Чем больше расширяется наша империя, тем более сложной становится цивилизация с ее быстро увеличивающейся технической и научной интеллектуальной элитой и тем более комфортным становится чувство одиночества для государственного деятеля. Поскольку сами масштабы и усложненность американского политического и военного истеблишмента делают его весьма уязвимым, наше спасение – в людях-универсалах, которые не боятся специалистов, находящихся в их подчинении.
Истинная смелость и независимость мысли лучше всего подкрепляется примерами из прошлого, взятыми со страниц великих книг. Добродетельный патриотизм, который Черчилль почерпнул у таких как Ливий, помог ему сохранить британскую империю. Притом что наша собственная империя кардинально отличается от британской, такой источник вдохновения всегда пригодится при создании глобального сообщества.
Эффективное лидерство вечно будет одной из загадок личности. Профессор древней истории Кембриджского университета Джеймс Смит Рейд в энциклопедии «Британика» издания 1911 г. так представлял несправедливо раскритикованного римского императора начала I в. н. э. Тиберия:
Результатом его непостижимости стали широко распространенные неприязнь и подозрения. Но за его панцирем всегда скрывался мощный интеллект, холодный, ясный, вскрывающий любое притворство. Мало кто обладал таким проницательным умом, и он, вероятно, никогда не обманывался по поводу слабости других или собственной… Тиберий проявил себя во всех областях государственного управления скорее благодаря стараниям и усердию, нежели своей гениальности. Его мозг работал очень медленно, и он привык размышлять так долго, что многие ошибались, обвиняя его в нерешительности. На самом деле он был одним из самых сильных людей… Ключ к пониманию его личности лежит в наблюдении, которое он сделал в молодости, нарисовав себе определенный идеал римлянина, занимающего высокое положение, и строго придерживался этого идеала… Тиберий проявлял неослабное внимание к провинциям. Его любимой максимой была фраза: «Хороший пастух должен стричь овец, а не сдирать с них шкуру». После смерти он оставил подданных своей империи в состоянии такого процветания, какого они никогда не знали раньше и никогда больше не узнают [1].
За время своего правления Тиберий двенадцатикратно увеличил имперскую казну. Он отменил гладиаторские бои, запретил самые нелепые аспекты имперского культа личности, такие, например, как наименование месяцев в честь императоров. Дурная слава, сопровождающая его имя, связана в основном со вторым периодом его правления, когда постаревший император делегировал власть преторианской гвардии и «под влиянием своих страхов проявил готовность проливать кровь» [2]. С 23 г. и до своей смерти в 37 г. Тиберий постепенно превратился в худшего из тиранов. Он построил темницы и пыточные камеры на острове Капри, где он жил, и окружил себя свитой охранников и подхалимов. Жестокость его была просто непомерной, что, возможно, объясняется психическим заболеванием. Только первая часть его правления – с 14 до 23 г. н. э. – может быть представлена как образец умелого руководства. Это всего девять лет. К сожалению, в те времена Римская империя не знала механизма мирной передачи власти.
Тиберий сохранил институты и границы империи такими, какими достались ему от предшественника, императора Августа, и сделал их достаточно стабильными, чтобы пережить выходки своих преемников, в частности Калигулы. «Он был реалистом, даже пессимистом, не строившим иллюзий относительно человеческой природы, человеческого предназначения и политики» [3], – пишет современный историк из Оксфорда Барбара Левик. Он построил не много городов, присоединил не много территорий и не потворствовал прихотям масс. Но он укрепил территории, уже принадлежавшие Риму, создав новые военные базы, и сочетал дипломатию с угрозой применения силы, чтобы сохранять мир, предпочтительный для Рима [4]. «Суровый взгляд Тиберия на человеческую природу – основа его уважения к закону», – пишет Левик. Тиберий понимал, что в существующих обстоятельствах римский сенат может чувствовать себя в безопасности только благодаря огромной военной силе императора. Впрочем, именно бремя абсолютной власти привело его к психическому расстройству и стало причиной многих его ошибок и жестокостей [5].
В отличие от Черчилля или Перикла Тиберия трудно назвать вдохновляющим образцом для подражания, но его сильные стороны стоит изучать. По мнению многих историков, Западная Римская империя просуществовала так долго исключительно благодаря Тиберию. Будущие лидеры США могут и не заслужить похвалы за твердость, глубину интеллекта и способность обеспечить процветание отдаленных уголков мира под мягким имперским влиянием Америки. Чем успешнее будет наша внешняя политика, тем больше рычагов влияния в мире получит Америка. И, таким образом, вполне вероятно, что историки будущего станут рассматривать Америку XXI в. и как республику, и как империю, сколь бы ни отличалась она от Римской и всех других империй, существовавших в истории. Пройдут десятилетия, даже столетия, у Соединенных Штатов будет сто, даже сто пятьдесят президентов, а не сорок три, они войдут в длинные перечни, подобно правителям канувших в небытие империй – Римской, Византийской, Османской, – но сходство с Античностью скорее увеличится, чем исчезнет. Рим в особенности представляет собой модель гегемонии, использующей все средства, чтобы установить хоть какой-то порядок в беспорядочном мире, чему так много внимания уделяли Макиавелли, Монтескье и Гиббон [6]. Оливер Уэнделл Холмс называл своих современников-американцев «римлянами современного мира».
Можно бесконечно писать о различиях между I и XXI вв., но и тогда и сейчас нет более значимого качества лидера, чем сдержанность, основанная на трезвой оценке своих возможностей, от чего и возникает тончайшее искусство власти. Франклин Рузвельт настойчиво и незаметно подвигал Соединенные Штаты к войне с Гитлером, но в то же время отрицал это, зная, что изоляционистски настроенный конгресс не поддержит его. Аналогичным образом, кампания Тиберия во второй половине первого десятилетия I в. в Германии и Богемии сделала его главным создателем римской имперской системы в Европе. Однако, когда он стал императором, его политика в отношении этого приграничного региона была крайне сдержанной. В 28 г., после неудачно рассчитанного нападения Рима на варваров в Нижней Германии, Тиберий сознательно скрыл информацию о больших потерях в римской армии, чтобы избежать требований публики немедленно отомстить. Главной силой Тиберия было его знание о слабости Рима [7]. При его правлении «обязанности римской армии заключались в наблюдении за уничтожавшими друг друга народами по ту сторону границ». Такая «мастерская бездеятельность привела Рим к спокойствию, которое сохранялось длительное время» [8]. Разумеется, Америка не может быть столь же бездеятельной. Тем не менее чем осторожнее мы себя ведем, тем эффективнее будут результаты.
В начале XXI в. мировые СМИ не демонстрируют особого сочувствия к власть имущим, вынужденным иметь дело с различного рода вызовами и убийственной иронией. Массмедиа проявляют более безопасное сочувствие только к тем, кто не обладает властью. Однако великие американские президенты понимали, что мудрое применение силы – самый надежный путь к прогрессу. В кабинете Рузвельта, в западном крыле Белого дома, где проходят важные заседания, есть барельеф 26-го президента с его словами, которые могли бы принадлежать Макиавелли, Фукидиду или Черчиллю: «Агрессивная борьба за правое дело – самый благородный вид спорта, который может себе позволить мир». Рядом с этой цитатой на полочке небольшого камина стоит запаянная в стекло медаль лауреата Нобелевской премии мира, которой был удостоен Теодор Рузвельт в 1906 г. за посредничество в окончании Русско-японской войны. Рузвельт был доволен тем, что Япония уничтожила русский флот, поскольку опасался усиления влияния России в Европе. Но он хотел ослабления, а не уничтожения России, чтобы сдерживать Японию. Это был основной мотив его миссии. Силовая политика на службе патриотической добродетели – принцип столь же древний, как великие классические цивилизации Китая и Средиземноморья, – вот чему на самом деле посвящена Нобелевская премия мира, выставленная в Белом доме. Поскольку американская политика периода холодной войны – вариант той же позиции, она никогда не устареет.
Соединенные Штаты ничто без демократии. Наша страна – родина свободы, а не кровопролития [9]. Но, для того чтобы законным образом распространять семена демократии по всему миру, который становится все теснее и опаснее, она будет вынуждена опираться на идеалы пусть и не всегда демократичные, но тем не менее достойные. Чем больше уважения мы испытываем к истинам прошлого, тем более уверенно от него отдаляемся.