Глава 6.
«Холодная война» на нейтральной передаче — президентство Эйзенхауэра
Когда либеральное крыло Республиканской партии выдвинуло кандидатом в президенты генерала Дуайта Эйзенхауэра, можно было заранее предсказать, что именно его и изберут, учитывая неспособность администрации Трумэна уладить конфликт в Корее миром. И даже те члены партии, которые настойчиво убеждали Трумэна все же выдвигаться, — а это были дважды проигравший на президентских выборах Томас Дьюи и недавно проигравший свои сенатские выборы Гёнри Кэбот Лодж, — не могли одобрить и даже в точности оценить степень политических умений их кандидата. А взлет Эйзенхауэра от подполковника при штабе генерала Дугласа Мак-Артура на Филиппинах до командующего вторжением в Нормандию, которое стало самой крупной десантной операцией за всю историю войн, не мог быть результатом простой случайности.
Достигнув мира с правым крылом партии, за счет привлечения себе в «напарники» Ричарда Никсона, генерал стал планировать свою избирательную стратегию. Игнорируя советы старейшин партии, он решил показать свою независимость от политических пристрастий и обязательств и потому начал свою избирательную кампанию с поездки в традиционно «демократические» южные штаты, с выступлениями в маленьких городишках. Где бы ни останавливался агитационный поезд, везде Эйзенхауэра приветствовали огромные толпы, в которых было немало солдат и офицеров, воевавших под его началом в Северной Африке и Европе. Для этих ветеранов он оставался своим в доску, и прозвище у него было Айк, именно Айк вел их от победы к победе. Это был тот самый душевный настрой, на который он рассчитывал. Он был больше чем кандидат в президенты от республиканцев; он добивался президентства, чтобы объединить американский народ. Он был выше той партизанщины, которая порой сопровождает политические кампании. Всякую грязную работу он оставлял на своего «вице», на Никсона. Этот оригинальный подход Эйзенхауэра оправдался. Впервые со времен Восстановления республиканский кандидат получал большинство в пяти южных штатах. На волне его популярности республиканцы сумели завоевать перевес в обеих палатах конгресса, пусть даже очень незначительный.
Прежний опыт Эйзенхауэра как управленца ограничивался годами его службы в армии в качестве начальника сил вторжения в Нормандию и главы НАТО. В первом случае его роль состояла в делегировании полномочий и наблюдении за тем, как выполняются его указания. В последнем случае хотя ему и удалось установить контроль за чисто военными действиями, но у него не могло быть контроля за политиками из 14 стран, составляющих альянс. Следовательно, и страной он собирался руководить, как военным штабом сборных сил альянса. Как у президента у него была другая роль, где у него не хватало опыта, на который можно опереться. Он был номинальным лидером Республиканской партии, и в этом качестве ему нужно было собрать «под одной крышей» разные фракции партии и привести их к одному знаменателю. Поскольку члены Республиканской партии строго разделялись между консервативным изоляционистским крылом и либералами, он обнаружил, что и в его деятельности как главы партии имеются ограничения. Вдобавок из-за крайне незначительного перевеса в сенате и нижней палате конгресса ему нужно было принимать во внимание возможность лидерства миноритарной партии — демократов. Не привыкший иметь дело с политиканами, которые больше заботились о своих интересах, чем о благе нации, он обратил свое внимание на внешнюю политику.
Первоначально Эйзенхауэр предложил пост главы Госдепартамента Томасу Дьюи, который был последователен в выставлении и поддержке кандидатуры Эйзенхауэра на выборах. Дьюи колебался в сомнениях и предложил политического аналитика и наконец порекомендовал своего собственного политического консультанта, Джона Фостера Даллеса, который обладал нужным набором личных качеств и опыта, необходимым для занятия столь высокого места. Близкая дружба, которая развилась между Даллесом и Эйзенхауэром, позволила президенту направить свою энергию на то, что он считал важнейшим для будущего страны, — борьбу с коммунизмом, расползающимся на весь мир, и одновременно ускорение гонки вооружений и, возможно, достижение некоего modus vivendi, способа сосуществования с Советским Союзом.
Учитывая совершенно разный жизненный путь, пройденный двумя этими людьми, они мало подходили друг другу. Айк выглядел жизнелюбом, со своей вечной улыбкой, которая так привлекала людей. Даллес был человеком сложным, замкнутым, с вечно суровым, непроницаемым лицом. Эйзенхауэр был посредственным учеником в военной академии Уэст-Пойнт; Даллес числился первым студентом на курсе в университете Принстона и выполнил свои исследования на факультете юриспруденции за два года вместо отпущенных трех. Айк был парнем из бедной семьи, который добился успеха в жизни через свою военную карьеру; Даллес родился и вырос в роскошном поместье. Он прекрасно говорил по-французски, немного владел также немецким и испанским языками. В 1950 году президент Трумэн призвал его для переговоров о заключении успешного мирного договора с Японией. Как и Эйзенхауэр, Даллес был убежденным интернационалистом, но еще более он был непреклонен в противодействии распространению коммунизма в мире. Как следствие, он все страны мира видел в черно-белых тонах. Он сразу отвергал те страны, которые настаивали, что хотят оставаться нейтральными в «холодной войне». Для Даллеса можно было быть только «за» или «против» в борьбе с Советским Союзом. Однако ему не удалось убедить президента использовать военные силы для достижения его целей.
Для Эйзенхауэра первым пунктом плана действий было выполнение предвыборных обещаний поехать в Корею. После консультаций с полевыми генералами, которых он всех знал лично, он пришел к выводу, что переговорам о перемирии по 38-й параллели мешает главным образом наличие двух руководителей в стране — в Северной и Южной Корее. Оба они желали продолжать войну до тех пор, пока страна не окажется под властью одного из них. Но в марте 1953 года, со смертью Сталина, ситуация драматическим образом изменилась. Члены Политбюро вступили во внутренние схватки между собой, решая, кто станет наследником Сталина. Решение вторгнуться в Южную Корею было принято в свое время Сталиным. А теперь не было особых резонов поддерживать эту войну. Ким Ил Сунг, лидер Северной Кореи, получил из Кремля инструкцию вступить в переговоры для окончания вражды и достижения перемирия. Мао Цзэдун, лидер коммунистического Китая, получил такое же уведомление. И поздней весной того же года оказалось, что переговоры состоялись и достигли успеха. Обе Кореи возвращались к предвоенному статусу, разделению по 38-й параллели, как и было указано в первоначальном мандате ООН. Между Кореями устанавливается демилитаризованная зона, и будет произведен крайне важный для обеих сторон обмен военнопленными. Именно тогда Сингман Ри, президент Южной Кореи, все еще жаждущий продолжения войны до полного объединения двух Корей, принял самовольное решение освободить 25 тысяч северокорейских и китайских узников его тюрем, которые не выказывали, однако, ни малейшего желания вернуться на родину. Американское командование было в ярости. Да, бои прекратились, но не могло быть речи об освобождении военнопленных на Севере, пока не вернут военнопленных с Юга. Но все-таки к июлю обмен пленными наконец состоялся, и окончательные документы были подписаны.
Эйзенхауэр обращал особое внимание на внешнюю политику, во всяком случае в первые два года его правления, и возникло много возможностей для приложения его сил на этом поле. С разрешением конфликта в Корее оставался лишь один предмет, требующий особого внимания президента, — это Иран. Провал попыток хваленой британской разведки МИ-6 опрокинуть режим Мохаммеда Мосаддыка путем покушения на него привел к закрытию посольства Британии из Ирана. За этой топорной работой разведки последовала еще одна акция, организованная на сей раз шахом, однако она также провалилась. С приходом к власти Черчилля и Консервативной партии Британия снова стала искать друзей за океаном и обратилась за помощью к Вашингтону. В переговорах с Даллесом Иден делал упор на тот факт, что Народный фронт Мосаддыка имеет поддержку от Туде, Иранской коммунистической партии. Даллес охотно воспринял тезис Идена о том, что за национализмом Мосаддыка стоят коммунисты. А тот факт, что Мосаддык заставил Советский Союз освободить североиранские нефтяные поля в 1946 году, вообще не принимался во внимание. Но госсекретарь (Даллес) был убежден, что Мосаддыку верить нельзя, поскольку он отстаивал право Ирана оставаться нейтральным в «холодной войне». Даллес посоветовал президенту выдать соответствующие полномочия ЦРУ, чтобы оно могло свергнуть режим Мосаддыка.
Был еще один важный фактор. С того времени, как правительство Мосаддыка национализировало Англо-иранскую нефтяную компанию и отказалось выплачивать компенсацию по решениям, принятым Международным судом в Гааге, было введено эмбарго на поставки нефти из Ирана. В результате самая крупная нефтеочистительная система в мире, которая некогда обеспечивала до 43 процентов потребления топлива в Европе, ныне находилась в простое. В 1951 году экономика стран Западной Европы все еще находилась в процессе восстановления после времен военной разрухи. К 1953 году экономика Западной Европы встала на ноги, и возник значительный спрос на очищенные продукты нефтеперегонки. Даллес, в прошлом старший партнер по бизнесу Салливана и Кромеля, знал многих высших менеджеров этих ведущих нефтяных компаний США. Это определенно добавляло энтузиазма в его стремление лишить Мосаддыка власти. Хотя его брат, Аллен Даллес, был директором ЦРУ, никаких акций нельзя было предпринимать без того, чтобы президент дал свою санкцию. Любая попытка ЦРУ свергнуть правительство суверенной страны требовала подписи президента. Когда конгресс учредил ЦРУ в 1947 году, это было единственным условием, способным обеспечить подконтрольность деятельности ЦРУ.
В то время как ЦРУ разрабатывало свои планы по устранению Мосаддыка, экономическая ситуация в Иране продолжала ухудшаться. Двухлетние потери от сократившегося нефтяного экспорта создали тяжкое давление на госбюджет. Иранские клерикалы, муллы, зависящие от государственных субсидий, заволновались. Вместе с другими фракциями Народного фронта они стали выступать за переговоры с Англо-иранской компанией по поводу ее последнего предложения — делить доходы от нефти пополам. Они не понимали, что условия вовсе не так просты. Англо-иранская компания настаивала на возмещении своих потерь от двух лет запрещения продажи нефти, а также доходов от простаивавшей нефтеперерабатывающей промышленности. В этот момент, когда планы ЦРУ не были доработаны до конца и еще не представлены президенту для одобрения, генерал Фазлолла Захеди пришел в американское посольство в Тегеране и запросил о встрече с послом. Захеди сообщил послу, что военные под его руководством уже готовы совершить переворот и свергнуть Мосаддыка, при условии, что правительство США поддержит генерала. Когда посол передал эту информацию в Госдепартамент, там увидели в Захеди недостающее звено успешного переворота. ЦРУ решило поставить на Захеди взамен Мосаддыка. К июлю 1953 года план был разработан и одобрен Эйзенхауэром и Черчиллем.
План состоял из четырех стадий. Во-первых, на 1 миллион долларов должна была проводиться массивная пропаганда с двойной целью: подорвать популярность Мосаддыка и стращать угрозой коммунистического переворота в правительстве. Во-вторых, шах должен был отправить в отставку Мосаддыка с поста премьер-министра. Следующим шагом были организованные и проплаченные уличные беспорядки. Наконец, шах назначает Захеди премьер-министром. На бумаге этот план выглядел безупречным, так сказать, «фул пруф» («дуракозащищенный»). Однако ЦРУ недооценило Мосаддыка. Как министр обороны, он сместил офицеров, которые были верны шаху, и заменил их своими людьми. В результате всплыли обстоятельства заговора. Поскольку по конституции премьер-министр не мог занять свою должность без полного одобрения меджлиса (парламента), Мосаддык организовал референдум, где голосующие должны были выбирать между роспуском меджлиса и отставкой кабинета министров. Результаты голосования показали преобладающую поддержку кабинета Мосаддыка. Как только результаты референдума вступили в законную силу, Мосаддык распустил меджлис.
Поскольку первые три ступени «дуракозащищенного» плана ЦРУ уже были отстреляны, оставалось только попробовать четвертую — чтобы шах назначил Захеди премьер-министром. Шах сделал это. Но хитроумный замысел Мосаддыка сработал.
Без одобрения уже распущенного меджлиса премьер-министр не мог быть утвержден в своей должности. Несмотря на повторяющиеся срывы плана, один полковник Национальной гвардии попытался предъявить Мосаддыку декрет от шаха, который освобождал его от поста. Но так как планы заговорщиков в армейских кругах уже стали известны, полковник был арестован, а большинство офицеров остались верны Мосаддыку. На следующий день улицы Тегерана наводнила беснующаяся толпа. Опасаясь за жизнь свою и своей семьи, шах спешно вылетел в Багдад, а затем оттуда — в Рим. Офицеры, вовлеченные в заговор, были арестованы, но не Захеди, который успел бежать из столицы. И именно в этот момент, когда власть в стране была прочна как никогда, Мосаддык совершает крупный промах. Вместо того чтобы послать верные ему части для поисков и ареста Захеди, он приказал им вернуться в казармы. Только Захеди мог спасти любительский план, состряпанный в ЦРУ. Он выждал четыре дня, пока не убедился, что верные Мосаддыку части вернулись в казармы и находятся вне непосредственной досягаемости до столицы. Тогда, вместе с несколькими верными офицерами и армейскими частями, все еще лояльными ему, он окружил дом Мосаддыка и попытался арестовать его. Через тайный ход в своем жилище Мосаддык сумел ускользнуть. Когда население Тегерана узнало, что дом Мосаддыка в осаде, оно высыпало на улицы в стремлении спасти своего лидера. Захеди отдал приказ стрелять по толпе шквально. За короткий промежуток времени погибло 300 гражданских лиц и сотни были ранены. Видя, что без наличия верных ему подразделений будет продолжаться бесконтрольное уничтожение мирных жителей, Мосаддык решил сдаться на милость Захеди.
Захеди, опасаясь того, что гражданский суд оправдает и освободит Мосаддыка, решил предать его военному трибуналу. Хотя премьер-министр выступал собственным адвокатом, приговор военного суда был вполне предсказуем. Мосаддык был признан виновным и приговорен к трем годам заключения в одиночной камере. По окончании этого срока он был помещен под домашний арест в своем деревенском поместье.
С 5 миллионами долларов кредитов, полученных от правительства США, Захеди смог сформировать переходное правительство. Поскольку улицы Тегерана жестко патрулировались, шах вернулся из своего краткого изгнания. Поскольку сенаторы при правлении Мосаддыка предпочли уйти в отставку, нежели чем сократить срок своих полномочий с шести до двух лет, шах не видел причин восстанавливать этот институт власти. То же самое относилось и к меджлису, который Мосаддык распустил после референдума. С этого момента шах правил без прежних ограничений, которые предусматривала конституция. В конечном счете он установил абсолютную монархию, безопасность которой обеспечивала секретная полиция. Он также осознавал свои обязательства перед Соединенными Штатами, которые помогли ему сохранить трон. Он ответил на это тем, что прекратил монополию Англо-иранской нефтяной компании и передал половину квот иранской нефти американским компаниям. Иран стал единственной мусульманской страной на Ближнем Востоке, установившей нормальные коммерческие отношения с Израилем. Он поддерживал политику США в бурлящие 1970-е годы и использовал огромные прибыли от продажи нефти в рамках организации ОПЕК для закупки вооружений в США. Его секретная полиция, САВАК, внедряла своих агентов в Иранскую коммунистическую партию, частично устранила ее лидеров, а других вынудила уйти в подполье. Его усилия по «вестернизации» страны нашли свое отражение и в отторжении от власти мулл. Выступления студенчества в пользу восстановления конституции и возвращения меджлиса были шахом запрещены. Крах его режима в 1979 году будет обсуждаться ниже, в других главах.
В 1953 году, однако, колониализм в той или иной форме процветал; или так только казалось европейским колонизаторам? Для Британии, Франции, Голландии, Бельгии их колониальные владения остались последним призраком былого политического и экономического могущества. Будучи лишены всех этих владений, европейские страны вынуждены были бы полагаться лишь на свои ограниченные ресурсы для подъема экономики. До начала «холодной войны» Соединенные Штаты выступали против колониализма, поскольку он закрывал рынки для американского бизнеса. Однако с приходом «холодной войны» и угрозы коммунистической инфильтрации, а также с появлением новых стран на карте мира администрация Эйзенхауэра и Даллес подвергли пересмотру политику США. Страны, только что освободившиеся от европейского колониального господства, легко могли склониться в сторону коммунистического лагеря. А успех государственного социализма и успех Советского Союза был для них весьма привлекателен. Ныне, после окончания войны и распада прежнего альянса, Коминформ заменил собой предвоенный Коминтерн. Название поменялось, но суть осталась прежней — свергать существующие правительства и утверждать режимы, которые станут действовать по указке Москвы. Американское вмешательство в Иране было продиктовано стремлением не допустить такого ужаса.
В начале 1954 года угроза захвата власти коммунистами распространилась от Юго-восточной Азии до Египта и Центральной Америки. В феврале того же года французское правительство обратилось к Эйзенхауэру с запросом об американском военном вмешательстве во Вьетнаме, чтобы предотвратить захват этой страны (бывшей тогда французской колонией. — Прим. пер.) коммунистическим режимом. Франция не первый раз обращалась за помощью для борьбы с коммунистическими повстанцами. Во время войны в Корее, где французские подразделения участвовали наряду с другими частями группы войск ООН под общим командованием армии США, американские транспортные самолеты совершали челночные рейсы для подвоза припасов французским силам во Вьетнаме. Сейчас запрос Франции включал и непосредственную интервенцию Америки с боевыми частями. Французская армия оказалась запертой в ущелье Дьен-бьен-фу, и ей оставалось либо погибнуть, либо сдаться в ужасный плен. Даллес считал, что в интересах Америки не допустить превращения Вьетнама в коммунистическую страну.
И тогда впервые возник термин «теория домино». Даллес хотел, чтобы объединенные американо-английские войска пришли на помощь запертой в ловушке французской армии генерала Анри Наварра. Но британцы отказались принимать участие в операции. Британцы объясняли различие между их собственной успешной кампанией против коммунистических повстанцев в Малайе и ситуацией во Вьетнаме — а именно, что у Малайи отсутствовала общая граница с Китаем. Без доступа к источнику пополнения боеприпасов коммунистические повстанцы в Малайе были в конце концов побеждены в ходе войны на истощение.
Такой же была ситуация и во Вьетнаме, но лишь до той поры, пока китайские коммунисты не вышвырнули из страны националистов с Юга.
Годом раньше Эйзенхауэр послал во Вьетнам американских военных советников, чтобы оценить возможности французских войск в этой стране. Советники отозвались весьма негативно. Как позже сами американцы поймут к полному своему ужасу, использование авиации для уничтожения противника было бессмысленным в условиях войны в джунглях. Так и французский генерал Наварр завел свою армию в ловушку у Дьен-бьен-фу. Хотя французская авиация господствовала в небе, современные артиллерийские орудия генерала Во Нгуен Гиапа, спрятанные в джунглях и постоянно передвигающиеся с одной точки на другую, могли беспрерывно сыпать бесчисленными снарядами. В мае 1954 года, не видя близкой помощи от США и с увеличивающимися день ото дня французскими потерями, генерал Наварр был вынужден пойти на безоговорочную капитуляцию генералу Гиапу. Известие о сдаче Наварра потрясли французское общество, как мощная приливная волна. Ровно четырнадцать лет назад, практически в тот же день, французская армия безоговорочно капитулировала перед натиском германской армии. Но тогда Франции противостояла самая мощная армия в мире. А теперь французы потерпели поражение от сборища полуголых и полуграмотных крестьян!
Вскоре после того в Женеве состоялась мирная конференция. Хотя условия мира обговаривались между двумя сторонами — Вьетминем, коммунистическим правительством Северного Вьетнама и Республикой Францией, — присутствовали также наблюдатели от заинтересованных сторон: США, Великобритании, СССР и Китая. По условиям договора Франция должна была эвакуировать весь свой военный и гражданский персонал из Вьетнама, Лаоса и Камбоджи. Вьетнам должен был быть разделен на две части, причем Вьетминь, признаваемый как официальное правительство страны, управлял на территориях севернее 17-й параллели и до границы с Китаем. Временно территории южнее 17-й параллели возвращались под власть прежнего императора Вьетнама, Бао Дай. В следующие два года в южной части Вьетнама должен был пройти референдум, который позволил бы населению сделать свой выбор: присоединиться к Северному Вьетнаму и образовать единую страну или оставаться независимым государством. Свободное передвижение населения через 17-ю параллель с севера на юг и с юга на север обеспечивалось в течение следующих шести месяцев. Из всех участников, представленных на конференции, только США отказались поставить свою подпись под мирным договором. Даллес, представлявший Соединенные Штаты, был в такой ярости, что, когда другой делегат предложил познакомить его с Чжоу Эньлаем, представлявшим Китай, он демонстративно повернулся к тому спиной. Что же до Франции, то потеря Вьетнама стала лишь началом конца ее колониальной империи.
Даллесу сопутствовал больший успех, когда дело дошло до Гватемалы.
Доктрина Монро, предназначенная в свое время пресечь попытки Британии и Франции воспользоваться слабостью правительств в новых государствах Центральной и Южной Америки с постоянными сменами правящих клик, и развязывала руки США для действий в Западном полушарии.
Хотя Америка изображала из себя «старшего брата» для маленьких и менее развитых стран, сами латиноамериканцы видели в Соединенных Штатах только империалистов янки. Особенно это отношение было ярко выражено в странах Центральной Америки, где бостонская торговая компания United Fruit Company (далее — «Юнайтед фрут компани») доминировала в национальных экономиках за счет выкупа огромных территорий, тем самым становясь главным работодателем во многих из этих стран, что и дало им насмешливое наименование «банановых республик». К концу XIX века и на протяжении всего XX века влиятельность этой компании становилась все более ощутимой. Правительства сменяли друг друга — то республиканские, то диктаторские, — но до тех пор, пока интересы американского бизнеса не были затронуты этими переменами, Вашингтон не выказывал особого любопытства в отношении внутреннего устройства этих стран. В 1931 году Хорхе Убичо был избран президентом Гватемалы, с обычным обещанием реформировать правительство. На старте правления он выполнил свои обещания. Он развил строительство дорог и усилил дисциплину по сбору налогов, вследствие чего госбюджет год от года оставался бездефицитным. Однако в то же время не строились школы; высшее образование практически исчезло; зарплата преподавателей приближалась к прожиточному минимуму. Его соображения сводились к тому, что излишнее образование плодит бунтовщиков и грозит нарушить статус-кво. Ничего не было также сделано для обширной популяции индейцев. Он был уверен, что за счет своей секретной полиции он сохраняет полный контроль за страной, однако в 1944 году рабочий класс, возмущенный растущей инфляцией, призвал к всеобщей забастовке. Все в стране встало. Опасаясь за свою жизнь, Убичо подписал свое отречение от должности и смылся из страны вместе с накопленными за долгие годы богатствами.
Вакуум власти быстро был заполнен генералом Федерико Понсе Вайдесом и его сподвижниками в армии. Его правление было недолгим. Продолжающаяся инфляция в экономике Гватемалы привела к возникновению трудовых профсоюзов. Всеобщая забастовка, дирижируемая профсоюзами, стала началом образования различных политических партий, в том числе Коммунистической, каждая из которых имела свою собственную программу. В результате 30 октября 1944 года промежуточное правительство Вайдеса было свергнуто военной хунтой из молодых офицеров. При участии недавно образованных партий был создан проект новой конституции, которая предусматривала выборный представительный орган и прямые выборы президента народом. В результате избирательной кампании президентом был избран Хосе Хуан Алеваро с его программой перестройки гватемальского общества. Теперь приоритетом стало образование. Была реформирована система социального обеспечения, сделаны первые шаги в направлении земельной реформы. Но больше всего благ получил рабочий класс, который выступал главным сторонником Алеваро на выборах. Был введен в действие новый закон о труде, а к иностранным компаниям предъявили очень жесткие требования по повышению зарплат и премий. Стремление Алеваро улучшить жизнь рабочих позволило и Коммунистической партии появиться теперь в открытую. Именно эта партия стояла в главе организации всеобщей забастовки, которая позволила свергнуть режим Убичо и создать реформистские партии. Высокодисциплинированная, эта партия вскоре обрела контроль над простыми рабочими. Алеваро, который был антикоммунистом, отказал им в участии в правительстве.
В 1951 году, по окончании своего единственного шестилетнего срока правления, Алеваро ушел, и состоялись новые выборы. Кандидатом от народной партии, где основную роль играли рабочие, стал Яакобо Арбенс Гусман, сын швейцарского аптекаря, который иммигрировал в Гватемалу. Гусман учился в Национальной военной академии и был среди тех младотурок, которые свергли временное правительство Вайдеса. Гусмана в правительстве Алеваро назначили военным министром. Его оппонентом, представлявшим более консервативные круги гватемальского общества, был генерал Мигель Фуэнтес. При поддержке коммунистического рабочего движения Гусман был избран с огромным перевесом. Основное внимание правительство Гусмана сосредоточило не на вопросах труда или образовательной системе, а на судьбе лишенных земель, обездоленных индейцев, которые веками подвергались притеснениям. Как и в других республиках Центральной Америки, в Гватемале основная часть земли принадлежала узкому кружку богатых гватемальцев, иностранным спекулянтам или вездесущей компании «Юнайтед фрут». Большая доля пригодных для земледелия территорий, принадлежащих этим трем группам владельцев, оставалась без всякого использования. Когда в свое время эта земля была скуплена, она обошлась инвесторам по совершенно ничтожной цене. Гусман полагал, что путем экспроприации части этих неиспользуемых земель он сможет решить проблемы индейцев, передав им эту землю для обработки. Для проведения такого радикального шага необходимо было провести закон через Национальную ассамблею. Гусман вывел корабль своей администрации в опасные воды. Его земельной реформе сопротивлялся бы не только местный гватемальский истеблишмент, но и всемогущая «Юнайтед фрут компани».
Для проведения закона через Национальную ассамблею требовалась поддержка всего левого крыла представителей от рабочих движений. Поскольку они не особенно интересовались бедами индейцев, нужно было применить правило quid pro quo (древнеримское выражение «кому — сколько», означающее необходимую степень уступок или размер взятки. — Прим. пер.) для получения необходимой поддержки. Гусман удовлетворил их требования по поводу различных постов в министерствах. Со стороны это выглядело так, будто он пытается создать первое коммунистическое правительство в Новом Свете. Лоббисты от «Юнайтед фрут компани» быстро привлекли внимание Госдепартамента и госсекретаря США к вопросу об экспроприации земель, принадлежащих американцам. Снова было принято решение использовать ЦРУ для ликвидации режима Гусмана. Прошли те времена, когда можно было попросту послать морских пехотинцев, игнорируя мнения остальных латиноамериканских стран. Даллес использовал Интер-Американскую конференцию в Каракасе в марте 1954 года, чтобы предъявить позицию США. Учитывая то обстоятельство, что многие страны появились на конференции в надежде получить американскую помощь, было несложно провести и принять резолюцию, осуждающую правительство Гватемалы как коммунистический режим. Было только два воздержавшихся участника — Аргентина и Мексика. Имея такой документ, Эйзенхауэр мог отдать приказ ЦРУ совершить переворот и свергнуть правительство Гусмана.
Гусман не собирался сдаваться. Он ссылался на Хартию ООН, которая призывала к невмешательству в дела суверенных стран. Когда его петиция попала на стол Совета Безопасности ООН, Даллес был ошеломлен тем, что союзники Америки — Британия и Франция — поддержали позицию Гусмана. Хотя США все еще собирались применить свое право вето, но сама мысль о том, что Франция и Британия могут занять позицию, отличную от американской, была невыносимой. Посол США при ООН, Генри Кэбот Лодок, получил инструкции попытаться изменить мнение европейских партнеров на противоположное. В конечном счете партнерам были сделаны точные и ясные намеки, и они сменили свое мнение, приняв линию старшего партнера.
Одновременно планы ЦРУ по устранению режима Гусмана уже ждали подписи президента Эйзенхауэра. Как и в Иране, операция должна была начаться с пропагандистской кампании, а затем уличных беспорядков, направленных против коммунистического режима Гусмана. Для замены Гусмана ЦРУ подыскало полковника гватемальской армии, Карлоса Кастильо Армаса. Получив финансирование от ЦРУ, Армас запланировал вторжение в Гватемалу со стороны соседнего Гондураса. Одновременно агенты, нанятые ЦРУ, передавали щедрые преподношения офицерам гватемальской армии. Гусман рассчитывал на верность этих офицеров, которые были обязаны ему своими погонами и должностями в бытность его военным министром. До самого конца он был уверен, что армия легко справится с Армасом. Но когда наемники Армаса вошли на территорию Гватемалы, ключевые офицеры, на которых полагался Гусман, сообщили ему, что теперь самое время оставить свой пост и уезжать из страны. Тут наконец Гусман осознал всю силу этого чудовища янки с севера. В очередной раз ЦРУ таскало каштаны из огня чужими руками за минимальную цену и без видимого вмешательства Америки в дела суверенного государства. Эйзенхауэр проникался верой в непобедимость ЦРУ и безошибочность его действий.
Третья операция Даллеса по сдерживанию распространения коммунизма в странах третьего мира пришлась на Египет и имела обратный результат. В результате его действий Советскому Союзу удалось проникнуть в мусульманскую страну на стратегически важном Ближнем Востоке. Современная история Египта началась с восхождением к власти полковника Гамаля Абделя Насера.
По окончании арабо-израильских войн 1948–1949 годов, завершившихся тяжкими поражениями многочисленной египетской армии от значительно меньшей по численности армии Израиля, группа офицеров образовала Ассоциацию свободных офицеров. Их первоначальной целью было разобраться в причинах неудач на полях сражений. Большинство предъявляли претензии по поводу низкого качества и неработоспособности вооружений, поставляемых министерством обороны. От этих дискуссий постепенно перешли к обсуждению египетского правительства, коррупции, которая поразила все части общества, начиная от правителя, короля Фарука, и Вафда, египетского парламента. Как часто бывает в случаях подготовки заговоров, один из офицеров оказался предателем и сообщил королю Фаруку, не называя, впрочем, имен. Он сместил министра обороны и назначил на его место своего сводного брата. Тот получил приказ выявить замешанных в заговоре офицеров и сокрушить смуту прежде, чем она разрастется. Насер, точно поняв смысл этой перестановки в правительстве, убедил своих товарищей по заговору, что настало время действовать, сейчас или никогда. И вот 23 июля 1952 года заговорщики вошли в апартаменты Фарука и объявили о его задержании и о том, что его место займет его сын-инфант, при их регентстве. Фарук со своим окружением был отправлен в изгнание.
Насер был достаточно проницателен и понимал, что ранг полковника обладает недостаточным престижем для главы правительства. Он заручился поддержкой генерала Мохаммеда Нагиба и поднял его до уровня лидера Революционного совета. Египетскому истеблишменту не потребовалось много времени, чтобы сообразить, что Насер готовит свержение законного правительства Египта. Первым шагом стало продвижение Нагиба на пост премьер-министра. Тут же последовал декрет о реформе земельного права. Большие землевладения должны были быть раздроблены, а хозяевам выплачена компенсация за утраченную собственность. Владения королевской фамилии были конфискованы в пользу государства. Все конфискованные земли предлагалось распределить между безземельным сельским населением по стандартной мерке в 100 акров (это около 40 соток. — Прим. пер.). Через три месяца конституция 1922 года была отменена. Еще спустя месяц все политические партии были распущены, а их имущество конфисковано в пользу нового правительства. Взамен их появилась единственная партия, «Поход за свободу», с Насером во главе.
Теперь стало ясно, что Насер и его приближенные офицеры вознамерились изменить сами основы египетского общества. Но у революции была цель и помасштабнее. Прежде всего в повестке дня стояло освобождение Египта от британского присутствия и овладение контролем за Суэцким каналом. Вдобавок предполагалось, что Судан будет возвращен Египту. К февралю 1953 года Насер добился соглашения с британскими представителями в Египте, и те после консультаций получили одобрение из Лондона. Судан получал право создать свое традиционалистское правительство, а через три года страна могла решить, оставаться ли ей полностью независимой или снова стать (федеративной) частью Египта. Британия согласилась также вывести свои войска из зоны Суэцкого канала к 1955 году.
К июню 1953 года, меньше чем через год после смещения короля Фарука, Революционный совет объявил о создании новой республики. Нагиб получал двойные функции президента и премьер-министра. Насер становился его заместителем, а также министром внутренних дел. После роспуска политических партий, лидеры которых страшились теперь суда за коррупцию, единственной организацией с большим числом последователей было «Братство мусульман». «Братство» было основано в Египте в 1923 году учителем начальной школы, который заклинал вернуться к фундаментальным догматам мусульманской веры. На ранних стадиях становления «Братство» было аполитичным, но когда его влияние распространилось на Палестину, все изменилось. Из-за его непримиримой оппозиции созданию сионистского государства количество членов резко возросло не только в Палестине, но и в Египте. Основным тезисом этого движения стало превращение религии в доминирующую силу общества.
Поскольку другие политические партии полностью себя дискредитировали, а их лидеры попали в тюрьму, «Братство» расценило это как подходящий момент для захвата власти и учреждения религиозного (теократического) государства. Более того, некоторые руководители Революционного совета разделяли эту философию. Насер считал эту организацию контрреволюционной и, как министр внутренних дел, запретил ее. Те члены Совета, которые поддерживали «Братство» и были близки к Нагибу, расценили такой шаг Насера как подготовку к личной диктаторской власти. К апрелю 1954 года Насер сплотил вокруг себя тех офицеров, которые предпочитали видеть в будущем гражданское светское общество, и был готов бросить вызов сторонникам «Братства». В поисках противовеса Насеру «Братство» стало заискивать перед Нагибом. Был достигнут временный компромисс: Нагиб оставался президентом, а Насер поднимался до позиции премьер-министра. В октябре это перемирие было нарушено, когда один из членов «Братства» совершил неудачное покушение на Насера. Этот инцидент дал Насеру и его сторонникам козырь, которого они ожидали. В ноябре Нагиб был помещен под домашний арест; лидеры «Братства» убиты; около 18 тысяч известных членов «Братства» арестованы и брошены в тюрьмы. Теперь у Насера была власть над Египтом. Менее чем за два года простой полковник стал лидером крупнейшей арабской страны. Как и в случае с Мосаддыком в 1951 году, журнал Time назвал теперь Насера Человеком года. У издателя были все резоны для такого выбора. За кратчайший период времени он очистил египетское общество от многослойной коррупции, которая нарастала с самого момента принятия конституции 1922 года. Он улучшил положение крестьян, передав им огромные территории бывших поместий богатых семей. Но он совершил также и ошибки. Его первоначальный антисионизм перерос в антисемитизм. Он вынудил покинуть страну значительное количество евреев, которые контролировали большие сегменты рынка и играли немалую роль в промышленном развитии Египта. Их прочные связи с другими еврейскими сообществами по всему миру ничем невозможно было заменить. Но самой главной оплошностью Насера было принятие нежданно-негаданно свалившейся помощи и поддержки от Соединенных Штатов. Теперь, когда он консолидировал власть в своих руках, его главной задачей было раздобыть финансы для строительства высотной Асуанской плотины. Хотя небольшая дамба была уже построена британцами в 1902 году, она способна была контролировать только самые низовья Нила для предупреждения ежегодных наводнений в период разлива реки. Но гораздо большую важность для египетской экономики представлял контроль над верховьями Нила, где ежегодные разливы подкашивали сельское хозяйство страны. Планы строительства такой плотины были подготовлены уже много лет назад, однако Фарук и Националистическая партия не сделали ровно ничего для воплощения этого проекта в жизнь.
Насер обратился к Соединенным Штатам за кредитом для запуска строительства плотины. Как глава Госдепартамента, Даллес лично одобрил выдачу кредита. Он расценивал такой кредит как первый шаг в налаживании отношений с арабским миром, что помогло бы уравновесить быстрое признание Америкой Государства Израиль. На первую стадию строительства было выделено 274 миллиона долларов. После окончания работ высотная плотина в Асуане создавала резервуар в 133 миллиона куб. футов воды (примерно 4 миллиона куб. тонн), в сравнении со всего 4 миллионами куб. футов у старой плотины в нижнем течении. Плотина не только производила бы колоссальное количество электроэнергии, но и решила бы мучительную проблему египтян еще с незапамятных времен — ежегодный разлив Нила. Когда новости о получении кредита на плотину стали известны, популярность Насера в широких слоях населения была обеспечена. За короткое время правления он сумел обратить внимание на самые насущные нужды народы. Он укрепил свою репутацию в арабском мире, вынудив Британию вывести войска из зоны Суэцкого канала и отказавшись от притязаний на Судан. Насер стал важной политической фигурой на мировой сцене. Он приобрел уважение и у тех стран Юго-восточной Азии, которые недавно получили независимость от Британии и Нидерландов. В 1955 году в Бандунге (Индонезия) прошла конференция по антиколониализму, нацеленная главным образом на владения Франции в Северной Африке. Спонсорами конференции стали пять стран, недавно добившиеся независимости от Британии и Нидерландов: Индия, Пакистан, Бирма, Цейлон и Индонезия. Приглашения были разосланы в 24 других страны, включая Насера в Египте и Тито в Югославии, который больше не ходил нога в ногу с внешней политикой Москвы. Важным пунктом был вопрос о трениях между Соединенными Штатами и Китайской Народной Республикой по поводу принадлежности маленьких островов Хемой и Мацу. Были также немалые опасения насчет того, какую роль захочет играть Китай в своем регионе. Особо важным докладчиком на конференции стал Чжоу Эньлай, второй человек в руководстве Китая после Мао Цзэдуна.
В заключение был принят документ, где осуждался колониализм во всем мире, однако там не упоминались Советский Союз и Восточная Европа. Насер был одним из поставивших подпись под документом. Вдобавок в документе отмечалось, что социализм представляет собой наиболее жизнеспособную экономическую систему и что большинство стран — участниц конференции принимают эту концепцию для своих экономик.
Когда Даллес узнал о повестке конференции в Бандунге и ее результатах, он осознал, что Соединенные Штаты субсидируют режим, враждебный интересам Америки. Госдепартамент уведомил Насера, что Соединенные Штаты отзывают свое обещание кредита. Насер не мог понять, что все страны мира, хотят они того или нет, становятся участниками «холодной войны». Он излил свой гнев тем, что отменил остаток времени до завершения 99-летней аренды британцами Суэцкого канала. Он аргументировал эту акцию тем, что финансы на содержание британцев теперь необходимы для строительства Асуанской плотины. Чувствуя, что Египет теперь отрезан от Запада, Насер решил переориентировать страну на Советский Союз. Земельное законодательство было переделано еще раз, и теперь вводились ограничения на размер участка земли, которым может владеть один человек. Он пообещал крестьянам, что их доходы возрастут вдвое за следующие пять лет. Следуя примеру Советского Союза, он учредил первый египетский пятилетний план, направленный на дальнейшую индустриализацию страны. Для укрепления контроля за народом пресса теперь попала под контроль государства. Была образована секретная полиция, чтобы бороться с возможной оппозицией формирующемуся режиму. Согласовав свою политику с линией Советского Союза, Насер получил поток вооружений и кредитов. Позже Советский Союз предоставит и субсидии на строительство Асуанской плотины. Решение Даллеса обернулось против него. Своим нечутким и негибким отношением к мировым проблемам он сам распахнул двери в Египет и на Ближний Восток перед Советским Союзом. Недолго думая, он с кондачка изменил весь баланс сил в этом регионе мира. Советское влияние вскоре распространилось на Сирию и Ирак. Даллес не желал понять, что в постколониальном мире, где бывшие владения западноевропейских государств решили стать хозяевами своей судьбы, США не могут больше оставаться единственным арбитром. Да, «холодная война» шла «на нейтральной передаче», но Советский Союз искал альтернативы диктату США. Более того, для большей части населения мира социализм представлялся наилучшим путем к достижению экономической независимости.
Восьмилетнее президентство Эйзенхауэра обсуждалось многими историками с весьма скептических позиций. Они указывают на его безразличие к законодательству о гражданских правах как на страшный грех его администрации. Но они не сумели должным образом учесть, что именно он мог совершить и что намеревался совершить. Президента можно судить по его поступкам, пока он в Белом доме; серьезные обвинения выдвигались против него уже после, из-за того что он не уделял внимания проблеме гражданских прав для негров. Но он понимал, что Югу Америки нужно время, чтобы приспособиться к решению Верховного суда, запрещающему раздельные, пусть даже равные возможности. И ведь его нельзя считать расистом. Чтобы понять его отношение к страданиям негров, следует принять во внимание другой фактор. Эйзенхауэр видел свою роль президента иначе, чем его предшественники и наследники. Он был близок обеим партиям и больше заслуживал названия демократа, чем республиканца. За исключением Джорджа Вашингтона, в американской истории нет другого подобного примера. Война в Корее, случившаяся всего через пять лет после крупнейшей войны в истории, очень непросто воспринималась народом, не только потому, что между двумя войнами прошло слишком уж мало времени, но прежде всего из-за того, что это была первая война, где американцы не стали победителями. Со своим большим перевесом в симпатиях у избирателей, Эйзенхауэр полагал, что это дает ему карт-бланш управлять страной так, как он посчитает лучшим. В свое время Франклин Делано Рузвельт решил точно так же после ошеломляющей победы при выборах на второй срок. Разница, однако, состояла в том, что Рузвельт всю сознательную жизнь был активным демократом, тогда как Эйзенхауэр всегда был аполитичным военным.
Главными заботами Эйзенхауэра на посту президента стали четыре предмета: поддерживать американское военное превосходство над Советским Союзом, что отвратит СССР от возможной агрессии; сдерживать распространение коммунизма в любой части мира; выработать некий modus vivendi, способ сожительства с новым советским руководством; и, наконец, как следствие, приостановка гонки вооружений, сокращение военных расходов и приведение бюджета к балансу. Если бы он добился решения этих четырех задач, то выполнил бы свою миссию как президент. Все другие темы, как расовые конфликты и причуды сенатора Маккарти, могли лишь на короткое время отвлечь его от долговременных целей. И если рассуждать с этой точки зрения, он подошел очень близко к решению своих задач. Однако ему не удалось достичь соглашения с Советским Союзом о запрете испытаний атомного оружия, в результате неудачного пролета самолета-разведчика U-2, и он не сумел ограничить правительство в расходах на оборону. В течение всего его пребывания у руля страны, да и в прощальной речи, он постоянно подчеркивал опасность растущей силы военно-промышленного комплекса, который он считал главным пожирателем возрастающих расходов правительства.
По этому вопросу его взгляды не отличались от таковых у сенатора Роберта Тафта. Ни тот ни другой не сумели понять, что дефицит госбюджета субсидирует американскую экономику начиная с 1931 года, за два года до президентства Рузвельта и за три года до того, как он смог утвердить свой собственный бюджет. Многие республиканцы и демократы наивно верили, что снова вернутся счастливые деньки старых добрых 1920-х годов, раз уж война закончена, однако реальность состояла в том, что капитализм вошел в новую стадию своего развития, которая требовала бюджетного дефицита. Члены конгресса от округов и штатов, где население получило немалые барыши от этих скрытых субсидий, могли благосклонно и лицемерно улыбаться при разговорах о сбалансированном бюджете и в то же время сами ожидали выигрышей от желаемых и ожидаемых субвенций от финансируемых федеральным бюджетом проектов.
Быстрый рост оборонных расходов, от 13,7 миллиарда долларов в 1950 году до 49,2 миллиарда долларов в 1954 году, прямое следствие войны в Корее, открыл новый путь для правительственных расходов на продукты, хоть отчасти относящиеся к военной области. Еще более важным для роста американской экономики было решение Трумэна использовать ООН как средство для ведения войны. Используя ООН, он не только мог пренебречь обращением в конгресс для объявления войны, но этот (корейский) конфликт велся вообще без всякого контроля за расходами и ценами. В результате ВВП Соединенных Штатов вырос почти на 100 миллиардов долларов, это небывалая для Америки величина. Почти весь этот прирост ВВП пришелся на период ведения войны. С 1953 до 1954 года ВВП вырос всего на 5 миллиардов долларов. Притом расходы на оборону испытали резкий спад в 1955 году, с 49 до 42 миллиардов долларов, упали доходы от налоговых сборов, и правительство допустило больший дефицит, чем в предыдущем году. В то время существовала прямая зависимость между правительственными расходами и экономическим процветанием. В 1956 и 1957 годах госбюджет оказался в приличном профиците, в результате возрастания налоговых сборов и даже вопреки некоторому повышению правительственных расходов. В предыдущем году, 1955-м, сборы и расходы снизились, последние — за счет уменьшения оборонных расходов. Но уже в 1958 году доходы правительства не увеличились, тогда как расходы продолжали расти.
В результате программы Эйзенхауэра по ужесточению налоговых сборов в 1958 году экономика впервые после окончания Второй мировой войны испытала спад. И снова, вовсе не намеренно, на помощь пришел Советский Союз. В первый раз это была война в Корее, затеянная Сталиным. А теперь спасение пришло в форме космического спутника, который явился явственным доказательством опережения Советским Союзом Соединенных Штатов в области ракетных технологий. Первый спутник вышел на орбиту 4 октября 1957 года. В серии следующих стартов на орбиту отправились животные, а также производились замеры температуры и радиации в космическом пространстве. В течение лет президент, которому американцы доверяли как на духу, сообщал им о превосходстве обороноспособности Соединенных Штатов над военным потенциалом СССР. И если нельзя верить Эйзенхауэру, то кому же тогда верить? Для демократов это было открытием политического сезона, чего они так долго ждали. Продолжая защищаться от обвинений Маккарти, что партия отдала Китай коммунистам, и от упреков по поводу ошибок лидеров партии в деле Альгера Хисса, они теперь контратаковали. Ответ президента о том, что обороноспособность Америки вполне обеспечивается современными технологиями создания баллистических межконтинентальных ракет, мало кого удовлетворил: ни прессу, ни народ и, уж конечно, ни демократов.
Для Командования объединенных штабов и для Эйзенхауэра запуск советского спутника был черной меткой. И не в том дело, что у США не было технологии или научных разработок для вывода ракеты в открытый космос. Скорее, США остались позади из-за постоянных внутренних трений внутри Командования объединенных штабов по поводу распределения расходов между армией и флотом. Армия получила фонды на разработку межконтинентальной баллистической ракеты «Редстоун», а флоту поручили разрабатывать космическую программу — без учета того простого факта, что у флота не было опыта создания подобных аппаратов и пришлось начинать с нуля. Космический проект следовало бы отдать армии, которая уже использовала работы Вернера фон Брауна, германского ученого, в свое время создавшего ракеты F-1 и F-2, которые терроризировали население Великобритании в самом конце войны. Основанием для своего странного решения министр обороны назвал большую занятость фон Брауна в работе над созданием ракеты «Редстоун». Но теперь приходилось играть с русскими в догонялки, и работу все-таки передали фон Брауну. К началу 1958 года, когда начиналась американская космическая программа, США года на три отставали от русских. К тому моменту, как фон Браун со своей командой ученых и инженеров могли запустить в космос объект весом всего 3 фунта (чуть больше 1 килограмма), русские развили свою технологию до такой степени, что способны были отправлять в космос объекты массой 3 тысячи фунтов (больше 1 тонны).
Соперничество между двумя ведомствами создало существенный провал в возможностях Америки собирать разведданные. Преимущества космической техники сразу стали ясны военным. Придя на смену самолету-разведчику U-2 компании «Локхид», который мог достигать высоты полета в 70 тысяч футов над землей (около 20 километров) и фотографировать советские военные установки, спутники, оборачивающиеся вокруг Земли за 96 минут и снабженные чувствительным фотооборудованием, могли бы в сто раз увеличить возможности американской разведки вести наблюдение за советскими военными операциями. Стало ясно, что программа запуска спутников для Советского Союза имела именно это значение. Теперь конгрессу надо было выделять финансирование на создание такой программы, которая позволила бы превзойти русских в космической технологии. Эйзенхауэр, обеспокоенный, как всегда, сбалансированностью бюджета, считал создание отдельного ведомства, полностью занятого космическими изысканиями, еще одним примером проявления чьих-то своекорыстных интересов и влияния военно-промышленного комплекса. Он приветствовал использование спутников для военной разведки, но, помимо этого, он считал это пустой тратой денег налогоплательщиков. Но, имея перед собой значительный перевес демократов в обеих палатах конгресса и публичные воззвания к немедленным действиям, он ничего не мог поделать против создания и финансирования НАСА (National Aeronautics and Space Administration, NASA). Поскольку спикером палаты представителей был Сэм Рэйберн, а лидером большинства в сенате — Линдон Джонсон, а оба они представляли Техас, то мощности для развития НАСА решено было разместить в Техасе. В результате спада 1958 года госбюджет снова был сведен с дефицитом, поскольку поступления от налогов оказались ниже запланированных. К 1959 году, за счет щедрого финансирования НАСА, дефицит предыдущего года вырос от 2,7 миллиарда до 12 миллиардов долларов. Но дополнительные деньги, влитые в экономику, дали свой эффект. В 1960 году налоговые доходы бюджета выросли до 92 миллиардов долларов (тогда как три предыдущих года держались на уровне примерно 79 миллиардов долларов), что отражало следствия бюджетного дефицита в 1959 году.
Эйзенхауэр был не одинок в своих призывах к строгости выполнения бюджета конгрессом. Оба его секретаря Казначейства, сперва Джордж Хэмфри, который работал в его первый президентский срок, а затем Роберт Андерсон — во время второго срока, все время настаивали на соблюдении финансовой и фискальной дисциплины правительством. Оба они, будучи ревностными приверженцами частного предпринимательства, также оба не желали или не способны были понять смысл финансовой поддержки, которую оказывали базовым отраслям американской индустрии государственные расходы. Военные контракты впоследствии расширялись до производства самолетов гражданской авиации, которые можно было использовать в коммерческих целях. «Большая тройка» автомобилестроителей в Детройте также пользовалась выгодами оборонных заказов, так же как сталелитейная и алюминиевая промышленность. Сельскохозяйственный сектор вообще зависел весь с потрохами от государственных субсидий. Все эти государственные программы, частью перенесенные из времен Нового Курса, частью вызванные «холодной войной», обеспечивали такой дополнительный прирост экономики, который частный сектор просто не мог бы осилить. Однако Эйзенхауэр и оба его казначея надеялись на возвращение к капитализму образца «до депрессии», а ведь именно он-то и привел к Великой депрессии! Поскольку доллар возмещался золотом, они решили, что золотой стандарт времен «до Первой мировой» был восстановлен. Все эти трое жили словно во временной капсуле, которая не соответствовала реалиям «холодной войны». Точно так же не могли они понять и предвидеть те многочисленные приложения военных технологий и исследований в сфере гражданского производства. «Холодная война» все еще находилась в периоде своего младенчества. А в следующие два десятка лет в военных технологиях произошел такой взрыв идей и технологий, который революционизировал и гражданский сектор.
С самого начала своего президентства Эйзенхауэр считал, что лучший способ сократить расходы государства на оборону и привести бюджет к балансу — это покончить с гонкой вооружений против Советского Союза. Теперь, когда Сталина уже не было на свете и новые лидеры встали у штурвала власти, президент решил предпринять шаги в этом направлении. Используя заседание Генеральной Ассамблеи ООН как повод для своего обращения, Эйзенхауэр воззвал к Советскому Союзу с целью заключить с ним некое соглашение. Он осознавал, что новое советское руководство находится у власти чуть больше года и потому не следует ожидать драматических изменений в отношениях между двумя странами. Предложенная им программа мирного атома была столь невинна и неагрессивна, что он рассчитывал на благосклонное к ней отношение. Он предложил, чтобы три страны, владеющие ядерным оружием — поскольку Великобритания также вошла в этот эксклюзивный клуб, — выделили бы долю своих радиоактивных изотопов новой организации в рамках ООН, для использования исключительно в мирных целях. Эта организация, составленная из ученых и инженеров любых стран мира, действовала бы независимо от трех ядерных держав. Для подтверждения своих добрых намерений и поскольку Соединенные Штаты первые создали бомбу, они готовы были выделить свои изотопы из своего запаса в соотношении 5 к 1. Когда Эйзенхауэр закончил свою речь, все члены Генеральной Ассамблеи, включая делегата от Советского Союза, встали и приветствовали это предложение оглушительными аплодисментами. Если бы его речь была посвящена только Программе мирного атома, и все, то Кремль мог бы принять подобное предложение. Однако президент настаивал на наращивании потенциальной угрозы атомной войны, несколько раз подчеркнув, что Америка обладает самым мощным разрушительным потенциалом, имеющимся у нее в арсенале. С учетом сравнения с двумя бомбами, сброшенными Америкой на Хиросиму и Нагасаки, он пугал советских лидеров. Естественно, они решили, что Программа мирного атома — не что иное, как некая ловушка с подвохом для русских. И не только предложение было отвергнуто, но Советский Союз стал наращивать свои усилия в стремлении догнать Соединенные Штаты. В своем стремлении положить конец гонке вооружений Эйзенхауэр, так сказать, слишком сильно нажал на акселератор.
В начале 1955 года долгие переговоры между США и СССР наконец завершились мирным договором с Австрией. Мотивацией для русских в отношении вывода их войск и завершения периода четырехсторонней оккупации явилось то соображение, что Австрия не обладала заметной промышленностью, способной производить военные материалы и технику, которые могли бы угрожать советским сателлитам в Восточной Европе. Убежденный, что настал первый реальный перелом в «холодной войне», Эйзенхауэр выразил готовность встретиться с русскими. Вечный оптимист, Эйзенхауэр верил, что советское руководство наконец-то готово вступить в переговоры с Соединенными Штатами по большому кругу вопросов. Первым пунктом в повестке дня Эйзенхауэра стояло объединение двух Германий. Как только с этим будет решено, можно переходить и к взаимному сдерживанию гонки вооружений, вслед за чем произойдет освобождение народов Восточной Европы.
Даллес преследовал более реалистические цели. Перед вылетом в Женеву он сообщил президенту, что от переговоров ничего не следует ожидать. Даллес был твердо убежден, что, несмотря на смерть Сталина, подходы нового руководства остаются прежними. И тогда, вместо обсуждения весьма противоречивого вопроса о двух Германиях, президент решил начать с проблемы устранения какого бы то ни было недоверия в отношениях двух стран. Чтобы подтвердить, что Соединенные Штаты не испытывают враждебности к бывшему союзнику по большой войне, он предложил совместную программу инспекций на воздухе. Никита Хрущев, который к тому моменту консолидировал власть в Политбюро в своих руках, просто остолбенел от дерзости такого предложения президента. Советский Союз, который еще со сталинских времен закрыл свои границы для любых несогласованных инспекций, в соответствии с предложением Эйзенхауэра должен был позволить размещение иностранных самолетов на своей территории, с позволением им обследовать любую часть Советского Союза. Взамен СССР получит те же возможности в США. Как и предсказывал Даллес, Хрущев с порога отмел это предложение. Эйзенхауэр, увлеченный идеей достичь некоего соглашения с Советским Союзом, чтобы закончить гонку вооружений, вынужден был обождать со своими мечтами. В последующие два года внимание Хрущева было занято событиями в Москве (очевидно, имеется в виду приснопамятный XX съезд. — Прим. пер.), а затем — разбирательствами со своими сателлитами в Восточной Европе (очевидно, имеется в виду восстание в Венгрии 1956 года. — Прим. пер.). В конечном счете все это привело ко второму Берлинскому кризису и к возникновению потенциальной угрозы самой крайней конфронтации между двумя державами.
С самого момента неожиданной смерти Сталина в Политбюро началась борьба за унаследование власти. Первый оппонент, с которым столкнулся Хрущев, был Лаврентий Берия, бывший глава НКВД, но главное — человек, курировавший ядерную программу СССР. Хрущевская клика избавилась от Берии незамысловатым способом — он был застрелен. (На самом деле Лаврентия Берию выводили из игры долго и сложно, и расстрелян он был по законам тогдашнего времени, как английский шпион, в казематах МГБ, но до этого сумел через верных людей переслать своему предполагаемому союзнику Георгию Маленкову несколько записок с отчаянными призывами о помощи. Ничего не помогло, но дело было вовсе не таким уж простым — дескать, застрелили, и все. — Прим. пер.). Хотя смерть Берии освобождала Хрущева от главного соперника в борьбе за власть, оставались и другие члены Политбюро, которые вовсе не готовы были принять Хрущева в качестве Первого секретаря ЦК КПСС. В следующие два года Хрущев провел прополку в рядах и постепенно на место своих противников посадил своих людей. К февралю 1956 года, на XX съезде Коммунистической партии в Москве (где присутствовали также делегаты от зарубежных компартий), Хрущев почувствовал себя достаточно уверенно для того, чтобы претендовать на роль лидера мирового коммунистического движения. Обращаясь к делегатам съезда, он объявил об эксцессах, имевших место при сталинских чистках, и объявил новую эру толерантности. Политические заключенные, высланные при Сталине в далекие уголки страны, были выпущены на свободу и вернулись полноправными членами советского общества. Хрущев полагал, что, смягчая политику своего предшественника, он сможет добиться наступления новой эры во взаимоотношениях России и ее сателлитов в Восточной Европе. В физике есть закон, утверждающий: всякое действие равно противодействию. Вслед за отказом Сталина провести свободные выборы в Польше в 1945 году в этой стране воцарился жесткий коммунистический режим. Владислав Гомулка, проверенный лидер коммунистического профсоюза, был назначен вице-президентом нового правительства. Как профсоюзный работник, Гомулка противился попыткам правительства ввести в Польше коммунизм советского типа, что лишало бы профсоюзов возможности торговаться за права рабочих. В 1948 году Гомулка поддержал маршала Иосипа Броз Тито в его усилиях по ведению независимой от Советов внешней политики и был уволен со своего поста. Тремя годами позже он был арестован и, если бы не смерть Сталина, был бы наверняка казнен.
В результате речи Хрущева, провозгласившего послабления относительно сталинской политики, в Восточной Европе, находившейся под советским господством, стал закипать национализм. В июне 1956 года вспыхнули спонтанные антиправительственные и антисоветские выступления в польском городе Познань. Причины, вызвавшие этот всплеск недовольства, были обычны для всей Польши. Жизненные стандарты поляков продолжали снижаться, как результат низких зарплат и высоких налогов. Советская армия, все еще стоявшая в Польше, отреагировала незамедлительно. В Познань вошли советские танки; протестующих разогнали; порядок был восстановлен. Но использование военной силы не могло принести решения глубинных проблем. Хрущев осознал это, и в октябре того же года, при своем визите в Польшу, он предложил пост Первого секретаря Коммунистической партии Польши Гомулке, при условии, что польское правительство будет продолжать поддерживать советскую линию внешней политики. Во внутренних делах Хрущев дал Гомулке полную свободу рук в отношении экономической политики. Результатом стали драматические изменения в польской экономике. Лишь 10 процентов крестьянских хозяйств были коллективизированы, и Польша перенацеливала свою торговлю на Западную Европу, которой нужны были дешевый труд и продукты трудоемких производств. Таким образом, Польша получала доступ к валютам, обеспеченным долларом.
Именно это решение ослабить гайки в контроле за польской экономикой привело в движение венгерскую революцию, которая вспыхнула через несколько недель после возвращения Хрущева из Польши. Вести о том, что Хрущев предоставил Гомулке значительно большую свободу в управлении польской экономикой, сразу достигли Будапешта, столицы Венгрии. Полагая, что это есть первый этап освобождения Восточной Европы, 23 октября 1956 года студенты и рабочие вышли на улицы Будапешта, требуя вывода советских войск из страны и призывая к независимости Венгрии. В ту ночь Имре Надь, венгр, обучавшийся в Москве, был назначен премьер-министром. То, что сперва казалось небольшими беспорядками, день ото дня разрасталось до восстания. Офицеры и некоторые части венгерской армии присоединились к студентам и рабочим. В первые же несколько дней восстания Надь метался, не зная, к какой стороне примкнуть. Поскольку бунт все расширялся, Надь принял решение встать на сторону большинства народа. Он призвал к социальным и политическим реформам, к образованию альтернативных политических партий в стране и к выводу советских войск. Как глава государства, он объявил о выходе Венгрии из Варшавского договора и обратился в ООН с просьбой поддержать независимость и нейтралитет Венгрии. Затем, 31 октября, показалось, что восстание достигает своих целей, поскольку в газете «Правда», официальном рупоре советского правительства, был опубликован материал, где были обещаны заманчивые возможности в диалоге стран Восточной Европы с Советским Союзом, на основе большего равенства. Самый многозначительный абзац в этой статье звучал примерно так: «Советское правительство готово вступить в соответствующие переговоры с правительством Республики Венгрии».
В тот же день Хрущев послал Алексея Косыгина, члена Политбюро, для оценки обстановки. В те же дни, а именно 29 октября, Хрущев получил срочное послание из Египта от Насера, который был уже почти «клиентом» СССР, с просьбой о немедленной помощи. Совместные воинские подразделения Израиля, а также морские силы Британии и Франции продвигались в сторону Суэцкого канала, с целью свергнуть его (Насера) режим. Одновременно об этом стало известно и Эйзенхауэру. Президент пришел в бешенство по двум причинам. Во-первых, ближайшие союзники США действуют независимо от Вашингтона. Во-вторых, когда внимание всего мира было приковано к борьбе венгерского народа за независимость, интерес будет переключен на серьезные события, явно говорящие о неприкрытом британском и французском империализме. Советский представитель в ООН призвал к внеочередной сессии Совета Безопасности, а Москва уведомила британского и французского послов, что русские не намерены безучастно наблюдать за вторжением внешних сил на территорию ни в чем не повинной страны. Израилю предлагалось убрать свои войска с египетской территории и вернуться к естественным границам. Реакция Эйзенхауэра была похожей. Он вызвал премьер-министров Великобритании и Израиля и приказал им убрать свои воинские подразделения. Никто из трех сторон, участвовавших в этом заговорщицком броске, похоже, не осознавал серьезность ситуации. Хотя Соединенные Штаты проголосовали в Совете Безопасности согласно с Советским Союзом, осуждая агрессию трех государств и требуя немедленного отвода войск, план, задуманный тремя партнерами, продолжал свое естественное развитие. Уже моторизованная израильская армия, оснащенная к тому же новейшими французскими истребителями, бомбардировщиками и танками, легко сломила сопротивление египетской армии и вскоре заняла противоположный берег Суэцкого канала. В то же время британские и французские парашютисты десантировались в зоне Суэцкого канала и овладели этим районом. Насер приказал затопить в канале груженное цементом судно, чтобы блокировать канал.
В это же время в Будапеште и по всей Венгрии восстание казалось все более близким к успеху, по мере того как люди осознавали происходящее. Вдохновленные информацией, поступающей с радиостанции «Свободная Европа», которая была пропагандистским рупором ЦРУ, слушатели получали полное впечатление того, что Соединенные Штаты и их союзники готовы вмешаться в происходящие события на стороне восставших. По радио поступали однозначные инструкции, как останавливать танки и нападать на советских солдат. В Кремле Хрущев ожидал оценки Косыгиным ситуации на местах. Косыгин наконец доложил, что если немедленно не предпринять акцию в столице, то потом с провинцией трудно будет управиться. Более того, если восстанию позволить развиться, оно может перекинуться на другие страны Восточной Европы. Кроме того, Советскому Союзу надо было освободить себе руки для вмешательства в египетскую проблему. Через два дня Янош Кадар, сменивший Надя, был выслан в маленький спокойный городок в 100 километрах от столицы. И 4 ноября русские танки при поддержке моторизованной пехоты и артиллерии вошли в Будапешт. Надь выступил по радио с кратким обращением к венгерскому народу, призывая к сопротивлению вторжению. Далее он скрылся ради безопасности в здании посольства Югославии. Через три дня, 7 ноября, в праздник Октябрьской революции в России, порядок в Будапеште был восстановлен, так же как и в провинциях. В ходе этого усмирения были убиты и ранены тысячи венгерских борцов за свободу. Более 125 тысяч человек эмигрировали из страны в соседнюю Австрию. Западные интеллектуалы, которые ранее поддерживали Советский Союз, теперь увидели жестокость советского режима и испытали разочарование. «Железный занавес», можно сказать, сменил материал на бронебойную сталь.
Французские и британские парашютисты были принуждены покинуть зону Суэцкого канала; израильские войска вернулись к своим границам. И в марте 1957 года британский премьер-министр Энтони Идеи, полностью опозоренный, ушел со своего поста и был заменен на Гарольда Макмиллана. Надь, которому обещали безопасный проезд до Югославии, был по пути захвачен советскими агентами и в конечном счете казнен. Янош Кадар сменил Надя на посту руководителя государства. Насер оказался еще больше в долгу перед Советским Союзом, чем до Суэцкого кризиса.
Итак, сбылся самый страшный ночной кошмар администрации Эйзенхауэра. Советский Союз прочно укрепился в арабском мире. С объявлением об объединении правительств Египта и Сирии и с образованием Объединенной Арабской Республики (ОАР) советское влияние на Ближнем Востоке распространилось уже и на Сирию. Вскоре Насер призвал и другие арабские государства присоединиться к усилиям его правительства по устранению западного влияния в их странах. Испуганная растущим авторитетом Насера в регионе, Британия сколотила альянс Иордании и Ирака в противовес. Всего через несколько дней переворот, организованный иракскими армейскими офицерами, сверг короля, и все члены семьи монарха были уничтожены. На посторонний взгляд, дело шло к тому, что вскоре Насер готов будет объединить все страны Ближнего Востока под своим общим контролем. Правители Саудовской Аравии, крупнейшего производителя нефти в мире, через своего делового партнера в США, компанию Aramco, оказали определенное давление на Госдепартамент, с целью побудить Америку вмешаться. Эйзенхауэр не хотел делать резких движений, до тех пор пока не получил послание Камиля Шамуна, президента Ливана, самого маленького государства региона (следует отметить, что Ливан, будучи маленьким государством, тем не менее контролировал банковские активы, сравнимые по объемам с активами Франции, именно за счет хранения там активов французских и британских банков. Эта темная история о перекройке указанных депозитов с помощью палестинских боевиков еще долго будет стучать, как пепел Клааса, в сердца банкиров многих стран, в том числе и советских, причем даже сумевших, подобно Гераклу, героически дожить до наших дней. Ливан был одной из первых офшорных зон. — Прим. пер.). Опасаясь сирийской агрессии, президент Ливана просил о размещении в стране американских войск. Эйзенхауэр теперь среагировал быстро. Большой контингент морских пехотинцев был послан на высадку в Ливане, и они могли получить поддержку еще большего числа морских пехотинцев при необходимости. Эйзенхауэр рекомендовал британскому премьеру Макмиллану высадить парашютный десант на территорию их бывшей подмандатной страны, Иордании. Насер понял недвусмысленный намек, и пыл его речей сразу сошел на нет. Также и Советский Союз никак не отреагировал на присутствие в регионе войск США. Гораздо более серьезную проблему представлял собой Берлин. Экономика Федеративной Республики Германии развивалась и процветала, примерно то же самое происходило и в Западном Берлине. А результатом стало поразительное неравенство в жизненных стандартах между немцами, живущими в Восточном Берлине и в Западном Секторе. В Западном Берлине витрины пестрели всеми красками товаров со всего мира, здесь было полно потребительских товаров, продуктов, одежды и т.д. Возводились современные небоскребы. Одним словом, соревнование на индивидуально-потребительском уровне в двух разных секторах одного города было драматическим и изнурительным. Неудивительно, что наблюдался огромный отток жителей Восточного Сектора в Западный Берлин или в ФРГ. А главное, те, кто покидал Восток ради Запада, были зачастую самыми способными и ценными работниками в своих профессиональных сферах — ученые, инженеры, артисты, все они жаждали не только свободы, но и более достойного экономического существования. Не в силах остановить поток эмигрантов, правительство Восточной Германии обратилось за подмогой к Хрущеву.
В результате 18 ноября 1958 года, адресуясь к трем оккупационным силам, Москва заявила, что, поскольку ее бывшие союзники нарушили первоначальное соглашение с Россией от августа 1945 года о недопущении вооружения Германии, прошлая советская власть над Восточным Берлином должна перейти к Демократической Республике Германии. Берлин должен был превратиться в демилитаризованную зону под контролем правительства Восточной Германии. В отличие от Сталина, который всегда использовал суррогаты для противостояния с Соединенными Штатами, Хрущев шел на прямую конфронтацию между Советским Союзом и Соединенными Штатами. По сути, действия Хрущева напоминали поступки хитрого крестьянина. Он не был готов вовлечь Советский Союз в полномасштабную войну с Соединенными Штатами, но, если бы ему удалось добыть что-нибудь по дешевке и без риска, он бы попробовал. В соответствии с официальным пресс-релизом, встреча четырех министров обороны должна была состояться в мае в Женеве. Конференция эта закончилась без малейших признаков на успех, но и шестимесячный срок моратория прошел без каких-либо действий со стороны СССР или Восточной Германии.
Поскольку вопрос о Берлине был отложен на некоторое время, Эйзенхауэр, как опытный игрок в бридж, пришел к выводу, что Хрущев разыгрывал свои карты исходя из позиции слабости, а не силы. Когда Хрущев объявил о своем появлении на открытии сессии ООН в сентябре 1959 года, президент США направил ему персональное приглашение погостить еще десять дней в Америке. Думая, как бы не оказаться невежливым, Хрущев в ответ пригласил президента с семьей посетить Москву в следующем году. Эйзенхауэр полагал, что если Хрущеву показать преимущества, которые дает капитализм для бытовой жизни американского гражданина, то Хрущев соблазнится идеей капитализма. Это были, конечно, пустые надежды. Когда Эйзенхауэр взял с собой Хрущева в поездку по Америке на вертолете и показал тысячи домов американских рабочих, с их автомобилями и прочим хозяйством, то в ответ получил от Первого секретаря мысль о том, что все эти машины — лишь пустая трата энергии и что советские люди предпочитают жить бок о бок друг с другом в многоквартирных домах (и пользоваться общественным транспортом, а также продовольственными заказами «с нагрузкой». — Прим. пер.). Он (Хрущев) видел в этом поразительном благосостоянии простого американского народа лишь последний предсмертный выдох капиталистической системы. Когда он сообщил президенту, что его внуки (президента Эйзенхауэра) будут жить при социализме, и привел столь впечатляющие цифры в подтверждение своих слов, то впору было этому поверить не только ему, а и бывалым американским экономистам. Хрущев указал, что за последние два года советская экономика росла на 6 процентов в год, в то время как американская — на 1,5–2 процента. Но фактически это было всего лишь приближение советской экономики к довоенному уровню, и когда Россия достигла бы этой отметки, рост бы неизбежно замедлился.
Усилия президента по достижению договоренности о нераспространении ядерного оружия, где запрещались бы также испытания атомного оружия в атмосфере, ни к чему не привели. Однако как позитивную сторону можно отметить то обстоятельство, что проблема Берлина так и не была затронута. Несмотря на все свое пренебрежительное отношение к тому высокому уровню жизни, которого достиг средний американский рабочий, Хрущев вернулся домой под большим впечатлением от благосостояния и динамизма американского общества. Знаменательным моментом его визита в Америку стала поездка в гости к фермеру в штате Айова. Видя своими глазами огромные комбайны, которые частный фермер применял для сбора своего урожая зерна, бывший министр сельского хозяйства был поражен производительностью работы. Смысл применения этих машин заключался в снижении трудозатрат и повышении прибыльности фермы. Банк предоставлял фермеру кредит, на который он покупает комбайн, фермер постепенно возвращает кредит, естественно, с процентами. Ни одна из этих реалий капитализма в США не была возможна по Конституции СССР. Поскольку все средства производства и продукция принадлежали государству, для индивида не было места для возможной прибыли; никакой индивид не мог создать свое частное предприятие; следовательно, не было нужды в кредитах и в получении ссудных процентов от них. И еще не было возможности сокращать рабочие места. Так что фундаментальные концепции, лежащие в основе двух этих экономик, не совпадали совершенно ни в чем. В течение десятидневной поездки Хрущева по Соединенным Штатам, после выезда из Вашингтона, его хозяином был сенатор Генри Кэбот Лодж, представитель США при ООН. Он предложил, чтобы перед отъездом на родину советский лидер посетил Диснейленд на юге Калифорнии. Для лидера второй мощнейшей державы мира это стало несравненным развлечением, примерно таким же, каким был обмен часов с Микки-Маусом у советских военных в Берлине. Так что мультяшные персонажи Уолта Диснея с легкостью переходили идеологические границы.
Несмотря на свою неспособность достичь какого-либо соглашения с новым лидером Советского Союза, Эйзенхауэр не оставлял своих попыток в этом направлении до тех пор, пока не закончился срок его президентства. Ему хотелось оставить после себя знатное наследство. В начале 1960 года он направил Хрущеву послание с предложением ввести мораторий на все виды атомных испытаний в атмосфере и в океане, а также на подземные испытания ядерных бомб с зарядом в многие тысячи килотонн (к тому времени у Советского Союза имелись термоядерные (водородные) бомбы, мощность которых в тротиловом эквиваленте превышала 1 мегатонну, то есть равные более 100 бомб Хиросимы. — Прим. пер.). К приятному удивлению Эйзенхауэра, через месяц он получил ответное послание от советского руководителя, где предложение было принято, с мораторием на подземные испытания малокилотонновых бомб. И снова президент оказался настолько увлечен мечтаниями, что решил, будто такое соглашение приведет Советский Союз к открытию своих границ и разрешению иностранных (американских) инспекций. Он не ожидал оппозиции со стороны руководителей Объединенного штаба, научного сообщества, военно-промышленного комплекса, а также демократического большинства в обеих палатах конгресса. Помимо прочих соображений, им в голову могла прийти простая мысль о том, что если вдруг действительно случится небывалый прорыв в отношениях США и СССР, то Республиканская партия припишет целиком себе эту заслугу — что было немаловажно в преддверии выборов. Иначе говоря, такой расклад, по всей вероятности, привел бы к власти Ричарда Никсона, их (демократов) главную мишень для критики, после кончины сенатора Маккарти.
После смерти Даллеса Эйзенхауэр планировал повестку предстоящей встречи в верхах самостоятельно. Он уведомил союзников Америки, что, поскольку это первый шаг в сторону окончания «холодной войны», ни вопрос об окончательном мирном договоре с Германией, ни будущий статус Берлина не могут обсуждаться на этой встрече. После успешного завершения саммита Эйзенхауэр примет приглашение Хрущева приехать в Россию вместе с семьей. Чтобы избежать неприятных сюрпризов со стороны советского руководства, президент распорядился прекратить на время все полеты самолетов-разведчиков U-2 над Россией. До этого на протяжении ряда лет эти самолеты глубоко внедрялись в советское воздушное пространство, фотографируя военные установки русских. Советский Союз неоднократно энергично протестовал против таких полетов, обращаясь к правительству США, но делать было нечего. У Советского Союза не имелось таких средств ПВО, которые могли подбить самолет на такой огромной высоте, а Соединенные Штаты отвергали сам факт существования этих самолетов, и Советскому Союзу с отвращением приходилось признать, что подобное наглое нарушение его воздушного пространства все еще возможно. Такова была ситуация, когда глава ЦРУ, который контролировал полеты U-2, запросил президента о еще одном полете — перед саммитом. Его резоны были совершенно основательны. Одним из условий, которые мог выставить Хрущев, был запрет всех этих полетов (для тестирования) в рамках моратория на испытания ядерного оружия. Эйзенхауэр неохотно, но согласился. Но в последующие две недели облачность над (интересующими областями) России не позволяла производить аэрофотосъемку.
Была доля иронии в том развитии событий, которое последовало. Первым днем, подходящим для успешного пролета над территорией СССР, было Первое мая, праздник, который отмечали в Европе и коммунисты и социалисты. В России это был вообще государственный праздник, члены Политбюро должны были присутствовать на трибуне Мавзолея, приветствуя парад советских вооруженных сил (это неточность — в советское время на 1 мая происходил парад трудящихся, а вот на 9 мая — военный парад. — Прим. пер.). В этот день в 1960 году самолет-шпион U-2 был сбит в 2 тысячах километрах внутри советской территории. Единственная информация, которую ЦРУ получило от летчика Гэри Пауэрса, — это что двигатель самолета пробит и полыхает огнем. После этого — никаких сведений. В штаб-квартире ЦРУ посчитали, что самолет взорвался, а пилот погиб. Однако уже 5 мая оказалось, что это предположение далеко от истины. В своем обращении к советскому народу, которое транслировалось также на разных языках по всему миру, Хрущев объявил, что американский самолет-шпион был сбит при нарушении государственной воздушной границы СССР, а также что пилот и остатки самолета находятся в руках соответствующих советских служб. Хрущев также ясно дал понять, что это не Эйзенхауэр дал разрешение на полет, а некие люди в администрации, желающие разрушить намечающиеся дружественные отношения между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Советский лидер был очень любезен с президентом и дал продолжить укрепление дружественных отношений на саммите, а переговорам по разоружению дал ход.
Не существовало способа отрицать полетов U-2 над территорией СССР, начавшихся еще с 1956 года. Имели значение не только многочисленные протесты советской стороны, но в курсе дела были и союзники США, а также правительства Турции и Норвегии, поскольку самолеты взлетали с территории последней, а приземлялись на территории первой из этих стран. Хрущев предоставил Эйзенхауэру прекрасный выход из некрасивого положения: найти козла отпущения и бросить его на съедение волкам. Единственным безупречным кандидатом на роль козла был, бесспорно, глава ЦРУ, которого можно было довольно легко сместить с поста, причем тот понимал бы, что смещен за дело. Но вместо этого Эйзенхауэр (гордившийся своей порядочностью) решил рассказать Хрущеву кучу сказок для детей, из чего Хрущев окончательно убедился об осведомленности Эйзенхауэра о пролетах над Россией.
Первая из таких сказок звучала так, будто метеорологический самолет, пролетая над территорией Турции, мог случайно отклониться от курса, внедриться в воздушное пространство СССР и там исчезнуть. Теперь Хрущев понял, что полет явно был одобрен Эйзенхауэром. Доверие, только что установленное Эйзенхауэром с лидером Советского Союза, пошатнулось. Более того, Хрущев представил отчет другим членам Политбюро. Теперь и его надежность как Первого секретаря была на кону. Если бы Хрущев вступил в переговоры с Эйзенхауэром сейчас, после разоблачения инцидента с Пауэрсом, то его сместили бы с поста руководителя СССР. Но президент Эйзенхауэр так стремился установить свой приоритет в деле заключения договора о нераспространении (атомного оружия), что оказался слеп к реалиям. А по-крестьянски хитрый Хрущев решил выставить Эйзенхауэра дурнем. Сперва он представил всему миру фотографию поврежденного самолета, который не слишком напоминал U-2. Президент клюнул на наживку, тут же во всеуслышание заявив о невиновности Америки. Тогда на следующий день было представлено уже настоящее фото разбитого самолета U-2 вместе с пилотом, Гэри Пауэрсом. Злокозненный русский передал еще один сердечный привет президенту. Поскольку Хрущев так и не указал в точности, что саммит отменен, Эйзенхауэр был весьма удивлен, ожидая его в Париже, куда он прилетел и где должны были пройти переговоры. Франция была принимающей страной, и французский президент Шарль де Голль председательствовал на встрече. Этого момента Хрущев и ждал. Не дав вступить в дело де Голлю для объявления повестки встречи, в момент, когда все внимание мира было приковано к этой встрече, Хрущев поднялся и произнес гневную тираду, обвиняя Эйзенхауэра в двойной игре и пытаясь сорвать саммит еще до его начала. Он предъявил миру снимки разбитого самолета-шпиона U-2 и призвал весь мир убедиться в вероломстве правительства США. И наконец, вслед с Хрущевым поднялись и его сопровождающие лица, и все вместе они покинули зал переговоров. На этом саммит был закончен.
Эйзенхауэр оставил после себя наследство, только вовсе не то, которое хотел. Он оставил своему наследнику коммунистическую страну, Кубу, всего в 90 милях от побережья Флориды, возглавляемую Фиделем Кастро. Сегодня трудно понять, чего хотел добиться Эйзенхауэр, опытный военный командир, который планировал и провел крупнейшую в истории человечества десантную операцию вторжения, от кучки нанятых ЦРУ кубинских эмигрантов, которых ЦРУ собрало на побережья Гватемалы для вторжения на Кубу морским путем. Предыдущая попытка самого Кастро вторгнуться на Кубу закончилась тем, что выжило всего 12 из первоначально 82 человек, участвовавших в акции. Среди выживших были Фидель Кастро, его брат Рауль и Че Гевара, которым удалось скрыться в горах Сьерра-Маэстра. Именно возможность безопасного пребывания в этих горах и позволила Фиделю со временем собрать революционные силы, которые в конечном счете заставили бежать из страны диктатора Фульхенсио Батисту и его окружение.
С самого начала Эйзенхауэр был мало осведомлен о Кастро и силах повстанцев, которыми тот располагал. Он знал, что Че Гевара, врач из Аргентины, был ревностным коммунистом, но обзоры, публиковавшиеся в то время в New York Times, описывали Кастро и его соратников как своего рода Робин Гудов нашего времени, чьим стремлением было установить справедливые отношения в сельском хозяйстве Кубы. Эксплуатировали этих неграмотных крестьян иностранные корпорации, прежде всего американские. Америка вообще испытывала в некотором смысле симпатию к Кубе, и именно американские войска освободили остров от тиранического правления Испании. Особая квота на импорт кубинского сахара была отменена, ради поддержки экономики острова. Вооруженные отряды Кастро вошли в Гавану 8 января 1959 года; через несколько дней Хосе Миро Кардона, знаменитый кубинский либерал, объявил о создании Революционного правительства Кубы. Вскоре после этого Соединенные Штаты признали новое кубинское правительство. Но через полтора месяца случился первый сюрприз — Кардона ушел со своего поста, а Фидель Кастро стал главой нового правительства и назначил себя главнокомандующим вооруженными силами Кубы.
Хотя Госдепартамент США признал новое правительство, Эйзенхауэр был сильно обескуражен названием этого правительства. По его убеждению, слово «революционный» непременно несло в себе намек на коммунистическое правительство. Первоначальное недоверие было усугублено в результате 12-часового неофициального визита Кастро в Соединенные Штаты. Кастро всячески пытался показать свое отвращение к американской (писаной и неписаной) политике дискриминации негритянского населения. Вместо того чтобы остановиться в приличном городском отеле, он вместе со своими приспешниками поселился в отеле Hotel Theresa в Гарлеме (негритянском гетто), чтобы показать свое презрение к негласной политике непредоставления жилища неграм. Он также демонстративно встретился с Малкольмом Эксом, революционером из группы «Черные мусульмане». При выступлении на сессии ООН он представил будущую политику Кубы в русле таковой у Джавахарлала Неру в Индии и Насера в Египте. В ответ, когда Кастро явился на встречу в Белом доме, Эйзенхауэр оказался как бы на своих занятиях гольфом и оставил вице-президента Ричарда Никсона замещать себя. Уже полная мрачных подозрений относительно планов Кастро, администрация ожидала услышать наконец подробное описание политического направления, в котором Кастро намерен двигаться. И вот вскоре после возвращения Кастро на Кубу там начался процесс национализации американских корпораций. Первой пала вездесущая «Юнайтед фрут компани», одна из крупнейших на Кубе. Как и в случае с Гватемалой и другими латиноамериканскими странами, «Юнайтед фрут» намеренно занижала стоимость своих активов, чтобы платить меньше налогов. Когда режим Кастро предложил компенсацию, основанную на заявленной компанией балансовой оценке, компания возмутилась и потребовала переговоров. Ответ кубинского правительства сводился к следующему: берите что дают или уходите как есть. Когда компания стала настаивать на переговорах, кубинские власти конфисковали земельные владения компании на Кубе. Тогда лоббисты убедили администрацию США снизить квоты на импорт кубинского сахара. Ответом Кастро стала национализация всех остальных американских корпораций на острове, стоимость которых оценивалась в 850 миллионов долларов.
Это было только начало. Следующим шагом стала национализация всех частных корпораций на острове, будь то иностранные или кубинские. Затем Кастро начал программу по коллективизации всего сельского хозяйства Кубы. Если бы Джон Фостер Даллес был еще жив, реакция американского правительства могла оказаться другой. Но его преемник, Кристиан Гертер, был намного более осторожным человеком. Он придерживался программы «наблюдать и выжидать», чтобы определить, станет ли Советский Союз вмешиваться в кубинские дела. Что касается Кастро, он все еще колебался в вопросе о кубинской политике в отношении Соединенных Штатов, крупнейшего потребителя кубинского экспорта (главным образом сахара). Сперва ему нужно было удостовериться, что власть сосредоточена в его руках. К июлю 1959 года он сместил условного президента Мануэля Льо и заменил его на своего пламенного поклонника, Освальдо Торрадо.
Массовый исход кубинцев в Соединенные Штаты состоял прежде всего из сторонников свергнутого Батисты, людей среднего класса и побогаче, которые потеряли свой бизнес, ныне национализированный. Либеральное деловое сообщество, которое первоначально поддерживало кастровскую революцию, теперь смотрело на него с ненавистью. Как они считали, Кастро предал их. Их жизнь и карьера оказались разрушенными. Предстояло заново начинать жизнь в стране, где испанский был лишь вторым языком и где бизнес велся теперь совсем иначе, нежели в эпоху до появления Кастро. Администрация Эйзенхауэра попыталась выступить с позиций противодействия Кастро. Однако снижение квот на импорт сахара не изменило политики Кастро. Он сумел договориться с Советским Союзом о поставке оттуда сырой нефти. Когда нефтепереработчики на Кубе отказались работать с этим сырьем, Кастро экспроприировал эти предприятия. Администрация США ввела эмбарго на поставку любых товаров, доставляемых с Кубы. Жребий был брошен. Теперь перед Советским Союзом была широко распахнутая дверь для проникновения в Западное полушарие. Последовало несколько соглашений между двумя странами (Кубой и СССР), предусматривающих экономическую и военную помощь Кубе. Самый жуткий кошмар американских политиков стал реальностью: Советский Союз заполучил союзника в Америке, причем всего в 90 милях от побережья Флориды.
Реакция конгресса, прессы и американского общества была гневной. Везде по стране раздавались призывы послать морских пехотинцев, пока не поздно. За несколько дней Объединенный штаб разработал план и сообщил президенту, что флот готов выполнить задачу в самый короткий период времени. Эйзенхауэр все еще колебался — дать или нет приказ идти в бой. Основным недостатком такого решения был эффект подобного вторжения на отношения США с другими латиноамериканскими странами. Все они вечно думали о всесильных империалистах янки. С другой стороны, сохранять спокойствие означало в определенной степени импотенцию американской власти.
Эйзенхауэр принял решение использовать ЦРУ для свержения режима Кастро. Агентство показало свою результативность при действиях в Иране и Гватемале. С применением их тайных служб роль Дяди Сэма будет далеко не столь очевидна. Ричард Бисселл, в то время руководитель секретных операций, был назначен разработать план. Бисселл вытащил из архивов планы, подготовленные в свое время по поводу Ирана и Гватемалы. Они включали: образование правительства в изгнании; наводнение страны антикастровскими листками с пропагандой; установление контакта с антикастровскими элементами на Кубе; подготовка военизированной группировки, готовой вторгнуться на остров. Сразу же возникли две проблемы. Не только среди эмигрантов был конфликт между сторонниками и противниками Батисты, но и внутри группы противников также существовали значительные расхождения. Обучать военизированные группы в предместьях Майами значило рассекретить операцию. В результате первые наемники были отправлены в зону Панамского канала, а оттуда в Гватемалу. Но шило в мешке не утаишь. Кастро уже узнал о готовящемся вторжении на Кубу с участием кубинских эмигрантов. Для его сторонников не составило труда внедриться в группы подготовки вторжения. Главный факт, который не признавал никто, и прежде всего ЦРУ, состоял в том, что подобный план не имел шансов на успех без поддержки регулярных армейских подразделений США. Куба — это не Гватемала. Здесь не было соседнего Гондураса, где можно было собрать армию наемников перед вторжением. Необходима была хорошо продуманная и скоординированная атака с полным господством в воздухе и месте высадки. Человек, в свое время руководивший крупнейшей десантной операцией в истории, вдруг осознал свою ошибку, а именно, что ЦРУ оказалось вовсе не подходящим средством для свержения режима Кастро. Он предвидел катастрофу в том случае, если не будут задействованы регулярные части армии США. Он попался в собой же вырытую яму. В свое время он заявлял, что все военные акции Америка будет предпринимать открыто. Он не мог отступиться от своих слов. И Эйзенхауэр выбрал путь попроще. Сопротивляясь немедленному образованию кубинского правительства в изгнании под эгидой ЦРУ, он сумел затянуть кубинскую проблему до тех пор, чтобы передать ее своему наследнику на посту президента. Его репутация как военного осталась незапятнанной. Его имя никто не связывал с грядущей катастрофой в заливе Свиней (в русской литературе часто используется и другой вариант легендарного названия: бухта Кочинос, от испанского «кочино» — «свинья». — Прим. пер.).
