Дилан, стоя на коленях среди сорняков и гравия позади ресторана, водил пальцами по кирпичной кладке здания, и Реджина подумала, что другой мужчина мог бы вот так же прикасаться к лошади или капоту автомобиля. Он выглядел очень по-мужски, строгим и поглощенным своими мыслями.
Наблюдая за ним, она опустила черные пластиковые мешки для мусора на землю.
Он обернулся.
— Пришла, чтобы увидеть меня на коленях?
Она с вызовом задрала подбородок.
— Я уже и раньше видела тебя на коленях.
— Ах да. И запомнила это, — сказал он удовлетворенным тоном.
Реджина действительно не могла забыть его темную голову, двигавшуюся у нее между ногами, водоворот звезд в небе, шепот моря, жар, разливавшийся в ее крови от его рук, его губ, его дыхания.
— Хм… Возможно. Смутно.
Редкая усмешка прорезала его лицо, обжигая ее нервы, словно молния.
— Наверное, мне следовало бы освежить твою память.
Она тяжело сглотнула.
— А я-то думала, что тебе нужно пойти пообщаться со своим принцем или что-нибудь в этом роде.
— Я еще пойду. Но сначала я должен установить защиту. Я не оставлю тебя без присмотра.
Он снова вернулся к своим кирпичам. Она подняла черные пакеты и бросила их в бак для мусора, не обращая внимания на пронзительные крики чаек, рассевшихся на соседних крышах.
Дилан постукивал и похлопывал кирпичную стену, словно взломщик сейфов. Она наблюдала за ним, уперев руки в бока.
— Зайди в дом.
Она нервно оглянулась.
— Мне угрожает опасность?
— Нет. — Он посмотрел на нее и вздохнул. — Ты меня отвлекаешь.
— А-а… — Внутри приятно разлилось теплое чувство. — О'кей.
Она сделала шаг к двери и остановилась, глядя на осторожные движения его рук и нахмуренное, несколько отрешенное выражение лица. Теплое чувство продолжало шириться. Он оказался бессмертным морским существом, чьим родным домом был волшебный остров. Тем не менее сейчас он стоял на коленях здесь, в пыли между домами, потому что она отказалась уехать с ним. Он отодвинул свою жизнь на второй план ради нее. Ради нее и ее сына. Дилан Хантер был хорошим человеком, несмотря на отрешенный вид и взрывной характер. Он был не только горячим и возбуждающим, он был принципиальным и даже… нежным.
Нежный, принципиальный и в то же время горячий парень. В ее жизни подобное сочетание встречалось так же редко, как и селки.
Она направилась в дом мимо него. Его темные брови от раздражения сдвинулись. Улыбнувшись, она легко поцеловала его в макушку. Дилан остался таким же неподвижным, как растрескавшийся цемент у них под ногами. Но прикосновение его волос к ее губам было теплым.
Она выпрямилась.
— Спасибо, — сказала она и отправилась в кухню.
Поцелуй Реджины, ее теплые губы, сладкий запах, простые слова благодарности были словно живительный дождь для иссушенного сердца Дилана. Дождь, поднявший настоящий шторм в его душе.
Или там, где могла бы находиться душа, если бы она у него была.
Оставшись на дорожке один, он закрыл глаза и прижался лбом к шершавой стене. Ее привязанность не может длиться вечно, напомнил он себе. Ничто человеческое не продолжается долго. Семьи распадаются. Дети становятся взрослыми. Родители умирают.
Лучше, как это делает морской народ, жить мгновением, чем полагаться на сердце и питать надежды.
Любовь…
И все же тот миг, когда она поцеловала его — без вожделения, без необходимости, — оказался почти невыносимо сладким, исполненным доверия, скрывавшим в себе чувство привязанности, как беременная женщина скрывает в себе ребенка.
Беременность…
Острые камешки впивались в его колени.
Птицы наблюдали за ним с крыш своими ясными безжалостными глазами. Реджина носила в себе его ребенка, но при том отказывалась уйти с ним в Убежище.
Он нес ответственность за нее. И если ему не удастся ее уберечь, на него ляжет ответственность за смерть единственных двух женщин, которые что-то значили в его жизни.
Он развел в стороны пальцы на стене.
Он не был хранителем. А фундамент дома под его руками был из сделанного людьми кирпича и раствора, а не из скал и песка. Он не знал, может ли сработать то, что он пытался сейчас сделать.
Селки изменчивы, как изменчиво море. Их дар напоминает воду, он такой же мощный, подвижный и текучий. И такой же непостоянный, как ветер или прихоть женщины. Такой же мимолетный. А чтобы укрыть собой Реджину эта защита должна была противостоять времени и силам преисподней.
Открыв свое сознание, он устремил его по спирали вниз, все ниже и ниже, ощущая свои чары как воду, впитанную губкой, воду, насытившую каждую его клеточку, смазавшую каждый сустав, каждое сухожилие. Конн говорил, что волшебная сила морского народа уменьшается с падением их численности. Но сейчас Дилан чувствовал в крови несокрушимую энергию — как безмолвный океан, ожидавший появления луны, чтобы двинуться на сушу мощным приливом.
Он осторожно попробовал освободить место у себя внутри — между сердцем и легкими, между печенью и селезенкой, — которое должна была заполнить энергия, как вода наполняет след, оставленный на влажном песке. Она поднималась медленно — сначала намек, проблеск, лужица, — нарастая у него между ребер, в кишечнике. Сила росла, а с ней, кружась водоворотом внутри него, росла и надежда. Но этого было мало, этого было недостаточно. Это напоминало ручей, поперек которого упала ветка. Это была тонкая струйка там, где ему нужен был мощный поток.
Пот сделал его ладони влажными, выступил каплями на лбу. Он попытался воздействовать на эту силу, выкрутить ее из своих костей, выжать из сердца, но, как и вода, волшебная энергия ускользнула от него, снова уйдя в ткани.
— Тебе нужен кто-то еще, — сказал он тогда.
Ее голос, в котором звучала твердая уверенность в нем, ответил:
— Я так не думаю.
Он застонал. Ему это очень нужно. Необходимо.
Больше…
Больше…
Сила прорвалась сквозь него, словно волна сквозь узкое ущелье, смыла его ощущения, с ревом ринулась по венам, хлынула через рот, выстрелила в глаза, взорвалась в пальцах. Сердце, мозг, поясница — все было сметено и унесено, как приливная волна уносит горящие ветки.
Он полностью отдался этой силе, позволил ей нести себя, пока она не покинула его, опустошенного, на камнях дорожки между домами.
Волшебство отступило, оставив его помятого и тяжело дышащего. Он лежал на животе, между растопыренными пальцами торчали жесткие зеленые травинки, а перед ослепленными глазами, словно звездочки, горели осколки битого стекла.
Он услышал звук шагов, чье-то приглушенное дыхание и повернул голову.
В тени дверного проема стояла Люси, и ее как всегда мягкий и печальный взгляд сиял, словно поверхность моря в полдень.
Земля под его щекой наклонилась.
Она моргнула, и словно штора опустилась на ее лицо, убрав все это сияние и снова превратив ее в высокую, довольно заурядную молодую женщину в зеленой футболке с эмблемой «Клипперс» и белом кухонном переднике.
— С тобой все в порядке? — озабоченно спросила она.
Руки его были исцарапаны в кровь. Губа разбита. Резкая боль пронзала голову. Но, поддерживаемый силой, пронесшейся через него, — удивлением от нее, ощущением ее правильности, — он почти не замечал этого.
— Ты видела… Ты почувствовала это? — настойчиво спросил он.
Он вскочил на ноги, и она сделала шаг назад, отступила в тень, в себя. Ее ресницы опустились, словно занавеска, задернувшаяся за ставнями.
— Я рада, что с тобой все нормально, — сказала она.
Как будто земля только что не качнулась на своей оси. Как будто вообще ничего не произошло.
Как будто ничего не произошло…
Страх ранил его больнее, чем впившийся в ладони гравий.
Он резко повернул голову и осмотрел здание.
Есть! От облегчения он даже вздрогнул. Защитная метка, глубоко впечатавшаяся в кирпичную кладку. Знак силы появился на восточном углу фундамента. Он будет привлекать могущество моря, земли и восходящего солнца.
Несмотря на то что он сам поместил его здесь, выгравировал соединяющиеся спирали своим желанием и своим даром, при виде его у Дилана перехватило дыхание.
Он обернулся и взглянул на сестру.
Она неопределенно улыбнулась и повернулась, чтобы уйти. Под влиянием непонятного для себя порыва он окликнул ее:
— Люси!
Она нерешительно остановилась в дверях с таким видом, будто оказалась здесь совершенно случайно. В его голове всплыли слова Реджины.
— Я… — Он запнулся.
Нужен тебе? Дурацкий вопрос.
В свое время он увел от нее мать. Для чего, скажите, он может быть нужен ей теперь?
— Можно мне остаться у вас ненадолго?
Она моргнула.
— Остаться?
— У вас в доме, — сказал он, чувствуя себя полным идиотом.
— Это не мой дом. И не мне решать.
— Если ты хочешь, чтобы я спросил… у него, я спрошу. Но ты не будешь возражать?
— Я возражать не буду. Но я не это имела в виду. Решать тебе. — Люси улыбнулась ему странно знакомой, горькой, кроткой улыбкой, превратившей ее лицо из заурядного в удивительно притягательное. — Это всегда зависело только от тебя самого.
Реджина хмурилась, накладывая мазь с антибиотиком из аптечки первой помощи на царапины Дилана. Он сидел на табурете у стойки в общем зале, чтобы не мешать подготовке к открытию ресторана, которая шла на кухне. Чтобы нанести мазь на ссадину у него на щеке, ей пришлось встать у него между ногами. Когда она мазнула у него над глазом, он дернулся.
Она сочувственно поморщилась.
— Не знаю, как можно было это сделать, — проворчала она.
В ответ он глупо ухмыльнулся, отчего ее сердце екнуло.
— Я тоже.
— Ты говоришь так, будто жутко доволен собой.
— Так оно и есть. — Он подождал, пока она обратит внимание на то, что он говорит, пока их глаза встретятся. — Я поставил защиту на здание.
— Ты… — Понимание, облегчение, благодарность — все охватило ее одновременно. — Вау! Это… прекрасно.
— Не думал, что у меня получится, — признался он.
Сердце ее сжалось от болезненной неуверенности, прозвучавшей в его голосе. Она легонько прикоснулась к нему и, не в силах справиться с собой, задержала пальцы на нежной коже под его глазом.
— Что ж, ты сделал это. Поздравляю!
Он поймал ее руку и прижал к своей щеке, проведя щетиной, как теркой, по ее ладони.
— Тебе не нужно было этого делать.
Она сглотнула и отдернула руку. Нанося мазь на его разбитую губу, она сказала, стараясь придать своему голосу беззаботности:
— Ну почему же. Ты заботишься обо мне, а я, похоже, должна заботиться о тебе.
Большим пальцем он прикоснулся к уголку ее рта, к ее треснувшей и пульсирующей болью губе. Его рот сейчас был так близко к ней, а его темные, полные огня глаза — совсем рядом.
— Теперь мы с тобой полностью подходим друг к другу, — прошептал он, и его слова, его взгляд остановили ее дыхание.
Заставили замереть сердце.
Она криво улыбнулась.
— Думаю, да.
Но она была не настолько глупа, чтобы поверить в это.
Она вытерла пальцы о салфетку и взяла крышку баночки с мазью. Каким бы соблазнительным ни казалось ей его новое странное настроение, к которому так легко привыкнуть, оно пройдет. Рано или поздно Дилан вспомнит, что он селки, а она — всего лишь человеческий инкубатор для ребенка, который однажды может стать полезным его народу.
И тогда он разобьет ее сердце…
Она поставила мазь назад в аптечку.
— Ты еще не передумал идти сегодня на берег?
— Я должен это сделать. — Дилан замер в нерешительности. — Принц будет ждать моего доклада.
— Конечно. Без проблем.
В любом случае, это не его проблемы. Реджина четко дала понять, что главным для нее является семья. Дилан так же открыто показал, что у него другие приоритеты. Другие приверженности. Он делал все, чтобы сдержать свое обещание и защитить ее, и она уже не ждала, что он будет держать ее за руку или менять ее жизнь. Ей не нужно было, чтобы он ходил за ней по пятам, путался у нее под ногами, возникал на ее пути, в ее сердце…
— Реджина! — Голос Дилана заставил ее вздрогнуть, пошатнул ее решимость. — Что с тобой?
— Ничего. — Она защелкнула коробку аптечки и отступила. — Все хорошо. Просто не хотела тебя беспокоить.
— Женщина! — Его низкий голос вибрировал у нее в ушах. — С тех пор как я встретил тебя, ты меня постоянно изводила, донимала, сбивала с толку и раздражала. Так чего же останавливаться сейчас?
На ее губах мелькнула натянутая улыбка. Она посмотрела на Дилана и увидела его глаза, улыбавшиеся ей в ответ.
Вздохнув, она уступила его руке, которая пыталась ее удержать.
— Ну, после того как ты все так мило нарисовал…
Он громко захохотал, чем привлек внимание Антонии, которая подозрительно взглянула на них через окошко в кухню.
Реджина понизила голос.
— Слушай, если будешь идти через город, может, заглянешь в магазин «Уилис»? Мне нужны витамины.
— Таблетки? — В его темных глазах мелькнула обеспокоенность. — Ты что, больна?
— Нет, я беременна. И мне нужны пренатальные витамины.
— Но ты себя нормально чувствуешь? — настаивал он.
— Нормально. — Она уже почти пожалела, что завела этот разговор. С каких это пор ей нужен парень, который будет бегать по ее поручениям? — Ну, есть небольшие спазмы, но…
— Ты звонила доктору?
Она часто заморгала, смущенная его решительностью. И тронутая этим больше, чем могла бы ожидать. Хотя, конечно, ему нужно беспокоиться о малышке-селки.
— Я звонила ей, когда тебя не было. Она сказала, что не большие спазмы и тошнота — явление совершенно нормальное. И чтобы я продолжала принимать витамины. Так что…
— А вдруг я куплю что-то не то?
Она вздохнула.
— Послушай, не переживай. Я могу и сама…
— Нет, я сделаю это. Тебе нужны витамины, и я куплю витамины. Пренатальные.
Голос его звучал угрюмо, в глазах — почти паника.
Реджина никак не могла решить, что ей кажется более очаровательным: его чисто мужской дискомфорт от такого задания или же явная решимость делать правильные вещи. Хорошо еще, что она не посылает его покупать тампоны. Чтобы поддразнить его и проверить, она из озорства добавила шепотом:
— Или можешь остаться здесь и объяснить моей маме, для чего они мне нужны.
Его лицо под золотистым загаром заметно побледнело.
— Лучше уж твоя мать, — проворчал он, — чем эти визгливые чайки в городе.
— По крайней мере, ты мог бы очаровывать чаек.
Он приподнял брови.
— Я могу очаровать твою мать.
А ведь, пожалуй, мог бы, подумала Реджина, пристально разглядывая его смуглое красивое лицо. Он кого угодно может очаровать. Ее саму он определенно очаровал, да так, что пришлось снимать трусики.
— Но только не после того, как она узнает, что ты сделал меня беременной.
Он склонился к ней, и сердце ее учащенно забилось.
— Ты по-прежнему находишь меня очаровательным.
У нее перехватило дыхание.
— Ха-ха!
— Ты не можешь ничего с собой поделать.
Его дыхание скользнуло по ее рту, губы легко коснулись ее щеки. Сладкое как мед желание капельками растекалось под кожей.
— Моя власть над женщинами непреодолима.
Она слышала, что в его голосе звенит смех, но за этими насмешливыми нотками скрывалось что-то другое, более глубокое, что-то очень напоминавшее… томительную тоску.
Она почувствовала, что склоняется к нему, тает в нем, и закрыла глаза.
— У тебя просто невероятное самомнение.
— Позволь мне доказать тебе это, — пробормотал он. Его руки гладили ее плечи, голос звучал в ушах горячо и соблазнительно. — Дай мне очаровать тебя, Реджина. Дай мне полюбить тебя.
Ох… Ее сердце сжалось.
— Ох! — Голос Люси, высокий и потрясенный. — Антония послала нас, чтобы… Я не хотела вам мешать.
Реджина отпрянула от Дилана. В дверях стояла Люси, из-за спины у нее выглядывала Маргред.
— Ты и не помешала, — соврала Реджина, заливаясь краской. — Я просто давала Дилану поручение, которое нужно выполнить в городе.
Маргред удивленно подняла брови.
— Ты ему точно давала именно это?
— Я плачу вам не за то, чтобы вы стояли там и болтали! — крикнула Антония от плиты. — Давайте-ка вытирайте вон те столы. Мы через час открываемся.
Маргред легкой походкой прошла в зал, держа тряпку и бутылку моющего средства с тем же изяществом, с каким сомелье с белоснежной салфеткой через руку несет бутылку «Гранд Кру».
— Ты считаешь это разумным? — бросила Маргред Дилану. — Оставлять ее… сейчас?
— Это не опасно.
Дилан смотрел через ее голову на Реджину, адресуя свои заверения главным образом ей. И она услышала в его голосе уверенность, которой раньше не замечала.
— Я поставил на дом защиту, — сказал он.
Маргред шумно вздохнула.
— Это впечатляет. Так это был ты?
— Не только я. Я подумал… Я почувствовал… Ты?
Она кивнула.
Реджина растерянно наблюдала за ними. Дилан нахмурился.
— Тогда…
Через кухонную дверь ворвался Ник. Он резко остановился, и его кеды взвизгнули на старом деревянном полу. Он тут же нашел Дилана и уставился на него широко открытыми, полными надежды глазами.
— Бабушка сказала, что ты идешь в магазин. Можно я пойду с тобой?
Дилан посмотрел на него сверху вниз.
— Только не сейчас.
Реджина поморщилась.
Опа!
Ник по- мальчишески дернул плечом.
— О'кей. Тогда как-нибудь в другой раз.
Реджина читала язык его тела так же легко, как и его сердце. Я, собственно, не очень-то и хотел. Лучше сделать вид, что сам не хочешь чего-то, чем надеяться, а потом получать отказ…
Она поняла, что именно этого и боялась. Что ее сын влюбится так же быстро, как влюбилась она.
— Слушай, ты не мог бы сохранить кое-что для меня, пока я не вернусь? — спросил Дилан.
Голова Ника тут же поднялась. Это было интересно, но подозрительно. Он ведь не глупый, ее мальчик!
— А что это?
Дилан полез в карман и вынул оттуда серебряную монету. Серебряный доллар Моргана с головой Свободы. Реджина уже смотрела в Интернете. За такую монету давали пару сотен долларов, причем легко. Она затаила дыхание.
Их взгляды встретились.
Она медленно выдохнула, не говоря ни слова.
Ник подержал монету на своей довольно грязной ладони и посмотрел на Дилана.
— Это что, взятка?
— Если бы это была взятка, я должен был бы отдать ее тебе насовсем, — объяснил Дилан. — А я этого сделать не могу, потому что твоя мать спустит шкуру с нас обоих.
Ник хихикнул.
— Это метка. Как обещание, — сказал Дилан. — Ты будешь хранить это у себя, пока я ее не попрошу. И тогда я возьму тебя в море на своей лодке.
Ник быстро взглянул на мать.
— Можно?
Она сложила руки на груди, словно пытаясь удержать готовое вырваться сердце.
— Это твое дело, малыш.
— О'кей. Круто! — Его пальцы сомкнулись на монете. На лице появилась улыбка, и он протянул вторую руку. — Договорились.
Дилан кивнул, и маленькая рука Ника скрылась в его большой смуглой ладони.
Реджина, у которой от переполнявших ее чувств кружилась голова, думала о том, что это ее сын, ее семья, ее жизнь. И в этой жизни у нее никогда не было ее мужчины, она никогда не испытывала в нем нужды.
Но теперь, глядя, как Дилан жмет руку ее сыну, она вдруг поняла, как легко он мог бы занять место рядом с ними.
И как будет больно, когда он уйдет.