Глядя на женщину, рыдающую в своей просторной гостиной, которую можно было назвать студией и комнатой для отдыха, Вадик горестно вздохнул. Все-таки женщины – удивительные существа, и должно быть, когда он научится понимать их, ему стукнет девяносто, и это будет уже неважно. Приходишь к вдове недавно погибшего мужчины и обнаруживаешь женщину, которая может запросто сплясать полечку на могиле своего мужа, а потом являешься к дальней родственнице жертвы, а она вдруг начинает громко рыдать. А женщина рыдала так, что ее худые, резко очерченные плечи сотрясались, и громкие всхлипы оглашали гостиную. Хорошо уже то, что гостиная служила еще и кухней, потому что он без труда отыскал стакан и налил ей воды из-под крана.

Еще пять минут назад, когда она открыла им дверь, ничто не предвещало такой бурной реакции. Они представились, убедились, что она действительно Тамара Павловна Кваскова, сказали, что нужно поговорить.

Сначала женщина была удивительно спокойна, даже слишком. На ней был грубый фартук, на руках – тонкие латексные перчатки, и от нее исходил резкий запах химикатов.

Она стянула перчатки, сказала, что проявляет негативы, но это может подождать.

Она повела их вглубь студии к длинному роскошному дивану, но по пути оглянулась на Мешкова и деловито осведомилась:

– Это правда, что ее нашли на каком-то пустыре, на свалке?

– Правда. – Мешков сожалеюще развел руками.

– Почему она умерла? – голос женщины звучал требовательно и сухо.

– Ну, мы как раз…

– Нет-нет, – перебила она. – Я хочу знать, что с ней сделали?

– Причина смерти – асфиксия. – ответил Мешков, надеясь, что ей знаком смысл этого термина. Ему не хотелось прибегать к более простым словам, которые по его мнению звучали слишком грубо. Все-таки, она была женщиной, а покойная являлась ее сестрой. Но она не знала, что значит «асфиксия», и уставилась на него своими светло-карими, почти зелеными глазами.

– Ее задушили. – мягко пояснил Мешков.

– Понятно. – она дрогнула всем лицом, но тут же справилась с собой и сказала так же деловито, указывая на диван. – Присаживайтесь сюда. Здесь будет удобнее.

Себе она принесла стул, но почему-то не села на него, а продолжала стоять, уставившись в пол.

В этот момент, совершенно неожиданно для Мешкова, и уж тем более для Вадика, лицо ее снова дрогнуло. Потом мелко задрожал подбородок. Она попыталась усмехнуться, и ей это удалось, а потом усмешка искривилась, уголки четко-очерченных губ резко дернулись вниз. Но она не сдавалась, все еще пыталась взять себя в руки, все еще пыталась усмехнуться. И от этого странного несоответствия ее эмоций и ее лица, на нее было тяжело смотреть. Казалось, что ее мучает сильнейший нервный тик.

– Простите, простите… – она усмехалась и уголки губ резко дергались. – Какая-то минутная слабость… просто минутная слабость…

И когда слезы брызнули из глаз, и этот процесс уже нельзя было остановить, лицо ее расслабилось и, наконец, стало выражать то, что проиходило с ней на самом деле. Словно открылись невидимые шлюзы, и поток, да что там, целый водопад слез хлынул наружу, заливая ее руки и лицо.

Она села на стул, согнулась пополам, облокотившись локтями на колени, и, вцепившись в волосы двумя руками, от чего ее забранные в хвост темные волосы, выбились из резинки, зарыдала, бурно содрагаясь.

«Боже мой! – повторяла она с отчаяньем, – Боже мой!»

Двум мужчинам такая реакция показалась странной. Но более всех она показалась странной самой женщине, у которой слезами было залито лицо, руки, грудь… Но она ничего не могла с этим поделать.

Слезы застали ее врасплох, подступили неожиданно, и поэтому она не смогла справиться с ними.

В отличии от своей сестры, она всегда была сильной, не любила разводить сопли. Ее сильного, почти мужского характера не выдержали три мужа, а последний, пакуя чемоданы, сказал напоследок:

– Ты кастрируешь мужчин, подавляешь их. Рядом с тобой я всегда чувствовал себя бабой.

– О! Я здесь ни при чем. – Она тогда жестоко улыбнулась. – Скорее всего, это у тебя врожденное…

Он скрипнул зубами и посулил ей в недалеком будущем одинокую, жалкую старость.

Она послала его подальше и ни минуты не пожалела, что он ушел. И уж конечно, не пролила по нему ни слезинки.

Она не плакала, когда умерла ее мать, не плакала, когда узнала, что у нее не будет детей. Не стала рыдать, когда ее предал любимый человек. Она держалась. Не то, чтобы сдерживалась, просто переживала тяжелые моменты стиснув зубы. Такой у нее был характер.

Но теперь, услышав, что сестру, единственного близкого ей человека, задушили и выбросили на помойку как старую, ненужную вещь, она никак не могла успокоиться и взять себя в руки, и ей было неловко, что слезы застали ее врасплох в присутствии двух посторонних мужчин, которые смотрели на нее с удивлением и уже начинали терять терпение. К тому же, ее вдруг стала мучить дурацкая икота, с которой она тоже не могла справиться, и она подумала, что, наверное, выглядит как полная дура, потому что на лице молодого парня в джинсовой куртке, который подал ей стакан воды, было нескрываемое изумление.

Но глотая воду, которая сильно отдавала хлоркой, и вспоминая так некстати слова своего последнего мужа, она еще подумала: «Черта-с-два! Я не дам мужикам себя использовать. Я буду их подавлять и кастрировать, буду одинокой старухой, но я не дам сделать из себя то, что дала сделать она. Я не дам выбросить себя на свалку, не позволю себя использовать, как вещь. Ни за что».

Подумав так, она немного успокоилась, вытерла лицо полотенцем, которое ей подал все тот же молодой человек и, пригладив дрожащей рукой волосы, последний раз шмыгнула носом.

– Простите меня. – сказала она. – Я сама не ожидала…

– Успокоились? – участливо спросил следователь.

– Почти. – она натянуто улыбнулась.

– Можем поговорить?

– Простите, – снова сказала женщина. – Обычно я не веду себя как дура… Сама не знаю, что на меня нашло.

Сестра была единственным близким человеком.

– Когда вы виделись в последний раз?

– Неделю назад.

– Ничего необычного не заметили?

Она замешкалась на секунду, произнесла с усилием:

– Нет.

– В таких случаях всегда задают этот вопрос, скажите, как они жили? Хорошо?

– Смотря что вы вкладываете в это понятие – «хорошо».

– Скандалы, конфликты?

– Ничего такого. Со стороны могло показаться, что они живут как два голубка. Вежливые,

предупредительные друг с другом.

– А на самом деле?

– Она была ужасно несчастна в браке.

– Вот тебе раз! – сказал Вадик. – А ее муж говорил, что они жили душа в душу.

– Да что он понимает, бесчувственный болван! – она раздраженно передернула плечами. – Он не способен увидеть, что делается у него под носом. Помешался на своей клинике, строит грандиозные планы, а до Нины ему и дела не было. Рядом с ним она увядала как цветок. Он не хотел, чтобы она работала, не хотел, чтобы у них были дети, не одобрял ее увлечений, даже не одобрял нашу дружбу. Я всегда его терпеть не могла. И он платил мне взаимностью. Она ждала его дома, изнывала от скуки, от тоски.

– Так было всегда?

– Нет. В молодости все было иначе. Знаете, некоторым людям деньги только все портят. Когда у них ничего не было, они были гораздо счастливее. Потом он решил открыть свое дело. Им немного помог ее покойный отец, пришлось кое-что продать из недвижимости, взять кредиты, в общем это были беспокойные годы. Оказалось, что он неплохой бизнесмен, и все стало налаживаться. А семейному счастью пришел конец.

– В чем конкретно это выражалось?

Она поднялась со стула, высокая, жилистая, небрежным жестом стянула фартук. Под ним оказались тонкая черная водолазка, плотно обтягивающая маленькую почти мальчишескую грудь, широкие черные брюки.

Она подошла к окну и постояла в раздумьи.

– Ну, хотя бы в том, что они не спали вместе. Никакого интима, понимаете? «Доброе утро», «Спокойной ночи», поцелуй на ночь и перед выходом на работу и все. – она обернулась к Мешкову. – По вашему, это нормально?

– И как давно продолжается такая ситуация?

– Около года. И при этом он сама заботливость. Дарил подарки и довольно дорогие, часто звонил ей. Словом, проявлял те знаки внимания, которые требуют наименьшее количество времени и внимания.

Он делал это нарочно, чтобы она не могла ничего ему предъявить. Ну как упрекать в равнодушии человека, который задаривает тебя всем, чем можно, звонит тебе по сто раз на дню, справляется о твоем самочувствии через каждый пять минут, если у тебя легкое недомогание?

– Это невольно наводит на мысль, что у него была другая женщина.

– Не думаю. Может у него и случались интрижки время от времени, но это было что-то незначительное, о чем не стоило беспокоиться. Вообще-то он умеет нравиться.

– Умеет?

– Ну, да. Умеет окружить женщину всякой романтической чепухой, найти нужные слова, слушаешь и понимаешь, что врет, а все-таки попадаешься на эти уловки, – она вдруг нежно улыбнулась и покачала головой.

– Тамара Павловна, – произнес Мешков, не сводя глаз с ее лица, – у вас была связь с вашим зятем?

– Что? – она словно очнулась от приятных воспоминаний. – Что вы такое говорите?

И тут же передумала возмущаться, махнула рукой:

– Ладно! Об этом знают половина наших общих знакомых, и если вы захотите уточнять… Короче говоря, это я познакомила их. Когда моя сестра встретила любовь всей своей жизни, он был моим мужчиной. – Она сделал ударение на слове «моим», разволновалась почему-то, схватила со столика пачку сигарет, нервно закурила и отошла к окну, должно быть чтобы скрыть волнение.

– Надо же! Я не говорила об этом тысячу лет. Не думала, что это меня затронет. – она обернулась и заметив напряженные взгляды, расслабленно засмеялась. – Только не надо так смотреть. Я отнють не жертва любовной драмы. У нас с Черных был всего лишь мимолетный роман, легкая интрижка. Я быстро поняла, что он за человек и охладела к нему. А сестра, познакомившись с ним, влюбилась бесповоротно, раз и навсегда.

– А что он за человек? – мягко поинтересовался Мешков.

– Карьерист. Бездушная машина. Рассчетливый прагматик. И потом, когда я видела, как она несчастна, меня всегда мучило чувство вины. Ведь это я их познакомила. Просто он помешался на своей работе. Если они разговаривали, то это были разговоры о работе. Работа, работа… Он стал как одержимый.

– Одним словом, получилось то, что получается очень часто в семьях трудоголиков. Чрезмерная

занятость одного из супругов, недостаток внимания, так что ли?

– В общем, да.

– На этой почве у них должны были возникать скандалы, ссоры.

– Ну что вы! – Кваскова усмехнулась. – Она была из разряда долготерпеливых, оправдывала его всегда.

Говорила, что наверное, стала недостаточно привлекательной, перестала вызывать у него интерес как женщина, винила себя. Я всегда говорила, что она ведет себя как дура.

– Она могла пригрозить ему разводом?

– Только не сестра. Просто однажды случилось то, что должно было случиться, когда женщину ни во что не ставят, не замечают ее…

– И что же случилось?

Кваскова помолчала, раздумывая стоит ли говорить, но потом решилась. Она вернулась на свой стул, села перед Мешковым и внимательно посмотрев ему в глаза, сказала:

– У нее был мужчина. Другой мужчина, понимаете?

– Понимаю. – Мешков придвинулся к ней поближе. – Что за мужчина? Имя, фамилию можете назвать?

– Этого я не знаю. Я знаю только, что у нее завязался роман на стороне. Мы говорили об этом всего один раз, когда она приезжала ко мне.

– Как давно?

– Месяца три назад.

– Где они познакомились?

– Не знаю.

– Где живет?

– Не знаю.

– Описывала внешность?

– Нет, нет, нет. Сестра обходила эти моменты стороной. Говорила больше о своих ощущениях, ну, вы понимаете, чисто женские разговоры.

– Тамара Павловна, – Мешков сел к ней поближе и даже взял ее за руки. – Постарайтесь вспомнить все, что она говорила. Это очень важно сейчас. Вы понимаете? Очень важно найти этого человека.

– Я понимаю. – она отняла свои руки. – Поэтому я и сказала о нем. Но, честное слово, я не знаю чем я могла бы помочь. Знаю только, что эта связь только все запутала и сделала ее еще более несчастной.

– Почему?

– Во-первых, ее мучала совесть. Она говорила, что плохо спит по ночам, изводит себя всякими мыслями.

Во-вторых, она не сильно им увлеклась, по-прежнему любила мужа, говорила, что если бы он стал хоть чуточку другим, она бы все бросила без сожалений. И мне показалось, что тот человек тоже не слишком ею увлекся.

– С чего вы так решили?

– Не знаю. Мне так показалось. Она хотела порвать с ним. Но потом ее начинала мучить тоска, одиночество, и она сама звонила ему и предлагала встретиться. У меня создалось впечатление, что именно она искала с ним встречи.

– Она не упоминала, что он был женат? Какие-нибудь характерные привычки, особенности?

– Нет. И мне показалось странным, что она так тщательно оберегает его имя, хотя между нами не было никаких секретов. Как-будто я могла знать этого человека.

– У вас есть общие знакомые мужчины?

– Есть, конечно. Но никто из них не мог бы расположить ее к себе.

– Где они встречались?

– У него. Это я знаю точно. Ну, может быть раз или два в их доме, но ей это не нравилось. Она боялась, что муж вернется и застанет их. Нервничала, не могла расслабиться. Поэтому ездила к нему. Кажется, они даже договорились, что больше никогда не будут видиться у нее дома.

– Муж мог узнать об этом?

– Нет. Говорю же, он самовлюбенный идиот, который не видит, что делается у него под носом.

– Как вы думаете, если бы он узнал об измене, что бы он предпринял?

– Черных?

– Да.

– Я думаю, он был бы безмерно удивлен!

– И все? Просто удивлен?

– Ну уж точно не стал бы ее убивать. – она усмехнулась. От ее слез не осталось и следа. Теперь она стала собранной и почти все время усмехалась.

– Чем грозил бы ему развод?

– Никакого развода не было бы. Ему бы не стоило никакого труда вернуть ее под свое крылышко. Ну, может быть, закатил бы ей пару истерик, чтобы она почувствовала себя еще более виноватой, и все пошло бы по старому.

– А если она все же настояла бы на разводе? Клиника принадлежит им обоим?

– Они совладельцы. Тогда, я думаю, он бы все уладил без лишних скандалов. Он не допустил бы, чтобы она в чем-нибудь нуждалась. В этом смысле, он очень порядочен. Но, повторяю, этот вариант маловероятен. Понимаете, он хотел, чтобы все шло так как шло. Его все устраивало.

– Подумайте все же, может быть, вспомните какую-то важную деталь, которая может показаться мелочью на первый взгляд.

– Знаете, – она стояла согнув руку в локте, подперев подбородок кулачком. – Она говорила, что с тех пор, как это началось, она не любит бывать в клинике, чувствует себя неловко. Однажды ей понадобились ключи от сейфа и за ними пришлось ехать на работу к мужу, и я хорошо помню, как она сказала, что ей ужасно не хочется ехать туда.

– Вы хотите сказать, что это мог быть кто-то из сотрудников?

– Возможно. По крайней мере, это объясняло бы такую скрытность.

Если не считать Черных, в клинике работало четверо мужчин, и все они по возрасту вполне могли быть любовниками погибшей. Один из них находился на отдыхе за границей, и его можно было смело исключить. Оставались Федотов, Тучков и загадочный Бурцев, который подозрительно долго не выходил на работу и с которым давно пора было познакомиться.

Мешков спросил на всякий случай, ни на что впрочем не надеясь:

– Она не говорила, что ее друг склонен к выпивке?

Кваскова посмотрела на него с изумлением. Покачала головой. О Тучкове она ничего не знала. Не знала даже, кто это. Она вообще терпеть не могла этих разговоров о клинике и всегда слушала их в пол уха. Она вздохнула. Обещала подумать хорошенько, и если что-нибудь вспомнит, позвонить.

– Ну что? – спросил Мешков, открывая дверцу машины. – Федотов или Бурцев?

Вадик возмутился.

– А Тучков?

– Ну, не знаю! – Мешков развел руками. – Сильно сомневаюсь. Пьяница, брюзга… Значит, остаются двое. И первый, кто меня сильно интересует – обаяшка Федотов. Как вспомню его улыбку, так прямо вижу, как он крутит роман с сорокалетней, тоскующей по любви даме. Ну, и конечно, сам Черных, который дышал в унисон со своей женой и которому могло очень не понравиться, что она нашла ему замену. Нужно выяснить, где он был поминутно в четверг. Который час?

– Почти семь.

– Поезжай в редакцию.

В офисе модного глянцевого журанала Вадик долго ходил из кабинета в кабинет. Его выслушивали и отсылали к другим людям, которые совершенно не понимали о чем речь и изумленно смотрели на молодого человека с папочкой, который путается под ногами и задает дурацкие вопросы.

Главный редактор – смазливый молодой человек в клетчатой рубашке, чем-то отдаленно похожий на Федотова, выслушал его внимательно и подтвердил, что Черных давно является их клиентом. Он много раз заказывал рекламные статьи для своей клиники и даже один раз печатался на обложке. Он порылся в стопке журналов, отыскал выпуск за июнь, продемонтрировал обложку: Черных сидит в кресле, нога на ногу, в руке бокал вина и все это на фоне старинного камина. Как прошла фотосессия в четверг редактор не знал, потому что только сегодня утром вернулся из командировки. Но если их интересуют детали, он вызовет к себе фотографа и все уточнит.

Через пару минут в кабинет ворвалась нервная раздражительная тетка с короткой стрижкой, в джинсах и кроссовках. Она была в ярости! Не здороваясь с Вадиком, она немедленно накинулась на редактора и потребовала объяснить почему ее отрывают от работы в самый разгар съемок? В чем дело? Вадику подумалось, что из них двоих начальник – эта сумасшедшая. Молодой человек смутился и сделал строгое лицо:

– Успокойся! Сейчас я тебе все объясню.

Но она не унималась. Она схватила со стола редактора пачку сигарет, закурила, сказала, что, конечно, она готова выслушивать объяснения, ведь у нее куча свободного времени! Просто вагон. Тем более, что оплата у нее почасовая. И ей еще предстоит тащиться с аппаратурой на другой конец города, потому что одна владелица бутика пожелала, чтобы съемки проходили у нее в загородном доме. Но он, редактор, и не подумал отговаривать эту вздорную сучку, хотя прекрасно знает, что там дерьмовый «свет», поэтому на снимках клиентка будет выглядеть на сто лет старше и примчится сюда жаловаться и качать права. Но ему, разумеется плевать на эти нюансы!

Когда она узнала, что от нее хотят, она прямо-таки взбесилась.

Она забегала вокруг стола, грохнула об стол пачкой журналов. Какого черта, вообще? Зачем ей задают дурацкие вопросы по поводу съемки, которой даже и не было. Действительно, в этот четверг Чернов или как там его, приехал сюда, но не подъехала его жена – наверняка заболталась с подружками, чертова барби! Он прождал ее с трех до четырех, звонил ей несколько раз, а потом уехал. Она потеряла целый час времени и была вне себя от злости, просто кипела! Записку о том, что клиент отменил презентацию, она положила ему на стол в тот же день. Но он, конечно, ее не читал. Стоит ли читать всякую ерунду? Кругом одни делетанты, любители, изображают из себя редакторов, а у самих молоко на губах не обсохло…

– Не ори! – повысил голос редактор. – Здесь не шутки. Пропал человек. Следователь ведет дело. – и указал рукой на Вадима. Она уставилась на него как на идиота, а потом вдруг расхохоталась.

– Следователь? Вот это следователь? Ну, считай дело раскрыто. – Напоследок она обозвала и Вадика и редактора юными идиотами и выскочила из кабинета, громко хлопнув дверью.

– Вы не обращайте внимания. Она невозможный человек, но как профессионал – выше всяких похвал. Ейпросто нет равных. Если она говорит, что Черных был здесь с трех до четырех, значит, так оно и было. У нее отличная память.

Группа, что работала в доме у Черных, обнаружила следы только трех человек, самой убитой, ее мужа и еще подозрительные мужские следы, довольно грязной мужской обуви и отпечатки мужских пальцев.

Черных объяснил, что в тот день, с утра приходил техник, чинить сигнализацию.

Техник, молодой парень, почти мальчишка, подтвердил, что в четверг утром, часов в девять, был в доме Черных, исправил контакт и уехал. Это заняло у него не больше двадцати минут. Оба, и хозяин и хозяйка, были еще дома. Вели себя как обычно. Черных собирался на работу, спешил, торопил его, хотя он и так работал быстро. Когда он уходил, сунул ему пятьсот рублей за расторопность. Все.

Домработница в тот день не выходила, уехала к сестре на дачу. Выходной попросила заранее, предупредила хозяйку. Что она может сказать? Чудесная пара. Интеллигентная, воспитанная. Приятно работать у таких людей. И, конечно, она в ужасе от того, что случилось. Особенно странно, что это случилось с Ниночкой, ведь она даже из дома редко выходила, бедняжка, такая была домашняя. Съездит по магазинам, а потом возвращается домой, сидит в саду с книжкой, все думает о чем-то. Правда, несколько дней назад, она слышала, как Ниночка говорила по телефону, должно быть, мужу, что жалеет обо всем, просила ее не отговаривать, и она подумала, что они говорят о разводе. Расстроилась. Потому что, если что придется искать новое место, а она привыкла к этому дому.

На сумочке, на телефоне, на вещах – везде были отпечатки пальцев убитой и Черных. Он сказал, что по другому и быть не могло. Ведь когда он приехал домой и не застал ее, теряясь в догадках, просмотрел ее телефон, обыскал сумочку в поисках документов.

Последний звонок она сделала в двенадцать часов дня. Об этом звонке Черных говорил следователю. Она разговаривала с ним спокойно, говорила, что сейчас начнет приводить себя в порядок, чтобы выглядеть на «все сто». Рассказывая об этом, Черных грустно улыбнулся. Это была их семейная шутка, как название клиники.

После двенадцатичасового звонка, на телефоне – куча пропущенных, от Черных. В пятнадцать тридцать она уже не брала трубку, и даже если была еще жива, то на звонки уже не отвечала. Если и были другие звонки, то их удалили: либо сама жертва, либо убийца, либо Черных.

С трех до четырех он сидел в редакции, ждал свою жену. Потом поехал домой. По пути заехал в продуктовый магазин в центре города, долго выбирал бутылку хорошего вина, чтобы распить его вечером с женой. В магазине несколько человек вспомнили его, потому что ему не понравилась поврежденная этикетка и он попросил другую бутылку. Пришлось идти на склад. Около пяти часов его видела соседка из дома напротив. Они не только поздоровались, но и поболтали немного. Значит, когда с его женой случилось несчастье, он никак не мог находиться дома.

Сам он выглядел подавленным и жалким. Но когда ему сообщили, что у его супруги по-видимому была связь на стороне, тотчас вышел из себя. Сказал, что не верит этому. И никогда не поверит. А откуда пошли эти грязные сплетни, он догадывается. И жестко выругался в адрес Квасковой. Неудовлетворенная стерва всегда завидовала их счастью, потому что когда-то он имел дурость с ней связаться, а она до сих пор никак не может успокоиться, сумасбродная стерва, даже перед памятью покойной сестры не устояла, полила ее грязью.

Он пообещал Мешкову, что в ближайшее время никуда не уедет, а после похорон пострается до предела загрузить себя работой. Другого способа заглушить в себе эту страшную боль, он просто не знает.

На кладбище он стоял рядом с гробом бледный, одеревеневший, в окружении респектабельных знакомых, солидных мужчин в черных костюмах и дамах в широких черных шляпах и темных очках. Как только приближалась новая пара, он мгновенно приходил в себя, сдержанно принимал слова сочувствия, жал руки мужчинам, позволял женщинам обнимать себя, слушал утешающие слова, кивал с признательностью. Он первый, после того, как четверо работяг опустили гроб в могилу, бросил на него горсть земли…

Вадик следил за церемонией издалека, хотел увидеть одинокого мужчину, который вел бы себя не так как остальные, может быть, так же как и он, держался бы в стороне, чтобы не привлекать к себе внимания. Но проститься с покойной и поддержать ее мужа пришли в основном семейные пары. Из сотрудников клиники здесь были только Серова и Федотов. Они держались особняком, чувствуя себя неловко среди этой разряженной публики, от которой за версту несло деньгами. Серова плакала и прижимала к глазам платочек. Федотов переживал церемонию не слишком эмоционально, стоял, сложив руки на груди, иногда поглаживал Серову по плечу, кажется, даже зевнул один раз. Если он и был в связи с умершей, то по его лицу этого никак не скажешь. Вадик слегка напрягся, потому что толпа раздвинулась и у могилы появилась Кваскова: в черном плаще и темных очках, резкая, угловатая, она бесцеремонно растолкала толпу, захватила пригорошню земли и бросила вниз. Сегодня она со снисходительной усмешкой оглядывала тихо плачущих дам, и как-то не верилось, что накануне эта женщина могла плакать, а тем более рыдать.

Черных не обратил на нее внимания, даже не кивнул ей головой. Она тоже на него не посмотрела, но когда все стали расходиться, вдруг подошла к нему, прижала к себе как и все здесь сегодня, отыскала его ладонь, крепко сжала и спросила о чем-то, нежно заглядывая ему в глаза. Черных посмотрел на нее с изумлением, отпрянул, оглядываясь по сторонам, отрицательно помотал головой, и уголки его губ брезгливо искривились. Она еще раз посмотрела ему в глаза и зашагала прочь по каменистой дорожке.