Государство Израиль возникло не 14 мая 1948 года, когда о его создании было официально объявлено в тель-авивском музее. Оно родилось почти за год до этого, 18 июля 1947 года, когда израненное американское судно «Президент Уорфилд», чье имя было заменено на «Эксодус», вошло в порт Хайфы и из его динамиков раздались звуки «Атиквы».

Государство Израиль возникло еще до того, как получило свое название, когда его двери все еще были закрыты для евреев, а англичане продолжали с евреями воевать, включая тех, кто уцелел во время Холокоста.

Оно возникло еще в то время, когда морские ворота страны были наглухо закрыты для тех, ради кого эта страна создавалась, и когда на страже палестинских берегов стояли сорок пять военных кораблей, большинство из которых относились к классу «Си». Эти суда новейшей марки, которые британцы построили перед самым концом Второй мировой войны, не успели принять в ней участия. Даже по нынешним меркам это был внушительный флот, состоявший из крейсеров, эсминцев, тральщиков и новейших бронированных быстроходных сторожевых кораблей «Синдбад-2».

Израильское государство возникло тогда, когда его границы были перекрыты с помощью десятков самолетов королевских военно-воздушных сил, которые базировались на аэродромах в Палестине, Египте, на Мальте и на Кипре; с помощью десятков тысяч солдат, многих тысяч полицейских и агентов британской разведки «Си-ай-ди», расквартированных в Палестине и в Европе; а также с помощью лагерей тюремного типа в Атлите и на Кипре.

Израиль родился в тот день, когда солдаты его величества атаковали пассажиров «Эксодуса», который незадолго до этого прибыл из США, с берегов реки Потомак, где долго служил в качестве парома и где его уже собирались продать на металлолом. Во время этой атаки англичане забросали сотнями гранат со слезоточивым газом четыре тысячи пятьсот пятнадцать человек, которые за два года до этого спаслись от другого газа совсем в другом месте.

Когда на глазах у англо-американской комиссии по решению палестинского вопроса ЮНСКОП «Эксодус» медленно волокли в хайфский порт, один из членов этой комиссии, известный адвокат Бартли Крам, сравнил события на «Эксодусе» с американским «бостонским чаепитием». Вот из этой-то встречи «Эксодуса» с делегатами ЮНСКОП (которых вызвали в Хайфу перед самым прибытием корабля), из мудрого поведения командира судна, но главным образом из страданий его пассажиров, шока, пережитого ими во время нападения англичан на корабль неподалеку от берегов Палестины, их отчаяния во время мучительного путешествия на депортационном судне в Германию, где их бросили в лагерь Поппендорф, который располагался неподалеку от Гамбурга и в прошлом был нацистским концлагерем, — из всего этого и родилось еврейское государство, причем еще до того, как о его основании было объявлено официально.

«Эксодус» был старой посудиной, которая к тому же была набита людьми, как бочка сельдью: на каждого пассажира на нарах приходилось всего 50 сантиметров в ширину, около 1,8 метра в длину и примерно 90 сантиметров в высоту. Эти люди сели на корабль потому, что им больше некуда было идти. Большинство уцелевших в Холокосте заявляли, что хотят жить в своей собственной стране и в своем собственном доме, но независимо от их желания у этих людей не было другого выхода, ибо эмиграция в Соединенные Штаты, Британию, Канаду, Австралию, страны Латинской Америки и Бельгию была строго ограничена. С 1945 по 1948 год все эти страны, вместе взятые, разрешили въезд на свою территорию всего лишь двадцати пяти тысячам евреев, спасшимся от уничтожения в нацистских концлагерях.

Так и получилось, что пугливая, как уличная кошка, потерянная, но вместе с тем смелая шестнадцатилетняя девочка с подернутыми печальной пленкой темными глазами, которую немцы превратили в лагерную шлюху, сделав ей на груди татуировку Feldhure А.13652, оказалась на капитанском мостике корабля «Кнессет-Исраэль» со старой гитарой в руках. Она сидела и, со спокойным презрением глядя в глаза англичанам, атаковавшим корабль, печально пела на иврите песню Альтермана «Спи долина, спи прекрасная страна», которой ее научил командир корабля Йоси Харэль, и таким образом победила англичан песней о стране, с которой даже не была знакома и слов которой не понимала.

В лице пассажиров «Эксодуса» еврейская Палестина, в которой к тому времени уже успела возникнуть своя собственная ментальность, воочию встретилась со страданиями евреев диаспоры.

После того как в 1933 году к власти в Германии пришел Гитлер, поток евреев, устремившихся в Палестину, стал расти, однако в 1939 году англичане почти полностью запретили евреям въезжать в страну, и в последующие пять лет разрешение на въезд получили всего семьдесят пять тысяч человек. Таким образом, большинство из тех, кто хотел репатриироваться в Палестину, лишились возможности сделать это на законных основаниях, и им ничего не оставалось, как въезжать в страну нелегально. С 1934 по 1948 год это сделали в общей сложности сто пятнадцать тысяч человек. Правда, многие из них были задержаны англичанами и высланы.

Вскоре после окончания войны, в августе 1945 года, в Кейсарию прибыл пароход «Далин» — первый из серии кораблей, отправленных в Палестину агентством «Алия-Бет», на котором было всего тридцать пять репатриантов. А на кораблях «Пан-Йорк» и «Пан-Крессент», которые в начале 1948 года Йоси Харэль привел на Кипр, в сущности, завершив эпоху нелегальной репатриации в Палестину в период Британского мандата, находилось уже пятнадцать тысяч двести тридцать шесть человек. После этого прибыло всего лишь шесть небольших судов.

В конце тридцатых — начале сороковых годов нелегальные репатрианты тоже прибывали в Палестину, однако, хотя об этих операциях сложены песни и они стали легендами, они были очень немногочисленными и в большинстве своем оканчивались провалом.

Англичане помещали новоприбывших в лагеря — сначала в Атлите, а затем на Кипре, но даже в кипрских лагерях они все равно уже были вне Европы как таковой и, таким образом, фактически находились на пути в Палестину.

Немалый вклад в изгнание британцев из Палестины внесло местное еврейское население и, в частности, подпольные террористические группы. Большое значение сыграла также деятельность «Хаганы». Однако для мощной английской армии, успешно подавлявшей крупные восстания в других странах и пережившей Дюнкерк, сопротивление палестинских евреев, каким бы героическим оно ни было, представляло собой не более чем досадную помеху и, подобно назойливой мухе, только раздражало солдат нации, героически сражавшейся во время «Блица». На самом деле Британскую империю в Палестине сокрушило не сопротивление местных евреев, а взгляд той самой девочки, лагерной шлюхи, а также ее ужасная злость и отчаянная смелость, с которой она сидела на капитанском мостике, пока англичане атаковали корабль, готовый вот-вот развалиться на части, и пела песню, звучавшую как колыбельная.

Той соломинкой, которая переломила хребет англичанам, стало их бессилие перед лицом тысяч людей, которые, чтобы добраться до Палестины, брели по дорогам Европы, пересекали заснеженные горы и леса, терпеливо ждали во временных лагерях, где им приходилось жить в нечеловеческих условиях, страдали от холода и голода. Они были готовы сесть на первый подвернувшийся корабль и продолжали стекаться в порты южных морей. Им буквально не было конца.

Даже вымышленные эпизоды в этой книге являются абсолютной исторической правдой. Я не буду утверждать, что все приведенные здесь детали бесспорны, однако общую картину событий и их исторический смысл никакие детали — ни порознь, ни в совокупности — изменить не в состоянии.

Как писатель, я вполне мог бы отдаться на волю воображения, придумать сюжет и рассказать вымышленную историю, заменив подлинные сцены и пейзажи на выдуманные и скрыв настоящие имена персонажей. Но я решил поступить по-другому.

Эта история о Йоси Харэле и об исходе евреев из Европы. Это не документальная биография в общепринятом смысле этого слова, но она тем не менее основана на подлинных фактах.

В операции спасения европейских евреев принимали участие очень многие достойные люди. На судах и в лагерях работали десятки представителей агентства «Алия-Бет» и семьдесят-восемьдесят членов «Пальмаха». Однако я решил рассказать эту историю с точки зрения одного-единственного человека, который в середине сороковых годов с отчаянной смелостью, граничащей с авантюризмом, командовал четырьмя самыми большими кораблями за всю историю нелегальной репатриации с тысячами людей на борту. Эти люди, потерявшие все, что у них было, сидели в битком набитых трюмах ветхих кораблей, на которых имелось лишь по нескольку шлюпок и не было ни одного спасательного жилета.

В то время Йоси было всего двадцать семь лет, и он считал, что на нем лежит огромная моральная ответственность. Он рассуждал просто: если не я, то кто?

Когда он слышал, как голодные, избитые английскими солдатами люди поют «Атикву», то думал, что так, наверное, пели жертвы инквизиции, а когда Йоси видел, как эти люди прижимают к груди свои вещи и цепляются за свои чемоданы, он понимал, что обязан победить англичан во что бы то ни стало.

Великобритания хоть и победила во Второй мировой войне, но потерпела поражение в мирное время. После войны в стране ощущался дефицит продовольствия и во всех английских городах, включая Лондон, люди стояли в очередях за едой и одеждой, которые выдавались по талонам. У правительства не хватало денег даже для того, чтобы вывезти из Греции несколько тысяч своих солдат. Когда солдаты армии его величества захватили «Эксодус», приволокли его в Хайфу и очистили от пассажиров, они обнаружили на борту банки с консервированным кошерным мясом, присланным из Америки «Джойнтом», и это их страшно возмутило. В Англии — дефицит продовольствия, а этим упрямым евреям так везет! Они конфисковали мясо и отправили его своим родным в Англию. При этом английское правительство тратило огромные деньги на содержание в Палестине десятков тысяч солдат, чтобы предотвратить проникновение в страну евреев, уцелевших в Холокосте, которых за два года до этого они сами же спасли от смерти.

Чтобы иметь возможность задерживать корабли вдалеке от берегов Палестины, в чужих территориальных водах, англичане раскопали и стали применять старинный закон, который это позволял, хотя он и был принят еще в семнадцатом веке, в эпоху работорговли. «Законы, — говорили они цинично, — время от времени можно обходить стороной. Да и кто сказал, что навигация — это точная наука и что границы территориальных вод можно провести с точностью до сантиметра?» Однако Йоси Харэль, как и его товарищи по агентству «Алия-Бет» и «Пальмаху», тоже занимался этой «неточной наукой», навигацией…

Тайна его успеха заключалась в том, что он сумел понять тех самых галутных евреев, которых его в детстве и юности учили презирать. Родившийся в Палестине молодой человек, чьей школой жизни стала борьба с арабскими бандами в горах Иерусалима и в Ханите, понял и полюбил этих измученных женщин и напуганных, озлобленных мужчин с бледными лицами, которым по ночам снились кошмары и которые носили одежду в три-четыре слоя. Он не смотрел на них высокомерно и не чувствовал себя их господином. Скорее хотел быть для них чем-то вроде проводника или постового, регулирующего дорожное движение. Он понимал, что их жалкий вид — это результат многолетних скитаний, и, в отличие от других, считал этих людей героями, хотя в те времена такого мнения в Палестине придерживались немногие.

Йоси никогда не забудет, как во время бури на море, когда волны заливали палубу и поднимались до половины мачты, девушки и женщины высыпали на ледяную палубу, разделись и — дабы сохранить человеческий облик — стали мыться холодной морской водой. Он понимал, какой стыд они испытывали, остро ощущал их гнев и знал, какую силу духа нужно было иметь, чтобы выжить перед лицом этого великого предательства, когда перед ними закрылись все двери в мире. Он чувствовал, что обязан их беречь и поддерживать. По его словам, они были для него как горящие голубые свечи, как вверенное ему на хранение дорогое имущество, и он относился к ним как к равным.

Когда перевозишь тысячи людей, сидевших в послевоенных лагерях для перемещенных лиц, в огороженную британской «крепостной стеной» Палестину, ты не имеешь права на ошибку. Ибо ты принимаешь участие не в абстрактном ученом диспуте о сущности исторической и политической справедливости, а в спасении человеческих жизней, и на тебе лежит огромная ответственность.

На кораблях, которыми командовал Йоси, он повстречался со многими людьми, и с некоторыми из них у него завязались дружеские отношения. Например, на пароходе «Кнессет-Исраэль» (это было за несколько месяцев до «Эксодуса») он познакомился с восемнадцатилетним парнем из Румынии, который в возрасте тринадцати лет спасся от смерти, притворившись мертвым. Он кочевал с места на место, вступил в Красную армию, где играл на трубе, и дошел до самой Сибири, откуда был отправлен на Балтийский фронт, а после войны, будучи патриотом, с узелком старой одежды и трубой вернулся к себе домой в Бухарест. Однако их дом к тому времени был уже занят другими людьми, и его туда не пустили, его родители бесследно исчезли, и он не знал, что с ними стало, а соседи наотрез отказались его приютить. Он пришел на корабль, крепко сжимая в руках свое единственное в этом мире имущество — трубу, и, увидев, что он держит ее так, словно она была последним оставшимся в живых членом его семьи, Йоси испытал к нему одновременно и жалость, и уважение. Они подружились. Йоси повязал ему на руку ленточку с изображением трубы, и каждый раз, когда людей на корабле нужно было о чем-то оповестить, парень приходил на назначенное место и трубил.

Способность — а может быть, и потребность — понять этого парня была у Йоси сугубо личная, но вместе с тем она основывалась и на взглядах агентства «Алия-Бет», организации, к которой он принадлежал и членов которой прозвали «аристократами на службе у народа». Эти люди действовали в одиночку, каждый по отдельности, в городах, портах и на тайных неведомых тропах, и их мировоззрение сложилось на основе личного контакта с теми, кто выжил во время Холокоста. Один из бывших сотрудников «Алия-Бет» сказал мне однажды: «Я видел, как голодные, одетые в лохмотья евреи Румынии пытались перейти границу. Их не волновало, что их могут арестовать или застрелить». Йоси же сказал: «У нас в Эрец-Исраэль всегда был дом, куда можно было вернуться, семья, друзья. А у них… Как это ужасно — быть настолько одиноким…»

Когда Йоси вез репатриантов на пароходе «Кнессет-Исраэль», он как-то раз заметил, что подача угля происходит очень медленно, и пошел узнать, в чем дело. На палубе, под проливным дождем, готовился к вечернему концерту женский оркестр, а в одном из складских помещений с покрытыми плесенью отсыревшими стенами женщина по имени Эстер М. проводила репетицию спектакля, который тоже должен был состояться этим вечером. И тут, возле спасательной шлюпки — одной из немногих, что имелись на корабле, — Йоси увидел нескольких кочегаров. Внизу, в машинном отделении, жара достигала 50–60 градусов, и, судя по всему, кочегары решили выйти из раскаленного пекла на короткий перерыв. Черные от сажи, они напоминали скульптурную группу: их головы соприкасались, руки покоились на плечах у товарищей, и они прижимались друг к другу так плотно, что невозможно было понять, где чья голова и где чья рука. Они стояли неподвижно, смотрели на море и напряженно молчали, и от этой картины веяло каким-то древним, нездешним, как будто прилетевшим откуда-то издалека ужасом. Было такое ощущение, словно кочегары специально притворяются статуей. И хотя их взгляды были устремлены в море, Йоси показалось, что на самом деле они моря не видели. Во всяком случае, в их глазах оно не отражалось.

Неподалеку от них стоял молодой парень, который, как и они, вышел подышать свежим воздухом. Он тоже смотрел на море и тоже, судя по всему, его не видел и был словно окутан саваном одиночества. Он был заперт в своем одиночестве, как в клетке, и рядом с многорукой и многоголовой статуей оно казалось еще более абсолютным. Он дрожал, в глазах у него стояли слезы, а его ноги точно приросли к палубе. В его взгляде было нечто упрямое, и в то же время он будто пытался ухватиться за убегающие волны, хотя на самом деле из-за слез, застилавших глаза, он даже не мог их видеть. Кочегары и этот одинокий парень не смотрели друг на друга, и, хотя чувствовалось, что они каким-то образом друг с другом связаны, тем не менее их разделяла какая-то невидимая стена. Услышав шаги Йоси, парень обернулся и посмотрел на него невидящим взглядом.

В центре многорукой статуи, как в воздушном пузыре, стояла молодая женщина. Она тяжело дышала, словно ей не хватало воздуха, и ее бледное, побелевшее от боли лицо было похоже на выцветшую фотографию. Она молчала, но казалось, что ее молчание, готовое в любую секунду перерасти в крик, и угрюмое молчание одинокого юноши словно вели между собой тяжелый разговор. Они смотрели в какую-то общую для них и в то же время разделявшую их пропасть и молчали.

Йоси чувствовал: что-то здесь не так, но никак не мог понять, в чем дело, и решил спросить у парня. Оказалось, что в концентрационном лагере тому было поручено принимать новоприбывших. Ему было тогда четырнадцать лет. При входе в лагерь люди попадали в узкий проход между двумя заборами из колючей проволоки и доходили по нему до развилки двух дорожек — одна вела в трудовой лагерь, а вторая — к «печам» (как назвал их в своем рассказе парень). И там же, на развилке, стоял немецкий врач, показывавший пальцем, кому в какую сторону идти. И вот в какой-то момент мальчик увидел быстро идущую молодую женщину с младенцем на руках, за которой едва поспевала пожилая женщина, показавшаяся ему ее матерью, и, когда они были уже в нескольких шагах от развилки, проводивший селекцию врач неожиданно отвернулся. Воспользовавшись этим, мальчик быстро выхватил младенца из рук молодой женщины и бросил его старухе. Потрясенная мать ребенка закричала, но он не обратил на ее крик внимания, а врач и вовсе ничего не заметил и, мельком посмотрев на женщину, направил ее в трудовой лагерь. Через несколько дней убитая горем молодая мать попыталась покончить с собой, однако соседки по бараку ей помешали. И вот теперь, дождливой ночью, на палубе «Кнессет-Исраэль», где репетировал женский оркестр, Йоси Харэль из Иерусалима стал свидетелем встречи бывшего мальчика и той женщины — первой их встречи с того момента, как он выхватил у нее ребенка. Они не смотрели друг на друга, и в глазах у женщины не было ни злости, ни осуждения, ни прощения. В них было только бессилие, смешанное с давно окаменевшим ужасом.