Старуха шла в гору, словно по лестнице поднималась. С каждым шагом воздух густел. Ноги проваливались в него, как в сугроб. Воздух можно было ощутить пальцами. Старуха удивлялась: столько лет прожила, а не знала, что он бывает таким густым.
— Дойду ли до дома? — спросила себя.
И тотчас же отогнала эту мысль.
— Скоро приду.
И перекрестилась. Она только сейчас вспомнила, что не помолилась вчера перед сном.
Ах, эти сны. Почему они так тревожат сердце? Едва проснувшись вчера, она забеспокоилась и стала просить внука, чтобы отвез ее домой, в деревню. Но он нахмурился, ее взрослый внук, и старуха замолчала.
Дверь у него в квартире скрипучая. С ночи старуха оставила ее открытой, чтобы никого не разбудить. Только начало светать, встала тихонько и пошла. На первый автобус успела. А сейчас-то солнце уже высоко. Все уже проснулись и, наверное, ищут ее.
— Доберусь ли? — снова спросила она.
И опять отогнала эту мысль.
— Немного осталось.
Вечером старуха разденется, сядет в исподнем на краешек постели и будет говорить, говорить что-то быстрое и невнятное. Из бормотанья ее можно понять лишь: «Будь милостивым, всевышний». О чем же молитва?
— Бабушка, — спросит ее маленький Бобе, — ты что такое говоришь?
— Прошу, хороший мой, чтобы тем, кто сейчас дома, завтрашний рассвет принес добро. А те, кто в пути, пусть живыми и здоровыми вернутся домой.
Проснувшись утром, она будет долго смотреть в окно. Потом назовет каждого из домочадцев по имени и спросит громко:
— Уже светло?
— Светло, — ответит ей кто-нибудь.
— Чтобы жертвой твоей я стала, — вздохнет она с радостью, перекрестится и только после этого встанет.
В деревне, в доме того, за которого она когда-то вышла замуж, теперь ее младший сын хозяином. Женат он. И дети есть — Бобе и его сестра. Не любит ее старуха. Все ей кажется, что девчонка так и норовит стащить у нее что-то. То ли дело Бобе. Бывает, конечно, поссорятся они, а то и весь день не разговаривают, но дольше старуха не выдерживает. Достает припрятанную в кармане конфету и протягивает ему. Правда, тайком, чтобы девчонка не увидела. А Бобе подпрыгнет, как щенок, поцелует ее, и старуха заплачет от радости.
— Чтобы жертвой твоей я стала, мой хороший. Зря тебя поругала, зря.
А через несколько минут они опять ссорятся…
Старший сын ее живет в Орджоникидзе. У него и дети уже взрослые. Далеко они, а ей так хочется их видеть. Соберется она в Орджоникидзе, а сестра Бобе обязательно скажет:
— Бабушка, опять на гастроли выезжаешь?
Старуха не знает, что такое «гастроли», но догадывается, что хорошего в этом мало.
— Ты опозоришь наш очаг! — проворчит она сердито.
Противная все же девчонка! Строптивая, ехидная…
Взять хотя бы еду. Старуха никогда на людях не ела досыта. Сколько бы не положили ей в тарелку, всегда отнекивается:
— Нет, нет, это слишком. Столько не съем.
И заставит убавить наполовину.
А за день-то не раз проголодаешься. Если дома никого нет, можно и поесть. Наспех, конечно, так, чтобы никто не застал тебя за едой. Похлебаешь супа из кастрюли, и то ладно. Только девчонка эта глазастая мешает. То забежит, то выбежит, и все-то ей надо видеть. Вот и приходится есть с оглядкой.
А может, это от старости? Но какая же она старуха? На соседней улице живет женщина намного старше, лет на шесть, наверное, или на семь. Однажды она поговорила с ней и, радостная, пришла домой.
— Ты что-то в хорошем настроении, — заметила невестка.
— Вот… Рожан меня удочерила. — гордо ответила она.
Все стали смеяться над ней. И невестка, и сын, и девчонка, конечно. Старуха смотрела на них и не могла понять, что их насмешило. Если Рожан старше, разве она не может удочерить ее? Нет, многого не понимают эти младшие…
— Ничего они не понимают, — проворчала старуха. — Как я его просила, чтобы отвез меня домой. А он… Сейчас бы спокойно сидела дома.
…Село было недалеко, но она уже не могла идти. Присела. Воздух был, как утрамбованный сугроб.
Вспомнила: внук ее Бобе читал сказку о том, как люди пришли к богу.
— Всевышний, — сказали они, — каждый из нас хочет знать час своей смерти.
Бог не ответил им. Но люди сказали, что без ответа они не вернутся на землю, а останутся в небесах. Богу было тесно с людьми, и, чтобы отделаться от них, он ответил. Каждый знал теперь час своей смерти. И на земле не слышалось больше ни смеха, ни музыки. Люди старели за несколько дней. Согбенные, с опущенными головами, они бесцельно бродили по земле.
И тогда они снова пришли к богу.
— Всевышний, прости нас и возьми обратно свой дар. Мы не хотим больше знать час своей смерти.
И бог смилостивился над ними…
Сказка есть сказка, Бобе и читал ее как сказку. И только старуха понимала ее.
— Чтобы ты свалился оттуда, — пробормотала она.
Глаза ее увлажнились.
— Чтоб свалился, — проклинала она бога.
Ей уже и сидеть было трудно. Она легла. Глаза ее сами собой закрылись. Хотела встать, но воздух навалился ей на грудь. С трудом, через силу она открыла глаза.
И увидела…
Необъятное, бескрайнее небо. Ни скал в нем, ни пропастей, ни ухабов, ни выбоин.
Там, в этом светлом и солнечном пространстве, свободные и радостные, мелькали ласточки. Но ласточки сидели и на электрических проводах вдоль дороги. Старуха смотрела на них, сидящих, и удивлялась: почему они не летают? Почему? Вокруг такой простор, а они сидят, нахохлившись. Почему?
Перевод Р. Тотрова