Никто ничего ему не успел ответить. Борис, сидевший лицом к входной двери, увидел, как она открылась и закрылась, а открывал и закрывал ее не кто иной, как Шурик, почти кланяясь и всячески пресмыкаясь перед существом, вошедшим с улицы в болоньевом плаще с капюшоном, по которому стекала вода. Дождь, очевидно, хлестал с прежней силой. Неожиданно кот, пристально вглядевшись в зрачки Бориса, словно в них отразилась эта сценка, а может, и вправду отразилась, буркнул:

— О, какой гость к вам пожаловал! — и через секунду уже сидел за своим столиком и, как ни в чем не бывало, пил свое молоко; как он ушел к себе, никто не заметил.

Вошедший тем временем скинул плащ и оказался Алеком, тем самым Алеком, с кем столкнулся Борис на лестничной площадке. Тот же темный костюм, та же жилетка, галстук, волнистые полосы и тяжелые роговые очки, из-под которых не видно глаз. Алек широкими, легкими шагами направился прямо к ним.

— Здорово, друзья, — сказал он, фальшиво улыбаясь и ставя на пол кожаный желтый портфель. И всем сразу стало неуютно.

— Ловко ты от меня, старик, удрал, — говорил тем временем Алек Борису. — Только куда здесь бежать-то! Только в Деревяшку, больше все равно некуда. Так стоило ли и бегать? Я тебе сюда и сам собирался предложить зайти. Ты б здесь Настоящего Кота, глядишь, обнаружил бы, ведь свежий глаз зорче, а царь бы тебя мигом домой отпустил, да с почетом, да с дарами. Клянусь!..

— Ты лучше не клянись, а скажи — бутылку принес? А не то придется тебе на уголок бежать… За пустые эти разговоры: бежал не бежал, поймал не поймал… Магазин открыт еще. Нет лучшего хмеля, когда пьешь всю неделю. А мы с Сашей почитай день восемь не просыхаем, — валял дурака Саня.

— Ох, сопьетесь вы, друзья, — укоризненно сказал Алек, доставая из портфеля и ставя на стол точно такую же бутылку, как и выпитая перед тем, с маленьким заспиртованным зеленым змеенышем внутри.

— Пьяница проспится, дурак никогда, — отвечал ему немедленно Саня, а Борис подумал, что все же эти бездельные пьяницы ему гораздо милее Алека.

Саша угрюмо молчал, Эмили и вообще глядела в сторону. Словно не замечая возникшей напряженности, Алек спросил у Сани:

— Давно не виделись… Как ты живешь?

— Как все. Со всеми неудобствами, — простодушно ответил Саня.

— Не понял…

— Ну тогда не спрашивай, раз такой непонятливый. Тогда давай бутылку распечатывай. Не разучился еще за научными-то своими занятиями?..

— Да вроде нет.

— Ну и работай тогда.

— Не могу. Ты спрашивал, у меня бутылка ли есть? Есть-то она есть, да где мне присесть? Хотя бы, чтоб не стоя открывать, — стараясь попасть в тон Сане, сказал Алек.

— Подвинься, Милка, дай человеку стул поставить. Ну что ты сидишь, будто сан-тиметр проглотила? Надо же понять, из какого крысиного говна Алек выбрался, чтоб прийти к нам и хоть на время посидеть по-людски.

Вместо ответа Эмили сжала губы, потом молча встала, провела неожиданно рукой по лицу Бориса, ласково и ободряюще на него посмотрела, повернулась и, по-прежнему не говоря ни слова, пошла к столику котов-джентльменов; только высохшая плиссированная юбка билась об ноги. Алек пожал плечами, сел на ее место, откупорил бутылку и разлил питье по стаканам.

Они выпили, причем Алек до конца свой стакан не допил, споловинил, вздохнул, отломил корочку хлеба, съел ее и пояснил:

— Не могу, желудок больной. Для здоровья вредно. Лучше уж на еду приналечь.

— Чего на нее ложиться? Ух, скорее надо есть, пока Алек не навалился. Да и ты пищу лучше ешь, а не ложись на нее, — моментально среагировал Саня, закусывая куском рулета.

Алек криво усмехнулся:

— А ты, старик, я погляжу, все шутки шутишь. Потом повернулся, посмотрел долгим взглядом на столик котов-джентльменов, за который уселась Эмили, снова распрямился и сказал, дружелюбно положив свою руку на руку Бориса:

— По правде, всех котов я ненавижу. И не только моя личная неприязнь, хотя когда-то один из котов сильно мне руку повредил, нет, старики, это объективная реальность, что коты — самые хищные и коварные животные на свете. Это, так сказать, научный факт. И львы, и тигры, и пантеры, и леопарды — все они относятся к семейству кошачьих. А уж хуже домашних кошек, злее, коварнее ты и не найдешь.

— Да какие же это коты!? Тьфу, нечистая сила, — сплюнул Саня.

— Ну это мы посмотрим, — сказал Алек. — Через двадцать минут, — говорил он, глядя на ручные часы, — час Кота. Думаю, что крысы-стражники многое прояснят.

— А почему ты, — спросил Борис, чувствуя, что холодеет от его подлости, никак не прикрытой, — так не любишь котов? А крыс любишь. Разве они лучше?

Тем временем Саня вдруг дурашливо запел во весь голос:

— Час Кота, час Кота, час Кота, говорят, наступает!..

И ученый наш друг, он кота непременно поймает!..

Саша одобрительно и хрипло рассмеялся. Алек укоризненно покачал головой. Все на мгновение затихло в зале. Коты-джентльмены одновременно повернули свои чисто вымытые холеные физиономии к их столику и так же одновременно отвернулись. Даже лукавые котики и жеманные кошечки, даже большая черная кошка, кутавшаяся в черную пуховую шаль и в одиночестве попивавшая себе чай, встрепенулись, посмотрели на прооравшего песню Саню, но тут же снова вернулись к своим занятиям: котики и кошечки к игривым разговорам, а большая кошка к чаю с баранками. Борис почувствовал облегчение, что Степа предупрежден, и с симпатией поглядел на Саню, так ловко разоблачившего Алека. А коты, похожие на леших, тоже заорали песню:

Теперь рассмеялся Алек.

— Слышал? — спросил он Бориса снисходительно-объясняющим тоном. — А ты спрашиваешь, почему я котов не люблю! Да из здравомыслящих людей их никто не любит. Коты ведь главные враги крыс. Ну и, как ты, старик, понимаешь, занимаясь крысами, не мог я не уделить внимания и их исконным врагам, по научному называемым «фелидэ». Строение тела кошки можно считать известным всякому, о них и Брэм писал, да и каждый их где-нибудь да видел. Кошки представляют собой самый совершенный тип хищника. Всякий привык видеть перед собою сильное и вместе с тем красивое туловище, но красивое, старик, говоря условно, по привычке; мне, например, кошки не кажутся красивыми. Обрати внимание на почти круглую голову, сидящую на толстой шее, умеренно длинные ноги с толстыми лапами, длинный хвост и мягкий мех, с окраской, близко подходящей к окружающей среде. Но нельзя, друг мой, забывать, что перед нами типичные агрессоры. Орудия для нападения достигают у котов большого совершенства, надо отдать им должное. Зубы у них являются страшно-смертоносным орудием. Клыки представляют длинные, сильные, едва изогнутые конусы, далеко оставляющие за собою все остальные зубы по своему разрушительному действию. А мелкие резцы, а сильные коренные зубы, снабженные буграми и остриями и хорошо прилаженные на обеих челюстях друг к другу!.. В «полном соответствии с такой системой зубов находится толстый мясистый язык, особенно замечательный тем, что спинка его покрыта тонкими, ороговелыми, направленными назад острыми шипами, сидящими на неровных сосочках. Ты понял, старик, — говорил Алек, тиская руку Бориса и опять не выпуская ее из своих лап, — даже язык у них — оружие! Но зубы представляют, однако, не единственное оружие кошек: когти их являются не менее ужасными приспособлениями для схватывания добычи и нанесения смертельных ран их жертве или для отражения неприятеля в борьбе. Нога кошки — одно из самых ужасных орудий, какое только можно себе представить. Вот погляди!

Он отпустил руку Бориса, подтянул вверх рукав пиджака, расстегнул рукав рубашки, а Борис, пользуясь возможностью, быстро убрал свою руку со стола и спрятал ее в карман пиджака, затем глянул на руку Алека и увидел на кисти длинные синие полосы — заросшие шрамы, следы кошачьих когтей.

— Вот ведь что бывает, старик, — сказал Алек. — Ни за что, ни про что, просто на прогулке, дождался удобного момента какой-то кот и полоснул меня когтями. И не испугался, меня, человека! Не случайно про них говорят, что характер большинства кошек представляет сочетание спокойной обдуманности, постоянного лукавства, кровожадности и безумной отваги. А жестокость, какова жестокость! Ты знаешь, как коты, так сказать, играют со своей добычей. В научных книгах говорится, а наука, старина, вещь объективная, что, подкравшись достаточно близко к добыче, вдруг, одним или несколькими прыжками кот набрасывается на свою бедную, несчастную жертву, какую-нибудь ни в чем не повинную птичку или мышку, вонзает ей свои страшные когти в затылок или бок, валит на землю и, запустив несколько раз свои ужасные зубы в ее тело, на некоторое время впивается в нее. Приоткрыв затем несколько рот, но не выпуская схваченное животное совершенно, — да вы слушайте, это прямо строгий, клинический анализ их поведения, и можете не ухмыляться, посмотрите лучше, как наш юный друг внимательно слушает, и вам того же советую, чтоб обольщений не было по поводу кошачьего благородства, — так вот, не выпуская жертву, кот внимательно присматривается к ней и тотчас же начинает снова ее кусать, коль скоро заметит в ней хотя малейший признак жизни. Как замечает великий Брэм, это не мои слова, ты, Саша, можешь свой иронический взгляд при себе оставить, а по словам великого естествоиспытателя, многие виды кошек во время пожирания добычи рычат или мурлычат и двигают кончиком хвоста; эти звуки, как полагают ученые, выражают одновременно и удовольствие и гневную жадность. Большинство же котов имеет отвратительную привычку долго мучить свою жертву, — говорил Алек самодовольно-ученым тоном, развалясь, на стуле и высокомерно-покровительственно посматривая на своих собеседников, хотя одновременно в его интонации чудилась Борису и некая тревога, даже испуг. — Они предоставляют ей как бы свободу, дают ускользнуть, но в должный момент снова схватывают, снова кусают, затем опять отпускают и продолжают эту жестокую игру до тех пор, пока животное не истечет кровью.

Алек сидел такой сытый, ухоженный, посматривал покровительственно на Сашу с Саней, был снисходительно-высокомерен и, судя по всему, доволен жизнью.

— И откуда ты такой умный взялся? — спросил Саня. — Все-то ты знаешь, все прочитал. Давай выпьем, хороший ты человек.

— Ладно, помолчи, — сказал Саша. — Пусть он говорит, что хочет, а мы и в самом деле выпьем, — от последней рюмки он опять слегка осоловел, но подставил стакан Алеку, с готовностью наполнившему его. — Я хочу сказать тост за нашего друга, — он положил руку на плечо Бориса и привстал, держа в другой стакан с зеленым пойлом, — за его ум, который у него есть, храбрость и находчивость, которые… — он помолчал… — у него тоже есть.

— Конечно, — подхватил Алек, — пусть он только с котами не связывается, и все для него хорошо кончится. Пусть на ученую карьеру нацеливается. Карьеру надо, старик, сейчас начинать, в молодости. Потом поздно будет.

— А это уж не твоя забота, — отрубил Саша. — И вправду умнее всех нашелся. Где это ты так ума поднабрался?

— А в крысиные университеты ходил, — с бесстыдным цинизмом ответствовал Алек. — Они как раз для умных, и пьяниц туда не пускают. Там всем наукам обучиться можно.

— Еще бы, — сказал Саня, — мы и не спорим, там, небось, даже высшую математику преподают!..

— Напрасно смеешься, — холодным, ледяным даже тоном заметил ученый, оправляя манжеты своей рубашки. — В математике они побольше нашего разбираются, надо отдать им должное. Да и ты помнишь, я полагаю, — обратился он к Борису, — ведь ты в отличие от этих пропойц все же хоть в школу ходишь, замечательную поговорку, должным образом оттеняющую роль крыс в математике, — следующую фразу он произнес распевно, выделив ее голосом. — Биссектриса — это крыса, она ходит по углам и делит угол пополам. Припоминаешь? Ну, разумеется. А если ты вспомнишь, я тебе рассказывал о симбиозе крыс и людей, и ты, я помню, оглашался со мной. И в математика этот симбиоз тоже оказался весьма плодотворен. Мы математически взаимообогащаемся.

Но так как вид у Бориса был растерянный и обескураженный, Алек пояснил:

— Может, ты не понимаешь значения этого слова? Симбиоз, или по-гречески симбиозис, означает сожительство организмов различных видов, обычно приносящее им взаимную пользу. Понял?

— Да я не о том, — возразил Борис. — Как же это получается? Коты обладают безумной отвагой, самые опасные хищники, а потерпели поражение от крыс? Крыс, про которых говорят, что они первыми бегут с тонущего корабля. Значит, они трусы, а — победили. Вот чего я понять не могу.

— Крысы — трусы?! — воскликнул Алек. — Ты плохо слушал меня. Крысы — великие путешественники и могучие бойцы. Они не боятся ни крови, ни грязи, ни хвори. Но они мудры и понапрасну не желают гибнуть!

— Он прав, — Саша выпил стакан, поставил его на стол и мотнул пьяной головой; черты его лица — итак нечеткие — от выпитого спиртного словно расплылись, смазались, а может, это казалось Борису от угара, шума и чада Деревяшки, от головной боли и дурноты, опять охватившей его. — А ты не прав, — погрозил Саша пальцем Борису. — Плохо ты Сеттон-Томпсона читал. Крысы — это воители. У него в книге рассказывается, как бросили одного крыса с вырванными резцами в клетку к четырем гремучим змеям на корм. Так он убил всех четырех, хотя и сам погиб, — Саша опустился на стул, уткнул голову в руки и неожиданно громко захрапел. Видимо, питье подействовало окончательно. Саня тоже клевал носом, с трудом удерживаясь на стуле. Борис остался с Алеком один на один. Он напрягся, не вынимая рук из карманов.

Но Алек вроде бы и не думал хватать его за руки.

— Вот видишь, — назидательно сказал он, — до чего доводит невоздержанность в спиртном. Полная победа зеленого змия. А ведь в одном классе когда-то учились, и тогда они в отличниках у нас ходили. Да-а, вот как можно себя потерять.

— Но ты же сам им принес и наливал! — возмутился Борис.

— А что мне оставалось делать? Без подношения они за стол к себе никого не пускают, — Алек говорил, а Борису мерещилось, что по зале зазмеился молочный влажный туман. И фигуры людей, котов, предметы словно поплыли в этом тумане.

— Вот они все на меня нападают. Идею научной карьеры пытаются опорочить. А что они сами могут тебе предложить? — говорил Алек.

— Дружбу, — неуверенно ответил Борис.

— Пустую довольно-таки дружбу. Дружбу пьяниц. Что ж, ты так с ними всю жизнь и просидишь в Деревяшке? С Саней выпьешь, а с Сашей закусишь. Это разве для тебя выход? Нет, это не карьера.

Борис опустил глаза. „При чем здесь карьера? Разве он не знает, что карьеризм — это нехорошо. Нам еще в школе об этом говорили. Не нужна мне никакая карьера“, — в пятнадцать лет и вправду такие вещи решаются просто. Но в чем-то Алек был точен. „От них, — Борис посмотрел на Сашу с Саней, — помощи и в самом деле не дождешься“.

— Что же, — спрашивал Алек, — они тебе так и не сказали, как и где Мудреца найти?

Борис растерянно молчал, не зная, что ответить.

— Ну адрес-то и я тебе сообщить могу, — продолжал Алек. — Дом четырнадцать, корпус четыре, квартира шестьсот пятьдесят восемь. Но не в адресе штука. Пути к нему нет, вот что. Мудрец, одно слово. Все мудрит. Как бы, однако, сам себя не перемудрил. Ни с кем из этих, — Алек кивнул на Сашу с Саней, — невстречается, к себе никого не принимает, вроде бы тихий такой. А сам тайну какую-то знает. Тем и опасен, понимаешь? Вот бы нам с тобой к нему в доверенность войти, тайну эту узнать, тогда нам никто здесь не страшен, а? Мы бы с тобой главными людьми стали… А? Может, он тебя примет… если путь разве дать… Только где там! Все пути-дороги заворожил. Что скажешь?

Борис пожал плечами. Опять кружилась голова, да так, что тянуло на рвоту, от навалившейся слабости на лбу и на всем теле выступила испарина. Он никак не мог понять, как, впрочем, и в первую свою встречу с Алеком, почему он слушает его, почему не скажет прямо, что считает его негодяем и прислужником крыс. Конечно, эффектнее встать из-за стола и уйти, но идти в общем-то некуда, а сказать стоило. Но он не говорил. Тогда он подумал, что, может, и правильно он поступает, таится, чтоб не рассекретить, что он будет делать. Хотя, по правде, он-то как раз и не знал, что делать, знали все окружающие, а он только приглядывался да вертел головой во все стороны, как озадаченный щенок.

— А, может, ты хочешь домой вернуться? — ласково вдруг спросил Алек. — Так это можно устроить.

Может, это для тебя, старик, и вправду лучший выход. Отоспишься, поправишься.

„Что это они меня все домой спроваживают? Не то я им мешаю, не то испытывают…“ — подумал Борис.

Между тем разговор между котом Степой и Эмили закончился, она кивнула головой, он поцеловал ей руку. Она встала, отодвинула стул и решительными шагами направилась в сторону Бориса и Алека. Алек это словно почувствовал — вздрогнув, обернулся и тут же снова поворотился к Борису. Столько ярости было во взгляде идущей к их столику юной девушки, резкости и порывистости в движениях, что, казалось, дай ей возможность — разнесла бы вдребезги Деревяшку и ее обитателей: Алек даже на мгновение съежился. Она поглядела, усмехнувшись сухими губами, на храпящего Сашу, — на кемарившего Саню и пробормотала:

— Совсем совесть потеряли… С кем бы ни пить, лишь бы выпить. Даже с отъявленным подонком!

Борис подумал, что она не совсем права и слишком ригористична, ведь Саня предупредил котов, а Саша тоже готов был это сделать, но она тем временем подошла к глядевшему на нее робко Борису, наклонилась вдруг и поцеловала в голову:

— Я верю в тебя, — шепнула она помягчевшим и нежным почти голосом. — Ты будешь настоящим Рыцарем. Не знаю, как это произойдет и когда, но это будет. Хотя ты и так — сам по себе. Я же понимаю, что ты — Борис.

И тут же резко бросила Алеку:

— А тебе не видать меня как своих ушей! Запомни это!

Алек уже собрался, иронически и снисходительно улыбнулся:

— Тебе бабка что говорила? Могу напомнить! И, отчетливо выговаривая слова, произнес:

— Всё, что противится, — Как-нибудь губится. Смирится строптивица: Стерпится — слюбится!

— На меня ее заклинания не действуют! — отрезала Эмили.

— Ничего, подействуют, как время придет. Эмили рассмеялась коротким и сухим смехом.

На месте Алека Борис бы испугался — столько ненависти и силы было в ее смехе и взгляде. Это уже была Ойле, хищная птица.

— Этому не бывать, заруби себе это на своем крысином, все вынюхивающем и выслеживающем носу! Я тебе не Саша и не Саня, меня так просто не возьмешь! Всё. Пока. А с тобой, — сказала она Борису, — судьба мне подсказывает, да и они говорят, — кивнула она на котов, — мы еще когда-нибудь будем вместе. Только нелегко тебе придется, да и мне не сладко.

Ойле пошла к двери, не оборачиваясь.

— Ничего, найду на тебя управу! — крикнул Алек. Она не обернулась. Хлопнула дверь.

Борис сидел потрясенный. „Все они тут друг друга знают, и какие сложные, перепутанные между ними отношения. Я попал сюда, и все взбаламутилось. Наверно, поэтому они и хотят, чтоб я домой вернулся. Все успокоится, муть осядет, и все будет по-прежнему. Но самое ужасное я сейчас услышал. Что Ойле-Эмили, так получается, невеста Алека! И этот прислужник крыс хочет на ней жениться! Но этого быть не должно!“

— Она твоя невеста? — глухо спросил он.

— Разумеется, — ответил уже успокоившийся Алек. — Не за этих же пропойц ей замуж выходить.

К тому же старуха хочет со мной породниться. Да и ты будь разумен. Если уж не хочешь домой, то во всяком случае ни к чему тебе с этими пьяницами связываться! И уж от души советую тебе — избегай всех похожих на котов. Можешь ведь ненароком и на Настоящих нарваться. А крысам это не понравится. Понимаешь? Я ведь тебе добра желаю. Я ведь чувствую, что в тебе есть какая-то сила. И крысы это тоже оценят. С ними, ей-ей, можно договориться. Клянусь тебе!

Но в этот момент, перекрывая утомительно-однообразный гул ливня на улице, шум и гам Деревяшки, кто-то сильно и тревожно застучал, почти забарабанил в окно. Все замерли и затихли.