Лойон Маурирта восседал на тяжелом стуле во главе семейного стола из розового бука прямо напротив раскрытого окна и раз в четвертый пересчитывал мраморные фигурки явителей на фронтоне Бирюзового Храма. Из его покоев храм виднелся как на ладони. В древности явителями стали те, кто плыл на кораблях — капитаны и простые матросы, а также принцы, лорды и леди, кочевники, купцы и простолюдины, пойманные кнутом судьбы, и по ее же капризу, тоже ставшие капитанами и матросами. В общем, люди — узревшие явление Бога! Отсюда жнец не различал их лиц, но каждая, выточенная в мраморе фигурка, отличалась от другой намного больше, чем отличались друг от друга нынешние явители в бело-голубых однотипных хламидах.

Да, Гахон Строитель постарался на славу, создавая великолепный храм в течение двадцати лет напряженного безрадостного правления. А незадолго до своего падения он подарил храм Странствующему Богу, точнее все тем же явителям, один из которых сидел сейчас по правую руку Лойона. Сагон Хассо, много лет назад перебравшийся в столицу уроженец Биннахар, умудрился стать Вторым из них — доверенной тенью и соратником Элирикона. Жесткий, с вырезанным будто из камня подбородком, коротким ершиком седых волос под убором явителей и телосложением атлета жрец храма всегда говорил по делу, а за едой больше помалкивал. Сагона, отличающегося завидным аппетитом и уплетающего апельсиновый десерт с ванилью, Лойон назвал бы способным человеком.

Стоял редкий теплый день — домашним слугам даже не пришлось растапливать камин. Шедший от окна запах моря боролся с запахом яств и, не сказать, чтобы одерживал победу. На долгожданный званый обед Марния собрала разношерстную кампанию. Городской префект Альт Рег (что за собачье имя!) — сухонький пронырливый старик, осторожно набивающий карманы, пришел уже третий раз за год. Причина у него неизменная — Рег добивался передачи торговых дел в ведение города. «Все прибыли купцов могут идти прямо в казну — городскую или королевскую», — обязательно скажет он сегодня, улучив момент и надоедливо куснув этим Лойона, словно серебристый пудель. Префект был самым разговорчивым в мужском ряду, охотно болтал с Коудом, женой и дамами, чем безбожно затягивал обед — ненужное, тоскливое мероприятие.

Виночерпий, чувствуя желания хозяина, наполнил кубки мускатным вином из теневого винограда, а Лойон отставил свою позолоченную тарелку и с облегчением поблагодарил собравшихся:

— Спасибо, господа, что почтили присутствием нашу трапезу, — сказал он двум высоким гостям и принцу Коуду. — Мы редко обедаем вместе с женой, и, к сожалению, еще реже принимаем кого-либо, — он улыбнулся. — Виноват в том я без всяких оправданий! Дела, дела, всегда дела… Спасибо за визит, Ланта, я уверен, Гулуй с честью выполнит поручение короля! Рад увидеть твоих девочек! — добавил он вполне искренне, ведь обе они, а особенно дерзкая черноволосая Лита, напоминали ему Сатилл в детстве. — Госпожа Аманда! — Лойон кивнул супруге префекта и пригубил вино.

— Рад встрече с тобой, дядя! — сразу отозвался внучатый племянник — щегольски одетый юноша с горделивым и самоуверенным лицом. Он залпом опустошил свою чашу. — Отец говорит, я должен помогать, вникать в дела королевства, и мне жаль, что сегодня мы беседовали о пустяках.

Принц Коуд — старший сын будущего короля Геда, к своим девятнадцати годам женился, обзавелся пятимесячным сыном, но ничуть не утратил дурных привычек. Целыми днями он шатался по дворцам, борделям и храмам, хохотал с шутами и музыкантами, вот так напрашивался на обеды, — короче говоря, легкомысленно прожигал жизнь.

Лойон бы предпочел видеть вторым наследником кого-нибудь из младших сыновей Геда — однорукого Тина, если его увечье не принесет несчастья престолу или маленького силача Канига, тем более, что Гелиментра из трех сыновей обожает именно его.

Пустое… Коуд уже пустил корни, хотя бы в этом он оказался хорош.

— Ты обязательно поможешь, Коуд! — пообещал Лойон. — Для начала приходи ко мне в Обитель Правосудия и вникни в парочку судебных дел.

— Ой! — вскричала Лита. — А можно и мне прийти в Обитель, чтобы осмотреть пыточные камеры?

Его заслуженная слава… Похоже пятнадцатилетняя Лита больше понимает в правосудии, чем принц-оболтус.

Мать Литы опешила, и Лойон постарался ее успокоить.

— Жнецы давно не пытают, а выискивают доказательства, милая! — сказал он девушке. — Поэтому приходить незачем! Хотя все возможно… Например, Сатилл исполнилось восемь, вдвое меньше чем твоей сестре, когда она впервые зашла в камеры.

Дилия, походившая на Литу кудрями, однако гораздо более рассудительная, скромно потупила взор, показывая старшим, что ни в какую обитель она не стремится.

— В час слова я иду в город! — громко заявил Коуд. — Лита, хочешь прогуляться со мной?

Ланта, обычно спокойная и вежливая, не дала дочери даже подумать.

— С ума сошел, Коуд! Отпускать дочь с тобой я не собираюсь!

— Я взрослый мужчина! И слуг с собой возьму, — упорствовал Коуд. — При случае они защитят Литу!

Альт Рег с достоинством пригладил куцые усы.

— Хочу сообщить, что порядок за чертой Дворцового квартала — прямая забота префекта! В Колыбели безопасно! Об этом позаботилась городская стража… — Лег покосился на Лойона, — и естественно, жнецы правосудия.

— Безопасность не входит в число моих выражений, — не согласился Лойон, взглянув на префекта исподлобья.

Лег поспешно закивал, а Марния, омыв руки, расправила платье — прекрасное, как она считала, сиреневое с вишневым цветом, недавно скроенное королевским портным. Очередная тряпка…

— Может еще посидим? — спросила жена. — Я велю подать нежный сыр со сливками и ореховый пирог!

— Нет, нет! Благодарю, Марния, но нам пора идти! Было приятно пообедать вместе! — Ланта избавила жнеца от возражений.

Она с дочерьми выходили первыми, и Маурирта с хозяйкой взялись проводить их. Коуд лихо взмахнул ему рукой, поспешно ретируясь. В Обитель он не заявится, даже став королем, — хорошо бы Лойону уже странствовать по Вселенскому Древу к тому времени. Он выкинул принца из головы, вернулся к столу, галантно подал руку жене Лега и высказал подходящую любезность. Его тут же нагнал сам префект, привскакивая на каждом шаге с другого бока и горячо шепча:

— Великолепный обед! Мое почтение, милорд! Как-то даже не нашлось времени обсудить с вами торговлю в столице! Приходиться сообщать правду, уж извините, милорд. Торговля приходит в упадок! Купцы завышают цены, ленятся, придерживают товар. И все при нынешнем неурожае! Они глупцы, ищущие лишь наживу! Нам грозит голод, ваше правосудие, голод! Вот если передать подряды в ведение городских людей — честных людей, помногу раз проверенных мной… Прибыли, ваше правосудие, большие прибыли. Раздавать их по жадным карманам в такое-то время… Близится Странствие, и я мог бы лично проследить за снабжением кораблей!

Аманда Лег, такая же маленькая и подвижная, кивала в такт отрывистым фразам мужа. Лойон знал, что у этой парочки все решается на общем совете.

— Пока не время, — отговорился он. — Не нужно спешить. Скоро на престол взойдет новый король! Я уверен, принц Гед выслушает вас и после поступит сообразно нуждам Колыбели и всего королевства.

Вместе с Марнией он распрощался с префектом, а когда повернулся, то обнаружил Второго Явителя, стоящего рядом.

— Его святость поручил мне кое-что сообщить вам! — без вступлений сказал Хассо. — В частном порядке.

Натуры вроде тебя хорошую весть не приносят, подумал Лойон. Он провел биннахарца к дальнему окну гостиной — узкому, с красивой росписью — своеобразному уголку, где любил иногда постоять в раздумьях. Марния вернулась к столу.

— Я слушаю, Сагон.

— Чистый Круг узнал плохие новости о вашей воспитаннице.

— Моей дочери! — резко поправил Лойон, вперив взгляд в бесстрастное лицо явителя. Дело стало яснее некуда.

— Да, — Хассо не спеша моргнул и монотонно договорил: — Явители установили, что она имеет плотские отношения с женщинами. Одна из них находится сейчас в храме и дает признательные показания.

— Что?! — Маурирта подался вперед, чуть не коснувшись груди Хассо своей гривой. — Какие еще женщины? Как ты смеешь, явитель, нести эту чушь! Я ее отец, а кроме того Жнец Правосудия, как ты волен заметить! И поверь мне, моя дочь чиста, словно горный ручей!

— Есть и другие свидетельства, ваше правосудие. Разговоры, слухи, доносы… Она до сих пор не замужем и похоже не интересуется мужчинами. Чистый Круг вынужден открыть церковное дело.

— Ты с ума сошел, Второй Явитель. Ей всего двадцать шесть лет! — Лойон не смущаясь, положил руку на шею Хассо и сильным движением приобнял его, что было заметным нарушением этикета. — Послушай-ка меня, биннахарец! Как открыли дело, так и закроете — за неимением улик. А наглую дрянь, посмевшую обвинять Маурирта, приведите в Обитель. Я сам ее допрошу!

Хассо не стал снимать руку Лойона, но нисколько не подчинился. Жрец стоял прямо, лицом к лицу.

— Мирской суд не имеет соизволения бога. Написанные, в «Восхищении…» догматы нерушимы, — гнул он свое. — Вблизи Странствия такие пятна нужно убирать!

Лойон отодвинулся от явителя, освобождая проход и ожидая его ухода. Тот, однако, продолжил:

— Но его святость хотел бы услужить вам, он постарается утрясти оплошность круга. Элирикон всего лишь просит допустить лучших явителей в обитель и помочь в ведении дел.

Ээээ… Как он мог поверить, что причина в блуде! Ненасытный старец одним веслом подгребает на похоронном баркасе, а власти жаждет, словно король-юнец.

— Вы итак ведете дела против ереси, показного язычества, нарушении заповедей, несоблюдения обрядов… — Лойон усмехнулся. — Что там еще? Не напомнишь?

— Всякое преступление есть преступление против Странника. Явители должны участвовать. Например, этот ужасный случай с насаженной на кол девицей. Можно начать сотрудничество с него. — Голос жреца был до того спокоен, что Лойону показалось — он стоит на сонной проповеди в Бирюзовом Храме.

Любопытное получится следствие — набожные явители и его дочь-оторва.

— Я подумаю… — сказал он, подражая собеседнику, хотя кипел гневом внутри.

— Его святость в летах и нетерпелив, я не знаю, как долго он сможет сдерживать круг от…

Брат короля, Маурирта — потомок спасителя, Жнец Правосудия в конце концов!

— Как же, знаю, — процедил Лойон. — Элирикон немощен и вряд ли протянет долго! Так вот, Хассо, передай старикану, что нанести вред Сатилл намного хуже, чем навредить мне!

Наконец-то жреца проняло. Он вздохнул и распрощался:

— Да поведет тебя Странствующий Бог!

Маурирта кивнул в ответ. Смотря в мощную спину жреца, он прикинул: что, если явители начнут пропадать по ночам? Сколько у него преданных людей? Кани, его отец, Сатилл, Бок, еще несколько человек. Слишком рискованно…

Лойон подошел к столу. Слуги уже унесли подносы, но еще не выветрился аромат апельсина. Ни они, ни Марния не могли слышать разговора. Жена задумчиво смотрела в пустой кубок. Когда-то она была самой желанной невестой королевства, жаль ей, как и ему, за пятьдесят. Заплывшие щеки, морщины на шее, убитые, вечно недовольные глаза. Нрав у нее резкий, и они часто спорили, хуже того спорили не по пустякам.

— Ты не могла бы получше подбирать гостей? — попросил Лойон, присаживаясь на бывшее место Ланты. — Префект и явитель. Что может быть хуже? Я устаю от них в городе, дома я хочу отдыхать.

— Ха-ха! — засмеялась Марния. Она не так уж и пьяна, как казалось вначале. — Скажи спасибо, что вообще хоть кто-то пришел!

— Я бы предпочел каких-нибудь мелких лордов, чиновников или даже купцов.

Она с иронией посмотрела на него.

— Все эти лордики тебя боятся. Они воробьями разлетаются в стороны, завидев, как я подхожу к ним со своим гостеприимством. Я помню наши радушные пиры в молодости, но сейчас у меня и пяти подруг не наберется! — чем больше она говорила, тем сильнее просыпалась ее злость. — А уж после того как ты убил Амиса, я хожу, словно зачумленная!

Лойон заскрипел зубами.

— Сколько раз говорить, твой толстый шмелек опылял не только цветки Маурирта! — выплеснул он обиду. — Амиса зарезали в пьяной драке, когда он возвращался от жены этого, как там его... Вспомнил! Я ведь приводил к тебе Хоря.

— Убил ты! Я это чувствую! — упрямо завела она песнь обвинений.

Он вскочил так яростно, что опрокинул стул. Что за день!

— Слушать не желаю! Я иду в Обитель!

Чертог пустовал — слуги хоронились в дальних покоях, как обычно при их перебранке.

— Иди! Беги к своей оборванке!

— Замолчи! Сатилл скоро двадцать лет как Маурирта и принадлежит к знати!

— Ха-ха-ха! — Марния расхохоталась тоном демона, вылезшего из пасти. – Надеешься, что люди забудут, откуда ты ее взял? Любой, кто смотрит тебе в глаза, думает: «А это королевский брат, спутавшийся с потаскухой!» Так думают все — от Кайромона до уборщиков клоаки!

— Заткнись! — Лойон чуть не ударил жену, потом все-таки овладел собой, поднял стул и поставил его, надавливая на спинку так, будто пытался забить стул в пол.

— Беги к ней! Чем вы там занимаетесь по ночам в Обители разврата?

— Сатилл моя дочь, которую ты родить отказалась!

— Ты взрастил ее для себя с юных лет!

Ему очень захотелось рассказать жене правду, чтобы посмотреть на ее ошеломленное лицо.

— Как же язык поворачивается говорить такое!

— Я тебя не боюсь! Я — Гозои! Отец отказал югу в брачном союзе, а я сменила веру ради любви к тебе! Ты же задрал платье первой встречной шалаве!

Странное дело… Лойон совершенно не помнил, кто послужил причиной их давнишнего разлада. Тогда… Тридцать пять лет назад… Причем, он был уверен, что и сама Марния этого не помнит.

Он отошел от нее, закрыл на миг глаза, двумя руками пригладил волосы взад.

— Найди себе занятие! Висар скоро вернется. Я не хочу, чтобы он услышал все это.

— Пошел отсюда, — устало ответила Марния. — Убирайся!

Он молча повернулся, открыл бронзовые двери, вышел в прихожую комнату, где маялся бездельем Олт — серьезный мальчик лет тринадцати, дворянский сын и родственник Бока. Олт очень гордился пажеской службой — он тут же подал Лойону чистый балахон жнеца правосудия.

Лойон снял верхний дуплет, натянул свой темный балахон с помощью мальчика, вновь прицепил кожаный пояс с кинжалом и письмом. Напоследок грозно цыкнул пажу: «Не вздумай слушать!» После чего вышел из покоев.

Он прошел направо, по коридору к лестнице, где находились двое Выживших на посту. Когда-то они несли стражу в прихожей комнате, но Лойону надоело вечное столпотворение в ней, и он переместил Выживших подальше. Они поприветствовали его и не осмелились предложить сопровождение: жнец давно отучил от этого дворцовую стражу.

Его покои располагались на втором этаже Сокрушенного Дворца — выше находился лишь тронный зал, парадные комнаты и спальни Кайромона. Дворец был огромен: обширные залы и портики на первом этаже; массивные двухэтажные боковые крылья; не менее большой главный корпус с внутренним двором, розовой мраморной колоннадой, и ярко-синей статуей грустного Странника, только что сокрушенного с неба.

Вот только брат-король вот уже два года во дворце не жил: он предпочитал уютный Старый, где можно запросто помолиться в древнем храме, ну и насытиться, как говаривал король, благоуханием многовековой святости, витающей между залами. Так брат готовился к Странствию…

То ли семнадцатый, то ли восемнадцатый Элирикон начал возводить Сокрушенный Дворец в честь изгнанного с неба бога, а если быть честным, то и своего отца, победившего в сорокалетних войнах. Элирикон старался, он преуспевал в строительстве, но все равно закончили громаду лишь через пятьдесят лет после отплытия зачинателя.

Внизу, во вместительной парадной зале из порфиры, среди статуй Сихантасара Великого, его детей и полководцев толпились лорды, знатные люди, которые отвешивали Лойону поклоны, слали вслед приветствия. Из-за его мрачного вида никто не рискнул подойти ближе с просьбами и докучливыми вопросами. Нет, не может быть, чтобы все они до сих пор вспоминали скандал с удочерением!

Тут же со вчерашнего вечера ожидали жнецы охраны.

— В обитель! — бросил им Лойон.

Маурирта шел по улицам Дворцового Квартала, уставившись под ноги. Перед глазами висело лицо отца — суровое, в глубоких морщинах, с усами, подрагивающими гневом. «Я считал хороший сын у меня один, а ты опозорить решил перед моей смертью?! Или начать войну со староверами?» — спрашивал он с тронных носилок. Кайромон тоже осуждающе качал головой: «Боги накажут тебя, брат, как наказали меня за похожий проступок». Гелиментра — близкая, хоть и неродная сестра: «Мне очень жаль Марнию, она не смирится с такой дочерью!» Лишь распутник-чудак Сайдион одобряюще молчал, а позже сказал наедине брату: «Смело! Не бойся их чопорности, приближай к себе тех, кого любишь!» Сайдион был наследным принцем, имел влияние, и он помог ему в деле с удочерением. Эх… Когда пришло время, зря он после пяти дней противостояния присоединился к противникам старшего брата.

В Обители Правосудия Лойон первым делом заглянул в кабинет Сатилл, находившийся рядом с собственным, и больше похожий на палату искателя. Груды свитков, простая кровать, разбросанные инструменты, план Колыбели на одной стене, доска для метания ножей на другой и среди всего — дочь в своем плетеном высоком кресле. Она что-то рисовала на большом пергаменте, а точнее чертила, вооружившись циркулом.

Каштановые, хоть и обрезанные, по-прежнему безупречные волосы, ясные карие глаза, тонкое лицо, бархатистая, цвета спелого персика кожа — эту кожу не брали синяки, порезы, другие тяготы службы. Дочери уже двадцать шесть, а Безжалостная никак не возьмет ее в оборот.

— Отец! — взгляд Сатилл блеснул радостью.

Лойон подошел вплотную, поцеловал ее в лоб.

— Странник с тобой! Что это? Спираль?

Она сунула ему в ладонь намного меньший, рваный и мятый клочок пергамента.

— Да. Срисовала с трупа убитой девушки. У нее исполосовали живот.

Он пригляделся, однако в свете единственного окна, еще и с мутным стеклом, ничего необычного не заметил.

— Вот! Спираль двойная! И внутри нее есть поперечные линии, — пояснила Сатилл, указав пальцем.

— А в что в центре?

— Непонятно, у ее пупка скопилось много засохшей крови и кусочков кожи. — Я хочу показать большой чертеж искателям.

Лойон напустил строгий вид, присел на краешек стола.

— Что еще по этому убийству?

Сатилл положила циркул.

— Девушку звали Лала. Похищение случилось ранним вечером, когда она возвращалась от кузины. Там всего-то пройти шестьдесят ярдов. Люди еще ходили по улице, но как ты понимаешь, никто ничего не видел. Вот-вот. — Сатилл вставила словечки от которых Лойон безуспешно отучал ее в детстве. — Хотя одна старуха, ей терять-то совершенно нечего, сболтнула, что слышала звуки борьбы около своего дома. Непродолжительной борьбы… И приглушенное мычание.

— Зажали рот?

— Я уверена — похититель использовал платок со снотворным. Возможно, что-то вроде нашего раствора.

— Сонный раствор штука полезная, — сказал Лойон. — Думаешь убийца из своих, из жнецов? — по привычке экзаменовал он.

— Брось! — рассмеялась Сатилл. — Рецепт раствора знают искатели, лекари, да кто угодно может его приготовить!

— А псы?

— Не взяли след. Мы поздно нашли место похищения.

Дальше она не стала дожидаться вопросов.

— Родственников мы проверили. Тихая семья, младший брат шести лет. Жертве всего тринадцать — даже жених не завелся. Да и скажу тебе начистоту, отец, она совсем не красавица. Вот так…

— Выходит тупик? — посетовал Лойон. — Ее изнасиловали?

— Как пришла на службу не припомню такой мерзости, — скорчила лицо Сатилл. — Непохоже на изнасилование, мы с Боком семени не нашли. Зато по всему телу следы от веревок, причем не только на запястьях и лодыжках: ее плотно привязывали, чтобы не могла извиваться. Я думаю, это ритуальное убийство, и хочу разузнать у искателей о каких-нибудь страшных обрядах. И у Расса тоже.

«Не хватало еще ритуальных убийств для разнообразия!»

— Я сам ему скажу, чтобы поискал в архивах, но другие версии не отбрасывай.

— Тело обнаружили на той же Ремесленной улице, когда Богиня еще жила. От похищения прошло часов шесть-семь, — не стихала с докладом Сатилл. — В самом начале улицы о труп споткнулась служка, собирающая ночную мочу… — Лойон уже вполуха слушал дочь, вспоминая, как нашел плачущую голую девочку лет трех-четырех у статуи жнеца перед входом в Обитель. Мать Сатилл была шлюхой, а пьяный клиент решил позабавиться не только с ней, но и с дочерью. Мать попыталась защитить дитя, мерзавец полоснул ее ножом, а Сатилл удалось сбежать. Всю ночь она, дрожа от страха и холода, бродила по городу и к утру невредимая вышла к статуе. Лойон с первых мгновений их встречи считал: он получил внимание Странствующего Бога. Благодаря молитвам бог спас и даровал ему дочь!

Жаль, что он уже не столь благочестив, как в те годы, когда только начинал службу в Обители. Насмотрелся всякого… А того подонка Лойон выследил через несколько месяцев и долго топил в Улитке, пока он не выкашлял легкие вперемешку с кровью.

— Ты слушаешь отец? Тебя что-то тревожит? — заметила неладное Сатилл.

— Значит, хочешь поискать длинные столы, плиты, на которых ее могли привязать, — вернулся в полумрак комнаты Лойон. — По мне занятие долгое, если не безнадежное, — он встал, сделал пару шагов взад-вперед в колее между столом и стенкой, взял Сатилл за предплечья и приподнял со стула.

— Есть кое-что! Извини, тебе не понравится! — Лойон собрался духом. — Явители разнюхали о твоих... твоих грехах, — выдавил он из себя, пригладив волосы.

— Но как? Клянусь, отец, я была очень осторожна!

— Не считай жрецов простофилями, — поучил он дочь. — В Чистом Круге дураков нет. Элирикону за восемьдесят, а его ум в десять раз острее, чем у моего бедного брата. Люди же вокруг мелят языками, они болтливые, забери их бог в Странствие. На обед сегодня заявился Второй Явитель — жрецы открыли против тебя дело!

— Проклятье!

— Пока Кайромон у власти бояться нечего. Но в Геде я не уверен — король из него выйдет слишком правильный, — вздохнул Лойон. — Очень некстати ты остригла волосы.

— Я же говорила — в любой драке меня хватают за них.

— Сто лет не бывал в драке, и ты не должна бывать, — отчетливо сказал он. — Не забывай, Сати, что ты Серп Правосудия! Скажи мне лучше, кто у тебя сейчас? — прямо спросил он.

Сатилл опустила и сразу подняла взор.

— Я нашла ту, которую так долго искала! В этот раз точно! Девушку зовут Айлур, а ее отец, собиратель — сановник Килиханис, тот, кому разрешено срывать цветки. Семь лет назад он состоял в большой делегации, когда они преподнесли дар Главе Выживших.

Если бы жрецы схватили такую особу, то он бы сразу узнал.

— Кто-то дает показания в подвалах Бирюзового храма. Скорее всего та прачка!

— Ена? Мы расстались нехорошо, — подтвердила Сатилл.

— Неважно. Слово простолюдинки ничего не стоит, — сказал Лойон снова усаживаясь на стол. — А что делает Айлур одна в Колыбели?

— Она не одна. Ее тетка служила фрейлиной королевы, а сейчас заправляет мастерской, где делают музыкальные инструменты из древа богини. Айлур расписывает их, — Сатилл улыбнулась и закончила. — Вот такие у нас дела, отец!

— И она, конечно, не верит в Странника!

— Разве это важно?! Главное, что она не замужем по той же причине, что и я!

Лойон посмеялся, пока Сатилл с ехидцей смотрела на него. Потом сказал дочери:

— С вольной жизнью отныне покончено! Я нашел тебе мужа!

— Но…

— Никаких отговорок, Сатилл. И отсрочек больше не потерплю! Не волнуйся, как я и обещал, это добрый, я надеюсь, понимающий человек.

— Он…

— Да. Он должен узнать.

— И кто это? — в нетерпении спросила Сатилл.

— Нет смысла говорить, я еще не предложил помолвку, — ухмыльнулся Лойон. — Так что тебе придется помучиться.

— Жених может отказать.

— Не думаю…

Он встал, размял руки и поправил балахон.

— Займись карьерами. Это дело важнее, чем убийство какой-то девчонки. Назавтра приготовь мне отчет, а среди стражников поищи крысу. Аккуратно поищи… Карьеры находятся в ведении городского префекта, и Кани мне сообщил, что об обрушении скалы докладывали его помощнику. Кстати, куда он подевался?

— У Кани встречи с осведомителями, ушел еще вчера перед расцветом.

Лойон погладил живот.

— Марния накормила меня вкусным обедом. Не хочу сегодня работать. А то ему требуется отдых, — он похлопал ладонью по телу. — Побуду у Расса и пораньше вернусь во дворец.

— Вы не ругаетесь с Марнией?

— Иногда бывает.

— Она все также гневается на меня? — помириться с Марнией было заветной мечтой Сатилл.

— Меньше… Уже меньше, — жнец собрал все свое мастерство. — С возрастом люди становятся мудрее. Мы еще пообедаем вместе!

Лойон вышел из комнаты дочери, направляясь на задний двор. Там располагалось грубое двухэтажное здание — казарма для стражи, построенная в те времена, когда жнецы не защищали себя сами. Теперь в казарме архив, которым заведовал старый друг Маурирта.

Расс служил Серпом Правосудия еще при отце — Дайконгоне Четвертом Длинном. На семь-восемь лет старше — он обучал и опекал Лойона. Но как-то, он неудачно спрыгнул с крыши и вывихнул стопу. Знахари вправляли ее, растирали припарками и мазями, привязывали дощечки к стопе, а самого Расса к кровати. Лечение длилось несколько лет, вот только закончилось оно погано — отпиливанием ноги у колена. И каждый нынешний день Расс неловко ковылял с костылем и деревянным протезом, вечно ругая Безжалостную и несчастную крышу.

— О, именитый гость сподобился зайти! А я уж думал в столице переворот, и всех принцев скормили Двуглаву, — проскрипел Расс, завидев Лойона на пороге своей тесной каморки. Желторотый юнец таскал сюда документы, а Расс решал какие скоблить, не доверяя никому, коптя свечи даже днем с неизменным усердием.

— Хочу передохнуть, ну и помочь тебе, дружище! — сказал Лойон. — Чистый пергамент стал очень дорог, нам нужно больше переписывать.

— У меня еще две комнаты неразобранных свитков, — пожаловался Расс. Его залысины отвоевали половину черепа, шрам под глазом походил на Смертный каньон, а борода и усы, как и прежде, нерадиво обрезаны. — Пергамент старый. Есть и гнилой, есть и погрызенный мышами и крысами. Один я не справляюсь, подслеповат стал читать грязную писанину.

— Могу присылать лишь Сатилл и Кани, когда они не заняты, — отвечал Лойон. — Нельзя, чтобы кто-то узнал недоброе.

— Как там мой сучонок? — спросил Расс. — Я его почти не вижу.

— Кани один из первых жнецов Колыбели, — не лукавя, проговорил Лойон. — Он лучше меня тридцатилетнего!

— Надо же! Его шлюха-мать была бы довольна, — вспомнил жнец умершую супругу.

В архиве Лойон просидел до самого вечера, разбирая пергаменты, вспоминая былое. В час убитой подруги вернулся в главное здание, быстро прошел прямо к выходу, где Жнеца Правосудия ожидала новая четверка охраны.

— Идем в Сокрушенный Дворец.

Неумолимая Богиня принесла холод с моря: жнецы шли поеживаясь. Около трактира «Сказочное море» — довольно дорогого заведения, Лойон резко остановился.

— Можете отдыхать! Вернетесь во дворец к полудню!

— Ваше правосудие… — вдруг подал голос один жнец. — Вы не дол…

У трактира горела масляная лампа. Лойон различил говорившего: дюжий, еще молодой, со смутно знакомой крупной харей. Сынок Гахона Урирту или похожий на него тупица?

— Найдешь Бока, — рявкнул он. — Пусть всыпет тебе десять плетей, чтоб ты понимал, когда можно заговаривать со мной.

Желающих раскрывать рот больше не отыскалось. Оставив охрану Лойон почти подошел ко дворцу, однако потом свернул в переулок. Самое трудное незаметно выбраться из квартала. Он избегал редких прохожих, пьяных компаний, факельного огня и света, будто настоящее порождение мрака. Как те рохоргулы — слуги Богини, которых она темными ночами спускает в мир. Карать, хватать людей: мужчин и женщин для свадеб, пыток и казней. Сеять ужас заодно с повиновением. Может он еще встретится с рохоргулом лицом к лицу? Лойон передернул плечами — за бурную жизнь он много раз слышал о людях, похищенных во мрак. По большей части слухи оборачивались простым убийством, но кое-кто пропадал без следа. У южной арки, в свете ламп Лойон испытал облегчение, он пониже надвинул капюшон, показал серебряный знак жнеца и буркнул страже:

— По делу правосудия.

Его пропустили. По городу Лойон передвигался еще осторожнее — таких, как он и при свете Ока не сильно любили.

Грязные кварталы Лойон добрался почти через час, отыскал неприметный дом и тихо стукнул в задние двери.

Кани сразу же отпер — он сторожил с другой стороны. Лойон прошел в ветхий дом, вернее сказать, в половину строения. Когда-то тут жил мастер-сталевар, и дом процветал, как только возможно для Грязных кварталов. Мастер умер от грудной хвори, за ним его работящий сын, в доме оставались сноха и два внука. Они вдрызг разругались: братья разделили дом надвое, заложив проходы, а несколько лет назад старший из них продал половину Кани. В другой половине коротали жизнь: его мать, потихоньку сходящая с ума; ее младший сын, проводящий дни и ночи в поисках ячменной настойки. Поначалу сынок пробовал ходить к новому жильцу, но Кани быстро приставил ему нож к горлу. Дурак ничего лучше не придумал, чем донести жнецам — доносом занялся Кани и на этот раз сам наведался к соседу. Молодой жнец хорошенько прорезал щеку пьянчуге, пообещав в следующий раз отрезать голову. Теперь сосед твердил, что в половине дома никто не живет, это было, в сущности, истиной.

Лойон и Кани редко приходили в дом, еще реже приводили кого-то. Гости оставались поблизости, рядом с хозяевами, под полом комнат, закопанные достаточно глубоко, чтобы в доме не воняло. Не та смерть, что полагается, хотя явители по-прежнему не пришли к согласию в спорах о мертвецах, не отпущенных в море.

Они засели в глухой комнате, зажгли толстую свечку, дабы видеть песочные часы. Пахло раскуроченными досками, сыростью и землей.

— Где встреча? — спросил Лойон.

— У плавилен, там есть разрушенный барак возле карьера. Карьеры скоро начнут засыпать, милорд.

— Знаю.

Отсюда недалеко. Гед решил прекратить разработку черного камня внутри города. Лойон поддержал племянника: карьеры подходили к стенам, часто топились водой, а ветер нес грязную пыль даже к королевским дворцам.

— Вампир сам выбрал место?

— Я предложил несколько, а он захотел карьер. Вблизи много входов в катакомбы.

Колдун не может летать, как его подопечные. Интересно бы узнать о его отношениях с духами…

— И он сразу тебя нашел?

— Я поднялся в Лабиринт вчера, встал в условленном месте в этот же час. Мыши вились вокруг — колдун появился тремя часами позднее.

Чтобы встретиться с колдуном нужно приходить ночью. Лойон помолчал, но вскоре вспомнил о Рассе.

— Почему ты не навещаешь отца?

Кани заерзал в мерцании свечи.

— Он только ругается, милорд. И мать избивал. Она же умерла от побоев.

Лойон счел нужным разъяснить.

— Ты жнец, а жнец, он как Око, принимает людей такими какие они есть. Ты должен ходить к нему. Пусть это станет твоей работой.

— Слушаюсь, милорд.

Так они просидели несколько часов, изредка переговариваясь, словно два отшельника в келье. Снаружи затихли шорохи далеких шагов; за межевым заборчиком уснули охранники-псы; пьяный сосед пришел домой и устал по нему слоняться. Примолк даже сверчок на чердаке — стойкий воин уходящей осени. Колыбель впала в оцепенение, а Безжалостная на небесах приговорила к казни второго мужа. Лойон проследил за очередной струйкой просыпавшегося песка и поднялся на ноги.

— Пора.

Кани подал такие же как у себя бедняцкие лохмотья, старые сапоги и парочку тонких коротких ножей. Лойон снял балахон, переодевшись так, как подобает ночному бродяге. Когда они вышли за дверь Маурирта предупредил помощника:

— Возможно я уйду с колдуном. Возвратишься в дом и будешь ждать.

Стены Облачного замка выросли неприступными — стояла темень, хоть глаз выколи. Ночной же глаз Безжалостной все не приходил — через пару дней он приоткроется, наступит получше время. А пока часы казней — часы бед… Кани, знающий ночной город не хуже чем крот свои подземелья, шагал впереди, Лойон за ним, все больше возбуждаясь. Он вступал в места неизвестные, что-то темное, никому не подвластное…

По кривым улицам добрались вскоре. Обогнув очередную хибару, Лойон различил темный провал с кособоким зданием на краю. Слева, чуть дальше виднелись еще карьеры, за ними отблески огней. Печи и кузни плавилен. Лойон оставил Кани, проходя к бараку.

Верткие твари давно носились в воздухе, и одна из них вдруг приземлилась ему на плечо. Колдун здесь! Мышь пищала, казалось, стрекоча клыками, но Лойон постарался не спихнуть ее. Он не боялся. Игра продолжалась — оба они пытались выяснить, что же нужно другому?

Когда он вошел в разрушенный проем барака, наощупь пробираясь вглубь, летучая мышь сорвалась с плеча, шарахаясь от стен, пролетела дальше. И приземлилась. Не иначе на колдуна.

— Ты звал, я пришел, — сказал его голос, самый обычный.

Они встречались только ночью, хотя Лойон был уверен — колдун высок и не старше его самого.

— У меня к тебе дело, но вначале порадуй чем-нибудь.

— Полукровку, которого освободили клещи, зовут Яростный Хут, — сказала темнота.

«Неплохо, — подумал Лойон. — Когда полукровку схватили — он прозывался по-другому».

— Это я знаю, — не смутился он.

— Важный человек, — продолжил колдун. — Соратник Беспалого лорда. Он ведь человек или тонка?

— Просто мерзость, — ответил Лойон. Тревожная весть! Фаалаату почти объединил Спорные земли. — Ты знаешь, что ему нужно в столице?

— Мои друзья не всесильны.

— Давай покончим с этим! Найди мне, где залегли клещи и у тебя станет одним врагом меньше.

Колдун тихо хихикнул.

— Клещи мне совсем не враги, впрочем, как и ты, жнец. Наоборот они близки мне по духу.

«Кто же тогда твой враг?»

— Однако ты помог убить Зеваку.

Когда у тебя во владении сад, — задумчиво протянул колдун, — приходиться следить за ним, иногда прореживая молодую поросль.

— А еще новости? — Лойон хотел извлечь из собеседника побольше.

— Что-то произошло, — сказал колдун отрешенным тоном. — Глупые что-то видели, а я не узнаю, что! — произнес он с досадой.

— Глупые?

— Мыши. Их тысячи. Ты же не думаешь, что я понимаю любую?

Раньше Лойон так и думал.

— То, что произошло… Это важно?

— Очень! Я чувствую, но не могу найти. Когда я начал защищать зверьков, их оставалось меньше полусотни. Было намного легче.

Колдун замолчал, и Лойон, наконец, признался:

— Я хочу побеспокоить Культ!

Даже если бы их разделяла стена, Лойон уловил бы радость вампира.

— Что ж! Отлично! Культ никогда не спит. Он ждет. Тебе придется пойти со мной, Лойон Маурирта.

— Пойдем.

Колдун не шелохнулся.

— Сперва ты должен заплатить мне.

— Как обычно? — усмехнулся жнец.

— Да.

— И какую историю ты хочешь услышать сегодня?

— Историю о женщине, которую ты знал. Историю о дочери Неумолимой богини.

Вот как…

— Я не против, расскажу по пути.