Холодное дыхание зимы с каждым днем становилось все ощутимее. Дули ледяные ветры. Под их напором трещали деревья, хлопали ставни, калитки. Временами шел снег — жесткий, колючий. Немецкие патрули ходили по городу, приподняв воротники шинелей и втянув голову в плечи.
В один из таких дней Рая шла по заданию комиссара Фролова к Дагалине. Навстречу ей шагал немецкий офицер. Но все в нем было что-то страшно знакомое: и невысокий рост, и вскинутый вверх подбородок, и бесцветные глаза, и белесые брови. И шел он не как немец — неторопливо, не ежась, словно мороз ему был совсем нипочем.
Поравнявшись с Раей, он взглянул на нее и раскинул руки, загораживая дорогу.
— А-а-а! Старая знакомая! Лиля… Женя… То есть Рая! — воскликнул он на чистейшем русском языке, и Рая узнала в нем лейтенанта Слепцова, которого видела в Харькове на вокзале с военным корреспондентом Упрямовым и военврачом Калашоковым. — Кто бы мог подумать, что снова встретимся!..
Рая неприязненно скользнула взглядом по его фуражке с высокой тульей, по шинели.
Слепцов снисходительно улыбнулся:
— Да, прямо скажем, не очень приятно носить такую форму. Но… что поделаешь! — Он развел руками в щегольских замшевых перчатках. — Вы тут с бабушкой? А об отце что-нибудь слышно? — Он как-то вкрадчиво посмотрел на девочку.
Рая молча отрицательно покачала головой.
— Да-а? — Слепцов задумался, потом приподнял обшлаг рукава шинели — на запястье сверкнули маленькие (явно дамские) золотые часики. — Я тороплюсь, а мне надо сказать тебе очень важное… Может, немного пройдешься со мной?
Рая настороженно посмотрела на Слепцова, но все же согласно кивнула.
— Пошли! — сказал он и зашагал в сторону немецкой комендатуры. — Так вот, когда я был в командировке в Москве, зашел в «Красную звезду». Навестить знакомого — Игоря Упрямова. Ты, конечно, помнишь его — военный корреспондент. Так вот он мне рассказал… Пришлось это как-то так, к случаю — вспомнили Харьков, Мамеда Калашокова, потом вас с бабушкой… Игорь мне сказал, что отец твой… — он пропустил повстречавшегося немецкого офицера, отдав ему честь, и закончил фразу: —…попал в окружение под Смоленском и…
Рая вскинула на него глаза.
— Но я не верю, чтоб погиб весь полк, — продолжал Слепцов. — Хотя немцы действительно устроили там нашим ужасный котел. Но в таких случаях наши просто сдаются без боя. А некоторые даже переходят на сторону немцев. Так что не исключена возможность, что твой отец…
Рая приостановилась и, не спуская с Слепцова глаз, с ужасом ждала, что он скажет дальше.
— …попал в плен, — закончил фразу Слепцов. — И это, честно говоря, было бы очень хорошо. Все равно нам против немцев не устоять. Уже вся Европа у их ног.
Рая ничего не сказала.
Несколько шагов они прошли молча. Потом Слепцов спросил:
— Ну, а вы как живете тут? Наверное, трудно? Я бы мог кое-чем помочь вам. Баночку-другую консервов подбросить, сухого молока… И об отце узнать, если он жив… если в плену. Можно даже связаться с ним… — Он снова взглянул на часы и тут же остановился, сказал торопливо: — Я уже опаздываю… Давай договоримся так: сегодня у меня оперативное совещание у шефа. Завтра тоже буду занят. А вот послезавтра… или как-нибудь на днях ты зайдешь ко мне на службу, и мы поговорим обо всем. Хорошо?
Рая, не поднимая глаз, кивнула.
Слепцов козырнул и, задрав подбородок, торопливо зашагал в комендатуру.
Как только он скрылся за поворотом, Рая со всех ног бросилась бежать. Скорее, скорее к тете Дагалине! Рассказать ей об этой неожиданной встрече…
И вдруг страшная мысль сдавила сердце, перехватило дыхание. Она остановилась…
Да, как он сказал? «Некоторые переходят на сторону немцев… Не исключена возможность, что твой отец…» Правда, он добавил: «…попал в плен». И все же он ясно намекнул на другое. А может, он точно знает? Может, Игорь Александрович скрыл от нее, а Слепцову сказал?..
Она стояла около давно не работающего киоска «Мороженое», не ощущая ни пронзительного, ледяного ветра, ни мелкого колючего снега, бьющего в лицо, сыплющегося за воротник стеганки. Во рту пересохло, и она припала горячими губами к валику снега, накопившегося на стойке киоска… Перед глазами встал отец — добрый, честный, смелый…
«Нет, нет и нет! — решительно воскликнула она про себя. — Если бы папа был жив, он обязательно прорвался бы к своим, как те, о которых говорил Игорь Александрович». Она стряхнула с себя снег, подбила под платок разметанные волосы, запахнула стеганку, глубоко засунула в карманы окоченевшие руки и пошла тем не по-детски твердым шагом, каким идет человек, принявший бесповоротное решение.
Вот и знакомый дом. Рая открывает дверь и переступает порог.
Из кухни выходит Дагалина, в белом переднике, руки — в тесте.
— А, Раечка! — воскликнула она, подошла к девочке, поцеловала в щеку, — Ой, ты холодная как ледышка! Сейчас же раздевайся, разувайся — вот тебе тапочки — и на кухню. Будем греться и есть оладьи: я пеку их по рецепту твоей бабушки. Она у тебя удивительная мастерица.
За чаем Рая рассказала о встрече со Слепцовым.
Оказывается, Дагалина знает его: он работает в комендатуре переводчиком. Очень тщеславный, старается выслужиться. При допросах сам бьет задержанных. На ее глазах выбил одному молодому человеку зубы.
— Когда убираю его кабинет, меня так и подмывает вцепиться негодяю в горло и задушить прямо в кресле!
Дагалина не сомневалась в том, что Слепцов, приглашая Раю в комендатуру и обещая помочь им с бабушкой, преследует какую-то корыстную цель.
И вдруг Дагалину осенила счастливая мысль: ведь и они могут использовать знакомство Раи со Слепцовым в свою пользу, как используют доверие и расположение комендантских служащих к ней, Дагалине.
— Раечка, послушай, дорогая… Мне кажется, очень хорошо, что Слепцов пригласил тебя в комендатуру, — сказала она девочке. — Тебе непременно надо сходить к нему… Непременно, понимаешь?!
Рая сразу уловила тайный смысл ее совета и была рада, что Мать поручает ей новое задание.
— Я обязательно схожу, тетя Дагалина. И потом все, все расскажу вам.
— Договорились!
Но случилось так, что Рая не сама пришла в комендатуру — ее привели туда…
Сильно простудилась бабушка. Еще с утра она почувствовала недомогание, а вечером ее свалил жесточайший жар. Она то впадала в забытье и бредила, разговаривала со своим сыном Николаем, звала внука Вову, то открывала глаза и спрашивала сидящую у ее изголовья Раю, что сейчас — утро или вечер.
— Вечер, бабуля. Скоро — одиннадцать.
— О, уже ночь! Иди, детка, ложись. Дай мне попить и ложись.
Рая поднесла к ее воспаленным губам чашку. Арина Павловна отпила несколько глотков, сказала:
— Как-то Ахмет говорил, он умеет готовить отвар из полыни и еще каких-то трав. Очень хорошо помогает от простуды. «Я, говорит, только и спасаюсь им».
— Бабушка, что же ты молчала?! — воскликнула Рая. — Я сейчас же схожу к нему.
— Нет, нет, внучка, поздно уж… Неудобно беспокоить в такое время старого человека.
— Ничего, бабушка. Дедушка Ахмет не обидится…
Из подвала поднялся комиссар Фролов. Опираясь на палку, он подошел к кровати.
— Добрый вечер, Арина Павловна! Ну, как вы чувствуете себя?
— Жар большой.
Комиссар приложил руку ко лбу старушки, затем послушал пульс.
— Рая, завтра же надо сообщить Дагалине. Возможно, удастся пригласить врача.
— Александр Алексеевич! Дедушка Ахмет умеет готовить отвар из полыни. Говорит, как рукой простуду снимает!
— Да, народное средство иногда бывает очень действенным.
— Я сейчас схожу к нему. А вы попросите Хабаса, чтобы посидел с бабушкой.
— Я сам побуду с нею… Только прошу, Рая, будь осторожна, избегай встречи с патрулями.
Домик Ахмета находился на противоположной стороне города. Рая пробиралась окраинными улочками и дошла благополучно, не встретив ни одной души, кроме бродячих собак.
Старик еще не спал, чинил сбрую и не очень удивился приходу девочки в столь поздний час: он уже привык к полуночным посещениям тайных «гостей».
Узнав, зачем пришла Рая, Ахмет вышел в сени, принес щепок, развел огонь в железной печурке, поставил на нее котелок с водой. Снял со стены какие-то крохотные мешочки, и когда вода закипела, засыпал в котелок по щепотке из каждого мешочка. Скоро по дому распространился горьковатый запах полыни и еще каких-то трав или кореньев. Старик дал покипеть снадобью, затем снял, процедил через ситечко в миску, вынес в сени остудить. Потом слил в бутылку, закупорил ее.
— Держи! Пока идешь, холодком обдаст, и будет в самый раз. Сейчас пусть выпьет чашку, потом утром. А потом еще на ночь, и вся хворь ко второму утру сойдет через пот.
— Спасибо, дедушка Ахмет! — Рая сунула бутылку за пазуху и выбежала из дома.
Чтобы скорее напоить бабушку целительным отваром, решила сократить путь, пробираться не окраиной, не в обход, а прямо, через центральные улицы.
Конечно, это было рискованно: за последние дни в городе участились ночные пожары, кроме того, чуть ли не у самой комендатуры был ранен немецкий солдат, и теперь патрули были как никогда бдительны. Особенно усердствовали полицаи: они тащили в комендатуру чуть ли не каждого встречного. Но Рая надеялась, что ее не задержат: ведь она несет лекарство больной.
Но оно-то как раз и послужило поводом для привода ее в комендатуру.
Сначала задержали два патрульных немца. Обыскали — нашли бутылку.
— О, Фриц, шнапс! — воскликнул тот, что обыскивал.
Рая нарочито весело рассмеялась. И хотя не без запинок, но довольно толково объяснила фрицам на немецком языке, что это никакой не шнапс, а лекарство, которое она несет бабушке. И она очень и очень просит господ офицеров (хотя это были самые рядовые фрицы) не задерживать ее.
Немец откупорил бутылку, понюхал и хотел разбить о мостовую.
Его руку перехватил другой — пожилой, усатый.
— Оставь, Курт! Пусть идет.
Рая выхватила бутылку у патрульного и побежала.
Она уже миновала центр города, как наткнулась на полицая.
— Стой! — крикнул тот.
Она, конечно, сумела бы увернуться, но полицай мог выстрелить в спину: такое не раз бывало.
— Куда идешь?
— Дядечка, я за лекарством бабушке ходила, — ответила Рая и, не дожидаясь обыска, достала из-за пазухи бутылку с отваром.
Полицай схватил бутылку, тряхнул ею. Злорадно улыбнулся:
— Ловко придумала! Таким лекарством на той неделе склады спалили! — Он схватил девочку за шиворот. — А ну, марш со мной!
— Дядечка, ей-богу, это лекарство! Отвар!
— Там в комендатуре разберутся!
Через несколько минут полицай ввел Раю во двор, уставленный машинами, мотоциклами. У стены, на привязи, немецкие овчарки.
Полицай втолкнул девочку в помещение и повел по длинному узкому коридору. За дверью одной из комнат Рая услышала немецкую брань, какие-то глухие удары и стон. «Допрашивают задержанных!» — догадалась она и почувствовала, как сжалось от страха сердце.
В конце коридора полицай втолкнул Раю в небольшую комнату. В ней за голым столом, на котором стоял лишь телефон, сидел дежурный капрал. Он сонливо посмотрел на Раю, потом вопросительно уставился на полицая. Тот, запинаясь и мешая немецкие, русские и кабардинские слова, объяснил, что задержал вот эту русскую с подозрительной жидкостью. Полицай тряхнул бутылкой.
— Айн момент! — сказал капрал и скрылся за дверью другой комнаты.
Скоро он вышел оттуда и, придерживая обитую войлоком дверь, крикнул полицаю:
— Битте!
Полицай втолкнул Раю.
За столом, накрытым зеленым сукном, сидел офицер с Железным крестом на мундире. Взглянув на задержанную, он недовольно поморщился, коротко бросил капралу: «Переводчика» — и снова уткнулся в бумаги.
Наступила томительная пауза.
Рая оглядела комнату. Она была большой, светлой. В простенке, между плотно зашторенными тяжелыми гардинами окон, висел в позолоченной раме портрет Гитлера. Фюрер был в простой солдатской шинели без погон и в картузе без кокарды. Его крупные, слегка деформированные и смещенные черты лица — что безуспешно маскировалось усами и челкой — казались вялыми, как это бывает после приступа у людей, страдающих истерией. И только глаза — крупные и чуть выпученные, — как бы все еще храня след взрыва бесноватого характера фюрера, недоверчиво косили.
На стенах висели карты Советского Союза, Кавказа, план Нальчика.
Рая повела глазами на полицейского: тот замер в стойке «смирно», держа в левой руке бутылку с отваром.
Кто-то вошел, щелкнул каблуками, проговорил на немецком языке:
— Имею честь… По вашему приказанию…
Рая узнала голос Слепцова.
— Допросить! — не отрываясь от бумаг, приказал офицер, кивком показывая на Раю.
Слепцов шагнул к столу и, узнав Раю, изумленно уставился на нее.
Рая ждала, что он сейчас повернется к офицеру и скажет, что произошла ошибка, что девочку эту он знает. Но Слепцов, покосившись на бутылку в руках полицая, строго сдвинул белесые брови, спросил стража порядка, где, как и при каких обстоятельствах он задержал русскую.
Когда полицай ответил, переводчик повернулся к Рае и так же строго потребовал рассказать, кто она и что за жидкость в бутылке.
Рая презрительно посмотрела в бесцветные глаза Слепцова. «Какой же ты жалкий трус и шкурник!» — мысленно произнесла она, резко отвернулась от переводчика и обратилась к офицеру на немецком языке:
— Господин начальник! Полицейский ошибся. Это не зажигательная жидкость, это лекарство!
Офицер вскинул голову, брови его удивленно взлетели на лоб.
— О, я слышу прекрасную немецкую речь! — Он повел рукой, как бы отстраняя Слепцова от допроса, откинулся на спинку кресла. — Слушаю.
Рая прижала кулачки к груди и всем корпусом подалась к столу.
— Понимаете… У меня тяжело болеет бабушка. Ей очень и очень плохо. Это лекарство я несу ей. Не задерживайте меня, господин начальник, отпустите. Мне надо торопиться.
Но господин начальник не торопился. Сложив руки на животе, он вертел большими пальцами, посматривая на девочку из-под тяжелых век.
— Господин начальник! Бабушка может умереть, если не принесу ей сейчас же!
— А что это за лекарство?
— Это… Это… — Рая никак не могла найти немецкое слово, обозначающее «отвар». Она растерянно смотрела то на офицера, то на Слепцова. Заметив, как насторожился фашист и как каменно-непроницаемым стало лицо Слепцова, Рая в отчаянии крикнула: — Не верите?
Она бросилась к полицаю, выхватила у него из рук бутылку, вырвала пробку и сделала несколько крупных глотков…
Это произошло так неожиданно, что сначала все остолбенели. Затем офицер беззвучно затрясся всем своим грузным телом, затянутым в мундир, и громко рассмеялся. Слепцов и полицейский, совершенно обескураженные, хлопали глазами и, видимо, чтобы поддержать начальника, тоже заулыбались.
Офицер вышел из-за стола, взял у Раи бутылку.
— Я дольжон па-авторить эксперимент, чтоб быть уверен! — Он ткнул горлышко бутылки в губы полицая.
Тот послушно открыл рот. Офицер опрокинул бутылку: светло-коричневая жидкость полилась, забулькала. Полицай не успевал глотать, захлебывался, задыхался. Отвар лился ему за ворот, обливал гимнастерку, полушубок…
Рая с ужасом смотрела, как убывает в бутылке. Вот уже в ней осталось меньше половины. Девочка бросилась к офицеру:
— Господин начальник! Оставьте бабушке!.. Бабушка умрет… — Она протянула руку к бутылке.
Офицер ударил ее по руке.
— Болван! Идиот! — рявкнул он на полицейского, когда бутылка стала пустой. — Вон!
Полицай выскочил из кабинета. Вслед ему полетела порожняя бутылка.
Слепцов поспешно закрыл дверь, взял под козырек:
— Разрешите доложить…
Он сказал, что лично знает девочку и ее бабушку, которая действительно болеет…
Рассказав, при каких обстоятельствах он познакомился с семьей Дмитриевых, Слепцов взглянул на Раю, добавил, что девочка со своим знанием русского, немецкого и кабардинского языков может очень пригодиться им в комендатуре.
Офицер закивал:
— Я, я. Гут!
Он подозвал к себе Раю, спросил, как ее зовут. Сказал, что он накажет того болвана, который задержал ее… Ну, а что касается бабушки, то на все воля всевышнего. Если бог позовет ее к себе, немецкие власти не оставят Раис. Он, фон Бернер, лично позаботится о девочке.
Он потрепал девочку за подбородок, вскинул пухлую руку:
— Ауфвидерзейн!
— Ауфвидерзейн, господин Бернер! — как можно почтительнее ответила Рая и даже изобразила некоторое подобие реверанса.
Слепцов вышел из кабинета вместе с Раей.
В дежурной комнате приводил себя в порядок с головы до ног облитый отваром полицай. Рая метнула на него гневный взгляд. Слепцов сказал:
— Я завтра поговорю с нашей сестрой, Дагалиной. Возможно, она сумеет помочь твоей бабушке.
— Спасибо! — выдохнула Рая.
Слепцов подозвал полицая, кивнул на девочку:
— Проводишь ее до дома: приказание шефа! Ясно? Шагай! — И приветливо девочке: — До свидания, Раечка!
— Ауфвидерзейн! — по-немецки, как бы подтверждая свою причастность к тому делу, которому служит он, Слепцов, ответила Рая.