Рейкс взял в поезд утренние газеты. В воскресных номерах о нападении на склад не было ни слова, а сегодня об этом сообщалось уже на последних полосах как о пустяке: «Ничего важного не похищено». Рейксу показалось, что власти решили замять дело. Он листал «Таймс», начисто забыв обо всем, вычеркнув Лондон из памяти Белла Виккерс и прочее остались позади, когда за ним закрылась дверь лондонской квартиры.
За первой рюмкой перед обедом позвонила Белла. Сказала, Сарлинг вернулся, она его уже видела и сообщила об удаче. Сарлинг ответил, что Рейкс не понадобится ему недели две, но она, Белла, должна оставаться в квартире. Рейкс чувствовал, она хочет сказать что-то еще, дабы сохранить, насколько возможно, ту тонкую ниточку, что протянулась между ними. Надеясь на ее сообразительность, Рейкс сказал, что у него гости и ему некогда больше разговаривать. Он вернулся к виски. Какую бы роль он не играл в отношениях с Беллой в Лондоне, здесь Белле не место. Но когда он пытался отвлечься от мыслей о ней, ему тут же вспоминалось ее лицо в постели, закрытые глаза, чуть разомкнутые губы; она едва дышала, жизнь в ней была хрупка и слаба, как у спящего ребенка; рядом с ним было незнакомое лицо, умытое свежей росой невинности, чистое, без морщин, без страданий. Секунд пять его одолевало странное чувство - властность исчезла, вместо нее пробуждалось желание защитить и обезопасить Беллу. И он решил при случае заглянуть в глаза Мери. Может, сверхъестественная роса омывает всех женщин, когда они придаются теплой бездумной неге? Боже мой, сверхъестественная роса - это что-то новенькое. Ведь он хотел от Беллы одного: переманить ее от Сарлинга. И знал, что теперь добьется этого. Она разорвется на части, лишь бы помочь ему.
На другое утро, позвонив Мери, он поехал в Альвертон переговорить со старым владельцем поместья. Приехав, долго не хотел выходить из машины, смотрел на серый камень, остроконечную крышу, сводчатые окна. Рейкс помнил здесь каждую трещинку, каждый выступ, каждую черепицу на крыше. В детстве он туда лазил, знал щели в кладке, где гнездились галки, точно помнил тот изгиб ствола дикого винограда, где стрижи раз в год высиживали двух птенцов. Он помнил дом изнутри и снаружи, знал его как свои пять пальцев. Последний хозяин (скотина!) пристроил к одному крылу низкую террасу с модной стеклянной крышей. Первое, что Рейкс сделает, вступив во владение поместьем, - снесет ее, ведь она стоит на месте цветника матери. Цветник вернется, но уже к Мери. Целый час Рейкс ходил по дому, прикидывая, где какую мебель поставить, и не мог не думать о вещах, что раньше принадлежали отцу и ушли с аукциона. У Рейкса в нынешнем доме уже было кое-что из той обстановки, а недостающее искал и покупал для него агент в Эксетере.
Отправившись под вечер к Мери, он прихватил в портфеле капсулу из ящика. Он собирался пригласить Мери на ужин в ресторан, потом съездить к другу, а переночевать у нее. Рейкс сделал большой крюк, хотя точно знал, куда ехать; времени у него было хоть отбавляй.
По шоссе, ведущему в Порлок, он подъехал с южной стороны к сигнальной башне в Данкери. Через торфяник тянулась узенькая проселочная дорога, вела с вершины холма в глубокую долину с дамбой и котлованами. Он съехал на этот проселок. Низкие тучи плотно затянули небо, гонимый ветром туман оставлял на кустах дрока, вереска и брусники капли свинцовой росы. Мир просматривался ярдов на пятьдесят, а дальше все исчезало во мгле.
Сидя в машине, Рейкс достал капсулу и повертел ее в руках. Она хорошо прилегала к ладони, не так, как граната, а словно бы делалась по форме куска мягкой глины, который слегка сжали в кулаке и получили удобные волнистые очертания. Корпус капсулы делился канавками на ромбики, как у гранаты «лимонка», чтобы при взрыве получались осколки. На основании была маленькая впадина. На краю, заподлицо с основанием, крепилась тонкая полоска из легкого металла, узенький язычок, кончик которого загибался вниз в виде перемычки. В ушки по краям язычка была продета стальная игла, которая прижимала перемычку к основанию. Придерживая язычок пальцами, Рейкс попытался вытащить иглу. Ничего не получалось, пока он не заметил, что один ее конец расплющен в диск с насечкой по краям. Рейкс крутанул диск, игла повернулась и немного продвинулась вперед. Он завинтил ее обратно и вылез из машины.
Он прошел ярдов пятьдесят к овечьей тропке, что вилась между холмами. Ветер дул ему в спину. Откуда-то спереди и справа послышались грубое, будто простуженное блеяние и кашель овец. Рейкс сошел с тропы и двинулся на их голоса, пробираясь в высоком, до колена, вереске. С подветренной стороны у гранитной скалы паслись пара овец и три уже не маленьких ягненка. Один поднял мордочку, поглядел на Рейкса и вернулся к своей траве. Рейкс, послюнив палец, проверил, откуда дует ветер, прошел пару ярдов в гору, повернулся к ней спиной. Потом, крепко придерживая язычок, стал выкручивать иглу. Овцы паслись футах в сорока. Рейкс освободил иглу и бросил капсулу футов на двадцать вперед, услышал, как щелкнул, распрямившись, язычок. Капсула упала на кочку, покатилась вниз и остановилась у зарослей папоротника.
Медленно отступая, Рейкс считал про себя секунды. Овцы продолжали спокойно пастись. При счете «Десять» послышался мягкий хлопок, капсула подпрыгнула на фут и, видимо, разорвалась, потому что больше он ее не видел. Сказать по правде, Рейкс не заметил вообще ничего. Газ, очевидно, был бесцветный.
Он взглянул на овец. Они все так же мирно паслись. «Если в этой штуковине что-то и было, - подумал Рейкс, - его уже отнесло к ним ветром». И вдруг… Ближняя овца приподняла голову, а ноги ее подкосились. Словно разыгрывая сценку или прекрасно отрепетированный цирковой трюк, упала и вторая овца. На бок, не сопротивляясь и не протестуя, а просто подчинившись силе тяжести. Глядя на овец, Рейкс заметил, как над ними, футах в шести от земли, пролетел дятел, собираясь подняться на выступающий гранитный утес. Но на полпути земля вдруг призвала его к себе, и в мгновение ока, мелькнув красными, черными и белыми перьями, птица камнем упала на траву.
Рейкс повернулся и пошел обратно.
Мери пришла к нему в ту ночь, как делала всегда, даже если родители были дома, и осталась до рассвета. На заре, после любви, он взглянул на ее лицо. Это было лицо Мери. Лицо, ему знакомое, лицо той, благодаря которой в Альвертоне будут звучать детские голоса. На нем не было и следа сверхъестественной росы. Чувствуя его взгляд, Мери открыла глаза и подмигнула.
– Любишь? - спросила она.
Он кивнул в ответ.
Она приподнялась, поцеловала его и сказала:
– Ты сегодня не в лучшей форме. Слишком много вчера выпил.
На обратном пути он заехал в Данкери, оставил машину у дороги и спустился туда, где накануне паслись овцы. Опасность уже миновала. Содержимое капсулы давно улетучилось.
В то утро не было тумана, яркое солнце играло на бронзовом вереске.
В тени гранитной скалы лежала старая овца. Там же лежал и дятел, тоже мертвый. Но рядом с умершей матерью стоял ягненок. Он заковылял прочь от Рейкса, потом обернулся и заблеял, но не потому, что просил молока (он давно вырос из этого возраста). От второй овцы и еще двух ягнят не осталось и следа, не было и следов того, что животных убрали. Там, где взорвалась капсула, Рейкс нашел несколько пластмассовых осколков и оставил их на месте.
Возвращаясь, он размышлял, почему погибли старая овца и дятел.
Дома надрывался телефон. Звонила Мери.
– Сколько ты вчера выпил? - спросила она.
– А что?
– Да ты забыл сумку. Я привезу ее, когда буду проезжать мимо.
Через два дня он позвонил Бернерсу, пригласил его в Королевский автоклуб, где и рассказал о капсуле.
– За каким чертом они нужны Сарлингу?
– Кто его знает. Мне кажется, с их помощью разгоняют демонстрации. А держат под рукой, чтобы при необходимости поскорее распределить между силами армии Кента и Суссекса.
– Не хотел бы я увидеть толпу людей, лежащих, как те овцы, - признался Рейкс. - Многие уже не встали бы на ноги. Что это за штуки такая?
– Надо спросить у ребят в Нортоне или в Форт-Детрике, что в Мериленде. Похоже на нервно-паралитический газ. Он в закрытом помещении почти всегда смертелен. - Бернерс почесал лысину. - Вот она, великая цивилизация, но ни вы, ни я не похвалим ее за это. Постараюсь разузнать об этом газе.
– Надо убрать Сарлинга до того, как он ввяжет нас в свой дикий план с этими штучками.
– Здесь понадобится мисс Виккерс. Только она сможет раздобыть все необходимые сведения.
– И раздобудет. - Рейкс встал. - Я поговорю с ней и завтра позвоню вам.
В тот вечер он пригласил Беллу на обед в ресторан и между блюдами заговорил о капсуле, рассказал, что случилось в Девоне. Говорить об этом лучше всего было именно здесь, среди людей, где она не могла выйти из себя или решительно запротестовать. Рейкс беседовал с ней о Сарлинге так, будто обсуждал деловое предложение.
– Он собирается ввязать нас в дело с этими гранатами. Значит, может погибнуть много людей. Ведь одному Богу известно, что за сумасбродные мысли он вынашивает. Неужели я останусь в стороне и допущу это?… Кучу народа отравят только из-за прихоти Сарлинга. И предотвратить это можно, лишь уничтожив старика. Его нужно убрать, и ты должна помочь, Белла. Неужели не понимаешь?
– Но ведь ты еще не знаешь, придется ли взрывать эти гранаты.
– Да, конечно, придется. Не заставлял же он меня красть их просто так, для проверки моих способностей? Сарлинг не станет тратить время на такую ерунду. Белла, я понимаю, что прошу слишком многого, но у тебя нет выхода. Или мы убьем Сарлинга, или погибнут невинные. Так что такое для нас с тобою Сарлинг, если мы сможем спасти других и обрести свободу? Разве ты не понимаешь?
– Ну да, кажется, понимаю. Когда ты так говоришь…
– Все так и есть на самом деле. Во всяком случае тебе ничего такого с Сарлингом делать не придется. Нам просто нужны сведения о нем. Кое-какие факты. Узнаешь их для нас - и можешь обо всем забыть…
Она взглянула на бокал с вином, медленно покрутила его в пальцах:
– Все это меня пугает.
– Если поможешь нам, ничего плохого не случится. Мы с Бернерсом об этом позаботимся. Но без тебя не обойтись. Ты нужна мне больше всех… Так поможешь или нет?
Прошло немало времени, прежде чем она подняла, наконец, на него глаза. Белла хотела сказать очень многое, но понимала: ничто не собьет Рейкса с намеченного пути. Ей бы просто встать да уйти, уйти от него, и от Сарлинга, и будь что будет. Однако Белла знала - это не в ее силах. Она нужна Рейксу. И сама хочет быть с ним. Белла подняла голову и кивнула.
Рейкс протянул руку, вывел девушку из-за стола:
– Ты об этом не пожалеешь. А теперь забудем все и станем развлекаться. О том, что нам нужно, я скажу после.
В ту ночь, лежа рядом с ним, она слушала его, и все слова казались ей выдумкой, но все же каждое его предположение - а она их не оспаривала - глубже и глубже засасывало ее в какой-то кошмар. Рейкс рассказывал, что ему нужно знать. Столько о Сарлинге и его домах, так много всяких мелочей… еще, еще. Боже мой, зачем ему знать о его одежде? Два ужасных серо-черных твидовых костюма цвета мокрой гранитной набережной, два темно-серых фланелевых, гладких, а не вафельных… Вспоминая, она добавляла кое-что от себя, о чем Рейкс с Бернерсом сами не догадались бы спросить. Все это смахивало на игру, смысл которой в том, чтобы посмотреть, кто дольше продержится - Рейкс с его вопросами или Белла с ответами. Какая у него зубная паста, какого цвета щетка? Как он одевается и раздевается: ботинки, потом брюки, носки или носки идут за ботинками, а уже после них брюки? И микрофотоаппарат, который нельзя прятать на груди или под поясом…
– Ведь невозможно предугадать, Белла, что взбредет в голову этому мерзавцу…
«Ни в одном из убежищ тела», - вспомнилось ей выражение из какой-то статьи то ли о туземцах, то ли о контрабандистах алмазами…
Ей казалось, что она ходит по Меону и, как туристка, за пять фунтов изучающая чужие дома, глазеет на обстановку и щелкает фотоаппаратом. Щелк - снята кровать, столик у изголовья с подносом напитков и неразрезанной Библией; щелк - и готов нерезкий снимок ковра шоколадного цвета с единственной белой, в шесть дюймов ширины, полосой по краю. Такой ковер висит у него в кабинете.
Боже мой, это же настоящая игра. Конечно, игра: лежать в темноте после любви, когда уже бесстрастная, но деспотичная рука движется по ее телу, связывает их друг с другом. Игра. Все мужчины играют в эти проклятые игры. Сколь бы серьезно ни было дело, они превращают его в игру, нешуточную, но все же игру. На сей раз она называется «Уничтожь Сарлинга». Брось кубик, собери улики, и наградой первому, кто наберет достаточно очков для убийства, будет удовольствие застрелить, зарезать, задушить или просто кончиком пальца столкнуть человечка с лестницы жизни, заставить его, кувыркаясь, катиться вниз по ступенькам. Он расшибется о мостовую, а победитель, поерзав на стуле, спросит: «Ну, а теперь что? Сыграем в монопольку, выпьем или просто поболтаем?»
– Ты все поняла? - спросил Рейкс.
– Все.
Его ровный голос, отчужденный, холодный, был полон той уверенности, которой у нее никогда не будет. Он может войти и потребовать ответа на любой вопрос у кого угодно, где угодно и когда угодно. Наперекор словам Рейкса она сказала себе: «А я хочу одного - любить и быть любимой». Разве он этого не знает? Да если и не знает, неужели в этом желании нет волшебства, способного на него подействовать? Любовь - привычка. Белла наполнена ею, и, конечно же, часть ее перейдет к нему, прорастет в нем.
– Главное, чтобы Сарлинг ни о чем не догадался. Иначе мы с тобой окажемся в аду.
– Понимаю. - Она ответила, как секретарша, которая закрывает блокнот, поднимается со стула, одной рукой смахивая пылинки с юбки. И сделала это нарочно, потому что на миг его руки оставили ее, и она почувствовала, насколько серьезны его слова.
– Сарлинга надо убрать, - повторил Рейкс в темноту. - Очистить от него этот мир. И с таким заключением врача, которое стало бы для нас охранной грамотой. - А потом, обняв Беллу, он сказал: - И почти все зависит от тебя.
Он повернул ее к себе. В темноте она не видела, но чувствовала, как близко его лицо.
– Теперь я в твоих руках. Если захочешь, сможешь предать меня, а сама останешься невредимой. Ты ведь знаешь это, правда?
– Знаю. Но мне не нравится, когда ты так говоришь.
– Никогда больше не буду.
И вдруг она спросила с какой-то болезненной дерзостью:
– А что будет потом, когда все кончится? Между нами, я имею в виду.
Без колебаний, не остановив своих рук, управлявших и его, и ее страстью, он ответил:
– Поговорим об этом, когда выпутаемся из беды.
Сгорая от любви, Белла прижалась к Рейксу. Она добивалась именно такого ответа, получила как раз то, что хотела. Разлука откладывалась на неопределенный срок.