Черную молнию» в кильватерную струю Москвы.