— Гм.

Дух Люси парил где-то над кроватью, сдерживаемый только узлом в сердце. Голова все еще кружилась от силы, с которой Конн обладал ею, и полноты ее собственной отдачи. Она чувствовала, что ее тело припухло и саднило. Разболтанное, будто Конн разобрал ее на части и собрал обратно, не воспользовавшись инструкцией изготовителя.

— Я не говорила, что останусь с тобой.

Запах секса, резкий и мускусный, висел в воздухе и въелся в ее кожу. Покрывала спутаны в беспорядке. Как и она. Конн же, вместо того, чтобы отвернуться и заснуть, или выскочить в душ и за дверь, казался довольным лежа подле нее, его рука беспечно и властно покоилась на ее бедре, взгляд — на ее лице.

— Мне не нужны слова. Этого достаточно, — он заправил прядь волос ей за ухо, тыльной стороной пальцев поглаживая ее по щеке. От нежности этого жеста у нее на глазах навернулись слезы. Так неожиданно, от него. Так ново для нее. — Так лучше.

Ее сердце колотилось в груди. Во рту пересохло.

— Это ничего не решает.

Он опустил руку. Его темные брови сошлись на переносице.

— Я отдал тебе свое семя.

Да. Она облизала пересохшие губы, ощущая неловкость от чувствительности в своем животе, от влаги его спермы между бедрами. Он толкался в нее так сильно, так глубоко, что она уже не смогла бы сказать, где заканчивался он, и начиналась она.

— Угу. Ты берешь на себя пожизненные обязательства перед каждым партнером по сексу?

Конн нахмурился.

— Конечно, нет. Я — селки.

Она сглотнула.

— Ну, а я — человек. И людям требуется время, чтобы получше узнать друг друга, перед тем как…

— Трахнуться? — предположил он очень мягко.

Он сердится, догадалась она. Обиделся? Но это же смешно.

— Взять на себя обязательства, — закончила она.

— Ты сказала «да», — напомнил он ей. — На этот раз, словами.

Она почувствовала, как краснеет.

— Я бы сказала что угодно, лишь бы ты вошел в меня.

Его ноздри раздулись. Его глаза были таинственными и темными.

— Тогда…

Люси была ужасно смущена. Но теперь она была еще больше настроена объясниться, заставить его понять.

— Я бы сделала что угодно. Отдала бы тебе что угодно, — она еще раз глубоко вздохнула, вынуждая себя посмотреть ему в глаза. — И это пугает меня до чертиков.

Он нахмурился.

— Я сделал тебе больно?

— Что?

Он изучал ее лицо.

— Я был груб. Я сделал тебе больно?

Она приготовилась к тому, что он будет раздражен. Неожиданное предположение Конна потрясло ее.

— Я в порядке. Ты был… — Безжалостным. Ошеломляющим. — Потрясающим. Но этого недостаточно.

Он окинул ее продолжительным, оценивающим взглядом. Его рот изогнулся в шаловливой усмешке.

— Я могу дать тебе больше.

Воздух покинул ее легкие. Желание сжимало ее грудь, наполняло ее лоно. Искушение сдаться, уступить ему, практически лишило ее сил.

Она согнула ноги в коленях и села на них, разглаживая юбку на бедрах, чтобы ей не нужно было смотреть на него.

— Вчера вечером ты обвинил меня в нехватке смелости, взять то, что ты мне предлагал.

— Я был зол.

— Ты был прав. Мне страшно. Я боюсь, что отдам тебе себя всю без остатка и останусь ни с чем.

— Люси, — он накрыл ее руку своей, остановив ее беспокойный перебор ткани. Рука была теплой. Ее сердце перевернулось в груди. — Я оставил тебе залог.

— Из-за пророчества.

— Я отдал тебе свою котиковую шкуру.

— Я не знаю, что это значит, — это только подтверждало ее точку зрения. — Тебе не кажется, что мы слишком разные? Есть столько всего, чего я о тебе не знаю. Чего мы не знаем друг о друге.

Конн отпустил ее руку и поднялся с постели. Люси ощущала его уход, как боль от потери руки или ноги, словно что-то теплое и жизненно важное было отделено от нее. Облицованный камин обрамлял его величавые плечи. Сегодня он носил серый бархат с кружевным воротником на шее. Он напоминал портрет аристократа в книге картин восемнадцатого века.

Или короля.

— Селки — дети моря, — сказал Конн, стоя к ней спиной. — Мы принимаем жизнь и силу от океана. Селки, отдавший свою шкуру, передает свою силу и жизнь во владение другого.

Он повернулся: высокий, суровый и непреступный, как всегда.

— И человек, который берет шкуру селки, обладает такой же властью над ее владельцем. Как твой отец удерживал твою мать.

Люси уставилась на него, ужасное подозрение укоренилось в ее голове.

— Ты имеешь в виду, против ее воли.

Он не ответил.

Ее сердце колотилось, основы ее мира снова пошатнулись.

— Мой отец любил мою мать.

— Он бы так и сказал, — лицо Конна было лишено эмоций.

Она не знала, что ответить. Неужели все эти годы, все поступки ее отца руководствовались не горем, а чувством вины?

— И она… — голос Люси постыдно задрожал.

— Заботилась о нем, я думаю. Какое-то время.

— Тогда Калеб… И Дилан…

— Маргред сделала выбор, жить как человек ради счастья твоего брата. Также как Дилан решил остаться с Реджиной.

Но Мэгги любила Калеба. Любой, кто видел их вместе, не смог бы в этом усомниться. И Дилан был предан Реджине.

Сердце Люси забилось быстрее.

— И какое это имеет отношение к нам с тобой?

Лицо Конна стало, если это возможно, еще более холодным и отстраненным.

— Я отнял твою свободу. Отдал тебе свою. Что еще тебе от меня нужно?

Ее горло саднило.

Твоя любовь.

Но она, конечно, не могла этого сказать. Он дал ей то, что имел. Все что он мог ей дать. Могло этого быть достаточно? Она не хотела походить на маленькую девочку из сказки, просившую луну с неба.

Что ей было нужно?

— Я хочу быть частью нормальной пары, — сказала Люси. — Я хочу регулярных отношений. Чтобы рядом был кто-то, с кем можно поговорить и посмеяться, о ком я могу заботиться. Кто-то, кто будет со мной, потому что я ему нужна. А не из-за пророчества или котиковой шкуры, или еще чего-нибудь.

Он посмотрел на нее немигающими ледяными глазами.

— Я не могу изменить того, кто я или что я сделал. Я не стал бы, даже если бы мог. Для нас нет пути назад.

— Я не ищу пути назад. Я только хочу немного притормозить.

— Зачем?

Сомнение занозой застряло в ее груди, покалывая былой уязвимостью. Она не могла соблазнить парня, с которым жила, сходить поесть пиццу. Неужели она серьезно думала, что трехтысячелетний лорд моря купится на идею «обед и кино»?

— Чтобы узнать друг друга получше.

— Я знаю тебя.

В плане секса.

Да.

Красные отметины от ее зубов красовались на его руке.

Она покраснела и отвела глаза.

— Ты знаешь только маленькую часть меня. Ты без понятия, какой цвет мне нравится или какой у меня любимый цветок, закручиваю ли я крышку на тюбике с зубной пастой, люблю ли китайскую кухню. Ты не знаешь, хожу ли я в церковь и на какой половине кровати сплю, не знаешь имени моего первого парня.

— И ты думаешь, что это все имеет значение.

Она выпятила подбородок.

— То, что это означает — доверие, близость — вот, что важно. Да.

— Прекрасно. Расскажи мне.

Ее удивление вылилось в смешок.

— Тебе выдать список?

— Да.

Он был серьезен. Воплощение ее плана в один момент показалось смехотворным и странно успокаивающим.

— Нельзя узнать кого-то таким образом. На это требуется время.

Конн сцепил руки за спиной.

— Сколько времени?

Он давил на нее, всегда давил. Робея, она тоже попыталась надавить.

— Беспокоишься о том, сколько лет мне отпущено на возможность забеременеть?

Его глаза вспыхнули.

— Нисколько, до тех пор, пока я могу проводить это время в твоей кровати.

Пульс ускорился. Желание ласкало ее кожу подобно дыханию теплого ветерка, пульсировало в крови. Как могла Люси замедлить свое стремительное падение к опасной зависимости, когда он мог пробудить ее одним взглядом, одним словом?

— Мы должны договориться. Я готова дать тебе — нам — шанс. Ты же должен предоставить мне личное пространство.

Он приподнял брови.

— Тебе недостаточно этой комнаты?

Ха — ха.

— Я имела в виду эмоциональное пространство.

— Согласен. В течение дня ты можешь располагать своим временем, разговаривать и пользоваться эмоциональным пространством, которое так тебе нужно. Но ночью, мы будем спать в одной кровати.

Люси почувствовала пульсацию в горле и между ног.

— Это — твой компромисс?

Он ухмыльнулся.

— Да.

Она закусила нижнюю губу, чтобы сдержать ответную улыбку. Она хотела с ним спать, тосковала по телу, которое прижималось к ней в темноте, обеспечивая иллюзию близости и удерживая в узде ее мечты. Она хотела большего. Даже теперь, с лоснящимся и чувствительным после их огневого контакта телом, она жаждала близости такими способами и в таких местах, что это ее шокировало. Это, вероятно, потрясло бы и его, если бы он узнал об этом.

Она скользила по нему взглядом, словно рукой, жадно накапливая впечатления: от следов укуса на его руке к шее, его длинному широкому стройному телу, ровным бедрам. Она почувствовала желание, медленно раскручивающееся в ее животе с восторгом и отчаянием. Он взял ее так грубо, что разбудил ее сексуальный аппетит, как будто выпустил джина из бутылки. Как она вообще собиралась снова обрести контроль над собой?

Я хочу… Я хочу…

— Скажи мне, как его звали.

Она снова обратила на него свое внимание.

— Что?

— Имя твоего первого парня. Того, о котором ты думаешь, когда смотришь на меня.

— О, — кровь прилила к ее лицу. — Это не важно.

Конн неотрывно смотрел на нее, неподвижный как его башня, непреклонный как море.

— Доверие — вот, что важно, — мягко процитировал ее Конн.

Ее сердце заколотилось. Пойманное в ловушку.

— Его звали Брайан.

Конн ждал.

Дерьмо.

— Он, гм… Мы встретились, когда я училась на втором курсе. На вечеринке.

Она тайком глянула на него, чтобы увидеть, понял ли он. Обычная субботняя ночь, открытые двери и бутылки, в квартире друга твоего друга. Наблюдать, как другие прожигают жизнь, обычно не казалось Люси привлекательным. Она хватила этого сполна, пока росла. Но Калеб недавно вернулся в Ирак, и она чувствовала беспокойство и не могла усидеть на месте, отрезанная от брата и невыносимо одинокая. И она позволила своей соседке по комнате склонить ее к походу на вечеринку.

— Вы с ним занимались сексом, — сказал Конн.

— Той ночью? — Люси поморщилась. — Да.

Случайный секс. Ее первый раз. Брайан был пьян, и она нервничала. Она вспоминала неловкие ласки, голод и феромоны, сочащиеся как коктейль через ее вены, пьянящие и захватывающие. Она вернулась домой, практически веря в любовь с первого взгляда, голова кружилась от гормонов.

— А после?

— Иногда, — она откашлялась. — Фактически, мы, гм, жили вместе некоторое время.

Она никогда не рассказывала Калебу. Она никогда не рассказывала никому, кроме своей соседки по комнате. Она представляла, как вернется домой из Ирака ее брат и сравняет с землей ее парня. Не было никого, кому она могла бы довериться, никого, кто мог бы дать ей совет. Перебродившие за это время слова выплескивались как кислота, вязкие и едкие.

— Иногда он не мог… Он не хотел… Ну, посмотри на меня, — она сгорбила плечи, раздраженная и сконфуженная. — Я — не супермодель. И у него было несколько действительно трудных предметов, он слишком уставал, чтобы…

«Ты что, извращенка? — сонно протестовал Брайан, раздраженный тем, что она потянулась к нему в четвертый — или может даже в пятый? — раз. — Отстань от меня».

Люси вздрогнула от этого воспоминания.

— Его не устраивали мои запросы.

«Запросы»?

Чертовы уроды.

Кровь приливала к голове Конна и к его члену. Ему бы понравились ее запросы. Он хотел придушить молодого придурка, из-за которого она перестала себя ценить, который ни во что не ставил ее чувственную природу селки.

«Посмотри на меня», — говорила она.

Он так и сделал. Он увидел ее густые, шелковистые волосы, худое, решительное лицо, густые и бледные ресницы. У нее не обладала экзотичной красотой, но и банальной ее внешность не была, скорее: утонченной, стройной и очаровательной.

Ее ясные глаза отражали капризы моря. Прямо сейчас они были цвета штормового моря, серые, подернутые влагой.

Вожделение переросло в нежность, переполняя его грудь и сдавливая горло.

— Я понимаю тебя, — сказал Конн.

Она обхватила себя руками.

— Я хочу тебя, — он смотрел ей прямо в глаза, разведя руки в стороны ладонями вверх. — Я к твоим услугам. Командуй мной.

Губы Люси непроизвольно раскрылись. Он видел, как возможные варианты развития событий проносились в ее воображении и расцветали в глазах, сокровенные, волнующие, возбуждающие. Но ей не хватало уверенности, чтобы командовать или даже просить. Пока.

Поэтому он подошел к кровати и заключил ее лицо в свои ладони. Ее кожа была теплой, с легким румянцем. Он разгладил большим пальцем упрямую линию ее бровей, маленькую ямочку на подбородке. Люси закрыла глаза, и он поцеловал ее дрожащие веки, покатые скулы и уголок рта.

Люси вздохнула. Осторожно, наблюдая за ней, он передвинул руки к застежкам ее плаща, расстегивая длинный ряд пуговиц, одну за другой. Костяшки его пальцев задевали холмики ее грудей. Она затрепетала.

— Красивые, — его шепот вибрировал между ними.

Она открыла глаза: серые глубины, водоворот тоски и отрицания.

— Как море на рассвете, — сказал он.

Она недоверчиво фыркнула.

Гнев пронзил Конна насквозь. Гнев на ее любовника-человека, который воспользовался ею и оставил в такой нерешительности.

Гнев на самого себя, за то, что он сделал то же самое.

И, тем не менее, за все, что он присвоил, он мог отплатить ей этим. Он продолжал раздевать ее, не спеша, делая осторожные движения, паузы, чтобы восхититься каждой ее частью. Произнесенные им сексуальные слова заставляли ее краснеть и испытывать неловкость, так что он продолжил без слов рассказывать ей, какой совершенной она была, как крепко, превосходно и изящно сложенной. Он прикоснулся губами к ее плечу, вдыхая аромат ее кожи, пробуя ее солоноватый вкус. Он проделал дорожку из поцелуев к бархатным вершинкам ее грудей и нагнулся, чтобы пососать их.

Она издала низкий грудной стон нетерпения и подалась к нему.

Он отстранился от ее спешного прикосновения.

— Леди, я весь Ваш. К Вашим услугам.

В ее глазах стояли слезы, она выглядела потерянной и смущенной. Ее состояние разбивало ему сердце.

— И что?

— Ты хотела притормозить, — напомнил он ей шаловливо.

Улыбка дрожала на ее губах. Ее руки безвольно повисли.

Конн дрожал от напряжения. Не только потому, что хотел взять ее, но и потому, что хотел вернуть силу ее женственности. Он торопливо сбрасывал свою собственную одежду: тунику, леггинсы и рубашку. Его член выпирал, твердый и угрожающий, но он игнорировал собственное возбуждение, чтобы сосредоточиться на ней, легонько проводя руками по ее рукам вверх и вниз, медленно смещая свои прикосновения от возвышенности ее бедра к мягким изгибам ее живота. На ее коже сверкал крошечный драгоценный камень в золотой оправе.

Конн коснулся его пальцем.

— Что это?

Она посмотрела вниз.

— Гм… я думаю, аквамарин.

— Я имею в виду, почему ты его носишь?

— Тебе он не нравится, — сказала Люси бесцветным голосом.

Что он мог ей сказать? Что это взволновало его? Что это отталкивало его? И то и другое было правдой.

— Я никогда не видел ничего подобного, — честно сказал он. — Селки не пытаются изменить или украсить свою кожу. Это мило, — добавил он.

— Вот это да, спасибо.

Пальцем, он провел линию от пирсинга в ее пупке к мягким кудряшкам внизу живота.

— Это, — сказал он. — Для меня дороже золота.

Ее дыхание предательски перехватило. Ее глаза были глубокими и темными, как морская пучина. Ветер завывал и стонал за стенами башни.

Он приблизился, скользя губами по ее шее, чувствуя пульсацию паники и желания, ниже — по ее украшенными бисеринками пота грудями в ароматную пустоту между ними, ниже, ниже, следуя за линией, проведенной его пальцем туда, где она была влажной и ждала его. Она вскрикнула, задохнувшись, и запустила руки в его волосы, качнувшись к нему и снова отпрянув. Сладкая. Горячая. Ее чувственный отклик сводил его с ума.

Стекла в окнах дребезжали на ветру, отбрасывая на пол причудливые тени. Она опьяняла его. Ее нужда стала его потребностью, ее удовольствие — его желанием. Он опустил ее спиной на кровать, уговорив лечь на свою шкуру. Ее волосы рассыпались по меху, белое на черном. Встав на колени на полу, с головой меж ее щедрых, гладких бедер, он терзал ее губами, зубами и языком, ощущая ее реакцию, наслаждаясь ей, пока она не забилась в экстазе, и ее дыхание не перешло в рыдания. Он практически тонул в красоте ее оргазма.

Он притянул ее к себе, крепко удерживая, и развернулся, усадив ее к себе на колени. В окна хлестал дождь. Буря шумела в его ушах, свирепствовала в крови. Схватив ее за бедра, он подтянул ее ближе, и она оседлала его, сидящего на краю кровати. Она сжала коленями его бока. Скользнула грудью по его груди. Посмотрела ему прямо в глаза.

Потрясение лишило их обоих дара речи.

Они прикасались друг к другу, но не соединялись, он исследовал ее влажное доступное тело, не теряя самообладания.

— Возьми его, — сказал Конн хриплым голосом, и слова теперь имели совсем иной смысл. Благословение. Мольба. — Возьми то, что тебе нужно.

Он видел, как ее горло дернулось, когда она сглотнула. Его шея была напряжена. В комнате стало темно. Она обняла его за плечи и медленно, медленно, насадила себя на него, впуская его в свою горячую влажность. Конн сжал зубы. Воздух со свистом вырвался из легких. Она пошевелила бедрами, чтобы принять его еще глубже. Он вытянул ноги, чувствуя, как ее мышцы сжимаются и расслабляются, чувствуя, как ее тело сдавливает и отпускает его, яростно стимулируя его копье изнутри. Ее невидящие глаза блестели, пока она двигалась в неуклюжем ритме, впившись пальцами в его плечи, крепко обхватив его своим телом.

Молния рассеяла тени, когда она присоединилась к буре, овладела ей, объезжала ее. Объезжала его. Сила пульсировала внутри и снаружи. Она задрожала. Он застонал. Он почувствовал потрескивание и выброс, когда она сжала его, поднимаясь и опадая как море.

Сердце Конна сжалось.

— Я твой, — сказал он ей.

Но он не верил этому до сих пор.

Их обоих накрыло волной оргазма.