В ту ночь, когда единственный подходящий холостяк на острове женился, Реджина Бароне напилась.
Хотя трахнуться было бы лучше.
Реджина переводила взгляд с Бобби Кинкайда, который не сводил глаз с запотевшей бутылки с пивом, на пятидесятитрехлетнего Генри Тиббетса, от которого невыносимо воняло селедкой, и думала: «Ни за что на свете…» В любом случае, на острове со среднегодовым населением в тысячу сто человек случайная связь по пьянке на свадебном торжестве могла бы иметь весьма серьезные последствия.
Насчет последствий Реджина была в курсе дела. В конце концов, именно так появился ее Ник.
Растяжки свадебной палатки трепетали на ветру. Ее боковые стороны были подняты, и Реджина видела берег, где счастливые молодожены обменивалась торжественными клятвами, — полоска глинистого сланца, беспорядочное нагромождение скал, полумесяц песчаного пляжа на границе с бескрайним океаном.
Не типичное местечко для бракосочетания. Что ни говори, штат Мэн — даже если дело происходит в августе — это все-таки далеко не Санта-Круз.
Реджина подняла поднос с грязной посудой и тут заметила сына, который стоял возле площадки для танцев рядом с ее матерью.
Она почувствовала, что улыбается. Бокалы могут и подождать.
Поставив поднос, она прошла к ним через большую белую палатку.
— Привет, красавчик!
Восьмилетний Ник обернулся, и она увидела себя в миниатюре: те же темные итальянские глаза, тонкое выразительное лицо, большой рот.
Реджина протянула к нему руки.
— Хочешь показать мне, что умеешь?
Ник расплылся в улыбке.
Антония Бароне взяла его за руку. Ее мать выглядела очень официально, как и подобает мэру: твердый мазок красной губной помады, темно-синяя юбка и блузка.
— Мы уже уходим, — сказала она.
Взгляды их встретились.
— Мама, только один танец!
— А я-то думала, что тебе нужно работать, — ответила Антония.
С той минуты, как Реджина согласилась обслуживать эту свадьбу, мать не переставала брюзжать по любому поводу.
— Все под контролем.
— Так ты хочешь, чтобы я присмотрела за ним сегодня вечером?
Реджина подавила тяжелый вздох.
— Да, спасибо. Но если бы вы на минутку задержались…
— Пожалуйста, бабушка! — присоединился к ней Ник.
— Решайте сами, — сказала Антония, ясно давая понять, что на самом деле все должно быть как раз наоборот. — Делайте, что хотите. Впрочем, вы всегда именно так и поступаете.
— Только не в последнее время, — буркнула Реджина, отходя с сыном.
Но зато в следующие десять минут она получила настоящее удовольствие, глядя на Ника, который хлопал в ладоши, прыгал, кружился, смеялся и вообще вел себя так, как и положено восьмилетнему мальчишке.
Зазвучала более медленная мелодия.
Наступила очередь танцевать взрослым парам, и Реджина, у которой ремешки на туфлях больно врезались в пальцы, отвела Ника к матери.
— Для тебя наступила полночь, малыш. И ты вместе с бабушкой отправляешься домой в карете из тыквы.
Он задрал голову, чтобы заглянуть ей в глаза.
— Ты о чем?
Реджина пригладила темные волосы, упавшие ему на лоб, на мгновение задержав руку на гладкой щеке.
— Я должна вернуться к работе.
Он понимающе кивнул.
— Я тебя люблю.
Волна любви обожгла ее сердце.
— Это я тебя люблю.
Она смотрела им вслед, когда они покидали белую палатку и взбирались по склону холма к автопарковке. Ее квадратная мать и худенький сынишка отбрасывали на траву длинные тени. Солнце задержалось на вершине холма, окрасив кусты в пурпур и золото, отчего они стали похожи на сказочные волшебные розы.
Это был один из тех дней, один из тех летних вечеров, когда Реджина почти верила в счастливый конец.
Впрочем, только не для нее. Для нее — никогда.
Она вздохнула и вернулась в палатку. Ноги болели.
Механик Бобби Кинкайд обслуживал в баре за бесплатное пиво и из одолжения Кэлу. Бобби прилично зарабатывал в гараже своего отца. Сейчас на острове любой подросток, которому исполнилось шестнадцать и которому деньги, вырученные за продажу лобстеров, жгли карман, считал своим долгом заиметь машину. По крайней мере, пикап.
Реджина уклонилась, когда Бобби попытался приобнять ее. Очень жаль, что он еще совсем сопляк.
— Привет, Бобби! — Она взяла бутылку шипучего вина из ведерка со льдом и с трудом сняла проволоку, обернутую вокруг пробки. — Давай-ка быстренько наполним все бокалы, и я хочу убрать со стола тарелки из-под пирога.
— Эй, погоди! — произнес позади нее низкий мужской голос. — Ты здесь не на работе.
Сердце Реджины забилось учащенно. Она обернулась. Сильные загорелые руки, спокойный взгляд зеленых глаз, прихрамывающая походка, оставшаяся после Ирака. Шеф полиции Калеб Хантер собственной персоной.
Жених.
Забрав из ее рук бутылку «Просекко», Калеб налил вино в фужер для шампанского и протянул Реджине.
— Ты здесь гость. И мы хотели бы, чтобы сегодня вечером ты развлекалась вместе со всеми.
— Я только и делаю, что развлекаюсь. Надо только подать красный соус и роллы из лобстера…
— Меню — просто классное! — сказал Кэл. — Все прекрасно. А эти пирожки с крабами…
— Мини-пирожки с голубым крабом с соусом из чеснока из острого копченого красного перца, — вставила Реджина.
— Это действительно что-то особенное. Ты молодец, все очень здорово устроила!
Он тепло посмотрел на нее.
Реджина вспыхнула от комплимента. Она действительно молодец. Особенно если учесть, что на то, чтобы все распланировать и подготовить, у нее было меньше месяца, а помогали ей только бестолковая невеста и ужасно неловкая сестра жениха, и Реджина фактически самостоятельно организовала свадьбу, которой у нее самой никогда не было. Взятая в аренду палатка, мягко освещенная фонариками, была украшена дельфиниумом, ромашками и подсолнухами, столы для пикника накрыты накрахмаленными белыми скатертями, а на раскладные стулья из местного клуба Реджина повязала банты.
А угощение ее приготовления — мидии, протушенные в белом вине с чесноком, итальянские бутерброды из поджаренного хлеба с базиликом, помидорами и оливковым маслом, копченый лосось в сметане с укропом — пользовалось огромным успехом.
— Спасибо, — сказала она. — Я подумала, что, возможно, надо посоветовать маме добавить в наше обычное меню что-нибудь из этих закусок. Мидии или, может быть…
— Прекрасно, — повторил Кэл, но было видно, что он ее уже не слушает. — Глаза его были устремлены на невесту, Мэгги, которая сейчас танцевала с его отцом.
Темные волосы Мэгги волной рассыпались по плечам. Она сбросила туфли, и край ее развевающегося белого платья волочился по полу. Она смотрела на отца Калеба снизу вверх и смеялась, когда он неуклюже выполнял поворот.
При виде неприкрытой страсти в глазах Кэла к горлу Реджины подкатил комок.
Ни один мужчина еще не смотрел на нее так — словно она была солнцем, луной и целым миром, воплощенным в одном человеке. Если бы кто-то посмотрел на нее так, она бы его не упустила.
Если бы только Кэл когда-нибудь…
Но он этого не сделал. И уже не сделает. Никогда.
— Иди потанцуй, — сказала Реджина. — Это ведь твоя свадьба.
— Верно, — ответил Калеб.
Прежде чем уйти, он обернулся, чтобы улыбнуться ей и сказать:
— Сегодня вечером больше никакой работы. Мы специально наняли молодежь, чтобы ты смогла сделать перерыв.
— Ты же сам знаешь, что за этой детворой с церковным воспитанием нужен глаз да глаз, — бросила ему вслед Реджина.
Но это была только отговорка.
На самом деле уж лучше она будет разносить бокалы и мыть тарелки, чем вести все те же разговоры с теми же людьми, которых она знала всю свою жизнь. «Как тебе погода? Как поживает твоя мать? Когда уже ты сама выйдешь замуж?»
О господи!
Она смотрела, как Кэл кружится в танце с невестой — медленно из-за своей хромоты, — и ужасная пустота, резко, словно судорога, сжала ее сердце.
Взяв бокал и открытую бутылку «Просекко», она ушла. Подальше от всего этого, от музыки, огней и танцев! Подальше от Бобби за стойкой бара и от Калеба, руки которого сейчас обнимали Маргред!
Каблуки Реджины оставляли вмятины на неровной полоске травы. Под шум воды о скалы она медленно шла по глинистому берегу. Пенистые волны ложились к ее ногам. Она присела на гранитный камень, чтобы разуться. Босые пальцы погрузились в прохладный крупный песок.
Ох, так было намного лучше. Правда.
Она налила себе вина. Уровень содержимого бутылки падал по мере того, как поднималась луна, плоская и яркая. Небо углублялось, пока не стало напоминать внутреннюю поверхность гигантской пурпурно-серой раковины. Реджина запрокинула голову, чтобы взглянуть на звезды, и почувствовала, что все вокруг кружится.
— Осторожно, — озабоченно произнес низкий мужской голос.
От неожиданности она подскочила и расплескала вино.
— Кэл?
— Нет. Ты разочарована?
Ну вот, облила платье. Проклятье!
Реджина взглянула в сторону палатки, потом осмотрела берег в поисках хозяина голоса.
Он стоял босой в кромке прибоя, словно появился из моря, а не пришел со стороны продолжавшей веселиться свадьбы.
Сердце ее глухо забилось. В голове шумело от вина.
Это не Калеб. Она прищурилась. Он слишком высокий, слишком худой, слишком молодой, слишком…
Галстук его был приспущен, брюки закатаны. Свет луны, упав на его лицо, выхватил из темноты длинный тонкий нос, рот, как будто высеченный из камня, и глаза — темные и таинственные, словно грех.
Реджина почувствовала странное смущение и нахмурилась.
— Не понимаю, о чем ты.
Он тихо засмеялся и подошел ближе.
— Они прекрасно смотрятся вместе, Калеб и Маргред.
Теперь она узнала его. Она видела его там, на церемонии.
— Ты его брат. Дилан. Тот самый, который… Ушел.
Реджина слышала разговоры. Хоть она и была пьяна, но основное запомнила. Двадцать пять лет назад его мать покинула остров, бросив мужа, Калеба и маленькую Люси, забрав с собой второго сына. Вот этого.
— Я думала, ты старше, — сказала Реджина.
В лунном свете он двигался почти бесшумно.
— Ты меня помнишь?
Реджина фыркнула.
— Вряд ли. Тогда мне было года четыре.
Она одернула мокрый шелк на груди. Придется ехать на материк, на острове химчистки не было.
— Вот.
В темноте мелькнуло что-то, напоминающее белый флаг. Это он достал из кармана платок. Настоящий джентльмен.
Его рука оказалась в опасной близости от нее. Пальцы коснулись крошечного золотого крестика ниже ключицы, ладонь придавила платок к ложбинке на груди. Горячо. Со знанием дела. Шокирующе.
У Реджины перехватило дыхание. Никакой он не джентльмен. Козел какой-то!
Она отбросила его руку.
— Я сама.
Ее соски под мокрой материей затвердели. Он что, видит в темноте? Она вытерла платье его носовым платком.
— Что ты здесь делаешь?
— Я шел за тобой.
Если бы он только что не коснулся ее груди, такой ответ ей польстил бы.
— Я имею в виду здесь, на острове.
— Я хотел посмотреть, действительно ли они сделают это.
— Поженятся?
— Да.
Он наполнил бокал, вылив из бутылки последнее, и протянул ей.
Этот жест остро напомнил Реджине его брата. Несмотря на бриз с моря, лицо ее горело. Ей было жарко. Она отхлебнула вина.
— Значит, ты просто решил показаться здесь? Через двадцать пять лет?
— Ну, это не совсем так. Все случилось не настолько давно.
Он присел на камень, слегка толкнув ее в бедро. Твердое плечо касалось ее плеча. Реджина почувствовала, как где-то в животе разливается тепло. Она откашлялась.
— А что с твоей матерью?
— Она умерла.
Оп- па…
— Прости.
Оставь это, сказала она себе. Она никогда особенно не умела обмениваться печальными семейными историями. Не то чтобы ей этого хотелось, но…
— Все-таки странно, что ты за все это время ни разу здесь не появился, — сказала она.
— Ты считаешь так только потому, что никогда не уезжала отсюда.
Это ее обидело.
— Почему? Уезжала. Сразу после школы. Работала посудомойкой в «Перфеттос» в Бостоне, пока Пуччини не направил меня учиться на повара.
— «Перфеттос»?
— Ресторан Алэна Пуччини. Ну, ты знаешь. Сеть «Фуд нетворк».
— Похоже, это название должно производить впечатление.
— Ты чертовски прямолинеен! — Гордость и раздражение закипали в ней, словно густой соус. Она допила вино. — Он собирался сделать меня шеф-поваром по соусам.
— Но ты все равно вернулась сюда. Почему?
Потому что Алэн, этот сукин сын, сделал ей ребенка. Она не могла работать с младенцем на руках и не могла нанять няню на зарплату простого повара. Даже после того как она заставила Алэна пройти тест на отцовство, назначенные по суду алименты едва покрывали расходы на дневной присмотр за ребенком. У него не было свободных средств, все было вложено в ресторан.
Но она этого не сказала. Ее сын и ее личная жизнь Дилана не касались.
Его бедро было теплым.
Как бы там ни было, но мужчины смотрят на вас совсем иначе, если у вас есть ребенок. Она уже давно не сидела ни с кем вот так, при луне.
Во всяком случае, с тех пор точно прошло больше времени, чем с момента, когда она занималась с мужчиной сексом.
Она взглянула на Дилана — такого худого, смуглого, опасного и такого близкого — и почувствовала, как по телу, словно искра по бикфордову шнуру, пробежало желание.
Она тряхнула головой, чтобы мысли прояснились.
— А ты почему вернулся? — вернула она его же вопрос.
И почувствовала, как он пожал плечами.
— Я приехал на свадьбу. Я не собираюсь здесь оставаться.
Реджина подавила в себе неблагоразумное разочарование.
На самом деле совершенно неважно, как он на нее смотрел. Она наклонилась, чтобы воткнуть бокал в песок. И неважно, что он там подумал. Сегодняшняя ночь закончится, и она больше никогда его не увидит. Она может говорить все, что хочется. Она может делать…
Дыхание перехватило.
Все, что хочется.
Она выпрямилась. Лицо залила краска, голова кружилась. О'кей, сейчас в ней говорит вино. Одиночество и вино. На самом деле она никогда бы не стала… она даже никогда не могла всерьез подумать о том, чтобы…
Она поднялась и пошатнулась.
— Полегче. — Он поддержал ее под руку.
— Полегче со мной обычно не бывает, — пробормотала она.
Он тоже встал и крепче сжал ее руку.
— Что?
Она снова помотала головой, лицо ее горело.
— Ничего. Отпусти меня. Мне нужно пройтись.
— Я пойду с тобой.
Она облизнула губы.
— Плохая идея.
Он удивленно приподнял бровь. Получилось это у него очаровательно. Она подумала, уж не практиковался ли он перед зеркалом.
— Но все же получше, чем ломать ноги на камнях.
— Со мной все будет хорошо.
Для тех, кто мог видеть их из палатки, они, должно быть, смотрелись, как пара влюбленных, которые стояли на кромке прибоя, взявшись за руки. Сердце ее билось. Она попыталась вырваться.
Взгляд его скользнул по ее руке. Пальцы его сжались сильнее.
— Ты под защитой.
Она хмуро посмотрела на него, взволнованная и смущенная.
— Ты о чем?
Большим пальцем он провел по татуировке на внутренней стороне ее руки выше запястья. Интересно, он чувствует, как бешено бьется ее сердце?
— Вот об этом.
Реджина сглотнула, глядя, как его палец скользит по темным линиям на коже.
— Моя тату? Это кельтский знак триединой богини. Помогает всем женщинам.
— Это трискелион. — Он провел по трем расходящимся спиралям. — Земля, воздух, море, соединенные в одном круге. Мощная защита.
Он посмотрел на нее. Глаза его были темными и серьезными.
Даже слишком серьезными. Она почувствовала толчок где-то в животе, что могло быть вызвано нервами или желанием.
— Значит, я в безопасности, — выдохнула она.
В свете луны его губы дрогнули в кривой усмешке.
— Ровно настолько, насколько сама этого захочешь.
По ее рукам побежали мурашки. Она вздрогнула, почувствовав себя совершенно незащищенной, словно стояла обнаженной у открытого окна.
— Этот знак работает на меня, — сказала она. По крайней мере, так было до сих пор. — Ладно, у меня есть еще дела.
— Уже нет. Калеб сказал, что на сегодня твоя работа закончена.
Реджина испугано мигнула. Значить, он слышал это? Неужели он следил за ней и за братом?
На мгновение в ней проснулась осторожность. Она не знала, что их слушали. Она не знала о нем ничего, кроме того, что он брат Калеба. Высокая темная фигура, появившаяся на заднем плане в самом конце свадебной церемонии.
Ее ноги проваливались в морской песок.
Но теперь она знала его. Он едва касался ее запястья, но она всем телом ощущала исходившее от него тепло. Его глаза в лунном свете казались совершенно черными. Они поглощали свет, поглощали воздух, становились все больше и темнее и стали просто огромными, когда он склонился к ней, совсем близко, искушая ее красиво очерченным изгибом рта, дразня обещанием поцелуя. Его дыхание скользнуло по ее губам. Она почувствовала запах вина и еще чего-то — темного, соленого, ускользающего. В ушах был шум, напоминавший звук морского прибоя. Она открыла рот, чтобы набрать воздуха, но он наклонился и закрыл его своими губами, крепко и горячо.