I. ГРОЗА

Девятого августа 1745 года в Париже утром служили благодарственный молебен в соборе Парижской богоматери, в два часа должен был состояться концерт в саду Тюильри, вечером в восемь часов — фейерверк на площади Людовика XV, а ночью — бал в ратуше.

В этот день Людовик XV Возлюбленный, после великолепной трехмесячной кампании, возвратился в столицу своего королевства, увенчанный лаврами. На перекрестках танцевали, на улицах пускали ракеты. На улице Сент-Оноре особенно великолепным освещением отличались два дома: Даже — королевского парикмахера, и Рупара — чулочника.

Рупар стоял перед лавкой, закинув руки за спину и вздернув нос, и любовался своей иллюминацией. Его окружала толпа соседей.

— Как чудесны слава и победа! — восклицал Рупар. — И как подумаешь, что я, говорящий с вами, лично присутствовал при этом!..

— Да, ведь вы были при Фонтенуа, — сказал один из соседей с восторгом.

— Был. Я победитель!

— И не были ранены?

— Нет, но я мог быть ранен.

— Так вы были в сражении?

— Был ли я в сражении! — вскричал Рупар. — Нет, но я слышал, как свистели пули, я видел мертвых и раненых.

Рупара окружили — он был в восторге, оказавшись центром внимания.

— Король меня видел и говорил со мной, — продолжал он.

— И остался доволен вами?

— В восторге!

— Уж не произвел ли король вас в генералы? — иронично спросил молодой белокурый приказчик чулочника.

— Я не просил его, — скромно ответил Рупар. — Но я присутствовал при сражении.

— Спрятавшись в комнате по другую сторону реки, — сказала Урсула, вышедшая из лавки. — Советую вам не хвастаться вашими подвигами! Если бы у короля были все такие солдаты, как вы, он не выиграл бы сражения.

— Но, мой добрый друг, мне кажется, что…

Урсула перешла через улицу, не слушая своего мужа. Она встретила Арманду, выходящую из лавки Даже.

— А я шла за вами, — сказала Арманда. — Нисетта и Сабина хотели посоветоваться насчет подвенечных платьев, только что полученных.

— Очевидно, свадьбы будут скоро?

— На будущей неделе.

— Почему же не на этой? Сегодня только понедельник.

— Жильбер отсутствует. Он был вынужден уехать по делам и вернется только в пятницу или субботу.

— Войдите, — прибавила Арманда, переступая порог парикмахерской. — Вы увидите моего нового друга.

— Кто это?

— Войдите-войдите: увидите!

Урсула прошла первая, Арманда — за ней. В это время по внутренней лестнице спускались два человека: первым шел Ролан, сменивший мундир на свой прежний костюм, вторым — сержант лейб-гвардии.

— Мсье Фанфан! — закричала Урсула.

— Собственной персоной! — ответил Фанфан-Тюльпан, любезно кланяясь.

— Вы в Париже!

— С сегодняшнего утра. Я имею честь находиться в конвое его величества и вступил в Париж вместе с королем. Ролан заставил меня поклясться, что мой первый визит будет к нему, и я сдержал слово.

— А Нанона? — спросила Урсула.

— Милая маркитантка? Она также вернулась. Она там, наверху, с девицами, рассматривает наряды.

— Пойдемте скорей! — заторопилась Урсула.

Обе женщины проворно поднялись по лестнице.

— Славно, что король взял меня в конвойные! — сказал Фанфан, подбоченившись. — Таким образом я как раз успел на свадьбу. Теперь мне придется потанцевать с красавицами.

И Фанфан начал петь и пританцовывать в такт. Приказчики парикмахера смотрели на сержанта с восторгом. Фанфан протанцевал до порога парикмахерской и застыл, глядя на улицу.

— Что это у меня — куриная слепота? Кого это я там вижу? Это большое брюхо, это красное лицо… Это он, мой приятель, мой гость!

Бросившись на улицу, Фанфан подбежал к толпе, собравшейся перед лавкой чулочника, Рупар вскрикнул:

— Сержант!

— Мой спутник в походе! — закричал Фанфан.

Схватив Рупара в объятия, он так порывисто прижал его к груди, что у чулочника захватило дух.

— Ну, Рупар, узнаешь ли ты меня? — вскричал Фанфан.

— Узнаю ли я вас, сержант…

— Берегитесь, берегитесь! — раздался вдруг голос кучера.

Летевшая по улице карета остановилась у дома парикмахера, открылась дверца, и на землю соскочил Даже.

— А! Вот и Даже! — воскликнул Фанфан. — Я пойду к нему узнать…

Оттолкнув Рупара, он пошел к дому, в который вошел парикмахер. Даже держал за руки Ролана.

Он казался очень взволнованным, но это волнение было приятным.

— Пойдем к твоей сестре, — сказал он, — сначала я должен поговорить с ней.

Он поднялся по лестнице, Ролан и Фанфан последовали за ним. На площадке второго этажа они услышали доносившийся из комнаты оживленный голос Сабины. Это была та самая комната, куда шесть месяцев назад молодую девушку принесли без чувств, залитою кровью. Даже отворил дверь. Сабина, Нисетта, Урсула, Арманда и Нанона с наслаждением рассматривали два белых платья, лежавшие на стульях. Целая коллекция белья, лент, юбок была разложена на других стульях и кроватях. Все говорили наперебой, очень оживленно обсуждая наряды.

На шум отворившейся двери они разом обернулись.

— Отец! — сказала Сабина, подбегая к Даже.

— Мсье Даже! — воскликнула Нисетта.

Парикмахер, поцеловав Сабину, повернулся к Нисетте.

— Почему бы не сказать тебе так же, как Сабина? — спросил он. — Разве я и не твой отец также?

— Нет еще, — ответила Нисетта, краснея. — Не сейчас, но скоро.

Вошли Ролан и Фанфан.

— Милые мои дети, — спросил Даже, — счастливы ли вы?

— О да! — ответили Сабина и Нисетта.

Даже поцеловал их в лоб.

— А ты, Ролан? — спросил он.

— И я тоже, батюшка, — ответил молодой человек. — Я счастлив, но счастье мое будет полным только тогда, когда Жильбер будет с нами.

— Жильбер будет с нами в субботу.

— И цель его путешествия такая чудесная, такая славная! — восхитилась Нисетта.

— Мы получаем от него письма каждый день, — прибавил Даже.

— Это правда, — сказала Сабина, вздыхая, — но я согласна с моим братом: я хотела бы, чтобы Жильбер был с нами.

— Повторяю тебе, что он будет здесь в субботу, — продолжал Даже. — Король сказал мне это сегодня.

— Король! — вскричали женщины.

— Да. Пока я причесывал сегодня его величество, мы разговаривали, как это часто бывает. Король соблаговолил говорить со мной о моих детях. Я поблагодарил короля за то, что он удостоил Жильбера чести быть посланным в Шателлеро, на оружейную фабрику, чтобы привезти шпагу, которая будет подарена герцогу де Ришелье за заслуги при Фонтенуа. Король улыбнулся, слушая меня. «Но если вы довольны, Даже, — сказал он мне, — то ваша дочь, должно быть, недовольна отсутствием жениха». Я признался королю, что Сабина часто вздыхает, и что из-за отсутствия Жильбера откладывается свадьба. Король сказал, что он отправил приказ Жильберу возвратиться не позже субботы. Потом, взяв со стола бумагу, он добавил: «Теперь не будет никакой задержки, Даже. Вот этой бумагой я освобождаю вашего сына, Ролана, от службы, хотя он поступил на службу как волонтер». Король подал мне эту бумагу.

Даже вынул из кармана бумагу и отдал ее Ролану.

— Вот, теперь ты свободен! — сказал он.

— Как король добр! — вскричал Ролан.

— Добр, да не совсем, — проворчал Фанфан-Тюльпан.

— Как! — спросил Ролан. — Что вы хотите сказать?

— Я говорю: зачем лишать военной карьеры такого молодца, который врезался со мной в английскую колонну, что было не легко, и мог бы со временем стать полковником? Пустить тебя в отставку — большая ошибка, и если бы король посоветовался со мной..?

— К счастью, он этого не сделал, — перебил, смеясь, Ролан.

— Что сделано, того не воротишь. Не будем говорить об этом. Меня он в отставку не пошлет, иначе я…

Сильный удар грома перебил Фанфана.

— Что, гроза? — спросила Сабина.

— Ну да, — ответила Нанона, подойдя к окну. — Небо недавно было голубое, а теперь все почернело и покрылось тучами.

— Опять гремит! — сказала Нисетта.

— Над Парижем страшная гроза, — прибавила Урсула, высунувшись из окна.

Действительно, начиналась гроза, одна из тех августовских гроз, которые рождаются внезапно, разражаются со страшной силой и проходят так же быстро, как начинаются. Молния прорезала тучи, осветила небо и набросила свой белый, ослепительный отсвет на красную иллюминацию. Раздался новый удар грома, сильнее предыдущего.

— Мне страшно! — вымолвила Нисетта, сжимая руки.

— Вот еще! — возразила Нанона. — Пушки при Фонтенуа гремели сильнее.

— Это правда, — подтвердила Урсула.

Крупные капли дождя упали на подоконник.

Улица, заполненная народом, мгновенно опустела. Все жители стояли у окон или у дверей.

Вдали послышался стук быстро приближавшейся кареты. Пробило половину девятого. Воздух был тяжел, густ, насыщен электричеством. Фанфан взял свою шляпу.

— Вы уходите? — обратились к нему.

— Я должен вернуться на свой пост, — ответил он.

Фанфан поклонился и вышел в сопровождении Ролана, который пошел отворить дверь на улицу. В это время мимо дома проезжала карета.

— Это карета графа де Шароле, — определил Ролан, узнав ливрею кучера и лакеев. — Он живет в Шальо с тех пор, как Рыцарь сжег его особняк на улице Фран-Буржуа.

— До свидания, — сказал Фанфан, крепко пожав руку Ролана.

— Ты весь промокнешь.

— Ну! Не растаю.

Он исчез в том направлении, куда, поехала карета.

 

II. В БОВЕ

Раздался страшный удар грома, и молния огненным зигзагом прорезала небо с запада на восток. Сильный порыв ветра пронесся по Парижу, сгибая деревья и срывая крыши с домов, потом наступила минута полнейшей тишины, секунда оцепенения — и дождь обрушился, как из ведра. Дождь, молния, гром, ветер соединились в бушующую стихию. Сточных труб стало явно мало, по улицам неслись целые потоки воды. Карета графа Шароле ехала по грязи, кучер нагибал голову, пытаясь под шляпой спрятать от ветра и дождя свое лицо. Оба лакея съежились за кузовом карелы. Граф де Шароле сидел один в карете, в левом углу, протянув ноги на переднюю скамейку. Он дремал, то есть был погружен в то приятное состояние, которое уже не бодрствование, но еще и не сон. Та часть Парижа, в которую въехала карета, была тогда очень малолюдна. Несмотря на грозу, сила которой не уменьшалась, карета катилась быстро и скоро приблизилась к горе Шальо. Лошади удвоили прыть, поднимаясь в гору. Вдруг раздался петушиный крик. Одновременно ударил гром, молния прорезала тучи, и все четыре лошади упали на землю. Толчок был так силен, что кучер свалился с козел прямо в грязь. В ту же минуту четыре сильных руки подхватили его и связали. Лакеев тоже стащили на землю и их постигла та же участь. Обе дверцы кареты распахнулись — перед каждой из них стояло по три человека. Прежде чем Шароле успел проснуться, его быстро схватили, связали и вытащили из кареты. Постромки лошадей обрезали, они вскочили под ударами бичей и умчались в разные стороны. Кучера и лакеев бросили в карету и заперли дверцы. Шароле понесли к аллее Елисейских полей и посадили в почтовый экипаж, запряженный шестеркой, с кучером и форейтором. Два человека в черных бархатных масках сели вместе с графом. Еще двое сели на козлы возле кучера и двое стали на запятки. Четверо вскочили на лошадей, ждавших с левой стороны. Раздалось пение петуха, и экипаж со всадниками направились к Сен-Дени. Оставив этот город справа, карета в сопровождении четырех всадников покатилась к Понтуазу.

Гроза продолжалась, хотя была уже не такой сильной, дождь не переставал. Нападение было совершено без четверти девять, а ровно в десять часов карета доехала до Понтуаза, но, не въезжая в город, повернула направо и остановилась перед дверью дома в начале дороги Мери. Шесть человек держали приготовленных лошадей. Шестерку из кареты, покрытую пеной и потом, выпрягли и в один миг заменили свежими лошадьми. Всадники тоже переменили лошадей. Вновь защелкали бичи, и карета умчалась дальше. За Понтуазом дорога была сухая — гроза сюда не подошла.

После отъезда из Парижа не было произнесено ни единого слова, все хранили самое строгое молчание. После одиннадцати часов в ночной темноте показались зубчатые стрелы собора Бове. Город спал, нигде не было ни огонька. Карета остановилась на берегу Авелона. Всадники спешились, дверца кареты отворилась, и один из сидевших в карете вышел. Оставшийся высадил графа де Шароле, которого два человека отнесли на берег. Один из тех, что сидели в карете, шел впереди, другой — сзади, еще два человека замыкали шествие. Карета стояла перед очень красивым домом. Ворота дома бесшумно отворились, карета въехала во внутренний двор, и ворота закрылись. Люди дошли до берега, где под ивами была привязана лодка. Шароле положили на дно лодки, два человека в масках сели на корме, четверо сопровождавших их взяли весла. Лодка пересекла реку и, обогнув город, причалила у больших деревьев. Тут стояла рыбачья хижина. Когда лодка причалила, дверь хижины отворилась, и на пороге появился человек. Послышалось тихое «кукареку». Люди вышли из лодки, которую рыбак удерживал багром. Два человека, неся Шароле на руках, вошли в узкую улицу, совершенно пустую и безмолвную. Люди шли медленно и бесшумно. В середине улицы, слева, возвышался черный дом, довольно большой. Люди остановились перед этим домом. Человек в маске, шедший впереди, наклонился, сунул правую руку под дверь, и та сразу же отворилась. Все вошли, дверь затворилась сама собой. Вошли в низкую комнату, стены которой, необыкновенно толстые, не пропускали ни малейшего звука. Шароле посадили в кресло. По повелительному знаку четверо сопровождавших вышли из комнаты и затворили дверь. Два человека в масках остались с Шароле. Длинная и широкая комната со сводами была освещена многочисленными лампами, прибитыми к стенам. Один из неизвестных в маске, тот, что велел выйти остальным, пристально посмотрел на Шароле. Со связанными руками и ногами, с кляпом во рту, Шароле сидел неподвижно и тихо.

— Выньте кляп и перережьте веревки на руках и ногах, — распорядился человек, стоявший перед графом.

Второй в маске поспешил повиноваться. Получив свободу в движениях, Шароле вздохнул с облегчением и потянулся. С тех пор, как упали его лошади, граф в первый раз мог шевелить руками и говорить.

— Скажут мне, наконец, где я? — сказал он, встав и топнув ногой.

— В городе, где правосудие зависит от вас, монсеньор, — ответил человек в маске. — Вы в Бове, в нескольких лье от вашего поместья Фоссез.

— Кто меня привез сюда?

— Я.

— Кто ты такой, что осмелился поднять руку на принца крови?

— Я тот, кому король подписал прощение на случай, если вас убьют.

— Убьют!.. — повторил Шароле, побледнев.

— Нет. Если бы я хотел вас просто убить, я давно бы сделал это. Но у нас разные вкусы, принц. Я не люблю убивать, я предоставляю это вам.

Сменив тон, но по-прежнему с угрозой, он продолжал:

— Вы хотите знать, кто я? Вам недолго придется ждать.

Окончив говорить, человек в маске ударил в гонг, который был возле него на столе. Дверь отворилась, и двое ввели третьего — босиком и с непокрытой головой. Грубая рубашка была его единственной одеждой, руки — связаны за спиной, а на шее привязана веревка. Этого человека поставили напротив Шароле, затем конвоировавшие его люди вышли. Тот, кто говорил с Шароле, продолжал:

— Граф де Шароле, имею честь представить вам старого вашего приятеля, которого вы достаточно давно не видели — барона де Монжуа.

Сделав шаг назад и скрестив руки на груди, он прибавил:

— Теперь скажу, кто я. Жильбер, сын Рено, оружейника с набережной Феррайль, того, который под вашим давлением, монсеньор, был осужден в этом городе 29 января 1725 года и повешен 30 января.

Наступила минута тягостного молчания.

— 30 января, когда вы ужинали с вашими друзьями у Бриссо, на улице Вербоа, я был здесь. Я был тогда молод, мне было двенадцать лет. Я увидел тело моего отца на виселице. Настала ночь, и я, держась за веревку, влез и поцеловал его. Наклонившись к его уху, я шепнул: «Отец мой, я отомщу за тебя, клянусь. Тот, кто был причиной твоей смерти, умрет так же, как ты, и на том же месте». Прошло двадцать лет и шесть месяцев, как я дал эту клятву. Сегодняшней ночью я сдержу ее. Вот подлый убийца моего отца! — прибавил он, указывая на Монжуа. — Он умрет. А вы, Шароле, его гнусный сообщник, отомстите за меня. Этот человек умрет от вашей руки. Его я приговорил к смерти, а вас — быть его палачом.

— Негодяй! — возмутился Шароле. — Как ты смеешь оскорблять принца!

— Ничего, это уже не первое мое оскорбление. Мы давно знаем друг друга, мсье де Шароле! Это я ограбил ваш замок Эмеренвилль, это я посадил вас на целую ночь в выгребную яму, это я сжег ваш особняк на улице Фран-Буржуа! Вы слышали приговор? Граф де Шароле, вы повесите этого человека на виселице, как он повесил моего отца, и подпишете вашим именем протокол казни. Вы это сделаете без малейшего промедления и липших слов. При малейшей попытке уклониться я прострелю вам голову. Посмотрите мне прямо в лицо: двадцать лет назад меня звали Жильбером Рено, а теперь меня зовут Рыцарем Курятника.

Сорвав плащ и маску, Рыцарь явился во всем своем свирепом могуществе.

— Вы понимаете, — продолжал он, — что у вас не остается другого выхода, как сделать то, чего я хочу. Впрочем, это покажется вам забавным, граф! Вы стреляете, как в кроликов, в бедных людей, работающих на расстоянии ружейного выстрела от вас, но вам еще не приходилось вешать. Это доставит вам удовольствие.

— Кукареку! — прозвучал пронзительный петушиный крик.

Двери отворились, и в комнату вошли семь человек. У всех в петлице или на шляпе были перья различного цвета. Они схватили Монжуа и Шароле.

— На виселицу! — приказал Рыцарь Курятника.

Если бы в эту ночь кому-нибудь пришлось находиться в одном из залов здания уголовного суда в Бове, он, посмотрев на площадь, увидел бы странное и ужасное зрелище. На площади виднелся позорный столб и огромная виселица. Ровно в полночь группа людей молча окружила виселицу. Потом по ступеням длинной лестницы медленно поднялась тень. Среди глубокой тишины с верха лестницы на эшафот упала веревка. Люди, стоявшие группой на эшафоте, вдруг раздвинулись, и показался человек, качавшийся на веревке, затянутой на его шее. Другой был привязан за руки к ногам первого. Веревки ослабли, он, высвободившись, тяжело упал, и повешенный медленно завертелся на веревке. Прошло четверть часа, а все стоявшие под виселицей и на эшафоте не сделали ни одного движения. Потом раздалось тихое пение петуха, и все сразу разошлись.

Под виселицей остался один человек. Он поднял голову, протянул правую руку к небу, а левую прижал к сердцу.

— Отец мой! — произнес он. — Твой сын сдержал клятву: ты отомщен.

 

III. УЛИЦА ВЕРБОА

Пробило половину первого ночи, и лодка опять пересекла Авелон в противоположном направлении.

Два человека выпрыгнули на берег, затем из лодки вышел граф де Шароле, руки которого были уже свободны, и вместе с ним — Рыцарь Курятника. У Рыцаря лицо было открыто. За ним последовал человек в маске. Это был В. Еще двое следовали за ним. Покинув лодку, все пошли вдоль берега. Как только они дошли до мостовой улицы, ворота большого дома отворились, и оттуда выехала карета, запряженная шестеркой лошадей. Отворив дверцу, В. сел первым, за ним последовал Шароле, затем — Рыцарь. Остальные отправились верхом. Карета поехала по дороге в сторону Парижа.

Обратно ехали так же быстро, как и в Бове: выехали в половине первого, а в три часа утра впереди уже виднелись монмартрские мельницы с белеющими в ночной темноте крыльями. Карета въехала в Париж через Сен-Мартенские ворота и остановилась у стены аббатства Сен-Мартен. Рыцарь, В. и Шароле покинули карету и, в сопровождении четырех спешившихся всадников, повернули направо и вышли на улицу Вербоа. Рыцарь шел первым, за ним бок о бок — В. и Шароле. Они остановились перед двухэтажным домиком, где 30 января мы видели трех человек — А., Б., и В. Рыцарь отворил дверь, вошел, впустил Шароле и В. Схватив графа за руку, он быстро потащил его, не говоря ни слова, по темным комнатам дома. Наконец они оказались на крыльце в сад. 30 января шел снег, погода была холодная, деревья голы, сад пуст и печален. В эту августовскую ночь сад был великолепен, свеж, зелен, тенист. Рыцарь, по-прежнему держа графа за руку, принудил его спуститься в сад. В. следовал за ними. Они прошли густыми аллеями к центру сада, где высилось абрикосовое дерево, давно уже засохшее. Ничего не могло быть печальнее этой части сада, походившей на кладбище. Рыцарь, Шароле и В. подошли к абрикосовому дереву. Под ним неподвижно лежал высокий человек со связанными руками. Рыцарь повернулся к Шароле и сказал:

— Мы в том самом доме, где в ночь на 30 января 1725 года убили мою мать. Это вы велели арестовать Морлиера, который мог бы помешать этому убийству, это вы предложили прогулку по льду в Версале, чтобы освободить дом, это вы, наконец, все приготовили для преступления; а вот тот, кто совершил его, вот злодей, удавивший мою мать!.. Он тоже умрет, как тот, которого повесили, и убьете его вы, как и того. Вы были орудием, помогавшим убивать невинных, вы будете орудием, которое поразит виновных. Удави этого, как ты повесил того!

Схватив графа, он толкнул его к князю, лежавшему без движения под абрикосовым деревом.

 

IV. ИСПОВЕДЬ

Шесть часов пробило на парижском соборе, одна из дверей которого была открыта. В это утро, когда весь Париж все еще спал, в церковь вошел человек, закутанный в большой плащ. На лицо его была надвинута шляпа. Без сомнения, его ждали, потому что когда он вошел, через хоры прошел прелат. Это был епископ, монсеньор де Мирпоа, самый уважаемый и самый строгий прелат во Франции. Его опередил аббат, отворивший дверь в исповедальню. Через несколько секунд человек, вошедший в церковь, зашел в исповедальню и стал на колени… Исповедь длилась довольно долго. Потом он поднялся с колен, перекрестился и стал ждать. Дверь отворилась, и епископ вышел.

— Пойдемте, сын мой, — сказал он тихим голосом, направляясь к ризнице.

Там было два аббата. Епископ поговорил с ними шепотом, потом, сделав знак рукой тому, кто исповедовался у него, отворил дверь, ведущую в монастырь. У двери ждала карета. Лакей отворил дверцу, священник сел в карету, а за ним вошел исповедовавшийся и сел напротив епископа. Карета тронулась и через десять минут остановилась возле особняка прелата. Епископ первым вышел из кареты, поднялся по лестнице и вошел в богато обставленную молельню; незнакомец следовал за ним. Прелат сел и указал своему спутнику на стул, тот принял приглашение с поклоном.

— Итак, вы — Рыцарь Курятника? — спросил Мирпоа, смотря на человека, сидящего напротив него.

— Да, монсеньор, — ответил тот.

— Рыцарь Курятника, преступник!

Рыцарь смотрел на прелата, глаза которого были прикованы к нему.

— Вы должны понять меня, монсеньор, — продолжал Рыцарь, — эта идея, находящая отклик в моем сердце, не принадлежит, собственно, мне. Многие думают, или скоро будут думать, как я… Пройдет немного лет — и вся Франция будет чувствовать то же, что и я! Но не в этом вопрос, — продолжал Рыцарь, сменив тон, — речь идет обо мне одном. Я сказал вам все, и если вы знаете, какая скорбь привела меня на этот путь, вы знаете также, что я отомстил за себя нынешней ночью или, вернее сказать, отомстил за тех, кто пострадал безвинно.

— Вы не имели права действовать таким образом, — сказал де Мирпоа.

— Но если бы я оставил в живых эти чудовища, они опять убивали бы невинных.

— Господь запрещает мстить!

— Господь не запрещает убить ядовитую змею.

— Змея не человек, она не может раскаяться.

— Умоляю вас, монсеньор, призовите на меня милосердие Божие!

— Чем вы будете заниматься дальше?

— Я вам уже сказал: хочу отказаться от двойного существования, которое я вел до сегодняшнего дня. Рыцарь Курятника умер, теперь будет жить только Жильбер, счастье на земле еще возможно для меня. Я люблю Сабину, дочь Даже. Я буду работать, и мы будем счастливы. Эта-то любовь и привела меня к вам.

— Как?

— Сабина — девушка праведная. Обманывать ее было бы непозволительно. Признаться ей во всем я не могу, но я люблю ее. Ради нее я отказываюсь от моего тайного безграничного могущества. Прочтите в моем сердце и в моей душе: для того, чтобы быть супругом Сабины перед Богом, я должен стать перед алтарем, а для этого мной должна руководить ваша рука. Вы знаете все — смею ли я надеяться?

Священник не отвечал, он, по-видимому, был погружен в свои мысли. Потом он встал и медленно, торжественно подошел к Рыцарю.

— Поклянитесь вечным спасением вашей души, что вы сказали правду, — проговорил он.

Жильбер протянул обе руки.

— Клянусь! — сказал он. — Клянусь перед отцом моим и моей матерью, которые близ Господа и слышат меня.

Прелат протянул руки над головой Жильбера.

— Милосердие и прощение Господа неисчерпаемы, — проговорил он.

— Отец мой, — сказал Жильбер, становясь на колени, — окажите мне последнюю милость.

— Что вы хотите?

— Я смог похоронить тело моего отца на святом кладбище, но тело моей матери остается там, где его погребли преступники. Вам известно, что три месяца назад, в лесу Сенар, один человек имел счастье спасти жизнь его величества, которого едва не убил кабан?

— Знаю.

— Это я спас короля.

— Неужели?

— Да. Король обещал мне исполнить первую же мою просьбу. Пусть же его величество позволит мне похоронить мать на кладбище.

— Я увижу его величество сегодня утром на совете и передам ему вашу просьбу.

Жильбер приподнялся с колен.

— Удостоите ли вы дать мне поцеловать вашу руку?

Прелат протянул Жильберу свою руку, на пальце которой было епископское кольцо.

 

V. СВАДЬБА

В этот вечер граф де Сен-Жермен приехал к маркизе де Помпадур, и был принят ею очень любезно. В очаровательной гостиной, обставленной с изящным вкусом, находился целый рой хорошеньких женщин, и граф де Сен-Жермен был единственным кавалером среди них.

— В самом деле, граф, это не плутовство? — говорила маркиза, улыбаясь и кокетничая.

— Уверяю вас, — отвечал граф де Сен-Жермен с самым серьезным видом, — я никогда не плутую.

— Однако это до того странно, что надо это считать или чудом, или шуткой.

— Это ни то, ни другое.

— А что же?

— Результат науки.

— В самом деле? — закричали дамы.

— Пусть маркиза попробует сама, — предложил Сен-Жермен, — тогда она убедится.

— Дайте мне бонбоньерку.

Сен-Жермен взял со стола, стоявшего посреди комнаты, удивительной работы небольшую бонбоньерку из черной черепахи. Верх ее был украшен великолепным агатом, величиной почти с крышку.

— Откройте ее, маркиза, — сказал Сен-Жермен.

Маркиза повиновалась.

— Посмотрите хорошенько на крышку, — продолжал граф, стоя поодаль от стола.

— Смотрю, граф, — ответила хорошенькая маркиза.

— На что это вы смотрите? — спросил чей-то голос.

Маркиза повернулась.

— Король! — воскликнула она и подбежала к Людовику XV, который вошел, по своему обыкновению, без доклада.

Граф де Сен-Жермен низко поклонился королю.

— На что вы смотрите? — повторил король.

— На эту шкатулку, государь, — ответила маркиза.

Она подала королю черепаховую бонбоньерку.

— Очень хорошенькая шкатулка, — оценил Людовик XV.

— Государь, — продолжал граф, — удостойте взглянуть на крышку сверху и снизу.

— Смотрю с обеих сторон.

— Позвольте мне спросить ваше величество, что вы изволите видеть?

— Я вижу прекрасный агат и сверху, и снизу. Мне кажется, что я не могу увидеть ничего другого…

— Можете, — отозвалась маркиза.

Сен-Жермен взял с ближайшего стола небольшую спиртовую лампу, еще не зажженную, и поставил ее на стол перед королем.

— Государь, — сказал Сен-Жермен, — поставьте эту бонбоньерку на лампу так, чтобы крышка оказалась внизу.

— Так? — спросил Людовик XV, ставя бонбоньерку.

— Да, государь.

Агат бонбоньерки находился над фитилем. Сен-Жермен пошел было к камину, но вдруг остановился.

— Так как я хочу, чтобы вы не заподозрили хитрости, — сказал он, — я не буду ни к чему прикасаться. Ваше величество положили бонбоньерку на лампу сами, так что я до нее не дотрагивался даже пальцем, не так ли?

— Конечно, — подтвердил Людовик XV.

— Пусть же маркиза сама возьмет на камине зажженную розовую свечу и ею подожжет фитиль лампы.

Маркиза так и сделала — вспыхнуло синеватое пламя.

— Я попрошу присутствующих дам наблюдать, не подходя близко, — сказал граф Сен-Жермен.

Граф вынул из кармана часы и посмотрел на них.

— Еще минутку, — проговорил он. — Теперь я попрошу короля взять эту бонбоньерку щипцами.

Сен-Жермен подал королю длинные щипцы, вынув их из кармана своего костюма. Король взял щипцы, схватил ими бонбоньерку и положил на стол. Все удивленно вскрикнули. Агат на крышке исчез, а вместо него появилась чудесная эмаль, представлявшая пастушку с барашками. Король раскрыл бонбоньерку и внимательно осмотрел крышку.

— Как странно! — произнес он. — Куда девался агат?

— Вашему величеству угодно его видеть? — спросил Сен-Жермен.

— Конечно, я этого желаю.

— Возьмите щипцы и положите бонбоньерку на лампу.

Король положил. Через минуту агат появился снова.

— Ну и чудеса! — сказал король при этой необъяснимой перемене. — А я как раз хотел сделать подарок.

— Подарок? — переспросила маркиза.

— Даже два.

— Кому это, государь?

— Дочери и невестке Даже.

— Правда, они ведь сегодня выходят замуж.

— Я обещал им, маркиза, что вы будете присутствовать при венчании.

— Очень рада, государь. И вы хотите подарить им эту бонбоньерку?

— Хотел сначала, но потом подумал, что она может быть делом рук дьявола.

— Что же вы им подарите?

— Что вы, маркиза, захотите.

— Государь, вы мне предоставляете полную свободу выбора?

— Да… Но не разорите меня — разорять короля, значит, разорять государство.

В дверь постучались.

— Войдите, — сказал король.

Бине, верный камердинер, вошел и доложил:

— Государь, женихи и невесты приехали.

— А Мирпоа?

— В капелле.

— Разве будет венчать епископ Мирпоа? — с удивлением спросила маркиза де Помпадур.

— Он сам так захотел.

— Это очень лестно для венчающихся.

— Пойдемте в капеллу, маркиза, — сказал король. — Приглашаю и вас присутствовать при венчании, — обратился он к Сен-Жермену, — но с условием, чтобы вы не превратили новобрачных во что-нибудь, как этот агат.

— Государь, я не настолько могуществен.

— Это большое счастье для мужей.

— Но граф де Сен-Жермен может предсказать будущее молодым супругам, — заметила маркиза де Помпадур.

Граф де Сен-Жермен утвердительно кивнул.

— Велите позвать молодых супругов, государь, граф предскажет им будущее.

— Это невозможно, маркиза! — с чувством возразил Сен-Жермен.

— Почему?

— Потому что книга будущего раскроется только после венчания.

Король подал руку маркизе де Помпадур.

— Пойдемте в капеллу, — сказал он.

Король и дамы спустились по лестнице, ведущей в капеллу замка. Сен-Жермен пошел за ними.

Нисетта, Сабина, Жильбер, Ролан, Даже, гости и родственники ждали у дверей капеллы. Нисетта и Сабина были восхитительны в своих белых нарядах. Король, держа за руку маркизу, прошел между ними, сказав каждому любезное слово. Сен-Жермен немного отстал. В эту минуту произошла небольшая заминка. Король занимал место в капелле, а епископ Мирпоа принимал его. Даже держал за руку Нисетту, Ролан вел Сабину. Жильбер стоял позади них один. Сен-Жермен подошел к нему, поклонился, и они обменялись быстрыми взглядами.

— Ну что? — спросил Жильбер тихо.

— Все шло прекрасно! — сказал Сен-Жермен.

— Вам все удалось?

— Вполне.

— Если так, то вам — могущество, а мне — счастье.

— Это ваша воля.

— Это необходимо. Последний совет, любезный В. Продолжайте дело, начатое мной, и, чтобы отсутствие мое осталось незамеченным, выберите человека, который был бы постоянно возле вас в маске, и играл бы ту же роль, какую играли вы.

— Но достигнет ли этот человек той необходимой степени сходства, что создавала нашу силу?

— Вы можете действовать, употребляя те же средства.

— Начальник…

— Молчите, не произносите больше никогда этого слова. Когда я переступлю порог этой капеллы, я не буду более вас знать.

Все двинулись. Даже, ведя Нисетту, вошел в капеллу, Ролан, держа за руку сестру, последовал за отцом.

Жильбер бросил на графа последний взгляд и переступил порог капеллы.