Начальники адмирала — как в Каире, так и в Лондоне — долго колебались.

С одной стороны, им, разумеется, хотелось, чтобы «Кибуц-Галуёт» и «Ацмаут» сдались. Во-первых, потому, что прибытие в Палестину непосредственно накануне намечавшего арабского вторжения пятнадцати тысяч с лишним евреев (то есть пятнадцати с лишним тысяч потенциальных бойцов) могло вызвать среди арабов недовольство. А во-вторых, потому, что англичане боялись стать посмешищем в глазах всего мира, если им придется опять брать корабли штурмом. Причем отнюдь не потому, что кого-то в мире сильно волновала судьба евреев, а скорее потому, что мировая общественность была воспитана на голливудских вестернах, а эти вестерны учили, что те, кто в меньшинстве, всегда хорошие и в конечном счете неизбежно побеждают. Кроме того, после истории с «Эксодусом», когда англичане посадили евреев в немецкие концлагеря, в мире появились люди, которые наконец-то обратили внимание на то, что происходит в Палестине, и стали подвергать политику Британской империи на Ближнем Востоке критике. С другой стороны, англичанам все-таки очень хотелось участников этой операции наказать, и уж если не всех, то, по крайней мере, хотя бы членов экипажей. Одним словом, начальники адмирала оказались перед сложной дилеммой и никак не могли прийти к какому-нибудь решению. Между тем Йоси продолжал угрожать адмиралу, что, если тот не гарантирует экипажам безопасность, корабли поплывут в Хайфу.

Наконец, через три часа адмиралу все это надоело и он решил взять ответственность на себя.

— Ладно, — сказал он Йоси, так и не дождавшись ответа сверху, — я принимаю все ваши условия, включая требование не трогать членов экипажей. Даю вам честное слово, что с их головы не упадет ни один волос.

— Ну что ж, — ответил Йоси, — я вам верю.

— Вы хотите сказать, — удивился адмирал, — что готовы поверить мне даже без письменного обязательства с моей стороны?

— Для меня, — сказал Йоси, — честное слово английского адмирала надежнее любого подписанного документа.

Адмирал был обезоружен. Даже если до этого он и собирался Йоси обмануть, после такого ответа ему ничего не оставалось, как честно выполнить все свои обещания.

Договорились, что англичане прибудут на корабли в 14:00 и что именно они поведут суда в Фамагусту.

Надо сказать, что на кораблях были такие, кто остался этим соглашением крайне недоволен. Они надеялись на сражение и требовали от Йоси объяснений. Однако на вопрос, почему он сдался, Йоси неизменно отвечал, что получил такой приказ. В действительности в глубине его сидел чертенок, который нашептывал ему: «Не сдавайся! Отомсти этим мерзавцам за то, что они устроили на „Эксодусе“!» Но рассудок говорил ему совсем другое. «Не поддавайся эмоциям, — внушал он. — Ведь убить — еще не означает победить. Тем более когда речь идет о сражении, проигранном заранее».

«Кибуц-Галуёт» и «Ацмаут» шли теперь против ветра, и на их капитанских мостиках стояли английские офицеры и матросы. Как и просил Йоси, все они были без оружия и без касок. Пассажиры смотрели на них с ненавистью, и вид у них был немного испуганный. Англичане не знали, что стоявший рядом с ними молодой человек по имени Амнон и есть командир двух этих «пиратских» еврейских кораблей, но в любом случае ситуация была, прямо скажем, не слишком стандартная и обе стороны — как англичане, так и Йоси — чувствовали себя не в своей тарелке.

Помимо всего прочего, Йоси должен был договориться с англичанами, как именно будет производиться высадка людей в Фамагусте и что станет после этого с кораблями, но, как и во всех предыдущих случаях, на этот счет из разных вышестоящих инстанций опять приходили радиограммы, которые друг другу противоречили.

После того как Йоси принял решение сдаться, некоторые на корабле смотрели на него косо и недовольно ворчали, но были и такие, кто его поддерживал, и среди них несколько женщин из Венгрии, которые познакомились и подружились во время долгого путешествия на поездах. В их глазах Йоси видел страстное желание хоть куда-нибудь уже да приехать. Все, чего им хотелось, — это обрести наконец-то собственный дом. Каждая из этих женщин потеряла во время войны кого-то из близких — брата, мужа, ребенка или кого-нибудь еще, — и между ними легко установилось взаимопонимание, как это часто бывает, когда встречаются люди, пережившие горе. По тому, как они на него смотрели, Йоси видел, что они знают, какую драму он переживает, и сочувствуют ему. Они понимали, что он очень хотел сражаться с англичанами и если пошел на уступки, то исключительно ради них самих, поскольку не желал превращать их в солдат, воюющих на переднем крае палестинского фронта. Йоси воспринимал этих женщин как плакальщиц из античной трагедии, как греческий хор, который сообщает героям безжалостный приговор судьбы.

В ночь перед прибытием в Фамагусту Йоси пошел на корму, чтобы попрощаться с испанскими членами экипажа. Он спрятал их на корме, так как там их не могли видеть стоявшие на капитанском мостике англичане и к тому же там было много пассажиров, с которыми испанцам нетрудно было смешаться.

Они пили вино, от которого все быстро захмелели, пели песни легендарного Пятого полка, декламировали стихи Гарсиа Лорки и Пабло Неруды, которые Йоси помнил еще с юных лет, и всем было немножко грустно. Йоси рассказал им, что в юности тоже хотел отправиться в Испанию — сражаться за республику, и пообещал позаботиться о том, чтобы в будущем им снова предоставили работу. Испанцы знали, что его переговоры с англичанами затянулись именно из-за них и что от смерти их отделял всего один шаг.

В это время мимо проходил парень лет двадцати. Услышав песни Пятого полка, он остановился и заплакал.

— Не стесняйся, присаживайся, — пригласил его испанец по имени Стив.

Парень смутился, но сел.

— У тебя с Испанией что-то связано? — спросил Стив, пристально на него посмотрев.

— У меня там погиб брат, — ответил парень. — Меня зовут Йосеф.

— А как твоего брата звали?

— Иегуда.

— Иегуда? — опешил Стив. — Так ведь я же его знал! Он был у нас всеобщим любимцем. По вечерам читал нам стихи. Он знал их на пяти языках. Небольшого роста, худой, блондин, с нежным, как у девушки, голосом и красивыми голубыми, как у тебя, глазами. Я видел, как он погиб. Это произошло после того, как мы отступили из порта.

Они сидели, потягивали вино, и Йосеф стал рассказывать им свою историю — благо торопиться было некуда: впереди у них была целая ночь.

— В тридцать втором году, — начал он, — мы с братом репатриировались в Палестину, но, поскольку мы оба были коммунистами и занимались активной политической деятельностью, англичане в тридцать седьмом нас выслали. Брат поехал сначала в Париж, а оттуда — в Испанию, воевать, а я вернулся в Польшу, в родной город. Там у нас было еще несколько братьев. Наш город находится недалеко от немецкой границы. Когда началась война, старший брат сбежал в Советский Союз — думал, что сможет вступить в армию и воевать с немцами, — но, как я потом узнал, его там арестовали, и он умер в концлагере. Немцы оставались у нас в городе до сорок третьего года, но до поры до времени в лагеря нас не отправляли. Тем не менее мы знали, что это может произойти в любую минуту, и однажды попытались сбежать. Однако соседи-поляки нам не дали. Ведь мы были для них чем-то вроде валюты: за голову тогда давали буханку хлеба или несколько картошек. И в сорок третьем пришел наш черед. Прежде чем уйти из города, немцы все-таки отправили нас в Освенцим. У меня была девушка, ее звали Лея. Нас разлучили еще в поезде. Моих родителей сразу же отправили в газовую камеру, но меня пощадили, и я работал в лагере маляром. Я — хороший маляр. Кроме того, я умею читать стихи, как мой брат. У нас в семье все умеют декламировать. А дедушка был к тому же самым лучшим толкователем Торы в городе. Я очень любил свою Лею, но, думаю, она умерла. Я искал ее по всей Европе, но так и не нашел. И вот подходит ко мне однажды в лагере капо — правда, он был не еврей, а немец — и спрашивает: «У тебя брат есть?» — «Да, — отвечаю, — есть». А сам думаю: «Всё, он пришел по мою душу». — «А твоего брата, — спрашивает капо, — часом не Иегуда звали?» — «Да, — говорю, — Иегуда». И тут вдруг капо говорит, что он коммунист и что он был знаком с моим братом. Оказывается, они вместе воевали в Испании в Интернациональной бригаде. Сказал, что мой брат был очень приятным человеком, рассказывал им всякие смешные истории и декламировал стихи. А потом он предложил мне вступить в подполье, которое действовало в лагере. «Нам, — говорит, — нужен скипидар, а на складе, где ты получаешь краску, его полно. Сможешь принести?» Ну, я принес, и подпольщики использовали его для изготовления бомбы, которой потом взорвали газовые камеры. Это знаменитая история, вы наверняка об этом слышали. Как ни странно, в отличие от других, ни меня, ни этого немца не поймали, но, где он теперь, я не знаю. После освобождения я скитался, попал в английскую оккупационную зону и познакомился там с ребятами из организации «Брэха». Они приехали из Палестины. А так как я тоже жил в Палестине и знаю иврит, я стал им помогать. Но тут меня схватили англичане и посадили в тюрьму, и я оказался там в одной камере с нацистами, которые служили в нашем лагере в Германии. Меня отправили в этот лагерь из Освенцима, когда всех заключенных оттуда эвакуировали. Немцы плевали на меня и мочились, а англичане стояли и смеялись. Выйдя из тюрьмы, я снова стал искать Лею, но все было напрасно, и, когда мне сказали, что она умерла, я свои поиски прекратил. А потом я познакомился с одной чудесной девушкой, и мы поженились. Сейчас она беременна. И вот теперь мы здесь. Я хочу жить как можно ближе к Иерусалиму.

Слушая Йосефа, Стив прослезился.

Испанские моряки снова затянули какую-то песню, а Йоси распрощался с ними и вернулся на капитанский мостик.

И вот здесь, снова — как в истории про Кастель — появляюсь в этом рассказе я сам.

Когда «Кибуц-Галуёт» и «Ацмаут» прибыли на Кипр, Йосеф и его жена получили сертификаты на въезд в Палестину и прибыли в Хайфу. Поначалу их хотели определить на житье в один из кибуцев в пустыне Негев, но Йосеф сказал, что хочет жить возле Иерусалима, и их отправили в Кфар-Эцион. Когда арабы осадили район Гуш-Эциона, оттуда эвакуировали всех женщин и детей, включая и беременную жену Йосефа. И тут в Палестину приехала Лея. Оказалось, она не умерла. К этому времени она тоже была замужем. Их поселили в лагере для репатриантов возле Нетании. Узнав, что Йосеф жив, она сказала мужу, что хочет записаться в «Хагану», и уехала в Кфар-Эцион, но через два дня после ее приезда арабы снова пошли в атаку и большинство жителей Кфар-Эциона, включая Лею и Йосефа, погибли. Жена Йосефа поселилась в Иерусалиме и родила дочь, а потом снова вышла замуж и переехала в Рамат-Ган. У ее мужа была аптека. Свою дочь она назвала Йосефа.

Однажды мне позвонила женщина.

— Я слышала, — сказала она, — что вы пишете книгу о нелегальной репатриации, о «Пан-Йорке» и «Пан-Крессенте». Я хочу рассказать вам одну историю.

Я пришел к ней домой. Она жила в Тель-Авиве, на улице Губермана. День выдался жаркий. Она принесла мне попить, села рядом и спросила, можно ли ей плакать, когда она будет рассказывать.

— Конечно, — ответил я, — о чем разговор.

И она начала рассказывать. Всю свою историю, с самого начала. Этой истории я не знал. Она помнила все до мельчайших подробностей. Она рассказывала мне об Испании, о плавании на «Пан-Йорке», о каком-то пассажире, который плыл вместе с ней, о резне неподалеку от Кастеля, о Йоси, о том, как ее преследуют воспоминания о прошлом и как ей хотелось бы все это забыть, но жестокая память ее не отпускает, и о том, что в этих воспоминаниях, при всей их горечи, есть какая-то странная сладость.

То, о чем женщина не рассказывала, досказывали за нее ее слезы, и чем дольше я слушал, тем больше мной овладевала печаль.

Когда «Кибуц-Галуёт» и «Ацмаут» подошли к Фамагусте, Йоси увидел на берегу английские войска. Было очевидно, что они готовятся к бою. Как выяснилось, адмирал получил выговор за свое обещание не арестовывать членов экипажей, и англичане сообщили Йоси, что экипажи все-таки будут арестованы. Начались лихорадочные переговоры. Йоси категорически отказался идти на уступки. Он не собирался сдавать англичанам испанских моряков и потребовал, чтобы при высадке перепись пассажиров не производилась. К счастью, в конечном счете честное слово адмирала перевесило, и англичане пообещали, что высадка произойдет в соответствии с договоренностью. Йоси облегченно вздохнул.

Через какое-то время после того, как пассажиры начали сходить на берег, к трапу «Кибуц-Галуёт» подошел английский адмирал. Его сопровождали солдаты, командир шестого отряда десантников и несколько офицеров.

— Кто командует кораблями? — спросил он.

— Я, — ответил Йоси и представился.

Услышав, что Йоси всего двадцать восемь лет, адмирал был как громом поражен. Он не мог поверить, что командование такой серьезной операцией могли доверить совершеннейшему мальчишке.

В это время к Йоси подошла девушка и, сделав вид, что хочет пожать ему руку, незаметно сунула ему в ладонь записку. В записке говорилось, что он должен срочно связаться по рации с «пальмахниками», подпольно работавшими в кипрских лагерях. Когда Йоси вышел на связь, «пальмахники» сообщили ему, что у входа в один из лагерей англичане арестовали Геду Шохета — одного из тех, кто готовил корабли к отплытию. Дело в том, что ранее Шохет служил летчиком в английском военно-воздушном флоте, откуда дезертировал, и до сих пор числился в розыске.

Йоси моментально приказал остановить высадку. Английские чиновники не поняли, в чем дело, и растерялись.

— Что это значит? — недоуменно спросил Йоси адмирал.

— Арестовав Шохета, — объяснил ему Йоси, — вы нарушили заключенное между нами соглашение, потому что он член одного из экипажей.

Адмирал приказал немедленно освободить арестованного, и высадка возобновилась. После этого она проходила уже без инцидентов. Как лаконично заметил один из присутствовавших при этом английских офицеров, «за исключением вони, которая доносилась с еврейских пароходов, все прошло нормально».

Согласно приказу, на основании которого действовал Йоси, после высадки пассажиров его командирские полномочия заканчивались. На Кипре работали «пальмахники» и командиры кораблей, задержанных ранее, и именно на них была возложена обязанность заниматься вновь прибывшими.

Из лагеря, куда Йоси отправили вместе с пассажирами, он и шесть его товарищей выбрались через туннель, который был прорыт под забором и начинался в одной из палаток. Туннель был узкий, и ползти по нему было трудно. На выходе из туннеля их ждал эмиссар из «Хаганы» и две машины, за рулем которых сидели греческие подпольщики. На этих машинах их довезли до берега и спрятали в скалах, в одной из пещер. Вскоре за ними должно было прибыть из Палестины рыболовецкое судно «Орел» с одеждой и документами. Однако время шло, а «Орел» так и не появлялся. Часа через четыре, когда уже начало светать, послышались выстрелы. К счастью, оказалось, что это были не англичане, как Йоси и его товарищи поначалу подумали, а какие-то безобидные местные охотники. Еще через час пришли два человека и сообщили, что «Орел» прибудет только завтра.

На следующий день судно наконец-то за ними пришло и остановилось на некотором расстоянии от берега, так что им пришлось добираться до него в резиновой лодке.

Море буквально кишело английскими военными кораблями, но, к счастью, на «Орла» никто внимания не обратил.

В районе Бейрута «Орел» повернул на юг и благополучно дошел до Кейсарии, где все, кроме Йоси, сошли на берег, а корабль повез его дальше, в Тель-Авив.

В Тель-Авив они прибыли уже утром. Йоси, который все еще был одет как репатриант (кожаное пальто, шапка-ушанка и сапоги), переоделся в нормальную одежду, сошел на берег и сел на автобус № 5. Однако когда он порылся в кармане, оказалось, что у него нет с собой денег. Смутившись, он попытался было объяснить водителю, что забыл деньги дома, но тот не пожелал ничего слушать и велел ему сойти. Йоси молча подчинился. Он не имел к водителю абсолютно никаких претензий — по-своему, тот, разумеется, был прав, — но в результате ему, двадцативосьмилетнему воину, только что вернувшемуся с битвы, в которой он сражался за возрождение Эрец-Исраэль, пришлось идти домой пешком.