Жил-был телевизионный сатирик с печальными глазами.

И ладно бы только с печальными, но и наделенными магической силой.

Посмотрит, скажем, он на трамвай, и тот с визгом валится на бок.

Взглянет мимоходом на шар воздухоплавателей, и в шаре тут же обнаруживается здоровенная дыра, и уже ничто не помогает – ни сброшенный балласт, ни знания смельчаков.

Особенным образом сатирик влиял на милиционеров. Покосится на служителя порядка, и тот сразу галопом летит в клинику, мужской пол менять на прекрасный.

Какое же после этого будет уважение к властям? Нехорошо!

Совсем измучился сатирик. Что ему делать со своими глазами?

Не повязку же носить?!

– Сидел бы ты дома! – говорила жена сатирику, мешая в кастрюльке гороховый суп.

– Да ведь и это опасно! – восклицал сатирик. – Телевизор уже перегорел. Штукатурка рушится. В кастрюлях – течь. Люстра раскачивается, того гляди рухнет.

Понурившись, вышел сатирик на улицу. И сам себе не рад. Кони падают замертво, ишаки с ума сходят, мерседесы врезаются в телеграфные столбы.

– Ну, почему я не родился лириком? – горестно восклицал мастер жестокого жанра, сплевывал в урну, которая тут же, на его же глазах, рассыпалась решительно в прах.

Зашел сатирик в лес и изумлением уязвлен был.

Природа вовсе на него не реагирует.

Нисколько!

Кукушка, голубушка, как куковала, так и кукует.

Медведь, подлец, как рыл берлогу, так и роет.

Ежик, сукин сын, как нес свое яблоко, так и несет.

– Вот место мое! – воскликнул сатирик.

Соорудил он шалашик и стал жить-поживать.

А в городе переполох форменный. Трамваи с рельсов не сходят. Лошади замертво не падают. Народ на выборы не идет. Мерседесы в столбы не врезаются. Газетам нечего писать. Телевидению нечего снимать. Скучища – смертная!..

В чем дело? Кинулся народ – сатирика нет. Собрали делегацию, шлют к нему в лес, к шалашику.

А сатирик, завидя делегацию, забаррикадировался, в окошко непотребно свернутые пальцы крутит:

– Фигушки! Как хотите, так и живите в городе. А я здесь останусь! – И так зло зыркнул сатирик в окошко, что куковавшая поблизости кукушка пала замертво, а косолапый сверзился в берлогу и сломал ключицу.

– Ах ты, как здорово здеся! – отреагировала толпа. – Ну, тогда и мы в лесу останемся.

Соорудила делегация шалашики, стала жить по соседству с сатириком. А скоро и остальной люд из города подтянулся.

Детишки, женщины, милиционеры в шотландских юбках.

– В тесноте, да не в обиде! – кричал народ в окошко сатирику.

А сатирик уж ничего не кричал в ответ. И дули не крутил. Лишь по ночам из его шалашика доносился протяжный вой.

– Петя, а мне его даже жалко. Мужская слеза набежала. Пусть в своем шалашике живет. Не тронь его. А примись-ка ты за телевизионных обозревателей. Вот где пашня-то не вспаханная. Целина, едрить налево!