Болотные шары тонка или на языке этих глупых созданий — твуйя, по свидетельству Кансаруса, превращали добрые пашни в гнилые болота. Нет, если щедро присыпать мякоть твуйя перцем, забить вонь смесью куркумы, райского зерна и цедры, то вкушать тонкскую гадость вполне можно. Повар Кимирры как-то готовил плоды, фаршируя их гусиной печенкой, и блюдо показалось Гулую неплохим. Хотя жевать плотные, серо-грязные, словно хмурые облака, волокна твуйя приходилось подолгу. Гулуй иногда оборачивался в седле, проверяя взглядом колонну легионеров и понимал, что им придеться подкрепляться твуйя, возвращаясь домой.

Плоды встречались по обеим сторонам еле заметной просеки в бескрайнем поле, изредка попадаясь прямо на пути. Демон осторожно обходил их, фыркая, сжимая ноздри — лошадям, как и людям, не нравился их мерзкий запах. Твуйя походили на отрубленные головы: роль шеи выполняла широкая ложка, а два-три крупных листа обрамляли плод, будто обрывки воротника. Их длинные корни дотягивались до водоносных побегов Вселенской Кроны. Кансарус доказывал, что шары растут не только на поверхности, но и в земле; там они долго тлеют — разлагают почву, превращают ее в липкое болото. Шан с Лароном Саддо подначили Ракина выкопать подземные твуйя, но перелопатив немалое количество грязи Гвоздь ничего не отыскал.

Гулуй не питал иллюзий — застать тонка врасплох возможности нет. Скорость отряда ограничена поступью легионеров, а ведь Гулуй приказал оставить в Колыбели большую часть щитов и тяжелый доспех. Да и палаток в поход взяли немного.

Тонка, собирающие твуйя по полям, разбегались врассыпную задолго до того, как Гулуй наводил на них подзорную трубу. Динт Хакни предложил захватить парочку на допрос, и Гулую, в самом деле, захотелось устроить эдакую охоту. Но как только он представил, как хорошая лошадь спотыкается о твердую скорлупу твуйя, калечит ноги или просто занозит копыта, так и желание прошло. Конь — великая ценность; он бы и на сотню бестий захудалого мерина не обменял! Да и не нужны они, благо местоположение рощи Хакни определяли точно, а для перевода щелкающего языка тонка у него в наличии Кансарус и есть собственный тонка.

Многие болотники бежали от голода и войн к людям, чаще всего в большие города. Спорные Земли ими наводнены, ведь Хакни беглецов-тонка не жаловали, — в краю Сторожа Болот им поручали самую непосильную работу. Лысые жители Той Стороны плохого обращения не выдерживали, предпочитая просачиваться дальше к столице или в пригожие северные земли, хотя и там их гонял пророчий народ. Динт, познакомившись с Улу, предложил приковать его к тихой кобыле, а саму лошадь запрячь в пару. Маурирта, смеясь, ответил ему: «Одноухий — верный тонка, он не покинет меня, можно сказать он уже человек», — из-за чего Улу стрелял глазами, взирая на Гулуя с благодарностью.

Оба Хакни взяли с собой лишь по оруженосцу и по десятку копейщиков. Гулуй подозревал, что лорд Вард приставил к нему своих сынков не для помощи, а из-за спеси и, конечно же, для наблюдения. Сармен, средний брат — молчаливый, словно немой, он открывал рот, в основном для того, чтоб поддакивать старшим. Вначале долговязому брату, а когда Гулуй, недолго думая, предложил назваться союзниками Мглистого Бога и взять дерево по праву войны, Сармен принялся повторять: «Очень умно, милорд! Очень умно!» Хвалил он так угодливо, что Гулую пришлось рыкнуть, или он бы не удержался и вдарил бы староверской подлизе прямо по зубам. Теперь Сармен вернулся к старому: он ходил тенью за братом.

Весь переход Маурирта присматривался к вооружению Хакни. Их прямые мечи и пластинчатые доспехи очень походили на снаряжение легионеров, хотя копья были подлиннее и вовсе не предназначались для броска. «Как они могут отрицать происхождение из Колыбели?» — вопрошал он, ощущая настойчивое желание вынуть меч и выбить наглую блажь из длинношеих союзничков.

— Мой принц, из Мшистой деревни в Лесную бредут орды тонка. Некоторые из них имеют при себе копья и даже небольшие мечи, другие ищут камни и вооружаются скорлупой твуйя, — доложил Сарти Хорь, Выживший из четверки Такулы. Такула и ее люди возвращались из дозора, Хорь подъехал первым и отдал принцу зрительную трубу. — Взгляните сами, милорд.

Утро выдалось тоскливым и чем ближе ко времени Госпожи, тем пасмурнее у нее наверху. Плач Ока, оставивший своим благодеянием людские поля, тут моросил редкими каплями из-за плотных стен. Не то чтобы холодно — неприятно! В такие дни лучше упражняться под крышей храма Выживших, а в дороге, на худой конец, остановиться в лагере.

Гулуй зажмурил левый глаз, поднес трубу к правому, всмотрелся.

— Их три, может четыре тысячи, однако взрослых мужчин очень мало. Атаковать мы не будем, еще не хватало мне женщин побеждать, — сказал он братьям Хакни и всем остальным, — подойдем к деревне, а там уж Кансарус объявит старейшинам тонка наши условия. — Маурирта окинул взором свое окружение. — Если же, кто-то из тонка впадет в безумство и осмелиться напасть, пресекайте безжалостно.

Лесная деревня намного меньше, чем Мшистая, и на ее околице тоже скопился местный народ. Хибары у болотных напичканы тесно: то ли из земли, то ли из битых черепков твуйя с плоскими крышами — навесами из листьев. Гулуй повел трубой правее, намереваясь оценить вожделенный лес. Один, два, три, четыре… — он сосчитал не меньше сотни высоких деревьев, подходящих для продольных и поперечных балок святого корабля. Мало... Но, что есть, то есть… Дары Мглистого шестнадцать лет назад помнились ему куда большими.

Волочить их будет неимоверно тяжело, хоть Эвет Хакни и облегчил задачу Маурирта, рассказав на прощание о Болотном притоке. Оказалось, что он полноводен — самый левый приток собирает воду с болот и западных склонов гор, значительно более снежных. «Вот она — помощь Странствующего Бога, ответ на мольбы!» — понял Гулуй, как только услышал слова Эвета. Тащить бревна сквозь отроги гор в Битву и дальше к Ноге Улитки пришлось бы до самой весны, но, повернув на юг, они пройдут гораздо меньшее расстояние и сплавят дерево по Болотному притоку.

Ближе к Лесной деревне сотня легионеров во главе с Бурсом, выставив щиты прошла вперед. Всадники ступали частью по бокам, частью позади — вперемешку с пешими, Гулуй же с искателями, союзничками, Улу, Ракином и Слепым Капитаном ехал на Демоне за передней сотней. Она казалась ему гигантской вороной, окунувшейся в сталь. Чешуя доспеха, защищающая туловище, поблескивала даже под хмурыми тучами на фоне черных рукавов, таких же черных боевых наручей с легионными пометками, холщовых двойных туник и шерстяных брюк. Гулуй отцепил шлем от накрупника и надел его. Боязни слабосильных тонка нет — просто привычка. Торсус всегда учил не пренебрегать защитой — одна отравленная стрела или копье, царапнувшее кожу, доставят немало хлопот Бату — лекарю Выживших, ехавшему где-то за спиной.

Чем ближе к деревне, тем сильнее нарастал гомон и своеобразный треск, щелканье и перестук тонка, будто слетелись оголодавшие дятлы со всей округи, ругаясь по-птичьему, накинулись на голые стволы. Просека у деревни расширялась в небольшую площадь, и тысячи тонка сгрудились на ней битком.

Легионеры перестроились полукругом, создавая оцепление и отпихивая тонка щитами. Гулуй прогарцевал вперед и подозвал Кансаруса ближе.

— Оповести все их сборище, что мы можем перебить всех или угнать в плен и отправить на рудники, так как являемся верными союзниками Мглистого Бога, пропади он пропадом в своих болотах! Короче, скажи, Колыбель чтит договоры с тонка, и по приказу короля Кайромона лучшие ее воины пришли на помощь Мглистому. Напугай их и вслед добавь, что я снизойду, проявлю милость и не трону жителей обоих деревень, несмотря на войну. Мы лишь заберем их дерево — оно теперь наше по праву, и пусть не пытаются сопротивляться. Тех, кто посмеет мешать — ожидает смерть!

Кансарус выехал к переднему краю, поднял руку, призывая к молчанию. Тонка сперва не могли угомониться, но в итоге заткнулись. Дождавшись тишины, искатель набрал в грудь побольше воздуха и принялся отрывисто, гортанно щелкать — видно так можно трещать, выворачивая язык наизнанку, а горло превратив в свинцовую трубу. Выходило достаточно тихо, а делать нечего, глашатаев, разумеющих болотный язык, в столице не отыскать. Даже среди Искателей земли всего трое знают воробьиное наречие, и двое из троих сейчас рядом с Гулуем. Он посмотрел на Криуса. Второй искатель — щуплый, костлявый человек с треугольным лицом и маленьким подбородком под одеянием редкой бороденки. Хоть он и моложе собрата по гильдии, но перекричать Кансаруса не сумеет.

Между тем тонка напряженно вслушивались в речь искателя, недоуменно переглядываясь друг с другом. Их мужчины толпились впереди, воинственно сжимая камни и колья. Кансарус говорил уже долго, и некоторые тонка махали ладонями и отрицательно качали головами.

— Милорд, боюсь они меня не понимают, — обернулся к Гулую искатель с виноватым лицом. — Я повторил наши условия трижды. Простите, мой принц, к несчастью, я долго не практиковался в произношении.

Улу, словно цирковой клоун, забрался в седло с ногами и привстал в нетерпении.

— Не понимают, — изрек он. — Я и сам разбираю. С трудом. Отдельные слова. У тебя жуткий акцент!

— Гвоздь, возьми Улу на плечи, пусть он говорит, — велел Гулуй. Вся эта задержка его порядком утомила.

— Смотри, передавай слова принца в точности, — напутствовал Одноухого Слепой Капитан.

Гвоздь Ракин управился со своим мощным сивым жеребцом, подъехав в толчее к кобыле Улу. Та стояла безропотно, пожалуй, ленивая тварь задремала некстати. Ракин сгреб тонка пятерней, как малого ребенка и посадил на шею.

Улу застрекотал в разной тональности — видимо, пересказывая условия с пылом и жаром. Его тонкие ручки то зависали над холкой коня, то взлетали к синему небу. Кансарус внезапно не выдержал и рассмеялся.

— Мой принц, или мне показалось или он объявил себя полководцем Мглистого Бога!

— Объявил, объявил, — подтвердил Криус, пригладив бороду, выстраивая ее в клин.

— Пройдоха! Улу, называйся хоть самим Мглистым, мне плевать, главное, чтобы эти дурни разбежались по лачугам и не мешали рубить нам дерево, — Гулуй направил вороного вплотную к сивому коню Ракина.

Улу повернулся к нему с новой идеей.

— Я еще расскажу им. О карах Мглистого!

Однако тонка, наконец, уразумев, что от них хотят, подняли жуткий вой и крик. Одни возмущенно орали что-то, некоторые потрясали кулачками; другая часть толпы огибала когорту. Какой-то тонка сбоку пихнул легионера, и тот ударил его краем щита в челюсть. Тонка упал навзничь, будто подкошенный, истошно завопил.

Из толпы полетели копья, камни и даже комки мокрой земли. Большую часть легионеры приняли на щиты, всего несколько перелетело через них. Маленький камушек попал Цаку в гребень шлема, копьецо, размером меньше дротика упало в двух футах от коня Маурирта, еще одно предназначалось Улу, но Ракин закрыл его перчаткой.

«Проклятые переговоры! Лучше б напал сразу!» — внутри, словно из-под крышки походного котла, вырвалась ярость. Гулуй зычно скомандовал центуриону Бурсу:

— Обнажить мечи! Вперед! Убивайте тех, кто стоит у вас на пути, но не трогайте детей и женщин!

Для броска дротиков тонка слишком близки. Легионеры навалились вперед, коля и рубя мечами плотную толпу. Помощник Бурса протрубил в медный рог, подавая сигнал атаки для воинов в походной колонне.

— Такула! Растопчите полсотни наглецов! — крикнул Гулуй всадникам, желая покончить с сопротивлением.

Легионеры расступились, и он лично ринулся в проход. Демон сбил с ног одного тонка, раздробив ему череп, сам он пригнулся и полоснул другого, легко отрубив его худую руку. Пожилой тонка визжал, схватившись за обрубок плеча из которого прыскала вода жизни, возвращаясь к богу. Слепой Капитан прервал его мучения, уколов мечом в шею. Тонка орали, визжали, разбегались с дороги куда глаза глядят: в поля, в деревню, улепетывали со всех ног в свой злополучный лес. Кое-где они давили собратьев, ступали по рукам и головам. Шан вместе с Лароном Саддо — Выжившим Такулы преследовали их, только и успевая разить вправо и влево. Гулуй увидел, как сын разрубил почти до пояса какую-то женщину в бурой рубахе. Ее травяная юбка упала к стопам, правый бок с ребрами сползли за ней; тело перекосило, часть печени повисла на венах, а кровь лилась и лилась. Сама она так ничего и не поняв, не закричав, рухнула лицом вниз.

Гулуй поджал губы, а верхняя губа под усами аж дернулась от злости. Его настрой переменился. Он — Глава Выживших, наследник их славы все-таки не устоял — устроил позорную бойню! И она продолжалась! Шан смеялся, размахивая мечом, он убил еще одну женщину, ничуть не переживая — сын рубил головы мастерски, словно мишени из сена.

— Вот подонок! — Гулуй резко развернул коня и заорал центуриону:

— Отбой! Бурс! Труби отбой! — он повертел головой. — Такула, Детт приведите ко мне Шана!

Гнедой Кобры перескочил через парочку тел, которые она заколола чуть ранее. Раздался протяжный звук и еще один покороче. Четыре сотни легионеров не успели толком отойти от вьючных лошадей и нескольких телег с явителями, плотницким инструментом и едой.

Судя по произошедшему, Неумолимая бабка народилась в мир, и день больше не сулил ничего путного. Тысячи тонка рассеялись по полям, да и деревня стремительно пустела: ее в спешке покидали женщины и дети. Гулуй подозвал Бата, приказал ему подобрать раненых тонка и оказать кому-нибудь помощь. Вряд ли тонка спустят ему ранения и убийства, после них придется удваивать или утраивать охранение по ночам!

Такула, как обычно хладнокровная, подъехала к Маурирта. За ней Шан — тот, наоборот, разгоряченный и жаждущий одобрения, он даже не удосужился вытереть меч, держа окровавленный клинок в правой руке. А вот Ларон Саддо, молодой Выживший из славного рода, с выбивающейся из-под шлема челкой густых волос, смекнул что к чему — застыл на коне, потупив глаза.

— Я разве приказывал тебе убивать женщин? — сурово спросил у Шана Гулуй.

Сын с размаху вогнал меч в ножны.

— В битве сразу не различить кто из них женщины, а кто мужчины! — возразил он.

— Милорд, тонка надо бы проредить, — подал голос Динт Долговязый. — Вы же знаете — они плодятся, как кролики.

На союзника Маурирта не обратил внимания, ведь Шан лгал в глаза — большинство мужчин волос имели мало. Гулуй пожалел, что они не остались с ним наедине. Впрочем, окружающие старались, пытаясь отъехать подальше.

— Это не битва, а я даже не знаю, что… В битве тебя бы уже убили! Тут просто резня — ты режешь женщин тонка, как ягнят. Чем позоришь свой клинок и не только свое, но и мое имя! — Гулуй справился с гневом, почему-то всегда овладевающим им при спорах с сыном. — Оставь коня, потрудись вытереть меч и очистить ножны, — сказал он почти спокойно. — После чего ступай к явителям в хвост, я ставлю тебя под их начало. Будешь рубить дерево и волочить бревна до конца похода.

Шан натянул поводья, уставился исподлобья и выполнять приказ не торопился. Что ж, наглости у него не отнять, этим он пошел в самого Гулуя!

Гулуй подвел Демона вплотную.

— Только посмей ослушаться, — предупредил он, — и я закую тебя в кандалы, а если понадобиться и вовсе сниму твою безмозглую голову.

Шан сорвал мокрый шлем с головы, намереваясь что-то ответить, однако, к его благу, передумал. Он спрыгнул с коня, шлепнул животное по крупу и зашагал взад прямо сквозь строй легионеров.

Гулуй поманил к себе Саддо, хотя тот был ни в чем не виноват: Выживший убивал лишь мужчин — точно по его приказу.

— Глава? — племянник Картайна усиленно смотрел вниз.

— Ты что подружился с моим сыном?

— Я… — замялся Ларон. — Я могу так сказать, Глава.

— Тогда и возьми его под опеку. Вбей в него долг и послушание, раз уж я не сумел, к радости Двуглава! А также следи и докладывай, если он станет отлынивать от работы.

— Слушаюсь!

Впереди, у первых домов кучковался десяток-другой тонка. Все они были возрастными людьми-нелюдями, если не сказать глубокими стариками. Гулуй Маурирта потерял интерес к Шану, выбросив сына из головы.

Они подъехали к этим… Старейшинам, что ли? С высоты Демона они казались ему маленькими детьми, напуганными буйством родителя. Гулуй решил проявить снисхождение, он спешился, передал коня Илинке Детту. Подошел к тонка вместе с Улу, искателями, Такулой и Слепым Капитаном.

В грязных рубахах, тощие, покрытые морщинами и старческими пятнами тонка робко перешептывались, хотя Гулуй мог бы поклясться посматривали они осуждающе.

— Я надеюсь, вы усвоили урок, — сказал он им и Улу, тоже взиравшему на него со страхом. — Так и переведи, и повтори им наши условия! Никого из них больше не убьют, если они будут вести себя мирно. Однако, они меня разозлили, поэтому я возьму сотню заложников и казню десяток из них за каждое нападение, случись оно ночью или днем. За каждый брошенный в нас камешек или пущенную стрелу! К вечеру мы поставим у деревни укрепленный лагерь, пусть сами приведут в него заложников и поставят пропитание для них.

Улу перевел, а тонка, перекинувшись меж собой отрывистым стрекотом, ответили:

— Мы согласны. Молим только оставить нам десять священных деревьев, Маурирта!

Деревьев в Атонкарисе становится все меньше, и они, провались тонка в жгучую пасть, все священнее и священнее!

— Пусть выберут одно из деревьев — самое ценное для них, — милостиво повелел Гулуй. — И сразу поясни, что я не потерплю возражений.

Возражение не замедлило появиться. Один из стариков выступил вперед и принялся что-то настойчиво говорить. Тон его стал угрожающим, а Улу медлил с переводом.

— Что он лопочет?

— Он глуп, милорд! — воскликнул Улу. — Стар и глуп!

— Отвечай!

— Я кажется разобрал, мой принц, — вступил в разговор Кансарус, стоящий справа. Капли на его лысине напоминали росу. — Этот старик обещает, что пятьдесят тысяч воинов их племенного союза вернутся и отомстят нам за смерти невинных, а также за священных идолов, которых мы решили вырубить. Остальные старейшины, впрочем, с ним не согласны. — Искатель вздохнул и посоветовал: — Не стоит обращать на него внимания.

— Как его зовут? — От скорлупок твуйя, валявшихся под ногами и вообще повсюду, исходил все тот же неприятный запах. Десять или двадцать дней? Сколько он будет его нюхать?

— Его имя — Сел, — выяснил Кансарус.

Гулуй Маурирта ухмыльнулся и поднял правую ладонь к плечу.

— Отлично, Сел! Ты, правда, забыл, что ваши тонка первые атаковали нас. Хотя неважно, я в восторге от твоего предложения. Запомни, в случае войны легионы Колыбели уничтожат клан Бурых до последнего младенца! Я лишь надеюсь, что ваши вожди мудры также, как и ты, и они вначале закончат свои дела с мглистыми, а уже потом повоюют с нами.

Старик замолчал, да и что он мог ответить. Однако Гулуй кое-что вспомнил.

— Почему вы воюете с мглистыми?

Сел что-то прощелкал.

— Говорит, что их племенной союз, как и другие тонка, не хотят быть рабами Мглистого Бога. И еще добавил, что нашими рабами тоже быть не хотят.

— Вы нам не нужны, — Гулуй почувствовал уважение к смелому старику и решил объяснить подробнее. — Между людьми и тонка существует древний договор, и мы просто исполняем это соглашение.

Улу трещал, что-то выпытывая у тонка, после объяснил.

— Он клянется, что не знает ни о каком договоре между Бурыми и Маурирта.

«Это бессмысленно», — махнул рукой Гулуй и повернулся к своим.

— Танау, устраивай лагерь в поле около рощи, — распорядился Гулуй, показывая кистью в ту сторону. — Со рвом и валом, как положено. Выставь двойные посты на ночь и не забудь про охрану рощи. Как бы эти бестии сами не спилили ветви и не унесли своих священных божков.

Легионерам, конечно, не понравится копать липкую землю под моросящим дождиком. Но ни он, ни они не знают, где на самом деле находятся эти грозные пятьдесят тысяч тонка.

Слепой Капитан кивнул и собрался исполнить приказ. «Нужно управиться с поручением отца поскорее!» — подумал Гулуй и остановил его.

— Знаешь, мы начнем вырубку сегодня же! Пусть явители берут свои инструменты. Поставь под их надзор сто человек и пришли вместе с Шаном.

Капитан тяжело влез на коня, измазав того грязью. Гулуй отдал еще приказ Такуле, взять братьев Хакни и произвести совместную разведку, потом повернулся к тонка и сказал без всякой издевки.

— Пора, Сел. Иди, показывай, какое из деревьев останется целым.

Они пошли к роще с остальными стариками. Сапоги перепачкались по щиколотку, и это при том, что они шли по протоптанной просеке.

В роще произрастали различные деревья, кроме золотого дерева тонка, самого ценного. В большинстве своем медные и железные, несколько серебряных деревьев, и пара огромных ядовитых. Так их прозвали на заре времен: или из-за ярко-фиолетового цвета, или из-за того, что ни птицы, ни насекомые их не портили. Впрочем, искатели, постаравшись до устали, сумели бы приготовить из мелких плодов дерева яд. Широкие четырехугольные листья, весенние почки и еще более фиолетовые цветки были бесполезны — ядовитое дерево годилось лишь для кораблей и мебели.

Сел прошел к самому большому ядовитому дереву, ствол которого не охватили бы и трое человек. Гулуй с раздражением взирал на него.

— Священная защитница их племени! — даже в щелчках Улу ему послышалось сочувствие.

Из этого дерева получилось бы несколько великолепных балок. Однако его слово дано, и взять его обратно невозможно! Скрипя сердцем, Гулуй повелел выставить охрану и даже посоветовал Селу самому ночевать под деревом.