В течение трех дней ничего не происходило кроме дождя, жесткого, очищающегося ливня из громоздившихся, как устричные раковины, облаков, толстых белых и светло-серых. Вода проникла в каждую трещину дома Лиз и просочилась под клейкой лентой, держащей ее разбитое окно. Холод пронизывал ее кости. Запах глины, мха и сосны был везде. Дождь плескался по дороге, как река, собираясь в лужи в насыщенной земле, ведя туристов с материка и островитян в клинику из-за каждого приступа боли и хлюпанья, усугубляющихся расползающейся влажностью.
Лиз советовала ибупрофен, солевые полоскания и отдых, ей было жаль, что у нее не было средств ухода на дому от анархии, назревающей в ее сердце и голове.
«Сколько времени тебе нужно?»
Хотела бы она знать. Отсутствие Моргана болело как ушиб. Она заставила его пообещать не встречаться с ними, пока у нее не будет шанса обдумать, пока у нее и Зака не будет шанса поговорить, пока она не сможет выяснить, что было лучше для него и Эмили.
Но Зак, казалось, был доволен, что они ни о чем не говорили, ничего не делали, скользил через дни и ночи с небольшой суетой, как будто игнорирование проблемы заставит ее исчезнуть.
Часть ее была благодарна за передышку, после напряженных последних нескольких лет, после шокированных последних нескольких дней. Она нашла себя молчаливым сообщником, делающим все возможное, чтобы вернуть ритм их прежней жизни, приготовление блинчиков, просмотр фильмов, игра в поймай рыбу вокруг кухонного стола, как будто бы все было нормально. Как будто бы Зак был в норме. Эгоистично надеясь, что простых семейных радостей и знакомых семейных процедур будет достаточно, чтобы удержать его, когда придет время.
Она знала, что это не удержит Моргана.
Что-то изменилось в прошлый раз, когда они занимались любовью. В нем. В ней. Она чувствовала это. Но его слова лежали непреклонными между ними.
«Я не могу обещать тебе будущее, Элизабет».
Ей не нужны были гарантии, она больше не верила «и жили они долго и счастливо». Но ее дети заслуживали стабильности. Безопасности.
— Ты уверен, что не хочешь, чтобы я отвезла тебя на работу? — спросила она Зака в обеденное время во вторник.
Он усмехнулся.
— Я не думаю, что от небольшого количества воды мне будет больно, мама. Если только ты не волнуешься, что я отращу жабры по дороги к Вайли.
Ее пульс сбился.
— Очень смешно, — сказала она сухо. — Не забудь куртку. Хочешь, чтобы я заехала за тобой?
Он надел куртку, пожимая в ней плечами, он открыл дверь.
— Нет, я в порядке.
— Зак…
— Мам, мне нужно идти. — Он быстро посмотрел на нее. — Со мной все будет хорошо.
А будет ли?
В глазах начали собираться слезы, когда она смотрела, как он спрыгивает вниз по ступеням крыльца и пересекает двор, высокая, тощая тень под серебряным дождем. В конце подъездной дорожки он снял куртку, перекинул ее на руку, поднял лицо к небу.
Его мокрый профиль был похож на Моргана. Ее дыхание сбилось.
* * *
Она вернулась в клинику, чтобы осмотреть ее дневных пациентов, ее боль в горле не имела никакого отношения к дождю. В конце дня, небо стало светлее, даже если ее настроение таковым не сделалось.
— Звонил Бобби Кинкейд, — сказала Нэнси, когда Лиз брала свое влажное пальто с вешалки возле ее офиса. — Он сможет заняться твоим автомобилем на следующей неделе.
— Он говорил, почему там много времени занимает починка простого разбитого окна?
Нэнси пожала плечами.
— Мы — на острове. Получить запчасти — занимает время. А мальчишки Кинкейд никогда не стояли выеденного яйца в любом случае.
Лиз вздохнула.
— Отлично. Я позвоню и назначу встречу.
По крайней мере дождь прекратился. Она поехала в детский сад, чтобы забрать Эмили.
Вышедшие из зала дети кричали и веселились на детской площадке. Эм стояла под мостом форта с Ником, осматривая что-то, что он протягивал ей из своего кармана. Шарик? Монета? Глаза ее дочери округлились, это личико послало скачок защитной любви через грудь Лиз.
Регина вылезла из белого фургона доставки, припаркованного у обочины. Лиз подняла руку в робком приветствии, все еще немного смущенная из-за того, что она вывалила на Регину несколько дней назад. Она очень сильно жаждала поддержки другой женщины. Но, несмотря на свое эксклюзивное членство в клубе, они знали друг друга очень недолго.
Регина помахала рукой и поспешила к ней, ее карие глаза были теплыми и обеспокоенными.
— Дилан рассказал мне о пожаре. С тобой все в порядке?
— Со мной все хорошо. — Лиз натянула улыбку. — Тут мокро.
— Безопасность. Это важная вещь. И по крайней мере теперь все закончилось.
Ее сердце сжалось, думая о Моргане.
— Закончилось?
— Дождь, — объяснила Регина. — Маргред сказала парням, что она хочет хорошую погоду для детской вечеринки сегодня вечером.
— Они могут это сделать?
Регина кивнула, словно речь шла о замене батареек в пульте.
— Они могут лучше. Никакого дождя на параде Маргред или на ее вечеринке. Она с нетерпением ждала ее уже несколько недель.
Лиз моргнула.
— Ничего себе.
— Да. — Регина усмехнулась. — Быть замужем за мужчиной, который может управлять погодой, является определенным преимуществом, когда у меня есть большая работа по поставкам.
— Представляю, как это должно быть, — сказала Лиз слабо.
— Ты приедешь, правда? — спросила Регина. — Сегодня вечером?
Она колебалась. Морган будет там? Она скучала по нему с почти физической болью, как будто они были любовниками долгие годы, а не один вечер. Но это была короткая разлука, перед возможной долгой. Она пережила смерть Бена. Она переживет уход Моргана к морю.
Но она не была готова отдать Зака. Пока нет. Их сын все еще нуждался в шансе вырасти, прежде чем он сделает самый важный выбор к очень длинной жизни. Эмили заслуживала лучшего образца для подражания, чем мать, которая приняла что-то меньшее чем все, что человек должен был дать.
— Я не хочу мешать, — прошептала она.
— Как будто бы ты можешь. Ты — врач Мэгги. Если тебя не будет на вечеринке в честь малыша, я не знаю, кто будет. В любом случае, пол острова придет, пригласили их или нет. — Регина тряхнула головой. — Ты уверена, что с тобой все в порядке?
Лиз сглотнула колючий комок в горле.
— В полном.
— Хорошо. — Регина сжала губы. — Морган адски выглядит.
Лиз изумленно посмотрела на нее, польщенная и расстроенная.
— Прошу прощенья?
— Он слонялся рядом с Диланом с тех пор, как ты выставила его с кухни. Удерживал погодную систему и ветер, он берет их, чтобы сделать дождь в Мэне. Бедный парень.
— Я думала, что он тебе не нравится.
— Ты так думаешь, потому что я назвала его хладнокровным сукиным сыном?
— Это было подсказкой, — сказала Лиз сухо.
Регина усмехнулась.
— Хорошо, таким образом, он — противоположность теплого и пушистого. Но он хорошо ладит с Ником. И… Ну, ты не спрашивала моего мнения.
С тех пор, как родители лишили ее всей финансовой поддержки, когда она не последовала их совету, Лиз никогда не спрашивала ничье мнение. Но ей действительно нравилась Регина. Она надеялась, что они могли быть друзьями. И ей было интересно и любопытно узнать о Моргане.
— Скажи, — настаивала она.
Регина встретилась с ней взглядом.
— Дилан говорит, что ты сказала Моргану, что тебе нужно время, чтобы все обдумать.
Лиз кивнула.
— Это было умно, — сказала Регина. — Может быть, умнее, чем ты себе представляешь.
Она скрыла острую боль в сердце.
— Ты думаешь, что у нас ничего не получится.
— Я думаю, что может получиться, — сказала Регина, удивляя ее. — Как только у Моргана появится шанс понять. Ты должна помнить, что они бесполезны в этом эмоциональном плане.
— Они. — Мужчины? Задумалась Лиз.
— Дети моря, — пояснила Регина. — Может быть, когда живешь вечно, ты не можете позволить себе слишком много привязанностей. Ты любишь человека, они умирают. Ты любишь другого элементаля, тогда вы должны поддерживать отношения на протяжении веков. Проще не любить вовсе.
— Но Дилан тебя любит.
— Дилан должен был научиться любить меня. Чтобы любить кого-то другого. И он, по крайней мере, наполовину человек. Все это новая территория для Моргана. Допускает ли он это или нет, ему требуется время, чтобы приспособиться так, как тебе. И факт, что он, по крайней мере, пытается учесть твои чувства, соблюдать твои просьбы… Это много, идет из сути элементалов.
— Я не сомневаюсь, что он беспокоиться обо мне, — сказала Лиз. Его шепот иссушил ее сердце: «Ни какая другая женщина, ни какая другая сила на земле, не заставила бы меня остаться». — Но я должна думать о своих детях. Ты стала бы связываться с кем-то, кто не знал, как любить твоих детей? Не любил тебя больше, чем свою жизнь вдали от тебя?
Они обе повернулись, чтобы посмотреть на детскую площадку.
— Нет, — сказала Регина спокойно. — Ни за что.
Эмили влезла наверх, ореол ее мягких кудряшек подпрыгивал.
— Мама, посмотри, что у меня есть!
Она слегка наклонила голову назад, чтобы показать неудобный шнурок на шее. То, что висело между красной «бусинкой заботы» и синей «бусинкой ответственности», было серебряным диском с тремя взаимосвязанными спиралями, радиально расходящимися от центра.
Лиз наклонился поближе.
— Это очень… — Ее дыхание сбилось. Что-то в блестящей медали раздразнило ее память. — Мило.
— Это трискелион, — сказала Регина.
— Что?
Регина перевернула запястье, выставляя упрощенную версию того же самого символа, вытатуированного на ее бледной коже.
— Это знак защиты. Опеки. Видишь эти три извилистые линии? Это земля, море и небо вокруг общего центра.
Лиз изучила плавные линии.
— Ты сделала это для защиты?
Регина усмехнулась.
— Черт, нет. Я сделала это, потому что была пьяна, и подумала, что это какая-то штука по расширению прав и возможностей женщин. Так было, пока я не встретила Дилана, тогда я узнала, что это действительно означает. Это метка начальников.
Понимание мелькнуло в Лиз. Вот где она видела этот символ прежде. Медаль была уменьшенной копией медали на шее Моргана.
— Милая, — спросила она мягко, — где ты взяла это?
Эмили опустила взгляд.
— Мне дал Ник.
Лиз посмотрела на Регину, ища подтверждение.
— Думаю, есть такая вероятность. — Регина посмотрела в сторону игрового оборудования. — Ник!
Ее сын подбежал, сопровождаемый веснушчатым мальчиком постарше.
— Ты давал что-нибудь Эмили?
Ник потер грязь носком одного тапка.
— Да. Вроде того.
Его веснушчатый друг усмехнулся.
— У Ника есть подружка, у Ника есть…
Ник вспыхнул.
— Заткнись, Дэнни.
— Что это значит, детка, — спросила Регина. — Да, вроде того?
— У меня неприятности?
— Пока нет, — ответила его мама.
— Потому что он сказал, все будет в порядке.
Сердце Лиз заколотилось.
— Кто сказал?
— Морган. Он дал мне медаль. Чтобы я отдал ее Эмили. — Ник посмотрел своей маме в глаза. — Можно мне теперь идти?
— Еще пять минут, — сказала Регина. — Мы должны подготовиться к вечеринке Мэгги сегодня вечером.
— Круто, — сказал Ник и убежал.
Мысли Лиз сбивались. Морган дал Эмили медаль. Знак защиты, как назвала его Регина. Опеки.
Лиз посмотрела на гравированный диск, потом на сияющие глаза дочери, и ее сердце сжалось в груди. Даже после того, как она сказала ему уйти, Морган думал об Эмили. Пытался защитить ее.
«Я тоже привязался к ней», — сказал он, но так сухо, что Лиз не поняла.
Что-то сжало ее легкие, столь же иллюзорное и болезненное как надежда.
— Мама. — Эмили потянула ее за руку. — Мы пойдем на вечеринку?
* * *
Вечеринка Маргред по случаю рождения ребенка. Половина острова была здесь. Морган будет здесь.
Лиз глубоко вздохнула, чувствуя, что ее грудь распирают возможности.
— Да. Мы здесь.
Лиз держала маленькую, теплую ручку Эмили, когда они шли вниз по травянистому склону с автостоянки к тентам для пикника.
Ожидание пело в ней. Насыщенная земля и розовый свет заходящего солнца наполняли воздух завораживающим мерцанием, усиленные гирляндами на квадратных деревянных стропилах и стойках. Фонари и камушки закрепляли красные клетчатые скатерти, развевающиеся на ветру. Воздух был живым от смеха и разговоров, звона подков, криков чаек и шума прибоя.
Эта была ночь для веры в чудеса. В любовь.
Лиз огляделась. Ища Моргана, призналась она себе. Она немного разоделась, она видела себя сразу же в синем платье, которое плотно облегало талию и свободно плавало вокруг ее ног. Большинство гостей были одеты в джинсы и ветровки или хаки и свитеры. Но она хотела выглядеть симпатичной. Она хотела почувствовать себя молодой. Она оставила волосы распущенными по плечам и нанесла дополнительный слой туши на ресницы, более глубокий оттенок помады красовался на ее губах. Она хотела, чтобы Морган посмотрел на нее и увидел девушку, которой она была шестнадцать лет назад, умной и бесстрашной.
Одеяла и складные стулья усеяли траву. Волейбольная сетка тянулась через твердый, влажный песок. Зак уже присоединился к группе подростков у кулера, занявших его. Лиз определила банку в его руке и присмотрелась повнимательнее.
Поймав ее взгляд, он криво усмехнулся и поднял банку. Содовая. Она улыбнулась в ответ.
На полумесяце сланца ниже тентов стояли два огромных стальных корыта на каменных ножках над ревущим огнем, красное пламя конкурировало с сиянием на горизонте. Аромат морских водорослей разносился вверх на пару. Свинцово-серые волны блестели расплавленным металлом.
— Морган! — прокричала Эмили, как будто не видела его уже несколько недель.
Вылезая из руки Элизабет, она побежала к одинокой, высокой фигуре у края воды. Лиз последовала за ней более медленно, сердце билось у нее в горле.
Он выглядел так же, ее теневой спасатель, появляющийся из ночи. Его лицо было наклонено, волевое и бледное, с волосами цвета лунного света. Ее взгляд скользнул вверх по его мощному торсу к лицу, ее пульс участился. Его глаза были спокойными и холодными.
«Она продолжает смотреть на него», — поняла она с сожалением. Когда она попросила его уйти. Гордость его… и ее… требовала, чтобы она сделала первый шаг ему навстречу.
Она глубоко вздохнула, что не сделало ничего, чтобы успокоить ее мчащееся сердце. Ей было жаль, что она не была такой молодой и уверенной в своем приветствии как Эм, таким образом, она даже не могла подбежать к нему и обвить его руками.
Но она не была девочкой, которой она была в Копенгагене. Жизнь и медицина преподали ей урок, особенно когда ставки были высоки, а результат — непредсказуем.
Она остановилась, ее храбрость потерпела неудачу на расстоянии в несколько ярдов.
— Я не знал, что ты придешь, — сказал Морган. — Но я рад, чтобы ты пришла.
Его слова дали надежду Лиз.
— Мы пришли, чтобы увидеться с тобой, — Она откашлялась. — Чтобы поблагодарить тебя. За, хм, ожерелье.
— Я не требую благодарности.
— Мы все равно должны были это сказать, — сказала Эмили.
Он мельком взглянул на маленькую девочку, приклеившуюся к его ноге как моллюск к корпусу судна, его строгое выражение лица сменилось.
— Тогда можешь поблагодарить.
— Не так. — Она потянула его за руку, пока он не наклонился. — Вот так, — сказала она и легонько чмокнула его в щеку.
Морган выглядел так ошеломлено, как будто бабочка приземлилась на его колено, или его огрели по голове.
Сердце Лиз переполнилось от чувств. На глаза навернулись слезы, делая картину происходящего расплывчатой. Бледный, грозный лорд финфолк и ее темненькая малышка-дочь, такие непохожие друг на друга, но так хорошо смотрящиеся вместе, его рука в покровительственном жесте опустилась ей на плечо, ее вес пришелся на его бедро.
Морган посмотрел на нее. Крошечная мышца в уголке рта дрогнула.
— Ты тоже собираешься поблагодарить меня?
Ее пульс сбился. Они привлекали внимание, она знала, любопытных и главным образом дружественных ее соседей, ее пациентов, ее детей.
Ее детей.
На мгновение она застыла, нервы дрожали в нижней части живота. Она сделала два шага в его сторону, чтобы взять на себя риск пересечения линии, которую она никогда прежде не пересекала.
Могла ли она сделать это? Могла ли она поставить женщину перед врачом, перед матерью таким публичным способом?
Первые шаги, сказала она себе твердо. Иногда результат стоил азартной игры и в медицине, и в жизни. Стоя на цыпочках, она потянулась, чтобы оставить поцелуй на его щеке. В последний момент он повернул голову, и их рты встретились. Так мягко, так нежно, их губы искали, требовали.
Одна, две, три долгих секунды, в то время как ее сердце медленно стучало в груди, и ее кровь кипела. Все желания, которые она скрывала, все импульсы, в которых она себе отказывала, всплыли на поверхность.
Он тоже это знал. Она чувствовала это в его поцелуе.
Он поднял голову, глаза светились.
Она смутно знала о каком-то волнении позади нее, шуршащий металл и вздымающийся пар, крики предостережения и оценивающие крики, но ее внимание было закреплено на Моргане. Она сжала губы, как будто могла удержать его вкус внутри.
Его глаза потемнели. Ноздри раздулись. Он хотел ее. Знание вызвало у нее головокружение, беззаботной от надежды, пьяной от силы.
— Мамочка, смотри! Омары готовы. Видишь?
Лиз зажмурилась на мгновенье и повернула голову. Регина, облаченная в ярко-красный фартук, раздавала указания по раздаче десятков омаров и гор моллюсков из лоханей завернутых в водоросли для сервировки на металлических блюдах. Волонтеры сгружали в один поднос початки кукурузы и груды красного картофеля в другой. Дилан, с голубыми промышленными перчатками на руках, поднял банку кофе с топленным маслом под дном, и стал проклинать все на свете, так как горячий металл обжог ему пальцы.
Она хотела этого, хотела быть частью этой сцены, не на окраине, не наблюдателем. Она хотела разделить радость и изобилие. Она хотела эту жизнь. С Морганом.
Гости перетекли к крытому пикнику, где были накрыты столы. К кипящим омарам Регины была добавлена островная еда: томатный салат Паолы Шутт, черничный коблер Эдит Пэйн, печеные бобы, кукурузный хлеб и острое желе.
— Мы должны присоединиться к ним, — сказал Морган. Он взял ее за руку, ведя ее удивленную и радующуюся. Он коснулся ее как до этого, так небрежно, притягательно? — Прежде чем всю еду сметут.
Она сжала его пальцы, полная решимости удержать этот момент, пока она может.
— В точности мои мысли.
Костер стал красным заревом. Луна соткала серебряную сеть через море. Лиз сидела возле деревянного настила с Морганом, ее рука лежала в его руке, ее живот и ее сердце были достаточно полными, что могли лопнуть.
Подростки отошли далеко от волейбольной сетки, чтобы пофлиртовать в тени или посидеть у огня. Она не видела Зака. Но там была Эмили, она перешептывалась с Анной Блай под столом с подарками. Ник качал свою младшую сестренку в детском креслице.
Дети бегали вокруг палаток, их лица блестели от масла и волнений, когда их родители сидели с охлажденными чашками кофе, пережевывая пирожные и последние островные сплетни. Лиз видела Дилана, стоящего со своей женой у одной из стоек палатки, они целовались. Маргред положила голову своему мужу на плечо, ее глаза были столь же полные мечтаний как луна.
Что-то в том, как она стояла, под каким углом находился таз, держа одну руку на пояснице, Лиз стала смотреть внимательнее.
— Она не очень много ела, — пробормотала Лиз.
— Кто? — спросил Морган.
— Маргред.
— Она, должно быть, единственная, кто не ел.
Лиз хихикнула.
— Я не очень много ела это на этой неделе. Но это мило, каждый принес что-то. Вот что, я переехала сюда в надежде, чтобы Зак и Эмили узнали чувство общности.
— И ты тоже.
Это было открытие, на которое она надеялась. Ее внутренности дрожали от нервов и ожидания.
— Да, — призналась она. — Конечно, это не просто, приехать сюда в качестве врача.
— Но ты нужна им.
— Они нуждаются в медицинской помощи, которую я могу предоставить. Но всегда есть расстояние, почтение между врачом и пациентом. Я знаю, самые интимные подробности их жизни, диеты, депрессии, сексуальные расстройства, и меня никогда не приглашают домой. — Она печально улыбнулась. — По сути, я здесь чужая.
— Одинокая.
— Да. — Она облизала пересохшие губы. Это был ее момент. Это был ее шанс. — Ты однажды сказал, что мы не такие и разные. Может быть, у нас больше общего, чем мы думали.
Морган нахмурился, глядя на огонь.
— Я никогда не стремился быть частью сообщества. Или не был ни чему предан, кроме своего долга.
Ее надежды дрожали. Ее горло перехватило.
— Это предупреждение? — спросила она с ложной легкостью.
— Объяснение, Элизабет. — Он посмотрел на нее, его глаза были темными в свете пламени. — Финфолки весьма подвижны по своей природе. Это наша сила и наша слабость. Мы не привязаны к какой-либо форме, или к суше, или к семейным узам и привязанностям. Но…
Вода прошептала и вздохнула. Она ждала, ее пульс стучал, надеясь, что он скажет ей, желая, что он попросит ее…
— Твои дети нуждаются во мне, — сказал он наконец. — Ты нуждаешься во мне.
Она нуждается. О, он ей нужен.
Она могла жить без него, прекрасно справлялась без него. Но она хотела большего в своей жизни. Она хотела страсти. Радости. Волшебства.
— Я видел Дилана с его семьей, — продолжил он наконец. — Я останусь.
Он дал ей выдохнуть. Он предлагал ей все, о чем она мечтала, все, что она хотела. Кроме слов, которые она больше всего хотела услышать.
Скрежет горшков, грохот сервировочных блюд, казались далекими. Она слышала мягкое восклицание и грохот с одного из столов для пикника, но все ее внимание было сосредоточено на человеке около нее.
Она посмотрела на него. Он не был похож на человека, предлагающего разделить свою жизнь с женщиной, которую он любил. Он был похож на солдата, на которого была возложена нелегкая миссия. Или на заключенного, которого могут упечь в тюрьму.
Она судорожно вдохнула, выпуская его руку.
— Это то, чего ты хочешь?
Он, молча, посмотрел на нее, его твердое, красивое лицо нельзя было прочитать. Возможно, он не знал, как ответить. Как сказала Регина, эти эмоции были для него в новинку. Или возможно его молчание было его ответом. Мысль скользила в ее грудь как нож.
— Не то, чтобы я не ценю твое предложение, — сказала она мягко. — Я ценю. Я знаю, кто ты такой, и что тебе нужно делать. Я могу справиться с этим. Я не единственная женщина, с которой можно жить вместе, в то время как ее муж отсутствует в море в течение длительного периода времени. Насколько я знаю, ты будешь скучать по нам. Насколько я знаю, ты хочешь быть с нами.
Он сжал челюсти.
— Я сказал, что останусь.
Любовь, боль и раздражение крутились в ней.
— Я спрашиваю, хочешь ли ты быть с нами.
— Я хочу тебя… оберегать тебя, — сказал он осторожно. — Я могу сделать тебя счастливой.
Ее сердце разбилось. Он разбил ее сердце.
— Это прекрасная фраза, чтобы сказать ее. — Она с трудом сглотнула. — Такая щедрая, замечательная и такая неправильная.
— Тогда скажи мне, — отрезал он. — Ты хочешь все контролировать. Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я сказал.
Любовь и разочарование поднялись, освобождаясь от ее контроля.
— Я хочу знать, любишь ли ты меня! — прокричала она.
Ее повышенный голос разнесся по пляжу. Волнение под тентом остановилось. Разговоры смолкли.
— Хм, Лиз? — Регина встала перед ними, сжимая в руках красный передник. — Прошу прощения, что прерываю. Но ты нужна Маргред. Сейчас.
* * *
Сейчас. Пульс Зака бешено колотился в голове. Пульсируя против его ширинки. Он просунул руку на полдюйма дальше между мягкой плотью и грубой джинсовой тканью, почти там, уже почти там…
У Стефани перехватило дыхание. Ее мышцы живота сжались под его запястьем.
— Зак, нет.
Он не мог думать. Он мог только дышать. Вся кровь в его теле оставила мозг и прилила вниз.
— Ты такая…
Теплая. Мягкая.
— Симпатичная, Стефани. Позволь мне…
Она стала извиваться.
— Нет.
Нет.
Слово разбилось, и эхом отозвалось в его пустом черепе. Его тело стало жестким, а все его части остальные части жесткими уже не были.
— Пожалуйста, Зак. — Она лежала под ним на плоском гранитном уступе, ее глаза были огромными, блестящими в лунном свете.
Пожалуйста.
С трудом сглотнув, он вытащил руку из ее джинсов, распрямляя пальцы с чувством потери. Перекатившись с нее, он откинулся назад, ударяясь головой о жесткий камень.
Звезды. Фейерверк.
Она выдохнула. Хихикнула.
— Ты в порядке?
— Нет. Но я поправлюсь. — Он втянул воздух в легкие. Гранит был прохладным под его спиной, воздух был прохладным на его лице. — Вероятно. Через несколько часов.
Стефани передвинулась. Встала. Он увидел короткую вспышку белого бедра и голубые стринги, прежде чем она застегнула свои джинсы.
Он закрыл глаза, разочарованно. Все болело.
— Почему? — Слово вырвалось из него.
Он слышал шелест, когда она села около него на скале.
— Ты имеешь в виду, почему нет?
— Я имею в виду… — Почему она должна была так подумать? — Я думаю.
— Ты мне нравишься, Зак. Действительно нравишься. Но я не хочу забеременеть, ладно? Мне всего шестнадцать. Я не хочу, чтобы меня выбило из колеи, и я попала в тупик, работая на моего отца и работая на острове до конца жизни.
Это было разумно. Не то, чтобы он чувствовал себя очень разумным в данный момент. Но он открыл глаза.
— Я могу использовать презерватив.
— У тебя есть презерватив?
Краска залила его лицо.
— Нет. Но я могу принести один. В следующий раз.
Его мама держала коробку в столе. Нет.
Он мог купить их в продуктовом магазине. Но тогда он должен будет волноваться о том, чтобы скрыть его покупку от мистера Вайли. И Дот. И от любого гребаного назойливого человек на всем гребаном острове. Но он бы сделал это. Для Стефани.
— Зак, это мило. Но дело не только в презервативе. Я не хочу ввязываться, не во все, так или иначе, связываться с кем-то еще. Я не готова быть частью пары. Я живу своими интересами. Я хочу пойти в колледж. Я хочу путешествовать. Я хочу возможностей.
Неприятие было жаром в его теле, горьким во рту.
— Ты хочешь возможностей больше, чем ты хочешь меня.
Ее глаза расширились немного.
— Ну… Да. И ты тоже.
Возможности. Боже.
Его легкие болели. Глаза горели. Какие возможности были у него? Он был ребенком, уродом, застрявшем в теле, которое он не мог контролировать, с отцом, которого он едва знал. Он хотел… Стефани. Что-то.
Его тоска тянулась и сворачивалась внутри него в большой, скользкий ком, он боролся, чтобы не вспыхнуть. Он должен был уйти, выбраться отсюда, прежде чем он взорвется.
— Отлично. Он взял себя в руки, встал на ноги, протянул руку, чтобы помочь ей встать. — Давай я отведу тебя обратно.
Нерешительно, она взяла его за руку.
— Зак…
Но он не хотел больше говорить. Он не хотел думать. Он шел около нее, не говоря ни слова, пока они не увидели, натянутые тенты, свет и огонь и людей, суетящихся под крышей. Что-то происходило. Ему было все равно. Он подождал, пока Стефани не оказалась на тропе вниз по склону, прежде чем он сорвался с места, в ночь. К морю.