Это было чудо, еще одно чудо – вспомнить про жену с сыновьями и тотчас же увидеть их подле себя.

– Как вам удалось не сбиться с пути в пустыне? – спрашивал Моисей у тестя. – И как вы вообще отважились на такое?

Это было рискованное предприятие – отправиться вчетвером в дальнюю дорогу. С двумя повозками, на которых уместилось самое ценное из имущества, и без охраны. А если бы кто-то из слуг фараона захотел бы причинить им зло? Нет же у мужчины места уязвимее, чем его семья. От одной только мысли о том, что с женой и сыновьями могла случиться беда, у Моисея замирало сердце и холодело внутри.

– Сбиться? – сдержанно удивлялся Иофор, оглаживая свою длинную белую бороду. – Как можно сбиться с пути, если днем вы поднимаете до неба клубы пыли, видные отовсюду, а ночью от многочисленных костров светлеет небо над вашим станом. Что же касается отваги, то отваги нам не занимать! Разве трое мужчин не смогут при необходимости защитить себя и одну женщину?

Разговор шел в шатре, с глазу на глаз, поэтому Моисей позволил себе улыбнуться. Трое мужчин? Лучше сказать – один почтенный старец, никогда в жизни, должно быть, не бравший в руки копья, и двое юнцов, отчаянных в своей отваге, но мало что умеющих.

– Мы положились на Того, на Кого только и следует полагаться, – улыбнулся в ответ Иофор, – и благополучно добрались к тебе. А копье мне без надобности, потому что я могу так огреть своим посохом, что на ногах не устоишь!

Посох у тестя был внушительный – толстый, узловатый, стершийся внизу от долгого употребления, но все еще длинный. Посох странника, посох патриарха.

– А у Гирсама и Элеазара есть увесистые дубинки, тугие луки и острые кинжалы, – продолжал тесть. – Мы добрались благополучно, и единственным, кто потревожил нас в пути, был обезумевший верблюд, не иначе как сбежавший из вашего стана. Истошно ревя, он промчался между нашими повозками, перепугал наших ослов и едва не сбил меня с ног. Вот и все наши неприятности.

– Пусть больше их не будет совсем, – ответил Моисей традиционным пожеланием мадианитян, зная, что тестю будет приятно услышать это.

В шатер вошел Элиуд. Поклонился Иофору, несмотря на то, что уже приветствовал его, заодно поклонился и Моисею, хотя это не было принято, Моисей вообще не любил поклонов, напоминавших ему египетские порядки. У египтян поклоны были не данью вежливости или почтения, а целой наукой – в зависимости от положения твоего и того, кому ты кланяешься, поклоны разнились от едва заметного до простирания ниц и замирания в такой позе на двадцать ударов сердца. Даже фараону приходилось кланяться статуям и изображениям богов и один раз в год простираться ниц перед статуей Ра в храме, сооруженном, то есть – высеченном в скале в честь его отца, Рамсеса II.

И не вздумай кто поклониться несообразным поклоном – в лучшем случае прослывешь невежей, в худшем – лишишься головы. Случай с одним из чиновников, которому внезапно возникшая боль в спине помешала распростереться перед фараоном, стал легендой. Несчастный был казнен за непочтительность, потому что никакая боль, никакая болезнь не может служить оправданием тому, кто дерзает кланяться божественному владыке не так, как положено.

Моисей давно, еще в юности, понял, что слабость Египта заключена в тех условностях и надуманных правилах, которыми опутали себя египтяне. Правила бывают разумными и неразумными, нужными и ненужными. Если правило не облегчает жизнь, а усложняет ее, то какой в нем прок?

– Люди собрались и ждут, – сказал Элиуд.

За время, прошедшее с начала выхода из Египта, случилось много разного, как великого, так и малого, но тоже важного для тех, кого это касается. У людей появились претензии друг к другу (как же без этого?). Кто-то успел умереть в пути, и наследники не могли полюбовно поделить имущество, кто-то объявил чужого верблюда своим, кто-то успел не только заключить брачный уговор, но и расторгнуть его, что привело к спорам… «Где нет людей – там царит покой», – гласит египетская поговорка. Евреи же говорят: «для спора нужны двое». У людей скопились дела, требующие постороннего вмешательства. Раньше их разбирали судьи и чиновники фараона, теперь же Моисей решил выделять для этого время на длительных стоянках. Сегодня он собрался вершить суд в первый раз.

– Можно мне посмотреть, как ты будешь судить? – спросил Иофор.

– Конечно! – ответил Моисей и добавил: – Возможно, мне понадобится совет.

– Что может понимать в делах евреев мадианитянин? – скромно сказал Иофор. – Это всего лишь любопытство. В моем возрасте есть много преимуществ, но и недостатки имеются. Чем старше я становлюсь, тем меньше развлечений мне доступно…

Для удобства и для того, чтобы подчеркнуть величие творящего суд, стараниями Элиуда был устроен высокий помост из дерева. На помосте стояло сиденье с подлокотниками, похожее на трон фараона, но меньше размерами и ничем не украшенное. В этом не было ни намека, ни глумления. Дело в том, что трон фараонов с прямой спинкой и удобными подлокотниками как нельзя лучше подходит для долгого сидения на нем. Некоторые торжественные церемонии во дворце фараона начинаются на рассвете и заканчиваются уже при свете звезд, и почти все это время фараону приходится сидеть на своем троне с золотыми регалиями в виде посоха и бича в руках. Тут уж волей-неволей пожелаешь удобного сиденья.

Сиденье Моисея было попроще трона, но тоже удобным. Моисей сел в него и очень скоро забыл о том, на чем он сидит, а разве это не высшее проявление удобства, когда забываешь о том, чем пользуешься.

– Как ты станешь слушать людей? – спросил вчера вечером Аарон. – Первыми выслушаешь тех, у кого дело важнее, или же пусть они разобьются по коленам и предстанут перед тобой по старшинству колен?

– Пусть приходят и говорят, – немного поразмыслив, решил Моисей. – Кто пришел раньше, пусть говорит раньше. Незачем придумывать новые церемонии для простого дела, ведь мы же не египтяне.

Решение было опрометчивым, необдуманным. Моисей предполагал, что к нему придет десяток-другой человек, но люди пошли нескончаемым потоком и не было потоку конца. Уходил один – на его место вставало трое и начинали отталкивать друг друга, а сзади напирали нетерпеливые. Вначале Моисей старался вникать в каждую подробность, затем, поняв, что не успеет рассудить всех, ожидающих его суда, старался ухватить лишь самую суть, чтобы оставаться в пределах справедливости, а под конец уже и суть схватывал не совсем ясно… Спасло его то, что люди приходили далеко не с самыми каверзными проблемами, большую часть которых можно было решить полюбовно.

– Его осел опрокинул мою повозку, и я не могу получить с него за ущерб…

– Он взял у меня один бат зерна и заплатил только половину…

– Он склонил к блуду мою сестру, а теперь не хочет взять ее в жены…

Самым несуразным было дело гончара из колена Рувимова и его покупателя из того же колена. Гончар вез с собой какое-то количество горшков и кувшинов, потихоньку распродавая свой запас. Покупатель пришел к нему за кувшином, выбрал подходящий, но в момент передачи от гончара к покупателю кувшин упал на землю и разбился. Один передавал, другой принимал, по всему выходило, что вина здесь присутствует общая и гончар вправе рассчитывать не более чем на возмещение части стоимости кувшина. Кувшин стоил недорого, гораздо дороже обе стороны ценили свою обиду. Толстый краснолицый покупатель клялся всеми мыслимыми клятвами, что ничего не заплатит «этому потомку паршивого шакала», а худой, но весьма настырный и настроенный по-боевому гончар потрясал кулаками и призывал на голову своего противника такие страшные напасти, что слушать было невмоготу.

– Возмести гончару стоимость глины, из которой сделан кувшин, а напрасный труд пусть будет его убытком, – сказал покупателю Моисей.

– Да подавится он моей платой, как привык давиться навозом – своей любимой едой! – воскликнул покупатель, гневно сверкая глазами.

– Да протухнет твое семя и иссякнет твой род! – возопил гончар. – Это ты питаешься навозом, сын собаки и гиены!

Моисей трижды звучно хлопнул в ладоши, призывая спорщиков умолкнуть, и сказал:

– Решение мое изменилось. Покупатель ничего не должен гончару, потому что оба они оскорбляют друг друга, но гончар еще и проклинает его. Обида покупателя больше, поэтому он не должен платить за глину.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся покупатель.

– Люди! Я разорен! – громче прежнего завопил гончар, дергая себя за бороду. – Где справедливость?!

Элиуд, наблюдавший за порядком, угадал настроение Моисея и при помощи тычков и пинков сопроводил настырного гончара восвояси.

Окончательно выбившись из сил, Моисей поднялся на ноги и громко объявил, что на сегодня он закончил. Солнце давно уже село, и повсюду горели костры и факелы, но Моисей, занятый делами, только сейчас заметил, что уже близится ночь.

Иофор все это время просидел на скамье рядом с помостом. Когда Моисей спустился вниз, тесть сочувственно посмотрел на него и сказал:

– Я мог бы дать тебе совет, который окажется полезен.

– Пойдем в шатер и поговорим там, – пригласил Моисей, зная по опыту, что совет Иофора выльется в обсуждение.

Иофор имел привычку советовать не прямо, потому что такой совет нередко мог показаться обидным, а начинать рассуждать издалека и постепенно подходить к сути, не столько советуя, сколько рассуждая.

От длительного сидения ноги Моисея затекли. Когда он откинул полог и вошел в шатер, то споткнулся на ровном месте и чуть было не упал, но не удивился этому, потому что появилась другая причина для удивления. Из глубины шатра раздался резкий звук, нечто среднее между щелчком и хлопком, и тут же слева от пошатнувшегося Моисея коротко дунуло ветерком.

Тело среагировало быстрее разума. Моисей прыгнул туда, откуда раздался звук, так как понял, что в него стреляли из лука. Он намеревался схватить стрелка и подмять его под себя, но вместо тела врага вытянутые вперед руки ухватили пустоту. Моисей упал на низенький столик, за которым имел обыкновение читать или писать, и перевернул его. Что-то тяжелое свалилось со столика на ковер.

– Господь милосердный! – воскликнул за спиной Иофор. – Что случилось?!

Моисей ничего не ответил, потому что не знал, что ответить. Он поднялся на ноги, взял то, что упало на ковер, и начал рассматривать при скудном свете лампы, которую оставлял в шатре для того, чтобы зажигать от нее другие, не утруждая себя всякий раз добыванием огня.

Снаружи послышались крики, но Моисей не обратил на них внимания.

Иофор подошел и тоже стал рассматривать находку, которая была похожа на игрушечный лук, укрепленный на тяжелой деревянной колоде. По центру колоды был выдолблен желоб, одним концом упиравшийся в середину лука, выемка на которой служила как бы его продолжением. На другом конце желоба было просверлено косое отверстие, в которое можно было просунуть мизинец.

– А это зачем? – Иофор наклонился и подобрал круглую деревянную палочку, от которой ко входу в шатер тянулась тонкая веревка. Он дернул за веревку но та не подалась. Тогда Иофор, не выпуская находки из рук, прошел к входу и склонился там, отвязывая веревку. Когда отвязал, подошел к Моисею и протянул ему палочку.

Моисей взял палочку и, подчиняясь внезапно пришедшему наитию, вставил ее сверху в отверстие на колоде. Палочка вошла до конца. Моисей пощупал веревку и почувствовал, что она скользит между пальцев. Хорошая, крепкая веревка, сплетенная из конского волоса. И длинная – шесть раз обернулась вокруг локтя…

После недолгого раздумья Моисей все понял. Он вставил палочку с другого, нижнего конца колоды, натянул тетиву, оказавшуюся очень тугой, и зацепил ее за выступающий конец палочки. Затем поставил стол примерно на то место, на котором тот стоял, установил на нем колоду так, чтобы лук был обращен ко входу, и пошел туда, отпуская на ходу веревку. У входа он протянул веревку между двумя шестами, поддерживающими шатер и ограничивающими вход. Протянул низко, на ладонь от земли, и закрепил свободный конец веревки, обвязав его вокруг шеста.

Крики снаружи перешли в громкое, неразборчивое обсуждение чего-то.

– Жреческая придумка, – сказал Иофор, тоже понявший назначение устройства. – Египтяне любят такие вещи.

Моисей выпрямился и, не выходя из шатра, наступил левой ногой на веревку. Привязанный конец остался на своем месте, а вот палочка выскользнула из отверстия, одновременно спустив тетиву. Раздался уже знакомый звук. Моисей оценил путь, по которому могла полететь стрела, если бы она была вложена в желоб. Выходило так, что она бы вонзилась в грудь человеку, входящему в шатер. Или же в лицо, если бы тот решил пригнуться, не откидывая полог до конца.

Мерзкая задумка. Мерзкое устройство. Моисею вдруг стало душно. Не страшно от того, что его собирались убить, а именно душно. Не хотелось находиться в шатре, где недавно побывал враг, и дышать тем воздухом, которым дышал он.

Откинув полог, Моисей вышел наружу и узнал о причине криков и последовавшего за ними громкого разговора. Оказалось, что одна из лошадей, привязанных неподалеку, была поражена упавшей с неба стрелой. Стрела падала на излете и не причинила лошади никакого вреда, всего лишь слегка оцарапала ей шею, так, что выступило несколько капель крови. Лошадь заржала, к ней подбежал хозяин – сотник Ур и из колена Эфраимова и начал ее успокаивать одновременно обсуждая с теми, кто был рядом, такое странное явление, как падение стрелы. Стрела пошла по рукам, люди с любопытством ее рассматривали и говорили о том, что она не может быть вражеской, потому что до края стана расстояние в несколько полетов стрелы. Скорее всего, ее кто-то неумный выпустил забавы ради или же кто-то примерялся к новому луку, а рука его вдруг сорвалась.

Сотник, весьма дороживший своей лошадью, сказал, что оставит стрелу у себя и попытается найти ее владельца, чтобы высказать ему все, что он о нем думает. Воины различают стрелы точно так же, как различают лица людей. У каждой стрелы свои особые признаки, потому что каждый человек на свой лад стругает дерево, на свой лад крепит наконечник и на свой лад привязывает оперение.

Лошадь успокоилась, постояла недолго и вдруг захрипела, упала, подергала ногами и сдохла. Сотник впал в крайнее расстройство и громко кричал, недоумевая, как такое вообще могло случиться, чтобы совершенно здоровая, правильно напоенная и правильно накормленная лошадь вдруг взяла и умерла. Кто-то из рассматривающих стрелу обратил внимание на то, что ее наконечник был смазан черной смолой, и догадался, что это яд…

Известие о покушении на Моисея переполошило многих, но переполох этот был особого свойства. Люди ходили, не привлекая к себе внимания, и разговаривали шепотом, чтобы по лагерю снова не поползли зловещие слухи. Сотник Ур и так и не узнал, откуда взялась стрела, поразившая его четвероногого друга.

Жена и сыновья Моисея, узнав о случившемся, начали обнимать его и громко хвалить Господа, но Иофор строго цыкнул на них и увел в свой шатер, где они долго и тихо молились.

Устройство для стрельбы Аарон унес к себе, завернув в полотно. Сказал, что хочет поподробнее изучить его. Моисей не возражал, только напомнил брату об осторожности. Мало ли какой неприятный сюрприз могли приготовить коварные жрецы для того, кто решит проникнуть в их тайны.

– Как тебе повезло! – радовался Аарон. – Господь спас тебя, брат мой! Если бы ты не пошатнулся при входе, то лежал бы сейчас мертвым, и все бы говорили, что это рука Анубиса поразила тебя!

– Хотелось бы узнать, кому принадлежит эта стрела и что на ней за яд, – сказал Моисей.

– Кому принадлежит стрела, мы вряд ли узнаем, – вздохнул Аарон, мгновенно сменив радостное выражение лица на печальное. – Никто не возьмет для такого дела стрелу, которая поможет найти его. Что же касается яда, то яд этот довольно хорошо известен. Он готовится из высушенных в тени змеиных плевков, смешанных со смолой. Это очень дорогой яд, брат мой, и не каждому он по карману. Обычно им смазывают острия своих кинжалов наемные убийцы, чтобы поражать свою жертву наверняка, с одного удара. Они могут позволить себе это, потому что их черное ремесло хорошо оплачивается. Но я никогда не слышал о том, чтобы наемные убийцы пользовались какими-то хитроумными приспособлениями. Тут не обошлось без египетских жрецов…

– Ни одно дело в Египте не обходится без жрецов, – кивнул Моисей. – Интересно, что еще они приготовили для меня?

Спать Моисей решил у жены, в ее шатре. Он изначально и собирался спать там, решив, что теперь, когда он воссоединился с семьей, у него будет семейный шатер, место для отдыха и общения с домочадцами, и будет шатер для приема посетителей и проведения советов. На самом же деле семейных шатров, в которых Моисею всегда были рады, получилось целых три – шатер жены, шатер тестя и шатер, в котором расположились сыновья.

– Я так рад вашему приезду, – сказал Моисей жене, когда они легли.

Моисей многое хотел еще сказать, но силы покинули его, и он заснул крепким сном. Ципора долго не спала – лежала рядом, смотрела на спящего мужа, ощущала тепло его тела и слушала его ровное дыхание. Она никак не могла свыкнуться с тем, что ее муж стал вождем еврейского народа. Ципора всегда знала, что Моисей человек незаурядный, обладающий множеством талантов и достоинств, но никогда не представляла его в столь великой роли.

Осия привел к шатру, где спал Моисей, четверых воинов. Расставил их вокруг шатра, а сам уселся у входа с обнаженным кинжалом в руках. Вскоре к нему присоединился Элиуд, сказавший, что не может и не хочет спать в эту ночь. Так до утра охраняли они своего вождя…

– Я так и не получил обещанного совета, – напомнил Моисей на следующее утро Иофору.

Они увиделись возле шатра Иофора. Моисей с женой и сыновьями пришел поприветствовать тестя и узнать, как ему спалось после вчерашних волнений. Иофор, услышав знакомые голоса, вышел им навстречу. Жена и сыновья скоро ушли, а Моисей задержался.

– Совета? – удивился тот, но сразу вспомнил. – Ах, да! Я думаю, что твое время слишком ценно для того, чтобы тратить его на решение незначительных споров. Твое предназначение быть посредником между народом и Богом, ты должен учить людей тому, как им следует жить и как поступать, а не решать судьбы разбитых кувшинов и сбежавших ослов. Да и невозможно в одиночку судить целый народ, это не дело, а мучение, как для тебя, так и для людей. Нужны помощники.

– Вообще-то раньше то, что не касалось судей фараона, решали начальники колен, – ответил Моисей. – Но я думал, что сейчас, во время похода, споров будет немного, и ошибся. Я часто ошибаюсь, если ты еще не успел заметить.

– Начальники колен тоже могут погрязнуть во всех этих дрязгах, – покачал головой Иофор. – Людей в каждом колене много, чем дальше они будут идти, тем большие тяготы перетерпят и больше будут страдать. А тяготы со страданиями ожесточают сердце и порождают раздоры. Разве не так?

– Так, – согласился Моисей и спросил: – Как же ты посоветуешь мне поступить?

– Выбери из народа достойных людей, таких, кто богобоязнен, правдив и неподкупен и поставь их начальниками над людьми. Самых достойных поставь начальствовать над тысячей человек, других над сотней, кого-то над полусотней, а кого-то над десятком. Пусть они постоянно будут с народом, это поможет им поддерживать порядок и справедливо разбирать тяжбы между людьми. То, с чем не справится начальник над десятью, решит начальник над полусотней. То, с чем не справится начальник над полусотней, решит начальник над сотней, а более сложные дела и споры решит начальник над тысячей. Самое же сложное достанется тебе, но его будет мало, и оно тебя не изнурит. Сделай так, и твое бремя станет легче, а в народе установится порядок. Начальникам над коленами поручи надзирать за тем, чтобы судьи в их коленах вершили дела справедливо и не обижали людей.

Разговор прервал Аарон, подошедший к Моисею в сопровождении Элиуда и двух молодых мужчин, похожих друг на друга, словно близнецы. Оба были высоки ростом, на полголовы выше не обделенного ростом Моисея, а шириной плеч едва ли не вдвое превосходили широкоплечего Элиуда. Бороды у молодцев были короткими, но держались они степенно, как зрелые мужи. Из оружия при них были длинные копья с черными древками (Моисею не доводилось видеть такие) и длинные кинжалы.

– Это Амосия, сын Варака, и Иеффай, сын Охозии, – представил молодцев Аарон. – Оба они из достойных семей колена Эфраимова и стоят дюжины воинов.

На похвалу молодцы никак не отреагировали. Поклонились Моисею и стали по бокам от него.

Моисей недоуменно посмотрел на Аарона.

– Амосия и Иеффай будут охранять тебя, – пояснил Аарон. – Когда один спит, другой будет бодрствовать. Кроме этого Осия выделил два десятка воинов, которые станут посменно нести караул возле твоего коня или возле твоего шатра…

– Стоит ли так утруждать людей? – возразил Моисей. – Я уповаю на Господа…

– Все мы уповаем, – ответил Аарон, – но это не означает, что мы не должны ничего предпринимать для нашего блага. Господь вознаграждает деятельных и предусмотрительных, а ленивых и легкомысленных карает.

Аарон говорил не в обычной своей мягкой манере, а твердо и строго, давая понять, что возражений он не потерпит.

– Благодарю тебя за мудрый совет, Иофор, – поблагодарил Моисей, поняв, что отказаться от охраны не удастся, и в сопровождении двух молодцев направился туда, где были привязаны лошади.