1.
Однажды за полночь, сверкая в лунном свете кожаным пальто, сыщик Рябов вихрем влетел в мою спальню, напугав до полусмерти мою бывшую жену Люси и старую кошку Изольду.
— Акушер Кусков, — изумился он, — вы спите? Махатма Ганди в опасности, а вы нежитесь в объятиях глупого Морфея?
Не задавая досужих вопросов, я стремительно надел пятнистые штаны со штрипками, прихватил на всякий случай пару ампул с цианистым калием, выскочил вслед за Рябовым в московскую мглу.
2.
Дели готовился к запуску первого космонавта на Марс. Стоял привычный для пафосного мероприятия ажиотаж.
Всюду по улице шлялись священные коровы, гремели колокольчиками неприкасаемые, там и сям пестрели плакаты с первым космонавтом Индии.
Им должен был стать Махатма (Мохандас Карамчанд) Ганди.
Почему именно его англичане отправляли на Марс, ни для кого не было секретом. Ганди, с его разрушительным ненасилием, вывел колонизаторов в пробковых шлемах из себя. Его посылали на верную гибель.
— Ребята, — обратился к нам Махатма Ганди, — пусть я сгину. Пусть! Только вы должны отыскать пропавшие три рисовых зерна.
— Дорогой учитель, — воскликнул растроганно я, акушер второго разряда, Петр Кусков, — если вы хотите покушать, за этим дело не станет. У нас есть сотняга-другая баксов. Мы вас покормим калорийной пищей. Сосиски с горчицей. Копченый ломоть буженины с хреном.
— Причем тут жратва?! — опустил лысую голову мудрый Ганди. — На трех рисинках, как в трех томах, записаны все основные афоризмы моей славной теории.
Рябов зорко оглядел скудное жилище мастера.
— Может, у вас водятся куры, индоутки, гуси? Ну, я даже не знаю, что у вас тут в Индии в наличии, павлины, наконец? — спросил детектив. — Коварные животные могли склевать рисовые письмена.
— Птицы не понимают грамоты… — вовремя вставил я.
— Принципиально не ем мяса, — печально посмотрел сквозь стальные очки Ганди. — Я уже даже забыл, как выглядит курица.
— Россиянам знакомы ваши проблемы, — буркнул сыщик и добавил: —Дело принимает крутой поворот.
3.
Старт космического корабля «Махатма-1» должен был состояться завтра, в двенадцать часов по полудню.
Серебряное тело ракеты гордо возвышалось на стапелях.
— Давайте взорвем к чертовой матери это межгалактическое сооружение! — внезапно предложил я, акушер Кусков.
Сыщик сверкнул на меня черными очами:
— Я не сторонник мер столь радикальных. К тому же, англичане быстро сварганят новую ракету. Ганди заложник мирового разума. С этим придется смириться.
Быстроногий кули довез нас до делийского железнодорожного вокзала. Здесь с Рябовым мы решили перекусить, почитать свежую желтую прессу.
Съев парочку ароматных рисовых лепешек, мы углубились в чтение.
— Сейчас на вокзал, — сощурился я, — должна прибыть делегация Мао Цзэдуна.
— Чует мое сердце, неспроста, — шепнул мне ртом, еще не освободившимся от рисовой лепешки, сыщик. — Мао приезжает только в судьбоносное время.
4.
В клубах молочного пара, весь кумачах транспарантов «Мао — красное солнышко!», махонький паровозик резво подлетел к железнодорожной платформе.
Из поезда, как горох, посыпались идеологические работники высшего и среднего звена, гетеры-разведчицы международного пошиба, кулинары с толстенными книгами «О вкусной и здоровой пище», сотня-другая хунвейбинов (красных охранников) и десяток-другой цзаофаней (бунтовщиков по заказу).
В свои семьдесят пять лет Мао недавно продемонстрировал всему миру отменное здоровье, проплыв по реке Янцзы 15 километров. Естественно, после такой демонстрации по Китаю прокатилась лавина погромов. Цзаофани и хунвейбины работали, не покладая рук и даже ног.
Великого кормчего вынесли из мягкого вагона на бамбуковых носилках.
— Слава великому Мао! — раздавалось то там, то сям.
Узкоглазый властитель внимательно глянул на меня с Рябовым:
— Русские?
— Узники совести из России, — мы его успокоили.
Мао чуть заметно качнул головой. Атланты-носильщики, взбивая босыми ногами делийскую пыль, резво понесли кормчего к центру города.
— До старта ракеты остается меньше суток! — воскликнул сыщик.
На всякий случай я, акушер Кусков, ощупал в кармане две ампулы с цианистым калием.
5.
Кто был в Индии, тот знает — тут пропасть обезьян и слонов.
Слоны выкорчевывают деревья.
Обезьяны типа орангутангов или шимпанзе шатаются без дела по джунглеобразному лесу. Визжат и гадят.
Оторвав свои взгляды от здоровяка Мао, мы решили заняться обезьянами и слонами.
«Почему?» — спросите вы.
Интуиции подсказывала — копать нужно именно здесь.
Одна обезьянка особенно поразила наше воображение.
Худа до измождения. И в таких же круглых стальных очках, как у Ганди.
Макака сидела на бочке с финиками и листала древнюю книгу. Кажется, мемуары буддийских монахов-отшельников.
— Грамотная обезьяна! Ученая стервь… — восхищенно шептали делийцы.
— Обезьяна самого Махатмы Ганди! — брякнул кто-то.
— Стоп, Петя! — скомандовал Рябов.
Сыщик подошел к просветленной обезьяне и стал стучать по бочке с финиками. Он выстукивал слова в кодировке глухонемого алфавита.
Макака задумалась, отложила буддийскую летопись и, в свою очередь, волосатыми костяшками пальцев отбила что-то.
— Ну? — резко спросил я сыщика.
— Она просить покормить ее, — сглотнул обильную слюну Рябов.
6.
В кабачке «Живот аскета» обезьяна уплела несколько мисок с красными бобами, съела копченый шмат акулы, дочиста обглодав плавник, выпила пинту-другую вина, а потом, как сумасшедшая, стала стучать костяшками пальцев по бамбуку стола.
— Она не брала рис! — сказал мне Рябов. — Она видала, как какой-то узкоглазый хунвейбин на узкоглазом же слоне приезжал к Ганди. В его отсутствие долго рылся в вещах мудреца.
— Есть какие-либо приметы у слона? — спросил я.
Рябов быстро отстучал мой вопрос по полому бамбуку.
Мудрая обезьяна тотчас ответила.
— У слона оторвано ухо. Видимо, в схватке с тигром, — вскакивая из-за стола, вскрикнул сыщик гортанно.
Взметая желтую пыль, мы опрометью бросились к главной гостинице Дели «Приют аскета».
Рядом с отелем располагалась компактная стоянка слонов. Нам не составило отыскать одноухого слона.
На слоне был номер «61–10 БЭМБИ».
— Где хозяин Бэмби? — скосился на костистого охранника Рябов.
— Да вот он прёт прямо на вас, — ухмыльнулся охранник.
7.
Схватка оказалась недолгой.
Зная приемы русского самбо, Рябов мгновенно положил подозреваемого хунвейбина на индийскую землю.
— Где рисинки Ганди? — прохрипел сыскарь.
Китаец выплюнул три рисинки.
Я их поднял.
Зерна были густо испещрены буковками.
— Мы счастливы? — спросил меня Рябов.
— Мы счастливы! — откликнулся я, акушер второго разряда, Петр Кусков.
И тут китаец заплакал.
— Отдайте рис! Отдайте манускрипт! — нюнил он.
— Зачем он тебе? — подобрался Рябов.
— Я украл его для Мао, — ответил незадачливый похититель риса. — Великий кормчий стал великим банкротом. Идеологическим! Его могли спасти только идеи Махатмы.
— Мне кажется, вы обратились не по адресу, — усмехнулся Рябов. — За свежими идеями хунвейбинам лучше отправляться на Кубу или в Ливан. Индия слишком загадочна. Для вас — это уж точно…
— Приезжайте сюда лет через двести! — предложил хунвейбину я, акушер второго разряда Петр Кусков. — Небо, обещаю, будет в алмазах.
Китаец поклонился и зачем-то поцеловал мне руку.
8.
Старт ракеты с Ганди на следующий день не состоялся.
Махатма освежил свою память афоризмами с трех рисинок, выступил на базарной площади Дели с пламенной ненасильственной речью, и англичане в пробковых шлемах рассеялись в ужасе.
Они послали на Марс какого-то зазевавшегося русского туриста из Вологды. Какого-то опрощающегося олигарха. Вместе с его золотым унитазом и буддисткой туникой, сшитой из алых парусов.
— До свиданья, камрады! — Ганди на прощание склонил свою, до кофейного оттенка, загорелую голову.
Провожал нас и хунвейбин, владелец слона под номером «61–10 БЭМБИ».
Китаец, кланяясь, говорил, что скоро обязательно отправится в Ливан или Кубу.
Кланялся нам даже одноухий слон Бэмби.
По случаю прощания мы дали слону добрую пинту русской водки. Поэтому Бэмби был слегка подшофе и забавно вилял коротким хвостом.
Обезьяна Ганди подарила Рябову буддийские мемуары, а мне круглые очки в стальной оправе. Теперь я, наверное, никогда с ними не расстанусь. Хотя вижу и без оных, как сокол.
Уезжая с Индии, я боялся лишь одного — как бы сыщик, маниакально проникнутый идеями ненасилия, не отказался от наших детективных приключений.
— Не волнуйтесь, друг мой, — сжал мою руку Рябов. — Наши с вами расследования — торжество ненасилия!
Я перестал волноваться.