1.
Газета «Московский комсомолец», рубрика «Срочно в номер». «Необычное ДТП произошло вчера вечером в районе Пушкинской площади. Столкнулись порядка десяти автомобилей, и все очевидцы утверждают, что виновником аварии оказался BMW престижной 7-й серии. Необычность же происшествия заключается в том, что, по утверждению всех очевидцев, черный BMW оказался перед ними внезапно, словно появился из воздуха, и никто не успел отреагировать...»
Газета «Комсомольская правда», из статьи «Необъяснимо, но факт. Оптические иллюзии в центре Москвы?». «...связано с нашумевшим вчерашним ДТП. Многие из опрошенных нашим корреспондентом рассказывают удивительные, прямо-таки фантастические вещи. ...Черный BMW сначала исчез из поля зрения в районе казино «Шангрила», а спустя мгновение появился метров через сто, ближе к театру «Ленком». Эта внезапность появления и послужила причиной страшной аварии...
... Нашему корреспонденту удалось выяснить, что за рулем автомобиля-виновника находился небезызвестный в столичных кругах Михаил Кох по прозвищу Миха-Лимонад...
...Черный бумер оказался настолько искореженным, что водителя пришлось извлекать из автомобиля при помощи автогена. Сотрудники МЧС рассказали, что тот улыбался, хотя по опыту знают, что при таких авариях летальный исход почти неизбежен. Потом водитель снова потерял сознание. Со множеством тяжелых ранений он доставлен в больницу...»
www.deaddrivers.ru
«...последний дэддрайвер, говорите? Послушайте, мы все знаем, о какой тачке речь! Но разговорами о призраке в черном Бумере сейчас не забавляется разве что ленивый».
«...Я вовсе не утверждаю, что рядом с водителем был призрак. Но я видел кое-что занятное: съемку камер наружного наблюдения. Вечером ролик выложат в И-нет, и я знаю точно, что это — не монтаж, реальное видео, даже таймер есть. Так вот, там отчетливо можно рассмотреть, что у «Ленкома» в момент аварии в Бумере находился только водитель, этот самый Миха-Лимонад. Но на одной камере видно другое. Она смонтирована с противоположной стороны улицы, напротив «Шангрила» и как бы под острым углом к линии движения автомобилей. Место там ярко освещенное, как днем. И когда Бумер попал под эту камеру, был отчетливо виден еще один пассажир. Рядом с водителем, на переднем кресле человеческий силуэт, довольно плотный, с четким контуром. И тут то ли блики, то ли оптические иллюзии, но сквозь него как бы видно. Потом на записи идет зерно, и через мгновение Бумер появляется у «Ленкома», и в нем уже только один водитель. Пассажир исчез».
Из газеты «Деловой вестник»:
«...вчера в своей квартире скоропостижно скончался Дмитрий Олегович Бобков.
...Дмитрий Олегович был крупнейшим дилером BMW и стоял у истоков создания бизнеса...
По предварительным оценкам врачей, причиной смерти явилась острая сердечная недостаточность. Друзья и коллеги выражают глубокие соболезнования...»
2.
Май всегда обрушивался на Москву необычайно ярким солнцем, дождями, что дружат с радугой, и юной зеленью деревьев, порой шумящих как море.
Лейтенант ДПС Свириденко любил май. По всем указанным причинам и по многим неуказанным, тайным, заставляющим кого-то погружаться в паутину Интернета, кого-то завидовать перелетным птицам, а кого-то — просто петь.
Странный сон снился лейтенанту Свириденко в этом мае. Возможно, эта волнительная странность была связана с выбранной профессией, а возможно, с пережитым недавно на углу у казино «Шангрила». Собственно говоря, пережитое-то почти сразу забылось, и если б не застрявший беспокойной занозой сон, в дневные часы наш лейтенант ни о чем бы не помнил.
В этом сне тайные незримые автобаны открывались лунному взору лейтенанта ДПС. Руководить движением на подобных трассах, собственно, не имело смысла: во вполне современный автомобильный поток всюду вклинивались ползущие, все в маскировочных пятнах танки времен Третьего рейха да боевые колесницы и закованные в броню легионы времен еще более давних. Но потом пугающее, огненное движение механизмов и людей иссякало; незримые автобаны постепенно разбивались, ветшали, пока не изменялись до неузнаваемости. Они становились потрескавшимися каналами, похожими на ирригационные, и бежали посреди высохшей, лишенной жизни пустыни, давно забывшей строителей этих путей.
И все они сходились в одной точке. На пустынном, отмеченном тем же лихолетьем берегу моря, у темного (немецкого?) дома, что стоял на утесе.
Лейтенанту Свириденко было знакомо это место. Оно его пугало, но в то же время обещало какую-то ускользающую, восхитительную тайну.
Он должен был смотреть сверху. Но не на дом и пустыню, а на море. И отсюда, с высоты свободного полета птиц, море открывало Свириденко за неприветливым свинцовым цветом свою подлинную синеву. По морю начинала бежать легкая пенная рябь, и тогда в рисунке барашков на поверхности проступало лицо женщины удивительной красоты, о которой Свириденко никогда не знал. Женщина улыбалась лейтенанту ДПС и кому-то еще, кто был рядом с ним, и от ее улыбки по поверхности моря разбегалась легкая волна. Это была улыбка прощания. Но прежде что-то должно было произойти — именно вот это самое, восхитительное и тайное...
Но лейтенант Свириденко просыпался раньше, просыпался с занозой в сердце, так и не дождавшись чего-то радостного, и хорошо, что на дворе стоял май.
Так продолжалось до сегодняшнего дня. Пока в поисках подарочной рамки для фотографий Свириденко не забрел в «Красный куб», магазин милых и полезных безделиц, неподалеку от своего дома.
У симпатичной продавца-консультанта бровь оказалась пробитой серьгой, и пирсинга не смог избежать не только аккуратный носик девушки, но и ее язык.
Все же, как чудесен май!
Свириденко с удовольствием последовал за пробитой бровью к высокому стеллажу, где в окружении садовых гномов, наборов для суши и каких-то запаянных, словно алхимических, бутылок и реторт, чье назначение и вовсе оставалось загадкой, лейтенант ДПС обнаружил интересующие его рамки.
Особенно одну из них. Из матового стекла, в зеркальных снежинках, камушках и искуственных бабочках. Но важна была не сама рамка, а вставленная в нее демонстрационная фотография черно-белая, выполненная в высоком стиле старого Голливуда. Женщина из его сна? Нет, не только это... Он ведь знает, кто она, ведь...
Лейтенант захлопал глазами.
Пробитая бровь неожиданно увидела, какие у него длинные и густые ресницы, и сочла молодого человека забавным.
— А чья это фотография?
Пробитая бровь ухмыльнулась:
— Можете вставить туда свою, — и ее чуть влажные глаза на миг заблестели, — или девушки.
— Девушки?
— Обычно такие рамки с сердечками, — (только тут Свириденко обнаружил, что камушки выполнены в форме сердечек), — дарят девушкам.
Вообще-то лейтенант ДПС собирался купить подарок для младшей дочери своего непосредственного начальника майора Дягилева.
— Девочке, — сказал он. — Она еще ребенок. Дочка шефа. — Свириденко помялся. — Боюсь, если я подарю ей рамку со своей фотографией, ее отец...
Пробитая бровь расхохоталась:
— Не продолжайте, я поняла.
— Да нет, все нормально, — расхрабрился лейтенант. — Думаю воспользоваться вашим советом: дождусь дня рождения шефа и подарю ему свою фотку в этой рамке с сердечками.
Теперь они прыснули оба.
— Знаете, сказала девушка, — я сейчас посмотрю, чья это фотография. Может быть, есть в компьютере. А вы пока осмотритесь.
Она быстро и легко развернулась и скрылась в подсобке. Свириденко успел лишь глянуть ей вслед. Господи, как же восхитителен май!
Свириденко, улыбаясь себе под нос, думал о том, что он успел заметить: высокая, ладная, крепкие бедра обтянуты джинсами, порванными под ягодицами. Но...
Он успел заметить не только привлекательный «тыл» продавца-консультанта.
Еще он увидел картину.
Собственно говоря, это был декоративный офорт, репродукция полотна кого-то из известных мастеров. Вероятнее всего этого... Айвазовского — Свириденко не особо разбирался в живописи.
Только здесь и не надо было ни в чем разбираться.
В горле у лейтенанта внезапно запершило. Он остановился как вкопанный посреди зала и подергал щекой — если бы пробитая бровь увидела Свириденко в эту минуту, вряд ли она сочла бы его привлекательным.
На картине было изображено место из его сна.
Теперь уже не оставалось никаких сомнений: темный дом, увенчанный островерхой крышей, висел над морем, и если бы разыгрался шторм, пенные брызги волн, взметаясь, смогли бы коснуться его стен. Но сейчас море было спокойным, недвижным. На картине стоял полдень. Ленивая жара разлилась над умиротворенным Югом, и лишь четыре крохотных фигурки, дети, играющие в тени дома, вносили хоть какое-то оживление в полуденный сон.
В магазине «Красный куб» работал кондиционер, но лейтенант Свириденко почувствовал на лбу легкую испарину. Словно густой липкий зной, изображенный на полотне мастера, передался и ему.
Глаза Свириденко сузились. Что-то с этой картиной было не так. И разлитое по ней спокойное умиротворение казалось обманчивым. В полдень обычно самые короткие тени, но сейчас...
— Ты ведь только притворяешься, что все в порядке? — прошептал Свириденко сиплым голосом, глядя на темный дом.
Сейчас тень как будто удлинилась.
Теперь уже испарина стала вполне ощутимой капелькой пота. И если пристально вглядеться в крохотные фигурки, то в короткое мгновенье, в переливах какого-то марева, можно было различить, что дети, четверо мальчишек, вовсе не играли у дома. Они неслись от него прочь, с перекошенными от ужаса лицами, убегали, как ошпаренные, от настигающей их тени.
— Это Одри Хепберн, — голос вернувшейся пробитой брови донесся словно издалека. — Я почти угадала.
— Что? — слабо отозвался Свириденко.
— Актриса. В вашей рамочке, — девушка улыбнулась, и ее глаза вновь заблестели. — Ну, «Завтрак у Тиффани», «Римские каникулы», все дела...
— Все дела, — повторил лейтенант ДПС.
С момента происшествия у казино «Шангрила» лейтенант Свириденко почему-то распрощался со своей старой присказкой «Ну, никаких гарантий!». Теперь эта присказка вызывала у него даже не неприязнь, а ощущение какой-то нелепости, словно эта прибауточная словоформа, долженствующая резюмировать мудрость житейской философии, принадлежала какой-то другой жизни, с которой Свириденко теперь также распрощался. Он все вспомнил. И все фрагменты, словно кусочки пазла, выстроились у него в голове.
— Ну, и как с рамочкой для дочки шефа? — Пробитая бровь смотрела на него с выжидательным интересом: мол, заснул человек на ходу, бывает. — Брать будете?
— А как же! — кивнул Свириденко.
— Рамочка классная...
— Она просто прекрасна! — энергично согласился Свириденко.
— А-м-м... — забирая рамку с полки, пробитая бровь решила, что парень и вправду забавный. А тут он еще взял и попытался объясниться, нелепо, откровенно:
— Извините, весеннее обострение.
— У меня тоже, — неожиданно сказала Пробитая Бровь.
Теперь они оба несколько ошалело уставились друг на друга. Девушка зарделась, потом ее ресницы легко, не как у Свириденко, а словно их коснулся ветерок, задрожали. Она быстро развернулась с покупкой лейтенанта ДПС в руках и направилась к кассовым аппаратам. Свириденко, спохватившись, последовал за ней.
И смущение все еще витало над тайными местами человеческих встреч.
— Я заверну в подарочную упаковку? — предложила пробитая бровь.
— Да. А-а?.. а.. Я хотел спросить... вы... э-м...
— Что?
— Ну...э-м-м...
— Я до девяти, если это имеется в виду, — помогла пробитая бровь. — Но могу освободиться на полчаса раньше, если...
Ее коллега за кассовым аппаратом с интересом наблюдала за этой сценой:
— Ну какие могут быть «если», — вздохнула она. — Иди уже...
Ровно в 8.30 вечера Свириденко был в магазине «Красный куб». Он принес пробитой брови букетик ландышей — невзирая на запрет, старушки все еще собирали эти майские цветы. Свириденко очень хотел подарить девушке красную розу, но не решился. Пока не решился.
Выходя из магазина, они о чем-то болтали. Пробитая бровь сказала «пока» своей коллеге за кассовым аппаратом. И перед самыми дверьми лейтенант Свириденко незаметно обернулся. Ему тоже надо было попрощаться.
Дети на картине теперь просто весело играли.
Свириденко часто заморгал. Только что на том месте, где были изображены крохотные фигурки, сверкнули четыре капельки синевы. Они беспечно вспорхнули, и Свириденко увидел, что это нежные хрупкие мотыльки, в крылышках которых застряли кусочки неба. У лейтенанта ДПС на миг остановилось сердце. Испуская радостное сияние, гоняясь друг за другом, бабочки устремились ввысь, к горизонту, а потом начали таять, словно растворяясь в обступившем их свете. Лейтенант Свириденко заморгал: он видел, как они уходят из этого мира. Но он все еще смотрел. Смотрел... Он знал, что теперь все хорошо. С теми мальчишками.
А потом бабочки исчезли. И на их месте, там, где небо касалось полуденного моря, осталась только синева.
3.
www.deaddrivers.ru
«Я же говорил — это был последний дэддрайвер. Вон сколько времени уже прошло, а сообщений больше нет. Похоже, проект закрыли!»
4.
Раны Михи-Лимонада заживали быстро. У него были сломаны ребра, но позвоночник остался цел, поэтому корсет не понадобился. С гипсом на правой ноге он расстанется только через месяц, так вышло, что костыли ждали его здесь, в углу у больничной койки.
С головы уже сняли повязки, но из-за множества ран пришлось проститься с шевелюрой — Миха теперь был лысым.
Миха-Лимонад никому не рассказывал о необычной заправке, АЗС, которой не отыскать ни на одной карте Московской области (да и на любой другой тоже). И о соломенном деде, что подарил ему несколько комичных безделиц: пару матерных выражений, которые он обозвал «словами Отца», китайский брелок, изображающий играющего на флейте-сиринкс молодого Бога Пана, и просьбу собрать детские амулеты. Миха смутно помнил, что брелок был также входным билетом в странное место под названием «Кинотеатр для сумасшедших», где шел еще более странный и страшный фильм, в котором Миха был одновременно зрителем, персонажем и главным героем. Но Миха об этом никому не расскажет. Люди хранят тайны, и люди забывают.
Тем более Михе есть о чем рассказать, он помнит каждое мгновение того, что произошло в ту страшную ночь, последнюю ночь апреля.
Миха-Лимонад с удивлением обнаружил, что все то время, что он провел в больнице, девушка, похожая на Одри Хепберн, ухаживала за ним.
— Как ты узнала, что я здесь? — спросил у нее Миха. — Меня, вроде, привезли сюда в отключке.
В ответ она улыбнулась, и глаза ее заблестели. Миха уже привык к чуть лукавому и чуть таинственному блеску ее глаз.
Она ему нравилась.
— А, ну да, — словно вспомнив о веселой безделице, сказал МихаЛимонад. — Ты же обещала ждать меня.
— Обещала, — сказала она.
Миха смотрел на нее и больше не искал никакого сходства.
Шапочное знакомство? Что ж, мы живем в мире шапочных знакомств. Все зависит от того, что ты будешь делать с этим дальше.
Миха знал, что он будет делать дальше. Сегодня он встретится со своими друзьями, Джонсоном и Иксом. Они еще не говорили о той страшной ночи, последней ночи апреля, а им надо о многом поговорить. Им есть, за что выпить. Каждый из них знал, что все закончено. И это действительно так: все закончилось. И Миха им расскажет, как именно. И возможно, еще расскажет про... бабочек. Но прежде всего о том, что он увидел, когда его извлекли из разбитого искореженного Бумера. В короткий миг перед тем, как снова отключится, потерять сознание.
Он снова был там. Шагнул во тьму. Но Тьмы больше не было... Потому что его ждали на берегу полуденного моря. После того, как обрушилась сфера, Тьмы больше не было.
А было вот что.
***
Развалившаяся на части сфера обрушилась синевой воды, и немецкий дом, как и прежде, висел над полуденным морем. Миха сделал всего один шаг. «Вот где рождается вся эта вода за окнами», — улыбнулся он.
И увидел.
Сначала по поверхности пробежала легкая рябь, словно нежный ветерок играл над морем. Затем тени сменились, и снова заволновалась вода, в тайной глубине что-то происходило, на идеально ровной глади вспенились седые буруны, и все стихло.
Искрящаяся, преломленная радугой пена, проступила женским лицом. Михино сердце на миг замерло перед тем как забиться чаще. Живая Одри Хепберн смотрела на Миху-Лимонада... та самая, в возрасте «Римских каникул». И ни один фотограф-маэстро и никакой Рафаэль не догадывались о том, что сейчас открылось Михе. Он хотел что-то сказать, но удивительная девушка, ступившая когда-то из пенной волны на берег моря, смотрела на него, и теперь в Михином сердце улеглись последние остатки смятения. Так же, как и с ночными кошмарами, с каморкой нищего журналиста в Вечном Риме теперь покончено навсегда. Их источник рухнул вместе с обвалившейся сферой, а живое сердце не нуждалось в химерических грезах. И не пугалось их.
Одри Хепберн улыбнулась Михе, и от ее улыбки по поверхности моря разбежались легкие круги. Однако достигнув берега, они стали пенными волнами и заполнили собой все сходящиеся у дома пересохшие ирригационные каналы живой синевой.
Миха засмеялся: действительно — вся эта вода за окнами рождалась здесь.
Она все еще смотрела на него. И Миха понял, что это прощальный взгляд. Но прежде она указала ему на дом. Потому что, как и прежде, как и всегда, самое главное еще впереди.
— Я ждал тебя, — услышал Миха. И только тогда позволил себе обернуться.
— Будда... Это ты?!
Мальчик, по-прежнему светловолосый, в шортиках по колено, стоял у дверей и смотрел на Миху-Лимонада. Он счастливо улыбался, и сияние бабочек, которое Миха видел в своей ладони, казалось, незримо присутствовало в его лице.
— Как хорошо, что так все закончилось. — Голос Будды звучал безмятежно и радостно, — что ты смог сделать это.
— Будда!.. — теперь уже утвердительно проговорил Миха. — Я... Я так рад... что даже не знаю, что мне говорить.
Будда пожал плечами:
— Ты всегда был бестолковым Плюшей.
— Да, — счастливо рассмеялся Миха, но вдруг спохватился. — А... бабочки?
— С ними все в порядке, — мальчик быстро кивнул. — Да и тебе скоро будет пора.
— Пора?.. Я понимаю.
Миха помялся:
— Это ведь ты мне помог? В смысле... разрушить сферу?
— Нет. Ты сам.
— Я видел тебя, — Миха не смог удержаться и опять рассмеялся. — Знаешь, это было как в кино. Удар Будды... Там, в сфере.
— Не знаю. Может быть. Только ко мне это уже больше не имело отношения.
Миха снова помялся, проговорил чуть смущенно:
— Скажи, ты... ты ведь стал Буддой? — Он еще не закончил фразы, а вопрос уже показался ему нелепым.
— Говорю ж, бестолковый! — расхохотался мальчик. — Вы меня всегда так звали.
— Я бы очень хотел тебя обнять.
— Так обними!
— Но... разве?
— Плюша, бестолковый Плюша! Ты всегда сможешь обнимать тех, кого любишь.
Миха хотел еще спросить, как тогда все вышло с поездом, но понял, что этот вопрос еще более нелепый. И раскрыл объятия. И тогда волна любви залила его сердце, и к нему вернулось все, чем он обладал от рождения. И в наступившей невыносимой легкости Миха-Лимонад понял, что сказал ему Будда.
Он всегда сможет обнимать тех, кого любит.
КОНЕЦ