Покидая гостиницу, он позвонил в Департамент. Сэр Джон уехал на выходные в Девон рыбачить. Коппельстоун был в Хай-Грейндже. Гримстер попросил передать сэру Джону, что доклад по бумагам Диллинга будет скоро представлен.

Гримстер отвез Лили в Лондон и оставил ее на квартире миссис Хэрроуэй, сказав, что вернется часа через два. Его очень позабавила ее фраза «значит, беспокоиться больше не о чем». Как и с Диллингом, она принимала все, что говорил Гримстер. В мужские дела она не лезла – только если ей не давали понять, что можно. Всю дорогу она болтала о пустяках. Ее слух был настроен только на то, что она желала слышать, глаза видели только то, что она хотела видеть, и если ее уюту что-то угрожало, Лили находила способ ничего не замечать.

Вернувшись в свою квартиру, Гримстер открыл чемоданчик Диллинга. Он просмотрел бумаги и мало что понял в приложенных чертежах. Зато пояснительная записка, подготовленная Диллингом, была вполне понятна. Диллинг изобрел новое пехотное оружие, на основе совместного использования локатора и лазера, которое позволило бы вести стрельбу ночью с той же простотой и точностью, как и днем. Это оружие ночью могло обнаружить и зафиксировать наличие живых и металлических целей, захватывать их, сопровождать в движении и автоматически определять расстояние, склонение и направление. Устройство получилось компактное – для ношения солдатом – и требовало от оператора минимальных умений. Гримстер не сомневался, что Департамент купит. Лили станет богатой.

После обеда Гримстер поговорил с глазу на глаз с миссис Хэрроуэй. Миссис Хэрроуэй, высокая, строгая, сидела в красном бархатном кресле и пила кофе. Она предложила чашку Гримстеру. Он отказался и положил на стол чемоданчик Диллинга, еще в песке.

Миссис Хэрроуэй взглянула на него укоризненно, словно протестуя против неуместности предмета среди богатой обстановки.

Гримстер сказал:

– Содержимое чемоданчика принадлежало Диллингу. Он хотел продать бумаги Департаменту, который пытался получить их бесплатно. Поместите чемоданчик в свой банк, сегодня до закрытия. Лили будет богата, и вы нужны ей как союзник.

Миссис Хэрроуэй кивнула. Этой женщине не требовалось много объяснять – сказывались опыт и интуиция.

– Помощь ей нужна только вначале, а потом все будет хорошо. Она сказала, что любит вас и что вы любите ее.

– И то и другое – неправда.

– Так я и полагала. Но вы чувствуете некоторые обязательства? – Миссис Хэрроуэй кивнула на чемоданчик.

– Да.

– Профессиональные?

– Совсем наоборот. Департамент мог заграбастать бумаги и объявить их бесполезными, а от Лили избавиться, чтобы спрятать свой обман. Так обычно и поступают при первой возможности.

– Мне муж часто говорил об этом. Давным-давно прошло время, когда наш мир был только запачкан по краям, мистер Гримстер. Теперь он весь насквозь серый.

– Я сделал копии с бумаг. В Департаменте я скажу, что оригиналы у вас и что Лили тоже у вас. Проблем не возникнет. Они упустили возможность.

– А это не повредит вашему профессиональному положению?

– Дальше уже некуда.

Она улыбнулась.

– Я не спрашиваю, что они вам сделали. Что-то личное и отвратительное.

– Для них это в порядке вещей.

– Хотите попрощаться с Лили?

– Надо.

– Я пришлю ее. Вряд ли стоит вываливать все напрямую. Ей повезло – она выросла на полуправде и родилась в розовых очках. – Миссис Хэрроуэй поднялась и в дверях остановилась. – Можно задать личный вопрос, мистер Гримстер?

– Если хотите.

– Вам много приходилось убивать?

Гримстер смахнул несколько песчинок с крышки чемоданчика.

– После первого перестаешь считать.

– Вы не боитесь смерти?

Гримстер улыбнулся:

– Я хотел бы жить долго.

– Вы знаете, что я посоветовала бы вам?

– Знаю, но, боюсь, не смогу последовать вашему совету.

Миссис Хэрроуэй пожала плечами и удалилась. Через несколько минут в комнату вошла Лили.

– Джонни, – сказала она и обняла его.

Чуть отстранив девушку, Гримстер произнес:

– Я должен уехать в Девон на несколько дней. Ты останешься с миссис Хэрроуэй.

– Хоть какая-то перемена после сельской местности. Но, Джонни, я буду скучать, не уезжай надолго. – Через его плечо Лили увидела чемоданчик Диллинга на столе. – Это он, да?

– Да. Миссис Хэрроуэй позаботится о нем, пока я улажу дела с Департаментом.

Лили подошла и положила руку на чемодан.

– Точно, как я помню. Дорогая вещь?

– Достаточно.

– Знаешь, Джонни… тогда… когда мы в первый раз… Я ведь не из-за этого. – Лили покосилась на чемоданчик. – Все было взаправду. Ты ведь знаешь? Я хочу сказать, ты тоже это чувствовал?

Гримстер улыбнулся, взял ее за плечи и поцеловал.

– Разумеется. Ты вовсе не такая.

– Что бы там ни примешивалось, любовь главней всего. – Лили улыбнулась и торопливо продолжила: – «Люби меня ради любви, / И сколько б еще ни любил, / Пусть вечною будет любовь». Элизабет Баррет Браунинг, 1806–1861. И это правда, Джонни, чистая правда. Все остальное не важно. Только одно… любить ради любви. Разве это не прекрасно?

Гримстер выслушал ее и поцеловал на прощание. Выйдя на улицу, он уже точно знал, что она будет делать после его ухода. Вернется в комнату и, глядя на чемоданчик, будет грезить наяву… видеть розовые сны. Миссис Хэрроуэй права. Лили повезло.

Из квартиры он отправился в Департамент. У кабинета сэра Джона он оставил секретарше конверт с непроявленной пленкой – у себя в квартире он переснял все бумаги Диллинга – и письмо, где объяснял, что оригиналы находятся у миссис Хэрроуэй, которая и будет вести переговоры от имени Лили. Потом Гримстер пошел в свой кабинет, взял четыре фальшивых паспорта, которые когда-то изготовил для профессиональных нужд в частном порядке. Из сейфа он вынул заначку денег и пистолет. В банках за границей у него денег предостаточно. Потом он позвонил в Хай-Грейндж и поговорил с Крэнстоном – объяснил, что должен задержаться в Лондоне до завтрашнего утра, так что появится в Хай-Грейндже только после обеда.

Было четыре часа. Гримстер сел за стол и начал вязать муху на лосося – она называлась Королевский Соверен, с милостивого одобрения Королевы, – сверяясь по рыболовному журналу на столе. Но руки и глаза работали машинально. С Лили он попрощался, пленка и письмо ждут преемника сэра Джона – скорее всего Коппельстоуна, который, несмотря на отвращение к Департаменту и некоторые профессиональные минусы, был не лишен амбиций; Гримстер был свободен и думал только о своих планах. Гаррисон в львином загоне не послушал искреннего предупреждения, потому что не поверил. Чтобы убить такого человека, как сэр Джон, необходимо не попадать в ситуацию, где можно пропустить хоть тень предупреждения. Они с сэром Джоном мыслили одинаково, инстинкты вели их сходными запутанными тропами. Гримстер знал, что сэр Джон постоянно будет ждать малейших знаков, малейших изменений поведения с его стороны. Малейший знак, вроде легчайшего движения травинки, – сэр Джон отнесется к нему со всем вниманием. Сэр Джон не допустит ни малейшего риска. Не должен допустить и Гримстер. Даже то, что сэр Джон уехал на осеннюю рыбалку в Девон, а не ждет в Лондоне доклада по делу Диллинга – может, это не значит ничего, а может, он решил провести встречу на своей территории. А есть ли место лучше Хай-Грейнджа? Наматывая аккуратные золотые витки на муху, Гримстер понимал, что сам должен выбирать место. Все в Хай-Грейндже ждут его завтра после обеда. Но он поедет ночью. Сэр Джон не останавливается в Хай-Грейндже, а всегда снимает комнату в «Лисе и гончих», дальше по реке, и его утренние привычки практически неизменны. Он поднимется рано, проедет по Барнстейпл-роуд до стоянки у железнодорожного переезда, оставит машину, дойдет до реки и час будет рыбачить. Затем вернется к машине, поедет в Хай-Грейндж, где позавтракает, а потом час будет заниматься делами. Когда завтра в половине восьмого сэр Джон подъедет к стоянке у железной дороги, Гримстер будет его поджидать. Если повезет, тело не обнаружат пару часов – больше ему и не нужно. Как у всех его коллег, у Гримстера были контакты и маршруты, неизвестные Департаменту – в случае провала одного из известных адресов или контактов, опасно не иметь своих собственных. Через шесть часов он покинет страну. А дальше – сложная задача выживания; нужно слиться с фоном, когда пятна леопарда становятся игрой света и теней в лесу…

Гримстер закончил муху, упаковал чемоданчик и пошел в пункт связи. Предупредил дежурного: если придет сообщение из Хай-Грейнджа, то пусть отправят посыльного к нему на квартиру – до половины восьмого, когда он отправится в Девон.

Дежурный кивнул и спросил:

– Вы ведь знали Гаррисона?

– Да.

– Только что пришла информация: его опознали в человеке, убитом вчера ночью львом в Вуберне.

Гримстер изобразил изумление:

– Гаррисон? Зачем он туда полез?

Дежурный рассмеялся:

– Не знаю. Но точно не за женщиной.

Через полчаса Гримстер ехал на запад. По радио тихо играла музыка. Пепельница еще была наполовину полна окурков с отметинами помады Лили; то и дело в теплом воздухе машины проплывал ее аромат. Лили и Гарри, потом Лили и Джонни, а в будущем – Лили и многие другие? Она будет любить всех – многих или немногих, а может, одного-единственного. Будь жив Диллинг, он оставил бы ее в конце концов – его тело было столь же неугомонным, как и мозг. Хитроумный, блестящий и практичный Диллинг. Доверял лишь немногим и даже им оставил проблемы. Он был прав. И миссис Хэрроуэй была права. Мир стал серым насквозь. Он сам стал серым. Холодным и серым – лишь однажды его коснулись тепло и цвет, с Вальдой. Сэр Джон допустил ошибку с Вальдой. Но даже лучшие люди ошибаются. В других обстоятельствах он сам поступил бы так же. Сейчас он собирался убить сэра Джона. Простой акт холодной мести. Это необходимо сделать, потому что, освободившись от Лили, надо освободиться от сэра Джона и жить дальше – пусть эта страница памяти побуреет и чернила поблекнут.

Гримстер поужинал в придорожном кафе; меняя в полночь в Тонтоне арендованную машину, он поймал себя на том, что думает о Гаррисоне – снова вспоминал, уже без эмоций, момент львиного прыжка. Гаррисон любил женщин. Возможно, чересчур. Интересно, была ли в его жизни одна, особая… Мысли вернулись к дням в Веллингтоне, к каникулам, которые они проводили вместе. Гаррисон знал своих родителей; обоих ненавидел и отвергал. Гримстер никогда не знал отца и давно уже потерял желание знать. Они с Гаррисоном были странной парой – ни в чем не схожие, они что-то давали друг другу. Что? Комфорт странных отношений, общее отвращение к работе, которой занимаются? Гримстер сухо улыбнулся, вспомнив, как впервые попал к сэру Джону в качестве кандидата в Департамент. Господи, тот Гримстер совсем не похож на этого, который собирается убить сэра Джона, на хладнокровное разумное животное. Да, сэр Джон прекрасно его выдрессировал, превратил в то, кто он сейчас…

Погруженный в мысли, Гримстер не заметил в зеркале заднего вида полицейский автомобиль. Тот внезапно обогнал его, мигая огнями, и рука из окошка велела ему затормозить. В этот поздний час других машин не было.

Гримстер заглушил мотор и сидел, ожидая. Двое полицейских вышли из патрульного автомобиля и пошли к нему. Один, высокий, остановился перед машиной и пригнулся, проверяя номер. Второй подошел к двери. Гримстер опустил стекло.

– Добрый вечер.

Полицейский улыбнулся и кивнул:

– Добрый вечер, сэр. Обычная проверка. Назовите, пожалуйста, номер машины.

Гримстер обратил внимание, что клапан левого верхнего кармана у полицейского не застегнут. Он назвал регистрационный номер.

– Спасибо, сэр. Это ваша машина?

– Нет, арендованная.

Высокий полицейский подошел и коснулся рукой фуражки.

– Вы можете сказать, куда вы направляетесь, сэр?

– В окрестности Барнстейпла. Еду из Лондона.

Первый полицейский спросил:

– Вы знаете, что у вас не работает один задний фонарь?

– Нет, не знаю.

– Лучше взгляните, сэр. Что-то с контактом, или лампочка перегорела. Если не можете исправить сами, дальше по дороге есть гараж.

Полицейский открыл дверцу. Гримстер повернулся на сиденье, спустил ноги на землю, но почему-то замер. Полицейские чуть разошлись, чтобы водитель, выйдя, оказался между ними. Гримстер осознал, хоть и поздно, что это вовсе не обычная проверка; он понял, что даже если бы не замечтался, сделать уже все равно ничего не смог бы. Сэр Джон шел за ним шаг в шаг, а теперь нанес упреждающий удар.

По-прежнему сидя на сиденье, Гримстер произнес:

– Это не обычная проверка.

– Нет, сэр.

Высокий полицейский слева сдвинулся, мешая закрыть дверцу. Мимо прогрохотал большой грузовик; когда шум стих, второй полицейский сказал:

– Протяните руки, сэр. Думаю, вы понимаете.

Гримстер понимал очень хорошо. Достать пистолет не успеет, убежать невозможно. Их двое – и еще один за рулем автомобиля. Скорее всего они не полицейские или полицейские, получившие особые инструкции. Он и сам много раз действовал подобным образом.

Он протянул руки, и ему надежно застегнули на запястьях наручники. После этого полицейские, похоже, успокоились. Дело сделано, работа почти закончена, дальнейшее их мало интересовало.

Коротенький вежливо произнес:

– Садитесь на заднее сиденье, сэр. Мы застегнули наручники спереди, чтобы вы могли курить, если захотите.

Гримстер выбрался из машины, ему открыли заднюю дверцу, и он проскользнул на сиденье. За руль сел высокий, который надевал наручники, второй обошел машину и сел рядом с Гримстером.

Машина тронулась и проехала мимо полицейского автомобиля. Водитель приветственно поднял руку. Гримстер в заднее стекло увидел, что полицейская машина разворачивается, чтобы ехать обратно.

Человек рядом с Гримстером снял фуражку и пригладил волосы. Он был средних лет, темное лицо избороздили глубокие морщины, седые брови словно подернул иней, вокруг темных глаз – частые морщинки.

– Сигарету? – предложил он.

– Нет, спасибо.

Полицейский закурил. Впереди водитель снял фуражку и бросил ее на сиденье рядом.

– Из Департамента? – спросил Гримстер.

Его сосед кивнул:

– Вы меня не вспомните. Я ходил на лекции, которые вы как-то читали. Четыре года назад. Извините, мистер Гримстер.

Водитель, не отрывая глаз от дороги – вел он быстро и аккуратно, – добавил:

– И меня тоже.

Гримстер улыбнулся:

– Но не более того?

Коротенький сказал:

– Я часто пытался представить – что может сбить меня с пути.

– А я и знать не хочу. – Водитель одной рукой расстегнул полицейский китель. – Чертовски неудобная штука.

– Там в бардачке фляжка с бренди, – произнес Гримстер. – Я же теперь не за рулем.

Его сосед перегнулся через переднее сиденье и достал из бардачка фляжку. Открутив колпачок, он протянул ее Гримстеру. Гримстер сделал глоток и вернул фляжку.

– Скажете, если еще захотите. – Сосед завинтил колпачок. От улыбки у него вокруг глаз собрались морщинки. – Мы только доставка. Не исполнители.

– Я понял. Полиция помогала?

Водитель ответил:

– Вас проследили до Тонтона. Вся полиция графства сотрудничала и ненавидела каждую минуту. Вы же их знаете. Ребята корректные, но не любят, когда им выкручивают руки. Мы подключились в Тонтоне. Говорят, вы замешаны с Гаррисоном.

– Возможно.

Его коллеги. Им известны правила, оттенки, отвращение, которое перерастает в холодное бесчувственное согласие, а главное – они убедительно играли роль людей и вели теплый человеческий диалог. К Гримстеру они не испытывали чувств и не проявляли любопытства. Каждый укрывался в коконе от любых слабостей. И сейчас они могли быть исполнителями, а не доставщиками. Им все равно. У Гримстера была отличная репутация; теперь часть ее утрачена – они знали, что он допустил ошибку. Ошибки непростительны. Его холодный план убийства сэра Джона выстудил интуицию. Сэр Джон жаждал смерти не больше, чем Гримстер. А эти двое готовы сочувствовать, не испытывая никаких чувств.

Словно в ответ на его мысли, водитель сказал:

– Систему не победить. Даже если начать с верхушки.

Сосед Гримстера, словно не слыша, сказал:

– Иногда мне поручали следить за Гаррисоном. Черта с два за таким уследишь. Здоровенный, а способен двигаться, как тень, если захочет. Одних способностей мало. Нужен талант. У него был.

– Но везение закончилось, – вздохнул водитель.

Гримстер промолчал. Ему доводилось слышать эпитафии и похуже, причем насквозь фальшивые. Эта была почти правдива.

Они ехали через ночь; снова пошел дождь – седьмой день подряд. Река будет высокой. Без жалости к себе, даже без озабоченности, Гримстер подумал, что больше ему не рыбачить, не использовать Королевский Соверен ни в этой стране, ни в другой, не держать в руках удочку, не чувствовать и не слышать, как стремительно уходит леска, когда рыба бросается по течению… не видеть стойку сеттера и вспорхнувшую стайку куропаток… Ну, раз так, пусть так. Но сэр Джон все равно уйдет первым. Никаких доказательств не нужно. Достаточно холодной веры. Все ошибаются, ошибся и он.

Водитель включил радио. Джули Феликс пела «Судью Джеффериса». Чувствительное кантри разлилось по машине. «Судья Джефферис был злобный человек». Все люди злые. Серые насквозь. Он собирается убить сэра Джона.

Въехали в Саут-Молтон; потянулась серая главная улица с серыми в свете фар домами за завесой дождя. По радио Джули Феликс начала «Космическую девушку» – водитель отбивал такт пальцами на руле. «Сказали мне, что нужен будет бластер и ледяное ружье…» Слова напомнили о Диллинге. Новые технологии, новое оружие… Из-за Диллинга, через Лили, Гримстер оказался здесь и собирается убить сэра Джона, потому что ни один шаг не делается в вакууме… цепь последствий от ямы два фута глубиной.

– Коппельстоун еще в Хай-Грейндже? – спросил Гримстер.

– Да, – ответил его сосед.

Коппельстоун стоял на верхней ступеньке лестницы рядом с Крэнстоном, когда подъехала машина; оба стояли спокойно, лампа над дверью отбрасывала короткие тени.

Конвоиры вывели Гримстера из машины; дождь брызгал в лицо, пока они не оказались под навесом у двери.

– Добрый вечер, Джонни, – ласково сказал Коппельстоун, попахивая выпивкой, и забрал чемоданчик.

Крэнстон обратился к «полицейским»:

– Там для вас пища и вещи. Но сначала осмотрите машину. Все, что в ней есть, отнесите в мой кабинет. – Он посмотрел на Гримстера, тронул повязку и с неожиданной печалью произнес: – Ну и дурак ты, Джонни.

Двое сопровождающих пошли к машине, а Гримстера повели внутрь. Дежурный за столом по-птичьи вскинул голову и снова уставился в журнал. Коппельстоун обыскал Гримстера, отобрал весь немудреный скарб и стянул с пальца перстень с зарянкой.

– Приказ сэра Джона, – улыбнулся он. – Наверное, боится, что вы нас загипнотизируете.

Они прошли через холл и вниз по ступенькам – там располагались подвал и тир. Гримстер знал, куда его ведут. В дальнем конце тира была маленькая комнатка, которую называли «карцер», используемая нечасто, но совершенно надежная. Шаги по плиткам пола отдавались гулким эхом. Крэнстон отпер стальную дверь и вошел первым. По углам горели четыре зарешеченные лампы. Стены без окон были сложены из больших гранитных блоков. В трех футах от входа стальная решетка перегораживала комнату от пола до потолка. Крэнстон отпер стальную дверь в решетке, и Гримстер вошел. Внутри были стул, стол, двухъярусная кровать, с ночным горшком под ней, и узкая деревянная полка вдоль задней стены с четырьмя-пятью книжками. На столе стояли стакан, бутылка бренди, настольная лампа и коробка сигар. Показав на них, Гримстер спросил:

– Привет от руководства?

Коппельстоун кивнул. На лице Крэнстона мелькнуло смущение, но он тут же опустил голову, запирая дверь решетки. Вот почему Крэнстон управлял в Хай-Грейндже. Снаружи он не годился – слишком легко его охватывали печаль и смущение.

Отдав Коппельстоуну связку ключей, Крэнстон молча ушел, оставив дверь в тир широко открытой. Коппельстоун уселся на маленький табурет. Гримстер, стоя у стола, поднял бутылку бренди, налил себе и сел на койку, согревая стакан в скованных руках.

– Когда придет сэр Джон?

– Завтра. В обычное время. – Коппельстоун положил чемоданчик Гримстера на колени и открыл, едва заглянул внутрь и закрыл. – Что случилось с Гаррисоном?

– Он явился, когда я достал чемоданчик Диллинга, и не прислушался к намеку.

– Где бумаги Диллинга?

– Оригиналы у миссис Хэрроуэй. Я отснял их и оставил пленку в кабинете сэра Джона.

– Значит, нам придется заключить контракт с мисс Стивенс?

– Да.

– Благородно… Что же сбило вас с пути? Доказательства или голые гипотезы? Так мучили мысли о Вальде?

– Я просто принял решение. – Гримстер улыбнулся и сделал большой глоток бренди.

Коппельстоун поднялся с чемоданчиком в руках.

– Вы в беде, Джонни. Но все будет сделано прилично, по нашим меркам.

– Когда?

– Завтра. Послезавтра. Я не знаю. Ничего личного. Просто перестановки в Департаменте. Вы знаете, как бывает.

– Разумеется.

В дверях Коппельстоун повернулся:

– Сегодня я впервые за долгое время практически не пил. Вы разочаровали меня, Джонни. – Он вышел и запер за собой дверь.

Гримстер допил бренди и завалился на койку. Через полчаса он спал.

В семь утра двое «полицейских», уже в штатском, принесли воду и умывальные принадлежности. Через полчаса они пришли забрать умывальные принадлежности. Старший сказал:

– Поразительно, что можно сделать со скованными руками.

– Как будто молитесь, – не удержался молодой.

Когда Гримстера оставили одного, он сел читать «Дейли мейл». Там было фото длинной череды машин в Вуберне вокруг львиного загона, еще одно – двух боярышников и мутного пятна оставшейся ямы. Благородный герцог должен быть на седьмом небе… Как любой директор цирка. И тут нет ничего странного, дворяне всегда были шоуменами, приученными к эксцентричности и публичности. Смерть Гаррисона стала сенсацией. Когда уйдет сэр Джон, драматических публикаций не последует. Гримстер представил, какое письмо получит его мать. Он видел десятки таких извещений. «Глубокие соболезнования… долгая служба… величайшая преданность… невозможно заменить… мы скорбим». Во всем этом одна правда – долгая служба. Его мать будет гордиться извещением, горевать о сыне и лелеять память о нем. Но сначала он должен убить сэра Джона. Ничто его не остановит.

Крэнстон с охранником принесли ему завтрак. Крэнстон остановился в дверях. В нем больше не было смущения. Он бы гораздо дальше продвинулся по службе, если бы не испытывал смущения вообще.

– Бекон и сосиски, Джонни. Мы порезали их, чтобы вам было удобнее. Расстегнули бы и наручники, если бы не приказ сэра Джона.

Гримстера оставили одного, чтобы он поел. Допив чай, Гримстер зажег сигару и терпеливо стал ожидать сэра Джона. Время появления предсказать было нетрудно – сэр Джон никогда не изменял привычкам. Раз он в отпуске, сначала удовольствие – ритуал утренней рыбалки; все дела только после завтрака. Сэр Джон плохой рыбак – суетливый, нетерпеливый, спешит выводить рыбу на берег, но при всем при том ловит неожиданно много.

Сэр Джон явился через пять минут после рассчитанного времени. Он пришел один, прикрыл внешнюю дверь, не запирая ее, и сел на табурет.

– Доброе утро, Джонни.

На морщинистом лице мелькнула короткая улыбка.

– Как порыбачили, сэр Джон? – спросил Гримстер.

– Восемь фунтов. Река высокая, рыбы полно. Больше, чем в прошлом году. Один человек из «Лиса и гончие» взял вчера на двадцать фунтов в Нянькином Садке. Знаете Нянькин Садок?

– Рыбачил пару раз. Не повезло.

Сэр Джон сочувственно кивнул:

– И теперь не повезло, Джонни.

– Похоже, сэр Джон.

Гримстера не обманули приветливость и то, что его назвали по имени – обычно это означало конец разговора. Сэр Джон не ликовал, не торжествовал. Он просто – и довольно мило – проявлял доброту, потому что этого требовал ритуал прощания. Гримстер однажды присутствовал на такой церемонии.

– Вы понимаете, Джонни, что провалили дело Диллинга?

– Увы, Департаменту придется хоть раз поступить честно.

– Да, ничего не поделаешь. Мне говорили, что мисс Стивенс – милая девушка. – Сэр Джон достал портсигар и какое-то время молчал. Закурив, он два раза затянулся и неуклюже отвел в сторону руку с сигаретой. – Джонни, давайте всерьез.

Старый мудрый дрозд, распушивший перья.

– Как вам угодно, сэр.

– Хорошо. Причем на этой стадии уместны некоторые признания – разумеется, с моей стороны. У вас есть твердые доказательства, что мы убили мисс Тринберг?

– Для меня – есть.

– У вас могут быть только догадки. И все равно я понимал, что однажды вы начнете действовать. Я совершил ужасную ошибку, о чем искренне сожалею. Поэтому и солгал вам, поклявшись, что это был несчастный случай. Я хотел спасти вас, Джонни. В те дни я видел в вас своего преемника.

– А кто теперь будет после вас?

– Возможно, Коппельстоун. Конечно, он слишком много пьет, но что-то должно нам позволить оставаться наедине с собой. Вот уже несколько месяцев я каждую ночь думаю, когда и где вы решите действовать. Я был уверен, что Гаррисону вас не подтолкнуть; вы примете решение самостоятельно. Жаль Гаррисона. Способный малый. Однажды я дал ему шанс работать с нами. Он предпочел свободу.

– На кого он работал теперь?

– Ну, до такой степени признания не дойдут. В любом случае я рад, что не вы собираете толпы зрителей в Вуберне.

– Я заслужил бы только короткий абзац в «Уэстерн морнинг ньюс».

– Вы могли бы стать моим преемником и тогда получили бы четверть колонки в «Таймс».

– Маме понравилось бы.

– Все это очень печально.

– Вы имеете в виду – совершенно необходимо.

– Мало что совершенно необходимо. К счастью, всегда можно найти компромисс, чтобы избежать неприятной ситуации. Я сглупил с вами и Вальдой. Уходя с должности, я назвал бы вас своим преемником. С этими планами покончено. Но с вами – не обязательно.

– Вы предлагаете мне сделку, сэр Джон?

– Если хотите. – Сэр Джон сухо улыбнулся. – Как с профессионалом, с вами покончено. Тем не менее есть многое, чем вы можете заниматься. Вы – человек слова. Просто обещайте, что откажетесь от идеи убить меня, обещайте не заниматься профессиональной деятельностью – не важно на кого, и обещайте молчать о деятельности Департамента. Это щедрое предложение – никому другому я бы такого не сделал.

– И оно обезопасит вашу жизнь, когда я отсюда выйду.

– Если выйдете – да. Но я не слишком волнуюсь о собственной жизни, я волнуюсь о вашей жизни. Дайте слово – и выйдете отсюда.

– И тут же нарушу обещание и явлюсь по вашу душу.

– Если бы я так думал, то не сделал бы такого предложения. Мне достаточно вашего слова. Итак?

Гримстер покачал головой:

– Все просто, сэр Джон. Вы убили мою любимую, а я мстителен. Я запланировал убийство. И я убью вас. Никаких излишеств.

– Вы так меня ненавидите?

– Я хочу вашей смерти. И все. – Гримстер ясно видел машину, падающую с поворота дороги на холме, и другую – мелькнувшую мимо. Видел блеск торфа у озера внизу, голубое небо в наплывах больших облаков, видел, как падает, кувыркаясь, машина, проламывая дорогу по поросшему вереском склону.

Сэр Джон встал.

– Жаль, что все так повернулось.

Он вышел и запер за собой дверь. Гримстер двумя руками взял бутылку и налил себе бренди. Ему дали шанс, и он отказался. Между ним и сэром Джоном не может быть торговли. Тот ничего не может предложить. Идея мести расцвела холодной несгибаемой страстью. Некоторое облегчение может принести только смерть сэра Джона. А потом он решит, какой жизнью ему жить дальше.