На другой день рано утром Рейкс поехал в Брайтон. Обри Катуэлл. Принсесс Террейс, дом № 3. Но для Рейкса он навсегда останется Бернерсом. Рейксу вспомнилась их первая встреча. Как-то вечером, закончив одну из оптовых афер, он сидел в стилизованной под американский бар закусочной. Тут к нему и подошел Бернерс. Пятнадцать лет назад он выглядел гораздо моложе, полумесяц лысины над лбом только начал появляться. Без всякого вступления, лишь с тенью неловкой, извиняющейся улыбки он вдруг сказал:

– По-моему, вы не прочь заработать две-три тысячи фунтов.

– Возможно.

– Если вы заплатите мне десять процентов, я расскажу, как снять пятьдесят процентов прибыли с трех тысяч за две недели.

– Если вы расскажете, я, возможно, и заинтересуюсь. - Бернерс показался Рейксу похожим на дремлющую акулу, которая лениво шевелит плавниками в благодатных водах Дорчестера.

Бернерс знал одну компанию - импортеров-экспортеров химикатов, имеющих отделение в Сити, - акции которой оценивались по тридцать шиллингов. Через неделю в фирме начинались перевыборы, а раз контрольный пакет у директоров и они хотят остаться на местах, то поднимут курс до сорока пяти шиллингов. Рейксу оставалось только купить акции сейчас, а продать их после повышения курса.

Бернерс пробыл с ним не больше десяти минут, назвал в конце концов фирму и ушел, бросив на прощание:

– Если дело выгорит, приходите сюда через две недели в это же время. Если не придете, увы… - Тут Рейкс впервые увидел его чуть заметную, неуловимую улыбку и легкое нерешительное движение плечами, выражавшее покорность судьбе. Они даже именами не обменялись. Бернерс просто выбрал Рейкса, доверился ему и ушел. Потом Рейкс убедился, как тонко понимает людей этот человек. Он мог разложить по полочкам все людские качества, учесть их, как бесстрастная ЭВМ.

На другое утро Рейкс навел справки о фирме. По сравнению с доходами акции стоили недорого, поэтому в любом случае он ничего не терял.

Через две недели Бернерс получил от Рейкса двести фунтов.

– Сто пятьдесят - самое большее, что вы мне должны, - заметил он.

– Сколько вы зарабатываете? - поинтересовался Рейкс.

– Пятнадцать фунтов в неделю.

– В конторе этой самой фирмы?

– Да.

– Получая так мало, вы сами не в состоянии играть на бирже, верно? Поэтому считайте, что пятьдесят фунтов я дал вам как жалованье за первую неделю службы у меня. Кроме того, вы стали моим компаньоном: впредь двадцать пять процентов доходов - ваши. Работа подходящая - интересная, но начисто незаконная. Я не хочу знать ваше имя и не собираюсь называть свое. Если вам мое предложение не по душе - отдайте пятьдесят фунтов, и мы разойдемся.

Бернерс положил в карман все двести. Они вместе пообедали, стали Бернерсом и Фрэмптоном и продумали новую совместную операцию. Рейкс так и не спросил, откуда Бернерс узнал о перевыборах на фирме. Они всего лишь работали вместе. И знали друг о друге только то, что было нужно для дела. Но сегодня Рейкс ехал не к Бернерсу, а к Обри Катуэллу.

Брайтон. Солнечные зайчики скакали по синим волнам, разбивавшимся о мол. Голубая дымка на горизонте роднила море и небо. Грязно-зеленый прибой накатывался на сероватый берег, бурлил и пенился, толкая по гладкому песку пластмассовые стаканчики и мертвые водоросли. У кромки моря над посадками тамариска и вероники, венчая пейзаж, высилась Принсесс Террейс, изящная светло-желтая скала. Она изо всех сил тянулась к небу и зимнему солнцу. Окна второго этажа дома № 3 загораживала белый навес с красными полосами, оставляя узкие балконы в тени. Белая дверь, лестница с черными изгибами кованых перил. Отверстие почтового ящика и номер дома окаймлены полированной бронзой. Она прекрасно сочеталась с белым цветом вокруг. Рейкс позвонил. После долгого ожидания дверь открыла женщина. Лет шестидесяти, в глухом черном платье, крепкая, с серыми, тронутыми сединой волосами. Она стояла на пороге словно миссис Гамильтон - вежливая, но непоколебимая, готовая защищать хозяина до конца.

– Если мистер Катуэлл свободен, не будет ли он так любезен уделить несколько минут мистеру Фрэмптону? - спросил Рейкс и протянул одну из старых визитных карточек.

Через несколько минут женщина провела его на второй этаж в гостиную. Как только она закрыла за ним дверь, Бернерс, стоявший у окна, обернулся. За исключением одежды, он остался таким же: знакомая лысина, мягкое и даже сейчас не выражающее волнения лицо, казавшиеся выцветшими серые глаза. Вся внешность излучает почти скорбную добродетель. Но безликий мешковатый пиджак исчез. Его заменил серо-голубой костюм, роскошный бордовый жилет, серебристо-белый галстук. На ногах - коричневые замшевые башмаки… И это у Бернерса, всегда носившего черные туфли на толстой подошве.

– Я только что открыл бутылку рейнвейна, какой пью обычно в это время, если погода хорошая, - сказал Бернерс вместо приветствия. - Энджерс обрадуется, если вы разделите рейнвейн со мной. Она считает, одному целой бутылки слишком много. - И голос не изменился, только манера говорить стала другой.

Он подошел к маленькому столику. Там на серебряном подносе стояли бутылка и высокий бокал венецианского стекла. Увидев, что бокал только один, Бернерс повернулся к лакированному шкафчику на резных позолоченных ножках и открыл его. Внутри сверкнул хрусталь.

– Очень сожалею о причине моего визита, - сказал Рейкс.

Протирая салфеткой взятый из шкафчика бокал, Бернерс, не поворачиваясь, ответил:

– Сначала насладимся вином. И сядьте, прошу вас.

Рейкс знал толк в мебели (он сам заново обставлял Альвертон). Он сел на стул красного дерева с высокой спинкой и мог поспорить, что это Хеппельуайт. Резные центральные стойки на спинке изображали колосья пшеницы. Рядом стоял круглый, тоже красного дерева стол эпохи Регенства. Напротив окна был английский лакированный комод, по форме похожий на шкафчик с хрусталем.

После первого глотка Бернерс качнул головой в сторону комнаты:

– Вам нравятся?

– Такое оценит каждый.

Канделябр, подвешенный к ажурному потолку, был, наверно, от Мюрата, его старинные подвески из разноцветного стекла бросали на стены яркие блики.

– Верно, - кивнул Бернерс. - Я вырос в интернате и жил в обшарпанных меблирашках, пока не встретил вас. Я дал себе слово, что когда-нибудь у меня будет нечто подобное… дом с обстановкой, украшенный мастерами, людьми, которые относятся к своему делу с любовью. Неужели вы пришли сообщить, что я могу все это потерять? Не говорите таких слов.

– Нет, я здесь не поэтому. Но вам придется защищать свой дом. Нам нужно снова поработать вместе. Если бы можно было сделать все одному, я бы вас не потревожил. Но это не в моих силах. Нам придется постоять за себя и, видимо, даже пойти на убийство двоих. Ну что, мои слова не испортили вкус вина?

Без колебаний Бернерс ответил:

– Отчего же? Если в дверь постучит полиция, я покончу с собой. Так же, как и вы. Если я в силах отнять жизнь у себя, то еще проще, вероятно, спуститься на ступеньку и отнять ее у другого. - Он сел у окна.

– Прежде чем ввести вас в курс дела, я готов, если хотите, назвать свое настоящее имя и рассказать о себе.

– Не стоит.

– Вы можете докопаться… Через тех, кто знает меня.

– Тогда я и докопаюсь. Но хватит об этом. Останетесь на обед? Я предупрежу Энджерс.

– Не нужно. Я ненадолго. А кто она такая?

– Я нанял ее через агентство пять лет назад. Она прослужила у людей всю жизнь. Честная, преданная, всегда на моей стороне. Ничего не знает о Бернерсе, только о мистере Катуэлле. Если хотите еще рейнвейна, не стесняйтесь, наливайте сами.

Рейкс рассказал о Сарлинге, о красной точке в каталоге… О «предварительном» деле - нападении на склад, об отношениях с Беллой, ее будущей роли… Словом, все. Бернерс сидел и слушал, не перебивая, совсем как в старые времена, когда Рейкс разворачивал план новой операции, а он внимал, не задавая вопросов.

Рейкс закончил. Бернерс задумался. Наконец произнес:

– Сначала самое главное. Как насчет армейского склада?

– Я уже все продумал. В назначенный день вы приедете ко мне. А пока достаньте кое-что сообразно этому списку. - Рейкс протянул ему свои записи.

Бернерс внимательно прочитал их и сказал:

– Сделаем. А в курс дела меня введете, когда все будет готово. - Он положил список в карман. - Что вы думаете о Сарлинге?

Рейкс встал:

– По-моему, он ненормальный. Я уверен: его главный план - умопомрачительная затея, от которой волосы дыбом встанут, и без малейшей надежды на успех. С ним надо покончить. Но сначала заполучить досье и светокопии.

Рейкс уже ходил по комнате и сейчас остановился перед картиной. Перед ним была спокойная, безмятежная река, баржа под парусом медленно плыла по течению, вдали сквозь летний утренний туман проглядывала часовня. От умиротворяющего пейзажа, от того, что Бернерс снова рядом, Рейксу стало так легко, как не было все последние дни.

– Очаровательно, правда? - спросил Бернерс. - Это Джон Варли. Я купил ее на деревенском аукционе два года назад. - Потом, когда его мысли вернулись к теме разговора, он продолжил: - Согласен, Сарлинга придется устранить. Я начну копать под него, но мне еще многое нужно узнать - с вашей помощью. Сколько времени у нас в запасе?

– Не знаю. Судя по тому, как идут дела, месяца два, по крайней мере. Быстрее крупное дело просто не организовать.

– Насколько вы доверяете мисс Виккерс?

– Она боится Сарлинга и жаждет освободиться от него. Но ей не нравится мысль об убийстве.

– А кому она понравится?

– Мисс Виккерс должна помочь нам, но это уж моя забота. Не беспокойтесь.

– Не буду. Однако основные сведения мы можем получить только через нее.

Он скрупулезно перечислил все, что хотел узнать. Меон Парк. Подробный план дома и поместья. Сколько там слуг, их имена и привычки. Распорядок дня Сарлинга. Меры безопасности, сигнализация, место расположения сейфа. То же самое о доме на Парк-стрит. Еще ему нужен полный список основных предметов гардероба Сарлинга. Какие рубашки, шарфы, галстуки он предпочитает. Что ест. Подробности о его болезнях, приступах недомогания. Причуды. Имена его докторов. Стиль его работы. Имена его секретарей. Развлечения. Отношение к женщинам, и каких он предпочитает. Хорошо или плохо спит. На каких языках говорит, ездит ли за границу, есть ли у него там дома или квартиры… Словом, все. Сарлинг был пока полной загадкой, и Бернерс понимал, что не сможет его убить, не получив ответы на все вопросы. Чтобы уничтожить человека, с ним надо сжиться, почти полюбить его, а потом легонько подтолкнуть к смерти, да так, чтобы на воде не остались предательские круги. Он, Бернерс, испытал все это на собственной шкуре. За год до знакомства с Фрэмптоном он как-то раз подцепил незнакомца в баре Дорчестера. Тот пригласил его к себе, интересуясь, как думал Бернерс, делом. Но незнакомец только напоил его и попытался изнасиловать. Его, Бернерса, который не был ни гомиком, ни нормальным мужчиной - никем, просто бесполым эгоистом.

В отместку за унижение Бернерс два месяца глубоко в подробно изучал жизнь врага. И привел приговор в исполнение, как только суммированные наблюдения и факты сделали убийство безопасным. После он занял столик в ближайшем кафе, заказал булочку с изюмом, чашку кофе и не спеша перекусил, листая номер «Ивнинг Ньюс», тщеславно поддавшись желанию еще десять минут побыть рядом со смертью. Потом призрак предсмертных мук убитого покинул его навсегда. Сарлинга он будет обхаживать точно так же: досконально изучит, а потому полюбит его, как любил всякую подробно разработанную операцию, и никуда тот не денется - исчезнет, чтобы уже никогда не вторгнуться в его, Бернерса, рай. Он сказал:

– Когда уверитесь в этой девушке, дайте ей микрофотоаппарат. Мне нужны фотографии всего и вся и во всех ракурсах. Особенно сейфов в Меоне и Лондоне. Предупредите ее, пусть при нем не фотографирует. И даже камеру пусть при нем не носит - ни в лифчике, ни в чулке. Он человек с аппетитом. Один ее вид, одно движение рукой или ногой, самый невинный жест могут разбудить его страсть. Иметь при себе фотоаппарат в его присутствии ей нельзя.

– И все из-за одной проклятой пометки в каталоге… - проворчал. Рейкс.

– То же могло случиться и со мной. Маленькая черточка в каталоге мебели. Человеческая мания - самый страшный предатель. Вы, видимо, так и не обратили внимания на картины, что висели у нас в конторах якобы для пущей солидности? А ведь я покупал только подлинники. Несколько штук теперь висят у меня в доме. В принципе, нас могли заложить и они.

Рейкс ушел. Бернерс пообедал жареной вырезкой и свежим шпинатом - он не признавал консервированные или мороженые овощи. Ел Бернерс из тарелки обеденного сервиза на шесть персон, сделанного Российской Императорской фабрикой в 1843 году, с венком ярких цветов по краю и райской птицей в центре. Три года назад он купил неполный сервиз во Франции. С четкостью почти бессознательной он вспомнил, как впервые посмотрел сквозь тарелку на свет и увидел зеленый инициал «Н», увенчанный императорской короной Николая Первого. Захваченный воспоминаниями, подхлестываемый словом «императорский», которое никак не выходило из головы, он размышлял, как здорово иметь огромный дом, окруженный парком, жить в маленьком, но собственном мирке, ходить по саду, даже не замечая поток извечных приморских туристов; стоять одному на собственной земле и знать: если что-то здесь не понравится, можно и переделать.

Человек вроде Сарлинга может себе такое позволить. Интересно, как обставлен Меон Парк? Со временем он узнает об этом. Странный все-таки этот Фрэмптон. Чем может привлекать рыбалка? Но в мыслях Бернерса не было и следа укора Фрэмптону, хотя его причуда и привела к беде. Из всех, кого он знал, - а знал он немногих - Фрэмптон был ему самым преданным другом.

Когда Рейкс вернулся, Беллы не было дома, зато в кресле сидел Сарлинг. Он надел рубашку со стоячим крахмальным воротничком, который врезался в шею, и казалось, поддерживал большую голову старика. Темно-коричневый в крапинку костюм, похоже, не сгибался, складки брюк не желали облегать тощие колени. Свет, падавший на лицо старика сбоку, придавал сморщенной коже цвет вареной телятины.

Когда они обменялись кивками, лишь отдаленно напоминавшими поклоны, Рейкс спросил:

– У вас есть свой ключ?

– Да.

– Стоит ли вам приходить сюда?

– Почему нет? В этот дом каждый день заглядывают десятки людей. Один из моих директоров снимает квартиру на верхнем этаже. Правда, он здесь бывает нечасто. Вы ездили к Бернерсу?

– Да.

– Как он отнесся к вашему вторжению?

– Если оно и испортило ему настроение, то он не подал виду.

– Вы обсуждали, как избавиться от меня?

– Естественно.

– И что решили?

– Пока ничего.

– Когда что-нибудь надумаете, поделитесь со мной - засмеялся Серлинг. - Ну, а как дела с армейским складом?

– Сделаем.

– Скоро?

– Полагаю, вам лучше этого не знать. Как только ящик окажется в надежном месте, мисс Виккерс сообщит вам об этом.

– Прекрасно.

– Когда покончим со складом, сколько времени останется до главного дела?

Сарлинг дернул себя за ус:

– Вы распоряжаетесь своей операцией и не рассказываете мне о ней. Так и я не стану говорить о вашем последнем - и главном задании. - Он поднялся и взял со стула коричневую трость с серебряным набалдашником.

– Откуда вы узнали об этом ящике? - поинтересовался Рейкс. Ответа он не ждал. Спросил, уже выгоняя старика из квартиры, двигаясь к двери, чтобы ее открыть.

– Да как-то по случаю. Не вам говорить, как развязываются языки у военных, если их хорошо напоить. Генералы, полковники, штурманы, командующие, полицейские комиссары, старшие констебли - все они люди, многие любят поболтать. В отличие от нас, Рейкс. Мы ведь не скажем ничего лишнего, верно? Как же иначе добиться успеха? Не возражайте; вы любили свою прошлую жизнь отчасти из-за презрения к большинству людей. - Сарлинг остановился у двери. - Вот в чем ваша сила, Рейкс. В презрении к ним. Не забудьте: мисс Виккерс должна сразу же известить меня, что ящик в надежном месте. - Он сморщил лицо в ужасное подобие улыбки. - И продолжайте ненавидеть меня, Рейкс. Таким вы мне нравитесь… опасный зверь, которому приходится подчиняться плетке хозяина, выжидая удобного случая, чтобы перегрызть ему глотку. Ведь вам хотелось меня убить, не правда ли?

– Да, хотелось бы. - Рейкс улыбнулся. - Но я, конечно, принимаю во внимание трудности.

– Другого я себе и представить не могу, - усмехнулся Сарлинг. Он поднял руку, чтобы Рейкс не торопился закрывать дверь. - Насколько я вас знаю, вы полюбопытствуете, что в ящике, поэтому предупреждаю: будьте осторожны.

Когда Сарлинг ушел, Рейкс упал в кресло и закурил сигарету. Он - опасный зверь, а Сарлинг - дрессировщик. Так вот кем старик себя воображает! Хочет властвовать, силой управлять другими. Вот чем он себя тешит. Откуда это у Сарлинга? От того, что люди отворачивались от его безобразного лица и неказистой фигуры? Но ни один из показавших Сарлингу спину и не подозревал, как сильно его за это возненавидели. Во всем, за что брался Сарлинг, будь то промышленность, финансы или коммерция, он превзошел всех остальных, но ему этого мало. Он алчет заполучить больше, причем любой ценой. Одному Богу известно, чего именно, однако мучительное стремление к власти сидит в его поганой душе прочно.

Рейксу придется уничтожить Сарлинга. А для этого нужна Белла - во что бы то ни стало надо приручить ее, вырвать из лап старика. Белла - первая большая рыба, которую он обязан поймать. Эта мысль заставила его улыбнуться… он вспомнил один из давних уроков терпения, смекалки и настойчивости, без которых не обойдешься, если хочешь выудить желанную рыбу. Дело было на речушке Хаддео - узенькой, зарослей травой, где редко рыбачили, а водились в ней в основном мелкие форельки, три-четыре на фунт. Стоял август, речка совсем обмелела, вода стала прозрачной. Он, четырнадцатилетний парнишка, был с отцом, который сетовал на плохой улов, ворчал, что рыбе все отлично видно, не помогало даже и то, что к берегу подбирались ползком. Отец сказал, в речке есть и большая форель, фунта на два, но чтобы поймать такую, нужно терпение и опыт, нужно быть настоящим рыбаком. «В трудной рыбалке рождаются хорошие рыболовы». Сколько раз он повторял это сыну! Спускались сумерки, отец рыбачил гораздо ниже по течению, а Эндрю уже целый час стоял за дубом с удочкой в руке, смотрел на воду. И вдруг заметил, как у другого берега в глубине золотом сверкнули бок и спинка рыбины. От желания поймать что-нибудь крупное он был готов идти наперекор всему, лишь бы утолить тщеславие. Как некоторые стремятся взобраться на самую высокую гору, он жаждал поймать самую крупную рыбу. Один раз форель вынырнула за чем-то, но он не успел заметить, за чем - над водой не было ни бабочки, ни мухи. Он знал, если сейчас из-за дерева закинуть удочку, рыба испугается и уйдет вглубь. Так пусть ее привлечет что-нибудь далекое, но соблазнительное, пусть она уверится, что это единственный случай заглотить редкое лакомство. В те времена Рейкс здорово ругался. Разве не за это миссис Гамильтон ободрала ему всю задницу? Эндрю насадил белого мотыля, которого сделал отец: крылья из больших розовых перышек белой совы, тельце из пуха страуса - словом, лакомый кусочек.

Рейкс все вспомнил. Он тогда размотал леску, чувствуя, что пройдет одна-единственная тактика. Закинув манок выше по течению, в двух футах от форели и, подрагивая удочкой, оживил его, заставил трепыхаться на воде, совсем как настоящего мотыля, пытающегося вырваться из водяного плена. Форель с жадностью набросилась на приманку, изогнулась, заглотила ее и потащила вглубь, а он все еще неподвижно стоял за деревом. Он вдруг успокоился, не спеша прошептал: «Боже, храни короля», резко подсек, ощутил, как крючок вонзился в рыбу, почувствовал ее силу и испуганные толчки. Через десять минут форель лежала на берегу. Весила она два фунта с четвертью. Когда подошел отец, Эндрю сказал только: «Вот. Я так и знал». И почувствовал гордость старика. И свою тоже. Эта рыбалка стала ему уроком на всю жизнь. Если хочешь чего-нибудь от людей, сначала узнай, чего жаждут они сами, дождись своего часа и дай им это, подцепи на крючок их собственной страсти и поймай. Часто они ни не поймут, что получили только раскрашенную подделку.

Раз Белла ему так нужна, он предложит ей самого себя. Остальное - вопрос времени.

Дверь отворилась, вошла Белла с сумкой в руке. Улыбнувшись, он взяла сумку и помог ей снять пальто.

Суббота. Четыре пополудни. Рейкс уехал в фургоне два часа назад. Шел дождь. С улицы доносился скрип шин по мокрой мостовой. Белла нервничала и никак не могла успокоиться. Не потому, что ей предстояло многое сделать. Она с изумлением поняла, что беспокоится за Рейкса, едущего сейчас сквозь дождь навстречу опасности. «Хотя, видит Бог, - думала она, - сам он не принимает риск близко к сердцу. Вел себя так, будто уезжал на обычную деловую встречу».

За спиной сидел тот, другой, по имени Бернерс - с ним она познакомилась пару дней назад, когда они вдвоем объясняли ее роль в этом деле. Он тоже спокоен; тихий, почти застенчивый человек, сплошная любезность. Его, как и Рейкса, совершенно не беспокоит предстоящее. Оба чертовски самоуверены.

– Ладно, - послышался за спиной голос Бернерса. - Звоните.

Белла неловко ткнула сигарету в пепельницу и, не затушив ее как следует, подняла трубку. Набрала междугородный номер и глубоко вздохнула, услышав сигнал.

– Алло, да? - прервал гудки мужской голос - плохо слышный, усталый и бесцветный.

– Это склад в Мереворте?

– Да.

– Одну минуту. Звонят из Министерства обороны, Уайтхолл. Полковник Шримптон хочет поговорить с…

– Кто, кто?

– Полковник Шримптон! - Белла произнесла имя чуть резковато, уже войдя в роль. Так с ней бывало в универмаге, когда решишь, что украсть. - Из штаба генерал-майора артиллерии. Соединяю.

Она пару раз царапнула ногтем по перекладинкам микрофона, я потом, сменив тон на подобострастный, сказала:

– Говорите, полковник.

И подала трубку Бернерсу.

– Склад в Мереворте? - спросил он.

– Да, сэр.

– Капитан Келли еще не прибыл? Он едет к вам с важным поручением.

– Нет, сэр. Вообще никого не было.

– Понятно. Так вот: когда он приедет, пусть сразу позвонит мне в Уайтхолл 7022. Мой внутренний номер он знает. Полковник Шримптон. Сразу как приедет. Понятно?

– Да, сэр.

– Хорошо. Благодарю вас.

Он положил трубку, улыбнулся, дернул себя за мочку уха и сказал:

– Вы отлично поработали. Уайтхолл - вот что сбило их с толку. Генерал-майор артиллерии. Это гипнотизирует, сводит всех с ума. Интересно, как зовут настоящего генерал-майора?

Бернерс взял шляпу, перчатки и встал.

Белла без труда вспомнила, как листала новейшее издание справочника Министерства обороны, и сказала:

– Его зовут сэр Чарлз Ричардсон. - А потом (Боже, как по-ребячески тщеславны мы бываем!) перечислила все его награды, чтобы произвести впечатление на Бернерса.

– У вас хорошая память, - похвалил он, стоя на пороге. - Теперь запомните: через полчаса вы позвоните снова и спросите Келли. Его там не будет. Скажете, что я велел ему ехать в Мейдстоун. Это будет той изюминкой, вместе с которой они проглотят все дело о Келли. Понятно?

Она кивнула.

Бернерс оперся рукой о дверь и добавил:

– Беспокоиться не стоит… За него, во всяком случае. Он за себя постоит. К тому же, что ни говори, в военной форме есть своя прелесть, как поется в старой песне.

«Он бросил меня, ушел, как уходят раньше времени с работы, чтобы поскорей вернуться к теплому домашнему очагу, - говорила себе Белла. - Мужчины, проклятые мужчины. Такие, черт возьми, спокойные и самонадеянные». Она поняла: что ни делай, что ни говори, а их не изменишь. Они убьют Сарлинга так же хладнокровно, как работают сейчас.

* * *

Все в порядке. Он доехал до первой развилки, повернул налево к холму, что по левую руку от равнины Кента. У трактира в Виго еще раз повернул налево, на узенький проселок. Виго, что здесь была за битва? Все кругом заняли моряки. Рочестер, Чатхэм, Грейв-сенд… Темза. Раньше, до того, как реку загадили, в ней водилось столько форели, что лондонские подмастерья, нанимаясь к хозяину, ставили условие видеть ее на обеденном столе не чаще двух раз в неделю. Да, Виго… Это на побережье Испании. Его дважды окружала армада сэра Фрэнсиса Дрейка. А он был родом из Девона. Как и два брата Рейкса, что лежат теперь на дне моря в стальных гробах.

Гилпин, в форме с погонами сержанта, ждал у дороги в «Ленд-Ровере» с армейским номером и путевкой. В закрытом кузове стоял серо-зеленый ящик с написанным под трафарет шифром 3/93 ГФ I и знаками Министерства обороны.

Гилпин хрюкнул что-то вместо приветствия. Рейкс забрался в машину, переоделся в форму капитана артиллерии, и «Ленд-Ровер» покатил обратно к развилке, а потом по дороге А 20 к повороту на склад в Мереворте. Они остановились у комендатуры, и все пошло как по-писаному, как в кино. Опасности не было - она появляется, если исчезает уверенность, если не все продумано, не учтено естественное поведение людей. Капитан Келли. - Есть, сэр, есть, сэр. Не знаем ничего о вашем ящике, но здесь давно все перепуталось. Да, сэр, нам звонили из Уайтхолла. - Еще раз только что? Ехать в Мейдстоун? Нахмуриться. Изобразить раздражение - ведь испорчены все субботние планы. Ну, ладно. Быстро подъехать к бараку № 5, дверь уже открыл комендант. Вряд ли кто-нибудь еще появится здесь в субботу под вечер. Уик-энд, девочки, футбол - и остановить болтовню коротким ударом по шее, парализовать коменданта. В рот - кляп. Связать покрепче, по рукам и ногам. Подменить ящики, поставить нужный в «Ленд-Ровер» - и вот капитан Келли со своим сержантом уже не спеша выезжают из ворот. Упорно молчат; дворники скребут по стеклу, бессильные перед изморосью. Операция закончена, остается вывести на экран титры: «Сценарий и режиссура Рейкса, костюмы - Бернерса, «Ленд-Ровер» - Гилпина, дополнительные диалоги - мисс Виккерс». И ни одного отпечатка - ни на складе, ни в «Ленд-Ровере»: Эндрю и Джордж работали в перчатках, и если Гилпин не надел их, когда мастерил ящик или красил машину, значит, Рейкс в нем ошибся. Но он знал: это не так, знал столь же твердо, как и то, что с Гилпиным разговор еще не закончен, ведь Гилпин есть Гилпин, когти он выпустит.

Они остановились на пустынном проселке, у припрятанного фургона. Рейкс подошел к заднему борту «Ленд-Ровера» достать ящик. Гилпин помогал, сержантские погоны сверкнули, китель расстегнулся, показалась гимнастерка, галстук цвета хаки с подарком от Бернерса - масляным пятном у самого узла.

– Чертовски здорово сработано, - сказал Гилпин. Он стоял спиной к лесополосе у дороги, левой рукой придерживал запорную скобу борта, а правую засунул за отворот мундира. Рейкс знал, что этого мгновения Гилпин ждет уже несколько дней, поэтому молниеносно повернулся, схватил Джорджа за правую руку, крепко сжал запястье и выбил пистолет.

– Черт тебя подери!

Гилпин извернулся, пнул Рейкса, попал в колено и навалился на Эндрю всем телом. Рейкс оступился, упал, скорчился, царапая сырую траву. Перед глазами мелькнул сапог Гилпина.

Рейкс разозлился, что проиграл противнику хотя бы эту малость, сознавая: будь его воля, он убил бы Гилпина прямо сейчас, но понимал, что не всесилен. Вскочив, он двинул кулаком в широкую красную харю. Гилпин растянулся, примяв крапиву, облепив мундир сухими листьями.

Рейкс поднял пистолет и положил его в карман. По лицу текла кровь, ныло колено… Но злость отступила.

– Без фокусов, не то я вас убью. Встаньте и помогите мне, - приказал он.

Закашлявшись, морщась от боли, Гилпин тяжело поднялся.

Они подтащили ящик к фургону, толкнули внутрь по металлическим роликам в полу.

– Накройте его.

Рейкс отступил, глядя, как Гилпин маскирует ящик одеялом, лежавшим в кузове. Потом вернулся к «Ленд-Роверу» и, не снимая перчатки, осмотрел его. Забрал чемодан с гражданской одеждой, забросил в фургон.

Рейкс повел машину по проселочной дороге, потом повернул направо, на местную тропу. Он четко помнил карту, точно знал, где выехать на шоссе А 20, пересечь его и опять проселками добраться до лабиринта пригородов Лондона.

Он остановил автомобиль у маленького пруда, опустил боковое стекло и вынул из кармана пистолет.

– Можно по нему вас найти?

– Нет. Что я, рехнулся?

– Иногда и впрямь так кажется. - Рейкс бросил пистолет в затянутую ряской воду. - Переодевайтесь.

Они переоделись за кустами у пруда. Гилпин долго возился с голубым в белый горошек галстуком. Рейкс заставил его сделать в стогу ямку, сунуть туда форму и прикрыть сеном. Гилпин сделал это и вернулся, хлюпая ботинками по грязи.

Отъезжая, Рейкс сказал:

– Убив меня, вы ничего бы не добились. За спиной у маленьких людей стоят большие. Вы подписали бы себе смертный приговор.

– Я знаю одно: убить вас - это здорово.

Рейкс вытер лицо платком:

– У вас же хороший бизнес. Жизнь, которую вы любите. А больше никто вас тревожить не собирается.

– Ну… - В голосе Гилпина переплелись зависть и восхищение. - Откуда вы, черт возьми, узнали о пистолете?

– У вас все было написано на лице… Сойдете в Кемберуэле. - Рейкс улыбнулся, не предлагая расстаться, а настаивая на прощании. - Какое вы с женой придумали алиби?

– Я встречу ее у Кандоса, на углу Сент-Мартин Лейн. Мы были в кино. Потом обедали в «Джо Лайонз». Водостойкое алиби.

Гилпин открыл перчаточный ящик, вынул толстый конверт. Не распечатывая его, спросил:

– Пять сотен плюс плата за «Ленд-Ровер» и прочие расходы?

– Всего девятьсот. Достаточно?

– Да. Я купил фургон на аукционе. Проследить за ним невозможно.

– А я и не сомневался. Это ваша забота.

Выйдя из машины в золотистую при свете фонарей изморось, Гилпин нагнулся к окну, хотел протянуть Рейксу руку, но передумал, сказал:

– Прости за глупость, парень. Все в порядке.

Он пошел по мостовой, подняв воротник плаща. Остановился на углу, обернулся, помахал на прощание и исчез, растворился в памяти Рейкса.

Через тридцать пять минут Рейкс поставил машину в гараж. Он запер ворота изнутри и вытащил ящик из кузова. Рейкс еще раньше заметил, что он легкий. Он опустил лестницу, взял ящик за матерчатую ручку и поднялся на чердак. Там, разомкнув два больших пружинных запора, он открыл ящик. Сверху лежал слой опилок. Рейкс разгреб их и вытащил небольшую пластмассовую капсулу коричневого цвета. Ее удобно было держать в руке. Рейкс пошарил в ящике, нащупал еще несколько таких же штуковин. Положил одну в карман, остальные запер.

На Эдгвер-Роуд Рейкс поймал такси, доехал до самой Беркли-сквер, а оттуда пешком пошел на Маунт-стрит.

Беллы дома не было. Рейкс уже знал это. Он заметил ее на улице, когда ехал в гараж. Сейчас она там - тряпкой чистит, протирает кузов фургона, чтобы не осталось ни одного отпечатка. А вот в эту минуту, она, надев перчатки, наверно, уже едет в фирму по прокату машин. Едет, отбросив прочь этот кусочек жизни, поддельное имя и адрес, все, что через автомобиль может навести на след Рейкса, даже если в этот сырой день какой-нибудь деревенский гуляка случайно заметил фургон рядом с «Ленд-Ровером» и запомнил его номер.

Рейкс запер капсулу в сейф, налил себе виски с содовой и полчаса просидел, потягивая напиток. Потом пошел в ванную, разделся и лег под душ. Рана на лице уже подсохла, но под струями горячей воды снова начала кровоточить.

Он слышал, как вошла Белла, как ходит по комнате.

– Белла, - позвал он. Дурацкое имя, но он искренне попытался согреть его. Так и должно быть. Нужно чувствовать, а не притворяться. Хорошее имя Белла. Красивое, многообещающее.

– У вас все в порядке? - спросила она.

– Да. Без сбоев. Вы избавились от машины?

– Избавилась. Я предполагаю, вам понадобится новая. Завтра или к понедельнику?

Ничего не предполагай. Перестань, наконец, предполагать.

– К понедельнику. Выпейте чего-нибудь. Я и так ухе опередил вас на две рюмки. - Он лежал, представляя ее с бокалом в руке. Она красива. Ее тело, все в ней очаровательно: удлиненное, как у кинозвезды, лицо, смешная прическа, предположения и беспокойство. Это прекрасно, желанно, ведь Белла должна принадлежать ему.

Рейкс выключил душ, начал обтираться. Измазал полотенце кровью. Не вытершись как следует, он перерыл всю аптечку, но пластырь не нашел.

– Белла, - снова позвал он.

Она подошла к двери.

– Что?

– Нет ли у вас пластыря? Я поранил лицо.

Она не ответила, но Рейкс услышал, что ушла и вернулась через, минуту-другую.

– Мне войти?

– Да. Полечите меня сами.

Она открыла дверь. Рейкс сидел в кресле, обернув бедра полотенцем.

Белла стояла на пороге в черном платье. Нитка жемчуга, что была на ней в день их первой встречи, плотно облегала шею. Девушка не решалась войти, держала в руках коробочку с пластырем, будто это святой крест, всемогущий защитник от мирского зла.

Рейкс нагнул голову, чтобы она заметила ранку.

– Станьте ангелом - исцелите меня.

Она подошла, открыла коробочку и достала пластырь. Избегая взгляда Рейкса, положила коробочку на край ванны и взялась за дело. Рейкс увидел, как она сосредоточилась, нахмурилась, отрывая от пластыря защитную пленку.

– Я ударился о край люка, когда тащил ящик на чердак.

Он сказал это, зная, что она все равно не поверит, но так было нужно, именно этих слов она ждала от такого, как он.

Она кивнула и нагнулась к нему, наложила пластырь на щеку. Рейкс почувствовал прикосновение ее длинных пальцев, твердых во всем, кроме женской работы. Он тронул ее ноги под подолом платья, обхватил бедра, руки скользнули выше чулок к теплому мягкому телу. Рейкс почувствовал, что оно невольно затрепетало - так стройная березка внимает первому дуновению легкого ветерка. Белла молчала, разглаживала пластырь, овевала ухо Рейкса дыханием. Наконец выпрямилась и тихо спросила:

– Все нормально?

– Да, хорошо. Спасибо.

Она взглянула на его колени и скорчила рожицу, изогнув ярко-красные губы.

– Что у вас с ногами?

Она смотрела на колено, которое разбил Гилпин.

– Я, наверно, ушиб и его. У меня легко появляются синяки.

Он встал и обтерся насухо, не стесняясь, словно Белла была его женой и тысячу раз видела нагим. Она скользнула по нему взглядом в ушла в спальню.

Выйдя из ванной, он увидел, что она сидит за столом и читает «Ивнинг Стандарт». На столе стояла рюмка виски.

– Вы не против домашнего ужина? Сегодня мне не хочется показываться людям, - сказал Рейкс, потрогав пластырь.

– Есть бифштекс и цветная капуста.

– Хорошо. А какое вино прислал нам старик Фантомас? - Рейкс открыл дверцу бара и бросил через плечо: - Кстати, можете передать ему, что все прошло благополучно.

– До понедельника он на Мальте.

– Скажете, когда вернется.

Разглядывая бутылки, он стал тихонечко насвистывать.

Белла лежала в постели. Рейкс спал рядом.

Когда она вошла в ванную с пластырем и увидела его нагим, ощутила на бедрах его руки, она поняла - все безнадежно. Она, помимо своей воли, хотела того же, что и он. (Говоришь себе «нет» - и потом делаешь. Какой в этом смысл, черт возьми?) Если бы причина была только в нем, в его наготе, если бы между ними и их телами не было ничего, кроме секса, она не чувствовала бы ни отчаяния, ни страха. (Белла прекрасно понимала: он обольщал ее, чтобы потом ею воспользоваться, а плясать под чужую дудку ей не хотелось. Служить телом - да, но не помогать в этом новом, приближающемся дне. А впрочем… разве это так? Быть игрушкой Сарлинга ей тоже не улыбалось. Принадлежать Рейксу - это, по меньшей мере, вселяет надежду.) Белла перевернулась на спину, удивляясь, почему борется сама с собой.

Они приятно и красиво провели вечер, и не раз - случайно или намеренно? - он прикасался к ней; она не могла забыть его рук на своих бедрах, и он этим пользовался.

Два часа назад он вошел к ней в темную спальню. Она все поняла еще тогда, когда щелкнул замок его комнаты.

Он лег рядом, не сказав ни слова, снова коснулся ее руками, они скользнули под шелк ночной рубашки, блуждали там, и ей казалось, что по мягким пастбищам ее тела медленно бродят маленькие добрые животные и ласково пощипывают молодые побеги.

Его теплый мягкий рот наполнился страстью и ничего не жалел для нее, и у нее не хватало сил сдерживать собственные язык и губы, одержимые страстью, и слабеющий с каждой секундой крик страха замер где-то далеко-далеко.

Он взял ее властно, вонзил себя в нее, вогнал свою волю, присвоил, овладел, и она встречала его с бессознательной жестокостью - царапала мускулистую спину, поднималась навстречу, раскрывала себя для него. Чувствуя, что он оседлал ее, она уносилась, забываясь, во тьму смерти, иссякая и вновь находя в себе силы, потому что он воскрешал ее, а потом умертвлял, пока силы и само время не кончились, и она упала, опустошенная. Тогда, зная, что у нее не осталось сил сопротивляться, он наполнил ее собой, своей страстью и сознанием того, что она исполнит любое его желание, станет тем, кем захочет ее видеть он. Понимая это, она погружалась в сон только для того, чтобы пробудиться и почувствовать, что его тепло еще рядом, ощутить ладонь, упавшую на ее обнаженную грудь, руки, сомкнутые на ее теле со спокойной, властной твердостью даже во сне, сухой жар его ладони на восставшем соске, требующий того союза, которого она желала и который приветствовала.

Рука, лежавшая у нее на груди, поползла вниз, нащупала мягкий округлый живот, пальцы расправились, двинулись дальше, и Белла поняла - Рейкс пробудился и знает, что она проснулась тоже. Он повернулся, нежно притянул ее к себе, не переставая властно гладить руками; взял за правое колено, закинул ее ногу на себя. Вожделение, с которым он ласкал Беллу, вызвало в ней ответную страсть - и вдруг, как по мановению волшебной палочки, он вновь овладел ею, но теперь нежно, совсем не так, как раньше. Белла почувствовала, как распускается, словно цветок с влажными лепестками, и, надолго уносясь в пучину забвения, ощутила, что он следует за ней, любит ее…

На другой день, в воскресенье, Рейксу надо было возвращаться в Девон, однако он остался с Беллой. Ночь они снова провели вместе, он был то властен, то ласков, но Белла хотела и принимала его всяким - она поняла, что влюбилась в него, сознавала, что ее чувство обречено, и все же была готова стать его рабой, лишь бы время от времени вновь переживать подобные минуты. Обессилевшая и удовлетворенная, она ждала, что Рейкс заговорит, но он молча повернулся к ней лицом, притянул к себе и уснул.