Телефонный звонок раздается в два часа ночи. Брэдфорд не шевелится. Что такое с этими мужчинами? Мы просыпаемся от шелеста листопада. Мужчины же запросто проспят Армагеддон и даже не перевернутся на другой бок.

Я тянусь через Брэдфорда, чтобы снять трубку. Пусть поспит еще секунд пятнадцать, хотя я уверена, что звонят ему. Наверное, у одного из брокеров компании в Японии или Лондоне, или где еще могут проходить эти чертовы торги, когда у нас ночь, возник неотложный вопрос. Попробуйте поговорить о том, как делать деньги, не просыпаясь!

Но это не деловой звонок. По крайней мере, он не касается Брэдфорда. Схватив трубку, я слышу голос Кейт:

— Привет! Не спишь?

— Думаю, уже нет, — я едва шевелю языком и тру глаза, — но спала.

— Хорошо, что ты проснулась, — говорит Кейт. — У меня отличная идея.

Сажусь и подкладываю подушки под спину, чтобы устроиться поудобнее. Брэдфорд безмятежно переворачивается во сне, и его теплая ладонь оказывается у меня на бедре. Я стараюсь говорить тише, чтобы не разбудить его, но разве это возможно? Он начинает храпеть так громко, что Кейт обеспокоенно спрашивает:

— С тобой все в порядке?

— Конечно, — отвечаю я. — Я в постели. А ты где?

— Тортола, Британские Виргинские острова, — говорит она таким тоном, словно мне следовало об этом знать. Хотя, вероятно, Кейт права. Как я могла забыть о купальнике? В два часа ночи (или в сорок один год?) мои мозги работают не так быстро, как хотелось бы.

— Оуэну понравилось бикини? — интересуюсь я.

— Очень, — лаконично сообщает Кейт. — За те несколько минут, что он меня в нем видел. Ему пришлось уехать, как только мы добрались сюда. Честно говоря, мне это совсем не нравится. Я только и успела, что намазаться кремом с фактором девяносто восемь, чтобы можно было выйти на пляж. Но вместо пляжа он отправился в аэропорт.

Не знаю, что заставило Оуэна покинуть остров, но теперь хотя бы понимаю, как Кейт удается сохранить идеально гладкую кожу. Она пользуется кремом с таким супермощным фактором защиты, что эта цифра вполне может обозначать количество очков, забитых в баскетбольном матче. Хотя, если вспомнить, у Кейт раньше были симпатичные веснушки на носу, которые, видимо, она удалила, когда они вышли из моды. А что, если мода вернется? Ведь тенденции меняются каждую наносекунду. Стоит сделать биоэпиляцию бровей и превратить их в модные тоненькие ниточки, как вдруг «Элль» объявляет о том, что кустистость снова в моде. Или стоит, например, привыкнуть пить коктейль «Беллини», как тут же все переключаются на имбирный «Дайкири». А уж если пройти через мучительную восьмичасовую японскую процедуру распрямления волос, то можно гарантированно ожидать возвращения причесок в стиле афро.

— Оуэн уехал? Как такое возможно? — Я заставляю себя вернуться к теме разговора. — Что-то случилось?

— Позвонила его жена, — сердито рассказывает Кейт. — Она прервала свой отдых в «Каньон ранч», куда отправилась на этот уик-энд, из-за аллергии после отшелушивающей процедуры для лица с яблоком и овсяной мукой. — Она останавливается, а потом ехидно добавляет: — Ничто натуральное ей не подходит.

Задумываюсь о том, чем Оуэн — бизнесмен, занимающийся недвижимостью, может помочь при аллергической реакции на процедуру для лица. Если только принести розы? Было бы лучше, если бы поехала доктор Кейт. Но с другой стороны, может быть, и нет. Наверняка правилами Американской медицинской ассоциации женщинам-врачам запрещено лечить жену своего любовника. Думаю, это должно быть вписано даже в Женевскую конвенцию.

— И что ты собираешься дальше делать на острове? — спрашиваю я.

— Следовать совету Оуэна. Жить в роскошном бунгало на берегу океана, пить «Маргариту» и чертовски весело проводить время, — решительно заявляет Кейт.

Стараюсь придержать свой язык. Сейчас не время указывать ей на минусы женатого любовника. Слова «я же тебя предупреждала» никогда не сорвутся с моих губ.

Брэдфорд начинает в полудреме легонько поглаживать мне бедро, а я прикасаюсь к его щеке и взглядом показываю, что не против. Он придвигается ближе.

— Так вот что пришло мне в голову, — продолжает Кейт. — Может быть, ты прилетишь ко мне на уик-энд? Ты всегда говорила, что хочешь заняться виндсерфингом. Вот и подходящая возможность.

Брэдфорд уже почти проснулся, он гладит меня по волосам и нежно целует в плечо. Его теплые губы осторожно прикасаются к моей шее, и я чувствую, что возбуждаюсь.

— Я не могу уехать, — говорю я, думая о наших с Брэдфордом планах на выходные. А также о том, что он планирует сделать прямо сейчас: что-то из разряда пресловутого кувыркания в стоге сена. Я не собираюсь отказываться от этого ради кувыркания в волнах.

— Это плохо, — расстраивается Кейт. — Ты уверена, что мне не удастся соблазнить тебя?

Обнимаю Брэдфорда за талию и решаю не распространяться о том, что в действительности есть для меня соблазн.

— Чуть не забыла, — вспоминаю я, — звонили Берни и Эйден. Близнецы все-таки появились на свет. Эйден немного проголодался, а так полный порядок и все здоровы.

— Я рада за них, — говорит Кейт. И тут же у нее появляется новая идея. — Если Берни уже родила, может быть, она захочет присоединиться ко мне. Ей не помешает провести пару дней на пляже.

— Наверное, она была бы не прочь, но доктор запретил заниматься виндсерфингом в ближайшие двадцать четыре часа, — смеюсь я. — А потом есть еще одна проблема. Она должна быть рядом с малышами, чтобы кормить грудью.

— Она может взять их с собой, — предлагает Кейт, которая всегда легко приспосабливается к любой ситуации. Правда, сейчас в ее голосе звучит некоторая неуверенность.

— Может быть, близнецам лучше покинуть госпиталь в коляске, а не на «Боинге-757», — замечаю я.

Кейт вздыхает:

— Ладно, ничего страшного. Я знаю, как проводить уик-энд в одиночестве. Буду наслаждаться уединением продолжительностью в сто часов. Может быть, потом напишу об этом книгу.

Бывают ситуации и похуже, чем необходимость провести два дня на острове за чтением пляжной литературы и поиском ракушек на красивом пляже. А если Кейт прогуляется вдоль моря в своем новом сексуальном купальнике, ей не грозит длительное одиночество. Впрочем, в ее планы новые знакомства как будто не входят. Хоть Оуэн на какое-то время исчез с этого острова, но, очевидно, по-прежнему остается в ее жизни.

Когда я вешаю трубку, Брэдфорд, получив мои губы в свое полное распоряжение, долго целует их.

— Теперь мне нужно все твое внимание, — наконец говорит он.

— Пожалуйста. — Я закрываю глаза и наслаждаюсь его тяжестью на своем теле.

Вдруг в гостиной раздается какой-то звук, и я сажусь на постели.

— Не волнуйся, — говорит Брэдфорд. Его сильные руки берут меня за плечи и нежно опрокидывают. — Это всего лишь Пэл.

Словно услышав свое имя, пес тявкает. Мне это кажется странным. Никогда раньше не слышала, чтобы он лаял ночью. Но потом все стихает, и Брэдфорд покрывает мое тело поцелуями. Теперь мы уже движемся вместе, утратив ощущение времени, и наши тела находят единый ритм. Мое дыхание учащается, и я кричу от удовольствия.

И тут в комнате раздается еще один вскрик.

— О Господи, папочка! Чем ты занимаешься? — слышится возмущенный девичий вопль.

На мгновение я встречаюсь с Брэдфордом взглядом — мы оба в таком шоке, что не можем шевельнуться. Потом он спрыгивает с меня, хватает с кровати измятую простыню и заворачивается в нее. Я тянусь за своей скинутой второпях футболкой и закрываюсь подушкой. Шансов найти трусики у меня нет.

— Скайла! — произносит Брэдфорд, вглядываясь в темноту и наконец различая около кровати тонкую фигурку своей дочери, которой скоро исполнится четырнадцать. В голосе моего жениха слышится больше радости, чем могли бы чувствовать большинство мужчин в подобной ситуации. — Какой сюрприз! — добавляет он. — Мы ждали тебя только завтра.

— Ну, вот я и вернулась, — нахально заявляет Скайла, пожимая плечами. Рюкзак от «Прада» сползает вниз и шлепается на пол.

Судя по всему, веселье только начинается. В спальню в сопровождении преданного пофыркивающего Пэла входит блондинка, одетая в голубой облегающий брючный костюм. Шарф от «Гермес» завязан на шее безупречным узлом. Волосы лежат так, будто укладку ей делал сам Луис Ликари. Сейчас глубокая ночь, но выглядит эта женщина так, словно только что сошла с рекламы на последней странице журнала «Город и деревня».

Откинув одеяло, блондинка чопорно опускается на край кровати. Она не смотрит в мою сторону и, клянусь, принюхивается.

— Брэдфорд, как это понимать? Когда твои жена и дочь возвращаются домой… — начинает она.

Брэдфорд уже успел нырнуть в ванную и надеть джинсы. Выходя оттуда, он бросает мне махровый халат.

— Бывшая жена, если память мне не изменяет.

— Какая разница? — качает головой Мими. — И кто твоя новая девушка?

— Ты знакома с Сарой и знаешь, что она не просто девушка, а моя невеста, — резко говорит Брэдфорд.

Мими разглядывает меня. Я сижу съежившись в футболке «Нью-Йорк янкиз» и замызганном халате Брэдфорда, который к тому же мне велик. Сейчас я явно уступаю Мими. Хотя мой жених носит костюмы, сшитые на Сэвил-роу, и кашемировые джемпера от Лоро Пиана, он абсолютно равнодушен к одежде, которую надевает, выходя из душа.

— Итак, ты его невеста. Большое дело. И рискованная затея, если тебя интересует мое мнение, — саркастически замечает Мими. — Ты получила бриллиантовое кольцо и переехала сюда. Но я не стала бы говорить, что все уже решено. Ты об этом не задумывалась? — Она с довольным видом разглядывает свой маникюр и таинственно улыбается. — Знаешь, все еще может измениться.

— Мими, ты снова ошибаешься, — говорит Брэдфорд. — Сара переехала сюда до свадьбы только потому, что Дилану нужно нормально начать учебный год. И, кроме того, все давно уже решено.

— Вы хотя бы пользуетесь презервативами? — спрашивает Скайла.

Мими ухмыляется и переводит на меня свой хищный взгляд.

— Ты достаточно хорошо играешь в теннис, чтобы здешний клуб приглашал тебя участвовать в парном турнире? А знаешь, что это такое — быть «трофейной женушкой»?

— А у тебя есть личный закупщик в «Бергдорф»? — наносит следующий удар Скайла.

— Брэдфорд уже сказал тебе, что не любит заниматься сексом по утрам? — с молниеносной скоростью выпаливает Мими.

Так, помедленнее. Эта парочка задает вопросы быстрее, чем Тим Рассерт в программе «Встреча с прессой». И когда обсуждаются такие темы, цензор любого телеканала требует, чтобы программа транслировалась с задержкой не менее пяти секунд. Скайла садится на нашу кровать рядом с матерью. Мы определенно в тесном семейном кругу. Может быть, мне следует приготовить чай?

Но Брэдфорд не намерен ждать сладкого. Он подходит к кровати и обнимает за плечи Скайлу.

— Мими, заканчивай с этим. О чем вообще ты думала, заявившись сюда посреди ночи?

— Тебе не понравилось, что я так надолго забрала Скайлу, — пожимает она плечами, поправляя золотую булавку на шарфе. — Не ты ли говорил, что хочешь видеть ее сразу, как мы вернемся? Вот, пожалуйста! Мы приехали — и сразу сюда!

— И я очень устала. — Скайла громко зевает.

Я встаю и протягиваю ей руку.

— Полет, видимо, совсем тебя вымотал, — с сочувствием говорю я. — Пойдем, ты ляжешь. Я покажу твою комнату.

— Мне не нужна помощь. Я прекрасно знаю, где моя комната, — огрызается Скайла, вставая и поднимая с пола рюкзак. — Это мой дом, а вовсе не твой.

— Скайла, дорогая, — одобрительно посмеивается Мими, — нехорошо так разговаривать с этой… женщиной.

— Но это ведь мой дом! Я живу здесь дольше, чем она. Гораздо дольше! — Скайла повышает голос.

— И будешь продолжать здесь жить, даже когда ее не будет, — говорит Мими.

— Я в этом не сомневаюсь.

Скайла удаляется, и я замечаю, что Брэдфорд крепко стискивает зубы.

— Я не позволю тебе так себя вести, — выговаривает он Мими, стараясь контролировать себя и не повышая голоса. — Два года назад ты сама приняла решение и ушла от меня к главному исполнительному директору с подмоченной репутацией. Теперь тебе придется смириться с последствиями.

— Какими последствиями? — Мими принимает невинный вид. — Я немного расслабилась. И вернулась. Теперь ты расслабляешься. Послушай, дорогой, разве у тебя это надолго?

— На всю жизнь, — говорит Брэдфорд и берет меня за руку. — Мы с Сарой собираемся пожениться. Это уже решено. А с тобой я в разводе. И в этом тоже нет сомнений. Почему ты никак не можешь понять?

— Потому что я решила вернуть тебя, — жеманно сообщает его бывшая жена. — А Мими получает все, что хочет.

— Насколько я помню, Мими нужен был главный исполнительный директор с более тугим, чем у меня, кошельком, — замечает Брэдфорд. — Что ж поделать, если ему предъявили обвинение в мошенничестве и отправили в тюрьму?

— Он выходит через два года, — говорит Мими. — Правда, он мне никогда не нравился, а его подарок, ожерелье с сапфирами и бриллиантами, оказался подделкой.

Брэдфорд качает головой:

— Я не собираюсь ворошить прошлое. Спасибо, что завезла Скайлу. Я рад, что она дома. Давай вернемся к нашему соглашению: неделю она живет у нас, неделю — у тебя. — Он бросает взгляд на часы. — Хочешь, чтобы мы тоже привезли ее в три утра, или нам выбрать более подходящее время?

Мими игриво теребит сережку от Эльзы Перетти и обворожительно улыбается. Наклонившись к Брэдфорду, она интимно кладет руку ему на плечо.

— Дорогой, как тебе будет удобно. Я вовсе не хотела тебя огорчать. Скайла соскучилась, да и я тоже. Разлука была такой долгой.

Что она имеет в виду, говоря о разлуке? И для кого она была долгой, если уж на то пошло? Для Брэдфорда и Скайлы или для Брэдфорда и Мими? Господь свидетель, я по ней не скучала. Брэдфорд, надеюсь, тоже.

— Послушай, — Брэдфорд немного смягчается, — мы рады видеть здесь Скайлу в любое время дня или ночи. Дверь всегда открыта. И у нее есть ключ. Но в следующий раз, когда ты приедешь, я попросил бы тебя воспользоваться дверным звонком. И будет неплохо, если ты предупредишь нас заранее.

— Помнится, ты любил, когда я делала тебе сюрпризы. — Мими кокетливо постукивает пальцами по его плечу. — Ты понимаешь, что я имею в виду, верно? Ту ночь в Вене! Черный кружевной пояс с подвязками. Не сомневаюсь, ты не забыл…

Брэдфорд как-то смутился. Что ж, значит, он помнит. Мими тоже замечает, что ее бывший муж изменился в лице. И доверительно сообщает:

— Я до сих пор храню его… — Она обольстительно проводит рукой по бедру.

Эта женщина — настоящая бесстыдница, и имя у нее подходящее. Вся жизнь для нее заключена в одном: мне, мне, мне!

Но я запрещаю себе ревновать Брэдфорда. Мими — это его прошлое, а я — будущее. Он миллион раз говорил мне, что сделал ошибку, женившись на хитрой обманщице, которая только и хотела, что подняться вверх по имущественной лестнице. И сейчас ему нужно что-то настоящее. Кто-то настоящий. Я тихонько щиплю себя. Да, я вполне реальна. Хотя эта ситуация начинает казаться мне несколько абсурдной.

К счастью, чары Мими не действуют на Брэдфорда.

— Утром у меня важное совещание, — ставит он точку в этом спектакле. — Я уеду рано, а Скайла может отдыхать. Когда она проснется, Сара будет дома.

— Да, буду, — поспешно киваю я, демонстрируя Брэдфорду, что, несмотря на ночное вторжение, рада возвращению Скайлы. — Я приготовлю завтрак. Сделаю банановые блинчики.

— Какая замечательная домашняя хозяюшка, — тянет Мими, отпуская плечо Брэдфорда и выходя из роли обольстительницы. — Она печет блинчики! Как это необычно! Посмотрим, что скажет Скайла! После суфле, которое она заказывала по утрам в Париже в отеле «Георг Пятый».

Развернувшись, Мими берет свою сумочку из крокодиловой кожи, достает золотую пудреницу и проводит пуховкой по носу. Можно подумать, что в три утра, выйдя из дома с блестящим носом, она рискует ослепить привратника.

Брэдфорд провожает ее и закрывает дверь на засов. Возвращается в спальню и падает на кровать.

— Нам лучше немного отдохнуть, — говорит он, дружески чмокая меня в щеку.

На этом заканчивается наш полуночный взрыв чувств. Через несколько секунд мой жених отворачивается и крепко засыпает. Я лежу без сна всю ночь (или ее остаток), до рассвета наблюдая, как на экране электронного будильника сменяются цифры. Мими права. Брэдфорд не любит заниматься сексом по утрам. Интересно, что еще она о нем знает, чего не знаю я?

Скайла, сонная и вялая, появляется в кухне, когда Дилан уже доедает ленч — сандвич с сыром, запеченный на гриле. Он даже не поднимает глаз, когда девушка плюхается на стул. На ней тесные белые шорты, оранжевый топ, открывающий живот, вокруг тонюсенькой талии болтается пояс-цепь. Будь она одной из моих учениц, я бы отправила ее домой одеться. С беспокойством смотрю на Дилана. К счастью, он сейчас в таком возрасте, что до девчонок ему нет никакого дела. Сын считает, что Бритни Спирс популярна только благодаря своим песням.

Дилан снимает с хлеба расплавленный швейцарский сыр, радостно скатывает из него шарики, кладет их на тарелку и принимается за игру. Скайла презрительно наблюдает за ним с другого конца стола.

— Доброе утро! — весело здороваюсь я со своей будущей падчерицей. — Или, точнее, добрый день. Хорошо спала?

— Было неудобно, — капризно заявляет она. — Тебе не мешало бы знать, что я сплю на простынях плотностью не менее трехсот, от всех остальных у меня крапивница.

Дилан, наконец, заинтересовавшись, поднимает глаза.

— Хочешь, посчитаем тройками до трехсот? — предлагает он. — Я умею. Три, шесть, девять, двенадцать, пятнадцать…

— Какой же ты идиот! — закатывает глаза Скайла.

— Восемнадцать, двадцать один, двадцать четыре, двадцать семь… — ничуть не смутившись, продолжает он.

Кладу ладонь на его руку.

— Дорогой, это очень здорово, но давай продолжим считать позже.

Поворачиваюсь к Скайле и делаю вид, что я не заметила ни ее фразы про идиота, ни идиотского комментария относительно простыней.

— Блинчики с шоколадной крошкой? — предлагаю я, решив, что после полудня в хорошо сбалансированный ленч вполне можно включить сироп «Херши». Кроме того, небольшое количество сахара подняло бы ей настроение.

— Какая гадость! — Скайла сморщила нос. — Ты хочешь, чтобы я растолстела? Или чтобы у меня появились прыщи? Все ясно. Ты мечтаешь превратить мою жизнь в ад, так?

Вот это да! Как быстро мы продвинулись вперед! Похоже, мне придется срочно отобрать у Скайлы золотую кредитку «Мастеркард», отменить график визитов к друзьям и выйти замуж за Брэдфорда, пока я действительно не разрушила ее жизнь.

— Как насчет хлопьев «Чириоуз»? — спрашиваю я, стараясь не заглотить наживку. Может быть, мой веселый настрой повлияет на ее подсознание?

— Мама всегда дает мне «Спешл-кей», — говорит Скайла, — они без сахара и обезжиренные. И знаешь что? Она считает, что я особенная.

— Да, и моя мама считает, что я особенный, — встревает в разговор Дилан, который уже закончил игру и теперь поедает посеревшие сырные шарики.

Скайла встает, ее стул со скрипом проезжает по мозаичному полу.

— Я иду в гости к Хитер. Когда вернусь, не знаю, — бросает она и, закинув в рот один из сырных шариков Дилана, направляется к двери.

— Подожди! — Я иду следом. — Кто такая Хитер? Где она живет? Могу я отвезти тебя?

— Не утруждай себя. Хитер живет в Мэнор-Хэвен.

Хэдли-Фармз, Мэнор-Хэвен. Почему названия загородных поселков навевают ассоциации с домом престарелых?

— Меня заберет сестра Хитер. У нее кабриолет «мустанг», — продолжает Скайла, с неохотой посвящая меня в подробности. — Она недавно получила права.

Не знаю, как реагировать. Можно ли дочери Брэдфорда садиться в машину, которой управляет шестнадцатилетняя девчонка? Я даже не знаю, что должно волновать меня сильнее: поездка Скайлы в машине, за рулем которой новоиспеченный водитель, или поездка двух хорошеньких девушек-тинейджеров с открытым верхом. Открытым, надеюсь, будет верх автомобиля.

— Мне нужно кое-что сделать, так что я сама довезу тебя, — говорю я и тянусь за бумажником.

— Ни за что! — заявляет Скайла и, уходя, громко хлопает дверью.

Дилан смотрит на меня, широко улыбаясь. — Мам, и что мы теперь будем делать? — весело спрашивает он.

Раньше у Дилана не было ни сестер, ни братьев. Так что Скайла для него — некий вид развлечения.

На секунду задумываюсь, кто может помочь мне в этой ситуации. В голову приходит блестящая идея, и я бегу к интеркому.

— Энрике! — умоляюще зову я.

— К вашим услугам, — отзывается дружелюбный привратник со своего поста у ворот. — Чем могу помочь сегодня?

— Скайла вместе с сестрой Хитер едут в сторону Мэнор-Хэвен. Ты не подскажешь, где это? Я думаю, не двинуться ли мне следом.

— Не волнуйтесь, — успокаивает меня Энрике. — Я присмотрю за ними. Это всего через два охраняемых поселка от нашего. Все дороги до него частные, и ограничение скорости на них — десять километров. Копы стоят на каждом перекрестке и штрафуют всех, кто едет больше пятнадцати.

Кто-то, по-моему, говорит о том, что детей, живущих в пригороде, чрезмерно опекают?

— Спасибо, — с облегчением вздыхаю я. Энрике все знает. Думаю, скоро мне понадобится его совет, как реагировать на слишком узкие шорты Скайлы.

Я чувствую, что силы мои на исходе, и, присев рядом с Диланом, собираю крошки, которые он оставил на тарелке. Удивительно, скольких людей можно накормить одним сандвичем с сыром.

— Значит, теперь я могу считать? — радуется сын. — Тридцать, тридцать три, тридцать шесть, тридцать девять, сорок два…

Не важно, сколько времени потребуется Дилану, чтобы добраться до трехсот. Его жизнь по крайней мере я еще не разрушила.

Когда час спустя я приезжаю в больницу к Берни, мне приходится пробираться между корзин с цветами и тремя огромными апельсиновыми деревьями. Под потолком болтается столько воздушных шариков, что кажется, будто я забрела в универмаг «Мейси» на парад в честь Дня благодарения. В углу продолжает нести свою вахту барабанщик, хотя теперь он играет на синтезаторе и примитивные первобытные ритмы уступили место приятным мелодиям.

Эйден держит обоих малышей и раскачивается под музыку. Как ни странно, дети не плачут под великие хиты Нила Седака, а, наоборот, удовлетворенно кряхтят. Бедняжки! Став взрослыми, они никогда не смогут понять, почему им так нравится ездить в лифтах.

— Какие они хорошенькие, — улыбаюсь я, разглядывая маленькие сонные мордашки. — На кого они похожи?

— Робби Уильямс, — доносится с кровати слабый голос Берни.

Я снова с удивлением смотрю на новорожденных и, подняв крошечный рукавчик у одного из них, осторожно провожу пальцем по мягкой, гладкой ручке. Ничего подобного: волос нет, пот не льется по лицу малыша, и он не сыплет шутками с маниакальным упорством.

— Честно говоря, не вижу никакого сходства.

— Нет, конечно. Робби Уильямс прислал три апельсиновых дерева, — говорит Берни, которая, видимо, не расслышала мой вопрос за аккордами песни «Любовь удержит нас рядом». — Правда, он молодец? Я так люблю Робина. — Она искоса смотрит на Эйдена. — Может быть, назовем в его честь одного из малышей?

— Мы можем их обоих назвать Робин, — отзывается Эйден. — Робин — девочку, а с двумя «б» — мальчика.

— Или наоборот, — делает встречное предложение Берни.

Эйден вздыхает и поворачивается ко мне.

— Мы не может договориться по поводу имен, — поясняет он, как будто я еще не догадалась. — Просмотрели шесть книг, включая телефонный справочник Манхэттена, и ни одно нам не нравится. Наверное, придется остановиться на рабочих названиях: проект «Малыш номер один» и проект «Малыш номер два».

— Это лучше, чем Ганнибал и Кларисса!

— «Молчание ягнят» — замечательный! фильм. — Эйден явно раздосадован. — Один из моих любимых.

Хорошо, что он не является поклонником Джима Кэрри. Мне бы не хотелось, чтобы близнецов звали Тупой и Еще Тупее.

Даю палец одному из младенцев и, как и все в подобной ситуации, изумляюсь, когда он (или она?) крепко его стискивает. Протягиваю палец второму, и он хватает меня так же сильно. Удивительно, как эти крошки, каждая весом менее шести фунтов, могут завладеть вниманием всех присутствующих. Да и всей жизнью тоже!

— Может быть, назвать их Бен и Джерри? — предлагаю я. — Возможно, тогда они на всю жизнь будут обеспечены бесплатным мороженым от тезки-производителя?

— Если нам нужны подарки, тогда стоит остановиться на Мерседес и Бенц, — замечает Эйден.

— А мне нравится, — говорит Берни, размышляя, какие дивиденды можно было бы получить с этого. — Даже если нам не пришлют новые автомобили, по крайней мере, один из детей мог бы стать рэппером по имени Бен-Ц.

В этот момент мне начинает казаться, что проект «Малыш номер один» и проект «Малыш номер два» не такие уж безнадежные.

Но тут в палату входит врач. На его лице хирургическая маска. Он высокого роста, и голос у него громкий. Знакомый мне голос.

— Как поживают самые замечательные малыши на свете? — участливо осведомляется он, достает цифровой фотоаппарат и начинает щелкать. Потом хватает меня за талию и кружит в диком танце. — Мы сделали это! Отличная команда, что скажешь?

Керк! Это он! Словно сошел с экрана телевизора.

— Я со съемок! — Он сдирает маску и обнимает Берни. Потом возвращается к двери и втягивает в палату две огромные мягкие игрушки. Таких больших я и не видела!

— Какой прекрасный подарок! — осторожно произносит Берни, с беспокойством разглядывая подношение. Девять месяцев, во время которых она прикладывала все усилия, чтобы беременность протекала идеально, закончились, но на смену пришел новый материнский страх. Каждый плюшевый мишка в глазах Берни теперь представляет угрозу для младенцев. Безопасен ли наполнитель? Огнестойкий ли мех? Хорошо ли пришиты глаза-пуговицы, и не смогут ли дети их проглотить? Пуговицы вообще сейчас больше всего пугают Берни. Еще месяц назад она отказалась от нормальных блузок и заказала у Шанель с десяток на липучках.

Подарок Керка напоминает мне о том, что я тоже кое-что принесла подруге. Я достаю нарядную коробочку и ставлю ее рядом с Берни.

— Шоколадные трюфели!

— Ух ты, как здорово! — Берни кладет в рот конфету, на секунду замирает и расплывается в улыбке.

— Три разных вкуса, — с гордостью говорю я. — Готовила сама! Рецепт проверяла несколько недель.

— Эйден, дорогой, иди попробуй. Я никогда не ела ничего подобного, — зовет Берни.

С малышами на руках подходит Эйден. Выставив вперед ногу, чтобы придержать ребенка, он осторожно пытается взять конфету. Но у него ничего не получается. Он прилаживается, чтобы поудобнее взять детей, — опускает одного, поднимает другого, — но цель от этого не становится ближе.

— Положи Малыша номер один, — приходит на помощь Берни.

— Я уже полчаса хочу это сделать, — уныло сообщает Эйден. — Только не могу сообразить как.

Мы с Керком подходим и забираем желтые свертки из ослабевших рук Эйдена.

— Правда, они ужасно забавные? — улыбается мне Керк, покачивая малыша.

— Забавные! — Я вся сияю, баюкая своего. Поскольку дети завернуты в желтые одеяльца, а не в голубое и розовое, приходится употреблять множественное число. Берни намерена вырастить политкорректных детей, а не женофобов и поборников равноправия. Она хочет, чтобы они были свободными и не ограниченными никакими стереотипами. Это хорошая идея, и ее вполне можно пытаться осуществить, по крайней мере до тех пор, пока малыши не увидят рекламу игрушек компании «Маттел».

Эйден смеется и плюхается на кровать рядом с Берни.

— Смотри, какие у нас замечательные друзья — Керк и Сара, — говорит он, устраиваясь поудобнее рядом с женой. — Может быть, попросим их стать нашими крестными?

— Я бы с удовольствием, — говорю я, пьянея от сладкого запаха младенца, с которым не сравнится никакой «Белый лен». — Это могло бы стать некоторой компенсацией за подростка, живущего со мной в одном доме.

Керк делает шаг назад и оценивающе смотрит на меня:

— У тебя не может быть ребенка-тинейджера! Ты слишком молода.

— Не настолько, — возражаю я, в душе довольная тем, что он так считает. — Но, все же она не совсем моя. Это моя будущая падчерица.

— Ты собираешься замуж? — спрашивает он.

— Да. Если когда-нибудь соберусь заказать приглашения.

— Тогда у меня еще есть надежда! Выбор шрифта разрушил многие пары. Позвони мне, если свадьба не состоится.

Малыш у меня в руках начинает проявлять беспокойство, и я передаю его Берни. Керк делает то же самое и обнимает меня за талию.

— Ты выходишь замуж… Мое сердце разбито, — подмигивает он мне. — Не забывай, что всем необходимо в последний раз расслабиться.

Мы смеемся. Керк шутит, но как же приятно, когда с тобой флиртуют. Может быть, дело в том, что я стала старше? Раньше, когда, проходя мимо строительной площадки, я слышала восхищенные возгласы, они меня раздражали. Теперь же, когда парень в каске кричит мне вслед: «Отличная задница, леди!» — я бормочу про себя: «Спасибо».

В другом углу палаты счастливая Берни кормит младенцев грудью и доедает оставшиеся в коробке трюфели. Звонит телефон, и она локтем нажимает кнопку громкой связи. Прошло всего полдня, как моя подруга стала матерью, а уже умеет справляться с несколькими делами одновременно.

Палату заполняет голос Оливии.

— Итак, ты уже родила, — говорит соперница по ремеслу. — Хорошо, целая гора с плеч, да? И сколько ты сейчас весишь?

— Тебе следует интересоваться весом новорожденных.

— Почему? Они что, тоже толстые?

— Они замечательные! — воркует Берни. Она в таком восторге от «номера один» и «номера два», что даже Оливия не может вывести ее из себя.

— Ладно, хватит об этом, — меняет тему Оливия. — Наконец-то ты можешь кое-что для меня сделать. В пятницу вечером я даю важный прием. Мой поставщик отравился собственным гаспаччо и пропал. Баста. Конец. Нет его. Мне быстро нужно что-то придумать. Ты должна дать мне телефон того повара, который готовил для твоего девичника. В тот раз у тебя была вполне приличная еда.

Берни улыбается и жестом показывает мне: «Все отлично!» «Вполне прилично», по оценке Оливии, вполне может соответствовать трем звездам в каталоге «Мишлен».

— У моего повара куча заказов, но, думаю, я могла бы уговорить ее. Хотя она сделает это только ради меня.

Я изо всех сил отнекиваюсь, но Берни не обращает никакого внимания на мою отчаянную жестикуляцию.

— Вот ее условия. Они не обсуждаются, — говорит она, радуясь возможности заключить сделку через четырнадцать часов после родов. — Каким бы ни был гонорар того парня с гаспаччо, ей ты заплатишь в два раза больше. Также нужно оплатить полный день закупок, и еще один день уйдет на составление меню. Плюс укладка и макияж. И она не занимается уборкой.

Оливия приперта к стенке и раздумывает совсем недолго.

— Хорошо. — И все же ей нужно предъявить хотя бы одно встречное требование. — Но никакого тофу. Ни в одном блюде.

Решив, что это никак не повлияет на рыночную цену соевых бобов, Берни соглашается, и они оговаривают детали.

— Ну что, Сара, неплохо? — триумфально восклицает Берни, закончив разговор. — Разве есть агент лучше, чем я? Всегда могу оставить Оливию с носом, даже если в этот момент кормлю грудью.

Но я настолько потрясена этой ее победой, что даже не знаю, с чего начать.

— Укладка и макияж? — спрашиваю я слабым голосом.

— Именно. Нужно было потребовать, чтобы тобой занялся Фредерик Феккай, — говорит Берни. — Хочешь, я ей перезвоню?

— Да, хочу. И скажи, что я не буду всего этого делать, — возмущаюсь я. — Я не готовлю для чужих вечеринок.

— Теперь готовишь, — отмахивается Берни, словно мой протест — досадная ерунда, которая только раздражает ее. — И кроме того, я никогда не беру свои слова назад.

— Ты должна послушать Берни, — говорит Керк. — Она лучший агент во всем мире. И никогда не ошибается.

— Я не справлюсь одна до вечера пятницы, — ворчу я, прикидывая, сколько всего нужно купить, порезать и взбить, чтобы хоть что-то получилось.

— Я помогу, — вызывается Керк. — Я очень неплохой повар. Первая роль, которую я получил при помощи Берни, была в рекламе ресторанов «Редлобстер».

— Думаю, тогда нам стоит подать морепродукты. И расставить несколько табличек «Количество подходов не ограничено».

— Вот и договорились, — говорит Берни. Она откидывается на подушки и закрывает глаза, продолжая держать на руках малышей. Они уже сладко спят. — И еще кое-что, — добавляет она перед тем, как уснуть самой. — Ни в коем случае не делай свои ужасные сырные слойки!