Первым духовным отцом и военным наставником Йоси Харэля стал легендарный революционер Ицхак Садэ, один из создателей еврейских вооруженных сил в Палестине. Двоюродный брат Садэ, сэр Исайя Берлин, назвал его «еврейским Гарибальди» и писал, что он «самый смелый, веселый, привлекательный и интересный человек из всех, с кем я был знаком… и один из самых неординарных. Он прекрасен во время войн и революций и томится от скуки, когда живет спокойной, размеренной, повседневной жизнью».

Когда в 1935 году Садэ прибыл в Иерусалим, ему было сорок шесть. Незадолго до этого, в сентябре, в Германии были приняты нюрнбергские законы и начались разговоры об «искоренении евреев из немецкой действительности», а один немецкий медицинский журнал даже опубликовал статью, в которой говорилось, что «евреев можно с полным правом уподобить туберкулезным палочкам, поскольку они тоже представляют собой хроническую инфекцию».

Как раз в это время в самом разгаре была Пятая алия, однако арабам не нравилось, что в Палестину течет нескончаемый поток иммигрантов («Если там у них горит дом, — говорили они, — то почему они бегут в наш двор?»), и они подняли так называемое «великое восстание», ставшее первой главой многолетней войны между арабами и евреями, которая продолжается по сей день.

Ицхак Садэ прибыл в Иерусалим, чтобы создать боевую организацию нового типа, и в лице Йоси и его товарищей он нашел именно тех бойцов, которых искал.

Как-то раз одному из друзей Йоси, веселому дикарю, чуть постарше его самого, Исраэлю Бен-Иегуде по прозвищу Абду — личности сильной, но весьма вспыльчивой — сообщили, что к ним должен приехать новый командир по имени Ицхак Ландоберг, который имеет обыкновение наносить неожиданные визиты.

— Ну вот что, — сказал Абду Йоси, — передай этому Ландобергу, что, если он появится здесь без предупреждения, когда на посту буду стоять я, то получит пулю в лоб.

На следующий день Садэ позвонил и сказал, что ему стало известно об угрозе получить пулю и поэтому он заранее извещает о своем прибытии. На это Абду ответил, что высылает ему навстречу человека, поскольку в округе есть мины. Повесив трубку, он подмигнул товарищам и сказал:

— Мины, как же… Ничего-ничего, пусть подергается.

На встречу с Садэ отправился Цви Спектор, но через некоторое время он вернулся и сказал, что хоть и видел Ландоберга, который показался ему каким-то странным и неуклюжим, однако прибудет тот чуть позже, потому что арабы перешли в атаку, и он остался с ребятами, чтобы помочь им обороняться.

Всю ночь они прислушивались к доносившимся издалека звукам боя и уснули только под утро, но вскоре их разбудил дежурный и доложил, что в расположении замечен какой-то странный священник. А поскольку незадолго до этого разведка донесла, что священники из находящихся в округе церквей и монастырей поставляют арабам разведывательную информацию и даже снабжают их продуктами, Абду, Цви и Йоси, забыв обо всех правилах предосторожности (которые иногда так приятно нарушать), решили отправиться посмотреть на подозрительного священника лично.

Они обнаружили его в районе каменоломни, но когда с оружием наперевес подошли поближе, Цви воскликнул:

— Да какой же это священник? Это же Лунсберг!

— Ландоберг, — поправил его Садэ с улыбкой.

Когда же Абду стал выговаривать ему за то, что тот шляется по местности, не предупредив их о своем прибытии, тот вежливо его выслушал и спросил:

— Значит, ты и есть тот самый Абду, который хочет меня убить? Между прочим, я гуляю здесь уже с раннего утра.

Когда они вошли в дзот, Садэ посмотрел в амбразуры и сказал, что обзор плоховат и что это дает большое преимущество врагу, а потом начал читать им длинную лекцию о стратегии и тактике. И хотя поначалу они слушали его с недоверием, но постепенно обаяние личности Садэ сделало свое дело, и лед недоверия растаял. Ведь раньше с ними никто никогда так не разговаривал.

С этого и началась история отряда, который романтик Садэ назвал «Нодедет» и который, по сути, стал прототипом будущих «летучих» подразделений ЦАХАЛа. Йоси, которого из-за его юного возраста и красивой внешности прозвали всеобщим любимчиком, задумчивый и начитанный Цви Спектор, к которому все в их компании относились, как к отцу, отчаянный лихач Абду, а также умный и молчаливый Ицхак Хекер — все они с этого момента стали солдатами Садэ, поставившего перед собой задачу создать сплоченную команду умных и смелых бойцов, которая будет заниматься защитой населенных пунктов, расположенных в районе Иерусалима.

По ночам Садэ водил их, как он выражался, «гасить свет в арабских деревнях». «Разве это справедливо, — восклицал он, — что мы вынуждены сидеть в темноте, в то время как арабы сидят себе спокойненько при полном освещении, да еще нас же и обстреливают?»

«Хватит нам уже отсиживаться в дзотах и окопах, — говорил он. — Мы должны устраивать погромщикам засады. Вместо того чтобы сидеть и ждать, пока они придут к нам, мы будем выдвигаться им навстречу. Нас, конечно, маловато, но ночь сделает нас сильнее. Арабы хорошо знают эти места; чувство ориентации на местности у них намного превосходит наше; они умеют ускользать и прятаться, и они хорошие воины. Однако наше преимущество будет состоять в том, что мы будем подкрадываться к ним незаметно, под покровом темноты, и наносить им внезапные удары. Если ты маленький, ты должен быть проворным, хитрым и смекалистым, а главное — отчаянным».

Евреев, родившихся в Палестине, Садэ воспринимал как своего рода историческое чудо. В его глазах они были чем-то вроде воскресших героев Танаха, которые, в отличие от вечно сгорбленных евреев диаспоры, ходили, гордо расправив плечи. Однако сам он был человеком неуклюжим и грузным, и, когда шел, его топанье можно было слышать за километр. Плюс к тому, у него было слабое зрение. Неудивительно, что иногда Йоси и его друзьям казалось, что это какой-то случайно затесавшийся в их ряды поэт. Тем не менее командиром он был просто замечательным.

Он имел привычку спать голым, а по утрам делал зарядку и обливался холодной водой. Он мог часами говорить о стратегии и тактике, но вместе с тем умел и молчать как рыба. Он мог быть обаятельным и открытым, но иногда погружался в себя и становился необщительным. Когда же он передавал им свой богатый опыт, накопленный во время революции в России и в период жизни в Палестине, то иногда рассуждал, как философ, а иногда превращался в настоящего поэта.

Он учил их, что звук внезапного выстрела способен достичь на открытой местности большего эффекта устрашения, чем пуля, попавшая в цель. Что дождь, который падает тебе на голову, падает и на голову твоего врага тоже. Что у маленького народа, живущего в маленькой стране, второго шанса может и не быть. Что такому народу некуда отступать из окопов, которые поэт Альтерман называл «окопами нашей жизни». И еще он учил их, что хотя все они и служат своему народу, однако никакого вознаграждения за это не получат. Да и в самом деле, от кого они могли его получить? Ведь государства, которое могло бы их вознаградить, тогда еще не существовало. И государственной казны тоже…

Когда до Абду, Цви Спектора и Йоси дошли слухи о прокатившейся по Иерусалиму волне убийств — убийстве евреев в Старом городе, убийстве сторожа возле Гиват-Шауля, поджоге яслей в районе Бака и убийстве трех евреев на площади Эдисона, — они загорелись желанием отомстить и, не сказав никому ни слова о своих намерениях, взяли оружие и отправились к Яффским воротам. По их предположению, именно в Старом городе следовало искать банду, которая совершила все эти убийства и которую они планировали уничтожить. Однако там было слишком много английских солдат, и им пришлось на ходу изменить свой план. Сначала они поехали в Абу-Гош и бросили несколько гранат в кафе, где сидела компания арабов (впрочем, эти гранаты хоть и вызвали панику, но никого не убили), а потом обстреляли арабских крестьян, работавших в поле возле деревни Колония — той самой, выходцы из которой в свое время устроили резню в Муце. За это всех троих отдали под трибунал. Но поскольку «Хагана» в них нуждалась, Садэ закрыл на их проступок глаза, и вскоре они вернулись служить под его началом. Таким образом, формально все закончилось для них хорошо. Тем не менее кое-чему эта история их все-таки научила. Правда, неизвестно, раскаялись они в содеянном или нет — не исключено, что, скорее, они были раздосадованы тем, что потерпели неудачу, но в любом случае они поняли, что злость и жажда мести способны даже хорошего воина сделать весьма уязвимым и могут стать его ахиллесовой пятой.

Йоси любил Ицхака Садэ. Он чувствовал какую-то особую привязанность к этому вечно одинокому человеку, который плохо умел сходиться с людьми и которого прозвали «стариком», когда он был еще сравнительно молодым. Правда, Садэ далеко не всегда был дисциплинированным солдатом, и кроме того, он отличался непредсказуемостью, имел склонность к авантюризму и, в отличие от Йоси, был очень сентиментальным. Однако при всем при том он оставался человеком отчаянно смелым, полностью отдавал себя общему делу, всегда действовал ответственно, и к тому же Йоси преклонялся перед ним как перед военачальником, который умел быстро оценить ситуацию и разработать стратегию действий, а выбор тактики оставлял на усмотрение своих подчиненных. Вполне возможно, что Садэ был лучшим из еврейских военачальников нашего времени.

Для оторванного от семьи и порвавшего со своим прошлым Йоси Ицхак Садэ стал чем-то вроде духовного учителя. Он явился к нему и его товарищам из совершенно другого мира и сумел превратить их романтические мечты в реальность.

В июле 1937 года был опубликован отчет комиссии Пиля, созданной англичанами вследствие начавшихся в Палестине арабских волнений, которые, в свою очередь, явились результатом усилившейся иммиграции евреев из Германии, Австрии, Чехии и Польши. Арабы надеялись, что приход к власти фашистов в Италии и нацистов в Германии укрепит их позиции и что им удастся заключить с ними союз против евреев и англичан. Изучив сложившуюся в стране тревожную ситуацию, комиссия порекомендовала разделить Палестину на две части, арабскую и еврейскую, однако сразу после этого была создана еще одна комиссия — Вудхеда, отчет которой увидел свет 9 ноября 1938 года, и она порекомендовала урезать территорию, выделенную евреям, почти наполовину. Вдобавок ко всему прибывший в Палестину новый верховный комиссар сэр Гарольд Макмайкл был настроен по отношению к евреям крайне враждебно и, в отличие от своего предшественника, сэра Артура Уокопа, который разрешил въезд в страну хоть и ограниченному, но довольно большому числу евреев, придерживался жесткой проарабской линии. В частности, по плану Пиля, вся Галилея должна была стать составной частью еврейской Палестины, но новое английское руководство сделало все от него зависящее, чтобы Западная Галилея отошла арабам. Между тем для руководства ишува вопрос о Галилее был вопросом принципиальным, причем совсем не потому, что песня «Бог построит Галилею» стала чем-то вроде национального гимна. Дело было скорее в том, что обширная, тучная и удаленная от центра страны Галилея представляла собой отличный стратегический «буфер» для защиты от Сирии и Ливана. В то время еврейские населенные пункты регулярно подвергались атакам арабских банд, в составе которых было немало хорошо обученных и вооруженных боевиков из Ливана и Сирии. Они прекрасно владели оружием, сражались, как львы, и отражать арабские атаки становилось все труднее и труднее.

К тому времени отряд «Нодедет» был уже расформирован и вместо него Садэ создал так называемые «полевые роты», куда принимал только самых смелых и отчаянных.

Когда в 1938 году Йоси собрался на войну в Испании, Садэ вызвал его к себе, сказал, что готовится поход в Ханиту и назначил старшим инструктором по боевой подготовке.

Кровавые погромы продолжались уже два года, и похороны стали явлением едва ли не повседневным, причем гибли не только евреи-старожилы, но и недавно прибывшие репатрианты, на могилах которых нередко приходилось писать «неизвестный» или «безымянный». Жителей ишува начинало охватывать отчаяние. Они жаждали мести; им хотелось, чтобы по врагу, который вдруг стал сильным и хорошо подготовленным, был наконец нанесен серьезный удар — ведь речь шла уже не просто о бандах погромщиков, а о самой настоящей армии. Поэтому, когда разнесся слух о походе в Ханиту, люди встретили эту новость с облегчением и воодушевлением. Девочек, родившихся в 1938 году, называли Ханитами, а участвовать в походе изъявили желание тысячи. Тем не менее отобрано было всего несколько сотен.

Ханита считалась чем-то вроде палестинского «дикого запада». Она находилась на территории, плотно заселенной враждебно настроенными арабами, причем многие из них были хорошо вооружены и обучены иракскими и сирийскими инструкторами.

В глазах руководителей ишува Ханита выглядела естественной географической границей Эрец-Исраэль, но арабы и их лидеры прекрасно понимали, какую опасность будет представлять для них еврейское поселение, находящееся в самом центре арабского анклава. Поэтому на участке в пятнадцать квадратных километров, расположенном между Ханитой и Нагарией (в то время Нагария представляла собой северную окраину зоны, где проживало еврейское население) сосредоточились практически все арабские вооруженные силы.

Вести, приходившие из Европы, становились все более и более тревожными. Евреев Германии к тому времени уже полностью вытеснили из общества, и газеты пестрели леденящими душу историями. Между тем у многих евреев Палестины там находились родственники. Поэтому создание еврейского поселения в Ханите имело, помимо всего прочего, еще и важное значение для поднятия духа людей.

Эта самая крупная за всю историю еврейского ишува в Палестине военно-строительная операция готовилась два месяца, и в процессе ее подготовки были не только начерчены карты, собрано оружие и закуплены электрические генераторы, но даже построена стена, которой надлежало защищать будущий поселок. Впоследствии эту стену привезли в Ханиту в разобранном виде, благодаря чему ее удалось возвести очень быстро.

В намеченный день, под покровом темноты, на скалистый холм, где предполагалось основать поселок, въехало около семидесяти грузовиков, а следом за ними прибыло несколько сот человек. Однако вскоре после того, как они построили стену и сторожевую башню, арабы открыли по ним огонь. Обстрел начался в полночь, совершенно неожиданно, и велся из сотен единиц оружия одновременно. Причем нападавшие были явно хорошо вооружены и действовали очень согласованно. В ту ночь Ханита устояла лишь с большим трудом. Йоси рассказывает, что ему пришлось стрелять в разных направлениях, чтобы арабы подумали, будто у обороняющихся много огневых позиций.

Первой жертвой арабской атаки стал друг его детства Яков Бергер, который сражался рядом с ним. Он был ранен в ногу и позднее скончался от заражения крови. С высоты нашего времени довольно трудно понять, почему он умер: ведь его удалось вынести с поля боя и доставить в Нагарию, где находился импровизированный госпиталь, а оттуда — в больницу в Хайфе, где были квалифицированные врачи (кстати, некоторые из сопровождавших Якова в процессе перевозки сами получили ранения). Тем не менее Бергер все-таки скончался. Как и десять других раненых.

Йоси пробыл в Ханите несколько месяцев, и все это время атаки на нее не прекращались. Арабы считали захват Ханиты одной из ключевых задач в рамках противодействия заселению Палестины евреями в условиях усиливающейся еврейской военной мощи. Они обложили Ханиту со всех сторон. В результате она оказалась почти полностью изолированной, и туда стало очень трудно привозить продовольствие. Кроме того, англичане не позволяли доставлять туда оружие, и то, которое провезти все-таки удавалось, необходимо было прятать. Таким образом, рассчитывать на быструю помощь в критической ситуации защитникам Ханиты не приходилось.

Однажды трое молодых парней из Ханиты взяли машину и отправились в Нагарию. Однако не успели они отъехать, как послышались выстрелы. Йоси и несколько его товарищей запрыгнули в пикап и по недавно проложенной дороге помчались узнать, что случилось. Через некоторое время они увидели перевернутую машину, но, когда они подъехали поближе, по ним открыли огонь. Выскочив из пикапа, они бросились в кювет справа от дороги. Там лежали парни, поехавшие в Нагарию — все трое были мертвы. Йоси с ребятами стали отстреливаться, и тут послышался крик: «Помогите!»

Йоси повернул голову и увидел, что один из его товарищей ранен и истекает кровью. Под градом свистящих над головой пуль он подполз к раненому и перетащил его на другую, непростреливавшуюся, сторону дороги.

Это произошло в Песах 1938 года, когда поля были устланы гигантскими коврами красных анемонов, и даже сейчас, спустя шестьдесят лет, каждый раз, когда приходит весна и зацветают анемоны, Йоси словно ощущает разлитый в воздухе запах крови.