«Эксодус» стал апофеозом справедливой борьбы евреев за право репатриироваться в Палестину, но Йоси всегда понимал, что понятие справедливости можно толковать по-разному.

Приказы, которые он отдавал во время боя с англичанами, были осторожными и взвешенными. Более того, каждый свой приказ он подробно и терпеливо объяснял, а при необходимости даже разговаривал с каждым человеком лично. Он участвовал в этом бою вместе со всеми, но не хотел, чтобы бой закончился трагедией. Он не желал быть «архитектором» новой Масады, не желал делать пассажиров корабля персонажами очередного мифа, даже если этот миф мог стать для евреев, которым выпало жить в эпоху национального возрождения, символом героизма. Те, кто хотел за счет репатриантов заработать себе политический капитал — а такие были, — находили в лице Йоси непримиримого противника. Он прекрасно понимал, что люди, павшие в бою во имя справедливой цели, могут вдохновить на борьбу других, но считал недопустимым во имя этого приносить в жертву остатки еврейского народа. Возможно, это и было одной из причин (не исключено даже, что главной), по которым Шауль Авигур так ему доверял. Авигура неотступно преследовало воспоминание о трагедии на корабле «Патриа», и, когда Йоси принял роковое решение сдаться, Авигур — вопреки давлению руководства ишува — полностью его поддержал. Как и Йоси, он считал, что надо заставить ишув сражаться за репатриантов, а не наоборот. Кстати, даже некоторые из находившихся на «Эксодусе» бойцов «Пальмаха» испытывали сомнения и разрывались между верностью своему командиру Игалю Алону, который требовал от них сражаться до последней капли крови, и жалостью к плывшим на пароходе детям, чьи глаза они видели перед собой каждый день.

Впрочем, существовала и еще одна причина, по которой Йоси старался действовать осторожно. Он знал, что англичане настойчиво пытались создать у мирового сообщества впечатление, будто сионисты используют страдания репатриантов в своих корыстных целях, и не хотел лить воду на их мельницу.

Как и большинство других работавших в агентстве «Алия-Бет» активистов, Йоси считал, что не репатрианты должны нести факел сионизма, а сионизм должен помогать репатриантам. Он должен был помочь им обрести гражданство и дом — даже если речь шла о людях, которые не были по своим убеждениям сионистами, а просто хотели покинуть Европу. Сионизм, считал Йоси, должен быть не просто красивой мечтой, а конкретным инструментом спасения человеческих жизней.

При каждой возможности Йоси подчеркивал, что полученный им приказ состоял отнюдь не в том, чтобы привести в Палестину пароход, полный трупов. «Мы сделали все, что могли, — сказал он мне, — и сражались до тех пор, пока это имело смысл. Если бы англичане продолжали нас таранить, „Эксодус“ бы затонул». Однако командиры «Пальмаха» остались недовольны его решением сдаться и пожаловались на него лично Бен-Гуриону. По их мнению, сдержанность, которую проявил Йоси, была излишней. Сопротивление репатриантов, утверждали они, — это борьба против иностранного владычества, это война евреев за свое существование. «Сопротивляться, — сказал Бен-Гуриону Игаль Алон, — надо несмотря на жертвы». Но Йоси стоял на своем. Когда позднее проводилось расследование, он сказал:

— Я рассуждал очень просто… Конечно, можно было сопротивляться и дальше. Но я взялся командовать кораблем не для того, чтобы превратить репатриантов в солдат и, уж конечно, не для того, чтобы те из них, кто выжили во время Холокоста, умерли от ран по дороге в Нетанию или Хайфу. Я взялся командовать кораблем, чтобы доставить их в Палестину, и не имел права играть их жизнями. Что же касается сопротивления, то, по-моему, мы вполне доказали англичанам, что способны сопротивляться. И тем, что отправились из Европы в Палестину, и тем, что сражались с ними на борту корабля.

Когда израненный «Эксодус» вошел в хайфский порт, репатрианты на палубе запели: «Мы репатриировались на родину и уже вспахали и посеяли, но еще не собрали урожай». На палубе стояли бледные, напуганные дети, одетые, как старики. Имя корабля написали крупными буквами на большой простыне. Люди измучились вконец. На борту было четверо погибших и много раненых. Двадцать семь человек нуждались в срочной госпитализации.

Из штаба «Хаганы» сообщили, что некоторым членам экипажа предстоит отправиться в Европу, чтобы привести еще два корабля с репатриантами, и им нельзя сходить с «Эксодуса» вместе с пассажирами. Йоси распорядился спрятать их в тайнике под капитанским мостиком. Остальные члены команды тоже должны были спрятаться, но в других местах.

Сотрудники «Алии-Бет» бросили жребий, кто отправится домой, а кто поедет с репатриантами на Кипр. Ехать на Кипр выпало Михе Пери. Никому из участвовавших в жеребьевке даже в голову не приходило, что людей вышлют совсем не на Кипр.

Началась выгрузка людей с «Эксодуса» и пересадка их на три депортационных корабля. Из-за высокой влажности было очень душно. Некоторые пассажиры спрыгнули за борт. Английские полицейские, находившиеся на катерах, курсировавших вокруг «Эксодуса», стали стрелять и избивать людей в воде дубинками.

Ализа сидела на палубе рядом с Йосефом, гладила его по перевязанной голове и тихонько скулила:

— Он ранен! Он ранен!

Йосеф заплакал от жалости к ней и тут же получил удар от английского солдата, который в этот момент собирал банки с консервами.

На людей, которых вели к депортационным кораблям, кричали, а некоторых били. Женщины падали в обморок. На детей наступали ногами. Мужчины пытались протестовать, но тщетно.

С пассажирами, которые сходили с «Эксодуса», англичане обращались не только грубо, но и брезгливо, как будто это были не люди, а животные. Сойдя на берег, они шли по узкому коридору между двумя шеренгами солдат, стоявших с винтовками наперевес.

Все это происходило на глазах у членов комиссии ЮНСКОП (которых во время радиотрансляции 17 июля призвали прийти в хайфский порт), и некоторые утверждают, что это был всего лишь спектакль, поставленный руководством ишува специально для этой комиссии. Однако с таким же успехом можно сказать — как, собственно говоря, и делают экстремистски настроенные арабы и немцы, — что Холокоста не было, что его выдумали евреи, а если он и был, то гораздо меньших масштабов, и что вообще все это один огромный блеф, сочиненный исключительно для того, чтобы «выдоить» у мира деньги и отнять у арабов государство.

Пастор Грауэл обратился к членам комиссии с полной боли речью, но ни в каких речах они на самом деле уже не нуждались. Картина, которую они видели, была сильнее любых слов.

Одного из тех, кто 18 июля 1947 года прибыл на «Эксодусе» в Хайфу, зовут Адам М. Это высокий человек с редкими и седыми — а когда-то золотистыми — волосами, серыми глазами и пронзительным взглядом. Он носит очки, а под нижней губой у него маленькая появившаяся с годами морщинка.

Из всех пассажиров «Эксодуса» право остаться в Хайфе было дано только мертвым и тяжелораненым, однако Адам не был ни тем ни другим. Поэтому вооруженные ружьями и дубинками солдаты избили его и вместе с другими загнали на депортационный корабль.

Он стоял в загоне, обтянутом колючей проволокой, и смотрел на гору Кармель. Хайфу окутывал поднимавшийся из моря пар, и гора была подернута туманом.

Как и другие пассажиры «Эксодуса», Адам надеялся, что Палестина станет его домом. Как и другие, он тоже хотел родиться заново. Как и другие, он хотел попробовать прожить еще одну жизнь — жизнь, в которой не будет кошмаров. Однако вместо этого ему пришлось три месяца терпеть лишения и спать на холодном металлическом полу, а затем его привезли в расположенный возле Гамбурга лагерь Поппендорф.

Гамбург был его родным городом, и когда-то Адам этот город любил. Он любил роскошные здания; любил доносившийся из порта запах рыбы, выловленной в Северном море; любил многоязыкую речь, которая слышалась у входа в полутемные бары, и стоявших возле этих баров размалеванных девиц, которые дарили ему конфеты. Он любил смотреть на их красные губы, любил голубоватый свет летних северных ночей, любил холодный ветер, дувший с моря и озер… Но в один прекрасный день все изменилось, и Гамбург превратился в город, где в него стали бросать камнями, где убили его отца, где ему наголо обрили голову и откуда его изгнали. И вот теперь он сидел возле Гамбурга в английском лагере Поппендорф.

При нацистах Поппендорф был сначала лагерем тюремного типа для обычных заключенных, а потом его перепрофилировали в концлагерь для евреев. Он находился возле того самого леса, где когда-то, в другой жизни, в подпольном кружке, организованном еврейским молодежным движением «Абоним» («Строители»), Адам изучал иврит. Это происходило вскоре после «хрустальной ночи».

В «Абоним» он записался исключительно потому, что там были красивые девочки, и в одну из них он влюбился. У нее были коротко стриженные волосы, и она все время стыдливо опускала глаза. Позднее она куда-то исчезла. Он помнит, как она водила его в какую-то пещеру в лесу, но забыл ее имя.

Сегодня Адам воспринимает Гамбург как место, которое навсегда и непоправимо осквернено.

Через полгода англичане выпустили его из лагеря и на грузовике отвезли в Гамбург, а оттуда — через Швецию — он добрался до Хайфы, которую видел до этого всего лишь один раз, да и то мельком. К тому времени его товарищи по «Эксодусу», прибывшие в Палестину раньше него, уже продавали галантерейные товары и сигареты на улице Кингз-Уэй (ныне проспект Независимости). На базаре он долго с восхищением смотрел на горы арбузов, и в конце концов один из них купил. Он попросил продавца отрезать ему кусок, поднес его ко рту и сказал:

— Этим арбузом я беру тебя в жены!

Адам рассказал мне эту историю с улыбкой, но смеялся он в этот момент или плакал, я не знаю.

Он начал преподавать в молодежном клубе, располагавшемся в доме, где раньше жили арабы. Часть их сбежала, а часть переселилась в Вади-Рушмия. В клубе он познакомился с Хедвой, которая работала там инструктором. Они поженились и переехали в Петах-Тикву. Адам начал учиться. Когда-то, десять лет назад, он учился в Гамбурге в политехническом институте, но не успел его закончить, и теперь ему надо было наверстывать упущенное. У них родились двое сыновей и дочь.

В ночь с 15 на 16 октября 1976 года его сыновья погибли на Синайском полуострове. Их танк был подбит и сгорел. Адам отправился в Синайскую пустыню, чтобы найти этот танк. Он искал его много дней. Его нещадно палило солнце, но он только сильнее нахлобучивал соломенную шляпу, стискивал зубы и, стараясь не плакать, продолжал искать. «Те, кто плыли на „Эксодусе“, — сказал он мне, — научились не сдаваться». В конце концов он нашел этот танк. Тела сыновей сильно обгорели, и их удалось опознать только по зубам. Позднее от лейкемии скончалась его дочь, а затем — не выдержавшая всех этих испытаний жена. Так этот говорящий с немецким акцентом Иов похоронил — одного за другим — всех своих близких.

Он написал короткие воспоминания, которые заняли всего две страницы. В них он описывает гору Кармель, какой увидел ее на короткое мгновение 18 июля 1947 года; пишет, что живет только во имя тех, кто умерли; говорит, что чувствует себя еще одним — четвертым по счету — погибшим на «Эксодусе»; и заключает, что ему действительно следовало там погибнуть, ибо тогда ему не пришлось бы хоронить своих детей.

На следующий день после того, как «Эксодус» был очищен от пассажиров, Йоси и его товарищи вылезли из своих тайных убежищ, переоделись в комбинезоны рабочих строительной фирмы «Солель-Боне», разобрали заранее заготовленные рабочие удостоверения и разрешения на пребывание в порту и, оставив англичан с носом, были таковы. Вскоре им предстояло новое задание.

Йоси и Азриэль Эйнав поехали в Тель-Авив, повидались там со своими родными и отправились на встречу с Ицхаком Садэ. Как раз в тот момент, когда они рассказывали ему об «Эксодусе» и о сражении с англичанами, из Парижа пришла телеграмма от Шауля Авигура. В ней говорилось, что депортационные корабли с высланными репатриантами куда-то исчезли: на Кипр они не прибыли, и куда они подевались, никто не знает. Йоси, Эйнав и Садэ были как громом поражены. Только через три дня правительство его величества сообщило, что оно приняло решение вернуть пассажиров туда, откуда они прибыли, то есть во Францию. Одна из причин такого решения состояла в том, что министр иностранных дел Великобритании Эрнест Бевин жаждал мести и хотел таким способом проучить правительство Франции за то, что оно разрешило кораблю отплыть с его территории. Но эта причина оказалась не единственной. Как признался много лет спустя английский офицер, возглавлявший эту «великую битву», принимая такое решение, Британская империя просто выполняла обещания, которые она дала арабам.

В одном британском донесении того времени, где оправдываются ужасные условия содержания пассажиров на депортационных кораблях, говорится, что на судах, привозивших нелегальных иммигрантов в Палестину, условия были еще хуже. Однако автор этого донесения почему-то забыл указать, что на депортационных кораблях большую и лучшую часть помещений занимали тюремщики, тогда как пассажиров помещали в один общий зал, где было тесно и душно.

Изучение архивных документов показывает, что англичане мечтали, чтобы на депортационных судах, на которых везли пассажиров «Эксодуса» — или, по крайней мере, на одном их них, — разразилась бы какая-нибудь эпидемия, чтобы, по прибытии во Францию, люди были вынуждены сойти на берег. Существовал, впрочем, и альтернативный план: высадить людей в американской зоне в Германии. Однако американское командование однозначно заявило: «Keep Jews out of our zone» («Евреев в нашу зону не привозите»).

Через какое-то время Авигур прислал в Тель-Авив еще одну телеграмму, в которой спрашивал Йоси, сколько людей, по его мнению, согласятся сойти на берег, когда депортационные корабли прибудут во Францию. Йоси ответил, что менее пятнадцати процентов. На самом же деле сошла всего одна пожилая пара — все остальные отказались. Но на этом история еще не закончилась.

Отказавшись сходить во Франции, репатрианты на всех трех кораблях (они назывались «Эмпайр Райвл», «Оушн Вигор» и «Раннимид Парк») принялись петь, танцевать и крушить все вокруг. Солдаты носились между ними с заряженными винтовками, били их и ругались. Пение и пляски сводили их с ума (так же, как свели в своем время с ума секретаря правительства Британского мандата сэра Джона Шоу еврейские девушки из Германии, когда он увидел их в тот жаркий день в Иорданской долине).

Так продолжалось более трех недель. Зажатые в тиски политической борьбы между Францией и Англией, обозленные, жаждавшие мести люди сидели в трюмах стоявших у берегов Франции «плавучих концлагерей», питались впроголодь, мучились от летней жары и страдали от болезней, и тут произошло то, чего никто не мог представить себе даже в страшном сне: министр иностранных дел Великобритании Эрнест Бевин распорядился отвезти бывших пассажиров «Эксодуса» в Германию, в Гамбург, и поместить в бывшие немецкие концлагери! Операция получила название «Мэй Уэст» — в честь легендарной американской актрисы и секс-символа, именем которой названы спасательные жилеты для экипажей самолетов.

По первоначальному плану предполагалось отправить людей из гамбургского порта в лагеря ночью, чтобы скрыть этот позорный факт от мировой общественности, однако пассажиры оказали сопротивление, и в конечном счете частично высадка прошла при свете дня на глазах у американских фоторепортеров. Правда, когда сделанные ими фотографии были опубликованы, никакого особого впечатления они ни на кого в мире не произвели и этот факт весьма англичан ободрил. И не только их одних.

Американский журналист Изя Стоун, который плыл на одном из депортационных кораблей, много писал на эту тему. Он утверждает, что во время высадки, продолжавшейся два дня, англичане транслировали немецкие марши.

В результате несчастные, измученные люди, долгое время проведшие в море, где жили в невыносимых условиях и болтались между надеждой и отчаянием, снова оказались в лагерях — в Поппендорфе и Амштау, — где их опять, как когда-то, избивали и унижали вооруженные дубинками и пистолетами немецкие охранники.

Англичане планировали отправить каждого из сидевших в лагерях обратно на родину, но заключенные устроили саботаж и отказались сообщать свое настоящее происхождение. Когда же переводчик вызывал их на перекличку, он предупреждал на идише, чтобы они не называли также своих настоящих имен. Поэтому на вопрос, откуда они, в ответ звучало что-нибудь вроде: «Я из Хайфы. Я купался в море, но тут пришли англичане и похитили меня». А на вопрос, как их зовут, отвечали: «Грета Гарбо», «Эррол Флин», «Герман Эттли», «Адольф Бевин», «Ахад-ха-Ам».

Через какое-то время заключенные объявили голодовку, о чем было сообщено во всех мировых средствах массовой информации, но хотя это и вызвало некоторый шум, однако не такой сильный, как рассчитывали голодающие. К тому же к голодовке присоединились только евреи Англии и США, тогда как интеллектуалы этих стран продолжали хранить гробовое молчание. Как и Церковь.

Тем не менее постепенно до мирового сообщества стало все-таки доходить, что происходит. Тот факт, что евреи сидят в немецких концлагерях, стал вызывать все большее и большее возмущение, и имя «Эксодус» получило мировую известность.

Через несколько месяцев «Хагана» начала переправлять бывших пассажиров «Эксодуса», томившихся в лагерях на севере Германии, в Палестину. Часть из них они снабжали законными английскими сертификатами, а часть (в рамках операции «Четвертая алия») — фальшивыми.

Германия была той самой страной, в которой когда-то началось путешествие пассажиров «Эксодуса» по кругам ада. И там же — в Германии — оно закончилось.