Воскресное утро… Горожане еще спят в теплых постелях. Рошан пил на кухне очередную чашечку кофе по-итальянски. Часть ночи он провел за столом, записывая кое-какие факты и впечатления. Он еще не знал, куда все это может привести. Були размышлял над своим завтраком.

У двери раздался звонок.

Франсуа в сопровождении кота пошел открывать. Увидев у порога фигуру в восточной одежде, зверь ощетинился, готовый к прыжку. Блекло-розовый халат без рукавов, сандалии на босу ногу и чадра с узкой щелочкой для глаз — наряд гостьи мог поразить воображение неподготовленного к такой встрече человека. Франсуа уже собирался вежливо выпроводить заблудившуюся незнакомку, когда вдруг узнал карие глаза, блеснувшие в складках накидки, которую носят арабские женщины, живущие по закону Пророка.

— Вы можете объяснить, что означает этот маскарад?

Он не мог скрыть своего недовольства, спрашивая себя, не ошибся ли, связавшись с молодой особой, столь легко готовой стать посмешищем в его глазах. «Она, наверное, воображает, что речь идет о какой-то игре». Но Доминик развеяла его сомнения.

— Вы хотите получить эксклюзивное интервью с Малитраном? Да или нет?

Он нехотя согласился, предчувствуя, что и ему самому придется заняться этим странным переодеванием. Действительно, Доминик протянула ему дорожную сумку «Эр Франс», которую держала в руках.

— Тогда вы должны приобрести такой же местный колорит, как и я.

Он прошел вместе с ней в квартиру.

Даже в этом безыскусном костюме, висевшем на ней, как мешок, Доминик сохраняла привлекательность. Она относилась к числу тех женщин, о которых говорят, что в них есть какой-то врожденный шарм.

В гостиной он открыл сумку и вытащил застиранный рабочий военный комбинезон, полотняную куртку и клетчатый черно-белый капюшон.

— У нас осталось мало времени, чтобы успеть к моменту найма. Поторопитесь.

Он послушался, усмехаясь и гадая, что будет дальше. Одежда пахла мылом. Он надел ее взамен своих брюк с безупречной складкой и тенниски с вышитым на ней маленьким крокодилом, сунул ноги в сандалии и вернулся к Доминик, чтобы она помогла ему спрятать поседевшие волосы под любимым головным убором Арафата. Отворот ткани, защищавший от ветра пустыни хозяина этого наряда, скрыл нижнюю часть его лица.

Мнимая мусульманка отошла на несколько шагов. Они внимательно рассмотрели друг друга, представляя себе, сколь неуместно выглядят здесь, посреди этих кресел, покрытых бархатом, и мебели из красного дерева. Оба дружно рассмеялись. Но, снова приняв серьезный вид, Доминик сказала:

— Ну что ж, продолжим шутку. Можно идти.

Оставленный у входа, Були смотрел на них, вытаращив глаза, как ящерица, увидевшая перед собой караван. Возле двери Франсуа чуть не прихватил по привычке свой плащ. Доминик сердито одернула его.

— В Касбе вряд ли можно увидеть такой плащ у сельскохозяйственного рабочего.

Ему пришлось согласиться. Распихав блокноты и ручки по карманам своей новой одежды, он сунул туда и снимок официальной трибуны, сделанный Брюньоном на стадионе во время матча.

Они пересекли Вильгранд, направляясь в сторону Луветьера.

Доминик вела свой «ренджровер» быстро, но не агрессивно.

Сидя рядом с ней, Франсуа спрашивал себя, когда раздастся свисток полицейского для проверки их личностей. Он был уверен, что любой страж порядка всполошится, увидев за рулем женщину в чадре и единственного пассажира, странный вид которого напоминал о «войне в камнях» на Западном берегу реки Иордан.

Их могли принять за террористов или просто угонщиков автомобилей (на юге Франции любой араб, разъезжающий не в ржавой колымаге, выглядит подозрительно). Но, во всяком случае, объяснения грозили бы затянуться надолго, что сорвало бы всю операцию, столь старательно подготовленную его напарницей.

Им повезло. Полицейские и жандармы еще, наверное, наслаждались воскресным сном. Машина беспрепятственно выбралась на узкую дорогу, петляющую между полями подсолнечника и ведущую к усадьбе Пьера Малитрана.

Повсюду большие коричневые головы с желто-золотыми венчиками почтительно склонялись в сторону солнца, безмолвно приветствуя дневное светило. Они словно застыли в мистическом ожидании какого-то чуда от солнечного бога, который освободит их от обета молчания и неподвижности.

Это происходит, когда дует мистраль.

Множество длинных зеленых стеблей превращается тогда в скопище змей. Они шевелятся, извиваются со зловещим шумом под порывами ветра, который рвет и колеблет гигантские цветы, ставшие вдруг слишком тяжелыми для своих тонких опор. Буря треплет крупные лепестки, словно зажигая ореол вокруг этих голов, похожих на монашеские тонзуры, и заставляя прохожих осенять себя крестом, как если бы то были души мертвых, осужденные на вечные скитания.

Но это утро не напоминало ни о чем подобном: в воздухе не чувствовалось ни единого дуновения ветерка, и спокойное небо голубым пологом раскинулось над пейзажем, столь любимым Винсентом Ван-Гогом.

«Ренджровер» на своих высоких колесах возвышался над окружающей пышной зеленью, ослепительная красота которой заставляла Доминик и Франсуа забыть о цели их путешествия. Они ни о чем не говорили, словно слушая вместе симфоническую музыку, отдаваясь потоку звуков, отстранившись от всего на свете, переживая одну и ту же страсть. Это был один из тех редких и счастливых моментов, которые нужно бы хранить в сосуде, словно хорошее вино. И отношения между теми, кто пережил их, никогда уже не останутся такими же, как прежде.

Может быть, кто-то возразит, что не стоит придавать такое значение простому пейзажу, каким бы прекрасным он ни был. Допустим. Но главное — как реагируют люди на совместный путь. Пусть Франсуа озабочен предстоящей операцией, а Доминик делает вид, что ей на все наплевать. Но между ними никогда уже все не будет сводиться к одним лишь будничным заботам. Их обоих шокировали бы теперь прозаические разговоры относительно объединившего их общего дела, равнодушная бесчувственность к окружающей красоте. Она бы подумала: «Он меня выводит из себя, этот тип». А он сказал бы про себя: «Вот оно, поколение времен компьютеров и противозачаточных пилюль».

Но они были в совсем другом настроении.

Хотя нельзя еще было бы говорить о новой паре влюбленных, это общее настроение сблизило пассажиров «ренджровера», выделив их в глазах друг друга из толпы простых смертных. И, хотя это настроение было мимолетным, словно короткая вспышка, минутное наслаждение, оно оставило след в душе каждого из них. Они не стали Тристаном и Изольдой. Но их профессиональное сотрудничество уже переросло в дружеский союз, который нередко оказывается ступенькой к более глубокому чувству.

Когда поля подсолнечника остались позади, они встряхнулись, словно очнувшись ото сна. Доминик первой спустилась на землю.

— Сегодня ночью мне снова звонил этот тип — «Глубокая глотка».

Своего анонимного информатора она назвала тем прозвищем, которым во время «Уотергейтского дела» репортеры «Вашингтон пост» окрестили таинственного корреспондента, хорошо осведомленного о жизни Белого дома. Франсуа согласился, что странный субъект, звонивший Доминик, действовал таким же образом, стремясь, видимо, направить их журналистское расследование по какому-то своему пути. Но у нее ли одной раздаются ночные звонки? Если нет, то надо срочно публиковать то, что им уже известно. В противном случае коллеги могут утереть им нос. Словно читая его мысли, Доминик успокоила его:

— Я связалась с «Либерасьон». Они ждут нашу первую статью.

Она рассмеялась, и он хотел бы долго слушать этот смех.

— Имя Франсуа Рошана послужило для них гарантией.

Франсуа с неудовольствием выслушал этот лестный для него отзыв. Ибо отчасти он был связан с его долгой журналистской карьерой. «Она может посчитать меня старым хрычом». Он проговорил более сухо, чем сам того хотел:

— Главное, что сказал вам этот тип?

Доминик не стала обижаться.

— Ни «добрый день». Ни «добрый вечер». А только одно: «Спросите президента Малитрана, кто будет связываться с Паулой, когда Виктора Пере уже нет?»

— В следующий раз — если он будет — нужно записать на магнитофон.

И снова он услышал ее насмешливый, столь приятный ему голос.

— Вы меня принимаете за дебютантку, Франсуа.

Она впервые назвала его по имени, пролив бальзам на его душу. Продолжая вести машину одной рукой, Доминик порылась другой в складках своего арабского платья и вытащила кассету.

— Может быть, вы или Малитран узнаете этот голос.

За километр до Луветьера она поставила машину в низине у дороги. Дальше они пошли пешком и присоединились к пестрой группе алжирцев, пришедших из поселка. К ним подошел старик в тюрбане с длинными, когда-то, наверное, густо-черными, а теперь побелевшими усами.

— В этой одежде ты похожа на жемчужину Магриба.

Доминик поблагодарила его за комплимент и протянула купюру в пятьсот франков, которую он быстро спрятал в своей одежде.

— Вы останьтесь среди других. Вот и все. Не говори ничего.

Видимо, это был начальник, который решал, кто будет работать, а кто нет. И беда тому, кто ему не понравится. Подобный порядок унаследован от обычаев алжирской деревни, но скоро от него останутся одни лишь воспоминания. Однако это была уже забота не Доминик.

— Я договорилась с ним. Если мы попадемся и его станут ругать, он скажет, что религия запрещает ему заглядывать под чадру чужих жен и что ваш капюшон обманул его. А что касается бакшиша, то я представлю эту сумму к оплате, когда мы пойдем получать гонорар.

За изгибом дороги блеснула золотая решетка ворот. Среди журналистов, которые топтались здесь в тщетной надежде увидеть президента футбольного клуба, был и Дюгон. Он только что сменил внештатного сотрудника, дежурившего ночью. На мгновение Франсуа испугался, что тот узнает его по фигуре. Но Дюгон был слишком проникнут сознанием важности своей миссии, чтобы бросить взгляд на жалкого сборщика персиков, к тому же араба. Управляющий открыл калитку, ведущую в сад. Он машинально пересчитал проходивших мимо него рабочих и сравнил итоговую цифру с названной стариком, который получит заработок на всех. Это был своеобразный рэкет: они поделят между собой дивиденды, удержав из общей суммы свои комиссионные.

Вся группа очутилась посреди вытянувшихся как по линейке аллей.

Сбор фруктов происходил здесь и по воскресеньям, ибо не могло быть и речи о том, чтобы срывать еще зеленые плоды и отправлять их в крупные магазины, где они будут дозревать под искусственным освещением. Продукция Луветьера целиком предназначалась магазинам для богатых — типа «Эдьяр» или «Фошон». Ее отправляли даже самолетами в крупные европейские столицы. Бархатистые персики, когда их сочтут достаточно спелыми, бережно снимают руками в белых шелковых перчатках и аккуратно укладывают в гнезда специальных ящиков с шелковистой бумагой. Даже драгоценности не прячут в их бархатные футляры с такой осторожностью. Эта работа доверяется женщинам. А мужчины переносят на грузовики заполненные ящики или убирают мусор — вплоть до последнего листочка под деревьями, освободившимися от своего сочного и ароматного груза: земля под ними всегда должна оставаться чистой.

Пока алжирец с белыми усами распределял работу среди своей бригады, Доминик, схватив Франсуа за руку, увлекла его за собой в сторону каменного здания, увитого цветущими фиолетовыми и оранжевыми побегами.

Они не успели дойти до конца аллеи, как лицом к лицу столкнулись с Пьером Малитраном.

Поднявшись по каменным ступенькам, обрамленным пучками травы, они увидели на краю бассейна фигуру президента футбольного клуба Вильгранда, вынырнувшего из воды такого цвета, какой ее изображают обычно в голливудских суперфильмах вроде «Бала сирен». На его теле не было жировых складок, и только чуть выдающийся вперед живот говорил о любви к хорошей еде. Завернувшись в широкий полосатый халат, хозяин усадьбы нахмурил брови, увидев чету арабов, которым здесь было совершенно нечего делать.

— Вам нельзя…

Немного стыдясь той уловки, которую пришлось использовать, чтобы проникнуть сюда, Франсуа решил рассеять недоразумение и снял головной убор, частично скрывавший его лицо. Узнав журналиста, Малитран шумно расхохотался.

— Рошан?.. Вы перешли в ислам, старина?

Но, осознав вдруг, почему тот оказался здесь, пришел в ярость.

— Устраивайте такой маскарад где-нибудь в другом месте. Я не буду делать никаких заявлений.

Иронический голос Доминик глухо прозвучал сквозь плотную чадру:

— Финансовая ревизия ничего не обнаружила… Загадочное самоубийство… Президент клуба нем как рыба… Хорошая «шапка» для первой страницы.

Хозяин Луветьера побагровел.

— Что вы себе позволяете?.. И что значит весь этот маскарад?

Молодая женщина развязала накидку. Смущенный этим нелепым переодеванием, Франсуа представил ее:

— Доминик Патти… Извините за это немного театральное вторжение, президент. Мы работаем вместе и стремимся прояснить некоторые факты. И в ваших интересах помочь нам. Политика умолчаний всегда самая худшая.

Спортивный босс вновь обрел хладнокровие.

— Вы разочаровываете меня, Рошан. До сих пор я считал, что вы человек чести… Этот бедный Пере мертв… Мир его праху… Что касается финансового положения клуба, то я намерен дать разъяснения после похорон.

И снова прозвучал голос Доминик.

— А Паула будет присутствовать на похоронах?

Если бы в голубую воду бассейна упал метеорит, это произвело бы меньшее впечатление.

— Кто вам рассказал об этой особе?.. А также о ревизии? Кто этот негодяй?

Франсуа решил разрядить атмосферу.

— Президент, я люблю футбол и живу им. И я знаю о вашей щедрости в отношении клуба и его школы. Мы оба хотели бы, чтобы к обстановке вокруг нашего любимого вида спорта нельзя было придраться. Увы, всегда находится паршивая овца… Вы сказали, что уважаете меня. Не меняйте своего мнения. Наша единственная вина состоит в том, что мы разыграли эту небольшую комедию, стремясь сопоставить нашу информацию с вашей, прежде чем ее обнародовать.

Это обращение к здравому смыслу возымело эффект.

— Хорошо. Впрочем, вы только исполняете свой профессиональный долг.

Пьер Малитран показал на шезлонги, стоящие в тени раскидистой сосны.

— Сядем там.

Он прошел вперед и взял радиотелефон, лежавший на низком столике. Заметив с усмешкой тревожные взгляды, которыми обменялись нарушители его покоя, он сказал:

— Не бойтесь. Я не позову на помощь молодчиков Костарды.

Не было ничего удивительного в том, что молодчики, охранявшие ворота, входили в клуб болельщиков. Это были те же самые парни, которых Жомгард использовал как телохранителей и расклейщиков афиш во время предвыборных кампаний.

— Я хочу предложить вам выпить чего-нибудь прохладительного… Мадам или мадемуазель?

— Мадемуазель, — ответила Доминик, смеясь.

Игра светотени и длинное платье придавали ее облику странное и немного старомодное очарование. По горячим плиткам, уложенным вокруг бассейна, пробегали быстрые, как молнии, ящерицы. Пронзительное стрекотание кузнечиков звучало, словно оперный хор за сценой. Внизу, у подножия холма, сборщицы персиков монотонно повторяли однообразные жесты. Все вокруг дышало безмятежным покоем. И тихое урчание «джакузи» только усиливало такое ощущение.

— Я рекомендую вам коктейль из фруктовых соков.

Не дожидаясь ответа непрошенных гостей, хозяин усадьбы отдал распоряжение по телефону. Едва он положил трубку, как появился вьетнамец с серебряным подносом, уставленным напитками и разными закусками. Увидев визитеров, которые забыли заранее сообщить свои имена, он сохранил бесстрастное выражение лица. Но его свободная рука потянулась за спину, чтобы схватить под белой курткой рукоятку револьвера, вылезающую из кобуры на поясе. Его хозяин пролаял:

— Спокойно, Тай… Все в порядке.

Ничего не отразилось на его гладком лице, слуга мгновенно обрел стилизованно подчеркнутые манеры, поставил перед каждым большой стакан со льдом, бутерброды с паштетом и семгой и удалился. Несмотря на всю эту предупредительность, Доминик сказала иронически:

— Меня, бывало, встречали и попрохладнее.

Все помолчали. Стрекотание кузнечиков казалось оглушительным. Франсуа колебался, не зная, с чего начать разговор. Доминик опередила его, не прибегая к околичностям.

— Вы, кажется, опасаетесь за свою жизнь.

Президент клуба, который о чем-то задумался, вдруг будто снова заметил их присутствие.

— Месяца два назад кто-то повредил мою машину. Это была работа специалиста. Крохотное отверстие, через которое вытекала жидкость из гидравлической системы… На скорости сто восемьдесят в час при торможении спастись можно было только чудом… Если бы не Тай, который служит у меня также шофером, все могло бы сойти за аварию из-за бракованной детали… Но в молодости он немного поработал в специальных службах Сайгона и знает все эти трюки. Он и обнаружил почти незаметные следы сверления…

Франсуа перебил его.

— Мне кажется, вы не сообщили в полицию.

Он подумал: «Комиссар Варуа захотел бы, конечно, узнать подробности. Хотя бы для того, чтобы сопоставить неудавшуюся попытку убийства и удавшееся самоубийство». И добавил:

— Пресса об этом бы рассказывала.

Малитран вздохнул.

— Есть реклама, которая вредит делу. Я отнес этот случай на счет недовольных виноделов. Они уже поджигали два моих грузовика с цистернами, чтобы наказать за импорт испанского вина. И я подумал, что, возможно, это некоторые совсем уж озлобленные решили пойти еще дальше и что хватит одного Тая для охраны. И действительно, больше ничего не происходило — вплоть до вчерашней драмы… И не считая налоговой ревизии… Как говорится, одна боль гонит другую…

Доминик рассмеялась.

— Это обычно говорят о любви.

Шутка на минуту разрядила атмосферу, пока они пробовали безалкогольный нектар. Теперь уже президент клуба спросил у них:

— Откуда вы узнали, что в Вильгранде появились налоговые инспекторы?

Доминик ответила:

— Был анонимный телефонный звонок.

Малитран покачал головой.

— Финансовая ревизия также начата по анонимному письму.

Они снова замолчали, погрузившись в размышления. Кто? С какой целью? Связаны ли с этой ревизией самоубийство казначея клуба и покушение на его президента? Или речь идет о редком совпадении… Может быть, Виктор Пере пустил себе пулю в лоб по какой-то совершенно иной, неизвестной причине? И целью покушения был крупный владелец виноградников, а не спортивный деятель? Вопросы, которые пока оставались без ответа. Франсуа вынул из кармана снимок официальной трибуны, сделанный в конце матча против команды Сошо.

— Несмотря на победу, которая гарантировала команде участие в европейском кубке, у вас тут довольно удрученный вид.

Малитран бросил взгляд на фотографию.

— Это еще один повод для расстройства. Нужно укреплять команду. И именно в этот момент наш мэр-депутат объявил мне, что субсидии клуба не будут увеличены, чтобы не повышать местные налоги.

Доминик не проявила сочувствия.

— Это все?.. А не упрекал он вас также в тех упущениях, которые обнаружила налоговая инспекция? Это объяснило бы, почему у него на фотографии такой же сердитый вид, как у вас.

Президент покраснел.

— Не говорите мне, что вы знакомы с заключением финансовых органов. Даже я его еще не получил.

Франсуа поспешил ответить.

— Нам известно только то, что согласился мне сообщить месье Жомгард.

Малитран повернулся к нему как ужаленный.

— Он сделал заявление, несмотря на то что мы договорились подождать до завтрашнего вечера и выступить совместно?

Доминик подлила масла в огонь.

— Учитывая его должность, было бы удивительно, если бы он проявил такой дух солидарности.

Досадуя на молодую женщину, которая так настойчиво била в одну точку, Франсуа в то же время не мог не восхищаться ее упорством в стремлении высветить роль каждого участника назревающего скандала. Президент клуба, впрочем, оценил ее по достоинству. В этом обмене ударами спортивный хроникер журнала «Баллон д'ор» казался скорее любителем.

— И какую же позицию может он занять, мадемуазель, если уж вы знаете все?

В теннисе засчитали бы очко. Неотразимый удар.

— Учитывая тот факт, что он и весь муниципальный совет были не в курсе всех этих дел, они снимут с себя всякую ответственность за те промахи, которые могли быть допущены.

Она рассуждала вслух. Но именно таков был смысл заявления Жомгарда. Франсуа понял теперь, что мэр-депутат использовал его в качестве «почтового ящика». Тот хорошо знал, что Рошан после их беседы попытается встретиться с Малитраном. Последний сразу же отреагировал.

— Если я правильно понял, он будет первым, кто потребует головы виновных…

Телефонный звонок заставил их вздрогнуть. Полный чувства горечи хозяин Луветьера раздраженно снял трубку.

— Да, Тай…

Он протянул трубку Доминик,

— Это вас.

Впервые Доминик Патти показалась немного растерянной.

— Но… Никто не знает, где я.

— Там сказали твердо: «Позовите мадемуазель Патти».

Она взяла трубку.

— Алло…

Голос на другом конце провода явно поразил ее и взволновал. Она прикрыла трубку рукой.

— Это тот самый тип, который звонил мне уже дважды.

Видимо, он приказал ей что-то сделать, так как она ответила:

— Хорошо.

Доминик нажала на аппарате кнопку, сделав беседу слышной для всех. Слова незнакомца разнеслись над бассейном, над всем этим райским уголком Луветьера. То был монолог, заглушивший кузнечиков. Рот собеседник, конечно, закрыл чулком или шарфом, чтобы исказить голос.

— Президент Малитран, мы могли бы, разумеется, передать нашу информацию для всей прессы… Визит мадемуазель Патти и месье Рошана — лишь пример того шума в печати, который мы способны поднять.

Франсуа снова испытал неприятное ощущение, будто его используют для каких-то целей, и спросил:

— Как вы узнали, что можете найти нас здесь?

В трубке раздался короткий смешок.

— Я мог бы спросить мадемуазель Патти вчера утром, когда она пришла брать интервью у вас дома. Или вечером, когда вы встретились на террасе пивной «Эсперанс».

Доминик возмущенно воскликнула:

— Черт возьми! По какому праву вы следите за мной? И кто вы такой? Трус, который боится открыть свое лицо?

Ее собеседник не смутился.

— Только не провоцируйте меня!.. И вы должны быть благодарны, что мы выбрали вас из всех ваших коллег. Иные много бы дали, чтобы оказаться на вашем месте.

В этом разговоре с призраком было что-то сюрреалистическое. Молодая женщина взглянула на Малитрана. Настала его очередь вмешаться в беседу. Он решился.

— Чего вы хотите от меня? Если речь идет о шантаже…

Голос сухо оборвал его:

— Твои деньги?.. Нам на них наплевать!

Хозяин Луветьера всегда был мужественным человеком. И сейчас он не проявил никакого замешательства.

— Я знаю… Вы предпочитаете добраться до моей шкуры.

Ответа не последовало. Доминик едва слышно прошептала:

— «Мы», «сказать»… Он с кем-то советуется.

Голос невидимки прозвучал снова.

— Что касается вашей тачки… это была ошибка.

— Спасибо, что вы это признали, — иронически заметил Малитран. — А если это вы подтолкнули бедного Пере к самоубийству, то должны также извиниться перед ним.

«Фантому предлагают извиниться перед трупом, который лежит в морге с пулей в голове, — подумал Франсуа. — Словно в пьесе Ионеско…»

Незнакомец нетерпеливо воскликнул:

— Хватит болтать!.. На пресс-конференции, которая намечается после похорон, вы подадите в отставку. Или же мы выложим все карты на стол. И не в узком кругу. И тогда, поверьте мне, налоговая инспекция, ваши коллеги и даже ваша паства не позволят себя морочить… Они вас распнут. Меня удивит, если вам позволят опять опустить свой зад на трибуне стадиона не в качестве простого зрителя. Не говоря уж о риске сесть в тюрьму.

Кровь отхлынула от лица Пьера Малитрана.

— Вы меня не запугаете.

То, что он боялся каких-то разоблачений, не вызывало сомнения. В противном случае он бы воскликнул: «Валяйте! Пожалуйста!» И пригрозил бы привлечь своих преследователей к суду. Ничего подобного не произошло, но Франсуа почувствовал, что, даже припертый к стене, Малитран будет биться до последнего патрона. Человек, который своими руками сколотил целую региональную империю, никогда не уступит под принуждением.

Особенно если ему грозят отлучением от мира футбола, которому он ревностно служил. Их невидимый собеседник также, очевидно, ощутил эту решимость, ибо выложил новое свидетельство своей глубокой осведомленности о каких-то секретах.

— Мы не против семейного спокойствия… Но вы нас вынуждаете… Париж, шестнадцатый округ… Улица Поля Валери, дом три… Паула.

Последняя часть этого послания явно предназначалась для двух журналистов. На другом конце провода повесили трубку. Раздался протяжный гудок — такой же, какой сопровождает обычно электрокардиограмму в полицейских фильмах. Звуковой сигнал, показывающий, что больше не остается никаких надежд. Хозяин Луветьера принялся глотать свой напиток, словно его замучила вдруг жажда. Доминик положила трубку, пытаясь освободиться от наваждения.

Они снова с облегчением услышали непрерывный стрекот кузнечиков. Этот хор прогнал голос, который прозвучал, словно пророчество злого духа, предвещающего беду. Разговор лицом к лицу не смог бы создать такого представления о могуществе собеседника. Но, окунувшись в атмосферу привычных звуков, владелец Луветьера вновь обрел уверенность в себе.

— Если бы это было нужно для блага клуба, я немедленно оставил бы бразды правления. Хотя бы потому, что я позволил совершиться некоторым незаконным действиям. Но в оправдание хочу сказать, что они были неизбежны в той обстановке, которая сложилась в нашем виде спорта, когда многие профессиональные игроки считают, что сумма в чеке важнее радости победы… И мы не одни в таком положении… Сначала это произошло в теннисе. Затем последовал велоспорт. Вы это знаете лучше, чем кто-либо другой, Рошан… Французский футбол, связанный путами действующего закона, вынужден приспосабливаться к обстоятельствам.

Доминик прервала эту оправдательную речь.

— Кто-нибудь рвется на ваш пост?.. Есть ли такой человек, который не стал бы сомневаться в выборе средств?

Президент клуба театрально воздел руки к небу. На секунду он стал тем улыбчивым спортивным деятелем, каким его всегда знал Франсуа.

— Я мог бы назвать вам с полдюжины кандидатов… Но, между нами, их больше волнуют почести, чем проблемы…

Став серьезным, он добавил:

— Но убивать ради этого? Они бы побоялись…

Доминик не успокоилась.

— Все это очень смахивает на попытку сместить вас с поста.

Он согласился:

— Похоже на то. Что-то вроде предложения о покупке клуба… Но с какой целью… Мы не являемся предприятием, имущество которого можно было бы распродать потом по частям. Мы продолжаем еще платить за наши сооружения. Впрочем, они и не могут служить никому, кроме Вильгранда… У нас есть только игроки…

Франсуа тут же отреагировал на эти слова.

— Вот именно… представьте себе, что кто-то воспользуется созданной им обстановкой, чтобы добиться избрания на ваше место с единственной целью: уступить лучших игроков команды тем, кто больше даст. Если учесть, сколько вы заплатили за Гамбору, Кальмена, Лафану и особенно Эдинсона, их продажа сегодня могла бы принести изрядный куш.

Малитран отнесся к такому предположению скептически.

— На эти деньги сразу бы наложили руку кредиторы клуба. Если только кто-то не собирается получить взятку, а потом смотать удочки…

Доминик также высказала сомнение:

— Устроить аварию со смертельным исходом, подтолкнуть человека к самоубийству ради простою мошенничества… Нет… Не верится. Насколько я знаю, такие рыцари наживы — не убийцы. Это не вязалось бы с той респектабельностью, которой требует их профессия.

Франсуа с усмешкой выслушал столь аморальную похвалу сословию аферистов, но сомнения не рассеялись.

— Значит, мы снова возвращаемся к исходному пункту.

Он удивился гневной реакции своей помощницы.

— Как бы то ни было, я не потерплю, чтобы кто-то пытался манипулировать мной, используя мою профессию!.. Эти типы протянули нам только конец веревочки — ровно столько, чтобы подразнить нас…

С горящими глазами, уперев кулаки в бока, она была великолепна в своем восточном наряде. Гневное выражение лица очень шло ей.

— Конечно, нам было бы выгодно с профессиональной точки зрения сразу же использовать обрывки той информации, которые у нас есть…

И, обращаясь к владельцу Луветьера, добавила:

— Но они хотят, чтобы мы плясали под их дудку… Поэтому я не стану действовать таким образом… Во всяком случае, до тех пор, пока не узнаю всех обстоятельств этого дела.

Хотя Франсуа был согласен с ней, он заметил:

— Допустим, мы повременим, чтобы узнать побольше, и завтра президент клуба не пойдет им навстречу… Но они смогут найти немало внимающих ушей у наших коллег. Некоторые согласились бы чистить этим субъектам сапоги, лишь бы узнать побольше…

Малитран принял решение.

— Хорошо. Надо их опередить. Если я на пресс-конференции достоверно обрисую финансовое положение клуба и допущенные нарушения, то лишу их возможности шантажа.

«От него потребуется немало мужества, — подумал Франсуа, — чтобы публично критиковать себя». Он предостерег Малитрана.

— Руководящий комитет может сразу же избавиться от вас, и эти типы добьются того, чего хотели.

Несмотря на сложную ситуацию, президент клуба сказал так, словно она веселила его:

— Возможно, у меня кресло с катапультой… Но, когда все увидят эту трясину, мало найдется охотников лезть в нее, взяв рычаги правления в свои руки. Я их знаю… Что касается тех, кто прячется за кулисами, то я уверен: они хотели бы все спустить на тормозах, потихонечку, не делая шума… Я ухожу в отставку по состоянию здоровья… Меня заменяют, проливая крокодиловы слезы… Клуб пойдет с шапкой по кругу, чтобы заплатить штрафы налоговым органам… Ответственность с меня снимут, придумав какую-нибудь уловку, и следствие прекратится ввиду кончины виновного, то есть этого бедного Пере… Дело в шляпе! В мое кресло сядет другой человек… Единственная вещь, которая мне непонятна, — цель всей этой затеи.

Нарисованная картина, кажется, удовлетворила Доминик.

— Я согласна. Они просчитаются. Пусть будет, как вы решили. Они дали вам срок до завтрашнего дня, после обеда. Если Франсуа не возражает, до этого мы ничего не станем публиковать.

Рошан кивнул. Его спутница встала.

— Договорились. У нас есть теперь чем заняться. Мы будем присутствовать на пресс-конференции.

Они собирались уже уходить, когда с ее губ слетел последний вопрос.

— Кто такая Паула?

Уверенность, вновь обретенная президентом клуба, сменилась замешательством.

— Одна молодая особа…

Он усмехнулся, пытаясь скрыть свое смущение.

— Это довольно трудно объяснить даме. Ну, скажем так… После крупных матчей люди хотят расслабиться… Паула приезжала из Парижа, чтобы участвовать в наших небольших праздниках.

Доминик подытожила жестко.

— Словом, это шлюха?

Пристыженный Малитран вздохнул.

— Можно ее назвать и так.

Доминик протянула сложенный вдвое листок бумаги швейцару, дежурящему в вестибюле четырехзвездного отеля. Цербер в униформе ловко спрятал вложенную внутрь купюру в пятьсот франков, прежде чем взглянуть на короткий перечень дат, предложенный его вниманию. Он с удивлением поднял голову.

— Здесь отмечены только вечера после футбольных матчей чемпионата… Я их запомнил не потому, что футбол меня очень интересует. Мне больше нравится теннис… Но в эти дни все номера бывают заняты… Разумеется, сливки общества… У рядовых болельщиков нет денег, чтобы позволить себе остановиться в таком роскошном отеле, как наш. Они размещаются в гостиницах сети «Прима-вера». Там недорого, а обслуживают вполне прилично… Но я предполагаю, вы хотите меня спросить о чем-то другом?

Доминик улыбнулась ему так, словно это само собой разумелось и они уже обо всем договорились.

— Действительно. Я хотела бы знать, останавливалась ли здесь в эти дни мадам Паула Стайнер.

Швейцар с беспокойством взглянул на нее.

— Надеюсь, это не связано с каким-нибудь рогоносцем?.. Наша администрация никогда не свидетельствует по поводу амурных дел.

Ее тон стал еще более дружеским.

— Не беспокойтесь. Я не частный детектив, а журналистка. Это значит, что я никогда не указываю источник моей информации: закон защищает наши профессиональные секреты.

После пряника она решила показать ему кнут.

— Но если кто-то с нами нелюбезен, то мы можем написать не очень приятные вещи… Например, о приеме, обслуживании, санитарном состоянии. Всегда можно найти какие-то изъяны…

Швейцар обратил это в шутку.

— Ну, вы, кажется, на это не способны. Она посмотрела ему прямо в глаза.

— О, конечно, нет.

Но он прочитал в се взгляде, что она это сделает, если будет нужно. И, повернувшись к экрану монитора, стал вызывать даты бронирования номеров.

— Так… Стайнер… Стайнер… Мадам Паула Стайнер…

Имя этой девушки по вызову было нетрудно узнать из списка телефонных абонентов дома номер 3 по улице Поля Валери в Париже.

— А, вот…

Швейцар ставил в предъявленном ему перечне дат крестики каждый раз, когда находил ее имя.

— Скажите… Эта дама — поклонница футбольной команды Вильгранда?

Еще одна мысль пришла в голову Доминик.

— Я хотела бы знать, кто оплачивал ее счета.

Она пододвинула еще один банковский билет швейцару, подумав про себя: «Раз нужно, никуда не денешься, моя дорогая. Даже если придется сесть на хлеб и воду, пока расследование не окупится». Купюра последовала той же дорогой, что и предыдущая.

— Подождите.

Мужчина поднялся и отошел на минуту к другому компьютеру. Вскоре он вернулся.

— Платили из футбольного клуба… А точнее — этот бедный господин Пере… Вы знаете, я хочу вам сделать подарок: каждый раз это был ужин с шампанским и завтрак на двоих…

Чувствуя намек, Доминик, вздохнув, достала третью купюру.

— Вы считаете, что он и она?..

Пятьсот франков исчезли в одном из карманов сиреневой униформы.

— Нет. Я видел фотографию этого деятеля в «Миди либр» после его трагической кончины. Мы никогда не имели чести принимать его здесь.

Доминик задумалась.

— Однако ваш отель — не дом свиданий, где люди встречаются тайно.

Человек с золотыми ключами казался оскорбленным тем, что «четыре звездочки» Вильгранда могут быть заподозрены в поощрении распущенности.

— Вы правы. Я не отрицаю, что мы принимали у себя любовников. Но они приезжали вместе.

Доминик почувствовала, что она нащупывает ответ.

— Значит, всякий раз… эта Паула Стайнер проводила ночь с кем-то, у кого уже был номер в отеле?

Швейцар кивнул.

— Выходит, так…

Он захлопал глазами, как стыдливая девица.

— Но не спрашивайте больше ничего. После того, как клиент поднимается к себе, я не знаю, кто чем занимается.

Белый шлагбаум преграждает въезд в парк Вильгранда — богатый квартал красивых вилл, которые возвышаются посреди английского газона, похожего на площадку для игры в гольф. Франсуа притормозил. Сторож, просунув голову в окошечко своей будки, спросил:

— Вы к кому?

— К месье Эдинсону… Меня зовут Франсуа Рошан.

Две немецкие овчарки с блестящими клыками зевнули, потягиваясь.

Не сводя глаз с машины (ему было приказано не доверять никому), сторож снял трубку внутреннего телефона и сообщил имя посетителя. Получив одобрительный ответ, он объяснил дорогу с массой подробностей: нужно, чтобы гость не заблудился, но присутствие двух псов служило вместе с тем предостережением, чтобы он не вздумал уклониться от своего маршрута.

Англичанин-нападающий ждал на пороге своего дома.

Все здесь свидетельствовало об успехе и больших деньгах. В гараже с поднятыми автоматическими воротами виднелся красный «феррари». На садовое кресло-качалку было накинуто дорогое покрывало. Сквозь широкое окно с полосатыми шторами была видна мебель известного итальянского дизайнера. Повсюду красовались вазоны с цветами. Двое красивых детей плескались в бассейне, подбадривая друг друга на каком-то англофранцузском диалекте. Молодая женщина, типичная англичанка, словно сошедшая со страниц рекламного проспекта мыла и духов, надев перчатки, подрезала розы.

— У вас очень красивый дом.

Эдинсон ответил так, словно совершил какой-то проступок и нужно извиняться.

— Мне очень жаль. Вы никогда тут не были… Здесь очень хорошо. Может быть, нас слишком охраняют. Но нужна безопасность. Особенно для ребят…

Он хорошо говорил по-французски, но с сильным акцентом.

— И, кроме того… Нет всяких посетителей, журналистов…

Они оба дружески рассмеялись: надо понимать шутки. С той же непринужденностью англичанин спросил:

— Вы хотите посмотреть, как я живу?

Франсуа решил идти прямо к цели.

— Нет. Я приехал, чтобы задать вам один вопрос, на который, быть может, вы не захотите ответить.

Эдинсон усмехнулся.

— Вы так говорите, что будет не очень честно, если я уклонюсь от ответа.

— Скажите, вы не получали в последние месяцы предложений от какого-нибудь клуба — конкурента спортивной ассоциации Вильгранда?

Бывший игрок команды «Манчестер юнайтед», купленный за баснословную цену Вильграндом, сразу стал серьезным.

— У нас все время бывают контакты с посредниками, которые ищут игроков… Мой договор кончается через год. Они хотят заранее застолбить такую возможность… Но, с одной стороны, клуб решил меня оставить, а с другой…

Он повел вокруг рукой, показывая картину своего семейного благополучия.

— Мы здесь чувствуем себя хорошо. Дети ходят в лицей, и перемена места плохо бы сказалась на них. Даю вам слово, что мне никто не делал какого-то определенного предложения, а я оставлял без внимания разные намеки.

Озабоченный вид собеседника обеспокоил Эдинсона.

— Я думаю, вам будет интересно узнать, что я был бы готов снова подписать обеими руками договор с клубом Вильгранда… Наша беседа не связана с самоубийством Виктора Пере?

Рошан ответил откровенно:

— Во всяком случае, частично и с тем, чтобы прояснить его. Я был с ним достаточно знаком, чтобы сказать: если бы удалось переманить часть его команды, он бы это плохо перенес.

Боб Эдинсон кивнул.

— Согласен. В команде не все говорят друг другу. Но многое можно почувствовать в раздевалках. Хотя бы уже потому, что наниматели используют имена одних из нас, чтобы сбить претензии других. Но наша команда держит очень высокий уровень благодаря своей сплоченности и взаимопониманию. Не мне вам рассказывать, что победа в европейском первенстве или даже просто участие в финале повышает на рынке цену каждого участника. Поэтому, если не считать Ди Лоро, который пока еще не нашел себя в команде — но мы сделаем все, чтобы он добился этого, — я не знаю, кто из игроков клуба прислушался бы к сиренам, напевающим, что в другом месте ему было бы лучше. И об этом знают в «Ювентусе» или «Реале». И те, кто всегда кружит вокруг команд, чтобы сорвать куш, оставляют нас в покое.

Франсуа сделал для себя вывод: «Шантажистов интересует не команда. Но что же тогда или кто?..» Он поблагодарил англичанина, отказавшись выпить предложенный бокал вина.

— Для меня слишком рано, Боб. В другой раз, если вы меня пригласите.

Уезжая, Франсуа слышал смех детей, нырявших в бассейн вместе с отцом. Когда он трогался с места, то смог еще раз увидеть молодую женщину в купальнике, присоединившуюся к своей семье. Ему редко доводилось так остро чувствовать, сколь хрупким может быть счастье.

На всех колокольнях Вильгранда прозвучали двенадцать полуденных ударов. Звуки следовали друг за другом с едва заметным запаздыванием, словно музыкальный канон, в котором каждая партия воспроизводит тему предыдущей и продолжает звучать без перерыва.

Отработав утреннюю смену, обслуживающий персонал отеля покидал здание через служебный выход. Доминик давно уже дожидалась пересменки. Ей повезло. В тот момент, когда один из служащих входил в здание, его окликнул уходивший коллега.

— Пьеро! Скажи, что ты поставишь в сетке билета в следующий раз на Монпелье: крестик или ноль?

Тот взвесил «за» и «против».

— Надо подумать… Они хорошо сыграли против Ниццы. Но в игре с Монако выглядели просто как решето… Ты же знаешь: когда играли в Лионе, в команде начались споры. Результат: поражение от Осера. Поэтому делай, как тебе самому кажется лучше.

После этого совета, который ни к чему не обязывал, эксперт исчез внутри здания. Доминик пошла следом за поклонником спортивного лото, оставшимся ни с чем. Это был очень молодой человек, несомненно, только что вылупившийся из гостиничного лицея. Их нанимают на ограниченный срок, что позволяет крупным гостиницам и ресторанам экономить на издержках, выплачивая минимальную зарплату и делая незначительные социальные взносы — меньше тех, которые следует отчислять при нормальном найме. В результате у человека, путешествующего по Франции, складывается впечатление, что непонятная эпидемия косит служащих гостиниц в цветущем возрасте, как раз перед достижением ими совершеннолетия.

Доминик подошла к юнцу, еще не достигшему того критического порога, за которым его ждет армия безработных, ибо, став взрослым, он не сможет уже приносить хозяевам финансовой выгоды.

— Сегодня мне повезло… Вы как раз тот, кто мне нужен.

Парень неправильно понял ее намерения.

— Сколько ты берешь?

Доминик рассмеялась.

— Поостынь немного! Я не работаю на панели и не собираюсь тебя «снять».

Она достала карточку прессы.

— Я только что слышала, как ты говорил о футболе…

Заинтригованный и гордый тем, что разговаривает с такой красивой особой на глазах своих товарищей, которые расходились, бросая на него завистливые взгляды, временный служитель отеля покраснел до ушей.

— Извините. Но у вас на лице не написано, что вы журналистка.

Чтобы тот почувствовал себя увереннее, Доминик решила разыграть из себя робкую девицу.

— О, я такая же начинающая, как ты. Я не сразу решилась к тебе подойти. Но я подумала, что молодые должны помогать друг другу.

Он был польщен тем, что привлекательная девушка просит у него помощи.

— Если я смогу быть вам полезным…

Она предложила дружеским тоном:

— Что мы здесь торчим? Можешь называть меня на «ты». Меня зовут Доминик.

Рисуя в своем воображении соблазнительные картины, он пошел рядом с ней.

— Меня зовут Морис.

— Вот что я тебе скажу, Морис… Мой главный редактор поручил мне написать статью о настроениях в Вильгранде перед крупными матчами… Но для меня футбол — темный лес… В общем — катастрофа. Ведь если ему не понравится, меня могут выставить за дверь.

Она лгала с бесподобной легкостью, используя молодежный жаргон, чтобы стать с ним на одну ногу. С дурнушкой этот юнец проявил бы больше осмотрительности, он мог бы заподозрить, что из него просто хотят что-то вытянуть. Но при виде стройной фигуры девушки, затянутой в джинсы, он совершенно потерял голову.

— Я не пропускаю ни одной игры нашего клуба… Вечерами я свободен, мне повезло: я обслуживаю во время завтраков. И даже выезжаю с командой, когда она играет не очень далеко. Тогда приходится не дрыхнуть ночами. Тебе повезло, я могу описать всю обстановку.

Доминик мысленно усмехнулась: «Ты попала в самую точку, милочка». Она взглянула на него с признательностью.

— Спасибо, Морис. С меня причитается.

Она увлекла его к террасе небольшого кафе. Он был в восторге, что беседует с этой красавицей, и только жалел, что его не видят здесь приятели. С самодовольным видом он заказал официанту две кружки пива и спросил:

— С чего начнем?

Доминик сделала вид, что колеблется.

— Не знаю… Ну, если ты работаешь в отеле, начнем с него. Может быть, есть детали, которые тебе приходят на память, люди, приезжающие в эти дни…

Морис принял важный вид.

— О, можешь мне поверить: я помню все.

Доминик наивно распахнула глаза.

— Например?

Он расправил грудь.

— Когда в Вильгранде проходит чемпионат или кубковая встреча, судья всегда останавливается у нас. И всегда в одном и том же номере — пятнадцатом…

Она завистливо заметила:

— Значит, ты можешь побеседовать с ними, когда приносишь кофе с молоком и рогалики.

Служитель гостиницы, приставленный к завтракам, прыснул в свое пиво. Доминик прикинулась удивленной.

— Что я сказала такого смешного?

Морис посмотрел по сторонам, словно стремясь убедиться, что никто не подслушивает.

— Я мог бы тебе рассказать хорошенькую историю.

Она решила спровоцировать его, чтобы припереть к стенке.

— А, ты набиваешь себе цену!

Он отреагировал так, как она и ожидала.

— Да нет… Послушай… Бывает, что я и не вижу этих типов… И утром их постель даже не разобрана.

Доминик внутренне ликовала.

— Но они же не спят на футбольном поле?

Охваченный последним приступом осторожности, служащий гостиницы потребовал залог.

— Мы сможем снова увидеться?.. Можно бы пойти в дискотеку.

Она многообещающе взглянула на него.

— Почему бы и нет? Но мне сперва надо написать статью. Боюсь, что это займет у меня кое-какое время. Жаль… Ты мне кажешься симпатичным.

Морис уже представил себе, как танцует ламбаду с этой фифочкой в свете многоцветных огней под завистливыми взглядами окружающих. Боясь лишиться такого триумфа, он совсем забылся и сказал:

— Это не всегда бывает… Но если случается, то они пасутся в соседнем номере… шестнадцатом. Когда я приношу поднос, они прячутся в ванной, но я все равно знаю, кто там.

Позволив ему положить свою потную ладонь ей на бедро, Доминик подумала: «Ты хорошенькая дрянь, милочка». Она сыграла роль защитницы греха.

— Что тут такого… Футбольный судья тоже имеет право воспользоваться поездкой, чтобы тайно встретиться со своей подружкой… Разве ты не сделал бы то же самое, если бы был женат и встречался с кем-нибудь?

Охваченный страстью простофиля совсем забыл о том, что сильно подпортит себе карьеру, если источник разоблачений станет известен.

— Конечно… Но забавнее всего то, что они развлекаются с одной и той же… Это красивая брюнетка, которая объявляется здесь каждый раз, когда проходит игра.

Капитан команды Мишель Дебе жил в просторной квартире с террасой на последнем этаже одного из новых зданий верхнего города. Целая стена в гостиной была увешана фотографиями, напоминавшими о жарких футбольных сражениях. Но, разговаривая с Франсуа, футболист нисколько не походил на бойца, убежденного в том, что лучшая защита — это нападение.

— Поскольку ты уже в курсе, я не буду тебе рассказывать сказки. Налоговая инспекция занимается моими счетами. Не повезло! Согласен, я был неосторожен. Но, черт возьми, разве ты отказался бы, если бы тебе предложили деньги, которые никто бы не видел и ничего бы о них не знал?.. В противном случае налоги съели бы три четверти заработка.

Рошан предпочел ничего не ответить. Что касается морали, то он чувствовал себя человеком старых взглядов, полагая, что воровать у государства так же предосудительно, как просто воровать. Почувствовав его сдержанность, Дебе стал жаловаться.

— Я хорошо полил потом мою футболку из-за этих денег… И, кроме того, все на свете так делают!.. Посмотри-ка, сколько налоговых инспекторов становятся потом финансовыми советниками. Сперва они преследуют людей, а затем советуют, как можно выкрутиться. Я, например, мог бы принять гражданство Монако, как сделал один чемпион по теннису… Или Швейцарии, как некоторые гонщики «Формулы-1»… Или, по крайней мере, мог бы платить налоги где-нибудь на островах Карибского моря. Кажется, так часто делают в гольфе. И на все это люда состоятельные смотрят одобрительно. Это те, кто сами достаточно хитры, чтобы даже содержание своего бассейна относить на счет профессиональных расходов… Но футбол — спорт простонародный, детки богатых здесь никогда не становятся звездами. Мы не знаем всех фокусов, при помощи которых можно спрятать свои доходы. И мы не любимчики таких знатоков. Поэтому нас ловят, как мальчишек.

Он горько усмехнулся.

— Мне казалось забавным водить налоговые органы за нос. И выгодным. Все представлялось очень легким. И в порядке вещей… Казначей клуба предложил мне частично получать плату из «черной» кассы, которая специально была создана для этого. Он говорил об этом так, словно речь шла о вполне легальном деле. Я сказал: «Идет!»

Остановить Дебе было невозможно. Ему надо было излить душу.

— А теперь с меня снимут шкуру, и Пере ничего не сможет поделать. Не говоря уж о том, что все это будет расписано в ваших газетенках и мы предстанем в хорошеньком виде перед болельщиками — теми, кто готов все отдать, чтобы добыть место на трибунах.

Франсуа стало даже жаль его.

— Об этом надо было раньше думать. Но не переживай так. Они настолько влюблены в вас, футбольных звезд, что найдут оправдание. Виновным снова окажется правительство, которое слишком усиливает налоговый пресс. Даже если дело окажется в суде, бьюсь об заклад, что они соберутся у дверей для того, чтобы не освистывать тебя, а просить автограф.

Немного успокоившись, капитан клуба предложил выпить стаканчик. Рошан не испытывал никакого желания пить с ним за избавление от всех его невзгод, учитывая их характер. Но он признал, что у того были смягчающие обстоятельства.

— Я допускаю, что ты в какой-то мере был вынужден совершить ошибку, как говорят в футболе. Что касается выпивки, то мне сейчас не хочется. Но я прошу тебя ответить еще на один вопрос.

Идол футбольных поклонников Вильгранда пожал плечами.

— Наверняка это будет не последний, на который мне еще придется отвечать.

Франсуа видел, что Дебе отнюдь не считал себя по-настоящему виновным. Он лишь подражал своим товарищам по всей Франции, где обмануть налоговые службы — все равно что совершить подвиг. Рошан вспомнил рассказ своего отца, скромного и честного провинциального судьи:

«Во времена оккупации коммерсанты стали торговать без накладных, на „черном рынке“, что позволяло сбывать товары, которые иначе были бы реквизированы бошами. Это стало патриотическим актом. А потом, войдя во вкус, они продолжали делать то же самое в погоне за прибылью, словно позабыв, что Франция уже свободна. Таким образом, несмотря на самые лучшие намерения вначале, мораль оказалась подорванной. И теперь ее можно защитить лишь страхом наказания».

— Скажи: никто не пытался тебя шантажировать, угрожая разоблачить получение скрытой оплаты?

Капитан футбольной команды, казалось, был ошеломлен.

— Честное слово, ты словно в воду глядел… Действительно, несколько недель назад мне звонил какой-то тип. Он знал почти с точностью до сантима, сколько я получил из рук в руки.

— А что он просил в качестве платы за молчание?

— Ничего. Он мне только дал один совет… Он был в курсе предложения, сделанного тогда мне клубом «Флорентина», хотя я никому не говорил об этом, даже своей жене. И он рекомендовал не соглашаться, а остаться в команде Вильгранда. В противном случае, мол, мои неправильные декларации о доходах будут выставлены на всеобщее обозрение… Я даже подумал сперва, что это трюк Виктора Пере… Угроза выложить мои секреты была лучшим средством привязать меня к Вильгранду… Но потом я подумал, что он потерял бы в таком случае еще больше, чем я. Если только он не хотел меня лишь попугать. Во всяком случае, теперь он мертв.

«Да, — подумал Франсуа, — и это не его дух дал о себе знать в Луветьере».

Доминик закурила и набрала номер Паулы Стайнер. Тусклый свет проникал в окно квартиры. Из просторной гостиной, обставленной в соответствии с ее фантазией разношерстной мебелью, узкая лестница вела в крохотную каморку, служившую спальней.

На другом конце провода раздался звонок.

Легкий щелчок сообщил, что включился автоответчик. Зазвучал мягкий голос, похожий на голос дикторши аэропорта, приглашающий улететь куда-нибудь в страну вашей мечты.

— Меня сейчас нет дома. Но вы можете оставить ваши координаты. Я свяжусь с вами, когда вернусь. Вы можете говорить после короткого гудка.

Доминик ответила:

— Мой номер 66-12-24-12… Наберите код города — 16… Жду вашего звонка.

Где-то в XVI округе Парижа, в доме номер три по улице Поля Валери, автоматически заработал магнитофон, соединенный с электронной «таблеткой», помещенной в трубке телефонного аппарата Паулы Стайнер…

Сигарета «Мальборо» не успела сгореть и наполовину, как раздался телефонный звонок. Доминик сняла трубку.

Вкрадчивый голос, обещающий бездну блаженства, прошептал:

— Добрый день. Говорит Паула Стайнер… Я слушаю вас.

Контакт был установлен. Колечко дыма поднялось к потолку.

— Меня зовут Доминик. Завтра я буду в Париже. Мы не могли бы встретиться?

Паула мелодично рассмеялась.

— Обычно такого рода предложения мне делают мужчины.

Журналистка не стала выводить ее из заблуждения относительно своих намерений.

— У вас есть что-то против женщин?

Девушка по вызову, говоря все более веселым тоном, успокоила ее:

— Ничего, моя дорогая, если они принимают те же самые финансовые условия, что и мужчины. Я люблю перемены. Но, прежде чем мы договоримся о встрече, я хотела бы знать имя человека, которому пришла в голову такая хорошая идея — соединить нас.

У Доминик уже был готовый ответ.

— Вы, конечно заметили, что у меня код города Вильгранда. Разрешите мне ничего не говорить больше по телефону из соображений конфиденциальности.

Паула Стайнер согласилась.

— Понимаю. Впрочем, ваших объяснений вполне достаточно. Если вам подходит, давайте встретимся в восемнадцать часов по адресу: улица Шале, дом семь. Там есть отдельный вход с улицы Ранлаг.

— Какой этаж?

— Это частный особняк… Вы увидите, очень приветливый.

…В подвале дома, расположенного в одном из богатых кварталов Парижа, лента на магнитофоне остановилась, как только положили трубку.

Кольца света выхватывали из темноты пятна цветущей зелени, которая окрашивалась в ядовитые тона на фоне ночного сада.

Несмотря на теплый воздух, Карло Авола чувствовал озноб, сидя на стуле в ярком свете напротив «крестного отца», который откинулся в кресле, погруженном в темноту.

С террасы старого монастыря, превращенного в неприступную крепость, можно было различить руины античного театра Таормины, за ним — гигантскую массу Этны, а чуть повернув голову, увидеть поверхность Ионического моря, где светились сигнальные огни и иллюминаторы корабля, который, выйдя из Мессинского пролива, удалялся в море.

Посетитель старался не глядеть в сторону стоящих по четырем углам мафиози с автоматами «узи» на ремне, в черных костюмах с черными галстуками, черных шляпах и ботинках — точно так же их изображают в кино. Чтобы успокоиться, он следил за большим лайнером, который маячил вдали как символ веселья и беззаботности, но таял, постепенно уменьшаясь, словно шагреневая кожа, пока совсем не исчез в темноте, оставив у Карло Аволы неприятное ощущение, будто он остался один на враждебном берегу.

— Мы допустили ошибки, дон Джузеппе. Но я приложу все силы, чтобы их исправить.

В этом угодливом человеке было трудно узнать одного из самых блестящих в западном мире постановщиков всемирно известных спектаклей. Кто не видел на фронтонах крупнейших концертных залов Нью-Йорка, Лондона или Парижа неоновых надписей: «Карло Авола представляет…», сопровождаемых названием прославленной драматической или балетной труппы, популярного театра музыкальной комедии, рок-группы с миллионами поклонников, балета на льду или именем эстрадного певца в ореоле его золотых дисков?

Но здесь, в темноте сицилийской ночи, куда делись его пылкая общительность и горячность? Куда исчез в присутствии могущественной тени тот уверенный в себе шестидесятилетний делец, чье бронзовое во все времена года, изрезанное морщинами лицо и бархатный взгляд так волновали, несмотря на невысокий рост, залысину и легкую возрастную полноту, многие прекрасные создания, которые могут явиться простым смертным только в грезах.

— Мой дорогой Карло, ты должен добиться успеха. Я много сделал для тебя. Поэтому не надо меня разочаровывать. Операция с клубом Вильгранда должна послужить нам образцом. Футбол может стать прекрасной «крышей» для решения кое-каких наших текущих финансовых проблем. Он окружен любовью широкой публики и потому пользуется защитой политиканов, которые знают, что болельщик — это еще и избиратель. А потому они плохо относятся к проверкам налоговых служб, чернящим его образ. И та ревизия, которую мы спровоцировали, послужит предупреждением. Добавлю только, что после падения Берлинской стены крупные команды бывших социалистических республик также окажутся в лоне капитализма. Для нас откроется более широкое поле деятельности. Конечно, нам придется заключить джентльменское соглашение с грузинами, кавказцами, заправляющими в Москве. Но мы найдем почву для согласия. После перехода этих стран к рыночной экономике им, как и нам, потребуется отмывать деньги… Бизнес есть бизнес… И когда мы проникнем туда, то сможем легко маневрировать, используя казначейства клубов, чьи кассовые сборы в дни матчей никому не известны… А теперь, когда я доказал важность и срочность твоей миссии, расскажи, в каком состоянии у тебя дела?

Своим блестящим положением и роскошной жизнью бывший мальчишка из Палермо, ставший импресарио, чье имя, выбитое на мраморной доске, украшало конторы на самых известных улицах мира, был обязан деньгам «благородного общества». Он стал отчитываться, словно жалкий пастух, сразивший по приказу «семьи» выбранную ею жертву из лупары, обреза, которым пользуются исполнители «мокрых дел» зловещей преступной организации.

— Нам нужно было избавиться от этого Пере, дон Джузеппе. Чрезмерная любовь к футболу делала его непригодным для той роли, которую мы отводим финансовому руководителю. Он не согласился бы поставить деятельность клуба на службу внешним интересам, даже если бы мы нашли рынки для его строительной фирмы. Его неожиданная смерть создала в Вильгранде атмосферу беспокойства, что нам на руку, и, кроме того, позволяет налоговым органам и юстиции найти козла отпущения, который не может заявить о своей невиновности или поставить под подозрение нужных нам людей… В настоящий момент президент клуба Малитран должен прийти к выводу, что ему было бы лучше подать в отставку… Я допускаю, что попытка подстроить автокатастрофу была ошибкой. Но она показала ему, что мы не шутим. И у нас есть в руководящем комитете человек, который действует в наших интересах…

Карло намеренно говорил во множественном числе, чтобы не слишком подчеркивать свое значение. Он знал, что его собеседник опасается тех, кто чересчур высовывается. В мире «омерты» ведется постоянная борьба за власть, и «крестный отец» предпочитает в зародыше душить всякие притязания.

Стремясь выставить себя в благоприятном свете, Авола продолжал:

— Этот Жан-Батист де Ла Мориньер когда-то возглавлял крупную страховую контору в Париже. В его профессии сохранение тайны — неукоснительное правило.

Бесцветный голос прервал его.

— Он не из наших. Какие гарантии, что он нас не продаст?

Авола выложил свои карты.

— Я смог достать некоторые компрометирующие документы, относящиеся к его прошлой деятельности, о которой он не любит вспоминать. Если бы эти сведения стали известны его семье или знакомым, он потерял бы любовь одних и уважение других.

Хрипловатый смешок раздался в ночном воздухе, напоенном ароматом фуксий.

— Va bene, mi amico… Хорошо, мой друг… Жизнь — это большой хоровод, где один командует другим, но сам уже на крючке у третьего… Маленькие французы хорошо поют такую песенку…

Слова детской считалки, пропетые дребезжащим старческим голосом, прозвучали со злой иронией, полной угроз:

Это стало почти традицией. Как и накануне вечером, оба журналиста встретились в пивном баре «Эсперанс», чтобы подвести итоги. Правда, Доминик предложила по телефону посовещаться у нее дома. И, хотя Франсуа испытывал соблазн согласиться, он отказался, ссылаясь на деловое рандеву чуть раньше на том же месте. Противоречивые чувства обуревали его, внеся смятение в спокойную и трезвую жизнь. Одни подталкивали его к более близким отношениям с Доминик. Другие — к сохранению строго профессиональных контактов. Горечь, оставленная прошлым сентиментальным опытом, непостоянством той, которую он когда-то любил, заполняла его сердце. И он предпочел встречу в общественном месте, где не рисковал поддаться случайному порыву, способному стать началом новой связи. Доминик ощутила его внутреннюю борьбу и, не настаивая, согласилась.

— Как хотите.

Но ему это не помогло. Несмотря на шум и разговоры вокруг, реплики героев какого-то фильма в телевизоре, установленном в глубине зала, он вдруг почувствовал, что, кроме них самих, не существует больше никого на свете. В их отношениях наступил тот волнующий и сладостный момент, когда даже молчание говорит о страсти, желании и счастье. Ему пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы перейти к прозе дня и рассказать о посещении двух игроков клуба. В свою очередь, Доминик сообщила ему о своих послеобеденных вылазках и назначенной на завтра встрече с Паулой Стайнер. Ее взгляд был рассеян по причине, не очень-то связанной с темой расследования.

— Не думаю, что правила Футбольной федерации предусматривают оплату «отдыха героя» для судей в командировке. Не хочу утверждать, что те, кто поддавался соблазну, позволяли себя купить. Но можно предположить, что, перебравшись из постели на футбольное поле, они меньше свистели при ошибках команды Вильгранда. А говорят еще о великом спортивном братстве…

Франсуа развел руками.

— Когда гол, определяющий место команды в таблице, начинает стоить миллионы, разумеется, все средства становятся хороши… Кажется, «новый футбол» похож на «новую кухню»: качество приправ подчас больше вредит блюду, чем что-то добавляет к нему.

Они рассмеялись. Отчасти для того, чтобы скрыть свое смущение. К счастью, разговор о профессиональных проблемах позволял им сохранять невозмутимость.

— Я выведаю у нее, когда все это началось. Если она откажется отвечать, я пригрожу, что предам огласке ее имя. Она живет в респектабельном XVI округе Парижа, и, думаю, ей не захочется рекламировать себя. Такие особы предпочитают целоваться украдкой.

Рошан машинально положил ладонь на руку своей спутницы. Это был жест, которого он сам боялся. Кожа под его пальцами была мягкой и свежей.

— Прошу вас: будьте осторожны.

Сердце Доминик сильно колотилось. «Ты потеряла голову, моя девочка».

— Почему?

— Потому что мне было бы неприятно потерять союзника.

Но легкая ласка выразила намного больше, чем слова. Он добавил озабоченно:

— Мне что-то говорит: люди, стоящие за кулисами, жалеют о предоставленной вам информации. Они явно стремятся не дестабилизировать клуб, а взять его под контроль. Поэтому тот, кто захочет копать слишком глубоко и способен бросить тень на его репутацию, может оказаться помехой.

Ей захотелось вдруг, чтобы он обнял ее.

— Обещаю вам быть осторожной. Я очень люблю жизнь.

И, словно посчитав, что они слишком обнажили свои чувстства, хотя ничего еще не было сказано, договорились, что Франсуа пойдет на похороны Виктора Пере и на пресс-конференцию Малитрана. Оплатив счет, он протянул ей конверт.

— Нам нужно разделить расходы.

Доминик без церемоний взяла его. Они пожали друг другу руки на тротуаре.

— Завтра. Здесь же, в то же время.

Эти встречи стали уже дорогой им привычкой. Он посмотрел вслед удалявшемуся «ренджроверу» и пошел пешком с таким чувством, словно плыл в облаках. Вернувшись домой, он увидел Були, который выразил свое недовольство отчаянным мяуканьем, напоминая, что только влюбленные могут питаться одним воздухом. Чтобы заслужить прощение у склочного кота (который, по всей видимости, не так-то легко согласится принять постороннюю в их уже налаженный быт), Франсуа достал из холодильника толстый бифштекс и, разрезав на кусочки, поставил перед ним на тарелке из лиможского фарфора.