Дилан пригласив ее поплавать с ним на лодке, чтобы заняться там сексом.

Реджина знала это, соглашалась с этим и даже планировала это. Она решила, что на этот раз никаких помех быть не должно. На этот раз она не будет пьяна, ей не будет больно или холодно и она не будет нуждаться в утешении.

Она ступила на палубу с едой для пикника в руках, в своем лучшем красном нижнем белье, готовая принять бой на территории своего любовника.

При виде корзинки для пикника Дилан удивленно приподнял бровь, но ничего не сказал, пока она, пошатываясь, не уселась на скамейку в кубрике.

— Предполагалось, что это будет для тебя передышкой, — сказал он, отчаливая от пристани.

— Так оно и есть, — заверила его она.

— Тогда зачем эта корзинка?

Реджина положила руки на теплые перила и откинула голову назад, следя за тем, как он возится со снастями. Он снял рубашку; его тело было худым и золотистым. Глядя, как играют под кожей его мышцы, как ловко работают длинные пальцы, она чувствовала, как вместе с парусами в ней что-то расправляется и поднимается.

— Хотела тебя покормить, — сказала она. — Я этого еще не делала.

Паруса хлопали, как простыни, развешенные на веревке в заднем дворе.

Дилан подрегулировал их, чтобы они натянулись, после чего сел на скамейку рядом с ней и взялся за руль.

— Ты меня постоянно чем-то кормишь.

— Постоянно ты питаешься в ресторане. Это не одно и то же. Я хотела сама приготовить что-то для тебя. Этим я и занимаюсь.

— Кормишь людей.

Она пожала плечами.

— Очень часто.

— Заботишься о них.

Она поймала его взгляд. Ветер ерошил его темные волосы, затеняя лицо, отчего ей было труднее, чем когда бы то ни было, прочитать его выражение. Спокойно, Реджина!

— Да.

— Я не нуждаюсь в том, чтобы обо мне заботились, — сказал он.

Может быть. Но если они собираются налаживать более-менее равные отношения — вообще какие-либо отношения, — ему нужно видеть в ней нечто большее, чем несчастную женщину-человека, которую сделали беременной и похитили. Нечто большее, чем просто жертву.

Она задрала подбородок.

— Ты говоришь так только потому, что еще не узнал в полной мере все мои удивительные кухонные таланты, — заявила она. — Ты и понятия не имеешь, на что я способна.

Он посмотрел в открытый люк, куда поставил ее корзинку, потом на ее красный педикюр. Взгляд его двинулся вверх по ее плотно облегающим джинсам и дошел до глаз. До губ.

— Я так понимаю, что это мне еще предстоит узнать?

Атмосфера наполнялась сексуальной напряженностью.

По телу Реджины разливалось тепло.

— Да.

— Жду не дождусь, — промурлыкал он.

Реджина планировала сначала неспешное обольщение, медленную осаду чувств, а затем штурм его сердца. Она не рассчитывала на томительное ожидание, которое само по себе уже было обольщением и при котором исчезала необходимость в прелюдии. Любовный жар заливал палубу, как солнечный свет, как мед, тяжелый и золотой, густой и сладкий. Она вдыхала его и чувствовала, как желание поднимается в ней, словно живительный сок, который растекался по ее венам. К моменту, когда Дилан опустил паруса и бросил якорь, она уже растаяла внутри.

Она видела перед собой голые скалы, пустой причал, деревья, прикрывавшие бухту с берега. Уединенно. Замечательно.

Дилан оглянулся на нее.

— Готова перекусить?

Она улыбнулась в ответ.

— Да.

Глаза его прищурились, но он покорно повернулся, чтобы вытащить из люка корзинку для пикника.

В тот же миг ее руки скользнули на его талию, а нетерпеливые пальцы ухватились за ремень. Она прижалась грудью к его спине — изумительно теплая кожа, железные мышцы — и почувствовала, как он удивленно замер.

Она легонько укусила его за ухо.

— Реджина!

Ее имя прозвучало как взрыв смеха и желания. Он с присвистом вздохнул и повернулся к ней лицом.

— Ты сейчас перевернешь лодку.

— М-м-м… — ответила она и провела языком по его груди.

На вкус он был как соль, как секс, как мужчина. Ее голодный рот жаждал его, как наркотика. Она готова была съесть его. И направилась по дрожащим мышцам его живота туда, где уже топорщились джинсы. Его тело напряглось, чтобы встретить ее.

Она опустилась на колени на залитой солнцем палубе, все больше заводясь от его сдавленного дыхания. Она может сделать это для него. Для них обоих. Он казался ей таким красивым и ласковым, порой грубым и хмурым, а иногда жестким и шелковым одновременно. Вдыхая его мускусный запах, ртом она предъявила свои права на него. От ее прикосновения по его телу пробежала судорога.

Лодка раскачивалась и кренилась.

Дилан опустился на колени рядом с Реджиной и обхватил руками ее голову, пытаясь найти ее губы.

— Я хочу увидеть тебя.

Она подняла руки, и он стянул с нее рубашку. Теплые лучи солнца легли на ее веки и обнаженную грудь.

— Великолепно! — хрипло прошептал он.

Она чувствовала себя прекрасной, могущественной и свободной. Она расстегнула джинсы, спустила их и отбросила в сторону, а потом потянулась к нему, ослепленная солнцем, испытывающая головокружение от жары, пьяная от любви и желания. Его руки гладили и ласкали ее. Он обволакивал ее своим сильным телом, сделав так, что она осталась стоять на коленях, распластав руки по скамейке, а ее ягодицы оказались в тесном контакте с его пахом. Его дыхание касалось ее уха, а член, горячий и соблазнительный, обжигал спину.

Но она вывернулась, оттолкнув его на скамейку.

— А теперь я хочу видеть тебя.

Его лицо, его прекрасное тело…

И он пусть смотрит на нее. Пусть видит, кто его любит!

Она легла на него, такого сильного, принадлежащего только ей, смотревшего на нее затуманенным взглядом. Упираясь руками в его плечи, она медленно, по сантиметру опускалась, кусая губы от наслаждения.

— Ты необходима мне! — Он сжал ее бедра. — Сейчас!

Новая волна возбуждения атаковала ее.

— Да!

Она опустилась еще ниже, почувствовала его внутри себя, самого близкого из тех, кто когда-нибудь появлялся в ее жизни. Его горящие темные глаза заглядывали ей в душу, она была распята его руками, пронзена им, и все вокруг, включая море и небо, плыло, плавилось, становилось золотым.

Она оторвалась от его губ. Его горячее дыхание иссушало ее.

— Мой… — прошептала она низким от удовольствия голосом, еще крепче обнимая его.

Дилан содрогался внутри нее. Он принадлежал ей, и этого было достаточно, чтобы она снова и снова сгорала в ослепляющем, раскаленном добела пламени под бездонным синим небом.

Реджина едва могла пошевелиться и обессилено лежала на Дилане, словно была приклеена к нему потом и сексом. Ее руки свесились, как морские водоросли со скалы. Ее волосы попали ему в рот. Его тело нашло приют внутри ее тела. Она была мягкой и скользкой, и он снова хотел ее.

Постепенно дыхание Дилана восстановилось. Вернулись его силы. Его сознание.

Лодка уже успокоилась, но только не он.

Она подняла голову, и его лицо оторвалось от плавного изгиба ее шеи. Она улыбнулась ему опухшими от поцелуев губами, переполненная, расслабленная, желанная, с сердцем, бившемся прямо в горящих глазах, и такая красивая, что у него защемило в груди.

— Я люблю тебя, — сказала она.

Это было как обухом по голове.

Его охватила паника. Он растерянно молчал. Да и что он мог сказать? Спасибо? Но он не испытывал благодарности.

— Я… горжусь этим, — выдавил он.

Это звучало неплохо. Разумно. Даже с ноткой признательности.

Ее карие глаза затуманила досада.

— Ничего подобного. Тебе страшно.

Она поднялась, сверкнув на солнце стройными ногами, и наклонилась за своими трусиками. При виде изящного изгиба ее ягодиц у него закружилась голова. А язык стал тяжелым от раскаяния.

— Реджина…

— Да ладно, не переживай. — Она натянула напоминавшие веревочку красные трусики. — Хочешь поесть?

Дилан смотрел на ее бедра и уже не знал, чего хочет. Он мучительно понимал, что чего-то не хватает, что что-то утеряно — настроение, момент, шанс…

— Мне не страшно. — Зубы его сжались. На самом деле он был в ужасе. — Просто ты меня удивила, вот и все.

Прежде чем натянуть через голову рубашку, она бросила на него короткий взгляд через плечо.

— Уф-ф… Возьми корзинку. Не хватало только, чтобы еда пропала.

— Конечно, я беспокоюсь о тебе, — сухо добавил он.

Она смотрела на него, как на ресторанного кота, который только что притащил к ее ногам дохлую мышь.

— Не нужно бросать мне кость, — сказала она. — Я сказала, что люблю тебя. Ты меня не любишь. Это мое несчастье и твоя проблема.

— Отец тоже утверждал, что любит мою мать.

Она уперлась руками в бока чуть выше красной резинки.

— Ну и что? Я не твой отец. Если ты бросишь меня, я не уйду в запой лет на двадцать. У меня была своя жизнь, перед тем как ты приехал. И будет своя жизнь, когда ты уйдешь. Но я не собираюсь врать относительно своих чувств только потому, что для тебя это может представлять опасность.

Она была великолепна в ярости. Просто фурия!

— Ты закончила? — спросил он.

— Думаю, да.

— Отлично!

Он подхватил ее на руки и прыгнул за борт. Вода, оборвав ее пронзительный крик, захлестнула их с головой.

Она вынырнула, отплевываясь и хватаясь за него руками.

— Чертов сукин сын! Ты что, совсем с ума сошел?

Он поддерживал ее, чувствуя, как она дрожит от неожиданности и холода.

— Испугалась? — спросил он.

Она сердито посмотрела на него, волосы падали ей на глаза.

— Я намокла.

— Не твоя стихия?

— Да!

— Чувствуешь себя беспомощной?

Она искоса глянула на него, еще крепче уцепившись за его шею.

— Я… Ну и что?

— Вот и я так же, — признался он.

Она изумленно посмотрела на него. Он целовал ее приоткрытый рот, пока губы ее не согрелись, а тело не стало мягким и гибким, пока пальцы ее не утонули в его волосах, и они снова чуть не ушли под воду.

Если он сам идет ко дну, то успешно тянет за собой и ее…

Гриль зашипел, и со сковородки поднялся столб пара. От ударившего в нос запаха горячего жира Реджину чуть не вывернуло.

Она плотно сжала губы и брызнула оливковым маслом на кусок рыбы-меч. Жареный картофель, масло, брокколи, готово…

— Заберите заказ! — крикнула она.

Из печи пахнуло жаром, когда Антония вытащила оттуда среднюю пиццу с пипперони и грибами, а на ее место поставила большую с морепродуктами.

Реджина взяла следующий листок заказа. Две рыбные похлебки, две пасты… Она разлила суп по чашкам и добавила крекеры.

Разгоряченная Люси поспешно схватила со стойки рыбу.

— Зал забит до отказа. У вас всегда так в обеденное время?

— Нет. Похоже, то, что мы на один день закрылись, оказалось плюсом для нашего бизнеса.

Антония фыркнула и провела колесиком ножа по пицце.

— Для нашего бизнеса оказалось плюсом то, что тебя похитили. Теперь каждый болван в городе идет сюда, чтобы поглазеть на тебя.

Реджина пожала плечами.

— Они хотят поговорить. Им нужно поесть. А мы притом можем заработать.

— Говорят они действительно немало, — угрюмо буркнула Антония, выставила пиццу в окошко и занялась следующей заготовкой.

Еще один спазм. Реджина зажала рот, моля бога, чтобы ее не вырвало.

— Присядь, пока не свалилась с ног окончательно, — бросила Антония.

Реджина сглотнула и помешала кипевшие на плите макароны.

— Я в порядке. Наверное, просто устала.

— Устала или забеременела?

Реджина посмотрела на мать.

Антония понимающе кивнула.

— И когда ты собиралась мне об этом сказать?

В горле у Реджины стоял комок. Как от изжоги. Или от стыда. Она добавила креветки к булькающим на медленном огне чили и помидорам и перемешала, чтобы соус полностью их смочил.

— Я… скоро. Я не хотела, чтобы ты подумала… Я чувствую себя полной дурой.

— Хм… А когда ты собираешься сказать ему? — Антония кивнула в сторону зала, где, наблюдая за входными дверьми, сидел Дилан.

По крайней мере, матери не нужно объяснять, кто отец ребенка.

— Он уже знает, — сказала Реджина, накрывая сковородку.

Антония скрестила руки на переднике в томатных пятнах.

— Ну и?

— И… — Реджина тяжело вздохнула. — Он все еще здесь.

Пока что.

Она следила за Геркулесом, который расслабленно прошелся по обеденному залу с обычной для котов целью — потереться головой о колено Дилана. Видно, соскучился по знакам внимания.

«Мы с тобой, котик, оба соскучились…»

— Это уже о чем-то говорит, — сказала Антония.

Реджина слабо улыбнулась. Это действительно о чем-то говорило. Дилан мог быть вырван из своей стихии и чувствовать себя беспомощным, но он не оставил их.

В этот момент Дилан рассеянно наклонился и погладил Геркулеса.

— Знаешь, он хотел, чтобы мы уехали вместе… — вдруг сказала Антония.

Реджина перестала разглядывать Дилана.

— Я не поняла.

— Твой отец. Он хотел, чтобы я все продала, собрала вещи и поехала с ним на материк. В Балтимор или еще какое-то паскудное место.

Реджина быстро заморгала и начала процеживать пасту.

— Ты никогда мне об этом не рассказывала.

Она всегда считала, что отец не хотел их. Не хотел ее. Впрочем, теперь, через столько лет, когда она узнала, что все было не так, это уже ничего особо не меняло.

— Возможно, я просто не хотела признаться себе, что это место значит для меня больше, чем значил он. Безопасность значила для меня больше, чем он. — Антония размазывала соус, не отрывая взгляда от заготовки. — Я не жалею о выборе, который сделала, это только пустая трата времени. Но пример, который я подавала тебе…

Реджина смотрела на решительное, изрезанное морщинами лицо матери, на ее перепачканные в муке руки. Руки, которые кормили, нянчили и воспитывали ее, которые обеспечили ее домом и средствами к существованию.

— Ты хорошая мать, — сказала она. — И прекрасный пример для меня.

— Ха! — сказала Антония, но в глазах ее мелькнул довольный огонек. — Может быть. Но это не значит, что ты должна ему следовать.

Реджина закончила с тарелками и выставила их в окошко.

Дилан шел к ним между столиками с тем же изяществом и с той же целью, что и кот, — видно, соскучился по знакам внимания, — такой худой, смуглый и привлекательный, что сердце Реджины неожиданно начало выплясывать в груди свой глупый танец.

— Возьми это, — сказала Антония. — За шестой столик.

Он непонимающе посмотрел на нее.

— Угловая кабинка.

— Я заберу, — вмешалась Люси.

Она уложила на поднос пиццу, нож и сыр и направилась к семье из четырех человек, сидевшей в кабинке у двери.

Дилан посмотрел на Реджину.

— Ты видела Ника?

Голос его звучал глухо, глаза были серьезными. У нее перехватило дыхание.

— Я… Он в комнате. Наверху. Я видела его, когда заходила домой.

— Его там нет.

Антония уперлась в бок выпачканной в муку рукой.

— А ты откуда знаешь? Тебе об этом кот нашептал?

Взгляды Дилана и Реджины встретились.

— Пойди проверь.

Она молча повернулась и бегом бросилась к лестнице.