Однажды я уже был там с Мэнстоном. Они не просят тебя позвонить им в офис. Мне даже кажется, они и сами не уверены в том, что у них вообще где-то есть офис. Это была квартира в Ковент-Градене, и я даже знал его имя, или, по крайней мере, то имя, которое было указано рядом с телефонным номером. Плащ не поднимался вместе со мной. Он остался снаружи, сидел на заднем сиденье машины и позевывал, а меня встретил его слуга. Не знаю его имени, но он был такой же сноб, как и Уилкинс. Он не стал тратить на меня много времени, потому что сразу понял, что я не постоянный сотрудник, как плащ.

Сатклифф полулежал в своем кресле и курил сигарету, небрежно закутавшись в старый вельветовый халат и поставив ноги на низенькую скамеечку. Сатклифф был маленьким и жирным коротышкой, но стоило поглядеть на его физиономию, как сразу становилось ясно, что он всегда был и будет важной шишкой. По брюкам и белой жилетке было нетрудно догадаться, что он только что вернулся с «приватного» обеда где-нибудь в Уайтхолле, где за портвейном они решали судьбу наций, не тратя на это так уж много времени, чтобы затем можно было быстро перейти к обсуждению шансов Англии в следующей серии испытаний. Но это не значит, что я недооценивал его.

Он приветливо улыбнулся мне и махнул рукой в сторону буфета. Я подошел и налил себе выпивки.

— Сигару?

Я покачал головой и закурил сигарету. У меня было предчувствие, что он молчит «по причине преступных намерений», а значит, должен вскоре расколоться.

Он обратился ко мне уже более холодно:

— Садись и не ерзай, Карвер.

— У меня аллергия на бюрократические проволочки. А где-то здесь точно лежит целый моток.

Он улыбнулся и спросил:

— Твой паспорт еще действителен?

— Он всегда действителен.

— А югославская виза у тебя есть?

— Нет.

— Отправишься за ней завтра. Заплатишь шиллингов пятнадцать. Или, может, семь шиллингов и шесть пенсов.

— Как скажете.

— Скажу. Но это не приказ.

— Когда же будет приказ?

— Никогда. Ты свободный гражданин, занимающийся частным бизнесом. И это свободная страна.

Я взглянул на него через край стакана. Казалось, он говорил совершенно искренне, и я ответил:

— Так вот ради чего была развязана Столетняя война, а также многие другие. Но если бы я потребовал восстановления лицензии, или что там у вас, это вызвало бы определенные затруднения. Полиция взяла себе за привычку нанимать меня, чтобы двадцативосьмимильный лимит превратить в тридцатимильный. Честному человеку тяжело зарабатывать на жизнь. Я могу отказаться от всего этого и найти себе другую работу.

Сатклифф хихикнул:

— Ты должен был последовать совету Мэнстона и начать работать с нами.

— Нет уж, спасибо.

— Но ты не можешь винить нас в том, что мы иногда используем тебя — человека с такими талантами. На этот раз мы увеличим гонорар.

— Я бы предпочел поехать домой.

— Нет, — сказал он, уныло покачав головой, — ты останешься.

Упорствовать не имело смысла. Когда меня привезли сюда впервые, я попытался было спорить, но ничего не вышло. На этот раз я не стал даже пытаться.

— В чем суть дела?

Сатклифф встал и отправился за водой; проходя мимо меня, он взял мой стакан и налил мне виски.

— Ганс Стебелсон и Кэтрин Саксманн. Они нас интересуют.

Вот так история. Я подумал, знает ли он, что меня тоже очень сильно интересует один из перечисленных людей. И решил, что нет.

— И чем я могу быть полезен?

— Ганс Стебелсон собирался дать тебе особое задание. Это доказывает, что у него хорошее чутье. Он не мог бы найти лучшего человека для своего дела.

— Это что, комплимент?

— Нет, я действительно так думаю. Ты умен. В тебе есть жажда наживы.

— А в ком ее нет?

— И ты не можешь устоять при виде красивого лица и вертлявых ягодиц.

— Слава Богу.

— И ты становишься упрямым как осел, когда тебе пытаются противоречить.

— Прекрасная рекомендация. Я отпечатаю ее, а вы подпишете.

Сатклифф водрузил ноги на скамеечку и уставился на одну из модернистских картин, висевших на стене. Не глядя на меня, он произнес:

— Ты примешь его предложение и будешь работать на него с полной отдачей, держа с нами связь и сообщая обо всем.

— Работать на двух хозяев?

— И за два гонорара и возмещение двух статей расходов. Ты сможешь неплохо заработать, если только у тебя, Карвер, не появятся собственные идеи относительно твоего финансового благополучия. Впрочем, хотел бы предупредить тебя, что немало людей переломало себе пальцы, пытаясь запихнуть в свой бумажник слишком много денег.

— И вы ничего не скажете мне об этой загадочной истории? Вы могли бы, по крайней мере, намекнуть, что это в интересах государства, а может быть, всего мира или служб безопасности?

— Я думал, тебе все известно, — ответил Сатклифф, улыбаясь. — Так или иначе, но пока мы играем свои роли, не советую тебе недооценивать Стебелсона. Не придавай слишком много значения тем ошибкам, которые он совершает. Стебелсон делает это для того, чтобы ты пребывал в уверенности, что его легко одурачить.

— И как мне передавать вам информацию, если я буду в другом месте?

Сатклифф встал, и я понял, что беседа подошла к концу. Он поднял руку и приложил пухлые пальцы ко рту, деликатно прикрывая зевок:

— Возле тебя всегда будет кто-нибудь из наших людей.

— А если у меня возникнут сомнения?

— Спроси пароль.

— Какой еще пароль?

— Придумай сам. Такой, чтобы ты был уверен в его надежности.

— Ладно. Тогда — «мамаша Джамбо».

— Отлично. «Мамаша Джамбо». Он объявится сегодня в три часа в Брайтоне.

— Это хорошо. Я питаю слабость к лошадям и Брайтону.

К Брайтону особенно.

Мы направились к двери, и, остановившись в проходе, я вынул из кармана «беретту» — пистолет, который тайком вытащил из сумочки Кэтрин после обеда, поглаживая ее колено.

— А это? — Я показал «беретту». — Какое у меня будет прикрытие? Я имею в виду тот момент, когда я склонюсь над своим бумажником, пытаясь засунуть в него слишком много денег, и кто-то нападет на меня.

— У тебя есть право защищать себя и свое имущество, — ответил Сатклифф. — Но не этим. — Он взял у меня «беретту». — Мы дадим тебе другой. Нам нужно проверить этот пистолет, просто чтобы узнать, как он попал к Кэтрин Саксманн.

Я вернулся в машину, и плащ молчал до тех пор, пока мы не проехали здание парламента. Затем он спросил:

— Наняли на работу?

— Да, — ответил я.

Он хмыкнул, ясно давая понять, что не собирается тратить много времени на человека, постоянно на них не работающего.

В глубине души он был сторонником профсоюзов.

Я поднялся в свою пустую квартиру, к раковине, полной грязной посуды, и пустил горячую воду, удивляясь тому, почему они не приставили следить за Кэтрин кого-то из своих сотрудников. Может, сейчас у них слишком много работы или просто не хватает людей? Временный наемный работник, вот я кто.

Специальный посыльный доставил мне пистолет на следующее утро, в девять тридцать. Я расписался в получении и нераспакованным положил его на буфет. «Автоматический пистолет, один, Рексу Карверу для работы». Я позвонил Стебелсону и назначил ему встречу. По дороге в отель я вспомнил то, что сказал мне Сатклифф перед моим уходом. «Ты работаешь на двух хозяев, но в последний момент ты будешь выполнять наши приказания». «Последний момент». Это ни о чем не говорило.

Мне подумалось — хорошо бы, если бы Стебелсон хотя бы чуть-чуть удовлетворил мое любопытство — не обязательно правдой, но хотя бы такими словами, выслушав которые я перестал бы волноваться перед сном.

Когда я поднялся к нему в комнату, на подносе уже стояла бутылка шампанского. Пока я говорил, Стебелсон открыл ее. Прежде чем прийти сюда, я сделал короткий телефонный звонок.

— Кэтрин приехала в Лондон, — сказал я. — Она сказала, что остановилась в «Клэридже», но это не правда. Она мастерски умеет осложнять жизнь. На самом деле она остановилась в «Камберленд-пэлис» — со своим новым работодателем.

— Работодателем?

Он поднял свой стакан и держал его, уставившись на меня, словно обдумывал тост. Большая его рука немного дрожала, и я вдруг понял, что он нервничает или чего-то боится.

— Миссис Вадарчи, — сказал я и посмотрел на него. Но догадаться о том, значило ли что-нибудь для него это имя, было невозможно. Я продолжал:

— Она будет работать секретарем миссис Вадарчи. Это старая богачка с рыжими волосами. Они обе утром отправились в Париж.

Он отхлебнул шампанского и, не глядя на меня, спросил:

— Как она познакомилась с этой женщиной?

— В «Бутик Барбара». Кэтрин ей понравилась. А теперь вот они уехали из страны. Моя работа на этом закончена.

Он взял бутылку шампанского и подошел ко мне. Наполнил мой бокал, а затем остановился, глядя на меня, поджав губы. И я без труда догадался, что он собирается сказать. Иначе не могло быть — не стал бы Сатклифф просто так посылать за мной.

Он не разочаровал меня.

— Ваша работа будет окончена только в том случае, если вы откажетесь от путешествия за границу и значительного гонорара.

— Я не отказываюсь, но сначала мне хотелось бы узнать, что от меня требуется, а также получить разумное объяснение происходящему.

Он не торопился с ответом. У меня создалось впечатление, что он разгуливает по острию бритвы, не желая ни терять меня, ни рассказывать всего.

— Думаю, — ответил он, — что могу сказать: от вас требуется, чтобы вы последовали за Кэтрин. Вы же понимаете, не я главный во всем этом деле.

— Вы хотите сказать, что ваша история о нежной братской любви к Кэтрин не правда?

— Не совсем правда.

Похоже, он был довольно откровенен и испытывал даже некоторое облегчение.

— А как насчет разумного объяснения происходящему, на этот раз правдивого? Что все это значит?

— Это зависит от моего нанимателя. Думаю, я сумею уговорить его проинформировать вас. Или, по крайней мере, предоставить вам достаточно сведений, чтобы вы не беспокоились о законности моей просьбы.

— Вам не кажется, что мы зашли уже чертовски далеко, а вы все бродите вокруг да около? Или вы просто пытаетесь для начала прощупать меня, посмотреть, как я мыслю, и проверить на деле?

Он улыбнулся, и его крупное лицо на мгновение исказилось, затем взял блокнот и начал что-то писать.

— Вот адрес. Приходите завтра вечером, в шесть, спросите меня.

Стебелсон вырвал листок и протянул мне.

Сунув листок в карман, я сказал:

— Кэтрин знает, кто я. Она вытащила у меня из кармана визитку. Она сказала, что вы хотите жениться на ней. Или, если быть откровенным, что вы преследуете ее.

Он покачал головой:

— Это не правда. Я просто к ней привязан. Много лет назад ее семья сделала мне много хорошего. Кэтрин, как вы, возможно, уже поняли, скажет все, что может сыграть ей на руку. Я увижу вас завтра?

В его вопросе послышалась тревога.

— Да.

Когда я уже взялся за ручку двери, Стебелсон сказал:

— Хочу дать вам небольшой совет, мистер Карвер. Не влюбляйтесь в Кэтрин. Простите меня, если это звучит нахально.

Но, ради вашего же блага, вы должны устоять против этого соблазна.

Я успокоил его, слегка пожав плечами, но, спускаясь в вестибюль, подумал, что совет несколько запоздал. Тем не менее, как хороший мальчик, я сделал себе в мозгу пометку — соблазн, устоять. У конторки администратора я раздал бесчисленное множество обезоруживающих улыбок затем, чтобы просмотреть записи в книге посетителей, и дежурная закрыла глаза на мои не вполне законные действия.

Придя в офис, я не застал Уилкинс, она ушла на обед; на столе лежала записка.

"Мисс Кэтрин Саксманн звонила в 10.00.

Сообщение. Дать определенный ответ на вопрос по-прежнему не могу.

Если хочешь получить точный ответ, то мой адрес: Париж, Бальзака, 35-30".

Внизу Уилкинс приписала карандашом: "Бальзака, 35-30 — это адрес отеля «Георг V». Какое-то время я не мог сообразить, что Кэтрин имела в виду, в частности, что значит «ответ на вопрос». Затем вспомнил, что она обещала сообщить, если поймет, что любит меня.

В этот момент зазвонил телефон.

Я поднял трубку и услышал:

— "Мамаша Джамбо".

— Завтра уезжаю в Париж, — сказал я, — чтобы поболтать с одним человеком, который живет... — Я сунул руку в карман, вытащил листок и медленно прочел адрес.

Голос в трубке повторил его, а затем трубку положили.

* * *

Они проделали все очень грамотно, уложившись почти в тридцать секунд. Вечером, после десяти, я спустился вниз, чтобы отправить сестре в Гонитон письмо (я писал ей раз в три месяца), в котором сообщал, что на какое-то время уеду. Затем направился обратно, спокойно куря и раздумывая над тем, какого черта я вдруг решил рвануть завтра в Париж, и тут-то это и произошло.

Двое вынырнули со стороны входа миссис Мелд и втащили меня в тень. На голову мне накинули что-то вроде мешка, который плотно затянули вокруг шеи. Я внезапно оказался лежащим на спине, и сигарета, вылетевшая у меня изо рта, прижгла мне горло. Я взревел, подскочил, ухватил кого-то за лодыжку, но чья-то рука через мешок зажала мне рот. Затем меня уложили на землю и принялись обшаривать, и по тому, как они это делали, мне стало ясно, что работают профессионалы. Я чувствовал их ловкие пальцы, которые не пропускали ничего.

Ровно тридцать секунд. Я услышал, как они побежали, сел, быстро справился с мешком и через несколько секунд уже был свободен. Поднявшись, увидел машину, поворачивающую в дальнем конце улицы, и милую парочку, проходящую мимо, — они держались за руки так, словно катались на коньках. В двери показался мистер Мелд, он улыбнулся, выдохнув мощные пары пива.

— Хороший вечер, — сказал он.

— Да, приятный.

— Очень, очень хороший. — Он взглянул на пурпурное небо и улыбнулся. — Да, для Лондона это очень хороший вечер. — Посмотрев на меня, добавил:

— Вы знаете, что сигарета прожгла вам воротник?

Я отряхнул воротник, отказался от предложения зайти к мистеру Мелду, чтобы разделить с ним поздний ужин и посмотреть телевизор, а затем поднялся к себе, держа в руке мешок, который оказался моим мешком для обуви. Благодаря этому я узнал, что они у меня побывали. Я бы никогда не догадался об этом, если бы не мешок, который сестра подарила мне на Рождество. На нем маленькими голубыми цветочками было вышито слово «обувь».

Я налил себе выпивки, сел и стал медленно осматривать карманы. Они забрали парижский адрес и записку, которую оставила Уилкинс, а я положил их в карман. Я сидел, удивляясь всему случившемуся и раздумывая над тем, были ли пятнадцать процентов, которые добавил мне Сатклифф, достаточной компенсацией, учитывая тот факт, что слово, произнесенное типом, которого я ухватил за лодыжку, было единственным из четырех слов этого языка, известных мне.