Сэр Джон и Коппельстоун появились поздно, к обеду, который проходил в столовой для особых гостей. Присутствовали только трое. Сэр Джон, который направлялся в учреждение министерства обороны дальше на западе, не горел желанием повидать Лили. Это не удивило Гримстера. Сэр Джон сводил официальные контакты к минимуму. Лили для него – всего лишь имя в папке и сопутствующая проблема, общаться с ней незачем.

После обеда остались в комнате. Гримстер дал прослушать несколько бесед с Лили и представил отчет. Сэр Джон слушал Гримстера и записи, не перебивая. Он сидел, баюкая в руке бокал с портвейном – плотная фигура в аккуратном красно-коричневом костюме с брюками охотничьего покроя, с зелеными подвязками для носков; от костюма исходил легкий вересковый аромат. Сэр Джон слегка опустил веки от яркого солнечного света, заливавшего комнату, и казался спящим.

Когда записи кончились и Гримстер представил отчет – только факты, никаких догадок на этой стадии, – сэр Джон сказал:

– И у вас нет сомнений, что Диллинг ее гипнотизировал?

– Никаких.

– Очень мудреная предосторожность с его стороны.

– Такой он был человек. Я склонен думать, что это не столько предосторожность, сколько головоломка – у него было своеобразное чувство юмора. Обладать силой стереть реальный день из памяти мисс Стивенс и заменить фальшивым – это льстило его самолюбию.

Сэр Джон, допив портвейн, приступил к неторопливому процессу раскуривания сигареты.

– Вы без труда загипнотизировали ее. Очевидно, она легко внушаема. Почему же срабатывает блок, как только вы подходите к этому дню, реальному дню?

– Полагаю, Диллинг встроил под гипнозом какие-то инструкции.

– Например?

– Видимо, внушил, что, если даже кто-то загипнотизирует ее, она все равно не должна вспоминать настоящий день. А мог даже наложить на воспоминание категорический запрет.

– Такое возможно?

– Не знаю. Я не специалист в этом вопросе. В книге Вольгеши о таком не говорится. Впрочем, он пишет, что в случае крайне психопассивных типов – а мисс Стивенс из них – разумно дать установку, что только врач может их гипнотизировать. Это защита, в интересах пациента, и поэтому позволительна.

– Но очевидно, что Диллинг не давал такой команды, у вас же получилось.

– Или он внушил, что даже под гипнозом она может рассказывать правду о том дне только ему. Или он погрузил ее на такой уровень гипноза, что до реальной правды нельзя добраться, не погрузив ее снова на тот же уровень.

– Вы пробовали?

– Да. К сожалению, я не в силах определить степень погружения. В качестве догадки – я не достиг уровня, где действовал Диллинг.

– Почему?

– Потому что между ними были тесные эмоциональные и физические отношения, которые позволяли ему легко управлять Лили.

– Думаете, правда о том дне заперта в ее мозгу навсегда?

– Вряд ли, сэр Джон. Даже если бы Диллинг был в состоянии сформировать своего рода амнезию, все равно кто-то способен извлечь правду.

– Кто-то, но не вы?

– Похоже, так. В конце концов, я только любитель.

Сэр Джон аккуратно поместил сигарету точно на край пепельницы.

– На самом деле у меня такое чувство, что вам и начинать не стоило. Взбаламутили воду для эксперта…

Это был очевидный выговор, и Гримстер выслушал его молча.

– Полагаю, глубоким эмоциональным и физическим отношениям можно найти замену. Опытный практик, если обычные методы не дали результата, мог бы применить наркотики. Алкогольное и наркотическое опьянение – форма гипноза?

– Предположительно. Хотя я считал, что опьянение – потеря контроля над собой, а не добровольная передача управления другому.

Сэр Джон медленно поднял бровь – не на Гримстера, не на Коппельстоуна, а на весь мир вообще. Словно хотел показать, что все это несущественно. Он обратился к Коппельстоуну:

– Есть специалист на примете?

Коппельстоун двинул грузным телом в кресле, тоскуя, что графин с портвейном остался вне его досягаемости, и ответил:

– Своих нет. А стоит открыть шлюзы, мисс Стивенс может вылить море не подлежащей огласке информации.

– Очень живописно. Еще один пробел в деятельности Департамента. Почему мы ждем, когда появится нужда, чтобы начать искать специалиста, которого потом придется чистить и скоблить? Необходимо иметь в списке психиатра-консультанта, который понимает в клиническом гипнозе… Когда завтра вернетесь в Лондон, начните поиски. Может, кто-то есть в других отделах – не придется возиться с зачисткой, – но лучше бы у нас был свой. И еще – чтобы у него не было связей в Европе. Возиться с поляком или венгром слишком долго, а я хочу, чтобы дело завершилось быстро.

– Слушаюсь, – ответил Коппельстоун покорным голосом.

Гримстер вмешался:

– Значит, придется еще какое-то время держать мисс Стивенс тут. Она не обрадуется…

Сэр Джон ответил коротко:

– Развлекайте ее. Она – ваша проблема. Но я хочу, чтобы вы четко поняли: больше никаких гипнотических экспериментов. Мы найдем специалиста, хотя наверняка все это пустая трата времени. – Сэр Джон взглянул на Коппельстоуна: – Разыщите Крэнстона и распорядитесь, чтобы подготовил машину.

Коппельстоун удалился.

Сэр Джон аккуратно погладил грань на хрустальном горлышке графина с портвейном и помедлил, задержал пальцы, словно контакт был для него жизненно важен. Гримстер уже понял, что его пока не отпустят. Хотя они встречались нечасто, он чувствовал сэра Джона инстинктом, на уровне интуиции. Ощущал негасимую амбицию, собственную значимость, холодно носимую словно несминаемый костюм, тихий садизм, демонстрирующий работу уединенного и невероятно сложного ума. У сэра Джона почти не было мыслей простых, искренних, великодушных и щедрых. В противном случае он уже погиб бы или ушел в отставку задолго до того, как достиг нынешней должности, – тот особый мир, в котором он жил, отверг бы его как чужеродное тело. Выговор, приказ не работать больше над Лили (а могла быть благодарность и указание продолжать) – все это недостойные внимания мелочи. Гримстер понял, что с уходом Коппельстоуна сэр Джон получил нужную свободу, чтобы перейти к главному делу:

– Гаррисон все еще в Барнстейпле, как я понимаю?

– Насколько мне известно.

Сэр Джон шевельнулся в кресле.

– Я часто спорил сам с собой: должен ли я сам вам сообщить… Даже сейчас я не уверен, правильно ли поступаю. Собственно, я не стал бы этого делать, если бы не относился к вам с крайним вниманием, Гримстер. Вы ведь знаете, что Департамент не оставляет места для недосказнностей?

– Разумеется, сэр Джон.

– Я хочу поговорить с вами о мисс Тринберг.

– Слушаю, сэр Джон. – Гримстер лишь слегка удивился, что сэр Джон столько тянул с этим разговором; впрочем, ему нужно было подготовиться.

– Насколько я вас знаю, вы полагали, что из политических соображений Департамент… так сказать, предпринял кое-какие меры.

– Да, я рассматривал такую возможность. Как и любой в моем положении.

– Совершенно верно. И Гаррисон, разумеется, эту тему развивал. Ну еще бы! Сумей он вас переманить, заработал бы очко в свою пользу. А мы должны были просчитать возможность, что вы готовы переметнуться, повернуть против нас. Не думаю, что вас это удивляет.

– Нисколько, сэр Джон.

– Хорошо. И сейчас я скажу кое-что – из уважения к вам, вашим способностям и потенциалу. Полагаю, вы догадывались, что я намеревался предложить вас на должность главы Департамента, когда уйду в отставку через несколько лет?

– Вы очень добры, сэр Джон.

– Увы, в нынешних обстоятельствах это невозможно. Пока у вас остается хоть малейшее сомнение в том, что мисс Тринберг погибла случайно, представьте, какую опасность вы для нас представляете. Скажу прямо, мы рассматривали возможность кардинального устранения этой опасности. Уверен, и это вас не удивляет.

– Не удивляет, сэр Джон. – Гримстер улыбнулся. – Честно говоря, я допускал, что вы уже приняли решение.

– Вы слишком хороши, чтобы терять вас на основе пустых догадок. Но что мне остается? Только разъяснить все раз и навсегда. Смерть мисс Тинберг – случайность, Департамент тут ни при чем. Я клянусь вам. У меня нет способов убедить вас – только мое слово. Я хочу, чтобы вы поверили мне – не только потому, что это правда, но и из-за моего личного отношения к вам. Я не хочу, чтобы напряженная ситуация между вами и Департаментом развивалась дальше. Я хочу стереть ее. Смерть мисс Тринберг не имеет отношения к Департаменту. Я не спрашиваю, верите вы мне или нет. Я дал вам правду – чтобы защитить вас. Если вы мне поверите, я пойму. Не поверите… что ж, Джонни, это будет глупая трагедия.

Сэр Джон поднялся. В окне было видно, как к подъезду подъехала машина.

Гримстер произнес:

– Спасибо, сэр Джон. Я всегда верил, что Вальда погибла случайно – хотя, конечно, мысли были всякие. Однако теперь сомнений не осталось. Вашего слова мне более чем достаточно.

– Вот и замечательно, Джонни. И еще – строго между нами. Я отменяю свой приказ в отношении мисс Стивенс. Продолжайте работать, как сочтете необходимым, до дальнейших распоряжений. И тогда мы найдем для вас что-нибудь поинтереснее.

Гримстер остался в комнате один. Зачем сэр Джон пошел в открытую, клялся?.. Конечно, Гримстер знал, что Департамент его пометил. Сэру Джону нет никакого смысла говорить об этом вслух… если только правда, что Вальда погибла случайно. Может, он преувеличивал опасность… Опасность никогда не бывает случайной. Случайностей вообще не бывает. Все спланировано. И все же случайности происходят, и тогда трудно их принять…

Гримстер долго сидел, думая о Вальде и сэре Джоне.

Коппельстоун привез отчет по Билли Э. Уильям Прингл в настоящий момент держал зоомагазинчик в Хай-Уайкомб – в основном птицы в клетках и тропические рыбки. Тридцать три года. Мать умерла, отец – вышедший в отставку священник – живет в Линкольншире. Прингл учился в школе Аундл, потом в кембриджском Клэр-колледже. Существенных средств нет, определенной профессии тоже. Зоомагазином владеет меньше чем полгода. До того трудился разнорабочим на строительстве домов и автострад, потом – недолго – помощником учителя в Эссекской начальной школе. Не женат. Судимостей и приводов не имеет. Зообизнес едва позволяет сводить концы с концами.

Гримстеру этот человек был понятен. Отец, видимо, из сил выбивался, чтобы дать сыну образование, а Прингл окончил Кембридж, да так и остался не у дел, перебиваясь случайными заработками. В краткой биографии нашелся только один интересный пункт. Когда умерла мать – пять лет назад, – Прингл унаследовал трастовый фонд: семь тысяч фунтов. Основную часть он вложил в электронную компанию Диллинга; когда компания обанкротилась, Прингл оказался основным кредитором. Как и когда они с Диллингом познакомились, неясно. Причем долг, отметил Гримстер, похоже, совершенно не волновал Диллинга. По своей смерти он оставил около пяти тысяч фунтов наличными, и все отошло Лили. Казалось бы, ему следовало хоть часть оставить Принглу…

Отчет подготовили без разговора с Принглом. Если бы его допросили, возникли бы дополнительные факты. Впрочем, Гримстер сомневался, чтобы новые данные помогли. Прингл явно был закадычным другом Диллинга.

Несмотря на поздний час, Гримстер понес отчет в комнату Коппельстоуна – кое-что обсудить. Сэр Джон поехал в следующий пункт назначения один, Коппельстоун должен был вернуться в Лондон наутро. Но он уже напился и не желал ничего обсуждать.

На столе у локтя Коппельстоуна стояли две бутылки виски – полная и почти пустая. Сам он утопал в кресле, положив ноги на табурет. Он начал пить еще до ужина, продолжил на ужине и после – в своем номере. От спиртного покрасневшее лицо покрылось пятнами, однако речь, хоть и замедлилась, была вполне понятна. Он приветствовал Гримстера, приглашающе махнул рукой на бутылки. Гримстер отказался, тем не менее сел за стол напротив и закурил.

– Маленький Наполеон, – сказал Коппельстоун, – укатил дальше на запад расставлять и тасовать миньонов… Откуда он набирается человечности, чтобы справиться с актом совокупления с женой? Ходят слухи – повторяю, только слухи, – что он души не чает в жене и двоих сыновьях. Увидеть его ласковым – и я готов умереть! – Коппельстоун глотнул виски, покатал жидкость во рту и, поморщившись, проглотил.

– Болеутоляющее?

Коппельстоун взглянул на Гримстера из-под густых бровей и улыбнулся.

– У нас у всех своя боль. – Пародируя сэра Джона, он продолжал: – Подайте машину, Коппельстоун. Гримстер, вы только взбаламутили воду, не трогайте мисс Стивенс. И никаких специалистов с континентальными корнями. Слишком много забот. Господь предполагает, а сэр Джон располагает.

Коппельстоун внезапно улыбнулся.

– А у вас с ней действительно получилось?

– Вы сегодня нагрузились, Копи, – произнес Гримстер. – Что произошло?

– Всегда расследуете, да? Я сегодня не нагрузился; я сегодня перегрузился – и так уже несколько вечеров подряд. Но мои вечера – спасибо разумному распределению обязанностей в Департаменте – пока что принадлежат, слава богу, мне. Расскажите про ваш факирский трюк – сексуальное доминирование, подавление личности… смотришь неотразимым взглядом на жертву – и нет отказа. Только вот дурацкая маленькая пятница… А теперь вам действовать нельзя. Хозяин велел воду больше не мутить.

– Коппи, может, вам хватит? Ступайте в постель.

– А что мне даст постель, кроме ненужных снов? Разве у меня нет торможения – кортикального или, как его, цервикального?

– Вы подготовились.

Коппельстоун кивнул:

– Читаю ваши отчеты… Это – то самое кольцо?

– Да.

– Покажите.

Гримстер протянул тыльную сторону ладони, так что кольцо оказалось на уровне глаз Коппельстоуна. Движение руки, мгновенный блеск кольца и вид чуть дрогнувшего пьяного лица Коппельстоуна зародили фантастическую надежду. Впрочем, сразу пришла мысль, что ничего не сработает, да и не может сработать с этим человеком; хотя, обнаружив свою власть над Лили, Гримстер часто в мыслях воображал себе всякое – ведь что бы он ни делал, что бы ни говорил, все подчинялось одной страсти: желанию знать на сто процентов то, что подспудно жило в нем смутными подозрениями. А теперь Коппельстоун сам прошел подготовительную стадию – и готов был подчиниться.

Гримстер заговорил ровным голосом:

– Она смотрит на кольцо, а я поднимаю его выше уровня глаз и говорю ей следить, не двигая головой, а потом медленно опускаю…

Продолжая говорить, Гримстер медленно опустил кольцо на несколько дюймов ниже уровня глаз Коппельстоуна – тот следил взглядом.

– Прямо вот так? – Рука Коппельстоуна потянулась к стакану виски, но тело оставалось неподвижным.

– Именно. Прямо вот так. Разумеется, самое важное, что человек – пусть и показывает сначала отвращение из некоей, скажем, гордости, – на самом деле желает отключиться. Погрузиться в сон, расслабиться…

Азарта Гримстер не испытывал, чувствовал только хрупкую надежду, что пьяный Коппельстоун может поддаться, что, заглянув обсуждать Прингла, он получил в подарок от удачи такой счастливый случай, какого не добьешься никакими ухищрениями. И слова потекли сами:

– Вы смотрите на кольцо. Одними глазами. Вверх, а потом медленно вниз; вы чувствуете, как веки тяжелеют, тяжелеют; вас клонит в сон… вас манит отдых… забвение. Глубокий, глубокий сон, какого у вас не было прежде…

Коппельстоун вдруг вздрогнул всем телом и пробормотал:

– Полная ерунда… полная… – Речь затихла, когда кольцо снова опустилось вниз; на этот раз его веки тоже опустились, и голова чуть качнулась вперед.

Гримстер дружелюбным, ровным голосом продолжил:

– Каждому иногда хочется сбежать – через выпивку, через сон, через исповедь… Нам с вами это понятно. У нас столько всего, от чего хочется на время облегчить душу…

Гримстер видел, как Коппельстоун погружается в гипнотический сон… проваливается, как Лили. Без оживления, не возбуждаясь сейчас, на пороге правды, с отточенной ясностью мысли, поддерживающей безупречное равновесие сочиняемого на ходу плана, Гримстер произносил слова легко и монотонно:

– Вы засыпаете, засыпаете. Теперь вас ничто не беспокоит. Вы слышите меня, Коппельстоун? Хотя вы и спите, вы слышите меня, да?

Коппельстоун коротко вздохнул и ответил:

– Да, я слышу вас.

– Хорошо. Очень хорошо. Потому что вы многое хотите мне рассказать. Многое, что накопилось у вас внутри и от чего следует избавиться. Так? – Гримстер осторожно забрал из руки Коппельстоуна стакан с виски и поставил на поднос. Затем поднес ладонь к наклоненной голове Коппельстоуна и мягко двинул ее к спинке кресла. – Правда, так лучше? Гораздо лучше?

– Да, так лучше.

– Тогда просто расслабьтесь и чувствуйте себя уютно. Это лучший сон в вашей жизни, и, когда вы проснетесь, вы забудете, что он связан со мной или кольцом. Вы забудете все, кроме того, что я пришел поговорить и выпить, а вы заснули в кресле, а когда проснулись, я уже ушел. Это понятно, Коппи?

Коппельстоун отвечал без задержки, ровным голосом – так обычно говорила Лили, бесцветно, механично:

– Да, понятно.

– Не будем спешить. Сначала убедимся, что вы действительно готовы мне помочь. Вытяните перед собой правую руку. – Гримстер слишком часто обжигался на службе, чтобы сразу не сообразить: то, что выглядит, словно невиданная удача, может оказаться домашней заготовкой, и Коппельстоун, то ли из своих соображений, то ли по указке из Департамента, лишь изображает гипнотический ступор. Хотя Гримстер не делал прежде такого, подробные указания из книги Вольгеши отпечатались в памяти.

– Поверните ладонь вверх, Коппи. – Коппельстоун повернул ладонь вверх. При желании он мог симулировать опьянение, в состоянии опьянения мог действовать, если таков был его план, но даже Коппельстоун не мог фальсифицировать гипнотическую каталепсию. – Теперь, когда я скомандую, попытайтесь опустить руку – и увидите, что не сможете. Ваша рука застынет. Вы не в силах ею пошевелить. Вам понятно?

– Да.

– Хорошо. Опустите руку.

Рука Коппельстоуна осталась вытянутой. По всему телу пробежала мышечная дрожь. Потом Коппельстоун сказал, почти с грустью:

– Я не могу.

– Ничего страшного. – Гримстер взял со стола круглый поднос со стеклянным кувшином воды, двумя бутылками виски и стаканами. – Держите поднос на ладони. Вы легко это сделаете. Вы не уроните его.

Гримстер поставил поднос на ладонь Коппельстоуна.

– Вот. Вы легко его держите. Поднос тяжелый, но вам легко его держать?

– Да. Легко.

– Ваша рука крепка, она не сгибается, так?

– Да.

– Вы не можете ею двинуть?

– Нет.

– И не сможете, пока я не скомандую. Вы понимаете?

– Да.

– Хорошо. Теперь попробуйте опустить руку.

Гристер внимательно следил за Коппельстоуном. Рука неподвижна, мышцы даже не дрожат, но на мгновение дрогнула левая щека, отражая мощное усилие.

– Не могу, – сказал Коппельстоун.

– Хорошо. Больше не пытайтесь. Просто держите так.

Даже сейчас Коппельстоун еще мог его обманывать – ему достало бы сил легко удерживать поднос. Но через несколько минут… Гримстер собирался проверить. Видит бог, он вдосталь навидался, как Департамент выдает фальшь за правду. Насколько знал Гримстер, Коппельстоун вовсе не из психопассивных, как Лили. Умный, циничный от природы, осторожный – он из тех, кто поддастся гипнозу в последнюю очередь. Из тех, кто должен страстно захотеть, прежде чем согласится отдать контроль в чужие руки.

Гримстер сказал:

– У вас очень хорошо получается. Вы делаете это, потому что доверяете мне, потому что хотите мне помочь. Верно?

– Да, верно.

– Вы хотите помочь мне.

– Да, я хочу помочь вам.

– Кто я?

– Вы Гримстер.

– Правильно. Я Гримстер. А вы Коппельстоун, мой друг. Сейчас я задам вам несколько вопросов и хочу, чтобы вы ответили. Вы ведь не против?

– Нет.

– Хорошо. И учтите, когда вы проснетесь, вы ничего не вспомните. Скажите, у вас есть связь с Гаррисоном?

– Да, – незамедлительно ответил Коппельстоун.

– Через Департамент или ваша личная?

– Моя личная.

– И как давно?

– Около месяца.

– Как вы думаете: сэр Джон знает?

– Нет.

– Зачем вы на это пошли?

– Трудно сказать. Думаю… мне показалось, что я нашел выход.

– Выход откуда?

– Отовсюду.

– Вы передавали Гаррисону информацию о мисс Стивенсон?

– Да.

– Как давно?

– Последние две недели.

– На кого работает Гаррисон?

– Не знаю.

– А как думаете?

– На американцев. Или на русских. Или, возможно, на частный консорциум, который устроит торги.

– Что предлагал продать Диллинг?

– Там много технических подробностей.

– Расскажите в общих чертах.

– Это новая разработка для военных целей, на основе лазера.

– Он умер, не успев раскрыть технические детали?

– Да.

Гримстер снял тяжелый поднос с ладони Коппельстоуна и поставил на стол. Теперь не осталось сомнений, что Коппельстоун действительно под гипнозом.

– Очень хорошо, можете опустить руку.

Рука Коппельстоуна повисла вдоль тела. Он был целиком во власти Гримстера, но Гримстер, хотя желал узнать одну-единственную вещь, понимал, что ради собственной безопасности и ради профессионального удовлетворения должен исследовать и сопутствующую информацию. Как в случае с Лили, он не торопился с подробностями потерянной пятницы, так и сейчас Гримстер сдержался и не начал немедленно спрашивать о Вальде, о правдивости заявления сэра Джона. Коппельстоун лежал в кресле – громадный живой кладезь информации, готовый к употреблению.

– То, что спрятал Диллинг, – это научные документы? Подробное описание его изобретения?

– Так он говорил.

– Почему он их спрятал – не доверял вам и сэру Джону?

– Именно.

– Если бы вы могли их украсть, то так и поступили бы.

– Естественно. И мы пытались. Это сэкономило бы нам кучу денег. Зачем же еще нужен Департамент? Шантаж, воровство, убийство…

– Хорошо, Коппи. Не спешите. Что должна получить мисс Стивенс, если бумаги найдутся? Это ведь ее собственность?

– Да, это ее собственность.

– Как сэр Джон намерен поступить?

– Как только мы получим бумаги, ей конец.

– Несчастный случай? – Гримстер нисколько не удивился. Эта мысль таилась в глубине мозга с самого начала операции, потому что он знал сэра Джона и его пристрастие к экономии, знал его кредо – платить, только когда вынудят.

– Да.

– Такое ведь несложно устроить, правда?

– Правда.

– Вы и сэр Джон и раньше такое устраивали, причем много раз, да?

– Да.

– Хорошо. Теперь не пугайтесь следующего вопроса. Мы друзья, мы знакомы давным-давно. Мне просто нужно знать правду. Я не расстроюсь, и вы не расстраивайтесь, когда будете отвечать. Сэр Джон подстроил несчастный случай для Вальды Тринберг?

– Да.

– Изобразили автокатастрофу?

– Да.

– Как?

– Наши люди спихнули ее машину с дороги в обрыв.

Гримстер без удивления узнал, что всего несколько часов назад сэр Джон солгал ему о смерти Вальды. Сэр Джон пошел бы на любую уловку, лишь бы решить ситуацию в свою пользу. Сэр Джон убил Вальду… Гримстер словно видел ее за рулем, видел серпантин дороги к далекому озеру внизу, видел мелькнувшую сзади машину – эту машину не найдут никогда, – удар и медленное кувыркание по трехсотфутовой крутизне. Спокойно продолжая говорить, Гримстер подумал, что если узнает имя исполнителя, то убьет его, а если не узнает, то убьет сэра Джона. Нет, сэра Джона он убьет в любом случае.

– А кто был исполнителем?

Коппельстоун ответил ровным голосом справочной службы:

– Не знаю. Сэр Джон выписал кого-то из европейского отделения. Думаю, он уже мертв.

Или его не отыскать, подумал Гримстер. Не важно. Сэр Джон умрет.

– Сэр Джон решил, что если мы поженимся, то возникнет постоянная угроза секретности? Что я не смогу таить от нее правду?

– Да.

– Но другие женятся. Почему он был настолько против моего брака?

– Потому что вы особенный.

– В каком смысле?

– Полагаю, он предназначал вас на свое место. Он не хотел, чтобы вы отвлекались, чтобы делили свою жизнь с кем-то, помимо Департамента.

– И он не думал, что ошибся?

– Да. Сейчас он признает это.

– Только признает? И никаких сожалений?

– Он сожалеет, что сделал вас источником риска.

Следующий вопрос возник сам собой:

– И что он теперь намерен делать?

– Организовать еще один несчастный случай, когда вы завершите работу.

Коппельстоун чуть дернулся, словно в ответ на смятение духа.

– Достаточно, – сказал Гримстер. – Вы устали, очень устали, и вы глубоко спите. Спите дальше. Вы же хотите этого – крепко крепко спать?

– Да.

– Хорошо. Вы проспите полчаса. Потом, не просыпаясь, пойдете в спальню, разденетесь и ляжете в постель; и будете спать до утра. Вы поняли?

– Да.

– А когда проснетесь, вы не будете помнить ничего из того, что было и что вы мне говорили. Ничего. Это понятно?

– Да.

– Утром вы будете помнить только, что напились, что я посидел с вами немного, а когда ушел, вы отправились спать. А теперь спите, спите глубоко, а когда придет время, отправляйтесь в постель.

Голова Коппельстоуна чуть склонилась вбок. Гримстер налил себе виски и обхватил стакан ладонями. Как ни заняты были мысли, как ни рвались сдерживаемые чувства, всем привычно командовал приоритет безопасности. Коппельстоун не дурак. Проснувшись утром и ничего не помня, при малейшем намеке он начнет подозревать, что произошло. Именно поэтому важно, чтобы на подносе остались два использованных стакана, а в пепельнице – хотя бы пара сигарных окурков. Они сидели и пили, потом Коппельстоуна сморил сон, тогда Гримстер и ушел.

Гримстер посмотрел на часы – полночь только что миновала. Он сидел, спокойно наблюдая за спящим Коппельстоуном. Требовалось о многом подумать, многое сделать, но в этот полуночный час было приятно от всего отключиться. Гримстер сидел, пил и курил. Через полчаса Коппельстоун в кресле напротив пошевелился, не открывая глаз, встал и, чуть пошатываясь, двинулся к двери своей спальни. Войдя, он оставил дверь полуоткрытой. Было слышно, как щелкнул выключатель, как раздевается Коппельстоун, уронив на пол ботинки, и чуть позже – как падает в постель тело.

Гримстер подошел к двери спальни. Люстра на потолке горела. Коппельстоун с голым торсом лежал на кровати, наполовину прикрытый одеялом, и тихонько храпел.

Гримстер вышел, оставив свет включенным, а дверь – полуоткрытой. У стола он остановился и погасил сигару в пепельнице. Потом отправился в свой номер.

Было около часа ночи. Гримстер зашел в спальню и начал раздеваться. Ходя из спальни в ванную, он уловил легкий аромат в воздухе и без особого интереса или удивления узнал этот аромат – не так давно здесь была Лили. Однако мимолетная мысль о ней была сродни колыханию листьев на ветру над шоссе, а Гримстер видел, как машина пробивает грубые деревянные ограждения, клюет носом и начинает долгое медленное кувыркание вниз, по гранитным склонам, поросшим вереском.